Ванечка, одетый в офицерскую форму внутренних войск с погонами капитана на плечах, сидел в лагерной столовой за составленными полукругом столами. Праздновали день рождения начальника, подполковника Рябова. Одутловатое, сразу видно, испитое лицо подполковника, не выражало ни единой мысли. Казалось, лицо было высечено из местного камня диабаза, добываемого заключёнными в горном карьере недалеко от бараков. Когда-то оно было излито из чрева матери, всю жизнь прогорбатившуюся на скотном дворе среди коров, бычков и пьяных мужичков. Кто из пьяниц заделал ей ребёнка, она и не помнит, так была пьяна самогоном, по случаю присвоения бригаде скотников переходящего Красного знамени. Девка, просто, потеряла сознание, когда кто-то в темноте сеновала завалил её на травяные кипы, когда она присела между ними справить малую нужду. Последнее, что она помнит: отборный мат и слова:
- Блядь! Штаны обоссала, курва!
И тупую боль между ног, как будто ей в вагину вбили черенок от вил, валяющихся повсюду.
Мальчонка получился ничего себе: крупненький, крикливый и гавнистый. Она замучилась его кормить и менять пелёнки. Мать, познавшая счастье материнства в законном браке с мужем, скончавшемся скоропостижно в очередном запое, проклинала дочь, зачавшую младенца неизвестно от кого.
- Блядь есть блядь!- кричала она. - Как тёлку не корми, она всё равно под быка лезет! Титьки отрастила - нужен мастер машинного доения. Нашёлся кобель - вставил хер между ног! Теперь дои - не передоишь! Рекордистка чёртова! Это только начало. Распечатали сучку - держись кобели! Теперь она вас трахать будет! Закудахчете, петушки!
Мать словно в воду глядела, старая ведьма. Посыпались из дочери детки, как крупа из дырявого мешка. Успевай принимать, мать, да сопли подтирать! А дочурка будет самогонку жрать с мужиками, да титьки им на шею наматывать. Первенец подрос быстро, как кабачок на навозе, и отправился в армию, подальше от сельских забот и крикливой шайки младших сестёр и братьев. Определили Николая Егоровича Рябова во внутренние войска, вертухаем, торчать на вышке и знойным летом и морозной зимой, мокнуть под проливным дождём и замерзать на ледяном ветру. Так бы он и отдал бы свой долг отечеству и вернулся в свой хлев спиваться и сдохнуть под весёлый звук гармошки, если бы не особый случай. Группа заключённых, отпетых бандюг, осуждённых на большие сроки за убийства и грабежи, решили бежать, чтобы хоть на какое то время оторваться, покуролесить на свободе, замутить житейское море, загнивающее в болоте серых рабочих буден и красных праздников, утопающих в мутиловке родного самогонпрома.
Бандюги хорошо подготовились к побегу. Когда офицерьё гуляло по поводу революционного праздника мирового пролетариата, а рядовой состав, пользуясь послаблением внутреннего контроля за дисциплиной, втихаря, крупными глотками давился водочкой, заключённые проломили головы часовым , охраняющим оружейную комнату и захватили арсенал, напичканный карабинами и автоматами. В углу оружейной стоял даже ящик с осколочными гранатами для наступления. На кого собирались наступать местные вояки, не понятно. Заключённые не собирались обороняться, они планировали бежать, стрелять из-за угла и подняли бы руки вверх, как только запахло бы боевым порохом.
Колька Рябов заметил группу зека, бежавших к воротам с оружием наперевес, когда в нарушение Устав внутренней службы закурил очередную "беломорину". Кто-то из бежавших остановился, прицелился в часового на вышке, выдававшего себя огоньком папироски, и выстрелил наугад и так удачно, что прострелил Кольке Рябову плечо. С перепугу Колька, без предупредительных выстрелов, не думая о последствиях, стал поливать из пулемёта намеревающихся бежать зека. Как он сумел уложить почти всех, кто бежал, не могла установить даже комиссия, прибывшая из Москвы, расследовать гибель почти пятнадцати человек, попытавшихся покинуть зону. Сначала Рябова хотели отдать под трибунал за нарушение устава караульной службы, потом решили наградить за героизм, учитывая, что он вёл огонь раненный, в состоянии аффекта забыл о предупредительных выстрелах, а стрелял, как олимпиец. Словом, не посрамил ВВ!
Председатель комиссии предложил направить героя на учёбу в высшее военное училище внутренних войск.
- На гражданке долго ему не жить, вычислят и достанут. Много уважаемых воров отправил он на тот свет. Ему этого не простят!
- Да он же туп, как валенок! - запротестовал начальник лагеря.- Деревенщина неотёсанная. Среднюю школу, можно сказать, закончил с большой натяжкой с учётом трудных семе йных обстоятельств: пьянства родителей, многодетной семьи и отчаяния учителей, пытавшихся научить его хоть чему то. Словом, не хотели портить показатели районному отделу образования. К тому же, мать Рябова хоть и пьяница, но рекордистка по надоям молока в районном масштабе.
- Оформим ему медаль за геройство и ранение - примут!- поставил точку полковник из Москвы.
Помучившись сам и помучив преподавателей училища, Рябов получил офицерские погоны и был направлен на Сахалин охранять особо опасных преступников. Угодил он в женский лагерь на должность заместителя части по снабжению. Среди контингента особо опасных женщин числились убийцы мужей, любовников, любовниц своих мужей, свекровей, своих детей, всех, кто мешал жить, любить и наслаждаться жизнью или не мог обеспечить всем этим. Каждая третья преступница принимала наркотики, каждая вторая злоупотребляла алкоголем. Почти все увлекались сексом, кое- кто в извращённой форме, к венерическим заболеваниям относились, как к простуде и насморку. СПИД считался законной платой за весёлую жизнь и наркотические грёзы. Вырванные из привычной среды, где мужиков было, если не в избытке, то достать можно, изолированные от мужского общества женщины находили отдушину в повальном барачном лесбиянстве и мастурбации. Лечь под охранника, считалось большой удачей. Офицерский хер был почти несбыточной мечтой для большинства заключённых. Здесь нужно было поучаствовать в конкурсе каторжной красоты и обратить на себя внимание мужиков в военной форме, пресыщенных доступностью женщин любых возрастов и кондиций. Лейтенант Рябов сразу втянулся в водоворот женского внимания, как только стал известен, как снабженец, через которого в зону попадали не только наркотики и алкоголь, но и парфюмерия и средства личной гигиены. На экранах телевизоров уже летали мягкие и ароматные женские прокладки, а на зоне ещё пользовались ватой, а кое-кто из опустившихся и обрывками старых простыней и сухим мхом, который собирали на лесоповале. Таких баб называли золушками и мшанками, и помыкали ими и по нужде и без нужды. Баня и тюремная больничка были единственными местами, где можно было продезинфицироваться или подхватить очередную женскую заразу. Это уж как повезёт.
Самым большим везением считалась беременность от охранника или мужика, залетевшего с воли, посмотреть на свою бабу, когда-то стонавшую под ним, но это случалось так редко, что для многих было невероятным событием. Беременность открывала перспективы к досрочному освобождению и послаблениям в тюремном режиме. Беременным завидовали и бывало жестоко избивали, накрыв одеялом или подкараулив вечером в укромном местечке. Выкидышей под патронажем охраны хоронили сразу за колючей проволокой на песчаном бугре с северной стороны. Крестов не ставили, как, впрочем, и палок с табличками так же. Старожилки зоны рассказывали, что под Рождество видели, как убиенные младенцы водили на холме хороводы прямо на снегу босиком, совсем голенькие и пели колыбельные песни. Увидеть их может не всякий, только та, чей ребёнок там похоронен. Несостоявшиеся матери загадочно молчали, когда их спрашивали:
-Видела своего-то?
И чем дольше эти бабы молчали, тем в больший авторитет входили.
Лейтенант Рябов на первой же лагерной красотке подхватил лёгкий венерический насморк, от которого не скоро избавился, такой он был липучий. Его совсем замучили частые мочеиспускания, а врач предупредил:
- Лейтенант, ты ухитрился подцепить окопную болезнь. Лечится она долго. В следующий раз, как только наметишься трахнуть кого-то из барачных, забеги ко мне, я тебе предохранительный укольчик всажу- никакая зараза не прилипнет! Всего-то за бутылку коньяка! А лучше - женись, чтобы не было соблазна. Рекомендую - из местных нацменов, русские переселенцы - все, если не сами, то их предки, когда-то прошли каторгу, и чёрт его знает, что за наследственные болезни они носят. Рябов последовал совету эскулапа и женился на худенькой, но жилистой женщине из ороков, племени рыболовов и охотников. Представителей этого племени осталось по всему Сахалину не более трёх сотен. Мест компактного поселения у них практически не было. Они раньше всех народностей оставили кочевое оленеводство и вели оседлый образ жизни, естественно ассимилируясь с переселенцами из материковых краёв.
Рябов венчался в новой деревянной церкви, построенной на пожертвования бывших заключённых, выживших в этих суровых условиях. Сложилась традиция, чтобы каждый зек, вышедший за ворота, хоть копеечку да оставил в ящичке для пожертвований, висевший на домишке священника, отсидевшего за убийство поджигателя церкви в далёком и родном селе Воропаево. Теперь он замаливал этот страшный грех здесь, в далёком дальневосточном посёлке, где маялись за свои грехи, ещё не представ перед божьим судом разные люди, виновные, кто пред людьми, кто пред Богом, а кто и пред всеми.
Похоже Рябов совершил богоугодное дело, женившись на орочке, карьера его резко пошла в гору и вскоре он заменил вконец спившегося начальника лагеря, давно уставшего лечиться водкой от запущенного сифилиса. Лицо Рябова от суровой лагерной службы окаменело. Его голову можно было ставить на могилу вместо памятника и невозможно было бы отличить от камня. Несмотря на угодливость жены-нацменки, традиционно преклонявшейся перед мужским началом и служившей ему верой и телом, родившей ему пятерых шумных и вертлявых детей, Рябов не чувствовал себя счастливым. Ему постоянно казалось, что от жены и детишек постоянно несло тухлой рыбой, хотя они ели свежую и ароматный балык, а тощая фигура супруги не придавала страсти их отношениям. Молоденьких женщин, попавших под его лагерную опеку он отлюбливал на служебном диване с особой жестокостью, предохраняясь всеми доступными в глуши медицинскими средствами. Женщины боялись этого дивана хуже огня. Рябов рвал их на куски, как будто они были виноваты в его безысходной тоске, грызущей мозг и переполняющей тело.
Если бы Рябов знал, что для лейтенанта Голдевского, с презрительным видом сидевшего напротив за праздничным столом, он был открытой книгой, полковник схватил бы бутылку со стола и разнёс бы ею череп этому еврейчику, по какому-то недоразумению заброшенному в непролазную глушь распадающейся советской империи.
Голдевский, читающий жизнь Рябова, как открытую книгу, невольно с презрением на него глядящий, в свою очередь с удовольствием бы разбил табуретку, на которой сидел, о голову болвана в погонах полковника.
Неизвестно чем бы это всё кончилось, если бы в столовую не вбежал капитан Смердицкий и не завопил:
- Господа офицеры, прошу на цирковое представление на плац! Первый день на манеже дама с дрессированными собачками!
Пьяное офицерьё загремело табуретками и вывалило на крыльцо.
Посреди плаца к телеграфному столбу была привязана молодая женщина из вновь поступивших на отсидку. Она отказалась добровольно обслужить полковника и подлежала наказанию. Женщина без одежды дрожала на резком ветру от холода и страха. Груди у неё посинели то ли от избиений, то ли от лёгкого морозца.
- Пускай! - скомандовал Смердицкий. Охранники, стоявшие метрах в пяти от столба и едва сдерживающие голодных немецких овчарок, отпустили поводки. И те рванули к заключённому, пахнувшейщему женской плотью. Поводки не позволяли растерзать непокорную, но голодные псы, брызгая слюной, почти доставали до женского горла, разрываемого криком ужаса. По ногам женщины потекла моча.
Пьяное офицерьё громко загоготало, тыкая пальцами в направлении жертвы и отпуская площадную брань. Издалека, как будто с нахмурившихся небес донёсся колокольный звон. По щекам обитателей бараков, прильнувших к окнам то ли катились слёзы,то ли это по стеклу стекали капли начинавшегося дождя.
Лейтенант Голдевский дрожавшими пальцами расстегнул кобуру пистолета, снял с предохранителя, и, выдернув оружие из кобуры направил в морду этой пьяно-матерно- гогочущей компании. Никто не успел ничего сообразить, как лейтенант разрядил в своих сослуживцев всю обойму.
Проснулся Ванечка от толчков.
- Проснись, Иван! Что с тобой? Ты всех разбудишь! - Толкал его в плечо наставник.- Бесовский сон? Помолись. Попроси защиты у Бога. Тебе больше надо молиться, а ты всё ленишься, грешник. Сегодня же отправляйся на исповедь. Спасай свою грешную душу.
Ванечка до самого восхода солнца пытался разгадать смысл ночного сна. "Кто послал ему это видение? Люцифер предупреждал о вечной подлости и жестокости человека? Тогда зачем он вложил в его руку пистолет? Зачем колокольный звон? По кому звонил колокол? По несчастной грешнице или её истязателям? Может быть, по нему, Ванечке? Тогда это видение божье. Знак надежды к спасению души, поданный ему Богом. Хотя, кто он такой для Всевышнего? Песчинка в пустынных песках? Капля в море воды? Атом вещества в бесконечной Вселенной? Разве может Он удостоить вниманием каждого человека? Ему не хватит никакого времени, никаких сил и средств для обнаружения человеческого микроба в огромном миру. Значит, есть другой способ общения отдельного человека с Богом. Церковь, иконы, молитвы, священники - Ванечка никогда всерьёз не верил в общение с Всевышним через их посредство. Остаётся одно - поверить в божественное происхождение души и в существование частицы Бога в каждом человеке. Собственно, верующий в Бога верит в самого себя, в своё божественное происхождение. Губить душу - губить в себе Бога и отдать её жалкие остатки Дьяволу, изъять из себя душу. Ему радостно и это. Он довольствуется фактом гибели божественного начала в человеке. Человек без души - пустышка, игрушка в руках обстоятельств, душегуб и насильник".
Свой сон и его толкование Ванечка изложил духовному наставнику на исповеди.
Игумен Борис терпеливо выслушал послушника и произнёс:
- Сын мой, Бог гораздо разнообразнее, чем мы можем его представить. Пути его неисповедимы. Не пытайся проникнуть в его таинства. Это выше разума человеческого. Просто, верь, что он всегда с нами, если мы каждую секунду своей жизни помним о нём и следуем его заповедям. Без веры мы попадаем в лапы Дьявола и его свиты. Звереем и теряем рассудок. Сейчас в твоей душе происходит борьба между Богом и Дьяволом. В чьи руки она попадёт, во многом зависит от тебя. Бог дал тебе право выбирать. Без права выбора нет крепкой веры. Змей-искуситель - слуга Всевышнего, а не Дьявола. Черти - гробовщики погубленных человеческих душ, а не их творцы.
Ванечка, решивший бежать из монастыря, после исповеди притормозил. Вера и неверие разрывали его душу на части. Он чувствовал себя щенком, брошенным в глубокую реку и беспомощно барахтающимся в бурном потоке. По ночам ему хотелось выть от безысходной тоски. Он постоянно бормотал слова молитвы, лёжа в постели и пытаясь заснуть: " Боже, еси на небеси..." Но умиротворительный сон не шёл, а вновь к нему спускались видения, будоражащие душу.
ЛЮБОВЬ
В глубинах чёрного бездушного Космоса царило броуновское движение планет. Это с небольших расстояний заметно действие законов небесной механики, а с расстояния бесконечно большого вращение космических тел видилось хаотичным.
Так и жизнь отдельного существа вблизи казалась предопределённой и разумной, а издалека - непредсказуемой и бессмысленной.
Ванечка сидел на травинке-дереве и, жуя её, размышлял о смысле жизни. Казалось бы, всё давно уже ясно. Смысл существования недоступен живому существу и нечего заморачивать голову ни себе, ни другим. Зачем природа наделила все живые существа разумом, непостижимо.
Насекомое, собака, человек, все- все живущие на Земле разумны. И пусть не все ещё понимают друг друга и не верят в разум всего живого (этакий эго-шовинизм), в конце концов, придёт время очередного всемирного потопа и смоет наслоения истории кровавых и бессмысленных веков.
Ванечка пустил зелёную слюну и вздохнул: "Пора лететь любить и ненавидеть". Жизнь устроилась так, что между различными видами живых существ начинаются стираться грани и по планете летают, ползают, плавают, скачут гибриды насекомых, человека и всякой другой живности. Он взмахнул крыльями, вильнул хвостом, громко высморкался в носовой платок в крупную клеточку и полетел к собратьям.
Сегодня на любовный шабаш слетелся цвет живности планеты. В толпе разноцветных комбинаций крыльев, ног, голов, морд, ушей, грив, волос, глаз, зубов, когтей, языков, резко выделялись редко встречающиеся чистокровные виды животных и человека.
"Ох уж мне этот Человек! - вздохнул Ванечка. - Сколько в нём апломба и самомнения! До сих пор его отдельные представители считают себя царями природы и единственно правильно мыслящими существами. Бог бы с ним! Считают - и считают! Пусть тихо сидят в своих каменных резервациях, дышат кондиционированным воздухом и пьют отфильтрованную воду, так нет - ведь пытаются подмять под себя всех живых и заставить существовать по своим законам. Вот и сегодня по инициативе Человека высокое собрание обсуждает проблему: "Любить и ненавидеть". Вопрос, конечно, не простой, почище гамлетовского "Быть или не быть?". С этим-то уже разобрались: любое существо может выбрать свою форму жизни и мышления. Одно условие: не пугать детей и быть понятным для всех. А существовать нужно обязательно, потому что эволюцию материи невозможно остановить. Даже, если умереть всем сразу, то где-нибудь в Космосе обязательно возникнет жизнь и будет развиваться до бесконечности. Главное, чтобы бесконечность не оказалась дурной.
Во что превратиться жизнь не знает никто и вряд ли когда-нибудь узнает. Одни говорят, что жизнь распадётся на индивиды, связанные между собой чистой мыслью. Другие утверждают, что сохранятся и инстинктивные связи. Третьи настаивают на эволюции живого в форму однородной биомассы с ядром планеты. Четвёртые... В общем, мнений сколько хочешь, а истина одна и сокрыта от нас".
Ванечка вздрогнул и вышел из задумчивости от резкого человеческого голоса. За красной голографической трибуной стоял Человек маленького роста, лысоватый, с крупными чертами лица. Умные глаза смотрели строго и вызывающе. Среди комбинированных живых существ он не производил на публику впечатления ни формами, ни цветом, ни запахом.
"Серенький какой-то: две кривые ноги, две длинные руки, круглая голова, толстое туловище, короткая шея, маленький пенис ( а у женских особей и этого нет)", - отметил Ванечка, взмахнул перламутровыми крыльями, вильнул собачьим хвостом и пошевелил конским половым членом.
Человек начал речь с утверждения, что любовь и ненависть - две стороны одной медали.
В толпе участников собрания засвистели, затопали копытами, застучали лапами, защёлкали клювами, захлопали крыльями, захрюкали и заревели. Словом, зашумели неодобрительно.
"Марксист!" - сделал вывод Ванечка и присоединил к ропоту толпы свой вой.
Когда шум стих, Человек стукнул кулаком по трибуне, но он прошёл сквозь голограмму, как раскалённый нож сквозь сливочное масло, не издав звука. В толпе засмеялись и дальше Человека уже никто не слушал. Он что-то кричал про ненависть к врагу, потом призывал к толерантности, но все хотели иного.
После неудачного выступления Человека за трибуну встал поросший густой шерстью бородавочник с рогами газели и лошадиными ногами. Он для порядка фыркнул, ударил копытом в землю и прохрюкал:
- Даёшь любовь! К едрене фене ненависть!
Толпа восприняла призыв, как руководство к действию. Все стали искать партнёра с подходящим половым органом, чтобы совокупиться.
Ванечка с самого начала собрания обратил внимание на тёлку с орлиными крыльями и головой стрекозы. Красота девушки привела его в восторг и вызвала всплеск гормональной активности. Он едва сдерживал извержение семени, пока выступал Человек и хрюкал бородавочник.
"Немного толстовата для меня, но влагалище подходящее", - решил Ванечка и подлетел к тёлке. Он слёту ввёл пенис во влагалище и изверг рвущееся наружу семя.
Он любил. Единственное, что он ненавидел, это сногсшибательную апатию после совокупления.
На поле, где проходило собрание, царила вакханалия любви. Воздух наполнялся криками страсти и воплями экстаза, над толпой совокупляющихся поднимались испарения потеющих тел и интимные запахи. Толпа была готова слиться в единую биомассу, любящую сама себя.
Обретя с потерей семени чувство одиночества, Ванечка взмыл в небо и полетел к своей травинке-дереву.
- Перестань выть, Иван! - будил его наставник. Игумен каждую ночь проходил мимо Ванечкиной кельи, готовый молитвой помочь ему в борьбе с Дьяволом. Он уже боялся не только за послушника, но и за всю обитель. Похоже, дьявол избрал келью и душу Ивана, как плацдарм для наступления на божественные устои монастыря.
После ухода наставника Ванечка вновь остался наедине со своими мыслями и душевными терзаниями, которые поведал на очередной исповеди наставнику.
- Иван, твои сны - это происки Дьявола. Он пытается убедить тебя , что человек может любить только чувственной плотской любовью. Любви духа, настоящей, божественной любви для него не существует. Истинная любовь не имеет пола и дана Богом только человеку. Это - золотая монета, которую далёкие от Бога люди часто разменивают на медяки чувственных удовольствий. Приснившиеся тебе человекозвери - результат не эволюции жизни на Земле, а результаты замены духовного начала в любви к ближнему чувственным.
Ванечка хотел бы согласиться со своим духовником, но его смущало одно обстоятельство: как же человек будет продолжать свой род, если не будет совокупляться, а только любить платонически. На это игумен ответил, что БОГ не отрицает плотской любви, но она не должна быть доминантой в жизни человека. Как говориться, дух первичен, а материя вторична. Эта христианская аксиома никогда не была понятна Ванечке. Ему всегда казалось, что его мысли всегда появляются в результате чувственных ощущений, как внешних, так и внутренних. Всю сознательную жизнь он прожил точно по теории доктора Фрейда. Его поступками руководили плотские желания, среди которых телесная тяга к женскому телу занимала призовое место. Следущая ночь принесла ему очередной сюрприз.
СВОБОДА
Ванечка вышел из подъезда многоэтажного дома, где проживал в скромной однокомнатной квартире, одинокий, как волк, и, вдохнув полной грудью, поморщился - воняло. Возле крыльца валялись рваные куски свежего дерма, обёрнутого в туалетную бумагу, как будто взрыв разнёс кучу в разные стороны. Ванечка невольно поправил кобуру маузера, болтающегося на боку и больно бьющего по бедру при каждом шаге. Вчера вечером он пристрелил здесь на скамейке, стоящей испокон веку на крыльце, двух молодых алкашей, отключившихся в дурной сон и напустивших под себя лужи. Похоже, их сотоварищи по-своему отреагировали на акт справедливости, показав своё истинное нутро.
Ванечка уже успел привыкнуть к новым запахам революции, запахам распада: разложения, тления, горения, гниения и отходов. "Апофеоз демократии!" - с сарказмом подумал он и смачно сплюнул.
На работу Ванечка ходил пешком, как предписывала инструкция, чтобы по пути, не теряя времени, проводить натуральную чистку территории. Его путь, как всегда, проходил по тротуару вдоль Пискарёвского проспекта, когда-то забитого пробками машин, а сегодня пустынного и мрачного. Машины исчезли с него, когда во время бунта поссорившиеся водилы перестреляли друг друга, и это вошло в обычай. Поэтому, услышав шум мотора за спиной, комиссар спрятался за придорожный столб с разбитым фонарём, и пропустил мимо себя кортеж из бронированных чёрных джипов, несущихся по своим делам. Ванечка не открыл по ним огонь - с ним не было гранатомёта, да и силы были явно не равны. Обычно такие джипы набиты охраной, вооружённой до зубов. "Поехали "пилить бабки", - зло подумал Ванечка и смачно сплюнул. Слюны у комиссара выделилось много, как у змеи - яда при виде жертвы.
На перекрёстке с неработающими и раздолбанными светофорами дымилась парочка иномарок, наскочивших друг на друга. Возле них стояла машина ГИБДД. Милиционеры с автоматами, в бронежилетах и касках, что-то перегружали из багажников разбитых машин в свой замызганный УАЗик. Рядом аккуратно лежали трупы, у которых из-под голов расплывались кровавые лужи. "Контрольный выстрел", - отметил про себя Ванечка, но к месту ДТП не пошёл: ситуация была неясной. Если это - "оборотни", то нужно сразу стрелять на поражение, пока тебя самого не "замочили". Если же это - нормальные менты, пусть сами разбираются. Милиция была самой большой головной болью Революционного комитета. Когда она вышла из-под контроля, то стало ясно, что в городе появились хорошо вооружённые банды, а правопорядок, хотя бы номинально, охранять некому. Большинство ментов сорвали с себя милицейскую форму и перешли на сторону Революционного комитета, но остались "упёртые" милиционеры, для которых форма что-то значила, и они разъезжали по городу, наводя порядок по своему разумению. В основном, они воевали с оборотнями и не на жизнь, а на смерть - этакая своеобразная гражданская война в рядах МВД.
Возле супермаркета "Карусель" с вооружённой охраной, обыскивающей каждого входящего на входе и выходе, группа подростков развлекалась битьем стёкол припаркованных машин. Охрана супермаркета равнодушно смотрела на происходящее.
Один из владельцев автомашины пытался разогнать подростков, но те с визгом и матами набросились на него, и он вскоре затих под ударами ног, камней, бит и железных прутьев.
Банды подростков отличались особой жестокостью. Они не ведали страха, потому что их объединял инстинкт стаи, жизнь их была пуста, ценить в ней было нечего, держаться за неё - бессмысленно.
Ванечка вынул из кобуры маузер и пошёл на подростков, открыв огонь. Пули сбивали с ног одичавших детей. Стриженная наголо девчонка сидела на земле и с удивлением глядела на кровь, вытекающую из дырочки в её короткой майке, на которой были выведены слова: "Я всех люблю". Дырочка располагалась как раз в центре красного сердечка, традиционно изображавшего слово "люблю".
Пока Ванечка перезаряжал маузер, уцелевшие подростки разбежались. Ванечка достал из кармана печать Революционного комитета и поставил отметку на левую руку лежавших на земле подростков. Раненных он добивать не стал, хотя инструкция требовала не оставлять врагов революции в живых.
Недалеко от Смольного, где должно было состояться заседание Революционного комитета, в условленном месте Ванечку ждал служебный джип. Согласно инструкции служебная машина каждый день меняла место встречи. Немного покружив вокруг Смольного, машина въехала в незаметные боковые ворота во внутренний двор. До начала заседания комиссар успел позавтракать овсянкой, приправленной постным маслом и запить её крепким чаем в бесплатной столовой.
Основным вопросом заседания было выступление представителя Президента, прибывшего из столицы. Представителем оказалась женщина, назвавшая себя Розой Люкс. Скромная с виду, хрупкая женщина, как бы стесняясь, робко прочитала послание Президента, не отрывая глаз от текста. Президент по привычке говорил о необходимости усилить борьбу с коррупцией и ускорении модернизации экономики. Он призывал придерживаться демократических принципов в очередной перестройке жизни страны.
" До Кремля всё доходит, как до жирафа. Он всё ещё предлагает пить больному "Боржоми", когда почки уже отпали", - смачно сплюнул себе под ноги комиссар.
Представителя президента проводили молча. Никто не хлопал в ладоши, но и не матерился в след. Не сдержался только один из присутствующих, выкрикнув:
- Люкс!
Вторым вопросом шло рассмотрение дела о взрыве памятника русским воинам, погибшим на Кавказе. Впрочем, следствие закончилось, и перед членами Революционного комитета стояли террористы и их сообщники, закованные в кандалы и избитые до неузнаваемости. Предложение расстрелять бандитов поступило сразу после изложения сути дела председателем Революционного комитета.
Приговор привели в исполнение здесь же во дворе Смольного, а трупы бросили в топку резервной газовой котельной, работающей непрерывно со дня захвата Смольного восставшим народом. Поэтому в помещениях было невыносимо душно, и после объявления окончания заседания, члены комитета торопливо покинули Смольный, спеша в народ наводить революционный порядок.
Ванечка решил пройтись пешком до машины, ждавшей его на площади Пролетарской диктатуры. Фонтаны в парке уже давно не работали. Бюсты основоположников коммунистической теории восставший народ взорвал при штурме. Их каменные бороды кто-то приспособил для сидения, но цвела сирень, ночь не отличалась ото дня, и вечные дворники Смольного убрали с дорожек дерьмо народного гнева. В душу Ванечки стала проникать весна, расслабляющая сердце и мысли, и он потерял бдительность.
Неожиданно со стороны Смольного собора с гиканьем вырвалась казацкая конница, с шашками наголо. Белокурый казачина с огромным кудрявым чубом, свисающим на глаза, налетел на Ванечку, и шашка со свистом снесла ему голову. Какое-то время Ванечка стоял на ногах без головы, которая катилась по песчаной дорожке, как колобок и, изумлённое выражение застыло в её глазах. Второй удар шашки рассёк туловище вдоль на две равные половины, и оно распалось.
Топча копытами красные и жёлтые тюльпаны, высаженные недавно на клумбах, конница унеслась в направлении моста Петра Великого.
Как только затих вдали топот копыт, к арке входных ворот с надписью "Пролетарии всех стран соединяйтесь" подъехали автобусы, из которых высыпали бойцы армейского спецназа в полном штурмовом снаряжении. Командир отряда, коренастый смуглый полковник, скомандовал: "Штурм по моему сигналу! Пленных не брать!"
На колокольне Смольного собора зазвонили колокола, молчавшие с незапамятных времён.
Ванечка проснулся среди ночи в липком поту. " Вот он - результат неограниченной свободы, в стремлении человека удовлетворить свои материальные потребности!" - пронеслось в его голове. Этот сон, точно, божье предупреждение.
Духовник согласился с Ванечкой, в очередной раз выслушав его.
- Молись непрестанно о спасении своей заблудшей души и спокойствие снизойдёт на твою смятённую душу! - поучал игумен послушника, но он забыл, что пути господни неисповедимы и судьба человека в его руках может иметь неожиданный конец.
Ванечка, засыпая, не знал, что наступила его последняя ночь в монастыре и к нему придёт последний сон, завершивший все его душевные терзания.
ЗВЁЗДНЫЙ МАЛЬЧИК
Ванечка лежал на зелёной траве и смотрел в небо. Там висело яркое солнце - планета, раскалённая до бледно-жёлтого цвета. Протуберанцы тянули к нему свои щупальца, но не дотягивались, и лишь ласкали теплом. Наступило время жизни. По лицу Ванечки вдруг потекли слёзы: ему стало грустно от мысли, что когда-то и трава, и небо, и солнце, и ласковое тепло будут существовать без него, потому что он умрёт. Он представил себя лежащим в гробу со скрещёнными на груди руками. Потом гроб опустили в яму и сверху засыпали землёй.
Под землёй было прохладно и сыро. Ванечка попытался приподнять крышку, но это ему не удалось. Он вспомнил американский фильм, в котором похороненная заживо героиня разбила кулаком крышку гроба и выбралась на поверхность. Как Ванечка ни старался, ему это сделать не удалось, кроме того, что он разбил руки в кровь. Ему стало страшно, и он закричал. Кто-то наверху стал ходить по могиле и стучать лопатой по земле. Через некоторое время лопата ткнулась в крышку гроба и пробила её.
Из могилы Мальчика вытащил маленький горбатый человечек. Мужчина это или женщина мальчик не мог понять до тех пор, пока человечек не достал из кармана брюк губную помаду и не накрасил губы.
- Тётенька, - жалобно произнёс Ванечка, - почему меня похоронили живым?
- Ты сам виноват в этом. Зачем ты плакал по ещё не прожитой жизни? Тот, кто находится в начале жизни, должен думать, что будет жить вечно или, по крайней мере, очень долго. Твои преждевременные похороны послужат тебе уроком на будущее: нельзя одновременно жить и умирать.
Горбунья привела Ванечку в свой покосившийся домик на краю кладбища и напоила чаем. Потом она уложила Ванечку на пол, подстелив под него соломы, а сама забралась на старую скрипучую кровать и заснула. Утром горбунья не обнаружила Ванечку на месте и проворчала:
- Всё торопится жить, чтобы быстрее умереть. Глупый.
В это время Ванечка был уже далеко от кладбища. Он шёл туда, куда глаза глядят. Вернее, туда, где, как он чувствовал, стоит его дом. Он шёл вдоль реки, по которой плыли брёвна. Много брёвен. Кто-то спилил лес и побросал стволы деревьев в воду, чтобы река принесла их к пункту назначения. Там брёвна выловят из воды и отвезут по разным местам, чтобы люди из них построили себе дома, подобные тому, в котором жил Ванечка.
"Значит, я иду правильно. Там и мой дом. Люди не могут жить по одному. Они всегда стараются жить вместе, хотя и не всегда ладят друг с другом".
На пороге дома Ванечку встречала мать.
- Где ты пропадал? - недовольно сказала она.- Мы опоздаем на самолёт.
Она взяла чемодан, за руку Ванечку и пошла к машине.
Самолёт вылетел по расписанию и быстро набрал высоту. Ванечка смотрел в иллюминатор и видел серебристые крылья самолёта, под которыми висели бочки реактивных двигателей. Он не понимал, почему такие тяжёлые металлические машины могут летать.
- Законы физики, - отвечала на его вопрос мама.
"Почему же я не могу подняться в воздух и лететь? Почему законы для одних одни, а для других другие? - опять не понимал он.
Когда самолёт стал падать, а пассажиры кричать и метаться по салону самолёта, Ванечку вдруг осенило, что не всё подчиняется законам физики. Есть и другие законы, по которым никто летать не может, а все падают. Он испугался, что самолёт разобьётся, и схватил маму за руку. Она была совсем слабой, и пульс не прощупывался. Глаза у мамы были закрыты, и она почти не дышала. Ванечка не успел позвать её, как самолёт ударился о землю. Раздался взрыв, Ванечку выбросило из кресла и засыпало землёй.
Очнулся он на соломе, постеленной ему горбуньей. Она склонилась над ним, стоя на коленях и что-то бормотала. Ванечка подумал: "Какой у неё маленький рот. Ничего из-за этого не слышно. Наверное, она молится за меня, маму и других людей, разбившихся в самолёте".
Горбунья погладила Ванечку по голове, и он услышал её ворчание:
- Куда все торопятся ехать, плыть или лететь из родного дома? Ведь никто никого нигде не ждёт. Везде одно и то же: каждый думает только о себе. Лучше бы думали о душе и Боге, и о том, зачем появились на этот свет. Почти никто об этом не знает, но куда-то стремятся, обманывая себя и других. Все думают, что они знают, чего им надо, а, на самом деле, сами же и сочиняют для себя сказки, рассказывают их другим и стараются следовать сказочному сюжету. Жизнь вот она - на кладбище. Копни любую могилу и найдёшь то мальчика, то девочку, то женщину, то мужчину, то старика, то женщину...
Бормотание горбуньи становилось всё тише и невнятнее. Голова её опустилась на грудь, и она задремала.
Ванечка осторожно выбрался из постели и выскользнул на улицу. Кладбище накрыл ночной небесный купол с рваными дырами звёзд. Там за куполом ярко светило солнце, и его свет пробивался сквозь дыры. Ванечка подошёл к границе кладбища и ткнул пальцем в купол. Он оказался мягким, как слабо надутый резиновый шарик, который поддаётся пальцу, но не лопается. Когда он вытащил палец из купола, в нём образовалась дырка, из неё вылетел луч света и ударился о землю возле ног мальчика, подняв пыль.
Ванечка заглянул в дырку и увидел себя.. Он лежал на земле, а кругом валялись трупы. Ванечка понял, что идёт война. По дороге шли колонны пленных, оборванных и замученных бойцов. В одной колонне шли враги, в другой брели наши. Их вели на расстрел к глубокому рву, наполненному исхудавшими телами. "Зачем люди убивают друг друга? - испугался Ванечка. - Убивают и убивают, словно кто-то вынул у них из головы мозг и вставил туда старый патефон с треснувшей пластинкой. Пластинку всё время заедает, и слышится только треск выстрелов".
Ванечка испугался, что его могут заметить и втолкнуть в колонну врагов. Он вскочил и нырнул в толпу своих. Они сразу затянули песню: "Вставай страна огромная...". Им вторили из колонны врагов: "Дойчланд, Дойчланд, юбер аллес..." Мальчик не понимал, о чём поют враги, но знал - что-то страшное. Потом всех, своих и врагов, поставили к стенке, и конвоиры стали стрелять. Пуля попала Ванечке в голову через глаз и вынесла его мозг из черепа, размазав по стене. Ванечка удивился, что ему не было больно, и он может думать. "Значит, мозг не является вместилищем мысли. Она находится в другом органе или существует самостоятельно вне тела, а связана с ним какой-то незримой нитью, как воздушный шарик с моей рукой на весеннем празднике".
Конвоиры столкнули тело Ванечки в ров и засыпали его землёй. Весело переговариваясь и жуя на ходу, они отправились за новыми жертвами, так как в их головах всё играла и играла заезженная пластинка.
Телу Ванечки стало неудобно лежать во рву среди других, и он попытался встать, но этого ему не удавалось. Тогда он стал протискиваться между трупов, отталкивая их локтями и захлёбываясь их кровью. Наконец, вдали забрезжил свет, и через несколько часов мальчик вылез изо рва и оказался на берегу моря.
Остывающее солнце с шипением садилось в воду на далёком горизонте. Кипящая пена выносилась прибоем на прибрежную песчаную полосу, оставляя после своего отступления на мокром песке тёмно-зелёные водоросли, бесцветные стеклянные поплавки от сетей и огромных, болотистого оттенка крабов. Ванечка хотел есть и раздавил одного краба ногой. Он оторвал у него клешню и стал высасывать из неё сок. Насытившись, Ванечка прилёг на песок отдохнуть и заснул. Он не мог знать, сколько времени ему предстояло спать.
В том мире, куда он попал, времени не существовало. Собственно, не существовало и самого Ванечки. В безвоздушном пространстве крутились вихри атомов, в которых то возникали, то исчезали оптические иллюзии, индуцированные электромагнитными и гравитационными волнами, прилетающими с Земли в эту точку космического пространства.
На утреннюю молитву Ванечка не явился. Не было его и на трапезе. Поиски пропавшего послушника на территории монастыря и за его пределами ничего не дали.
" Сбежал. Не выдержал испытания послушанием. Не смог побороть в себе искушения Дьяволом!" - решил наставник.
- Боже! Спаси его душу грешную! - пробормотал он и перекрестился.
Звон колоколов сорвался с высокой звонницы и перемахнув через высокие, тронутые временем стены монастыря, разлился по широкой равнине, лугам и полям, лесам и озёрам, дорогам и тропинкам, ведущим в места обитания грешных людей, вечно ищущих правды, заботы и справедливости в жестоком мире, полном соблазнов и вечных тайн человеческого существования.
На исходе своей силы колокольный звон долетел до окон новой психиатрической больницы, прозвенел прощально стёклами и стих. Ванечка, сидевший возле окна и наблюдающий за полётами птиц высоко в бирюзовом небе, в которых он видел души умерших людей, вздрогнул от прощального звона и улыбнулся. Это была первая улыбка на его мрачном лице после месяца, проведённого в психущке, куда он был помещён, как сумасшедший бомж, задержанный на вокзале, где в кустах искал свою голову, срубленную шашкой лихим казаком. Он не ощущал своего тела. Только слегка побаливало в том месте, где у нормальных людей располагается правая ягодица, исколотая шприцами с успокоительными лекарствами. Без ощущения тела ему было легко и свободно. Его не мучили плотские желания. Не волновали душевные переживания. Он закончил свой путь в земной жизни, и в его безумных глазах утонул разум и стремление познать истину вещей и смысл жизни. Душа его была во власти природной стихии - матери всей сущности и человеческого разума.