Славный дом у Нуяха - просторный, крепкий, глубокий. Ни единой щели в стенах, травинку не просунешь. А что на отшибе, то не беда - из деревни, кому надо, сами в лес прибегут, в гости попросятся.
Присев на замшелый валун у двери, Нуях зачерпнул из кожаного кисета сушёных листьев, заправил в рот и принялся жевать, сплёвывая и поглядывая на небо. Листья вкусные, забористые, из дальнего овражка, никакая хворь с ними не пристанет. А как ягода в бурдюке перебродит, от гостей отбою не будет.
Тыях точно явится с подарками, а Грушенька, к примеру, и без ягоды что ни вечер тут как тут - спинку ей почеши, то да сё, хе-хе. Отчего ж не почесать, хозяйство в полном порядке, и Грушеньке хватит, и на подружек еёных останется. В деревне-то молодые парни, кого ни возьми, безволосые да хилые - ангельский приплод, хлябь твою твердь! А девки, что от ангелов, как раз всё больше наоборот, прям чудеса. Грушенька рогатому на охоте хребет кулаком перешибает, даром что сиськи - во! Ну так кто ж ей там в деревне спинку-то почешет, окромя Нуяха?
Так-то она страшненькая ващет, Грушенька, как и все они - губы на подбородок свисают, нос туда же нацелился... но во всём главном девка девкой и нрав весёлый. Погано ей в деревне, не найдёт себе там пару... разве что какую другую девку, а это уж совсем срамота! Какая жизнь без настоящего мужика? А ихние эти... цветочки только нюхают, а то ещё венками разукрасятся, соберутся в кружок и давай распевать хором по-ангельски - смех один, короче, а не мужики.
Траву ещё потому как жрать стали, которая с зерном. От него только живот пучит, от зерна того, а ни силы настоящей, ни мозгов. Хоть бы листья жевали, так нет, тоже ангелы отучили, хлябь твою твердь! Да ещё этот огонь ихний, тьфу! Мясо огнём жечь - где ж оно видано? Ты сырую тушку в солёном лимане вымочи, на солнышке распяль, да и храни потом хоть цельный год, отрывай по куску да жуй под ягодки. А огнём только лес попалишь, и чем тогда жить, спрашивается?
Эх, дела наши тяжкие...
Из зарослей крапивы у дома выглянул кот. Странный какой-то кот с самого утра, встрёпанный весь.
- Кыц-кыц, - подмигнул Нуях. - Мышей всех передушил, так и жрать нечего стало? Ничо, погоди, солонинки тебе оторву, полакомишься.
Кот потёрся о лохматую ногу хозяина, присел, глянул сумрачно. Полезный зверь кот, ничего не скажешь. Откуда только взялся, сам пришёл, и мышей тут же как не бывало! А сколько они до того припасов перепортили, страх - и мяса, и сушёных ягод. Даже в дом, хлябь, забирались, ежели когда дверь оставишь...
За дальними холмами со стороны моря раскатисто грохнуло и гулко завыло, заухало, небо перечеркнула широкая белая полоса. Кот прижал уши и снова порскнул в крапиву. Нуях в сердцах длинно сплюнул тёмно-жёлтой жвачкой, обмахнул бороду мохнатой рукой.
С рассвета трубят, хлябь твою твердь, уж который раз! Неужто и впрямь последнее время настало? Хорошо хоть, догадался Нуях с утра Грушеньку запереть, не отпустил назад в деревню, мало ли что... Она и не Груша ващет, но эти их новые ангельские имена, как ни старайся, не выговоришь. А когда спинку ей чешешь, воркует так потешно: "Гру-гру, гру-гру" - иначе как Грушей и не назовёшь.
Он повернул ухо к двери, прислушался. Кажись, не блажит, смирная. А чо блажить-то, когда еды в доме завались и останется - туш рогатых в кладовой висит без счёта да ещё ягод разных и корешков цельные горы! Валяйся на меховых шкурах да жуй себе в охотку.
Хотя мож и блажит, токмо не слыхать - дверь-то подогнана впритык, ни щелинки. Ничо, потерпит Грушенька, не впервой.
Вот чего у ангелов не отымешь, делают они всё на совесть! Славный дом, прям не нарадуешься...
Нуях вдруг понял, что бормочет вслух, и сам себе зажал рот ладонью. Про это громко нельзя.
С домом-то оно как вышло, хлябь твою твердь? Пошёл отец в лес за корешками, тогда ещё в деревне жил, копнул в овражке - глядь, а оттель звонкий камень торчит, гладкий такой, аж блестит, и в самую глубь земли уходит, не вытянешь. Оказалось - труба! Ангелы когда трубят в небе, трубу свою потом бросают, делают себе на другой раз новую, а старую подбирают, чтоб звонкий камень не пропадал. Берегут его, стало быть, и правильно, ценный он, камень. А эта труба, когда с неба свалилась, в землю вовсе с концами ушла, так что и откапывать поленились, а может, просто не нашли, давно дело-то было, когда ангелы ещё только поналетели.
Труба длинная, широкая, просторная труба, а стенки хоть и тонкие, как листок, но крепкие - дубиной не прошибёшь! Дверь красивая, круглая, с защёлкой и ручками, что внутри, что снаружи, ни холод, ни ветер не пропустит - сиди да грейся, словно та огненная змеюка в прозрачном ковчежце у ангельского шамана. У других-то в деревне норы простые, земляные, вширь не больно-то выкопаешь - обвалится потолок, да и всё. Вот и перебрался сюда отец, устроился насовсем, обжился в лесу.
И как только ангелы в эти трубы свои трубят? Простую-то деревянную, даже самую длинную, какой в прежние времена племя на драку созывали, от соседей отбиваться, её хоть в руки взять получится, а эта из камня вся и прям громадина - вон, цельный дом из неё вышел! Ангел, он хоть и здоровенный, головы на три выше человека будет, но всё одно ни в жисть такую не подымет. Всем скопом, что ль, берутся? Чудеса...
Только ежели узнают ангелы про дом, точно заберут трубу назад, к гадалке не ходи. Намедни тут один уже шастал - страхолюдный, жуть! Длинный как жердь, на голове такое круглое и острое, вроде рога, напялено, а морда вся волоснёй заросла, и бородища косичками до... короче, до пупа. Вот только не борода она никакая вовсе! Тыях сказывал, косички те у них, у ангелов, навроде щупальцев, ну как у морских тварей, что волна по осени на берег выбрасывает. Своими глазами видал Тыях, как та ангельская борода сама еду брала и в пасть пихала - во как!
Нуях тогда вот так же на камне у двери сидел, листья жевал. Подгребает, значит, тот бородатый - в клешнях своих, как положено, палку длинную держит с горящим угольком на конце - и начинает балаболить по-ихнему, по-ангельски, нараспев. Ну там "доброе утро" сперва, это-то ясно - хотя какое оно, хлябь, доброе? - а дальше и не разберёшь. У Нуяха сердце в пятки ушло - мало ли, пальнёт ещё огненная палка, - однако сидит он себе, жуёт листья, помалкивает. И тут этот ангел наклоняет свой уголёк... и как саданёт из палки молнией! Только не в Нуяха, а мимо, прямо в дверь. Чуть с камня не свалился тогда Нуях со страху, а потом и вовсе перепугался. Дверь-то хоть и глиной поверху обмазана, но вдруг от молнии глина отвалится, и узнает ангел свой звонкий камень и свою трубу! Однако вроде обошлось тогда. Ушёл бородатый, пропал с концами, только загогулина дымная на глине осталась, глубокая, так что дверь заново обмазывать пришлось.
Чудноватые они, ангелы, короче. Так-то, в общем, безобидные, но странные... а ещё до баб страсть как охочи... хлябь твою твердь, прям до дикости доходит! Зато когда Яха Злой, прапрадед Нуяха с Тыяхом, застал свою первую жену с ангелом и расколол тому черепушку дубиной, вот ничегошеньки никому не сделали, только пожурили - ну мыслимое ли дело? Чудные, ага.
Нуях зачерпнул ещё листьев из кисета, забросил в рот. Кот наблюдал из крапивы, прижав уши, но не выходил, опасался. И правильно: в небе вдруг загрохотало так, что земля дрогнула под ногами, а от рёва труб заложило уши. За дальними холмами полыхнуло оранжевое зарево, мигнуло, замерцало грозовыми молниями. С кривой осины поднялся ворон, закружил над домом, закаркал.
Ругнулся Нуях, сплюнул через плечо, медвежий клык, что на шее висел, ко лбу прижал.
Что за дела? Неужто и правда... Ещё дед отцу сказывал, что ангелы сильно трубят, когда назад на небо улетают - созывают всех своих, значит. Бывало уже такое давным-давно, а потом всякий раз приходила большая волна! Дед сам спасся одним чудом: на высокое дерево забрался, на самую верхушку, и волной то дерево так и не выдернуло, устояло оно до самого конца. Много дней на ветвях над водой болтался, пока не отхлынула, едва с голоду и жажды не помер, одни листья жевал. При отце большой волны не случалось, а теперь вот... хоть и впрямь на дерево лезь, душа не на месте.
Дом-то зальёт, ежели что, хлябь твою твердь, к гадалке не ходи! Мож и не попадёт морская вода внутрь, дверь-то ангельской работы, пригнана на совесть - но воздуху надолго ли хватит? На день-другой, а потом? Потом землю размоет или волнами дом вывернет, и всплывёт он, как пустой орех... только не совсем пустой, хе-хе. Тогда-то Нуях дверь и приоткроет... ежели не задохнется до той поры. Так-то отец загодя всё продумал, подкопал трубу с двух сторон, только сверху землю холмиком оставил и повсюду терновником с крапивой обсеял от ангельских глаз. Ну а что ещё тут выдумаешь, в самом-то деле? Второй раз, как деду тогда с деревом, едва ль повезёт. Волны, они ведь всякие бывают, раз на раз не приходится.
Хотя как знать, может, Тыях и мудрее Нуяха с отцом окажется. Сейчас небось уж к облюбованному кедру своему бежит, где на верхних ветвях солонина и бурдюки с водой привязаны. В дом-то к Нуяху идти не захотел, струхнул Тыях. Как тогда они, ещё совсем пацанами, на долблёнке перевернулись, так с тех пор моря и опасается. Ну а прочие деревенские - кто в норе решил отсидеться, ежели у кого на холме, кто тоже на дереве каждый на своём. Ладно, им жить, каждый сам за себя решает.
А может, ничего плохого и не стрясётся сегодня, мало ль зачем ангелы трубят. Может, и завтра даже, и послезавтра. Всё будет хорошо: потрубят-потрубят они, да и затихнут... а потом и бражка созреет, и придёт в гости Тыях с мясом копчёным да рыбкой. От огня с дымом всё ж таки толк бывает, кто ж спорит.
Одно только непонятно: зачем тот бородатый дверь огнём закоптил? Может, добро какое сделать хотел, и не надо было евоную загогулину ту стирать? Они ж не злые, ангелы, так сразу и сказали, мол, помочь вам, людям, хотим - ещё давным-давно, когда только поселились на своём острове за морем и деревню навещать стали. Кто ж виноват, что толку мало вышло, хлябь твою твердь?
Земля под ногами затряслась, заходила ходуном, уже сама по себе, не от грохота труб. За дальним холмом вздыбилась чёрная туча и стала быстро набухать, заполняя всё небо от горизонта до горизонта. Деревья вокруг зашумели, закачались, порыв холодного ветра смял заросли крапивы, пригнул, повалил. Нуях обернулся: кот уже ждал у входа в дом, встопорщив шерсть и став похожим на шар с горящими жёлтыми глазами.
Рядом с котом у двери, покрытой ещё не просохшей глиной, испуганно жались друг к другу две ободранных лесных кошки.
Нуях озадаченно почесал косматую шевелюру.
- Хлябь твою твердь, - покачал он головой. - Ну ты ходок! - Поднялся с валуна, нажал на дверную ручку, и та послушно щёлкнула, отпирая вход. - Ладно уж, гостевайте, полосатые, мяса на всех хватит. Пожуём, спинки почешем, а там будь что будет... Эй, Грушенька, ты где? Я дома!