Ранним утром в столичном городе уже вовсю кипит и, как следствие, бурлит жизнь. Горожане носятся по своим делам - кто на базар, кто побазарить, одни скотину кормить, другие из кабаков забирать... Жизнь бьет булавой, ошарашивая с каждой минутой новой шишкой. Ранним утром неважно какого апреля такого же года в город неторопливо вплыл всадник на замечательном мерине. Удивляться нечему, пройдет множество лет, войдут в историю люди, забудутся имена, исчезнут страны, а мерины по-прежнему будут цениться... И этот, вполне конкретный, мерин, несмотря на почтительный возраст, а было ему лет двенадцать-четырнадцать (и это только на вид), был действительно замечателен.
Заметить было что. Гасконский особый - желтовато-рыжая масть, облезлый хвост, голова ниже колен, опухшие бабки... Опухшие столичные жители, в том числе и бабки, не стесняясь тыкали пальцем и в коня и в его гордого хозяина. В столице-то таких коней уже и на колбасу не брали, а тут на нем еще и верхом...
Всадник напомнил бы жителям молодого Дон Кихота, но из всех донов они знали только Вито Карлеоне, что приезжал к нашему Кащею на "сходняк", симпозиум по-ихнему, опытом обменяться. Неизвестно подчерпнул ли чего нового Бессмертный, а вот сицилийский воротила границу пересекал в спешке, бормоча под нос что-то про благотворительность, монастырь и некого маньяка скелетной наружности.
И да, почему всадник верхом на мерине "вплыл"... Зимой внезапно, а такое в мире случается, выпал снег. Да еще и не один раз, что в принципе тоже событие вполне рядовое. Но... Убирать снег своими силами честно назначенные жребием бояре не пожелали. Оно и понятно, сам растает - расходов меньше. Как говорится, и на елку влезли, и снег исчез. Снег действительно исчез, появилась вода. Предприимчивые бояре же вместо призового хвойного готовились оседлать не особенно гладко оструганные колья. Но это князь гуманность проявил. Сделай он с боярами то, что предлагали намучавшиеся городские жители - даже варварская Европа вместе с маркизом де Садом, плачущим в лицевую растительность Синей Бороде, ужаснулась бы. Да и Борода эта по слухам не совсем чтобы синяя (попал, в общем, маркиз в крепкие руки - оттого и рыдает, бедняга).
Молодого человека звали Д'Пэтеньян. Вело его дело государственной важности, столь секретное и деликатное, что суть его он не отважился бы передать и близким друзьям, разве что под кувшин-другой доброго молодого вина. И дело это было к самому русскому князю. В кармане у Д'Пэтеньяна лежало рекомендательное письмо от самой королевы Франции к князю Владимиру.
Что связывало Владимира с Анной - история умалчивает. Если же совсем откровенно, Д'Пэтеньян в истории взаимоотношений сильных мира сего силен совсем не был. Зато кое-что разумел в анатомии. Об уровне его знаний, так или иначе, знала уже половина Парижа, вторая половина выступала в роли учебного материала. Некий господин Бонасье выразил чувства первой половины, пообещав что-то укоротить молодому гасконцу. Вроде бы крылья, но человек ведь не птица? Так вот именно знания позволяли Д'Пэтеньяну сделать вывод о характере франко-русских международных отношений.
Миссия молодого гасконца была простой до безобразия - отвезти письмо, забрать ответ и некий загадочный сверток. Ну и сами безобразия, кои Д'Пэтеньян себе сам запланировал. Одна только загадочная русская banja сколько вопросов и фантазий способна вызвать. В просвещенной Европе только делают вид, что идея совместного мытья мужчин и женщин от дьявола исходит. Сами-то, не ощущая пристального взгляда инквизиции, и не на то горазды.
- Любезнейший, - обратился Д'Пэтеньян к какому-то местному mujik. - Как проехать к дворцу князя?
Любезнейший буркнул в ответ что-то про jopa и отвернулся. Видимо, местные варвары не удосужились к его приезду выучить язык королей. Оскорбленный француз выхватил шпагу и попытался намекнуть варвару о необходимости сатисфакции. Однако переломленная пополам шпага улетела в лужу, а сам Д'Пэтеньян отправился в соседнюю, где собственно и обнаружил, что глубина французского негодования не идет ни в какое сравнение с глубиной русских луж.
- По что интуриста обидел, кузнец?
На счастье ошеломленного француза подоспели богатыри. Однако они не торопились наказывать его обидчика, что еще больше ошеломило.
- Это еще не обидел. Охолониться ему надо было. А то в живых людей зубочисткой какой-то тыкает... Так ведь и оцарапать недолго!
- Ага, значит, гость страны тут беспорядок нарушает...
Богатыри повернулись к Д'Пэтеньяну. У многих людей развито шестое чувство - вот и гасконец внезапно осознал, что ситуация развернулась не в его пользу. Он, конечно, стал объяснять, что поняли его неправильно, что ничего плохого он не хотел и все это большое недоразумение, и вообще он по личному поручению французской королевы к князю Владимиру прибыл, но, как оказалось, невежественные богатыри из всего яркого монолога уловили лишь упоминание о князе. Д'Пэтеньяна аккуратно извлекли за шиворот из лужи и препроводили в княжеский терем. У князя-то толмачи найдутся.
Пред светлые княжеские очи посланника французской короны представили достаточно быстро. Нет, разумеется, цепочку "Кто таков? Зачем к князю, может я смогу помочь? Нет, не мне решать, сейчас позову старшего" гасконец был вынужден пройти целиком. Даже банальные русские писари настолько преисполнены собственной важности и осознания ценности их действий стране, что пропустить хотя бы один из уровней роста должностей было никак нельзя. Но к вечеру, по причине государственной важности дела, хоть и с немалой личной подоплекой, Д'Пэтеньян увидел почти полный состав боярской думы, князя русского Владимира, обеих Василис, что Прекрасную, что Премудрую. В приватном инструктаже гасконцу очень непрозрачно объяснили, что проявлять много внимания первой опасно, ибо князь ревнив, и с кольями напряженки нет. Что же касается второй, то никто ничего не запрещает, однако иностранному гостю по-дружески пояснили, что Василиса настолько Премудрая, что проще самому, даже не провоцируя князя, поддержать производителей отечественных лесопильных заготовок. Гасконец оценил совет, сделал вид, что проникся, но окончательный выбор оставил за собой. В конце концов, испробовать русской экзотики он так и так собирался.
Князь оценивающе разглядывал француза. Видимо, дела у Анны идут не совсем чтобы хорошо, раз приходится прибегать к услугам столь молодых посланцев. А глаза у гостя гневом так и полыхают. Лопочет еще что-то недовольно. Сам-то князь этим французским фокусам с языком не обучен, но толмач дело свое знает. Говорит, обидели посланника французской короны не заслуженно, шпагу фамильную сломали, в связи с чем он требует наказать обидчика со всей строгостью княжеского правосудия.
- Кто француза обидел? - негромко спросил князь.
- Кузнец... - со вздохом ответил Алексей Попович.
Бывают кузнецы, а есть Кузнец. Тот редкий случай, когда профессия становится именем, ибо большего умельца найти невозможно. Но был у кузнеца один маленький недостаток - стоило ему из себя выйти, как успокоить его не смогла бы и вся княжеская дружина. И это не фантазия, случай убедиться у князя уже был.
Княжеская дума тем временем распалялась все более. Выкрики с мест "До каких пор всякая пьянь будет туристов обижать" раздавались все чаще.
- Накажем, - пообещал князь Д'Пэтеньяну. - Вот сейчас самых громких определим, и они пойдут Кузнеца наказывать.
Боярская дума моментально затихла. Про Кузнеца знали и они тоже.
- Княже, - сказал толмач, - француз говорит, что дела у него к тебе приватное, лишних ушей не требующее. Потому он предлагает либо переговорить с глазу на глаз, либо все лишние уши обрезать...
Князь задумался, бояре, стараясь действовать незаметно, натягивали шапки на уши.
- Нет, - покачал головой Владимир. - Уши резать пока не будем.
Француза препроводили в отдельный кабинет. Князь поднялся, чтобы последовать за ним, но был окликнут Поповичем:
- Княже, с Кузнецом-то что? На кол?
- С ума сошел? - удивился князь. - Это вот их можно всех на кол пересажать - не жалко, а Кузнец такой один.
Бояре, в сторону которых и кивнул князь, постарались стать незаметными, явно сожалея, что шапки у них не невидимки.
- Кузнеца пожурить, только аккуратно. Пускай французу шпагу новую сделает, а то все эти скандалы на нашей репутации плохо сказываются.
- Ой...
Что сказал Д'Пэтеньян, князь не понял. Толмача он вроде бы понял, но не совсем.
- Что значит 'ой'?
- Князь... Я боюсь это переводить...
- Это почему?
- Меня казнят.
- Так если не переведешь, точно казню... А так тебе еще может и повезет...
- Француз утверждает, что ты, князь, у ихней королевы подвязки с алмазами...позаимствовал.
- Вот видишь, повезло тебе. Казнить не стану. Максимум язык отрежу. И на всякий случай, она мне их сама подарила, как доказательство мастерства местных портных и ювелиров.
- Это я не против. Что сама подарила, в смысле. Про язык совсем не согласен.
- А твоего мнения я и не спрашивал. Чего ему надо-то?
- Говорит, королева обратно требует подвязки эти. Их ей, дескать, супруг подарил, король французский, а тут зачем-то продемонстрировать требует...
- Ну, здорово... А мне теперь что делать? Я эти подвязки давно Василисе подарил...
- Премудрой??!
Князь вновь покачал головой:
- Ты сегодня точно договоришься... Ладно, спасай свой язык. Французу скажи, что утром все получит. Поповичу, чтоб организовал досуг гостю, пускай, помыться его сводит хотя бы, а то лужи у нас не особенно чистые. И пришли ко мне портного и стекольщика.
- В смысле ювелира?
- В смысле стекольщика. Свободен.
Утром следующего дня Д'Пэтеньян покинул неласково встретившую его Русь. Подвязки были надежно припрятаны в поклаже, дабы не соблазняли лихих людей блеском драгоценных камней, шпага заняла свое привычное место на поясе, а сам француз был преисполнен светлых чувств, как будто Всевышний перепутал вечного противника гвардейцев кардинала со своими верными слугами и еще при жизни даровал ему вечное блаженство. Вечером же такого ожидать не приходилось.
...Когда Д'Пэтеньян решился из предбанника войти в само помещение бани, он быстро обнаружил, что совместного омовения с противоположным полом не предвидится по причине отсутствия оного. Да и температура наводила на мысли, что входит он, как минимум, в местное представительство ада. Гасконец решил было покинуть пугающее его место, развернулся и едва не уперся в широкую грудь Поповича. Тот поигрывал связкой дубовых веток и нехорошо улыбался...