Из забытья его вывел чей-то пристально настороженный взгляд. Агрессивный и нервный, он пробирал сильнее, чем вытягивающий остатки "я" холод. Спекшиеся от замерзшей крови веки, слушались плохо. Как будто не желая выпускать человека из объятий стремящегося к вечности покоя, они отказывались приподниматься. Снаружи ' нечто' не отводящее хищного и пристального взгляда, издало короткий, глухой рык. Он понял, что счет его жизни отмеряет, последние мгновения и если ему не удастся открыть глаза, то сладкое забытье захлебнется кровавым криком. Его криком. Последним. Он изо всех сил сжал веки и в последнем отчаянном усилии смог приоткрыть левый глаз. Белый, едва отсвечивающий в слабом свете луны снег и непроглядная темнота. Вот и все что удалось разглядеть поначалу. Медленно, словно сгущаясь, появлялись из мрака силуэты кустов и деревьев, со всех сторон обступивших лежащее ничком на снегу тело. А рядом, еще одна тень превращалась в серую, поднимающуюся на дыбки волчицу. И так же медленно, как вырисовывались перед ним очертания готовящегося к прыжку зверя, он начал движение. Понемногу, чтобы не провоцировать серую бестию, он стал приподниматься. Предчувствие смертельной схватки позволило замерзшему сознанию мыслить связано. Странно, он не ощущал страха. Холодный, как окружающий снег, рассудок, за отпущенные судьбой краткие мгновенья успел найти единственный путь к спасению. Сук нижней еловой ветви. Остро обломанный. Вероятно им же самим, когда от страшного удара сзади по голове он повалился в беспамятство. "...Никитична... что с ней? Жива ли? Должно быть - жива. Зачем ее трогать. Что она сделать то может? Пожилая... Врач, к тому же. Грех это, трогать ее. Наверное, где-нибудь высадил. Дальше по дороге. Где-нибудь возле жилья. Ему просто была нужна их машина. Далеко, наверное, не уехал. Уазик-санитарка - приметная. Доехал до центра и бросил. Все эти мысли, сами собой возникающие в голове кончились разом, едва в затылок уперся острый конец обломанной еловой ветви. Волк бросился сразу, едва он улыбнулся.
Ушел. Получилось. Он всегда гордился тщательностью своих действий. Любил делать все продуманно, не спеша, получая подлинное удовольствие от самого процесса, считая, что созиданием можно облагородить любую, даже самую постылую работу. Но не в этот раз.
Меньше двух дней, заняли планирование и подготовка. И еще восемь часов - сама операция. Несмотря на беспрецедентный временной лимит, все прошло строго по плану. Пусть грубому и жесткому, но прошло. Четверо охранников, оба инкассатора и еще двое. Там. В лесу. Бригада скорой помощи... Незаметно уйти по-другому из заваленного снегом поселка не получилось бы...
Он не думал о причине, заставившей его совершить все эти злодеяния. Пока не думал. Он знал, что со временем разберется с причиной. Знал до зубовного скрежета, что разберется... Пальцы судорожно сжали тонкий обод руля, отправив машину в глубокий занос. Высвободившийся адреналин позволил мыслить яснее, дыхание понемногу успокаивалось, сдерживая приливы ярости, разрывающие грудь тупой, ноющей болью бессилия. Никаких больше эмоций. Перед глазами возник расчерченный, с заполненными графами лист. Его всегда успокаивал вид этого листа. Всех этих листов. Запах желтоватой бумаги и дорогих чернил, тусклое золото " Паркера" и мягкое тиканье хронометра отмеряющего неторопливые секунды плана...
Холод сковал время. Секунды сгустились, превратившись в растягивающуюся до бесконечности субстанцию. Холод наполнил собою пространство, превратив в глаза все его существо. Каждой клеточкой своего замерзшего тела он отчетливо видел распластанное в прыжке тело. Свирепое, пышущее звериным жаром, с разинутой в чудовищном оскале пастью, смертельное и спасительное. Ему казалось, что он в состоянии протянуть руку и прикоснуться к теплому носу застывшей в прыжке твари... Наваждение кончилось сразу, как только он резко завалился на бок, убрав из-под волчьих зубов горло. Короткий вой раненого зверя, окончательно развеял морок. В считанных сантиметрах над ним хрипела разорванная острым суком пасть, обжигающие потоки густой крови заливали обмороженное лицо, заставляя его кричать от боли, мощные, с острыми когтями лапы бешено взбивали слежавшийся снег, стараясь добраться до его тела, совсем недавно стоящего на пороге небытия. Падая, он успел подсечь ноги волка и теперь напрягал последние силы, удерживая бьющуюся в агонии волчицу между сведенных коленей, соединившись с ней в смертельном объятии. Он не мог ухватить ее понадежнее, как положено - за уши, закоченевшие пальцы отказывали повиноваться... Силы уходили быстро, гораздо быстрее, чем его противник терял свои. Одна ошибка, и извернувшийся зверь одним ударом когтистой лапы вскроет его нутро, развалив незащищенное тело от груди до паха. В отчаянье он сделал глоток. Вкус льющейся крови был отвратителен, но... Еще глоток... Еще... Его крик... Он не помнил, сколько времени пил эту черную, липкую, тошнотворную жидкость, казалось напрямую переливающую в него жизнь медленно угасающей волчицы. Он не почувствовал ее последней судороги, продолжая сжимать все еще теплое, но уже навсегда застывшее тело...
Его уазик-санитарка всегда славилась хорошей печкой. Он стоял, пошатываясь, облаченный в больничный халат, накинутый прямо на майку и медленно прикидывал "на сколько" его хватит до наступления окончательной гипотермии. У ног лежал истекший кровью волк, но шкуры "серого" хватило бы только на шапку... Тело Никитичны он увидел сразу, как только обернулся к трассе. Распластанное на снегу с неестественно вывернутой головой, сухонькое тело старенькой врачихи было по обыкновению закутано в теплую шаль. Может, это и было кощунством, но сейчас он не осознавал этого. Отогревшиеся в волчьей крови пальцы неловко распустили тугой узел...
С каждым шагом, голова отдавала мучительной болью. Он брел по освещенной луной трассе, таща за собой на наспех выломанных еловых ветвях тело его Никитичны. Он знал, что это не настоящая боль. Та придет позднее. Когда смысл случившегося пробьет скованный холодом разум. Сейчас у него был только долг. И клочок жесткой бумаги, найденный в закоченевших пальцах его начальницы... Знакомая бумага. Знакомый почерк... Аккуратный... Бросающийся в глаза и пронизывающий своим неестественным совершенством... Никогда он не смог бы научиться "так" писать. Корявые, печатные буквы, которые он выводил старательно, высунув от натуги язык, пугали "проверяющих" своей убогостью. И каждый раз после их визитов его вызывали на комиссию. Если бы не заступничество Никитичны, его уже давно бы отстранили от работы, не смотря на то, что желающих на место шофера санитарного автомобиля никогда не было. Весь личный состав их фельдшерского пункта - он, Никитична, да Тамарка... Никитична... только она верила, что из него выйдет что-нибудь путное... Школы для его породы в округе не было, и он ходил в "обычную". Для нормальных ребят... Закончил ее условно, и подался, кто бы подумать мог, на курсы операторов лесозаготовительной техники. И откуда смекалка взялась - выдюжил. Не понятно, по какой причине, открылась у него к технике неимоверная способность... Спустя какое то время, Никитична выхлопотала ему и должность шофера санитарного автомобиля. Сколько она ведомств с его документами обошла - того никто не ведает. А только стал он шофером. И не было для него счастья больше, как возить принявшую его на свет Никитичну... Это не в пример лучше, чем учить за Тамаркой, между рейсами, заумные названия болезней из книжек...
Слезы замерзали у него на щеках, но он не ощущал их, понимая, что ничего, кроме того, что должен, он сделать не сможет...
Он не спал больше суток, но это никак не сказывалось на его состоянии. Картины в его мозгу сменяли одна другую. Вот украденный Урал, до отказа груженый лесом, стоит близ развилки. Тщательно выверенная разгонная дистанция. Дисплей слежения за камерами. Работающий на средних оборотах дизель, выжатое сцепление, включенная вторая передача... Старт по сигналу третьего маркера, и вычисления вероятностной скорости конвоя по первым двум... Коррекция скорости по последним маркерам... У-образный перекресток и близкий бок бронированного Мерседеса. Контакт... Чудовищный удар, опрокинувший броневик... Дистанционный подрыв удерживающих рам полуприцепа... Заваленная бревнами машина сопровождения с охраной. Выбранный охранник получает ранение в область шеи, остальные расстреливаются в голову... Узкая лента устройства резки взрывом с магнитным креплением... Срезанные створки сейфа... Выбравшийся водитель получает пулю в голову, сопровождающий - в колено, и после падения - добивается в лоб. Мешки с наличностью для пункта заготовки пушнины... Снегоход, уносящий его прочь... Ему казалось, что за все это время его пульс не увеличился ни на один удар... Дыхание было ровно и спокойно, как это было всегда, когда он занимался подготовкой операций в своем кабинете. Тикающий хронометр, каллиграфический почерк, заполняющий пробелы в таблицах плана, мягкий, если не сказать уютный свет настольной лампы... Странно, ведь до сих пор ему, ведущему аналитику отдела, никогда прежде не приходилось участвовать ни в одной из них. Так почему же он был так спокоен. Может в этом виновато обстоятельства самого дела? Может причина его отрешенности в тот момент, когда он в упор расстреливал из своего "глока" живых, не причинивших ему никакого зла людей, кроется именно в "причине"? Сдерживая подступающую пелену ярости, он вновь спустился к воспоминаниям. Он не стал уходить на снегоходе. Сперва шел по дороге на максимальной скорости, затем свернул в лес и, сколько было возможным, петлял по бурелому до схрона, где и сгинул его "Буран". Он знал, что "Форд" скорой помощи районного центра не одолеет заснеженную трассу и делал расчет на уазик-буханку фельдшерского пункта, расположенного в соседней деревне, в девяти с половиной километрах. Все местные радиочастоты были взяты им на контроль, а голоса диспетчеров скопированы для компьютерного моделирования нужных команд. К счастью, раненный в шею охранник, сумел добраться до рации в расплющенной бревнами машине и передать сигнал тревоги. Потребовалась только небольшая коррекция, состоящая в том, что он сам вызвал обе машины к месту трагедии. Разумеется, перед этим он нанес визит в оба медицинских учреждения и установил там соответствующие дополнения к их аппаратуре. Сотовых станций в этой глуши не было и это значительно облегчало его задачу. Сначала полный ужаса голос потерпевшего охранника, затем немного фона, а затем полное радиомолчание, не касающееся, однако диспетчерской больницы райцентра и фельдшерского пункта...
До трассы, на перехват санитарке с единственным выжившим охранником, он добирался лыжным путем. Как и было запланировано, дорога по заранее проторенной им же лыжне сквозь лес заняла ровно два часа. Санитарку он встретил еще через двадцать минут. Разыгрывать никакую сцену не стал. Включил радиопомехи на полную мощность, и вышел на дорогу в луч фар, держа на прицеле водителя. Сначала вытащил долговязого шофера, в халате, накинутом почти на голое тело, затем забросил на освободившееся сиденье свой рюкзак и отвел санитара в лес. Первый "глок" он оставил на месте ограбления, и засвечивать оставшийся в его планы не входило. Одного удара в основание черепа оказалось достаточно. Без единого звука его подопечный рухнул на свежий снег. Сквозь окуляр прибора ночного виденья, он наблюдал, как рассеченное о крепкий еловый сук лицо наполняется ручейками крови. В призрачном свете ИК-подсветки, они больше походили на теряющие ослепительный желтый свет прожилки, не имеющие с жизнью ничего общего. Он вернулся обратно, совершенно отрешенно вывел из кабины пожилую женщину и повел ее в том же направлении. Ступающая перед ним женщина-врач, не проронила ни слова. Она не кричала, не плакала, не взывал к его человеколюбию, не валилась на колени. Он знал, что прояви она эти порывы, и он смог бы очнуться. Он смог бы пощадить эту старуху, за жалкие гроши отдающую себя спасению людей. Но она этого не сделала. И это было хорошо для плана. Без всяких колебаний, единым движением, он сломал ее шейные позвонки. Вопль боли, перешедший в сухой и почему-то одновременно сочный хруст, оборвался. И снова - ничего. Никаких чувств. Право, в его повседневной работе, в стройных рядах цифр и диаграмм переживаний было больше. Все его эмоции были там - на желтоватых листах бумаги. Во время разработки операций и миссий. Когда обостренное воображение само захватывает тебя действием. Хороший аналитик должен знать возможности оперативного подразделения. Чтение энциклопедий и штудирование справочников перемежались ночными тревогами и изматывающими тренировками. Каждый аналитик отдела, помимо энциклопедических знаний обладал незаурядной боевой подготовкой. Только такая поддержка формы давала полное представление о возможностях человеческих ресурсов. И только так можно было выполнять невыполнимое.
Он вспомнил, как вернулся к уазику и открыл задние дверцы. На установленных носилках лежал человек. Его шея была забинтована и забрана корсетом. Накаченный до бровей болеутоляющим, он крепко спал, но проснувшись, смог бы ответить на некоторые вопросы. Капсула сердечного блокатора ушла в бедренную вену сквозь иглу инъектора. Любое повышение артериального давления сплющит ее оболочку, и реактив вызовет паралич сердечной мышцы. Возможно, причиной этому станут переживания о случившемся, во время разговора со следователем.
До сих пор реакция на ограбление броневика, как и ожидалась, была вялой. Высокие чины бросили все силы на поиски ушедшего в сторону Ольховки снегохода, не подозревая о том, что он вернулся почти к самому месту преступления. Вертолет был только один, да и тот "неожиданно" вышел из строя перед самым вылетом. Впрочем, ничего "неожиданного" в этом не было, после ночного визита на вертолетную площадку...
Как и планировалось, он повстречал "Форд" скорой помощи возле ответвления на дорогу, что вела в сторону деревни с маленьким фельдшерским пунктом. Проверки он не боялся, так как вряд ли врачи из центра знали жителей богом забытой деревеньки в лицо. Во всяком случае, манера его поведения, не позволяла им усомниться, что перед ними этот... "не доукомиссионный...". Промямлив, что Никитична, осталась у заболевшего свояка в леспромхозе, и отдала на его попечение отправку пострадавшего в район, он вынудил их выдать несколько фраз, из которых следовало "что с кем поведешься, от того...". Передав охранника районным врачам, он отправился в сторону медпункта, где оставив автомобиль, пересел в свой "Крузер". В этот пункт он прибыл вчера утром, как представитель инспекции. С внеплановой проверкой. Он вспомнил, как легко и просто заручился доверием его обитателей... И от этой мысли он впервые улыбнулся.
Все, что нужно сейчас сделать, это нажать кнопку, подтверждающую намерения о переводе. Крупном переводе. Операция закончена. Число жертв - минимально. Все, что с ним будет потом - неважно. Главное нажать кнопку. Позади обмен "нала" на электронный депозит. Тяжелые и непробиваемые лица местных уголовников. Курс - разорительный, но ничего поделать нельзя. Это было условием сделки, в инструкции было четко указано, где и как он должен добыть эти деньги. И как их теперь передать. Листки с планом разложены на полу. Четкие примечания. Цифры расчетные и фактические... Нажать кнопку. С экрана на него смотрит такое родное и обреченное лицо...
Стоп. Укол тревожного чувства. Не хватает одного листа... Воспоминания нахлынули разом. Точно. Во время "инспекции". Автоматически написанная им рекомендация тому кретину, что водил уазик-санитарку... Его почерк... На его листе... Стерва! Он оставил рюкзак в кабине наедине с той женщиной... И она вытащила из кармашка список с радиочастотами, не выдающийся впрочем, текст, но "стиль" выйти на него позволит... Легкий шорох за дверью. Он стремительно оборачивается к кровати, под подушкой которой лежит австрийский "глок"...
Митя разжал пальцы на горле врага, и убийца рухнул на пол, все еще взирая на мир стекленеющим взором. Он нашел его. Два дня искал и нашел. Он не знает, как ему это удалось. Он просто шел по мысленному следу. И теперь убил... За Никитичну... Теперь уже все... Он оглядывается по сторонам. На столе стоит портативный компьютер. На экране изображение девочки. Она привязана к больничной койке. Рядом с ней аппарат для диализа. Он видел такой в кино и Тамарка ему про эту процедуру рассказывала... На экране бегут, уменьшаясь цифры. Их осталось совсем немного. В маленьком окне под видео изображением, какие то слова. Шевеля губами, он читает. " Вы подтверждаете свое намерение о переводе? Да... Нет". Курсор подрагивает на слове "Да"...