Ветер сгонял утренний туман с реки к покатому берегу. Там, прямо у воды, стояли в ряд шесть допотопных самолетов, прозванных в народе кукурузниками. Нелепые, несуразные, они напоминали то ли огромных кузнечиков, то ли опрокинутые ветряные мельницы. Теперь-то Степан уже с ними немного пообвыкся, а вчера с перепугу решил, что у него начались видения, как у бабки Агафьи. Та, помнится, все ангелов видела, с красными звездами на крыльях. Но в ангелов Степан ни в какую не поверил бы, а вот в заночевавшие посреди чистого поля самолеты - поверить пришлось.
После ночи у костра утренняя кисловатая сырость неприятно щекотала между лопатками. Степан вместе с Шандором стояли на взгорке, и смотрели, как ребятня суетится вокруг летающих мельниц - обливает водой из ведра, чистит, скребет. Совсем как цыгане купают своих коней. Да это и были их кони. А они были самыми настоящими цыганами, летающими цыганами.
Глядя на мелькающие на фоне растопыренных крыльев силуэты, Степан невольно представлял себя на их месте. Понимал, что никогда не окажется, но все равно представлял. И до сих пор ждал, что Шандор позовет его с собой. Не осмеливался попросить, сам не верил в такое чудо, но все равно ждал. А Шандор, конечно же, догадывался, о чем он думает. Догадывался, но начинать разговор не хотел. Только попыхивал трубкой и одобрительно щурился на своих цыганят. Вчера вечером он был не в пример разговорчивей...
Степан не видел, как они прилетели - возился с мотором своей полуторки, гремел ключами и громко, с чувством, ругался. Оно, конечно, правда - он сам виноват. Решил не ехать в обход к мосту, а переправиться вброд и выгадать лишний час. И в итоге застрял здесь до вечера. Его развалюха заглохла прежде, чем успела зачерпнуть воды. И заводиться снова ни в какую не желала. Свечи полетели, или еще что. Вечно у нее летает не то, что нужно. Вот Степан и костерил свою колымагу на чем свет стоит, и услышал шум моторов, только когда первый кукурузник уже заходил на посадку.
Самолет остановился, из кабины лихо, словно из седла, спрыгнул немолодой уже человек, не узнать в котором цыгана мог лишь тот, кто никогда о цыганах не слышал. Черная шляпа, красная косоворотка под кургузым пиджаком, полувоенные галифе, заправленные в яловые сапоги. Пока он подходил к Степану, на лугу пристроились еще пять таких самолетов, и из них высыпала толпа чернявых шумных подростков. Десятка полтора, целый табор. Как они только там все разместились?
Должно быть, Степан так и стоял бы с открытым ртом, но от изумления выронил ключ, тот звякнул, упав на камень, и этот обыденный звук привел шофера в чувство
-- Бахтало! -- поздоровался цыган, остановившись в пяти шагах от Степана. -- Помощь нужна?
От помощи Степан бы не отказался. Но о цыганах он наслушался всякого, и потому настороженно спросил:
-- А взамен?
Цыган усмехнулся, почесал седеющую бороду и ответил:
-- Бензинчику плеснешь, сколько не жалко.
-- А разве вам такой сгодится? -- удивился Степан.
-- Нам любой сгодится, -- еще шире улыбнулся цыган.
Степан оглядел выстроившиеся в хвост друг другу самолеты и покачал головой.
-- Так это ж капля в море получится.
-- Я же сказал: сколько не жалко, -- уже жестче повторил цыган.
Не то чтобы Степану было жалко: бензина он малость сэкономил, да что толку теперь с этой экономии? И возиться с мотором ему уже порядком надоело. Вдруг этот седобородый и вправду поможет? Не понимал бы в машинах, не предложил бы. Или это какая-то цыганская хитрость? Ай, ладно, была не была - терять-то нечего.
Степан вздохнул и полез в кузов за заначкой - трофейной немецкой канистрой. К нему тут же подбежал один из цыганят, схватил тару и помчался к самолетам.
-- Эгэй! Канистру только верните! -- крикнул вдогонку Степан, но в ответ услышал лишь топот босых ног.
-- Вернем, вернем, -- усмехнулся седобородый. -- И машину починим. А ты отдохни пока. Поди, намаялся за день.
Они и в самом деле разобрались с поломкой за каких-то полчаса, но к этому времени уже совсем стемнело, и Степан не рискнул перебираться через реку вслепую. Лучше заночевать здесь, а с утречка двинуться к дому. Тем более что новые знакомые настойчиво звали его погреться у костра.
А там Шандор, как звали седоволосого, рассказал ему о Красном баро. Цыганята, конечно, слышали эту историю сотню раз, но, похоже, были готовы слушать еще столько же и сидели развесив уши, отвлекаясь только для того, чтобы выкатить из углей очередную картофелину.
Картофель они прихватили из кузова полуторки, но Степан возмущаться не стал и тоже налегал со всей силой проголодавшегося молодого организма. А картошка пропеклась на славу - рассыпчатая, с дымком, только очень горячая, так что Степану приходилось долго перекатывать ее сначала в руках, а потом и во рту, прежде чем проглотить следующий кусок. Поэтому и он тоже редко перебивал рассказчика вопросами, разве что короткими - в два-три слова. И снова слушал, слушал историю о Красном баро...
-- Во время войны - он был тогда совсем еще чхавэ, моложе этих пострелят - их табор обстреляли немецкие самолеты. Погибли все: и мать, и отец, и братья, и сестры, только он один уцелел. Его подобрали механики авиаполка и взяли к себе. В этом полку на самолетах летали только женщины. Ну, знаешь, наверное, их еще ночными ведьмами называли. Они настояли, чтобы мальчика оставили при них, больно уж он им понравился. Только баро женщин сторонился - и тогда, и потом. Видать, не только родных потерял в тот день, когда расстреляли его табор. Сам он об этом не рассказывал, но догадаться не сложно. Только раз изменил себе, и ничем хорошим это не кончилось...
Шандор умолк, запыхтел трубкой, и Степану пришлось-таки задать вопрос с набитым ртом:
-- А почему Красный баро?
Старый цыган разгладил бороду.
-- Эти самые женщины и придумали ему такое прозвище. Вроде как был когда-то такой знаменитый летчик. Только сам баро, помня о том, что случилось с его табором, самолетов поначалу побаивался. Думал, что все они хотят только одного - убивать. Но раз уж он все время крутился возле механиков, волей-неволей пришлось им помогать: инструмент подать, в кабине после работы прибраться и снаружи самолет почистить. Постепенно привык, а потом научился понимать душу машины.
-- Душу? Машины? -- недоверчиво хмыкнул Степан.
-- Напрасно смеешься, -- покачал головой Шандор. -- У любой машины есть душа, и у твоей тоже. Только ты ее не чувствуешь, вот она и капризничает. А баро это умел как никто другой. И в конце концов понял, что его самолеты не хотят убивать. Они просто хотят летать, свободно, как птицы. И однажды, когда война уже кончилась, баро сел в свой любимый самолет и улетел.
-- Украл? -- все так же насмешливо спросил Степан.
-- Почему сразу украл? -- не то обиделся, не то притворился обиженным Шандор. -- Не украл, а угнал. Это совсем другое дело. Вот ты когда-нибудь пробовал угнать лошадь?
Степан замотал головой.
-- И хорошо, что не пробовал, -- усмехнулся цыган. -- Не пойдет с тобой лошадь, как ни старайся. Нужно почувствовать ее душу, понять, чего она хочет, и чтобы лошадь поняла, чего хочешь ты, вот тогда она убежит с тобой. И машина, если ее понять, улетит с тобой хоть на край света - без бензина, без крыльев. Улетит, потому что сама хочет улететь.
-- Да ну? -- не поверил Степан, но рот его был набит уже подостывшей картошкой, так что Шандор просто не услышал его и продолжал рассказывать:
-- Вот такую машину и выбрал себе Красный баро. И улетел. А потом встретил меня и других цыган, научил нас понимать машины, помог угнать другие самолеты, и у него появился целый летучий табор. Так мы с тех пор мы и кочуем.
Степан слушал старого цыгана и не мог поверить. Но и не верить тоже не мог, потому что видел своими глазами, как они прилетели. И где-то в глубине души хотел бы улететь с ними. Но все равно до конца не верил. Просто слушал историю. И не удержался от еще одного вопроса:
-- А где он теперь?
Лицо старого цыгана помрачнело, он укоризненно посмотрел на Степана. Тому сразу стало неуютно, неудобно сидеть на шершавом бревне. Он заелозил задом, ударился о сучок и еще больше расстроился. Нет, а что такого-то? Ну, спросил. А почему бы и не спросить, раз Шандор сам не говорит? И почему не говорит, раз уж взялся рассказывать? Может быть, вспоминать не хочет? Может...
-- Он что, умер? -- наконец-то сообразил Степан.
Шандор снова раскурил трубку, закашлялся, а потом продолжил рассказ:
-- Не зря баро сторонился женщин. Не зря сохранял сердце холодным, как лед. Видать, чувствовал, что погубят они его. Но однажды растаяло его сердце. Повстречал он красавицу Зару и захотел, чтобы она улетела вместе с ним. Пригнал для нее красивый маленький самолет, но она только рассмеялась в ответ. Сказала, что ей не нужна игрушка, что если она когда-нибудь куда-нибудь полетит, то только на настоящем, большом самолете. И баро угнал для нее большой самолет. Но когда угонял, то думал не о машине и ее душе, а о Заре и своем сердце. Потому и не разобрал, чего хотела машина. А это была боевая машина, и она хотела убивать. И как только взлетела, сразу погналась за мной, чтобы сбить мой самолет. Баро понял свою ошибку и попытался отвернуть, но было уже поздно. Меня-то он спас, но с машиной не справился, и они на полной скорости врезались в землю.
Шандор замолчал, посмотрел на своих цыганят и беззлобно прикрикнул:
-- А что это вы тут расселись? Ну-ка все спать, а то утром вас не добудишься!
Мальчишки неохотно разбрелись, а Шандор снова обернулся к Степану.
-- Вот так и вышло, что я теперь живу вместо него. Стараюсь жить как он. Все мои прежние товарищи давно уже осели, а я все кочую. Набрал себе мальчишек, пусть попробуют настоящей воли. Может, из кого-то из них новый баро получится. Тогда и я уйду на покой. А то что-то староват стал. Раньше всю ночь мог вот так у костра просидеть, и ничего. А теперь после полуночи сразу в сон клонит. Ты, если хочешь, посиди еще, а мне пора на боковую...
-- Ветер поднимается, -- сказал наконец Шандор и вынул изо рта трубку. -- Пора лететь.
Степан в последнем порыве надежды посмотрел прямо в карие цыганские глаза, и прочитал там неумолимый ответ. Все правильно, кто он такой, чтобы на что-то рассчитывать? Случайно встреченный в пути человек, каких в жизни Шандора были сотни, если не тысячи. Поговорили и разошлись. Только зачем нужно было все это ему рассказывать? Неужели ради канистры бензина? Или просто для забавы? Кто их знает, этих цыган. Да и не так уж это важно. Теперь уже ничего не важно.
-- И мне тоже... -- с трудом выговорил Степан и запнулся, -- тоже пора.
Шандор кивнул, протянул руку.
-- Лачё дром, тукэ.
-- И тебе не хворать.
Цыган подошел к самолету, степенно, без прежнего ухарства забрался в кабину. Завел мотор. Оглянулся. Махнул рукой своим цыганятам, и те проворно, словно играя в чехарду, расселись по машинам. Через минуту над лугом уже раздавалась слаженная песня шести моторов. Один за другим, самолеты развернулись, пробежались вприпрыжку по траве и оторвались от земли. А потом и вовсе растаяли в туманной дымке.
Табор уходил в небо, а Степан стоял на земле, уже перестав махать им вслед, но еще не опустив руку. И вдруг обернулся, расслышав новый звук. Обернулся и обомлел. Его развалюха с отчаянным ревом неслась по лугу вдогонку за улетевшими самолетами. Фыркала, кашляла, подпрыгивала на кочках, но упорно набирала ход. И казалось, с каждым прыжком поднималась все выше над землей.