Купился он на этом шурфе как мальчишка-первокурсник. А был он уже и аспирантом, и учёным секретарём у одного из заслуженных Академиков Института востоковедения РАН...
Каждое утро он, с горестным вздохом, опоясывал себя верёвкой и, обречённо вздохнув, отдавался в руки своим товарищам по экспедиции, которые бережно, нежно опускали его на дно выкопанного им же шурфа в песчанике по прочности не уступающему известняку. Когда закончится это его "заточение" в "зиндане" никто не знал. Не знал и Серёга, понуро опуская обнадёживающий взгляд на слова Манделя:
-Надо копать дальше.
***************************
Женька был мужиком из тех, про которых в археологической экспедиции говорили:
-Сильный мужик! Стоящий.
Сам Женька не знал насколько он "Стоящий" или "Сильный". Он просто шёл и шёл следом за начальником экспедиции, который как-будто не замечал ни палящего солнца в поднебесьи, ни одуряющей жары наполнившую в этом месте с давних времён пойменную низину, ни мучавшихся от жажды всех в Женькиной геодезической команде.
Мандельштам, это Женька знал, наблюдал уже который день подряд, ходил не по прямой, хоть и ломанной, как это делал Женька, а по расширяющей серпантине. Где должно быть начало следующей, и где эта следующая серпантина закончится - знал только ОН. Тот, кого в отряде, за глаза, называли Манделем. Называли всегда с почтением, уважительно и всегда недоумённо.
Никому, кроме него, не было известно где, в каком направлении нужно было искать в этой выжженой Тувинской степи курганы, достойные действительно исторической ценности. Курганов этих была полная долина в межгорье двух хребтов Саян. Но не многие из них были удостоены и взгляда Доктора исторических наук института РАН. Общего для всех археологов. А среди всех собрались не студенты, пускай даже и из Университета. В отряде собрались "Зубры" от истории всех времён и народов. Один только Стеблин-Каменский - проффесор из Университета чего стоил. А Эльвира Стамбульчик, а Галка Длужневская - это вам не девочки, что вдоль трасс стоят.
Вот и этим днём.
До квадрата раскопа доехали на ГАЗончике приписанном к отряду. Здесь выгрузились все, кому предстояло до пяти часов пополудни расчищать гранитные валуны курганов, не весть каким образом оказавшихся в пойменной низине. Разбирать слой за слоем уже расчищенные курганы. И копать треклятый шурф на пустом, казалось бы, месте. Не было на нём ни гранитных насыпей, ни "домовин" из плитняка базальтового. Всё говорило за то, что место это пустое. Поэтому Серёга Ершов и взялся "поотдыхать" на шурфе ни кому не нужном. И каково же было его удивление, когда вернувшийся с трассы Мандель, отказавшись от причитаемой ему кружки остывшего чая, первым делом ринулся к обозначенному уже Серёгой периметру шурфа.
-Надо копать дальше, - были слова Академика.
И Серега, тогда ещё с лёгкой тревогой, брался за кайло и долбил, и долбил податливый песчаник.
А ГАЗон, яростно пыля по неезженной степи, увёз Мандельштама и его геодезическую групку дальше. Вверх по "тягуну" километров за пять от основного раскопа.
Женька хилым себя не считал.
Главное, это он уже знал точно, перетерпеть начальный этап утомлённости и нестерпимой жажды. Потом уже всё делалось "на автомате". Для сына своего и дочки поварихи, сопровждавших Женьку в качестве реечников, на поясе, на брезентовом геологическом ремне, были прикреплены две литровые фляги со слегка подсолённым, зелёным чаем. Это была вся их жрачка до окончания рабочего дня. Да в такую изнуряющую жару есть и не хотелось.
Хотелось только одного - знать, а что там "за горизонтом", за перевалом к которому они медленно, но верно приближались каждый день геодезических съёмок, нанося на планшет указанные Мандельштамом курганы, окружающую "физическую" обстановку привязанную к сторонам света и исходного репера на береговом утесе реки Элиг-Хем.
Трава в степной долине уже давно была выжжена Тувинским солнцем. При каждом шаге из-под керзачей раздавалось громкое похрустывание окаменевших на солнце стебельков. Ещё был, не понятно от куда, звучавший звон замерший на одной ноте. И всё.
Степь хранила молчание и покой, подчиняя тем самым людей вторгшихся в её владения. И не знала она, что со временем, от самой паромной переправы, через пойменную низину, по полого поднимавшемуся тягуну, через перевал и дальше до самого посёлка, не известно как здесь оказавшегося, протянется дорога, которая нарушит всю эту первобытную девственность.
Об этом знали только Мандель и Женька следуя по разбитой на местности трассе обозначенной колышками с номерами пикетов. Знали и то, что места эти заповедные с восприятия истрической действительности. И знали, что все курганы попадающие под трассу необходимо нанести на карту и, впоследствии, историческая ценность их будет включена в сметную стоимость будущей дороги.
А пока Женька шёл следом за Мандельштамом, не сходя с осевой будущей дороги и снимал всё, на что указывала рука Академика.
Если кто сталкивался с разбивкой трасс на местности, тот должен знать, что пикетаж делит трассу на промежутки длиной в сто метров. Десять пикетов - это километр. Тридцать пикетов - это три километра. А Женька их прохаживал до сорока в день. Много это или мало знает только тот, кто хоть однажды занимался съёмкой "ситуации" на местности. Но даже он не может себе представить сколько километров прохаживал человек под руководством которого Женька трудился в этот археологический сезон.
Казалось, что Мандельштам был заводной. Он без устали нарезал круги вокруг "точки отсчёта" с установленным в ней Женькой теодолитом. Он всегда смотрел куда-то в даль степи в поисках только одному ему известных примет исторически важного места. Он, порой скептически, а иногда и с жадностью во взгляде, рассматривал каждый из курганов над которым останавливался. Он знал то, о чём Женька и помыслить не мог. И всё время, в объективе теодолита, Женьке виделись его длинные, чуть сгибаемые во время ходьбы, ноги.
Женька даже не знал, что он работает с последним из тех, кто носит эту знаменитую своей трагичностью фамилию. Он просто над этим не задумывался.
Остановившись метрах в трёхстах от осевой будущей трассы, Анатолий Максимильянович остановился и приглашающе махнул рукой. Оставив теодолит на месте, Женька свистнул ребятню ловящих в траве кузнечиков и, дождавшись их, пошёл к Мандельштаму.
-Что-то он там обнаружил интересное, - подумалось Женьке, тяжело переставлявшего свои керзочи. -Иначе бы он не прервал съёмки.
Сын вместе с поварихиной дочкой, наперегонки, опередили его и с радостным воплем спрыгнули куда-то вниз. Сперва они пропали. Потом их головёнки снова показались из какого-то углубления. Вот снова пропали... Женька подошёл.
-Мамочка, родная! - удивился Женька подойдя вплотную к Мандельштаму.
-Арык! Самый настоящий арык со свежей, студёной водой текущей с горных вершин покрытых снежными шапками.
Вдоволь напившись вкуснейшей во всём мире воды, ополоскнувшись от засохшего на лице пота, на бровке овражка сидели люди и любовались неповторимой, очаровательной пустошью степи, тёмнывми горами с сияющими снежными вершинами, белесым от жаркого солнца небом и первозданной тишиной во всей округе. Закурили.
-Анатолий Максимильянович, а сколько времени течёт здесь вода? Сколько лет этому арыку? - спросил Женька расчитывая услышать для себя что-то не обычное.
-Этому арыку? - переспросил человек, для которого не было, наверное, ни каких исторических тайн на свете.
-Этому арыку столько же лет, сколько лет и тем курганам, которые мы с тобой на карту наносим. Порядка четырёх тысячь годков минуло с тех пор, как его здесь прокапали.
-Прокопа-а-али?
-А вы что же думали, что он сам себе здесь дорожку проложил?
Судя по рельефу местности поток перехватили на склоне горы и направили в сторону этой долины. А здесь, в те самые времена, стойбище скифов находилось. Ведь судя по вскрытым нами курганам захоронения носят "бытовой" характер, но ни как не захоронения после воинской стычки. Тогда бы мы в "срубах" оружие находили. А так только предметы погребального обихода. А для того чтобы здесь жить - вода нужна. Вот воду эту сюда и завернули пращуры наши. Ещё вопросы есть? Если нет - пошли работать.
Надо только и этот арык на карту местности нанести. И привязку к оси дороги сделать. Хватит вам видимости по такой жаре? Воздух-то вон как на солнце колыхается.
-Попробую, - ответил Женька.
И обращаясь к сыну добавил:
-Вадик, останешься здесь. Я по тебе расстояние до арыка измерю.
Удивлённо взглянув на нашего помощника Анатолий Максимильянович спросил:
-И как это по ребёнку расстояние можно измерить?
-Да, просто совсем. - Рост своего сына мне известен до миллиметра. Наталью, помощницу нашу, я поставлю с рейкой в непосредственной близости и произведу отсчёт. А потом то-же самое "отстреляюсь" по сыну. А дальше останется решить пропорцию на базе подобных треугольников из которых в одном нам всё известно, а в другом не известен один катет из двух. Здесь, Анатолий Максимильянович, так же свои хитрости есть, как и у вас в археологии.
На квадрат раскопа мы возвращались пешком. До него и идти-то было всего четыре километра. А ноги наши уже настолько были привычны к ходьбе, что даже я научился отдыхать меняя местами свои керзочи.
**************************************
Медленно, но Серёгин шурф всё углублялся и углублялся.
Два раза, соблюдая всяческую осторожность, в него спускался Анатолий Максимельянович. Он гладил ладонями вертикальные стенки, ковырял коготочком слои песчаника, внюхивался в воздух уже подземелья и с удовлетворённым выражением лица выбирался на поверхность.
-Уже немного осталось, - были его слова ещё вчера. И обязал Сергея больше кайлом не махать, а осторожненько скоблить дно шурфа лопатой.
И каково же было наше всеобщее удивление, когда, уже перед обеденным чаем, из "зиндана" раздался истерический крик перепуганного Сергея. Все кинулись к шурфу...
Серёга, провалившись в неизвестность больше чем по пояс, стоял подняв высоко руки вверх и что-то мычал на наши удивлённые взгляды. Мигом спустили верёвки и Серёга, уцепившись за них как мартышка, был поднят на верх.
-Там что-то твёрдое внизу. Я через кросовку ощутил. Но пощупать что-либо побоялся.
В тот же день был сооружён настил в половину ширины шурфа. Его подвесили на верёвках в десяти, пятнадцати сантиметрах от провала. На настил водрузили самую лёгкую из всех Люду Реву вооружив её всем необходимым инструментом.
А ещё через день осторожного труда перед нашими глазами предстала укутанная в чёрную, просмолённую ткань, мумия. Здесь работы хватило всем: и художникам, и фотографам из числа самих археологов, и всем кто был на подхвате. Одних только драгоценностей из захоронения было изъято двадцать четыре ведра.
Все предметы захоронения были отправлены в лагерь, где, под неусыпным контролем Эливиры Устиновны Стамбулчик, всё было очищено, промыто дезинфицирующими растворами, законсервированы восковым напылением и, слой за слоем, уложены в камеральные сундуки с описью. Закрыты на замок и опечатаны. Особо пришлось повозится с самой мумией.
Пришлось отличиться и мне. Два дня я выстругивал из кедрового кругляка доски из которых потом сколотили "домовину". Расписали её всю, как перед отправкой багажа самолётом и в коце недели, в сопровождении Мандельштама, Эльвиры, Стеблин-Камеского и трёх вооружённых милиционеров, весь наш трофей из двух-тысячного года до нашей эры и с глубины около пяти метров был отправлен в Ленинград.
****************************************
Похоронили Анатолия Максимильяновича Мандельштама в сентябре 1981 года.
Похоронили на Шуваловском кладбище города Ленинграда.
Города, которому все из Мандельштамов отдали свои жизни.
И сегодня я твёрдо уверен в том, что это был достойный представитель своей фамилии.