Песок
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Одинокий охотник, бредущий среди мертвых руин, почти занесенных песком бескрайней пустоши. Кто он? Человек? Монстр? Он и сам не знает. Единственное, что его волнует в данную минуту, это добыча. Маленькая девочка, обладающая способностью убивать прикосновением. Знает ли она о том, на что способна? Старый ученый, изобретший способ спасти мир от природной катастрофы и отдавший жизнь за свою идею... Это - герои романа "Песок". Как они связаны друг с другом? Читайте и узнаете.
|
Наталья Степанова.
Книга первая: Равновесие.
"ПЕСОК"
Предисловие.
Много тысячелетий назад, задолго до появления первого "человека разумного", на Земле жили люди. У них была своя, совершенно иная цивилизация, развитая, сильная и прекрасная в своей гармонии с окружающим миром.
И вот однажды людям было дано Знание, и с помощью этого Знания они сумели выделить из энергии Вселенной чистейшую, ничем незамутнённую частицу энергии Хаоса. Того самого Великого Хаоса, из которого когда-то родился наш мир.
И поняли эти люди, что получили силу огромную, неукротимую, и обрадовались. И стали они использовать эту частицу в своих нуждах, добывая из её недр огромную энергию, которая питала всё вокруг... Они были так ослеплены своей удачей, что не заметили, как всё построенное с помощью этой частицы стало постепенно разрушаться. И сколько бы ни возводили они заново разрушенное -- всё снова обращалось в прах.
И чем больше тёмной энергии они извлекали, чем больше использовали её, тем сильнее от неё зависели. И однажды люди полностью перестали мыслить себя без Хаоса. И не понимали они, что Хаос не может служить целям Созидания, упорно продолжая играть с тёмным огнём, пожирающим их. И мир стал приходить в упадок: всё погрязло в разрухе и бесконечных междоусобицах.
И, наконец, случилось необратимое -- люди утратили частичку Созидания, заложенную в них самим Создателем, которому единственному были подвластны обе эти энергии.
И Хаос вырвался на свободу, разрушая и поглощая всё вокруг. Но появились те, кто отрёкся от этой силы.
И некогда великий и сильный Род разделился надвое. И люди Хаоса, который стал для них источником жизни и смерти, и люди Созидания, которые отныне стали их врагами -- схватились в великой битве. И не было в ней ни победителей, ни проигравших.
И началась война, и длилась она тысячи лет.
И, наконец, люди Созидания сумели изгнать тёмных приверженцев Хаоса из этого мира в иной, заперев их на веки вечные. И думали люди Созидания, что там Хаос поглотит их врагов навсегда.
И ничего не смогли сделать люди Хаоса, не сумели вырваться, оставшись на долгие тысячи лет запертыми во тьме, которую сами и выпустили на волю.
Но Великая Спираль Времени начинает новый виток...
Часть I Безумный мир.
Глава 1
1
Охотник стоял в десяти шагах от неподвижно лежащего на боку тела девочки. Он смотрел на маленькую худенькую спину, засыпанную рыжим песком, который намел на эту внезапную преграду ветер, никогда не стихающий на пустоши. Светлые, почти белые волосы, очень длинные и удивительно гладкие, тихонько колыхались на ветру.
То, что он видел -- исходящее от тела тёплое сияние, слабо мерцающее в опасной темноте -- заставляло его сердце биться чуть быстрее обычного. Одинокая и окутанная невидимым саваном, она удивительным образом преображала пространство вокруг себя, и это зрелище завораживало...
На вид девочке было лет десять, не больше.
Мужчина смотрел на неё, как на нечто диковинное (и это действительно было так), но его взгляд был непроницаем. По этим глазам невозможно было понять, о чём он думает. Он уже знал, что увидит, если подойдёт ближе. Обычно охотнику не было никакого дела до того, как умирают другие: на подобное он успел насмотреться вдоволь за всю свою долгую проклятую жизнь. Но сейчас ему почему-то смотреть не хотелось.
Совсем не хотелось.
Тихо. Ни шороха в пустынной ночи. Охотник слышит своё спокойное ровное дыхание.
Её волосы соскользнули с острого плечика на песок от внезапного и резкого дуновения, открыв его взору грязную майку, слишком свободную для такого худого тела, однако, целую, без единой дырочки. Непонятного тёмного цвета штаны с ободранными снизу краями не доходили до тонких щиколоток. Они были ей маловаты: слишком сильно штанины обтягивали почти костлявые детские ноги. Обуви не было. Босые грязные ступни прижаты одна к другой. Видимо, ей было холодно. Вся её поза -- поза сжавшегося в утробе младенца, прижимающего руки к вспоротому пустому животу (даже не глядя, охотник знал это) -- говорила о том, что в последние минуты своей короткой и бесполезной жизни ей было холодно, больно и страшно.
Пытаясь понять, как она попала сюда, мужчина огляделся в поисках ориентиров. До ближайшего подземного людского убежища, города Урбана, ночь пути. Если без отдыха идти на восток по караванной тропе через зыбучие пески, можно успеть и за половину времени, но вряд ли эта маленькая худенькая девочка знает этот путь. Слева, на западе, выглядывая из-за горизонта, торчали искорёженные пики Семипалой горы, около которой доживали свои последние годы руины прошлого -- разрушенные города, почти поглощённые красной пастью уродливой пустыни. Его собственное убежище ждало впереди, на севере, идти до него осталось всего ничего, как раз можно было успеть к восходу, до того, как солнце сначала изжарит его как нерасторопную ящерку, а потом иссушит останки в пыль. Только идти предстояло медленно, отчасти соблюдая осторожность, чтобы не нарваться на хищников, блуждающих в ночи в поисках человеческой еды, скрываясь за острыми, уходящими в небо, словно серый омертвевший лес, валунами. Отчасти из-за добычи, оттягивающей пояс увесистым грузом. На юге, там, откуда он возвращался, лежали обширные и богатые охотничьи угодья, маскирующиеся под безжизненную плоть земли. Пусть вид этой тихой черной пустыни -- пустоши, как назвали эти высушенные гиблые пространства люди, не обманывает вас. Неподготовленный человек даже не успеет разглядеть смертельной опасности, подстерегающей его тут и там, за каждым валуном, за каждой дюной. И даже те, кто выбрал путь охотника для выживания в этом новом безумном мире, иногда не возвращаются.
Ареалы пустошей были населены тварями, которые не могли никому присниться даже в самом кошмарном сне. Они нападали на караваны, убивали смельчаков-охотников, которые, презрев опасность, ходили в самые дальние районы за добычей, но становились добычей сами. Всё это гигантское огненно-красное плато, медленно, но верно, съедаемое песком заживо, превратилось в одно большое поле для игры, ценой в которой была жизнь. Человеческая или иная... Делайте ваши ставки, господа. И вот, посреди всего этого кошмара она...
Надо двигаться дальше. Охотник бросил последний взгляд на детское тело: -- "Пусть песок укроет тебя", -- и уже собрался уйти, когда тоненькие плечи чуть вздрогнули. Мужчина снова замер, и всего на мгновение его дыхание прервалось. Эта девочка, с волосами цвета лунного сияния, которую он считал уже мёртвой, мягко перекатилась на спину...
Охотник напрягся.
Впервые за долгое время он был в замешательстве: никаких внутренностей, никакой крови. Она невредима. Она дышит и, видимо, без сознания. Ребёнок посреди пустоши, кишащей тварями, один. Живой.
Аномалия, подумал он.
Такого не бывает...
Холодный голос разума говорит оставить девочку здесь и уйти, пока не взошло солнце, но охотник уже склонился над ней и вглядывается в бледное лицо. Её одежда сильно испачкана кровью, но кровь эта явно не ёё.
Да, поживиться тут нечем. Но вряд ли это остановило бы голодных тварей... И всё же, он был уверен, что глаза его не обманывают. Охотник много раз встречал людей в пустошах, и всегда исход был предсказуем -- рано или поздно все они умирали от зубов или когтей монстров. Ей чертовски сильно повезло.
Ноги будто приросли к земле. Забрать её с собой? Исключено. Он всегда был один. Но тело его не слушается.
Прямо сейчас встань и иди. Двигайся, чёрт бы тебя побрал!
Он почти физически ощущает, как уходит время, приближая смертоносный рассвет. Но ещё раньше их могла найти какая-нибудь заблудшая тварь, решившая устроить себе поздний ужин. Хотя, он знал, что в предрассветные часы они все прятались по норам, скрываясь от солнца, как и люди.
Он буквально чувствует, как утекает драгоценное время, пока он сидит здесь посреди чёрной пустыни, приросший к земле словно истукан.
Охотник тихо подхватил девочку на руки и перекинул лёгкое тельце через плечо.
2
Звуки... Они доносятся как будто издалека.
Вязкая темнота обволакивает сознание как патока, и из неё невозможно выбраться. Разноцветные пятна, приглушённые, нечёткие, плывут, перекатываясь, переливаясь, одно возникает из другого и сливается с третьим.
Мина расслаблена, она летает в море цветов, мягко касающихся её, медленно раскачивается словно маятник. Девочка что-то чувствует, но ощущения такие далёкие, как будто это происходит не с ней. Но сладкие бессознательные видения становятся бледнее, и вовсе исчезают, уступая место бездонной черноте. Звуки становятся громче, ощущения резче, сильнее.
Её тело дёргается, и она ненадолго приходит в себя, открывает глаза, ощущая усталость и боль.
Она не может полностью открыть глаза: тяжёлая тёмная пелена давит на них, заставляя веки снова сомкнуться. Изо всех сил отгоняя сонливость, она приоткрывает глаза, но не может ничего разглядеть.
Мина чувствует, как её кто-то (что-то) держит. От страха измученное сердце пытается куда-то упасть, хотя она понимает, что висит вверх ногами. Нет.
Головой вниз.
Нос стукается обо что-то теплое и твёрдое. Девочка с трудом понимает, что её куда-то несут. Она слабо шевелится, пытаясь вырваться, но оно держит её крепко, и все попытки бесполезны. Это очень плохо.
Страх сковывает её, и она замирает. Она боится, что ей сделают больно, что её... (разорвут на части) съедят. Как всех остальных. Она всхлипывает, но звука нет -- горло пересохло, и голос не слушается. Только внутри всё сотрясается от слабых рыданий, на которые уходят последние силы.
Смерть. Она никогда не понимала весь её ужас, но сейчас, кажется, поймёт...
Остатки разума померкли. Тьма снова заполнила всё вокруг.
3
Охотник не понял, что она пробормотала -- что-то очень тихое. Девочка начала шевелиться, пытаясь освободиться от его хватки, но попытки эти оказались столь слабыми и недолгими, что он предпочёл не обращать на них внимания.
Ей было нехорошо, это очевидно, но, по сравнению со скелетом, торчащим из песка, который проводил охотника бесстрастным взглядом пустых иссушенных временем глазниц, она чувствовала себя просто великолепно.
Он решил для себя: если девочка окажется не настолько сильной и умрёт, он оставит её где-нибудь и, как и прежде, продолжит свой путь в одиночестве.
И на кой чёрт я связался с ребёнком...
Он посмотрел на огненную полоску неба на востоке. Слишком много времени он потратил, и теперь не успеет в бункер вовремя -- придется коротать день в норе. Под землёй на такой глубине, чтобы раскалённое солнце чуть согревало землю внутри, есть небольшие убежища. Охотник называл их норами. Ими была усыпана вся пустошь. Какие-то из них он обнаружил случайно -- высохшие колодцы, ушедшие под землю дома, какие-то потом вырыл сам. Широкими шагами охотник сокращал расстояние до ближайшей норы, скрытой от непосвящённых где-то в песках.
Такие временные убежища были спасением от палящего солнца, которое без стыда выжигало землю каждый день. Только он один знал об их существовании... до сегодняшнего дня. Охотник снова перевел взгляд в сторону неподвижного тельца, перекинутого через плечо. Уже слишком поздно избавляться от неё...
Спина нагрелась сквозь ткань плаща, которую осветили первые отблески встающего солнца, но не это сейчас волновало охотника. Странное покалывание всё быстрее распространявшееся по левой половине тела, постепенно превратившиеся в лёгкое жжение, беспокоило охотника куда сильнее жары и усталости. Вскоре левую половину тела начало жечь как огнём.
Всё это ему чертовски не нравилось.
Дважды он останавливался, чтобы перетерпеть волну неприятной боли и подумывал всё же оставить девочку. По крайней мере, смерть на солнечном костре была бы достойнее гибели от когтей тварей...
Он снова остановился и, надвинув широкополую шляпу на глаза, обернулся туда, где всё светлее становилось небо.
Чёрт, как же жжёт.
Ноги вновь понесли его вперёд, а рука крепко держала худое обессиленное тельце.
4
Девочка больше не шевелилась. Она спала или, скорее всего, просто снова отключилась, и охотник счел это благом, поскольку это на время избавило его от сложностей. От слов, от мыслей. От вопросов, ответов на которые он не знал, и не хотел знать.
Почему-то ему сразу не пришло в голову, что она обязательно захочет поговорить. Захочет узнать, где она, как она тут оказалась. Ведь для людей это нормально -- природное любопытство. Теперь он понимал, насколько отвык от людского общества. Насколько привык быть один.
Охотник уже видел красивый гладкий валун в форме пули, за которым ждёт заветная нора. Время поджимает, не только из-за восхода солнца, но и из-за необходимости принять лекарство, чтобы унять это адское жжение...
Словно уловив его мысли, левая рука дёрнулась. Он подавил стон, боясь потревожить ребёнка, только сжал руку в кулак. Нужно как можно скорее добраться до норы. Там он разберётся с этим. Там он подумает, что делать с ней.
Дети -- жуткие существа, насколько он помнил. Он предпочёл бы сразиться с парочкой Хамелеонов, чем так коротать время. Как сражаться и убивать тварей, он знал прекрасно, а вот что делать с детьми...
Охотник на секунду прикрыл глаза, стараясь не замедлять шаг: он чувствовал, как рубаха прилипла к пульсирующей от боли коже. Как волны чёрного огня растекаются по левой руке, поднимаются к плечу и пожирают шею, пытаясь лизнуть мочку уха и дотянуться до щеки. Сердце гулко ударялось о стенки грудной клетки, на которой можно было жарить еду, так сильно там жгло, и не только кожу, но и всё внутри, пронизывая нутро раскалёнными иглами, пытающимися достать до мотора. Так плохо ему еще не было, даже если он не принимал лекарство в срок, а ведь с последнего приема не прошло и суток.
...ни одной дырочки на одежде, ни одной царапины, ни порезика... ни единого повреждения...
ты боишься?
Его губы сжались в одну жёсткую бледную линию.
ты же испугался, правда?
Где-то внутри него противный скрипящий голос смеялся над ним.
Он ненавидел этот голос, возникающий в самые неподходящие моменты. Пользуясь его немощью, пронзая мозг до самых глубин, он не унимался, пока не выводил его из равновесия. Но не в этот раз...
только не сейчас
Боль и дурнота уже сводили его с ума. Охотник отстегнул добычу от пояса, чтобы туши, на каждом шаге бьющие по ногам не тормозили его, и выбросил их в сторону. Хорошо еще, что он отправился на охоту для себя, а не для обмена в городе, тогда улов был бы гораздо больше, и избавляться от него было бы жальче.
Когда балласт был сброшен, идти стало легче. Он торопился спуститься вниз и поскорее избавиться от ноши, ставшей вдруг слишком тяжёлой.
Мысли путались, в глазах всё расплывалось, из груди вместе с дыханием вырывались хрипы. Наконец через несколько он достиг цели. Мужчина ногами рыл песок в поисках укрывавшей спуск в нору старой циновки и обнаружив её, отшвырнул в сторону. Рукой обхватив девочку покрепче, он спрыгнул вниз на небольшую ступеньку. Циновка снова укрыла вход в нору. Охотник соскользнул со ступеньки и преодолел последние метры вниз до спасительной прохлады норы.
Приземлился мягко. Даже при отвратительном самочувствии тело слушалось. Эта мысль обрадовала его как никогда.
Он прошёл в сторону от спуска вглубь укрытия.
Внизу было темно и прохладно, но к концу дня, здесь будет жарко как у чёрта на сковороде. Он положил девочку напротив, около земляной стены, а сам тяжело опустился у противоположной. Сразу стало легче дышать, холод еще не прогретой земли даже через два слоя одежды приятно остужал горящую кожу.
На поверхности, лучи, освободившиеся от плена ночи, наконец, прорвали завесу горизонта и обожгли землю и то, что на ней ещё осталось.
успел...
Охотник облегчённо выдохнул. Одной рукой он развязал узел на затылке. Ткань, закрывающая его лицо от песка и пыли, оставляя открытыми только зоркие глаза, упала на пол, устеленный потрепанной от времени циновкой. Полностью открыв лицо, охотник глубоко вдохнул прохладный, пахнущий пылью и сыростью воздух, стараясь сделать это как можно тише. Длинный тёмного цвета плащ он решил не снимать: не хотел, чтобы девочка увидела кинжал, который он не выпускал из руки, с тех пор как впервые прикоснулся к ней. Тонкие тканевые перчатки и шляпу он тоже решил оставить.
Левое плечо снова пронзила боль.
чёрт тебя дери...
Он беззвучно стиснул зубы, пристально смотря на девочку, и, наконец, выпустил оружие из рук.
Из глубины тканевой сумы, перекинутой через плечо длинной верёвкой, он выудил склянку и старый шприц. Охотник воткнул иглу прямо сквозь ткань, не заботясь о дезинфекции, и мгновенно почувствовал, как мутная жидкость вливается по венам в его тело, смешиваясь с кипящей кровью и принося долгожданное облегчение. Он позволил себе расслабиться на пару мгновений, но рефлексы охотника вернули его в реальность. Он быстро сложил вещи обратно в суму, а его ладонь снова легла на рукоять кинжала.
С восходом солнца в норе стало теплее и светлее.
Жжение в руке, наконец, стихло, и боль, пронзавшая левую половину, ушла, но на душе остался неприятный осадок. Новые ощущения тревожили его -- это могло быть новым симптомом пожирающей его болезни. Охотник знал, что этого не миновать, и со временем ему будет только хуже, ведь лекарства, которое исцелило бы его полностью, не существует. Он может только оттягивать конец, сдерживая приступы с помощью одного средства, которое нужно колоть постоянно с промежутком в день.
Такая удачная охота, а закончилась хреново, подумал он. Мужчина потёр ладонью лицо и уныло посмотрел в дальний угол, где лежала девочка.
Он был недоволен собой. Надо было пройти мимо и забыть это всё как странное видение. Откуда вдруг взялось это дурацкое навязчивое желание забрать её?
Маленькое лицо с правильными тонкими чертами, большие глаза, белки которых разглядывали что-то во сне, вращаясь под веками. Ресницы коротко подрагивали. Тёмные, густые. Тоненькие ручки сложены ладонями друг к другу, голова лежит на них, ноги поджаты к груди. Бледно-розовые губы чуть заметно шевелились, иногда их трогала лёгкая улыбка, будто во сне девочка увидела что-то приятное. Между тонких бровей иногда появлялась морщинка, но быстро исчезала, и лицо девочки снова становилось умиротворённым.
Наверняка у неё где-то есть какая-то родня... или те, кто за ней присматривал... Или проще отдать её караванщикам? Уж эти ребята знают, куда пристроить лишние рабочие руки, а ему лишние припасы не помешают. Сколько могут за неё дать? Пару мешков патрон вполне сгодились бы. Только надо бы её чуть подкормить, и она вполне сгодится для какой-нибудь работенки в Урбане.
Ладонь оставалась на рукояти кинжала. На всякий случай.
Глава 2
1
По хорошо освещённому тоннелю двигались несколько фигур. Свободные штаны, робы из грубой ткани одинакового серого цвета, сверху тёплые жилетки, они все были словно копии друг друга -- одинаково старые, прожившие свои жизни, но пока не спешащие покинуть этот мир. Одинаково худые: ограниченный овощной паек не позволял есть вдоволь. Одинаково мрачные, опустившие свои сморщенные, изрезанные серыми морщинами лица, чтобы не видеть друг друга. Остатки длинных седых волос на затылках, превратившиеся в белый лёгкий пушок, колыхались от сквозняка.
Звуки, отражаясь от стен, эхом проносились по всей длине перехода. Тихие шаги мягкой старой обуви и шуршание ткани слышались далеко впереди. Спустя мгновение они оказались в круглой зале, заполненной людьми. Один из вошедших старцев отделился от группы и направился к возвышению, которым служила уже почти рассыпавшаяся от времени кафедра.
Глубоко посаженные глаза старика были скрыты ото всех в полумраке зала, отчего его лицо представлялось бледным черепом. Он медленно оглядел всех присутствующих. Сотни глаз были устремлены на него в ожидании его слова. Сотни пустых, ничего не выражающих глаз. Говорить всю правду он не мог да и не хотел.
"Нельзя накормить паука, не убив бабочку", пронесся в мыслях шёпот его умирающего предшественника. Он запомнил эти слова на всю жизнь, и они, как проклятье, с тех пор довлеют над ним, заставляя его каждый раз оказываться меж двух огней. В этот раз он сам сделал выбор, кому быть бабочкой, и проиграл. Бескровные тонкие губы чуть дёрнулись на морщинистом лице, сухие руки сжались в подобие кулаков. Он проиграл бы в любом случае, подумал старец, но это не принесло ни толики облегчения.
Он никак не обратился к пастве.
-- Вот уже несколько веков мы верно служим Высшим Созданиям. И сейчас Они как никогда близки к осуществлению нашей общей цели, однако... однако трудности возникли на нашем пути, -- в зале раздался испуганный шёпот. Дряхлая рука поднялась над головой, призывая к тишине. Ему хотелось поскорее выговорить заученный текст и удалиться к себе в покои.
Старик продолжил.
-- Нам стало известно, что город отступников разрушен... Погибших много, но еще больше похищенных. Мне прискорбно осознавать, что мы не смогли полностью удовлетворить их... нужды, -- голос старика дрогнул. Он сжал до скрипа свои истертые зубы, понимая, что произносит с трибуны чудовищную ложь, но по-другому он поступить не мог. Он был слишком стар и слишком слаб, чтобы бороться против системы. Слишком поздно он понял её суть, всю её подноготную... -- И Им пришлось взять силой то, что не дали Им мы. Впредь мы не должны допускать подобных ошибок, иначе Они поймут, что более в нас не нуждаются. Мы не можем подвергнуть опасности Хэвен! -- Это было единственной искренней вещью, которую он произнес с кафедры.
Старик окинул собравшихся взглядом пожелтевших глаз.
-- В самое ближайшее время необходимо собрать новую партию материала, и впредь не подводить Их. Помолимся же, братья, помолимся истово! О том, чтобы не повторилось более то, что случилось.
Чтобы никто больше не погиб так страшно... Чтобы больше никто не погибал
-- Чтобы не усомнились в нас Высшие, чтобы не отринули верных слуг Своих. Чтобы и впредь Хэвен находился под Их защитой и служил спасительным оплотом всем праведным и смиренным...
Последнее слово он произнёс с трепетом истинно верующего человека, но в глубине его дряхлой души уже очень много лет тлело отрицание. Старик сложил руки и стал произносить молитву. Весь Хэвен, как единый организм, в эту самую секунду замер и смиренно склонил голову в молитве, и только шёпот тихим эхом разносился по многочисленным туннелям подземного муравейника, растворяясь в его прохладном очищенном воздухе...
2
Хэвен -- один из двух подземных городов-убежищ, вырытых рядом очень-очень давно, в незапамятные времена, когда на земле текла вода и росли деревья -- был первым местом, куда стекались все выжившие после великой катастрофы. Благодаря усилиям Служителей город постоянно рос; росло и число туннелей, соединяющих один его конец с другим. Старые хорошо освещённые проходы продолжались новыми, которые постоянно рылись, уходя вглубь и вширь, еще и еще расширяя пространство огромного города-муравейника.
Каждая часть Хэвена имела своё специальное предназначение: на юге располагалась громадных размеров Оранжерея. Чтобы прокормить всех жителей города, все силы были брошены на то, чтобы в овощах, росших там, прямо под землёй, не было недостатка. В оранжереях было сосредоточено больше всего тепловых генераторов, работающих от солнечной энергии, в которой теперь не было недостатка; самое большое число пробуренных колодцев и самое большое количество рабочих: они добывали воду из подземных колодцев, они ухаживали за посевами, они поддерживали температуру, они были самыми трудолюбивыми людьми во всём Хэвене.
На западе работала Мастерская. Здесь выполнялись самые разные работы от пошива одежды до изготовления лекарств и запчастей для техники. Здесь трудились из ночи в ночь самые просвещённые люди Хэвена. Они постоянно следили, чтобы древние агрегаты продолжали работать на благо города.
Север был отдан под Апартаменты -- большие комнаты, в которых стояли кровати, а кое-где на пол были просто набросаны матрасы. Мужчины и женщины, старики и дети -- спали все вместе, вповалку. Никто ни от кого не скрывался, и не было в Хэвене места, которое укрылось бы от всевидящего ока Служителя.
Зал, самое маленькое помещение города, где сейчас множество губ смиренно шептало слова молитвы, располагался на востоке.
Они закончили произносить молитву, и на секунду во всём Хэвене повисла звенящая тишина, нарушаемая гудением тока в проводах, которые словно черные змеи, увили собой лабиринты тоннелей.
Старец стоял на возвышении, склонив голову и закрыв глаза. Именно в такие моменты, думал он, этот город сбрасывал маску лицемерия и становился самим собой -- безмолвным склепом, наполненным призраками... Люди звали его Служителем, даже не понимая смысла этого слова. С самого раннего детства старшие воспитывали его для этой цели, как готовили Служителей до него, и как будут готовить после, если... если всё останется на своих местах, в чём он сомневался. Слишком много неясных событий произошло в последнее время, слишком много пугающих слухов. Равновесие ещё сохраняется, но оно настолько шатко, что он едва ощущает его.
Страх, поселившийся внутри и пожирающий его сердце, словно раковая опухоль, шептал: скоро снова произойдёт взрыв. Взрыв такой силы, что уцелеют в нём немногие, и им будет уготован ад на земле... Человечество угасает. Скоро снова пробьёт час Смерти, как пробил уже однажды, много столетий назад.
В день, когда пришла Смерть, люди поняли, что они покинуты. Их добрый старый бог встал со своего трона и ушёл, бросив всё человечество умирать в муках.
И тогда появились Они. Одни назвали их Высшими Созданиями, другие -- чудовищами и тварями, но исход был один -- Они стали новыми богами проклятого мира.
Хэвен избрал для себя безопасный путь полного подчинения в обмен на защиту. Это была сделка с дьяволом, заключив которую, люди навсегда обрекли себя на роль бабочки в бесконечной схватке с ненасытным пауком. Целые поколения Служителей стали воспитываться в Хэвене. Они олицетворяли собой защиту и спокойствие и гарантировали мирную жизнь жителям города, исповедуя религию подчинения или, как потом это стали называть, смирения. Статус Служителя приравнивался к высшему статусу, и каждый, кто проходил обучение и следующее после него испытание, автоматически становился главой города. Именно этот человек поддерживал контакт с Высшими одним ведомым ему способом и следил за неукоснительным выполнением условий договора.
Старец, Маркус Седой, нынешний служитель мирной цитадели Хэвен, стоявший сейчас перед своими подопечными, уже готовился уйти на покой.
Он прекрасно понимал, что людям никогда не избавиться от гнёта Высших, что Они -- стервятник, раз за разом выклёвывающий печень у Прометея, только в отличие от древнего как сам Мир мифа, "печень" Хэвена не так быстро восстанавливалась. Последние полвека своего служения Маркус Седой стоял перед выбором: смерть немногих или гибель всех, и каждый раз, ненавидя и проклиная себя, отдавал приказ готовить новую партию человеческих жертв на отправку в Их логово, прекрасно понимая, что смерть немногих это такая же гибель всех, просто растянутая по времени... Все люди были обречены с самого первого дня, но сохраняли свои жалкие жизни, потому что Им было это нужно -- Маркус осознал это слишком поздно.
Каждый раз с ужасом он заглядывал в глубины отверстой ненасытной паучьей пасти Высших и каждый раз пытался выбрать самую маленькую, самую жалкую бабочку, чтобы ненадолго усмирить паука, унять его бесконечный голод. И еще на чуть-чуть, хоть еще немного отсрочить беду, спасти жителей города, не подозревающих об опасности, которая нависла над ними, выторговать им еще немного времени, совсем немного... Жалкое оправдание, но другого у Маркуса не было, и он прятался за ним как за тонким, дрожащим на ветру листком.
Хэвен им больше не нужен...
Старец вздрогнул. Эта мысль теперь постоянно крутилась в мозгу, она вцепилась в него словно заноза. Она причиняла боль. В последнее время он жил в постоянном беспокойстве, которое только усиливалось.
Какие они все заблудшие... и как я виноват перед ними. Виноват перед всеми, и никогда мне уже не искупить своей вины. Они не знают, что это нападение полностью на моей совести...
По глупости своей (как я корю себя за это!!!) я дерзнул торговаться с ними. Как самоуверенно говорил я, так и не поняв, с кем имею дело! Как глупо я себя вёл, бросив им в лицо эти обвинения... Как я посмел сказать им, что они нуждаются в нас, как мы нуждаемся в воде. Как я посмел раскрыть им, что знаю всё о них? Старый я болван...
Я же хотел, как лучше. Я лишь хотел, чтобы они не забирали так много. Так много...
но ведь, рано или поздно, это случилось бы...
Они взяли, что хотели, и прекрасно обошлись без помощи своих верных вассалов. И это он вынудил Их делать всю работу Самим, и его приемники, и все остальные тоже понимали это. Маркус видел хищные бездушные взгляды ближайших учеников, которые один сильнее другого желали получить заветное место Служителя. Они не простят ему этой ошибки... Уж они расстараются для Высших, даже если это будет грозить Хэвену вымиранием.
Тишина покоев окутала его, немного уняв беспокойство. Ещё один день подходит к концу и наступает новая ночь. Он боялся думать о том, что она принесёт.
И чем больше он думал, тем истовее проклинал свою слабость и молился о прощении. Не обращая внимания на ноющую боль в старых коленях, на которых стоял, сильно сжав кулаки, так что кровь совсем перестала поступать к сухим холодным пальцам, а тонкая кожа натянулась на них так, словно грозила треснуть.
Если Высшие и впредь станут забирать то, что Им нужно в обход него -- дни Хэвена сочтены.
3
Под огромной дырой разрушенного купола неподвижно стоял немолодой, но крепкий для своих лет мужчина. Его глаза, некогда теплого медового цвета, горящие огнём уверенности, теперь потухли и недвижно смотрели на восток, где слепое Солнце поднималось из-за рыхлого горизонта. Это были глаза человека, внутри которого что-то умерло.
Он стоял, сложив руки за спиной, в тени, где убийственный взор небесного властелина не мог обратиться к нему. Солнце жадно шарило по поверхности земли своими лучами, пытаясь найти чудом уцелевшую крупицу жизни и уничтожить её, как и всё остальное...
Мир преобразился до неузнаваемости. Некогда кипевшая людскими заботами поверхность превратилась в мёртвую землю, на которой нет ничего. Руины городов, когда-то отчётливо видневшихся вдали, занесло песком и пылью. Они стали казаться миражами, порождёнными воспалённым мозгом безумца.
Огромные обломки-валуны, отполированные ветром и песком на протяжении веков, только и остались ещё на поверхности. Они торчали, равнодушные, серые, как могильные камни, в память прошлому. В память о мире, где люди жили, не задумываясь о том, что может произойти завтра, когда они не боролись за выживание каждый день.
В память о мире, которому пришёл конец два столетия тому назад.
Из груди человека рвался стон, всё хуже подавляемый с каждой минутой. Ему хотелось пробиться сквозь грудную клетку и пронзительным звуком выйти через горло, разбивая безмолвие пустыни на тысячу мельчайших осколков. Мышцы ног уже были готовы перенести его через груду обломков под дырой купола. Гнев застилал остатки холодного разума, внутри него всё кричало и выло. В какую-то страшную секунду он почти решился выбраться из спасительной тени, чтобы, наконец, предстать пред этим Чёрным Оком. Чтобы заглянуть Ему прямо в Его тёмную страшную душу и выкрикнуть всё, что накопилось, так громко, чтобы этот проклятый бог услышал его. Чтобы понял всю силу боли и ненависти, клокотавшие в сердце...
Но он продолжал стоять в тени, понимая, что этот порыв лишён смысла. Понимая, что это только заставит Его усмехнуться и испепелить маленького человечка как букашку в своих лучах.
Он сжал кулаки, так что ногти впились до крови в огрубевшую кожу.
Лукас, глава подземного города Урбана, встречал кровавый рассвет нового дня.
4
Урбан стонал. Он был похож на один большой комок боли. Раненые, убитые и просто фрагменты тел лежали повсюду.
Первые четыре этажа были уничтожены: там не осталось ничего, кроме куч обломков и трупов. Эта часть подземного города умерла вместе с её обитателями. Этажами ниже царил хаос, люди носились, искали кого-то, кричали, стенали. Другие, в противоположность первым, часами сидели на одном месте, застыв словно статуи. Многие сидели прямо на трупах, в лужах крови, не замечая ничего вокруг. Их толкали, пинали, на них наступали, но ничто не могло потревожить их. Внутри них царила Пустота, бесконечная, гнетущая, а за ней прятался страх, настолько сильный, что, если его выпустить на волю, то можно сойти с ума.
Глубже под землёй ещё сохранялся какой-то порядок, но терпение людей истекало. Все хотели услышать ответы на свои вопросы. Что произошло? Почему они напали? Сколько погибло? Бесконечная вереница вопросов, ответов на которые пока никто не знал.
На последнем девятом этаже под землей в маленькой комнате, освещаемой одной тусклой лампой, находились несколько человек. Руководство Урбана собралось для обсуждения ситуации.
Стремительное нападение. Наглое и настолько мощное, что вся вооружённая до зубов охрана города ничего не смогла им противопоставить. Сила тварей чудовищно возросла, и это испугало даже видавших виды поселенцев, которые отразили на своём веку не одно нападение.
Они оставили трупы мужчин и забрали женщин и детей.
Непростительно!
Лукас не мог оставить действия тварей без ответа, но идти войной против них всё равно, что совершить самоубийство. Кровь стучала в висках от еле сдерживаемого гнева, за которым пряталось отчаянье. Руки до боли сжимались в кулаки от желания собственноручно порвать на куски каждую тварь, всех до единой. Стальные, покрытые красной сетью воспалённых капилляров, глаза Лукаса сузились.
-- Как посмели чёртовы дьяволопоклонники натравить армию этих выродков на нас?! -- Взревел глава города. Щёки и лоб от бешенства стали багрового цвета, лиловые вены вздулись на шее.
Лукас грохнул массивной тёмной рукой по столу. Все собравшиеся молчали, никто не смел нарушить тишину. Здесь были все его ближайшие помощники: Виктор, ответственный за охрану и наблюдение за порядком на верхних этажах, Андрей, главный мастер, старая Джина -- глава госпиталя, и еще несколько человек -- старшие по этажам, кто не погиб в бойне. Всего набралось восемь человек, не считая самого Лукаса. Кое-кто из старших сам был ранен, но, несмотря на это, все они спустились вниз, когда позвал Лукас. Не заставили себя ждать и перепачканный кровью убитых и раненых Виктор, и Андрей, мрачный, как всегда молчаливый, на ходу вытиравший бурые руки пропитавшейся насквозь и ставшей такого же цвета тряпкой.
Несколько минут Лукас стоял неподвижно, не произнося ни слова, только оглядывал пришедших, всматриваясь в их глаза, застланные у кого отчаяньем, у кого ненавистью. Он раскачивался взад-вперед, будто собираясь с силами для новой гневной тирады. Его люди сделали всё, что могли для устранения последствий нападения, и их вины в случившемся нет. Раненые доставлены в лазарет, и им уже оказывается помощь, Джина позаботилась об этом. Убитых сложили друг к другу в одном месте теперь уже руин верхних этажей, чтобы следующей ночью перед самым рассветом, когда хищные твари попрячутся в норы, вынести их на поверхность и возложить на солнечный костёр, а после заката погрести останки рядом с городом со всеми почестями.
Рабочие, уборщики и торговцы с верхних уровней, все кто выжил и не утратил разум, продолжали разбирать завалы и оказывать помощь выжившим, а охотники, караванщики и всякий сброд разбежался кто куда еще в самом начале нападения. Все были заняты делом, скорбным, но крайне нужным.
Только что делать с теми, кто остался жив, но не пережил кошмара? Что делать с их искалеченными душами? Лукас почувствовал, как гнев уступил место страшной усталости, навалившейся на него и лишившей остатков сил. Мужчина тяжело опустился на потемневшую от времени скамью, иногда служившую ему и кроватью, и уронил внезапно отяжелевшую голову на руки. Его тихий голос раздался в тишине комнаты:
-- Сколько людей погибло... и ради чего...
Никто ему не ответил, они сами хотели бы узнать ответ на этот вопрос.
-- Нужно выяснить, сколько погибло... организовать вынос тел, -- Лукас поднял голову, в глазах, казалось, отразилась вся усталость мира, -- Вик, займись подсчетом и записью погибших. Андрей, проследи, чтобы завалы разобрали как следует, почини всё, что можно починить, восстанови всё, что восстановить необходимо. Старшие по этажам: Карл, Мария, Яги, Лео, Пэт... -- он называл имя и взор его обращался на них. Глубокий, но всеми уважаемый старик Карл с неизменной самокруткой в зубах, сгорбленный, но крепко сбитый, главный восьмого этажа. Джун, суровая женщина без одного глаза, с полностью седыми волосами в свои тридцать с небольшим лет, строгая, но справедливая старшая четвертого этажа. Яги и Лео, соседи по этажам, за ними были шестой и пятый этаж, два брата-близнеца, уже перешедшие рубеж старости. Они были старше Лукаса, но глубоко уважали главу города и беспрекословно ему подчинялись. Яги висел на плече Лео, поддерживаемый братом, лишившийся в бойне правой ноги. Пэт, женщина, родившая пятерых детей, раненная, с перевязанной головой, но не в пример Яги, целая, старшая полуразрешенного теперь четвертого этажа. На них смотрел Лукас, и сердце его щемило. -- Вам надо успокоить народ.
Внимательно выслушав приказ Лукаса, все участники совета удалились.
Он остался один. Наедине со своей болью.
Глава 3
1
Мина полностью пришла в сознание. Туман, окутывающий разум исчез, голова наполнилась вопросами, а сердце -- страхом. Девочка приоткрыла один глаз. Зрение сфокусировалось, глаза привыкли к темноте, и она смогла разглядеть тёмную фигуру напротив.
Это человек?
Она вспомнила, что кто-то держал её и вроде бы куда-то нёс.
Незнакомец сидел, привалившись к стене. Лица не видно, его закрывает шляпа. Полы плаща раскинулись около его согнутых ног. Он молчал и не двигался. Может, он спит? Ещё некоторое время она наблюдала за ним, но человек так и не пошевелился.
Точно, спит.
Девочка немного расслабилась и решила осмотреться. Ладонью она провела по циновке на полу. Подогнув ноги, Мина села и дотронулась рукой до земляной стены. От прикосновения пальцев горстка земли осыпалась на циновку. Земля была тёплой и приятной на ощупь, мягкой, не такой, как сухой песок снаружи.
Они под землёй, поняла девочка.
Незнакомец по-прежнему не двигался.
Охотник наблюдал за ней из-под полей шляпы, пальцы чувствовали рукоять оружия.
Если он хочет избавиться от этой маленькой худой проблемы, надо выяснить, откуда она, хотя, вариантов было немного. Урбан был ближайшим отсюда городом. Он часто обменивал там свою добычу на необходимые товары.
Значит, надо привести её туда и оставить. Кто-нибудь из местных увидит её и передаст кому-то, родным или... Без разницы. Дело будет сделано. Он решил не дожидаться её вопросов и нарушить тишину первым. Это далось ему очень нелегко.
-- Ты из Урбана? -- Услышал он хриплый голос незнакомца.
Человек обратился к ней неожиданно. Голос, низкий и хриплый, заполнил нору.
Она вздрогнула и медленно повернула голову, как будто готовясь увидеть что-то страшное. Спиной она ощутила мурашки. Страх цепкими коготками впился в желудок, девочка почувствовала дурноту.
Урбан...
Мина застыла, ничего не ответив. Ком подкатил к горлу, слёзы навернулись на глаза, девочка вжалась в стену позади и обхватила колени руками.
Из-за поднятых коленей послышались всхлипы.
О, только не это...
Он решил не останавливать её, не успокаивать, рано или поздно запас жидкости иссякнет, и она прекратит реветь.
Охотник размял пальцы, кожа под перчатками прела от жары, но он не решался снять их, помня о новых неприятных симптомах. Мужчина понимал, что девочка не может причинить ему вреда: по её габаритам не скажешь, что она обладает силой, к тому же он хорошо видит в темноте, и его реакция молниеносна. Словом, если это маленькое существо задумает что-то... нехорошее, то скорее пострадает само, прежде чем успеет нанести вред.
Однако меры предосторожности он соблюдает всегда, независимо от ситуации. Быть может, благодаря этой привычке, он до сих пор топчет эту проклятую землю.
Наконец всхлипы прекратились, Мина вытянула тонкие ноги вперёд, почти коснувшись его сапога, и утёрла ладонью слёзы, размазав засохшую грязь по лицу.
-- Ты спас меня? -- Девочка взглянула на него наивными детскими глазами, в которых сквозила совсем не детская боль, -- как тебя зовут?
Он не назвал ей своего имени. Отчасти из-за того, что не считал нужным это делать, отчасти из-за того, что почти забыл его. Никто не просил его называть своё имя уже очень давно.
Молчание затянулось, девочка ждала ответ на свой вопрос и, похоже, совсем забыла, о чём её спросил он.
-- Ты из Урбана? -- Повторил он, и она неуверенно кивнула.
Хорошо, одной проблемой меньше.
-- Спи, ночь не скоро, -- сказал он и надвинул шляпу на глаза.
Какими бы жесткими ни были меры предосторожности: если он не сможет поспать днём -- не сможет выжить ночью.
Девочка смотрела на человека в плаще сквозь пелену слёз, вот-вот снова грозящих перелиться через плотины век. Она больше не ощущала страха, но теперь её сердце разрывалось на части от обиды. Папа всегда учил её никогда не уходить из города. "Пустошь не место для таких маленьких девочек как ты", говорил он, потом подмигивал и трепал её по голове.
Она обижалась -- она-то не считала себя маленькой. Но на Пустошь всё равно не ходила.
Папа...
Мина прерывисто вздохнула, набирая в грудь воздуха, будто ей нечем было дышать.
Своим детским умом девочка понимала, что незнакомец спас её, не дал пропасть, значит, он не причинит ей вреда, раз уж до сих пор не причинил. Значит, он не страшный, и теперь можно не бояться.
В горле скребли кошки.
-- Пить... -- прошептала она, глядя словно сквозь него.
Охотник вздохнул и достал флягу из-за спины. Он бросил её девочке, но она не поймала, даже не попыталась, и фляга плюхнулась рядом с её ногой, тихо булькнув.
Вот она видит лицо отца, добродушное, улыбающееся, с густой седой бородой.
Вот она видит, как закрывается дверь на лестницу, ведущую на поверхность. Она плачет. Они оставили его лежать там. Одного. Почему он не встаёт? Почему не идет к ней?! Рыжеволосая женщина, Риган, кладет шершавые теплые ладони ей на плечи, наклоняется к её уху, обдавая его теплом дыхания. Она говорит, что папа ушёл и больше не вернётся.
Он бросил меня.
Мина вздрогнула, словно очнувшись, и набросилась на флягу, с жадностью глотая уже тёплую воду. Струйки стекали по подбородку, тонкой шее, образуя на её выцветшей футболке когда-то красивого жёлтого цвета, тёмные пятна. Напившись, девочка отдала флягу обратно охотнику.
Нет... НЕТ! Это не так... он не бросил...
-- Спасибо.
Он убрал флягу обратно за спину.
-- Привет, дитятко, я дядя Леон, теперь ты будешь жить со мной.
Совсем другое лицо. Костлявое. Злое. Глаза -- щёлочки. Говорит заплетающимся языком, растягивая слова. Он пьян, от него плохо пахнет... Другие сказали, что он тут главный уборщик, а она теперь должна работать.
Охотник молчал. Ему было, в общем-то, всё равно, о чём она думает. Он до сих пор не понимал, почему не оставил её там, на обед тварям, как делал это с другими.
Только потому, что она ещё ребёнок?
Да какая разница, ребёнок она или нет? Он нашёл себе проблему.
Проблему со светлыми, почти белыми волосами, которая сидит напротив и пялится на него своими большими глазами.
Раздражает.
Тихий детский голос зазвучал в норе:
-- Я услышала грохот и видела, как люди стали кричать, я очень испугалась. Какой-то человек схватил меня за руку, и я побежала, потом меня уже никто не держал, но я всё равно бежала, пока не почувствовала боль вот здесь, -- она ткнула себя пальцем в бок, под рёбра, -- я упала, было очень больно, а потом... какие-то вспышки, глаза перестали видеть от них, и... туман... пятна..., -- она хмурилась, стараясь вспомнить, -- я ничего не помню...
Он не просил её рассказывать, что произошло, но теперь узнал кое-что интересное. Значит, этой ночью на Урбан напали, и, судя по всему нападение было серьезным.
Охотник задумчиво склонил голову: в последнее время он замечал странности в поведении тварей. Если раньше они нападали очень часто, то последнюю ночь или две стали какие-то странные, вялые, а один падальщик даже в сторону его не посмотрел, пробежал мимо, унося за собой шлейф вони. Мужчина еле заметно поморщился, на секунду ощутив в носу знакомый запах одного из видов хищных обитателей пустошей.
Да и сам он тоже ощущал странную активность: за последний месяц он израсходовал куда больше лекарства, чем обычно...
Значит, девчонка чудом выжила в атаке на город, смогла сбежать и не погибла на пустоши. Во взгляде охотника впервые за очень долгое время промелькнул интерес.