Аннотация: Товарищеская пародия-сиквел на рассказ одного из авторов
От крыс убегай - нет хитрее и злей, поймают, ты слёзы напрасно не лей...
...Глядя на то, как стремительно развиваются события, и к бывшим мерзкими и ужасными ходункам, мерзлякам, големам и зомби стали относится терпимее, разглядев их реальную пользу в цехах предприятий, в штольнях, на строительных площадках - повсюду, где требуется тяжёлая однообразная работа - мне по случаю приходит в голову шальная идея, которую решаю проверить на деле. Отправляю не медля по пневмопочте запрос в службу доставки, а уже через пять минут в лоток падает цилиндр с подтверждением.
Чтобы не терять время, подвигаю стул к столу, достаю из тумбочки стопку карт последних боёв. В марте мы рубились три раза вместо положенных четырёх. Впрочем нашей вины в том не было - Серые не успели набрать резервистов. Но и радоваться не стоило.
Да, Попечители щедры с нами, снабжают необходимой техникой. С их помощью мы обеспечили два своих откопанных города водой, газом и гальваническим током. Чтобы небоскрёбы продолжали стоять, не рассыпаясь, усилили фундаменты, помогли установить контрфорсы по всей высоте, стальные упоры. По дорогам, как в добрых детских книжках снуют, пыша паром, личные парокопы, тяжело гружёные парогрузы, а для общественных нужд используются вместительные, на восемьдесят пассажиров, элетромоты. Нам удалось даже пустить метро - до соседнего городка по названию Ричмонд, вернее до пары десятков откопанных домишек.
Своим помощникам - Попечителям - мы обязаны по гроб жизни. В буквальном смысле. И за этот месяц нам выставлен новый счёт - пять схваток! Три тысячи идущих на смерть. Вынь да положь на поле боя.
Сражения "смерть на смерть" начались пять месяцев назад, когда пошли первые сообщения о ходячих мертвецах. На картах были отмечены наши ходы и - противника. Атаки, засады, ложные отступления, окружения. Я видел, как меняли рельеф инженерные команды с обеих сторон и каких целей они добивались. По договорённости, Попечители принимали одну из сторон под патронаж и помогали с планированием предстоящего боя. Через неделю они переходили под другие "знамёна" и с тем же тщанием защищали противоположную сторону. По правилам это сохраняло паритет.
По правилам... На деле, мы чаще несли невосполнимые потери. И даже по простейшим подсчётам выходило, что к концу года Серые перережут основные пути снабжения и собьют нас с холмов, а через два-три месяца ворвутся в штольнии и наши матери, подруги и дети станут их добычей.
Дверь распахивается и на пороге, с улыбкой до ушей, возникает мой знакомец, рядовой Томпсон в красном мундире, со шлемом под мышкой. Высоченный под стать мне морлок, пышущий здоровьем, симпатий и постоянным желанием услужить мне лично.
- Мастер, ваша посылка, - высовывается по пояс в коридор, махает приглашающе и по стойке смирно встаёт у двери.
Суетливое движение, и двое перепоясанных ремнями служак проталкивают через порог ждуна. Как шкафчик, только дверок нет. Сразу замечаю, что это самка, можно сказать подросток. Тычком слегка подталкивают ко мне, она делает два неуверенных шага. Один из парней из-за спины придерживает её за кисти, и она замирает.
Встаю из-за стола. Выше меня всего на голову. Чёлка над конопатым лбом, волосы умело заплетены в десяток рыжих змеёвок-косичек до пояса. Груди налитые, точёные - вроде по сторонам смотрят, а присмотришься, к тебе тянутся. Пока обхожу её, разглядываю, посыльные по одному заносят ещё семерых и прислоняют к стене. Я вручаю парням расписку и они ретируются. Томпсон пытается последовать их примеру, но я останавливаю:
- Будешь нужен.
Рядовой шагает навстречу, шлёпает пятками по уставу.
- Да вольно уже. Это что? - и указываю пальцем на золотистую, толщиной с палец шерсть, которая покрывает девчонке всю кожу. - Они же лысые.
- Мастер, - косит глазом на аномалию. - Позвольте доложить, они уже не все лысые. Безволосые лишь поначалу были. Сейчас ворсистые косяком пошли. А что? Красиво же...
- Томсон, ты не на службе. И положи уже свой шлем. Подробнее.
Парень с облегчением сдувает с себя муштру, белый шлем без колебаний кладёт у двери и продолжает:
- Мы с ребятами общаемся. По своим каналам. На ротапринтах об этом не печатают. Они сейчас из капсул выходят и выходят.
- Капсул?
- У дружбана батя коллекционер. Показывал книжки, картинки. Сказал - это спасательные камеры, для консервации. Наши предки узнали о приближении катастрофы. Сказал, что скорее всего то был астероид - большая каменюка, километров тридцать. Она должна была уничтожить всё живое, а потом бы всё-всё сковал лёд. Поэтому понастроили их сколько успели. Думали, что однажды их откопают.
- Вот и откопали. - Я чешу затылок. Потому и ждуны. Любопытно. Узнать бы, кто их так назвал? Видать знал, кто они на самом деле. - И на что надеялись? На авось? Сколько пролежать? Тысячу лет, пятьсот тысяч? Камень, говоришь. Логично. Небесный свод же. Вот и откололся. Продолжай про разных.
- Есть симпатичные, вроде неё, - солдатик кивает на девчонку.
- Я кстати её не заказывал.
- Не знали, куда деть. Так получилось, Мастер. В основном-то они невзрачные. Ещё стерильные попадаются.
- Это как?
- Ну так. - Томпсон мнётся. - Между ног у них нет ничего.
Я представляю и покрываюсь мурашками. Беру второй стул, ставлю к столу, показываю рукой:
- Садись. Чай "агдам" попьём.
Через полтора часа, обливаясь потом, заносим семерых ждунов в гостиную и раскладываем рядком на полу, благо ковровое покрытие. Чтобы глаза не мозолили. Ну и - чего им как поленьям у стены стоять? Намаялись. Экземпляры оказались не только "полноразмерными", но и с изрядной мускулатурой, соответственно и весу в них было ого-го. Будь они как мы, решил бы, что борцы или солдаты.
Показываю на стул рядом с рабочим столом. Подносим, усаживаем. Понимаю абсурдность, прикидываю, какие у Томпсона по поводу мысли созревают, но помешать себе не могу.
Перед уходом разливаю ещё по "агдаму".
- Ждуны не нуждаются в еде и питье. - заявляет Томпсон, прихлёбывая из кружки.
- Откуда известно? - провокационно интересуюсь.
- Как откуда? Не едят и не пьют.
- Ты пробовал давать им попить, поесть.
- Я же говорю: ждуны не нуждаются...
- Не трындычи. Дальше.
- Я раз попытался покормить... Мастер, вы только ребятам меня не сдавайте.
- Не сдам, - успокаиваю, приподняв ладонь. - Как пытался?
- У меня дома крот живёт. Ладони мне усами чешет. Регулярно кормлю его дождевыми червями. Воду сам пьёт, из миски. Так вот от червей ждун отказался, от воды тоже.
- А ты миску моешь?
- Зачем? Он же крот.
- Я не про... Впрочем, не важно. Сам чем питаешься, Томпсон?
- Штурмовик я. Вы же в курсе, Мастер.
- И живые мыши не приглянулись?
- Закатил глаза и впал в этот свой сту... Как его?
- Ступор.
- Вот в него, ага. Я его тормошить. Неделю пытался привести в чувство. Так он вонять начал. Пришлось отправить на склад.
- Так, - хлопаю в ладоши. - Теперь покажи, как ждунами манипулировать. Слыхал, если в руку вложить рукоять топора или пилы, и пару раз совместно сделать нужное движение, он будет рубить и пилить. Поставь за конвейер, даст фору любому живому.
Мамуля тёплая, мягкая. Как испечённый хлеб, накрытый полотенцем. Греет меня обняв руками. Тепло и уютно. Я сижу у неё на коленях. Батя рядом, его не вижу, но чувствую знакомое дыхание, запах, и мне спокойней вдвойне. Мама листает книгу, на каждой странице новая яркая как вспышка картинка - наполненная загадочными существами: смешными, неуклюжими, нелепыми (разве такие могли ползать или бегать? ах, они плавали? а как это? ух ты - разводя плавниками и шевеля хвостом! а в воде можно плавать? её же пьют). Порой со страницы скалилось клыками противное, страшное, готовое прыгнуть на нас с мамой, тогда я просил маму: не смотри, отвернись, и сам щурился, подглядывая за чудищем, надеясь, что оно нас не увидит, если закрыть глаза.
У каждой вещи, живой или мёртвой, своё имя, одни врезаются в память, другие ускользают. Остаются лишь нелепые, смешные, ужасные. Когда мама в затруднении и сама не помнит, на помощь приходит Папуля: это ёжик без головы и ножек; а вот жираф, во всём прав, смотрит свысока - не достать гордеца; бегемот сумкой рот, он же толстый - не злой, а покажешь кулак, сражу ввяжется в бой; это пёсик хвост-вопросик, за хозяина жизнь отдаст и семью в обиду не даст; а это кот - трётся у ног, рыбку ухватит и прыг за порог; увидел змею - держись в стороне, если ужалит значит к беде; от крыс убегай - нет хитрее и злей, поймают, ты слёзы напрасно не лей; лев храбрей всех и сильней, потому он царь зверей...
Открываю глаза. Это был сон? Или пасхалка из прошлого? До чего же реально. Смотрю за окно - солнце уже у горизонта, наступают ночные будни.
- Итак, продолжим? - шипяще, сквозь решётку Исповедальни, просачивается голос Попечителя. Перегородка скользнула в сторону и за сеткой шевельнулась тень.
- Пожалуй, - соглашается Историк и глядит на нас. Мы с Механиком киваем.
- Товарищи Руководы, - Историк разворачивает на столе карту, которую сквозь щель просунул Попечитель. - Есть протокол. Будем следовать. Наш противник любезно делится планами, как собирается загнать нас в невыгодное положение, а затем методично уничтожить. Мы в свою очередь высказываем мнение, что не согласны.
- Повторите условия, - говорю я, обращаясь к сетке.
- Ваше ополчение по прежнему защищает высоты. - голос Попечителя как обычно лишён эмоций. - Вы по прежнему можете рыть траншеи глубокого профиля, при желании копать индивидуальные ячейки, но устанавливать массовые ограждения, которые будут мешать наступлению наших бойцов запрещено.
- Рогатины, ямы-ловушки? - наклоняет голову Историк.
- Рогатины - не более одной на каждые пять метров. Иначе наше наступление захлебнётся в крови. Наши войска должны иметь возможность маневрирования - охват с флангов, просачивание малыми группами, штурм-броски. Ямы-ловушки - нет. Опять вроете колья. Варварство. Так бы мы отделались кровоподтёками, ссадинами. Можно подлечить. Если колья, то при падении на них гарантированная смерть.
- Гибнуть будут в любом случае, - напоминает Механик.
- Не так массово, - урезонивает голос.
- Вбитые встречные колышки? - предлагаю я, удивляясь, откуда выскочила эта идея. Они как реальные нарисовались перед глазами.
Мои напарники недоумённо смотрят на меня. Попечитель, показалось, тоже поперхнулся.
- Объясните смысл.
Понятия не имею, откуда выскочила мысль, но мне она определённо нравится.
- Вбивать в землю небольшие деревянные палочки под острым углом, чтобы бегущий, задев его, спотыкался, падал, мешая остальным.
- Неприемлемо. Нарушение. Запрет.
- Почему же? - Историк заинтригован.
У вас тактическое преимущество. Вы на холме. - Повторяет знакомую мантру голос. - Ваши колышки собьют дыхание бойцов, снизят темп атаки. Попробуйте бежать вверх по склону, обвешанные оружием и тащить следом носилки.
- Кстати о носилках, - привстаёт со стула Механик и недовольно сопит. - Слышали уже. Вы на них укладываете раненых?
- И раненых.
- Что значит "и раненых"? Вы и трупы забираете? - я слышу об этом в первый раз.
- Они их жрут, - и Механик в подтверждение бьёт кулаком по столу.
Мы с Историком переглядываемся.
- Откуда сведения?
- От Добивателя
Попечитель молчит и Механик продолжает:
- У нас ведь как во время и после боя? Одни убегают, другие их преследуют. Все кричат, все на нервах. - Он меланхолично обводит нас глазами, вздыхает. - Вот и Добиватель, на адреналине, спрыгнул в овраг, а там двое Серых не ко времени решили отужинать. Да так увлеклись, что не заметили гостя. Наш их разумеется добил, как по-другому. Не без трудности - один оказался Потрошителем. Помахали ножами, порезали друг дружку. Когда всё кончилось, наш боец смотрит, а между Серыми расчленённый труп, наш штурмовик, ещё тёплый, между прочим. Ему руку отрезали и наполовину сожрали. А недокушанная кисть у Серого прямо в руке зажата. Не успел избавиться.
- Недостоверная информация, - отрицают из-за решётки.
- Придётся брать "языка", - констатирую, глядя на Историка.
- Такого пункта нет в правилах, - поправляет голос.
- Враги питаются трупами?
- Недостаточно информации.
- Хватит, - обрывает Историк. - Поговорим о тактике.
- Прежде хочу сделать объявление. - сообщает Попечитель, с некоторой как показалось надменностью. - Некоторые из вас вознамерились использовать ждунов как домашних питомцев. Как собак, кошек, птиц, ящериц. Напоминаем - все перечисленные пища, а ждуны в особенности. Во-вторых, ждуны ценный материал для экспериментов. В-третьих, ежедневная норма в сто экземпляров повышается до двухсот. Все ждуны должны быть переданы на пункты приёма без оговорок. Копайте больше, работайте интенсивнее. Schneller arbeiten. И вам воздастся. Теперь о тактике. - Показалось или по ту сторону сетки и впрямь насмешливо хмыкнули. - У ваших противников появятся факельщики. С вашей стороны никаких новшеств. Всё как и прежде. Распределите оборону удобным для вас образом. Не забывайте про своё преимущество. Вы на возвышенности. Поэтому напоминаю - не просите увеличить численность ваших бойцов. Сражайтесь теми, кто есть.
- Факельщики это серьёзно, - возражает Механик. - Начнут бросать, как защищаться?
- Пропитаем жерди в воде, суток на пять. - поясняет Историк. - У нас есть такое время? Положить их поверх траншей.
- И как ты выберешься наружу, когда тебя таки подожгут? - наклоняется к нему Механик. - Ты горишь, жерди дымят. Сгоришь или задохнёшься.
- Вкопать колья в бруствер, натянуть рядами верёвки или сетку. Факелы будет отбрасывать в сторону. - Слова выскакивают помимо воли, мне некогда удивляться. - Понятно, что смола их подожжёт, но бойцы успеют выскочить. - И вообще, не лучше ли расположиться за траншеями? Серые уже привыкли, что мы всегда внутри. Пускай бросают, а мы переждём атаку за насыпью.
У моих собеседников загораются глаза:
- А ведь дело говоришь, Мастер, - восхищается Механик.
- Надо будет довести до сведения командиров. - напоминаю.
- Вы не успеете, - с прорезавшейся издёвкой скрипит из-за сетки. - Ваш противник решил нанести упреждающий удар. Прямо сейчас. В следующий раз не задавайте посторонних вопросов.
Мы вскакиваем на ноги.
Наши позиции атаковали без предупреждения - внезапно, подло. Забросали горящими факелами, подожгли траву лежанок, сучья землянок. Добили, кого не удушило дымом и уволокли в свои норы. Мы были готовы сражаться, и бились, не щадя живота, но отступили перед технологически превосходящими силами, унося раненых и проклиная полученные врагом архивные данные о ведении боевых действий огнём и дымом.
Домой возвращаюсь опустошённый. Рыжая сидит за столом, бездумно смотрит на перевёрнутый стакан на полу. Там же валяются карандаши. Часть бумаги намокла и разбухла, на столе след от высохшей лужи. Подхожу и замечаю красный карандаш в её правой руке, хотя вчера, когда мы с Томпсоном тренировались в её движениях - всовывая поочерёдно в руки различные предметы, прикладывая к ним подушечки пальцев, чтобы ощутила шершавость бумаги, холод и гладкость стакана, упругость обивки на стуле - я дал ей синий, хорошо помню. И вода... Случайность, или же пыталась выпить? Вспоминаю, как поддерживая за локоть, помогаю руке поднести стакан ко рту. Пыталась повторить?
Присаживаюсь на корточки. Колени раздвинуты, щупаю сиденье. Так и есть - мокрое. Смотрю на лицо, так близко: безмятежное, по своему, наверное, красивое и вздрагиваю. Веки раскрыты, она смотрит, чёрт меня подери. Ярко-зелёные изумрудами глаза. Таких глаз не бывает, у морлоков, по крайней мере.
- Дай ноа-аж... - скрипуче говорит, не разжимая рот. - Ноа-аж.
Непонимающе смотрю на неё, ожидая продолжения. Ноаж? Нож! Ей нужен нож. Бросаю взгляд на карандаш. Грифель сломан. Достаю из кармана лезвие, заточиваю грифель и вкладываю карандаш в пальцы.
Заглядываю в разбросанные по столу листы. Исчирканы красным, синим, чёрным, зелёным. Мешанина переплетающихся линий, клубков. Здесь то ли рожки торчат, тут вроде ноги. Глаза разбегаются, пытаются охватить картину целиком, а нужно концентрироваться на мелочах. Я беру ближайший лист, кручу перед собой и неожиданно чётко различаю крысу. Да, это крыса. Как если бы двухлетка, зажав карандаш в кулачке, малюя круги, овалы решился бы её изобразить. Но это однозначно крыса - вытянутая мордочка, встопорщившиеся усы, круглые уши, длинный голый хвост. А это? Длиннющая шея, голенастые ноги... Жираф! Вот из мешанины линий проглядывает что-то похожее на бегемота.
Поворачиваюсь к девчонке, мертвея лицом. Вчерашние воспоминания полувековой давности, которые должны были быть погребены на дне забвения, яркие, цветные, явились во сне не случайно. Но это невозможно!
Я кричу, с кем-то дерусь, пытаюсь догнать. И вдруг оказываюсь на тропинке, ведущей к Полигону вместе с Историком и Механиком. До места ещё минут пять, идём не спеша, разговор о коварстве Попечителя, о подтвердившихся слухах каннибализма.
Но теперь у нас козырь в рукаве. Теперь мы отыграемся. Историк то и дело обнимает меня за плечо, смеётся. Историк тоже доволен - волосы на голове торчат иголками - сияет как ёжик после бани. Потом оказывается, что говорю я один, напарники слушают, не перебивая. У меня в руках стопка рисунков. Я выдёргиваю один за другим, как карты из колоды, показываю спутникам, объясняю, втолковываю. О балеарских наёмниках, которые в рядах легионов, крушили врагов Рима, о преимуществах пращи над луком и дротиком.
Луна просвечивает сквозь кроны, где-то ухает сова. Мы наконец выходим на открытое пространство, очищенное от деревьев, пней и застываем на месте.
Когда триста молодых людей бегают, прыгают или приседают, разминая мышцы, крутят пращами круги и петли, смеются, ругаются и вдобавок потеют - будоражат впечатление. Ко мне приближается Воевода, интересуется, нужны ли мне копии рисунков, которые я отдал ему прошлым вечером. Я заверяю, что может оставить их себе. Увиденное впечатляет. Прошла всего ночь, а кажется - будто неделя.
Затем появляется пара стриженых мальчишек - младшие подмастерья. Отклонив туловища назад, они с трудом удерживают перед собой края провисающих фартуков. Мы расступаемся и перед нами ссыпают две горки "жёлудей", как их здесь полюбовно называют. Приходится прикинуться знатоками - щупаем их, подбрасываем на ладони, цокаем языками. На паре ядер я замечаю выцарапанные пожелания. Адресатам обещают оторвать башку, выбить глаза и оторвать яйца, а Историк, посмеиваясь, показывает оттиснутый на свинце детородный орган - не щедевр, но узнаваемо.
Мы пожимаем руки Воеводе, трепем за вихры мальчишек...
Рывком сажусь на постели. Часы показывают пять вечера. Шторы на окнах, но солнечный свет всё равно пробивает. Можно и нужно ещё поспать. Девчонка сидит склонившись, рука движется быстро и уверенно, но внезапно замирает. Рисовальщица, мелькает в голове. Точно, буду пока называть её так. Она словно почувствовала или услышала, как изменилось моё дыхание - поворачивает голову. Из-за света лица не видно, смутный овал, но уверен, она разглядывает меня.
Обычно сплю раздетый, любая вещь на теле помеха для сна. Встаю, рефлекторно тяну простыню, чтобы прикрыться и почти со злостью отбрасываю - идиот, она не морлок, запомни уже, плевать ей на то, что у тебя там болтается... Подхожу, встаю рядом, почти касаясь, гляжу на рисунки. Практически уверен, что там увижу.
Рисунок пращи. Схематически точный. Ниже показано, как пальцы плетут ремешки. Следующий - две фигурки юношей, первая вращает пращу над головой, вторая вдоль туловища. На следующем листе изображена кисть руки и рядом для масштаба "жёлуди". Каким-то образом я знаю, что снаряды отлиты из свинца, каменные и глиняные летят не так далеко и обладают меньшей убойной силой. Из-под стопки выглядывает лист, где я, Механик и Историк, стоим в окружении мальчишек подмастерьев...
Словно бьёт током. Нежное касание пальцев моих бёдер. Меня разворачивают от стола. Сдвинув стул назад, Рисовальщица опускается на колени, смотрит снизу вверх, губы приоткрыты, кажется что-то шепчет. Лица не видно, сейчас в полумраке, она совсем не похожа на сородичей. В паху разливается забытое томление. Девчонка берёт мои руки в свои, кладёт себе на грудь и я ощущаю, как напряглись и увлажнились её соски. Она успокаивает мои сомнение и подступающий страх улыбкой, наклоняется.
Проснувшись, смотрю на её лицо. Оно так близко, что видна каждая ресница, и капелька заснувшей слезы посверкивает, подобно алмазной крошке.
Ночь за окном. Плещу водой в лицо, ловлю вилкой бобы, путаюсь в рукавах и штанинах. Вопросы "как", "почему" плетутся за мной из комнаты в комнату, пытаясь сбить с толку, навести плетень на плетень и вывести из себя. Всему есть своё объяснение, отбиваюсь я, мокрый валежник не загорится, пока не подсушишь, не найдёшь щепу и не найдёшь надёжное укрытие от дождя и ветра. Мы не знаем о них ничего, они же, похоже, читают нас как открытые книги. Знаю одно, похоже я первый отнёсся к кому-то из них по-морлочьи. Может это и вернуло её к жизни? Забота, внимание и...
Собрав рисунки в папку, завязываю тесёмки и оборачиваюсь. Понять и простить? Ну уж нет. Жрите себя сами в своих Высоких замках.
За десять минут клеть поднимает меня на поверхность. Среди кустов рододендронов, под сенью раскидистых дубов-колдунов, Воевода с парой любопытствующих пацанов поджидает меня на тропинке, ведущей к Полигону. Увидев содержимое папки, вцепляется в листы, подобно охотничьему псу, взявшему лисий след.
- Ох и закостенел же ты братец. Суставы совсем не гнутся. - Механик стоит за спиной ждуна и потея, с видимым трудом пытается крутить его рукой вперёд-назад. - Это мы с тобой шьём, понимаешь? Крутим ручку швейной машинки. - Механик дотягивается пальцами до кисти его левой и повторяет движения уже двумя руками. - А вот теперь крутим ворот, чтобы поднять воду из колодца. Без водицы никак. Усекаешь? Так, ноги мы твои проработали. Ходить сможешь.
Чтобы ждун ненароком не грохнулся оземь, я подпираю очередное, уже седьмое, тело гиганта спереди. Кабы мы не догадались набросить на их голые плечи, лишённые шерсти, рабочие робы, сии цирковые номера не прошли бы столь гладко.
- Отпустив последнего "атлета" к своим, мы бессильно возлежим в креслах. Рисовальщица стоит в окружении рослых и старших товарищей. Кто знает, может они её братья. Любопытно на них смотреть, как они оживают, сбрасывают "кожуру деревянных чурок". Они явно общаются. Поворачивают головы, смотрят в глаза, хотя рта никто не открывает.
- Нам бы так, - с завистью замечает Механик. - Сколько бы проблем решалось разом. Да к ним бы и предпосылок не возникало. Когда каждый может заглянуть к другому в голову.
- Представляешь, им не надо лгать, заискивать, обманывать. Ты не сможешь убить или задумать измену.
Рисовальщица подходит, садится между нами скрестив ноги:
- Мы слишком долго спали, - переводит взгляд с меня на Механика. - Так долго, что разучились жить. Если бы не вы.
- Мы бы до сих пор считали вас мертвяками, - по-простому шутит Механик.
Улыбнувшись шутке, она вновь обращается ко мне:
- Наше поколение умеет воспринимать мысли, но не так, как вам кажется. Твои же мысли, Мастер, я и впрямь читаю как открытую книгу, - лицо её покрывается румянцем. - Они пробудили меня от спячки, и я не могла не помочь, не ответить тебе тем же, и нарисовала твои сны и догадки на Военном совете.
- Знаю.
Такая молодая и безмерно мудрая, Рисовальщица берёт наши с Механиком ладони и прикладывает к своим щекам:
- Не сомневайтесь. Когда вы будете умирать, мы пойдём за вами.
И опять решётка Исповедальни. На этот раз Попечители на нашей стороне.
- Наши противники, - шипит сетка, - серьёзно настроены. В ассортименте их вооружения появятся убийственные новшества и нежданные помощники.
- Разумеется, нам будет чем ответить агрессору? - с сарказмом интересуется Историк.
- Наш моральный дух как никогда на высоте. Мы сбросим противника с холмов и они разбегутся, поджав хвосты.
- Как в прошлый раз, когда наших спящих бойцов закидали факелами? - уточняю.
- Возмездие наказывает провинившихся. Не меняйте тему. Итак, никаких вбитых в землю колышков, ям-ловушек. Это понятно?
- Понятно.
- Никаких новшеств с пиками и луками. И без факелов.
- Факелы-то почему нельзя? - недоумевает Механик. - Раз их использовали против нас, имеем право ответить тем же.
- У вас нет прав. Есть следование инструкциям. Мы решаем, что можно, чего нельзя.
Мы даже не переглядываемся. Зачем ломать комедию.
В тот же вечер на опушку леса высыпали поджигатели. Чиркая кресалами, они зажигают обмазанные нефтью факелы и, победно гукая, полушагом-полубегом, двигаются в атаку. Следом торопятся Добиватели и Потрошители. В руках цепи, ремни, железные прутья, молоты, ножи.
Я поворачиваюсь к Историку:
- Ты же плохо видишь? У них там, похоже, Литейщики затесались.
- Красные? - поднимает на меня брови.
- У кого монтировки и латунные биты? - встревает Механик, скаля зубы. - Они самые. Почуяли откуда ветер дует.
- Необъяснимо - прежде бывало мы с Серыми заодно бились против Красных, а тут замирились, с чего бы?
Но тут в дело вступают стрельцы-молодцы. Убийственный град обрушивается с неба. Факельщики валятся снопами, поджигая друг друга. Кого не убило ядро, сгорают в пламени - катаются по земле, орут, воют от боли и зовут на помощь.
Матёрые, мужики за сорок, с разбитыми от постоянных драк кулаками-кувалдами, пытаются отбивать летящие градом ядра, но не преуспевают, тогда похватав оружие в пасти, падают на четвереньки и по-звериному, волчьей стаей, несутся на обидчиков.
Пращники вместо того, чтобы рассредоточиться и встать в задних рядах, позади наших Стукачей и Вырезателей, большей частью толпятся на Лысом пупе - обтёсанным ветром и дождями холме, возвышающимся над местностью метров на двадцать. Пацанам кажется: тут-то нас хрен достанешь. Они оскорбительно свистят, вертят задницами, трясут мошонками.
Как только враги обступают холм и ползут вверх, пращники замолкают, в отчаянии сбрасывая на них свои метательные снаряды руками. Но на таком расстоянии небольшие "жёлуди" не могут причинить серьёзного вреда. Когда пращникам начинают крошить черепа и вспарывать животы, они визжат как дети.
Мы таки берём вверх. Уже в полночь парни доскребают ложками днища выданных по случаю победы консервов. Кто точит ножи, кто примеряется хватом к рогатине или дубине, другие проверяют ремни на груди - надёжно ли висят грудные пластины. Некоторые обзавелись теми самыми хвалёными битами. Раненые матерятся, охают, кряхтят, им залечивают раны и увещевают на будущее. Лучшим от советов будущее не кажется. Неудачников заворачивают в мешки и отправляют попутками на расходные склады. Из пращников выжило пятеро. Они не радуются спасению, не горюют по мёртвым товарищам. Кажется, они тоже умерли, только пытаются выглядеть живыми.
- Ох и наваляем, - мечтательно закатывает глаза газовщик Джонсон, похлопывая обрезком водопроводной трубы себя по ладони.
К предстоящей драке он подготовился по-серьёзному: куски амортизационной резины на голове, туловище и на ногах до колен, обмотанные эластичными бинтами, стянутые дополнительными стежками мамками, сёстрами и боевыми подругами. Стандартный набор. Так выглядит наше ополчение с некоторыми индивидуальными предпочтениями. Кто-то мог затянуть поверх ремни, повязать стиральные доски: спереди и сзади. Воображение не возбранялось. Главное - добежать до супостата, свалить с ног и получить сатисфакцию.
- Не забывай, мы не каннибалы. Мы палачи справедливости. Кишечник Клааса ещё не стучит в наш желудок. - Поучающе поднимаю я палец. Хотя кому теперь нужны мои поучения, призывы к осторожности, к уважению раскаявшимся пленным? Наше воинство в буквальном смысле озверело и взалкало крови. - А теперь возвращайся на свой участок. Ты ведь старший? Вот и проверь свою команду лично. Оружие, защиту, боевой дух. Зубы почистите.
Глаза у Газовщика победно сверкают:
- Служу Белому братству! - разворачивается и грузно удаляется.
Мы с Историком стоим, глядя вслед. Та же тропинка, ведущая к Полигону, одинокая фигура окаменевшего Сфинкса с поникшими крыльями за вересковой пустошью. Ощетинившаяся башнями, вымпелами громада Высокого замка за высохшим руслом Темзы, перекинувшая решетчатый мост на наш берег. Ночь чиста, звёзды искристы. Охранники, следующие за нами по пятам, застыли гаргульями. Глаза в точку, перепоясаны крест накрест ремнями, на груди-спине кожаная плетёнка и окопный нож-штык в ножнах у сердца.
- Молодёжь быстро вспомнит, что такое классовая борьба, - успокаивает Историк. - Штольни, шахты, колодцы и Высокие замки - это реальность, в которой они родились и за которую положат головы на плахи. Вы с Механиком оказались правы - Попечители не те, кем мы их себе представляли. Возможно они потомки тех, на кого горбатились наши далёкие предки. Может они и есть те самые Элои. По какой-то причине они же прячут лица. Кстати, ты в курсе чем заняты твои ждуны в тисовой роще? Что-то рубят, строгают. Наши пацаны там ночами напролёт ошиваются. И Механик с ними.
Пожимаю плечами:
- Думаю, собираются умереть за нас. И они не ждуны. - Кладу руку на плечо старому другу. - Они морлоки. Такие же как мы.
- У них пики - заголосило в сотню испуганных голосов и над полем зависает, прерываемая лишь посвистом ветра, оторопелая тишина.
- Они надели шлемы и щиты! - вторило эхом по рядам и вернулось криками отчаяния. - Они пускают стрелы. Смерть нам!
Чёрные трещины окопов зашевелились. Маленькие фигурки вскарабкиваются на насыпи, скатываются по другую сторону и, семеня лапками, бегут-бегут прочь. Уже через пару минут наши доблестные бойцы драпают во все лопатки. Наблюдать как у "зомби" на бегу разматываются бинты, отлетают во все стороны как бы куски почерневшей сгнившей плоти, было бы забавно. И над тем как падают, поднимаются на карачки и снова валятся те, кто запутался в размотанных по земле полосах ткани; застрял или повис среди кустов, можно было бы поизгаляться в сочинении баек, если бы не Серые - те самые, чьи кишки мы собирались наматывать на рогатины. Серые двигаются цепями с интервалом в три шага, неспешной рысью. Они возвращаются к себе домой. В те самые туннели, шахты, забои, которые знают как свои пять пальцев. И конечно, Серых ждёт тепло, сытая еда, горячий глинтвейн и ласки чужих подруг, сестёр и матерей.
- Кто не Серый, тот в котёл, - несётся протяжное над приближающимися цепями, уже можно различить кое-где знакомые лица. Братья Водопроводчики, малой и постарше, их папаню я таскал на загривке, а он, поганец, колотил меня пятками по рёбрам. Вырос, построил одну из лучших сливных канализаций в семирядье.
Слева, во втором ряду Путеец - мастер каких поискать. Исходил тысячу километров путей, сколько же простучал-проверил-заменил шпал, рельсов и балласта. Прячет глаза к земле, руки опущены. Ну же, посмотри на меня, будь морлоком. Вон ещё - бывшие товарищи по работе, приятели сыновей, внуки и просто знакомые. А следом за ними старики, те, с кем по молодости за одними девками ухлёстывали, тормозную жидкость с Химиками в ретортах дистиллировали. И что теперь? Злорадные ухмылки, два-три жёлтых зуба на ощеренную пасть, налитые кровью до черноты глаза?
Мерзость и отвращение стреножат ноги. Тоска в груди, путаница в голове. Как такое случилось? Мы были они, а они были нами.
- В котёл, в котёл, в котёл, - поднимаются и опадают воздетые кулаки.
Двадцать метров, пятнадцать. Серые нарушают строй и бегут. Кажется, они смотрят только на меня, стоящего в полный рост. Их взгляды. Они пришпиливают меня к пустоте, и я цепенею, не в силах пошевельнуться...
И опять мы выстояли. Хотя уже казалось. Обернулись на крик наши паникёры-всепропальщики, углядели - стоит старый морлок на холме, накренился дряхлым тополем, одинокий как перст - скрестил руки на груди и смотрит как карабкаются к нему враги. Засвистели, заулюлюкали. Из отступающей бегущей толпы превратились в воинство, кинулись назад лавиной. Где только прыти, ярости столько набрали? Смели, опрокинули. Не остановили их ни копья длинные, ни щиты крепкие, ни стрелы перелётные. Били, топтали, крушили.
Со стороны Высокого замка раздаётся протяжный скрип. Ворота Замка распахиваются, и в проёме появляется гарцующая группа всадников. Высокие белые султаны на на по-птичьи клювастых шлемах, пластинчатые панцири, кольчужные попоны. Кони хрипят, бьют копытами. На моё плечо ложится ладонь - Рисовальщица, и рядом её молчаливые старшие братья. В руках высоченные тисовые луки, в колчанах стрелы. Успели, справились. По склону холма нам в помощь бегут морлоки - молча, неотвратимо. Мальчишки, юноши с горящими глазами, в чёрных туниках, скрывающих белую шерсть, и каждый сжимает в руке такой же лук...
- Кто же вы такие? - в очередной раз мучаю себя вопросом, глядя на возносящиеся в гордыни стены и шпили Замка. - Что за морлоки, если убиваете и жрёте себе подобных? И почему скрываете лица?
- Они крысы, - отвечает из-за спины Рисовальщица. - Большие, злобные, мстительные крысы. А когда-то вы и они были людьми. Как мы.
Эта кавалькада, что мчится в пыли и ржании лошадей, готовится убить меня и тех, кто мне дорог, что стоят цепью сжав зубы и кулаки. Они собираются поднять нас на пики, отсечь головы палашами, вспороть животы. Это мой выбор - стоять на холме на виду, подсвеченный луной в спину. И раз уж я и мои товарищи справа, и слева, и позади - тоже тут, мы сделаем всё, чтобы возомнившие о себе господами, начали падать под копыта своих же лошадей и под тела остальных недогоспод. Мы как колья, вбитые остриями навстречу вашей спеси и убеждениям. Здесь и сейчас вы пожнёте смерть, которую посеяли.