- Вали, сынок, на родину предков, стариков порадуешь. И не кривись! Наградил бог здоровьем, теперь так просто от военкома не отмазать!
Я, конечно, тогда возмутился:
- Что мне в деревне делать? Да ещё зимой!
- Да то же, что и здесь делаешь. Торчи за компом целыми днями. Играй в игрушки... дитятко.
Определённо, отец взял неправильный воспитательный тон, поэтому я уязвлено возразил:
- Там же интернет слабый. Даже на минимуме будет графика тормозить...
К сожалению, отец начал злиться. А когда он злился, всегда неприятно приподнимал губу над правым клыком и говорил ещё грубее:
- Уясни, паря, тему. Придут из военкомата, завернут тебе ласты, и вякнуть не успеешь как напялят кирзачи. Это раньше военкомы едва топорщились, а сейчас работают решительно. Цап, и всё...
Как будто это моя проблема, как меня от армии отмазать. Всех родители отмазывают, но с разозлённым отцом разве поспоришь? Поэтому я сейчас здесь, на этой самой родине предков, уныло пожираю бабушкины пирожки и гоняю по монитору мобов.
Сонная, зимняя жизнь села, укутанного в снежное одеяло, давит. Кажется, и на мозги тоже навалили этой холодной снежной ваты, что нескончаемо сыплет днём и ночью. Настроение в минусе.
В городе не особо любил тусовки, но хоть знал что окунуться в беззаботную жизнь легко. Стоит лишь захотеть: можно снять тёлку, выпить, курнуть косячок и поржать. Опять же, отдельная двухкомнатная вместе с еженедельной штукой баксов...
В деревне же зашёл как-то в холодный местный клуб - старую трёхэтажку. Там, в огромном обшарпанном кинозале, тусовалось несколько старых тёток. Они улыбались, сверкая золотыми зубами, и потрясали под музыку восьмидесятых бесформенными телами.
Рядом суетились, пытаясь подражать их малолетние дети. Тётки натужно смеялись и, таясь друг от друга, воровато отхлёбывали из пластиковых бутылок. Видно они уловили мою брезгливость, поэтому вскоре начали стесняться своей убогости. Двигались коряво, начинали кричать на своих детей...
Нет уж, к чёрту это тяжёлое зрелище. Лучше уж возле ноута пожирать бабушкины блинчики.
Так муторно тянулось время. Ничего не мог поделать, и презирал эту серость. Причём, не раздражаясь, а как-то так же... серо и мутно.
Ладонь прислонялась к заиндевевшему стеклу, и холод таящих ледышек возвращал на чуть-чуть ощущение жизни. Я вздыхал и возвращался к монитору: резать мобов, воевать за ресурсы... получать иллюзию борьбы.
Но вот однажды я проснулся от громких голосов с улицы. Это было так же необычно, как вдруг увидеть на заснеженной улице жирафа. Я бросился к окну - на улице собралась целая, по местным меркам, толпа: две бабы, мужик и три ребёнка. Они оживлённо жестикулировали.
Замёрзший шпингалет со скрипом вылез из рамы, я распахнул форточку и по-быдлодеревенски, (чтобы до них дошло) крикнул:
- Э, чо там?!
Они тут же хором заговорили, указывая пальцами вдоль улицы. Разобрал только два часто повторяемых слова "бешеная лиса".
Невольно засмеялся, ну бешеный волк понятно ещё, бешеные псы. А тут - лиса. Хе-хе-хе, хорошо хоть не енот или кролик - вообще отпад был бы.
Предвкушая потеху, накинул куртку, ботинки и выскочил на улицу. В мужике узнал соседа, иногда чистившего снег возле дома напротив.
- Ну, где, лиса-то? - разочарованно спросил я.
Сосед повернулся, охнул, схватившись за поясницу, но ответил:
- Сейчас по улице прошла, завернула за угол.
- Ну так всегда. Самое интересное без меня.
- Что самое интересное? - удивился тупой мужик. Я даже опешил от непонимания. Похоже, деревенские, как обезьяны, без поддержки слов жестами и матом, не понимают. Попытался объяснить на их языке:
- Ну, бля, лиса эта бешеная, еноты бешеные, волки тоже бешеные.
Сосед поджал губы:
- Интересно, говоришь? Ты хоть знаешь, что такое бешенство, сынок?
Нет, ну вы представьте! Это деревенское чмо заговорило со мной с превосходством. Вот и снисходи потом до них!
- Да ну вас, ссыкуны. Тоже мне, бешеные кролики!
Я смачно сплюнул, вернулся к ноуту, и начал было расстреливать монстров, но неудовлетворённый интерес разливался раздражением. Хватило меня меньше чем на полчаса:
- Дед, там говорят, лису бешенную видели, не понял, чего суетятся? Как будто бешеного тигра увидели, что всех разорвёт или хотя бы медведя.
Дед посмотрел поверх очков, отложил деревяшку, которую тщательно скрёб лезвием.
- Боятся, что скотину покусает. Собак, кошек, детей может покусать, да и взрослых тоже. Здесь сто лет уже профилактику не проводили. Постоянно бешенство к зиме появляется.
- Так нормальных охотников больше нет, а те, что были...- дед разочарованно махнул рукой. - Эти уже больные, слепые... Да не всё ли тебе равно. Сиди дома, через стенку не укусит. Вон, бабушка пирог испекла со смородиной. Я чайку заварил. Эка, невидаль, бешеная лиса.
Да, действительно, чего это завёлся. От скуки, наверное. Но интерес глодал, и я не выдержал, побежал на улицу, надеясь, всё-таки посмотреть местное чудовище. Предвкушая приключение, прихватил черенок лопаты. Держа его, словно копьё, пошёл искать.
Лиса выступала по центру насыпи главной улицы, словно пьяная модель на подиуме. Облезлый хвост резко двигался в такт шагам, словно подметал дорогу. Вдруг лиса присела, оскалившись, задрала голову, и, часто-часто клацая зубами, начала кусать воздух; донеслись громкие чавкающие щелчки. Из её пасти потянулись жёлтые хлопья пены. Но вот лиса прыгнула, словно подброшенная пружиной и укусила снег у обочины. Постояла, зарывшись носом в сугроб, и вновь зашагала по дороге качающейся походкой.
У меня мурашки пробежали по рукам, ощутил гадливость, словно увидел, как ползёт кишащая опарышами ядовитая змея. Нахлынуло омерзение, словно в детском кошмаре, когда вдруг из-за поворота вываливается струпный зомби и обнимает, пытаясь укусить гнилым ртом. Но бешеная тварь притягивала взгляд.
За открытой, вмёрзшей в лёд, калиткой отрывисто гавкал цепной пёс. Лиса подняла уши и неспешно двинулась с насыпи вниз. Пёс кинулся было навстречу, натянул цепь, но, почуяв, что к нему приближается, в ужасе завыл, начал рваться. Короткая цепь не давала влезть в будку и только закручивалась сильнее.
А в окне, прижав растопыренные пальцы к стеклу, стоял ребёнок. Его попытались оттащить, но он вырывался и смотрел. Лиса же, пританцовывая, шла прямо на пса - тот начал хрипеть в тугом ошейнике, изо всей силы пытаясь отстраниться и вот, когда тварь была всего в двух шагах, сорвал будку с основания и опрокинул на себя.
Рыжая бестия, потеряв жертву из вида, разочарованно замерла, двинула головой и вдруг уставилась прямо мне в глаза! Могу поклясться, что эта тварь улыбнулась. Улыбнулась страшно, тускло, и, как самонаводящаяся ракета, двинулась на меня. Я повернулся, и рванул прочь. Казалось, что зубы, смоченные ядовитой пеной, уже щёлкают у моих икр. Бежал, как никогда в жизни не бегал. Уже ворвавшись во двор, обернулся, и словно сбросил мешок сахара, увидев, что не преследуют.
Тяжело дыша, вытирая пот шапкой, вошёл в дом, отшвырнул ботинки, и встретил взгляд деда поверх очков:
- Да, видел её. Ходит, гадина такая.
Потёр вспотевшие ладони о джинсы, мельком вспомнив, что черенок где-то бросил. Прилёг на кровать. И правда, чего я разволновался, через стенку-то не укусит...
А перед внутренним взглядом вдруг появился в ужасе бившийся на цепи пёс. Я вообще-то люблю собак, они гладятся такие... в глаза заглядывают предано. А тут на цепи и никуда не деться...
Перевернулся, сжал подушку. И вообще, ведь кого угодно так может тяпнуть, и всё... Доктора же и препараты в деревнях полный отстой, говорят... Не спалось и комп включать не хотелось - всё вспоминалась эта ухмыляющаяся бестия. Выплясывает по селу, высматривает в кого впиться. Жуть какая.
Рассеяно протопал на кухню, отрезал кусок пирога, плеснул чаю. Дед тщательно скоблит на кухне очередную деревяшку, а бабушка говорит, всплёскивая руками:
- А помнишь, Мария Семёновна пошла утром корову доить. Только скамеечку поставила, как из соломы Тузик выскочил и как начал ей ноги грызть, как начал! А она и не знает, как от него отбиться, тот кидается и кидается. Маленький пёс был, намного меньше лисы...
Мне даже жевать расхотелось, пробормотал:
- И что? Вылечили потом от бешенства?
Бабушка махнула рукой горестно:
- До бешенства там и не дошло, инсульт её хватил. Потом ещё хоронить собирались трудно. Почти три недели в сарае лежала, сердешная. А зима тёплая была - то замёрзнет, то оттает. Всё боялись заразиться случайно, как будто чумная. Бешенство-то в кровь должно попасть, и все царапины на руках искали, чтоб только до неё не дотронуться...
Я почувствовал, как задёргался глаз.
- Дурдом... Дикари какие-то. Двадцать первый век называется!
С ума сойти. Лежала ползимы в сарае старуха. Синяя, мёртвая... То оттает, то замёрзнет...
Лоб пылал, я прислонил его к стеклу, протаивая пятачок в слоёных морозных узорах. Короткий зимний день заканчивался, и хмарь на улице становилась плотнее. Хотя человека за окном пока видно отчётливо. Это бредёт сосед, так же, как и утром, держась за поясницу. Но в другой руке палка? Да нет, ружьё!
Додумывал уже на бегу. Окликнул. Он охотно остановился. Видно идти совсем тяжело. Я спросил как ни в чём не бывало:
- Лису стрелять идёшь?
Он усмехнулся невесело:
- Нет, где её уследишь. У Прокопенко она пса покусала, да так что тот на себя будку перевернул.
- Да не покусала она его! Я видел. Он успел на себя будку опрокинуть, а потом лиса за мной побежала.
- Правда что ли? Ну, порадовал, городской. Не люблю я собак стрелять. Хотя приходится иногда... Лиса значит, за тобой побежала, говоришь?
- За мной... - я осёкся, покраснел и добавил: - А я, значит, от неё.
Сосед ухмыльнулся, но неожиданно одобрил:
- Да правильно. Эта тварь не играть с тобой стремилась. Её боль изнутри точит, словно бес вселяется. Эх, мне бы твои годы, выследил бы, и пристрелил. Но вот уже силы не те, и кости ни к чёрту...
Он досадливо махнул рукой и побрёл обратно. Я вдруг неожиданно для себя сказал:
- Давай ружьё, я на неё поохочусь, а то столько страху навела.
Сосед посмотрел с интересом:
- А стрелять-то ты хоть умеешь?
- Умею, конечно! - ответил я с лёгкой улыбкой превосходства.
Подумаешь трудность, да моё поколение с детства в играх от первого лица тварей отстреливает. Ловкость и реакция получше чем у предков!
Двустволка. Два спусковых крючка. Это понятно: один ствол - один крючок, два ствола - два крючка. Ага, рычажок сверху. Я двинул его вправо - ружьё переломилось. Два патрона блеснули капельками капсюлей. Я лихо вскинул обратно, щёлкнуло и ствол встал на место. Ерунда, тоже мне, сложная техника. Сосед посмотрел искоса, передал патронташ:
- Там тройкой заряжено, дальше сорока метров не стреляй.
Какой ещё тройкой... Ладно, разберёмся. Патронташ облёк поясницу как борцовский пояс. Ружьё вроде лёгкое, но не успел пройти и полста метров - начало оттягивать руку. Опёр цевьё на сгиб руки, так нести легче, да и внушительнее выглядит. Пускай смотрят в окна, хе-хе.
Вечерело, но вместе с тем становилось светлее. Длинный серый край облаков неторопливо уползал, словно его неспешно стягивала небесная рука. Показался меркнущий закат. Но вот ещё несколько минут и стало ясно, что светлеет из-за луны. Она словно протаивала сквозь чернеющее небо уже высоко в зените. Становилось всё мрачнее.
Я сжал двустволку. Оружие вдруг показалось несолидным, как на последних уровнях шутера дамский пистолетик. Лиса же в темноте видит лучше. И у неё нюх, и слух...
Закралась трусливая мысль дождаться дня. Словно вторя мыслям, завыла собака, но тут же, испуганно поперхнувшись, замолчала, видно боясь привлечь внимание лисы.
Ясная ночь, и в этой ночи ходит мутное чудовище. И я ищу его, один во вселенской пустоте... Страшно.
Пальцы мёрзли, прилипали к цевью и противно дрожали. Да и ногам холодно - кроссовки не лучшая обувь для зимы.
Дорога более-менее укатана. По крайней мере, по колее можно идти не проваливаясь. Снег сухо хрустит, луна движется, и тени от заборов вытягиваются к дороге как длинные хищные пальцы. Лиса где-то прячется в них, затаилась, ведь у бешеных, говорят, светобоязнь, вот она и крадётся там, во тьме...
Ох, ну что мне, больше всех надо что ли?
В конце улицы, между заборами, что-то быстро промелькнуло. Показалось, или собака? Да нет, вряд ли, хозяева всех собак по домам разобрали. На цыпочках идти глупо, но я иду, вытягивая шею, мучительно всматриваясь. Необычный комок тени под забором? От напряжения навернулись слёзы, ресницы тут же постарались смёрзнуться. Шевелится тень, или кажется? Потёр веки, под рукой льдинки поддались, но мороз, словно только этого и ждал, вцепился в щёки сильнее.
Снег у обочины глубокий... Может эта хитрая тварь сейчас подползает в рыхлом сугробе и как выскочит сейчас, да как вцепится! От неожиданной мысли вспотел, шарахнулся назад, вскинул ружьё, целясь в тень.
Но тишина. Слышно только моё сиплое дыхание. Стараюсь сдерживать, но оно становится только тяжелее. Минута, вторая... тишина. Только ветер посвистывает в проводах и тихо позвякивают заледеневшие веточки берез. Похоже это просто страх. Я опустил ствол и сморгнул слёзы.
А деревенские подолгу живут с этим страхом, некому пожаловаться, защитить. И вроде он для всех, само собой разумеется. Я вот случайно подвернулся, молодой да здоровый. Вселил надежду, что может этой зимой кто-то прервёт эту напасть... Ведь чёртова лиса где-то крадётся... пойдёт доить корову какая-нибудь тётка утром, а она выскочит да вцепится! И будет потом баба лежать, ждать пока похоронят. Смотреть замерзшими глазами укоризненно... не уберег.
Блин, да что же это такое! Бред какой-то, я-то при чём? Да плевать! Или не плевать?
На бугре засветился фонарик. Сразу на душе потеплело. Похоже, совесть взыграла, и кто-то решился взять тяжёлые вилы - пошёл помогать. Я приосанился, красиво, как техасский рейнджер, поднял ствол.
Фонарик быстро приближается. Вот тебе и старички со старушками, вон какую скорость могут развить, когда...
Вдруг усмешка замёрзла - рядом с фонариком появился второй. И света от них нет... Зато доносится знакомое щёлканье. То самое, что звучало днем, и ошмётки пены падали на снег.
Это огоньки глаз лисы и они уже не просто движутся вдоль дороги - налетают с бугра прыжками! Прыжками выше человеческого роста! И уже видны контуры бешеной твари, что призрачной пружиной взвивается, чавкая и шипя. Словно скелет, гремящий плохо связанными костями, быстрый, опасный...
Сердце в пальцах страха затрепетало, но приклад крепко упёрся в плечо. Луна сверкнула на мушке. Сейчас, подбежит, и я вдарю свинцом.
А тварь и не думает сбавлять ход, мчится прямо. Вот один глаз снова исчез, она прищурилась, словно целясь, и совсем близко зубы разинутой пасти...
Палец вдавил крючок и... ничего не произошло! Лиса торжествующе взвыла и прыгнула - сверкнули оскаленные клыки. Я судорожно нырнул, кувыркнулся, не выпуская ружьишко. Сверху пахнуло псиной, и тень, перемахнувшая через меня, промчалась дальше. Лиса обернулась, и вновь сверкнули зелёным глаза. Палец судорожно стиснул молчащий спусковой крючок. Да что же это такое?
Промахнувшись, она подходила медленно, как-то по-кошачьи утробно урча. Глаза то уходили в тень, то вновь, когда попадал лунный луч, зеленели страшными бессмысленными кругляшами.
Предохранитель! Срывая ноготь, сдвинул маленький рычажок, и тут же, дуплетом грохнул выстрел. Из стволов вылетело пламя, а приклад мощно врезал потдых, выбивая дыхание так, что перед глазами поплыли красные пятна. Но лиса не взвизгнула, не упала, только остановилась. Промахнулся в упор из двух стволов? Трясущиеся пальцы нырнули в патронташ, вырвали патроны. А лиса оскалилась, словно надсмехаясь, и вновь устремилась ко мне.
Внезапно, пальцы зацепились за что-то. Механизм ружья щёлкнул, и отсоединился ствол.
И вдруг, с этим щелчком страх пропал, как проткнутый иголкой воздушный шарик. Я ощутил странное напряжённое спокойствие. Так, наверное, чувствует себя граната с выдернутой чекой. Вместе с ружьём, словно исчезли века цивилизации. Я вдруг понял, что в руках у меня не ствол ружья - дубина. И я стою один на один с тварью из ночи, а за спиной у меня моё племя. Мысль начала рваться: опасная... свирепая... угрожает. Женщины... дети... старики... не пустить...
Пальцы скрючились, в руки хлынула небывалая мощь, захотелось рвать... убивать...
Да как смеет!
Грозить!
Тварь!
Я услышал собственный рёв. Лиса заверещав, метнулась навстречу...
****
Дверь скрипнула, и в палату шагнул отец. Наверное, на моём лице отразилось недовольство, потому что он остановился и смущённо хмыкнул. Но потом улыбнулся, и шагнул ближе.
- Привет, сын.
- Привет. Извини, что так вышло. Ну, сорок уколов говорят сделают, и буду как огурец.
- Да, это ладно, вылечат. Тут весь район говорит о твоей вылазке. Ну, пристрелил бы лису и ладно. Но чтоб голыми руками разорвать в клочья... такого ещё не было. Куски за сотню метров находили. А голову ее, зачем на телевизионную антенну надел?
- Ну, чёрт знает. Показалось тогда это правильным. Слышь, бать... это что, шиза?
- Да нормально всё. Перекрывает иногда вот так мужчин, поднимается что-то изнутри... Каждый, переживший такое понимает, не мальчик значит уже - вырос.
Я помолчал, и вдруг, неожиданно для себя, сказал:
- Знаешь, я тут решил - схожу-ка в армию. Не нужна мне эта суета с беготнёй.
Отец зло сверкнул глазами, но тут же усмехнулся:
- Как хочешь. Теперь я тебе не указ. Делай поступки и отвечай за них... Бешеный лис!