Он уже больше часа слушал сидящего напротив врача в расстегнутом белом халате и все не мог до конца осознать услышанное. Спокойные, ровные фразы медика не укладывались у него в голове, они крутились в стремительном водовороте, все быстрее и быстрее, и лишь изредка в воронке этого водоворота мелькали отдельные непонятные слова: "третья импульсная", "зубец Т", "новые способности", "новые возможности"...
Хотя нет, все он прекрасно понимал, все он понял почти сразу, когда вошел в этот кабинет с разрисованными цветочками стенами, так непохожий на кабинеты других исследовательских институтов! Понимал, но не хотел понимать - и поэтому не позволял себе сформулировать вслух то, что ему предлагали. Но молчать до бесконечности, делая вид, что не тебе ничего не ясно, было невозможно, и Анатолий чувствовал, что через несколько мгновений ему придется дать врачу ответ.
Так и случилось. Повторив свое объяснение еще раз, собеседник художника замолчал и выжидающе уставился ему в глаза. Шныров продолжал сидеть молча, изо всех сил стараясь не отвести взгляд.
- Вы можете подумать над нашим предложением, - снова заговорил врач. - Во времени вас никто не ограничивает, думайте, сколько угодно. Я бы только не советовал вам говорить об этом с родными. Вы ведь женаты и у вас трое детей, так? Они будут вас отговаривать.
- А сами они... их вы не проверяли? - заговорил, наконец, Анатолий.
- Нет, - покачал головой врач. - В смысле, да, проверяли. Но у них третьей импульсной не обнаружено.
Шныров кивнул, и в кабинете снова воцарилось молчание. За окном дул сильный ветер, и солнце то скрывалось за облаками, то снова заливало все вокруг золотым светом. Нарисованные на бледно-зеленой стене цветы то тускнели, то снова становились яркими - красными, фиолетовыми, бирюзовыми...
- Ну так... что? - голос врача звучал теперь неуверенно. Все предыдущие люди, которым он рассказывал правду об их отличии от других, реагировали иначе. В первый момент они пугались, но потом в них быстро пробуждался интерес к предстоящим переменам в жизни. А этот сидящий перед ним не слишком известный художник все колебался, все медлил...
- Ну... - Анатолий глубоко вздохнул и поднялся со стула. - Ваше предложение, конечно, очень заманчиво, но я вынужден от него отказаться.
- Не торопитесь, - осторожно возразил врач. - Лучше обдумайте все как следует, в спокойной обстановке. Вы, мне кажется, еще не до конца поняли...
- Я все понял, - Шныров подошел к двери, такой же нежно-зеленой, как и стены, и взялся за холодную металлическую ручку. - У меня действительно есть жена и трое детей. А еще я люблю писать картины. И главное - я сегодня в пять тридцать улетаю с Земли, и мне надо успеть в космопорт.
Он вышел, не до конца закрыв за собой дверь. Сквозняк распахнул ее еще шире, и врач, недовольно смотревший на стул, где только что сидел человек, не пожелавший стать люденом, чуть заметно повел бровью. Дверная ручка повернулась, а сама дверь медленно, почти без стука закрылась.
Асмодей Барро, 65 лет, холост, астроархеолог
Сколько раз он уже получал сполна за подслушивание чужих разговоров - и в детстве, и в сознательном возрасте! И вот опять не выдержал, остановился под дверью хозяйственного модуля, услышав голоса яростно выясняющих отношения коллег. Из-за чего это ребята опять ссорятся?
- Этот слизняк предал все! Всю науку, все наше дело!!! - разорялся специалист по ископаемым беспозвоночным Иван. - Доченьку ему, видите ли, жалко, скучает она по нему, болеет без него, а здесь для нее климат слишком жаркий! Гнать таких из науки и вообще из приличного общества!!!
- Да ладно тебе, не хочет с нами работать - и не надо, не больно-то и хотелось, - чуть спокойнее возражал ему заместитель Асмодея Ренат. - Как-нибудь без него обойдемся!
- Да уж понятно, что обойдемся, только я бы этого так не оставил! - еще сильнее вспылил Иван. - Почему его просто так взяли и отпустили на Землю, почему не выгнали из института, не лишили всех наград?! Почему Асмодей такой мягкотелый?!
- А что он, по-твоему, должен был сделать? Расстрелять Исидора из скорчера?! Или может, не отпустить его, чтобы он волновался о своей дочке и запорол нам всю работу?
- Да хотя бы в морду ему дать! Или в лицо плюнуть. Или собрать всю группу и при всех сказать, что Исидор - трус! Чтобы все поняли, что бросать исследования из-за детей и прочих соплей - мерзость!!!
За дверью послышались какие-то глухие удары. Должно быть, Иван от избытка чувств колотил кулаком по первому подвернувшемуся под руку контейнеру для образцов или ящику с инструментами. Асмодей поднял руку, собираясь постучать, чтобы у спорщиков создалось впечатление, будто бы он только что подошел к двери и ничего не слышал, но потом передумал и резко дернул дверную ручку на себя.
- ...да хоть бы она вообще помирала - кто ему важнее, дочка или то, что мы здесь откопали?! - окончательно разошелся к тому времени его вспыльчивый коллега. Появившегося на пороге руководителя экспедиции он заметил не сразу - лишь после того, как Барро демонстративно кашлянул в кулак.
- Значит, вы, Иван, считаете Исидора трусом, потому что он испугался за своего ребенка? - спросил он спокойным и как будто бы даже дружелюбным тоном.
- Разумеется! - самоуверенно отозвался Иван, но, присмотревшись к начальнику, осекся. - А как же..?
- Я сегодня телепортируюсь на Землю, как вы знаете, у меня там один рейс забронирован, - все так же спокойно продолжил Асмодей. - Вы отправитесь со мной. Место прибытия у меня - космопорт Мирза-Чарле. До нашего института далековато, но вы можете нанять глайдер и долетите туда часа за три.
Взгляд Ивана стал сосредоточенным: он больше не думал о вышедшем из состава экспедиции товарище, он ждал, что начальник скажет, какое задание ему поручает.
- В институте поднимитесь в отдел кадров и напишете заявление об уходе, - закончил Асмодей и, развернувшись, шагнул обратно к двери. - Таким, как вы, в науке делать нечего. Да и не только в науке, - добавил он уже в коридоре.
Тереза Багровская, 60 лет, замужем, хирург, Оливия Кан, 60 лет, не замужем, психолог
В детстве они любили одеваться в яркие платья, одинакового фасона, но разного цвета: Оливия - в голубое, Тереза - в розовое. Позже, когда они стали старше, от таких легкомысленных нарядов пришлось, конечно, отказаться, но подруги все-таки сохранили верность своим любимым цветам. У одной из них всегда можно было увидеть какое-нибудь ярко-розовое украшение, а у другой - небесно-голубое.
Сейчас у Оливии на голове была лента цвета весеннего неба, а Тереза нервно теребила уголок светло-малинового шейного платка. В остальном же они были одеты почти одинаково - в форменные белые халаты.
- Я не знаю, что с ним делать, как к нему пробиться, - сбивчиво объясняла Тереза. - Уже все перепробовала, но он не хочет вообще никого видеть, не желает ни с кем разговаривать. Вся надежда на тебя!
Оливия молча кивала с сосредоточенным видом. Женщины шли по дорожке из пластиковых, под мрамор, плиток. Вокруг них пышно цвели кусты шиповника, над которыми, громко жужжа, неподвижно зависли в воздухе шмели.
- К нему вчера девушка прилетала, молодая совсем, - продолжала рассказывать Тереза. - Он, как ее увидел, оживился, навстречу пошел, я уж думала - все, теперь пойдет на поправку! А она, когда он ближе подошел, завизжала "На тебе кровь!" и бегом к глайдеру. Он долго ей вслед смотрел, а потом в палату вернулся...
- Если б я знала - ни за что бы ее не пустила!.. Хотя его ведь и другие сторонятся, как их ни переубеждай! Сама знаешь, как к этой профессии относятся... А уж к таким, как он...
Оливия еще раз понимающе кивнула и вдруг, посмотрев вперед, немного замедлила шаг. В десятке метров перед подругами на дорожку вышел из-за кустов невысокий человек.
- Да, это он, - шепотом ответила Тереза на вопросительный взгляд психолога.
Перед давними подругами стоял, опираясь на трость, молодой мужчина. Выглядел он лет на тридцать пять, но волосы у него на голове были абсолютно белыми. Заметив, что он не один на тропинке, мужчина отступил было назад, в кусты, но Оливия уже подходила к нему быстрым шагом, и по решительному выражению ее лица было ясно, что скрыться от нее пациенту не удастся.
- Здравствуйте, Рэй! - сказала она, догоняя седого пациента и протягивая ему руку. - Ведь это вы - Рэй Метелин, который вернулся с Саракша?
- Да... - пациент неуверенно пожал открытую ладонь женщины с голубой лентой и с удивлением посмотрел ей в глаза. Впервые после его возвращения на Землю на него смотрели, как на обычного человека, такого же, как все. Словно не было восьми лет на Саракше, не было той перестрелки, не было упавшего рядом с ним напарника! И тех, других, тоже падавших после каждого сделанного им выстрела... Может быть, эта женщина не знает, что он совершил? Но по ее взгляду Рэй понял: она знает все.
- Я знаю, что там было, - подтвердила его догадку Оливия, - и горжусь такими, как вы, прогрессоры.
Тереза смотрела на них издали и видела, как ее подруга бережно взяла прихрамывающего пациента под локоть и они медленно пошли по тропе вглубь санаторного парка.
Алексей Вязаницын, 55 лет, прогрессор
Они пробирались по заваленным обломками стен и проржавевшими остовами машин улицам почти три часа. Алексей шел впереди, показывая дорогу, Кимпа замыкал шествие, приглядывая, чтобы никто из их подопечных не отстал и не потерялся. А между ними ковыляли почти выбившиеся из сил жители планеты с неуместным названием Надежда. Старшему из них было шестнадцать лет, младшей - около пяти. Ее уже давно несли по очереди на руках остальные. Кимпа тоже порывался взять уставшую девочку, но Вязаницын запретил ему это. Руки у его помощника должны были быть свободными, чтобы в случае нападения других местных жителей он мог сразу дать им отпор.
Хотя выглядел Кимпа еще хуже, чем их с Алексеем юные спутники. В отличие от них, он был не совсем здоров: Вязаницын не знал, сколько лет его добровольному помощнику, но по некоторым его репликам понял, что он не старше тридцати, однако волосы его уже были наполовину седыми, а лицо избороздили глубокие морщины. Правда, старился Кимпа не так быстро, как большинство обитателей планеты, и у него был шанс прожить еще хотя бы лет десять. А может, и больше - это уже генетики на Земле смогут сказать точно. Если, конечно, их группа сможет пересечь разгромленный город, добраться до корабля и прилететь на Землю.
До корабля они добрались. Он стоял метрах в ста от границы мертвого города, и его гладкие блестящие металлические бока резко выделялись на фоне покрытых толстым слоем пыли развалин. Алексей ободряюще улыбнулся своим молодым спутникам, подошел вплотную к звездолету и дотронулся до его сверкающей поверхности. Она была холодной, но как только прогрессор прижал к ней ладонь, быстро начала теплеть, и по ней побежала едва заметная дрожь. А потом в сплошной металлической стене появилась щель, которая так же быстро начала расширяться, открывая беглецам вход на корабль.
Дети и подростки забирались внутрь в молчании. Некоторые медлили перед тем, как сделать последний шаг, оглядывались назад, поднимали голову, чтобы посмотреть напоследок на оставленные позади руины или на звездное небо. Тяжело им будет привыкать к новой жизни, внезапно особенно ясно осознал Вязаницын. Но на Надежде у них не было бы никакой жизни в принципе...
Последний из мальчишек поднялся на корабль, и Алексей позволил себе облегченно вздохнуть.
- Ну, все! Можно сказать, мы уже почти дома, - улыбнулся он Кимпе и мотнул головой в сторону входа. - Давай, заходи!
Однако Кимпа, вместо того, чтобы последовать за своими соотечественниками, внезапно замялся и сделал шаг назад.
- Алек, не надо... - пробормотал он, качая головой. - Я не полечу.
- Ты чего это? - Вязаницын даже не сразу понял, что имеет в виду его друг. - Как это - не полетишь? Почему?
Кимпа молча отвел глаза в сторону.
- У тебя здесь кто-то еще остался? - принялся допытываться Алексей. - Кто-то больной, состарившийся? Почему же ты сразу не сказал?! Давай за ними вернемся!
- Нет, - житель Надежды замотал головой более энергично. - У меня никого здесь больше нет. Но... зачем мне лететь с тобой? Они, - он махнул рукой в сторону корабля, - еще маленькие, они вырастут, у них много чего в будущем. А у меня что есть? Я с тобой шел, чтобы их, маленьких, довести, чтобы им подарить будущее! Ради них, не ради себя...
- Так, все ясно, - вздохнул прогрессор. Времени на объяснения и переубеждения Кимпы у него не было, поэтому он просто схватил своего друга за запястье, привычным движением заломил ему руку за спину и, не обращая внимания на возмущенный вопль товарища, потащил его к проему в стенке корабля, из которого выглядывали любопытные детские лица. Кимпа был очень худым и достаточно ослабевшим, так что запихнуть его внутрь не составило особого труда.
Когда они уже взлетали с Надежды и Кимпа перестал ругаться, Алексей рассчитал время прилета на Землю и довольно хмыкнул: у него был шанс не опоздать на нужный ему рейс.
Эжени Ламондуа, 57 лет, не замужем, воспитательница
День был пасмурным и холодным. "Не иначе, на климатической станции какие-то проблемы", - решила Эжени, выглянув в окно, и громко сказала своим заканчивавшим завтрак воспитанницам:
- Давайте сегодня дома поиграем. На прогулке нас может дождь намочить.
Семеро пятилетних девочек согласно закивали аккуратно причесанными головками. Им тоже не хотелось тепло одеваться и выходить на промозглый холод. Эжени, глядя на них, в очередной раз подумала о том, как ей повезло и как не повезло ее коллегам-мужчинам, работающим с мальчиками. Их-то подопечных плохой погодой не напугаешь, они захотят гулять и в дождь, и в грозу! Ее же девочки, быстро убрав за собой посуду, заспешили в игровую комнату, радостно предвкушая игру с куклами.
Как всегда в такие дни, воспитательница уселась за свой стол в углу игровой и сделала вид, что полностью погружена в какие-то важные и совершенно не интересные детям бумаги. На самом же деле она незаметно следила за воспитанницами, и на лежащих перед ней листах то и дело появлялись пометки: "Гале нравится наряжать кукол - очень хороший вкус", "Лейла украшает кукольные домики - способность к дизайну", "Милдред разыгрывает с куклами разные приключенческие истории - литературный талант?"
А девочки играли. Куклы жили в уютных домиках, ходили друг к другу в гости, попадали то в смешные, то в опасные ситуации, а их хозяйки придумывали им все новые дела. Казалось, вся группа Эжени увлечена игрой и полностью забыла о существовании воспитательницы. Но спустя некоторое время одна из девочек отвлеклась от игры и направилась в угол к столу Эжени.
- Скажите, пожалуйста, а сколько сейчас времени? - спросила она, приподнимаясь на цыпочки и пытаясь разглядеть стоящие на столе часы.
- Без пятнадцати двенадцать, Ника, - ответила воспитательница и ласково провела рукой по мягким светло-русым волосам девочки. Та придвинулась к Эжени еще ближе, делая вид, что хочет лучше рассмотреть циферблат часов и прижимаясь к ее плечу. А Эжени, понимающе улыбнувшись, стала гладить воспитанницу по голове и спине.
Потом Ника убежала играть обратно к своим подругам, а через пару минут к воспитательнице подошла другая девочка. Ей хотелось узнать, улучшится ли погода к вечеру и можно ли будет пойти гулять перед ужином, и она тоже тесно прижалась к Эжени, а потом минут пять молча стояла у ее стола, пока та ее гладила.
Следующей к воспитательнице подошла обладательница богатого воображения по имени Милдред. За ней - любительница нарядов Галя. Эжени обнимала и ласкала всех девочек по очереди и улыбалась. Ей только было немного жаль, что вечером, после ужина, она должна будет на несколько дней улететь с Земли, покинув своих любимиц. Утешало воспитательницу лишь то, что вскоре она к ним вернется.
Люсьен Ламондуа, 61 год, профессор, доктор педагогически наук
Он стоял за кафедрой перед огромным, в два десятка рядов, амфитеатром, и его голос, усиленный микрофоном, с легкостью заполнял помещение, скрывая шепот слушателей и шелест бумаги. На него смотрело несколько сотен человек, но сам он старался не приглядываться к слушателям, чтобы не отвлекаться. Ему и так было неуютно выступать перед такой многочисленной аудиторией.
Они слушали его речь, не опуская заинтересованных глаз. Воспитатели и учителя, преподаватели педагогических вузов и их студенты, молодые и старые, мужчины и женщины... Некоторые смотрели на оратора неодобрительно, некоторые - наоборот, согласно кивали после каждой его фразы, некоторые торопливо конспектировали лекцию в тетради и блокноты.
- ...результаты этих исследований показывают, что дети, которые воспитывались в семьях, легче ориентируются в выборе профессии и реже обращаются к психологам за советами, касающимися личной жизни или дружбы, - разносился по аудитории голос докладчика. - Кроме того, такие дети показали более высокие результаты в тестах на обычный и эмоциональный интеллект, абстрактное мышление и воображение. А еще большинство из них лучше понимали других людей, показывали очень высокую способность к сопереживанию. Таким образом, очевидно, что существующая система воспитания детей в интернатах не дает ребенку развиться в полной мере, в то время как воспитание в семье...
Краем глаза Люсьен заметил, что еще несколько слушателей в первых рядах достали блокноты и принялись делать в них какие-то пометки. "После лекции наверняка будет куча вопросов! - вздохнул он про себя, делая паузу. - Успеть бы вовремя закончить, а то ведь на звездолет опоздаю!"
Эпилог
Пассажиры севшего на экваторе звездолета выходили из него по одному, не разговаривая друг с другом и задумчиво глядя по сторонам. Во время полета они оживленно болтали, радуясь встрече после долгой разлуки, но теперь каждый был погружен в свои собственные давние воспоминания. Каждому при взгляде на горизонт на мгновение казалось, что над ним опять, так же, как и пятьдесят лет назад, поднимается все выше огромная, непроницаемо-черная стена...
Большой молчаливой группой они вышли из космопорта и двинулись к возвышающемуся неподалеку от него монументу. Сделанный из местного белоснежного мрамора он казался огромной глыбой льда, непонятно как появившейся в самом жарком месте планеты среди буйно цветущей зелени. Глыбой в форме звездолета, вокруг которого стояло множество человеческих фигур: более высоких - в отдалении, а маленьких, детских - возле ведущего внутрь корабля трапа. Вокруг скульптуры лежали букеты цветов.
Многие из прилетевших тоже привезли с собой цветы и теперь аккуратно положили их к подножию памятника. Постепенно все они рассредоточились вокруг мраморного кольца людей, образовав еще одно, живое кольцо. Часть из них по-прежнему смотрели на небо - чисто-голубое, без единой тучки и без навсегда впечатавшихся им в память страшных черных стен. Другие остановили свой взгляд на каменном звездолете, вспоминая настоящий "Тариэль-2", на который их, маленьких и мало что понимающих, целую вечность назад поднимали на руках взрослые под руководством одного высокого человека со смешным носом. Того самого человека, который полвека назад принял самое доброе из всех возможных решений - и научил этому каждого из спасенных.