С детства мы все мечтаем стать кем-то, и, как правило, мы выбираем профессии достойные, зачастую овеянные неким ореолом романтизма. Прекрасно быть великим врачом, знаменитым артистом, военным или ученым, но, я думаю, что, ни кто, нигде и, ни когда не хотел стать чистильщиком канализации. А ведь есть и такие позорные страшные "черные профессии", о которых не говорят детям, предпочитают как-то умолчать, словно на них наложено проклятье или табу. А ведь кто-то же должен трудиться и на этих грязных позорных рабочих местах. Не все могут сказать: не могу и спрятаться, ведь для некоторых людей есть слово долг и оно отнюдь не пустой звук! И если кто-то не будет ее, эту нужную обществу, но грязную работу делать, то не сможет существовать и само это общество. А, как известно у каждого времени свои законы.Меньше всего я нуждаюсь в вашем оправдании или чьих-то оценках, что вы можете знать, вы люди другой эпохи. Впрочем, не буду ходить рядом да около, скажу сразу прямо: я - палач, вернее я был профессиональным палачом. Да я - расстреливал людей. Стрелял в лицо и в затылок, стрелял, глядя в глаза. Я убивал осужденных. Я исполнял приговоры. Приговоры суда. Приговоры народа. Одно дело, когда стреляешь во врага в бою, это честно: не попал ты - так враг в тебя или случайный выстрел в схватке, и ты кого-то убил, пусть случайно, но в его руках оружие, а убивать безоружного? Да на войне это другое, это считается как бы приемлемым. А вот так как я, это, пожалуй, очень страшно. Даже снайпер смотрящий в оптический прицел не чувствует себя палачом, хотя скорее он всего лишь охотник. Вы скажите я больной, я психически ненормальный, а я скажу: я был и тогда и сейчас более здоров чем многие из вас, нас в нашем подразделении при управлении сначала ОГПУ, потом НКВД регулярно проверяли, так что я ни какой не патологический маньяк с дикой жаждой крови, получающий наслаждение от чужих страданий, я просто палач. Думаете, я хотел быть палачом? Думаете, мечтал об этом с детства? Скажу: нет, так сложилась моя судьба, и я об этом не жалею. Это был мой крест, моя роль, моя жизнь, моя работа... Вы трусливые чистоплюи если думаете, что то, что вы хотите получить сидя в теплых квартирках, на диванчике, так вам желанные твердые закон и порядок, не испачкавшись в крови и дерьме. Перевоспитать, убедить - почти всегда пустые слова, если не подкреплены делом, многих вы воспитали, многих убедили? Остановить преступника, предателя может лишь пример или страх, страх неизбежности и жестокости наказания! Да лучшее средство убеждения это наказание. Вы можете сколько угодно сейчас убеждать и воспитывать своих маньяков педофилов, а они выпущенные по амнистии будут снова и снова насиловать ваших детей. А я горжусь тем, что я жил в стране, где суд не боялся выносить смертный приговор. И я горжусь, что мне доверялось великая роль его исполнять. Кто-то же должен был это делать, и теперь спустя годы в нынешнее смутное время с убежденностью в тысячу раз большей, чем тогда я думаю, боже как мы были правы! Я презираю жирных правозащитников трубящих о непомерной ценности человеческой жизни. Раз вы так ее цените, то не можете не понимать, что зачастую отняв одну жизнь, вы можете спасти тысячи! И я знаю, если общество больно, то оно может погибнуть, зараза разложения как гангрена, может перейти дальше, распространиться и погубить все! И для этого нужно его очищать. Как хирург делающий ампутацию, через боль и страдание спасает больного. А кто готов это делать, болтуны интелегенты знающие все обо всем, но не способные вбить в стену гвоздь?
Я служил двадцатые годы в контрразведке, членом партии не был. В 1929 году после тяжелого ранения был переведен в Центральное управление на должность офицера по особым поручениям.
Я читаю газеты, смотрю телевизор. Женщина с грудным ребенком провалилась в кипящую воду под асфальт по вине коммунальных служб из-за вора - начальника укравшего миллионы выделенные на аварийный ремонт. Кто этот человек, он душегуб, убийца. Я закрываю глаза, вижу его затылок, спускаю курок,... Судья, выносивший ложные приговоры за взятки... Сломанные жизни, липовые сроки, неверие власти. Я вижу затылок педофила, я вижу затылки тех, кто без разведки и подготовки ввел войска в январе 1995 года в Грозный на погибель, я вижу затылки тех, кто продал и развалил Союз, продал и развалил то, за что мое несчастное многострадальное поколение заплатило своими жизнями.... То детище, которое мы строили и защищали - нашу Родину.
Тогда мы были лишь исполнителями закона, мы добровольно и осознано исполняли свой долг - решения суда. Ради Родины мы выполняли эту грязную работу и перед Богом и людьми мы брали этот грех на себя. В 1937 году в подвале Лубянки тихо без шумной огласки, я добровольно по собственному убеждению, я принимал участие в исполнении решения Трибунала - смертной казни, так называемых красных маршалов.
Кто думает, что мы были алкоголики и ненормальные, тот ошибается, мы все я, Блохин, и похороненный на Новодевичьем кладбище Петр Магго были людьми, убежденными в своей правоте, потому что мы знали все, как оно было на самом деле. Вы думаете, нам бездумно отдавали приказы и мы, пьяные, хвастаясь друг перед другом, палили как ненормальные? Нет. Мы были знакомы с документами, мы были на допросах, на очных ставках. Мы участвовали в беседах с обвиняемыми. Мы имели доступ к любым документам этих дел. Мы всегда знали, кто эти люди были на самом деле.
Вы думаете, кто-то их пытал, бил или мучил, этих - Тухачевского, Якира, и позже Блюхера, этих комдивов, комбригов и комкоров. Вы скажете, я вру? Конечно же, дела были фабрикованы, а вы их читали? Так объясните, почему же они так складно оговорили себя? Вы будете утверждать, что кто же выдержит? А я отвечу: Зоя Космодемьянская выдержала! Женщина! А они военные вожди страны. А комкор Константин Роккосовский? Он отказался облагать себя и других! А генерал Горбатов? А эти выдающиеся маршалы сдохли, так скажите, зачем же нам такие маршалы.
Вы скажете сурово, вы скажете жестоко? А вы были на войне? Вы знаете, чего стоило стране их предательство? Сколько миллионов жизней мы заплатили за их предательство. То что вы увидели в 1990 годы это лишь мягкий но строго аналогичный сценарий того, что бы было в Наше Время.
В годы репрессий мы уничтожали разложившуюся элиту, жирную бесполезную, подлую, предавшую свой народ, живущую и жирующую за счет него. Им было все равно, что будет дальше, им было все равно до народа, все, что они хотели это сохранить свою счастливо безмятежную жизнь, "утомленную" лишь одним жарким солнцем и ради этого готовую предать и погубить миллионы. Готовы были предать армию, народ, что бы сохранить свою власть, которую они не заслуживали.
Когда я читаю про этих гениальных маршалов, сейчас я смеюсь до слез - бестолковые бездарные подлецы, перед смертью писавшие жалобные письма Сталину и славящие его имя.
Люди не считают палачом Наполеона погубившего миллион, Тухачевского способного лишь травить газами крестьян в Тамбовской губернии, американцев погубивших в резервациях коренное население Америки, прочих по чьей вине начинались войны... Нет люди восторгаются Александром Македонским, дурацкими Крестовыми походами, битвами и войнами. А что же мы исполнявшие свой долг так противны или может для кого-то, мы так страшны? Страшны тем, что мы меч возмездия, мы исполнители расплаты?
Природа человеческого общества такова, что пока есть закон, пока есть вина и приговор, то были и будут нужны мы - палачи. Как это будет гильотина, электрический стул, газ или пуля в затылок, а может инъекция в вену, я не знаю? Но я знаю точно, что палачи нужны, как нужно наказание нужна ответственность, нужен закон...
У Владимира Даля есть афоризм: "Не дай Бог никому в палачах быть - а нельзя без него!".
Все началось в 1918 году, когда мою семью выселяли из меблированной многокомнатной московской квартиры, принадлежавшей до Революции нам. Выселяли на улицу в зимний холод, для того что бы поселить какого-то важного красного партийного работника в Москве, с фамилией Эйдеман или Айдеман. В черной кожанке и в очках он деловито осматривал комнаты в нашем присутствии мерил их шагами, не замечая нас и не, сколько не смущаясь.... Под дулами винтовок мои сестры и я со слезами собирали наши жалкие вещи. Не дожидаясь нашего 'отъезда' приехала мадам - этого 'большевика' разодетая под проститутку...
Я не выдержал, схватил револьвер, но выстрелить мне не дали, выбили оружие из рук, избили и как контрреволюционера отвезли в ЧК. На следствии я дал исчерпывающие показания по поводу моего контрреволюционного поступка, потом еще три дня ожидал своего расстрела. Справедливости я не ждал, от друзей и знакомых я слышал много историй о бесчинствах большевиков в Москве, о расстрелах, о 'Красном терроре'. Но все повернулось неожиданно, меня привели в большой просторный кабинет к председателю ЧК Дзержинскому.
Дзержинский напоил меня чаем, внимательно выслушал, извинился за поведение своих 'коллег', сказал, что квартиру всю вернуть мне не могут, для меня и двух сестер, оставили лишь три комнаты, а в других пяти поселили не Эйдемана, а бесквартирных работников ЧК. Он объяснил, что это необходимость, что ЧК очень трудно работать, сложно наводить и поддерживать порядок в Москве и стране, что таких как этот Эйдеман порочащих партию своим поведением все больше и больше и бороться с ними все труднее и труднее. Он с грустью констатировал, что вот так помимо внешнего врага у новой власти, претендующей на имя самой, появляется враг внутренний порочащий партию и власть. Отметив мою смелость и чувство справедливости, он спросил, собираюсь ли я связать свою жизнь с Россией или эмигрировать, на что я ответил, что это земля моих предков, и я собираюсь умереть на ней. Жизнь на чужбине мне не мыслима. Дзержинский так же сказал, что нынешняя власть не самая плохая власть, и что даже не власть, а Россия нуждается в том, что бы ей служили молодые и образованные как я, честные и смелые люди. В те годы многие дворяне, многие бывшие царские офицеры искренне примкнули к Красным, видя в них единственную надежду для родины. Белогвардейское движение было насквозь продажным гнилым финансируемым Антантой, преследовавшей целью гибель, развал и разворовывание несчастной страны. Все это я знал. Подумав несколько дней, я понял, что выбрав раз и навсегда Родину, я обязан выполнять свой долг, как делали мой дед, отец, прадед, и то, что я должен верить в Россию, должен служить ей, и я согласился.