Аннотация: Для чего цепляться за жизнь, если всё равно умрёшь? Нет, жить стоит только, если надеешься найти средство не умирать никогда!
На пятый этаж сталинки пришлось подниматься пешком. Влад легко взлетел по лестнице молодыми ногами, Потоцкий без энтузиазма ковылял следом.
-- Не беги, у меня сегодня давление!
Его поразило, как привычно он это произнёс, хотя ещё совсем недавно в его домашней аптечке даже не было тонометра. Что ж, убеждал он себя, пора. Всё-таки, 56 лет!
Тяжело дыша, Потоцкий добрался, наконец, до верхней площадки, где его уже ждал сообщник.
-- Какая дверь?
-- Вот эта, направо.
Новоиспечённый гипертоник достал из кармана небольшой кожаный кейс с отмычками и чуть не уронил его: внезапно закружилась голова, он пошатнулся и схватился за стену.
"Перед пацаном неудобно... Стоит, ухмыляется, гадёныш! Ну, ничего, придёт ведь и твоё время..."
-- Романыч, убери крючки, у меня ключи есть.
-- Откуда?
-- Я у него позавчера из кармана свистнул.
-- А вот это зря. Если не дурак -- наверняка успел сменить замки. Ладно, давай открою...
-- Погоди.
Влад попробовал один ключ из связки, потом второй... Потоцкий чувствовал, что на него опять накатывает. Наверно, таблетки не годятся: схватил в аптеке первые попавшиеся. Значит, всё-таки придётся к врачу...
Сердце стучало как-то слишком, даже с учётом подъёма и ситуации. Это было неприятно. До сих пор он старался не обращать внимание внимания на знаки приближающейся старости, но дальше обманывать себя не получалось: дело идёт к финалу! Не от этой ли мысли у него в последнее время было так скверно на душе?
Он не хотел признаваться себе, что была у его тоски и другая причина. Из плавающего в воздухе ожидания, из носящихся повсюду слухов всё яснее складывалось ощущение: готовится кое-что похуже старости! Медицина теперь развивается как-то чересчур стремительно, и если там, в уже близкой, хоть и туманной дали, его не ждёт могила, если придётся столетиями жить с тяжким грузом всего, что он натворил за жизнь, -- вот это, пожалуй, будет пострашнее нарастающей немощи и неизбежной смерти!
Связка кончилась, у Влада остался последний ключ. Взломщики переглянулись: замков было два. Ну, логически, раз до сих пор ни один не подошёл, значит, и последний тоже не годится. А это очень плохо! Вместе с новыми замками обычно где-нибудь в укромном месте ставят камеру...
Потоцкий машинально потрогал закрывающую лицо чёрную трикотажную маску. Под ногами словно разверзалась какая-то яма: кто мог знать, что человеческая жизнь вдруг перестанет быть конечной?
-- Влад, он поменял... -- выдавил Потоцкий совершенно не то, чем были заняты сейчас его мысли.
-- Вижу... Давай ты!
Старший принялся было за работу и вдруг похолодел: настойчиво колотящееся в груди сердце начало явственно покалывать.
Он пробовал одёрнуть себя: мол, что за ерунда, не может быть. Но, изо всех сил стараясь не обращать внимания, чувствовал, что боль от этого только усиливается, пронзая ему рёбра на вдохе. В голове загудел колокол, появилось ощущение нереальности происходящего. И, наконец, наполняющая его чёрная, глухая тревога зажглась красным, светящимся ужасом.
Засунув руки в карманы, парень покачивался с пятки на носок, наблюдая, как пляшут отмычки в дрожащих морщинистых руках подельника. И зачем он только связался с этим стариканом?
Тот пыхтел над замком, на секунду задерживая дыхание и вновь с шумом выпуская воздух, с бровей из-под маски капал пот. Внезапно он бросил свои хрупкие инструменты болтаться в двери и откинулся к стене. Сорвал с головы маску, расстегнул куртку и, просунув под неё руку, схватился за сердце.
-- Плохо мне... На воздух надо...
Влад сплюнул себе под ноги, взял обмякшего мужчину за отворот и, глядя куда-то вверх и в сторону, равнодушно обронил:
-- Ты это нарочно? Другого времени не нашёл?
И, отпустив, резко добавил:
-- Ладно, вали, без тебя справлюсь.
Перебирая по стенке руками, пожилой добрался до лестничной клетки и, шатаясь, побрёл вниз.
А молодой, злой оттого, что придётся самому возиться с отмычками, метнулся за ним и, без всякой жалости, тряхнул ещё раз:
-- Только не вздумай такси сюда вызвать, а тем более скорую. Ковыляй потихонечку к остановке, понял?
-- Сердце у меня, Владик. Не дойду...
-- Романыч, я предупредил: подставишь меня -- тебе крышка.
Позже кто-то из жильцов рассказывал следователю, что видел мужчину, который прошёл через двор, болтаясь, как пьяный, и исчез за углом.
Майору Победоносцеву позвонили из кардиологии.
-- Георгий Васильевич, у нас тут человек поступил по скорой, жалобы на острую боль в груди. Но сердце в норме, так что вряд ли это наш клиент. Вот, думаю, не ваш ли? В кармане нашли подозрительную железку. Похоже на воровской инструмент, вроде ключа, только гладкий, без бороздок...
-- Да, это свёртыш. А как фамилия больного?
-- Потоцкий, Виктор Романович.
Старый знакомый, подумал майор.
-- Откуда его доставили?
-- На улице подобрали, в районе ТЭЦ.
Как тут было не вспомнить вчерашнее ограбление квартиры главного инженера теплосети?
-- Буду через полчаса. Глаз с него не спускайте пока что.
"Ну, вот и всё" -- сказал себе Потоцкий, увидев входящего в палату следователя. Они знали друг друга не первый год.
-- Здорово, Витя! А у меня для тебя сюрприз.
И Победоносцев протянул на ладони стальную болванку, которую ему передал врач.
-- Твоё? Да не бойся, я знаю, что ты в квартире не был. Дружка твоего задержали по горячим следам, так что рассказывай, как ты до больницы-то докатился? На записи видно, что вы повздорили...
-- Не было такого, гражданин следователь! Влад меня пару раз тряхнул, по-свойски. А больше ничего, врать не буду.
-- Тогда что же случилось?
-- Да чёрт его знает... Я уж почти собачку подцепил, и тут меня как прихватит!
Победоносцев усмехнулся.
-- Вовремя тебя бог уберёг!
"Шутник хренов! -- думал Потоцкий. -- Когда я теперь к богу-то попаду? Вот вопрос!"
-- А много выпили накануне?
-- Ничего я не пил... Куда мне, с таким сердцем?
Победоносцев внимательно посмотрел на Потоцкого.
-- А с каким таким сердцем? Доктор говорит, всё у тебя в норме.
-- Как в норме? -- не понял Потоцкий.
-- Здоров ты, понимаешь?
-- Та-ак, -- протянул Потоцкий, отворачиваясь к стене.
И вдруг вскинулся:
-- У меня вот здесь, -- он с силой хлопнул себя по груди, -- болит, понимаешь? Я ходить не могу, задыхаюсь. Что же мне теперь, помирать? Вор или нет, имею я право на медицинскую помощь?
Что-то тут не сходится, думал майор. Сердечники так не дёргаются. Да и одышки у Потоцкого он не заметил.
-- Имеешь, Виктор Романыч, конечно. А скажи, давно у тебя в груди пошаливать стало?
-- Да с месяц, наверно.
-- А как началось, не припомнишь?
Потоцкий задумался.
-- Нет, не помню. Хотя, погоди... Знаешь, когда меня впервые торкнуло? Вечером. Я тогда ещё новости смотрел, и там эту тему гоняли... Все сейчас об этом говорят... Про будущее бессмертие.
-- Ну, и?..
-- Сильно она меня зацепила. Задумался: как будем жить, и всё такое. Шутка ли -- не стареть? И вдруг чувствую -- нехорошо мне. Понятно, подустал. Мы с Владом как раз это дело готовили... Ну и, конечно, возраст. Я ещё подумал тогда: всё, пора завязывать, не гожусь я больше для прежней жизни...
Победоносцев напряжённо размышлял: что происходит? Один за другим идут однотипные случаи. Допросив Потоцкого, майор зашёл к заведующему отделением.
-- Так говорите, это не сердечный приступ?
-- Да какое там! Обычная психосоматика.
-- Хм. Как в прошлый раз...
-- Да в том-то и дело, что таких разов уже уйма была! Один за другим поступают. То у хулигана в драке сердце прихватило, то у напёрсточника на рынке рука отнялась, подозрение на инсульт. А недавно, помните, забрали прямо с переговоров этого, с полным чемоданом денег. В обморок упал! То ли дать пытался, то ли получить успел...
-- Да, конечно, тенденция... Но что здесь такого, если разобраться? Преступники -- тоже люди, они болеют, как и все... Тем более, -- усмехнулся Победоносцев, -- работа нервная, вот тебе и...
-- Возможно. Но вот что странно: ни в одном из этих криминальных случаев инфаркт, инсульт, сердечная недостаточность и прочие серьёзные диагнозы не подтвердились. Ни в одном, чувствуете?
-- Что же с ними было?
-- Вегетативный криз у всех. Я понимаю, вы не видите разницы. Поясню: это весьма неприятное, но практически безвредное для организма состояние. Его боятся только потому, что оно хорошо маскируется под различные сердечно-сосудистые патологии. Но если те вызваны необратимыми органическими нарушениями -- ломкость сосудов, тромбы -- то у вегетатики причина всегда только одна. Единственная!
-- Да говори уже!
-- Внутриличностный конфликт, Георгий Васильевич. Представьте, что вы чего-то сильно хотите и так же сильно запрещаете себе это.
Победоносцев тихонько пропел: "Вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил!"
-- Да, именно совесть. У рецидивистов! Вы понимаете, что это значит? Человек сорок лет воровал, мошенничал, и ничто его не пугало: ни тюрьма, ни возможность быть застреленным при задержании. А чего бояться? Жизнь всё равно конечна, не на нарах, так на диване помрёшь, какая разница? Зато жил, как герой, вволю себя потешил!
Веками преступников пугали тюрьмой, казнью, ну и божьим гневом, до кучи. И ничего не действовало!
И вот появилось новое пугало: грядущее бессмертие. Оно-то и оказалось самым страшным. Это что же, сосед мой, лох зарплатный, жить будет, а я, вор в законе, пулю получу при задержании -- и привет? В общем, бессмертизация отнимает у них опору. Теперь не всякая жизнь -- конечна, а только та, которую не берегут! Раньше и урку, и инженера одинаково ждала могила, так и зачем быть честным? Мораль? А кто её выдумал? Я на отнятые денежки поживу в своё удовольствие, а умирать и так всем придётся.
Теперь же, чем безопаснее твоя жизнь, тем вероятнее дожить до скорого появления таблетки от старости. И значит, всё перевернулось с ног на голову. Лохами стали те, кто занят опасным делом. Вор погибнет, не доживёт до открытия механизмов отмены старения, а инженер будет жить ещё неизвестно сколько и потешаться над тем, кто нарушал закон.
Преступнику это невыносимо: ни удаль, ни смелость его никого теперь не восхищает. Не даёт ему ощущения власти!
Вот они и крутятся, как ужи на сковородке. Естественно, изменить весь строй своей личности они не могут, у них вся физиология, все рефлексы настроены на антиобщественное поведение. Но и удовольствия прежнего от противопоставления себя обществу они уже никогда не получат. Ты уже не Робин Гуд, ты -- чмо, которое умрёт в тюрьме от туберкулёза, а те, кого ты презирал, меж тем дождутся отмены старения и продолжат жить!
Вот их и колбасит вегетативными кризами. Они и сами ничего не понимают, и даже если бы понимали, сделать ничего не смогли бы. Но трясёт их конкретно, сами видите!
-- Ладно, а подельник его, пацан этот, почему спокойно квартиру вскрыл?
-- Думаю так: против тех, кто не боится смерти, это не работает. А парень ещё молод. В юности мы не чувствуем, что жизнь конечна... Хотя, наверно, своеобразный "иммунитет" к психосоматике может идти не только от молодости, но и от убеждений...
-- Это каким же образом? -- не понял майор.
Врач снял очки, вроде бы, для того чтобы потереть пальцами уставшие глаза. Но профессиональная наблюдательность подсказала Георгию, что это была ловкая попытка скрыть от него какую-то эмоцию.
-- Ну, полагаю, верующие в загробное существование, по понятным причинам, не особо дорожат земной жизнью. По крайней мере, не должны, иначе какие же они верующие? Их "таблетка от старости" не привлекает, так чего им бояться умереть раньше времени?
У Георгия было странное чувство. Ему казалось, что собеседник сам жалеет, что нечаянно затронул эту тему. Он смотрел на белый халат заведующего отделением, на его руки хирурга, и всё это словно будило в нём какой-то вопрос. Но какой именно, майор так и не вспомнил.
Победоносцев вышел из кабинета и задумчиво направился по коридорам к выходу. Разговор о психологии преступников натолкнул его на размышления о ситуации в мире. Ведь причиной разгоравшегося экономического кризиса была всё та же "новая осторожность", которая вызывала невроз у нарушителей закона.
Полгода назад возле его дома начали возводить крытую спортивную арену. Под горой, у реки, на просторной огороженной площадке день ото дня всё больше щетинился арматурой остов громадного продолговатого сооружения, словно постепенно выкапываемый палеонтологами из земли скелет мезозойского звероящера.
И вот стройка начала постепенно замирать. Говорили, что то же самое происходит по всему городу, рабочих, вроде бы, не устраивал прежний уровень охраны труда. Монтажники отказывались подниматься на высоту больше двух метров. Невозможно было найти электриков, никто не соглашался работать под напряжением. Не хватало водителей грузовиков. Начались перебои со стройматериалами: добыча песка, щебня, изготовление и доставка кирпича, железобетонных плит и прочего -- всё это связано с тяжёлой техникой, а значит, таит опасность. Поначалу работников ещё как-то привлекали постоянно растущими зарплатами, но когда оклад экскаваторщика достиг уровня пилота авиалайнера, началось массовое свёртывание промышленного и гражданского строительства.
И вдруг майор понял, о чём собирался спросить у завотделением.
Он пошарил вокруг глазами. За стеклом в приёмном покое сидела девушка лет двадцати, симпатичная и строгая.
-- Майор Победоносцев. Скажите, вы давно здесь работаете?
-- Второй месяц. Вообще-то хотела пойти операционной сестрой...
-- Даже так? Но неужели вы не боитесь? Больница, острые предметы, угроза заражения...
Девушка улыбнулась.
-- Вы, очевидно, глобаливец?
Георгий пожал плечами.
-- Я -- полицейский. Так что же, разве из медицины теперь не бегут?
-- Одни убегают, другие остаются, как видите.
Заигравший в кармане майора телефон прервал их беседу. Впрочем, ему и так уже было понятно, что девушка -- верующая.
"Значит, и хладнокровие Влада могло быть следствием не только его молодости", -- подумал Георгий.
Спускаясь с больничного крыльца, он сказал в трубку:
-- Антон, можешь выдать мне маленькую тайну своего клиента? Он из богоман или глобаливцев?
Не найдя в просьбе следователя никакого подвоха, адвокат Влада честно ответил. Догадка Георгия подтвердилась.
"Итак, -- заключил Победоносцев, -- похоже, что богомане теперь составляют основной контингент не только в опасных профессиях, но и среди преступников".
Придя вечером со службы, майор, как обычно, включил телевизор. Пролистав несколько каналов с глуповатыми вечерними шоу, он остановился на одной из популярных в последнее время передач об иммортации. Эта тема всё больше занимала его, и Георгий решил хоть однажды досмотреть программу до конца.
-- По всему миру учёные заявляют, что стоят на пороге открытия метода, полностью, на клеточном уровне, останавливающего старение. Это повлечёт за собой глобальную бессмертизацию человечества. Начало её намечено на ближайшие 5 лет, то есть не позднее 2030 года. Вот что сообщил в своём интервью на прошлой неделе глава Российской академии наук.
Крепкий седой старик на экране энергично заявил:
-- Друзья, до бессмертия остаётся всего несколько лет. И чтобы дожить до него, надо во-первых, поддерживать своё здоровье, и, во-вторых, не погибнуть в результате несчастного случая!
Академик исчез с экрана. Телевизор продолжал бубнить:
-- Как известно, против бессмертизации активно выступает верующая часть населения Земли. Это -- последователи религии истлена, другое их название -- богомане. Напомним, что богомания (буквально: страсть к богу) -- это своего рода уникальное явление, первая в истории человечества действительно всемирная религия, сложившаяся в последние десятилетия. Когда глобализация стала стремительно улучшать жизнь людей, избавляя их от болезней, страданий и нравственных проблем, начался катастрофический отток верующих из всех конфессий.
Тогда лидеры главных мировых религий решились на отчаянный шаг. Они объединили остатки прежде существовавших культов перед лицом общего врага.
Этим врагом богомане считают идеологию глобаливцев, или "глобальных счастливцев", то есть, людей, заявляющих, что они счастливы жить в глобальном мире и верят в трансгуманистическое будущее человечества.
Богомания гордо именует себя истленом, поскольку её последователи не желают продлевать с помощью нанотехнологий своё существование в биологическом теле, веря, что главная жизнь наступит после смерти. "Не хотим процветать в этой жизни, а хотим поскорее истлеть в надежде на будущую" -- от этого лозунга первых богоман и пошло их самоназвание.
Истлен известен своей жёсткой дисциплиной во всех сферах жизни, включая семейные отношения, и рядовые богомане -- весьма законопослушные граждане. Однако внешне кроткие и доброжелательные, они перестают быть безобидными, если кто-нибудь задевает их религиозные чувства.
Грядущая бессмертизация уже вызвала в среде верующих массовые акции протеста. Особую опасность представляют группы радикально настроенных богоман, так называемые истленские террористы...
Последние слова ведущего вернули Георгия к мыслям о работе. В деле об ограблении главного инженера ТЭЦ всплыли новые подробности. В машинном зале обнаружили признаки подготовки теракта. Кто-то заблокировал куском арматуры автомат защиты турбины от разгона. Теперь при случайном падении энергопотребления в сети генератор, вращаясь свободнее, уменьшит нагрузку на вал, и обороты будут расти неконтролируемо, пока многотонный ротор не рассыплется под действием центробежной силы. В турбинном зале начнётся настоящее месиво. Оторванные лопасти в таких случаях пробивают стены и крышу, разлетаются на несколько километров. Рядом расположены цистерны со сжиженным газом и мазутом, которые будут буквально расстреляны осколками, несущимися со скоростью снаряда. От взрыва начнётся пожар, погибнут люди. Горящее топливо накроет город ядовитым облаком. Отключение тепла и энергии нарушит непрерывные технологические циклы на химзаводах, а это новые взрывы, отравленная река, эвакуация десятков тысяч жителей...
И главное, такую аварию легко списать на то, что энергетика сейчас буксует по всей стране, как из-за "новой осторожности", так и из-за перебоев с зарплатой. Сосед майора, работавший на ТЭЦ, жаловался, что людей у них оставалось уже чуть ли не втрое меньше положенного. Естественно, оборудование без присмотра постоянно выходило из строя...
Но дело в том, что отпечатки пальцев на арматуре принадлежали не кому иному, как Владиславу Белову, задержанному по обвинению в ограблении квартиры инженера. И его же лицо присутствовало на записи с тайного митинга богоман.
Майору требовалось узнать о террористах больше, чем можно было найти на официальных каналах, где крутилась только безопасная, проверенная на психическое здоровье информация. "Мир истлена", "Богомания над миром" -- всё это были официальные, чисто познавательные передачи для глобаливцев. Георгий знал, что сами верующие никогда их не смотрят. В отделе по борьбе с киберпреступлениями ему подготовили материалы с полулегальных ресурсов, где общались богомане.
Майор достал из портфеля флешку и вставил в порт монитора. Теленовости прервались загрузочным экраном и через несколько секунд пошло видео.
Это была запись встречи в тесном кругу истинно верующих на даче у патриарха Мефодия. Обычно лидер богоман выступал в полном облачении, и покрывающие его парча и бижутерия придавали речам патриарха особый смысл. Сейчас же он сидел в кресле, одетый в свитер и джинсы, отчего всё, что он говорил, напоминало бред сумасшедшего.
На стене висела картина: всадник пронзает копьём дракона, корчащегося под копытами коня. Странное, тонкое, как нить, орудие, тусклые краски, убогое, ограниченное мировосприятие...
По крайней мере, так показалось Георгию на первый взгляд.
-- Они больше не совершают преступлений, -- восклицал Мефодий, -- и всё из-за этой проклятой "новой осторожности"! Веками религия и философия, закон и полиция, поучения мудрецов и примеры святых силились исправить человека; людей пытались научить самоограничению, привить любовь к нравственному самосовершенствованию -- и всё без толку!
Мефодий всхлипнул.
-- Вы видите эти слёзы? Я плачу, ибо, единственное, что реально смогло улучшить человеческую природу -- это эгоизм и технологии! Теперь выгодно быть кротким и незлобивым, это увеличивает шансы на дожитие до бессмертизации, а она скоро станет возможной благодаря прогрессу! Не живому богу, а мёртвым, бесчувственным технологиям!
Он разразился рыданиями, продолжая говорить сквозь душившие его спазмы.
-- Это величайшее в истории крушение морали! Даже убийство пришедшего спасти нас бога не столь отвратительно, как то, что люди теперь становятся добрыми и любящими не в результате обуздания животных порывов, не в итоге работы над собой, а просто из эгоистических побуждений!..
О, горе, горе!..
Майор с досадой поморщился.
"Долго я ещё должен слушать эти проповеди? Помнится, говорили, что Белов засветился ближе к концу..."
Он немного перемотал.
-- Богомания всегда учила, -- продолжал Мефодий, -- что нравственные поступки -- источник вечной жизни на небе, но мир поверил в это только сейчас, соблазнившись бессмертием на земле...
Променять небо на землю! О, Господи, за что ты оставил нас?..
Пока мы лишь обещали, что праведники попадут в рай, учёные начали создавать технорай на земле. И вот уже люди толпами валят в праведники, чтобы попасть в него! Их убедило не красноречие проповедников, а логика науки, не сияние веры, а торжество технологий. Это неслыханное попирание духовных ценностей! И виновные должны понести наказание!
Говоривший жестом указал на картину. Георгий смотрел на изображение своего воинственного тёзки. И тут его поразила догадка. Раз он не боится носить оружие, раз продолжает работать в полиции, значит он, сам того не подозревая, является верующим! Ведь только искренне веруя, что будущая жизнь важнее этой, можно не бояться подвергать себя опасности накануне готовящейся бессмертизации!
Он никогда не размышлял слишком много о боге и религии. Слышал, конечно, это похожее на диагноз слово, которым теперь называют верующих. "Но, по большому счёту, -- думал Георгий, -- при чём тут богомания? Абсолютно любому человеку должна быть неприятна мысль, что мы сделаемся нравственным автоматически, по мере торжества технологий, а не в результате работы над собой!"
Победоносцев не догадывался, что автоматическая нравственность неприятна только тем, кто не признаёт, что живое ничем принципиально не отличается от неживого. Особым, высшим существом человека считают только скрытые или явные богомане, а истинные глобаливцы как раз радуются всему, что роднит их с камнем или машиной.
Наконец на экране показался тот, кого майор искал. Георгий остановил запись и увеличил изображение. Он явственно различил характерный профиль Влада: небольшой острый нос на длинном лице. А рядом с ним... Не может быть! Победоносцев узнал ту самую новенькую за стеклом, с которой перекинулся парой слов на выходе из больницы. Он задумался. А вдруг там, в темноте зала собрания, скрывается и лицо заведующего кардиологией?
На следующее утро он вызвал Белова на допрос.
-- Твои отпечатки нашли в машинном зале ТЭЦ. Признавайся, что ты на самом деле искал в квартире главного инженера?
Влад скривился в улыбке.
-- Вот только не надо шить мне терроризм, гражданин следователь! Я -- обычный вор...
-- Бесполезно, Владик.
Майор раскрыл ноутбук. На экране возник Мефодий.
-- Мы не допустим, чтобы безбожные глобаливцы веками наслаждались грехом в бессмертных телах! Нам нужны добровольцы, готовые, пусть даже ценой жизни, остановить вакханалию науки...
-- А теперь смотри внимательно. Узнаёшь?
Георгий остановил запись. На экране была чётко видна физиономия Влада. Тот поднял на него смеющиеся глаза:
-- Я отказываюсь отвечать. Можете так и записать в протокол. И прикажите отвести меня в камеру. Я... плохо себя чувствую!
На выходе из следственной комнаты Влад вдруг бросился на конвойного. Майор ожидал, что сейчас прогремит выстрел, и арестованный упадёт, но, вместо этого, боец высвободился и отступил, а Влад свободно выбежал в коридор. Высокий, крупный Победоносцев догнал его и не без труда скрутил сильного парня. Подоспевшие охранники надели наручники.
-- Почему не стрелял? -- гневно крикнул охраннику обычно невозмутимый Георгий. И вдруг у того началась рвота. Вегетативные кризы теперь настигали самых надёжных бойцов, прежде не один год работавших с преступниками.
-- Белова -- в камеру, -- велел майор охране. -- А этого -- ко мне на допрос.
Солдат был весь мокрый от пота. Он честно признался, что стрелять ему помешал приступ страха.
Победоносцев перебирал в уме других конвойных. Кто из них подведёт в следующий раз?
-- Теперь давайте сюда этого сукиного сына!
У Белова кровоточила разбитая рукоятью пистолета скула.
-- Зачем же ты, сволочь, спектакли устраиваешь?
-- Для вас специально, гражданин следователь.
-- Думал показать, какой ты смелый, бойца опозорить?
-- Нет, начальник. Я только хочу, чтобы до тебя дошло кое-что...
Он подался вперёд.
-- Сам-то понимаешь, почему не побоялся меня скрутить? Или всё ещё нет?
-- Оставьте нас одних, -- сухо велел майор конвою.
Влад бросил свою обычную развязность и заговорил уважительно.
-- Пойми, Георгий Василич, мы с тобой -- одной крови. Теперь повсюду самые активные люди -- это богомане. Даже преступники и полицейские. Верующие борются с верующими!
-- Да, только веры у нас разные...
-- Ошибаешься, и вера одна. В то, что есть кое-что поважнее жизни! Для тебя это -- закон и порядок...
-- А для тебя -- воровская удаль?
Влад молча оскалился.
"Впрочем, парень прав, -- думал майор. -- Ведь и ловко совершать преступления, и смело бороться с ними может только тот, кто не трясётся над собой, как глобаливцы..."
-- Они все -- просто лохи, -- продолжал Белов, -- испуганно сложили лапки в ожидании бессмертизации. И расслабятся не раньше, чем во всех опасных профессиях людей заменят роботами, а преступность полностью исчезнет...
Георгий задумчиво покачал головой:
-- Нет, и тогда ещё не расслабятся. Ведь надо будет ждать полного переноса сознания в неуничтожимую сущность!
Арестованный понизил голос:
-- А ты бы отпустил меня, начальник! Мы ведь с тобой теперь главные в этом мире, глобаливцы у нас вот где будут!
Он сжал крепкие кулаки.
-- Владик, у меня сын такой, как ты. Из шахты ушёл, не смог... Тоже лох, скажешь?
-- Не знаю, поговори с ним ещё разок, может, изменился. А если нет, зачем тебе такой сын? У глобаливцев нет будущего. Короче, давай к нам, Василич!
Несколько дней спустя Победоносцев беседовал с Филиппом в холле Центра адаптации. Сын с женой теперь часто проводили время на тренингах для глобаливцев. Учились бороться со страхами, напитывались "целебной уверенностью в скорой иммортации" .
-- Ну, как вы?
-- Да, в общем, терпимо. Маша, кстати, тоже не сегодня-завтра уволится, у неё такая же ерунда с нервами началась. Понятное дело, инфекционка... Пока живём на проценты. За столько лет в шахте успели скопить кое-что...
-- Что ж, и правильно! Слишком опасно, никаких денег не стоит. Может, к нам пойдёшь?
Филипп в раздумье пожал плечами.
-- Начни с дорожного инспектора, я сам когда-то...
-- Вряд ли он сможет, -- вмешался в беседу высокий бледнолицый человек лет сорока.
Говоривший представился:
-- Гуди Рокус, инструктор Центра и координатор городской общины глобаливцев.
Майор назвал себя. Рокус продолжал:
-- Понимаете, патрулировать, задерживать нарушителей, принуждать к соблюдению правил -- всё это из области насилия. А уверовавшие в скорую бессмертизацию к нему физически не способны. Ведь по сути неважно, зло ты совершаешь или добро. Любое насилие -- это риск ответных действий. Для глобаливца же нет ничего ценнее жизни и здоровья...
Георгий вспомнил свою недавнюю беседу с Беловым.
-- Получается, мир захватят верующие?
-- Если и так, то лишь на мгновение. В конце концов, мир захватит тишина. Люди сделаются чистым разумом, и очень скоро...
-- Но бесчувственные разумные существа -- это уже не люди!
-- И прекрасно! Ещё Ницше писал: человек -- это тот, кого следует превзойти. Нам пора понять, что мир устроен неправильно. И не только мир людей. Раз в жизни присутствуют боль и несчастье, значит, в чертежи мироздания вкралась ошибка. Тот, кто создавал законы природы, очевидно, не обладал достаточными знаниями и квалификацией. И неважно, что этот "кто-то" не существует, важно, что законы эти пора менять!
Если бы Вселенную проектировали глобаливцы, они не допустили бы, чтобы лев заживо пожирал антилопу. Зачем появляться живым, чувствующим существам, если они обречены страдать и гибнуть? Раз итог всему -- смерть и разрушение, надо было и населить всё вокруг одними только бесчувственными камнями.
-- И вы хотите этому поспособствовать? -- усмехнулся майор.
-- В пособничестве нет нужды, -- сообщил бледный Гуди. -- Нравится это кому-то или нет, наука уже приступила к расчеловечиванию, и до животных очередь тоже дойдёт. На наших собраниях мы лишь помогаем друг другу осознать необходимость этих перемен. Ведь всё, что ласкает наш слух, -- птичий щебет, стрекотание насекомых -- всё это воинственные крики бьющихся насмерть живых существ, беспощадно истребляющих друг друга. Рыба раз за разом мечет икру и, выполнив свой долг, становится чьей-то пищей; кошка каждый год приносит по нескольку выводков, истощается и тоже гибнет. Человек долгое время юн, слаб и глуп, потом наслаждается кратким мигом расцвета и сразу же начинает увядать. Полжизни он учится, чтобы стать мастером: школа, университет, аспирантура, молодой специалист, кандидат наук... А потом -- всего одно-два активных десятилетия, и приходит старость. И вот уже триумфатор разбит болезнью, из царя природы превратившись в её измученного раба, глупо вопрошающего кого-то мифического, за что ему эти страдания.
Слабый и униженный не может быть счастлив, зачем же ему быть вообще?! Чтобы в его киснущем сознании, словно плесень, поселилась идея бога как оправдание страданий? Но страдания не надо оправдывать, их надо уничтожить!
Мы привыкли, что один возраст жизни сменяется другим, нам кажется, иначе и быть не может. Но, на самом деле, ребёнок -- ещё не человек, а старик -- уже не он. Человек -- это победитель в расцвете сил, пришедший установить свои правила. И просто свинство, что расцвет этот достигается непомерным трудом и почти сразу заканчивается маразмом и смертью. Счастье должно доставаться даром и длиться вечно!
Гуди улыбнулся:
-- Ну, скажите, для чего цепляться за жизнь, если ты всё равно умрёшь? Нет, Георгий Васильевич, жить стоит только, если надеешься найти средство не умирать никогда!
Вы же слышали, что о наступлении новой эры уже объявлено официально? Естественно, поначалу далеко не всё пойдёт гладко. В мире ширится глобальный кризис, но, в конце концов, будут приняты необходимые меры, и жизнь начнёт налаживаться...
В продолжение монолога инструктора Георгий поглядывал на сына.
"Неужели он тоже исповедует эти безумные взгляды?"
Он ждал, что Филипп выразит своё отношение, но напрасно. Тот так и не проронил ни слова.
Победоносцев почувствовал себя лишним.
-- Мне пора, -- сказал он, наконец.
Ему никто не ответил. Майор молча повернулся и направился к выходу. Последним, что он услышал, были доносящиеся из зала слова:
-- Вот так до сих пор и был устроен мир: мучительно, прекрасно и... неправильно! И если мучение отнимается только вместе с красотой, значит, надо пожертвовать красками! Раз удовольствие может существовать только как понуждение к тяготам -- прочь и то, и другое! Пусть реальность станет чёрно-белой, лишь бы из неё навсегда ушло страдание!
Победоносцев ехал с собрания в мрачном настроении, окончательно убедившись, что он не глобаливец. А этот внезапно ставший чужим, словно выхолощенный, человек, неужели это его сын?
Георгий достал телефон и набрал номер начальника СИЗО:
-- Здорово! За тобой должок, не забыл? Слушай внимательно. Утром Белова из девятой камеры повезут в суд. Вели охране по пути тормознуть в каком-нибудь переулке поглуше, и пусть они без объяснений вытолкают его из машины. Как только парень будет снаружи, пусть дадут несколько выстрелов в воздух и немедленно убираются оттуда.
Закончив разговор, Георгий некоторое время медлил, сжимая руками руль. Частый дождь сыпал на лобовое стекло, мелькали жёлтые фонари, его обгоняли мокрые машины, везущие граждан с работы.
Он снова взял телефон и набрал другой, совсем недавно появившийся в его записной книжке номер.
-- Да, это я. Завтра к вечеру мы с Беловым будем у вас.