Аннотация: Отрывок из романа "Прощай, Ариана Ваэджа!". Специально для конкурса "Моя планета-2019".
Август 1913 года.
Черное бархатное покрывало с поблескивающими огоньками-звездами затянуло куполом землю, бережно укутывая ее на ночь. Пели свою занудную песню сверчки. И как они только не устают? Где-то ухнула ночная птица, даже прошелестела крыльями. Начинался последний вечер затянувшегося гостевания Сибирцева у деда Архипа Пантелеевича.
- Так ты сказал мне, что Святой Христофор живет в двух местах? - переспросил постоялец старика, склонившегося над его котомкой.
- Да сколь раз уже говорил тебе об этом! В Чердыни есть его лик на иконе, а в Ныробе - на настенной росписи. Вот и ищи его, Ваня, там! До уездного городу верст сорок с гаком, ну, а в Ныроб - сам знаешь, не больше десяти. Понял?
- Как не понять... - вздохнул тот.
- Да, я вот тебе на дорожку собрал кой-чего... Вот зайчатина сушеная, хошь погрызешь немного... если варить не доведется. А это - сухая травка для чаю и ягодки какие, тоже сушеные - черника да малина - все одно - добро - польза для организму...
- Ты много-то дед, не клади... Тут до Ныроба-то - всего ничего... Лучше сверни вторую котомку...
- А что так? Ее-то зачем?
- Ну как? Это друга моего! Когда встретимся - отдам!
Дед подозрительно посмотрел на него и вроде как слегка покачал головой. Знать, сам не верит в это. Даже, отвернувшись, поди, усмехнулся. Сибирцев, однако, ничего не сказал на это старику и только добавил:
- Очень я благодарен тебе, Архип Пантелеевич, так благодарен, что даже не знаю, чем расплатиться. Если б не ты, глядишь, и не было бы на этом свете "великого геоморфолога из Санкт-Петербурга". Он сделал особый упор на последних словах, напоминая старику о том, что тот когда-то именно так его и назвал - очень длинно, зато - уважительно.
- Да ладно тебе, Ваня... Заладил... Может, еще и в ножки поклонишься?
- И поклонюсь!
Голос Сибирцева слегка задрожал от волнения. Он приподнялся с дощатой кровати и сделал шаг вперед к старику, да так резко, что заколыхалось маленькое пламя лучины, стоявшей рядом. Дед вовремя прикрыл огонек рукой и отодвинул горящую щепку в сторону:
- Да что ты, Ваня? Иль я - барышня какая? Сядь да успокойся! Ты вот в большой вояж собрался-то, и кто знает, свидимся ли...
И он выдвинул из-под доски, на которой стояла вода, небольшой короб вроде сундучка, наклонился над ним и начал там копаться. Сибирцев смотрел на него и любовался: рост - любой молодой позавидует, ну, а плечи - вообще эталон! Видать, в молодости был красавцем! Хотя... и сейчас взгляд такой независимый, даже чуть высокомерный - может быть, стоял когда у власти или - при хороших деньгах находился. А, так ведь сказал как-то, что сын золотодобытчика Пантелея Прокопьевича Сыромятина! Вот, значит, откуда идет эта уверенность в своем превосходстве!
- Ты что там потерял, дед Архип? - поинтересовался он.
- Да вот одну вещицу ищу - давно ее не видал, а сегодня вспомнил...
- Не берданку?
- Да нет! Она у меня всегда рядом.
Он нагнулся еще ниже, и, видимо, переворошив все тряпье, нашел, наконец, то, что искал.
- Тьфу ты! Думал уж, нечистый со мной играет... - в голосе его, однако, не было особой радости, значит, вещичка-то из простых.
И тут старик задал ему такой вопрос:
- Вот ты Ваня, все о работе да о работе говорил... и еще о друге своем вспоминал. А есть ли у тебя дама сердца? Или - супружница?
- А что это ты так заинтересовался, дед Архип? - вскинул широкие брови Сибирцев.
- Ну как... интересно ведь...
- Мне ведь всего двадцать пять...
- А выглядишь старше! Но... разве дело в возрасте? Прыткие и до двадцати обзаводятся!
- Ну, то прыткие...А я в университете учился, потом вел научную работу...
- Одно другому не мешает! Вот я всю жизнь с Еленой распрекрасной прожил, и как раз повенчались, когда было мне двадцать, а ей - восемнадцать. И как мы жили... ох, как жили! Как пара голубков!
Архип Пантелеевич закрыл свой сундучок, расправил плечи и присел на краешек лежанки Сибирцева.
- Вот что хочу тебе я подарить, Ванек... чувствую, уже не свидимся...
Он развернул сверток и глазам изумленного преподавателя предстало... женское ожерелье из желтого металла. Квадратные пластинки с вкраплениями из полупрозрачного камня чередовались с небольшими аккуратными конусами, у основания которых торчало по две загибулины в виде рожек.
- Так это - старинная вещичка-то, и - ручной работы! - ахнул Сибирцев. - Знать, дорогая!
- Не дороже человеческих отношений, Ванек! Правильно подумал: это - золото. Но у меня его было... ой, Ваня, тебе столько-то и не снилось. Я ж говорил тебе, что отец мой - знатный золотодобытчик Пантелей Прокопьевич Сыромятин. И столько намыл он ево... ой, Ваня... Но это ожерелье не из местного золотишка-то, оно вообще не нашего века, да и не прошлого. Это бабушке моей принадлежало, а до нее - ее бабушке. Елена его любила очень... Не буду говорить, сколь таких вещичек есть еще у меня... так что не думай, что последнее отдаю. Просто знаю уж, что сам до людей не дойду, разве что за солью когда, а ты... пользуйся да меня вспоминай. Как я привязался к тебе, Ваня...
Старик замолчал. Его руки задрожали, вкладывая в ладонь своего гостя такое сокровище:
- Мне оно ни к чему... а невесте твоей сгодится. Да и жизнь твоя - впереди еще, а у меня, Ваня - все позади, да не все бело... вот так... Только припрячь его, первому встречному не показывай, люди ведь завистливые... Думаю, если б кто знал, что имею, давно бы глотку перерезал. Ладно, поздно уж... Давай, ложись спать, а утром уйдешь...
***
Если бы не прихрамывал - добежал бы до Ныроба за два часа, ну, а если с передышкой - то максимум за три. Вот она - проселочная дорога, почти ровная, кое-где, конечно, виляет - лес-то, он не спрашивает, куда можно разрастаться, а куда нельзя. И почему это сосны так походят на стражников? Может быть, тянутся к небу и спины не горбят, как... как кто? Как кедры? Как можжевельник?
Раз пять останавливался, присаживался то на пенек, то на сваленное дерево, а то - на брошенный посреди дороги плетень. И кого ж это угораздило такой ценный предмет оставить на произвол судьбы? Не иначе как с телеги свалился. И странно, а куда ж его везли? Может, еще какие деревеньки здесь поблизости попрятались, как маслята, нет, лучше - как грузди от грибника?
Он начал себя ловить на том, что с некоторых пор стал не только разговаривать, но даже и думать - как деревенский житель. Вот раньше... Разве обратил бы он внимание на какую-то изгородь из прутьев? Разве вертелись бы на языке названия деревьев или грибов? А ведь прошло совсем немного времени с тех пор, как покинул Санкт-Петербург! Вспомнив о родном городе, почувствовал легкий холодок в груди. Боже праведный! Надо как-то возвращаться туда, а не плутать по лесным просекам уездного городка! Не колесить по колдобинам да ухабам чертова медвежьего угла!
Солнце стояло в зените. Горячее, но - надменное, оно взирало на путника, словно спрашивало, подражая Архипу Пантелеевичу: "И что ж это ты, Ванек, хаешь такие красивые места? Любуйся, пока есть такая возможность! Наслаждайся и буйством красок, и ароматом луговых цветов и хвойного леса! А слышишь, как щебечут на разные голоса птицы?"
Из-за высоких деревьев начали проглядывать деревенские дома. Пока еще чуть размытой картинкой - далеко до них, он знал. Это зрительно кажется, что рукой подать, а на самом деле - топать да топать. И тут... Небо начали затягивать темные облака... И так быстро! Наполненные серым пеплом, тучи тянулись из-за вонзившихся в голубое небо сосен и затягивали пеленой весь небесный купол. Солнце спряталось за грязной простыней и потому побледнело. Да что это? Неужели к дождю? Надо же... Почти дошел - и вот тебе, бабушка...
Сибирцев слегка ускорил шаг, опираясь на палочку, которую прихватил еще у Архипа Пантелеевича. Где он такую же крепкую найдет по дороге? Эх, давно уже не отдыхал - надеялся, что Ныроб совсем близко. Ноги ломило, а в ступни словно раскаленного металла накачали. Они горели так, что казалось, вот сейчас пятки полопаются. Не выдержал, опять присел на какую-то корягу и снял сапоги. Поставил их на зеленый лохматый травяной ковер, а сам начал слегка поглаживать ноги. Пусть отдохнут минут пять.
Вдалеке прогрохотало. Сначала - гулко, на басах. Потом раскат грома послышался совсем близко, и на тон выше. Будто отозвалась на призыв возлюбленного его верная подруга. И он ей вновь ответил своим раскатистым голосом, с нотками своевластия, а она - словно оправдываясь, извиняясь не то за опоздание, не то за неправильно выбранный наряд - ну кто их, женщин, до конца поймет?
Сибирцев, поморщившись от боли, натянул сапоги, поправил за спиной котомку и, опершись на палочку, поспешил в сторону бледнеющих в сизом мареве домов. А парочка громовержцев продолжала переговариваться друг с другом. Особенно тот, что грохотал чугунным рыком. Оставшись недовольным ответом супружницы, он приложил к губам ржавую трубу да начал выкрикивать через нее непристойности уже граммофонным голосом. Хрипящие гортанные звуки, похожие на вопли рыкающего зверя, извергались яростно и натужно, пока их хозяин совсем не рассвирепел. И тогда он выстрелил в возлюбленную из своего лука с огненными стрелами. Одна! Вторая! И - острый наконечник пропорол черную тучу, а из нее хлынули тонкие водяные нити. Их становилось все больше и больше, и вот уже вода ниспадала с небес сплошной стеной.
Из поля зрения Сибирцева пропали очертания деревенских домов, и без того размытые в дымке. Но он продолжал идти к ним, уверенно делая шаг за шагом. И вот уже перестал чувствовать противные струи дождя, щекотавшие до этого за шиворотом, и даже - боль в ногах. Вместо них - две култышки, и те - деревянные, так что главное - вовремя их переставлять. Ать - два! Только лишь двигаться, туда - в Ныроб.
А под куполом потемневшего неба продолжалось светопреставление. Верховный громовержец, уставший, охрипший, продолжал доказывать свое превосходство. Его недавно рокочущий голос совсем ослаб, в нем появились нотки раздражения и усталости. Но он упорно продолжал извергать проржавевшие звуки и выстреливать молнии. Хаотично двигаясь, те разрывали тучи, начиненные влагой, и она как из ведра выливалась на землю.
Когда он дошел до первых домов, появилось жгучее желание постучаться в ворота. Вот бы отдохнуть немного, может, и горячего чайку испить, а вдруг - да переодеться в сухое, своя-то одежда вся до нитки... да пара "дедовских обновок" - тоже хоть выжимай. Но... внутренний голос подсказывал: не время останавливаться, надо спешить туда, куда шел! А куда? В Никольскую церковь!
Дождь хлестал в лицо. Ну надо же, именно встречный ветер! Если бы в спину - еще и ничего. А тут - застилает глаза. Поэтому шел, прихрамывая, опираясь на палочку-выручалочку, вдоль какого-то забора, чтобы не сбиться с дороги. Приземистые неказистые домишки совсем прижались к земле, как провинившаяся челядь. Они и в прошлый раз показались ему никудышными, а сейчас и вовсе - вот что делает непогода! И только гордая красавица-княжна в белоснежном платье, да с высоко поднятой головой - величавыми куполами, как возвышалась над всем Ныробом, так и стоит такая же, зовет-манит к себе.
Перед входом он остановился, чтобы перевести дыхание и, прислонившись к стене, постоял пару минут. Куда спешить, если все равно уже - как из проруби. Ног не чувствовал. Да и вообще ничего - ни рук, ни головы. Как будто тела вообще не было, и только где-то на уровне груди сжалась в комочек душа. И она призывно шептала: "Давай, вперед!". Он встал лицом к двери, трижды перекрестился и потянул к себе ручку. Слабо освещенное помещение было пустым. Кто мог в такую непогоду, да еще и между службами, прийти сюда? Сбросил с плеч котомку на стоявшую возле стены скамейку и подошел к ближайшей иконе. Это оказалась Пресвятая Дева Мария. Не успел перекреститься и поднести руки к образу, как услышал не то вздох, не то - шепот где-то справа. Повернул голову - а там, в самом дальнем и темном углу, стояли такие же вымокшие до последней нитки два путника. Один из них, тот, что был повыше ростом, тоже его заметил.
- Николай! - прохрипел Сибирцев. Натужно, вполголоса, как загнанный на тяжелой охоте зверь. Вымотанный и можно было бы сказать - выжатый, если бы до сих пор не стекали с него потоки воды.
- Николай! - еще раз повторил он дрожащим от волнения голосом. Голосом странника, разуверившегося в том, что когда-нибудь наступит конец простирающегося до горизонта океана. И вот на его зыбкой поверхности, то гладкой как стекло, а то - морщинистой и даже - щетинившейся волнами, наконец-то появился мираж. И это видение на глазах становится реальностью!
И вырвалось на волю необычайное жизнеутверждение, нет, - безудержный восторг.
Впервые за все время знакомства они не назвали друг друга по имени-отчеству.
Сибирцев сделал шаг навстречу, но ноги не подчинились, самодельная трость задела за подставку для свечей и с грохотом упала на плиточный пол. Арбенин бросился ему навстречу и подхватил грузное тело, оставшееся без опоры.
- Вот ведь Боже праведный! Спасибо тебе за то, что ты есть! Ну надо же... не думал уж... да что я говорю...
Он продолжал что-то невнятно бормотать, и различимы были лишь обрывки слов и отдельные междометия. Затем обнял коллегу, прижимаясь к его широкой груди, и с непокрытой головы стекали по лицу струи дождя, так похожие на слезы.
Потихоньку дохромал до них Сиротин и тоже прижался, уже к ним обоим, однако на его лице застыло удивление, словно он не понимал, что здесь происходит. Скорее всего, он пока еще не осознал, знает ли этого человека.
- Богдан! Дорогой... как же я рад видеть и тебя?
Тот молчал, лишь всхлипнув пару раз. А может, шмыгнул носом, потому что насквозь промок? Он лишь сильнее прижался к плечу этого человека, ощущая в нем невероятную силу. И вдруг...
- Кажется, я тебя знаю! - первая его фраза так обрадовала Арбенина, что тот оторвался от объятий и с удивлением посмотрел в глаза паренька:
- Ну-ка-ну-ка! Говори! Где его видел?
Тот смутился и замолчал. Сделал паузу, восстанавливая что-то в памяти, и выдал:
- Я помню! Но... сейчас забыл...
Сибирцев вскинул густые брови, но - промолчал. Скорее всего, он понял, что за проблема у этого паренька. Видно, пострадал тот еще больше, чем он...
- Да что ж мы посреди храма-то? Выйдем на крыльцо! Там есть навес. - Арбенин нагнулся, подобрал тросточку, вложил ее в правую руку Сибирцева и увлек его к выходу. Друг, прихрамывая, шел рядом.
Тяжелая дверь медленно открылась и в глаза брызнули лучи ослепительного солнца. Златоглавое и величественное, оно взирало с середины купола, будто нежилось на голубом небесном покрывале с разбросанными по нему белыми пуховыми подушечками. Да еще и надменно улыбалось! Вот, мол, вам, дорогие мои, наслаждайтесь!
- О-о-о! - вырвался общий вздох изумления.
Дождь не только не хлестал, но даже не капал. Его будто и вовсе не существовало, разве только едва заметные очертания луж напоминали о хулигане-ливне. Где-то по соседству прокукарекал петух, потом - залаяла собака, за ней - другая. Возвращалась в обычную колею деревенская жизнь.
- Однако... Ну и ливень был! Мы вот промокли до последней нитки с Богданом... Да и ты, смотрю, тоже... - Арбенин бросил взгляд на Сибирцева. - Как же это мы умудрились попасть?..
- Сегодня - Вышний День Бога Перуна! - заметил Сибирцев. - Так что ничего удивительного. И хорошо, когда в такой день дождь пройдет! Значит, пожаров не будет! Бог-громовержец следит за этим! Точно так, как следит за людьми - не нарушают ли они клятвы? А если кто нарушил - тех карает!
- Что ты сказал? - переспросил Арбенин. - Клятвы, говоришь?
- Ну да! Он ведь такой высокочтимый и устрашающий! Мне дед Архип много чего рассказывал. А Илья Пророк - он ведь уж потом сменил Перуна... Или - Перун сменил имя? Но суть одна: ездит на громыхающей колеснице и проверяет, как люди держат свое слово.
- Присядем на скамейку - в ногах правды нет! - сорвалось с губ Арбенина. Да так неожиданно даже для него самого, что удивился - причем здесь правда или ложь? Не в зале суда.
Справа от входа стояла добротная свежевыкрашенная деревянная скамья со спинкой. Словно специально - в тон ясному небу! Как будто их и поджидала.
Если бы кто-то наблюдал за тремя путниками со стороны, он бы удивился их измученному виду, пообтрепавшейся одежде, да еще и насквозь мокрой, и тем воодушевлением, которое не сходило с лиц. Активно жестикулируя, все трое что-то оживленно рассказывали друг другу, иногда то похлопывая собеседника по плечу, то обнимая его. Рассказывали, перебивая друг друга, повторяя одно и то же по второму кругу. Потом вспоминали еще одну деталь, которая казалась очень важной, и снова говорили об этом - уже по третьему кругу. А как иначе, если разлука оказалась затянувшейся и почти не дававшей шанса на встречу! Если случилась она внезапно и стояла в пяди от страшного слова "трагедия"!
Наконец, Арбенин произнес:
- Особая благодарность - Святому Христофору! Если бы не он... надо же... Никогда не думал, что явится ко мне святой, да еще псоголовый, и заставит пойти куда-то... Именно в то время и в то место... А я тогда собирался везти Богдана в Чердынь...
- Вот и хорошо, что не стал торопиться! - в речи Сибирцева потихоньку улеглась возбужденность и появилась рассудительность. - И сам передохнул, и Богдана подлечил... Кстати, смотрю, был он совсем плох...
- Да, знахарка Евлампия знает свое дело! Сейчас уже намного лучше ему, кое-что потихоньку вспоминает... хоть мало...
Арбенин отвел в сторону глаза. Жалко паренька! Не успел еще и пожить, а стал... не хочется думать об этом, но ведь - инвалидом... Сделал паузу и продолжил уже о себе:
- А ведь и ко мне пришел Христофор! Тоже во сне... Сказал, чтобы через восемь дней явился к нему. Не верил я тогда, что за этот срок на ноги встану, да не просто встану, а сам дойду до Ныроба. А ведь так и случилось... Кстати, Николай, я ж твой вещмешок забрал!
- Неужели? А я думал - потерял его. Фляжка вот при мне, - он провел ладонью по карману холщовой куртки, - а главной амуниции нет...
- О! Я ж его в церкви оставил, как зашел - положил... Идемте туда, да нашему псоглавому спасителю поклонимся!
Они снова прошли в церковь, уже молча перекрестившись, не нарушая торжественной, спокойной тишины. Почти следом за ними вошли две бабы в пестротканых длинных юбках, в цветастых платках. А за ними еще кто-то тянулся - вот и люд высыпал на улицу после дождя.
- Здесь он, здесь... идем! - Арбенин тянул Сибирцева за руку в тот угол, где и стоял до этого с Сиротиным.
Тот схватился рукой за вещмешок, валявшийся на узенькой скамейке, и, продолжая опираться на палочку, шел за ним. Вот он - Святой Христофор! В красной мантии, правда, она немного размыта - видать, краска уж сколько веков лежит. В черных длинных сапогах - как и положено охотнику, а главное - с крестом в одной руке и царским скипетром - в другой.
Подошли, перекрестились и склонили головы.
- Спасибо тебе, Святой Христофор! Спасибо сердечное! За то, что встречу нам устроил!
Сибирцев, опираясь одной рукой на палочку, другой поглаживал изображение псоглавца. Уже успокоившись до этого, он снова дал волю чувствам. Его тихий голос, даже - полушепот - задрожал, рука затряслась и снова выронила палочку. На этот раз поднял ее Богдан. Коллеги не проронили ни слова, они уже до этого битый час простояли перед Святым Христофором, не понимая, для чего к нему пришли. И вот сейчас - настолько глубоко это осмыслили, что становилось жутко от осознания того, что внешние обстоятельства начали подчиняться их желаниям.
- Надо идти! - тихонько прошептал Арбенин, покосившись на бухнувшихся на колени баб возле той самой иконы Девы Марии, где и стоял поначалу Иван. Слабое освещение не позволяло издалека разглядеть их лиц, разве что только силуэты в широких юбках. Вот почему он не заметил поначалу Сибирцева.
***
Они снова вышли под ослепительное солнце и огляделись. И Арбенин только сейчас обратил внимание на то, что не только скамейка, на которой они сидели до этого, сияла голубизной. Чуть дальше - еще одна такая скамейка, и тоже - свежевыкрашенная. А забор-то, забор! Новенький частокол, один к одному! Никак, праздник какой большой?
- Прогуляемся немного? Пусть одежда до конца подсохнет, пока солнце жарит!
Произнеся эту фразу, Арбенин взял небольшую паузу, чтобы обдумать дальнейшие шаги. Его терзали некоторые сомнения. Ощущение такое, будто должно произойти еще одно очень важное событие... но какое? Хорошо, нет, даже отлично, что встретил Сибирцева! Теперь можно и всем составом двигать в Чердынь, а оттуда - и в Пермь. Но что дальше? Экспедиция не состоялась? Или что-то ценное все же нашли? Во-первых, амазонит... О, этот чертов камень! Лучше бы его не находили вообще! А во-вторых... какой-то ерундовый чоппер - все равно что камень неотесанный... Тоже - мимо! Ах, да! У него же есть зуб мамонта! Вот это уж настоящий раритет! И еще - древняя металлическая фигурка птицы с человеческой личиной, то есть, с шаманским духом, да и с собачьими ушами Симурга! Вот обрадуется археолог Спицын, если узнает об этой находке! В его коллекции такой пернатой пока не было. А профессор Иностранцев? Скорее всего, тоже оценит находку. Но как это мало... Столько возни, а результат - нулевой!
Они прошли на юг не больше пятидесяти саженей (от автора: примерно 100 метров), когда увидели часовню над ямой Романова.
- Вот здесь и заточили дядю Михаила Романова! - воскликнул Сибирцев. - Сначала поставили деревянную часовенку, а потом уж и заменили на каменную... Архип Пантелеевич мне много об этом рассказывал. Оказывается, его родичи подкармливали боярина... Сам-то он из этих мест.
Да, вот оно - аккуратное строеньице, белоснежное, как облако, с высоким куполом и крестом, венчающим его... Окруженное каменной оградкой с коваными металлическими вставками. И эта оградка тоже белела - аж рябило в глазах. И тут Арбенин вспомнил! Да это же к трехсотлетию Дома Романовых! По всей империи проходят торжества! Видимо, и здесь тоже ждут столичных именитых гостей, а может, и августейшую семью. Да только... приедет ли кто в такую глухомань?
- Николай! - первым завел разговор Сибирцев. - Мы ведь теперь как кровные братья... потому больше не о себе переживаю, а о тебе! А ты не думал, кто мог украсть камень и подбросить тебе?
- Нет! Не до того было, чтобы об этом размышлять! Думал о Богдане... о тебе... о Вере... о стариках Степаныче и Ефросинье...
- А если это сам Кондратьев? - Сибирцев даже приостановился, опершись на палочку.
- Нет... навряд ли будет он этим заниматься!
- А кто тогда?
- Не знаю.
- Послушай, Николай, нас уже три недели как потеряли! Столько версий могли придумать! А если тебя решит он обвинить в воровстве?
- Мне кажется, до этого дело не дойдет...
- Как знать... - Сибирцев потрогал переносицу - надо же, очков давно уж нет, а привычка осталась. - Я ведь таких людей тоже встречал. Как сейчас помню - Скорожитовский меня тогда еще, в студенческие годы, бросил одного в тайге. А сейчас... думаешь, его угрызения совести мучают? Нет! Навряд ли изменился... Слушай, Николай, а если это он подбросил тебе камень?
- А причина? Мы ведь с ним нигде не конфликтовали.
- Тогда... может, он из зависти? Что-то я опасаюсь возвращаться в университет... за тебя опасаюсь! Надо бы какую разведку сделать.
- А как? - Арбенин внимательно посмотрел в глаза Сибирцева.
- Давай подумаем. И не будем спешить.
***
Они подошли к избе деда Тимофея, у которого ночевали в прошлый раз, когда приехали в Ныроб. А что делать, если других таких приятных знакомых пока не было. Ах, хороша была у него голубика из лукошка! Может, и сейчас хоть чайку попить можно. А провиант - он, хоть и небогатый, пока есть.
Дед копошился в сарае, что-то там перекладывал. Как не заметить троих путников, когда в глухом проулке обычно безлюдно? Вскинул голову, всмотрелся в даль, а потом и помахал рукой. Признал, значит, и не прочь пообщаться.
- А! Вернулись? А я уж думал, давно в своем Петербурге! - в его голосе чувствовалась искренняя радость. Любил он общение, особенно - с приезжими. Потому и останавливались у него всякие путешественники. Местный чичероне, по-другому и не скажешь!
- Доброго здравия, дед Тимофей! Как видишь, явились... - Арбенин старался держаться раскованно, хотя это давалось и не совсем просто после откровений Сибирцева о Скорожитовском. Да, в тех словах действительно был смысл. Вот как только проверить?
- Ну-ну! Заходите в хату! Вы как? На ночевку?
- Нет, немного бы передохнуть да надо ехать в Чердынь...
- А кто ж после полудня в дорогу отправляется? Эт с утра надо! Да и на чем? Транспорту-то нет! Ладно, вы заходите, а там поговорим...
Они перешагнули порог его деревянного сруба и погрузились в тишину и прохладу. Расположились на лавке перед столом и начали выкладывать съестное.
- Дед, нам бы кипяточку! Травку заварим, у меня есть вот от Архипа Пантелеевича... сушеная ромашка и мята, и еще - ягоды какие-то... - Сибирцев достал из вещмешка несколько свертков. - Кажется, промокли немного... да ладно уж, все равно кипятком замачивать...
- Как скажешь, родимый! - живо откликнулся дед Тимофей.
Вскоре по избе пошел луговой аромат. Хозяин поставил перед каждым по алюминиевой кружке божественного напитка. Арбенин с наслаждением вдыхал его. Там-то, дома, не всегда до трав руки доходят... Все уже готовые чаи...
- Так как же нам двинуться сегодня в Чердынь? - заново спросил он деда, ожидая, когда травы настоятся.
- Ума не приложу! - ответил тот. - Только завтра... Или... вот что... Васька Донцов едет до Анисимовского. А оттуда в Чердынь - бегом добежать за часок, а то и меньше, если напрямки... Засветло-то и успеете! Сестра у него там замуж выходит, кое-что нужно пособить. Вот он седни поедет, а спозаранку уж свеженький как огурчик...
- Ладно, о Ваське все понятно! - перебил его в нетерпении Арбенин. - А как узнать-то: возьмет или нет?
- Если подвода не перегружена - то возьмет... Да я сбегаю, спрошу, тут через два дома...
Не позже чем через полчаса все трое расположились на новой широкой телеге - знать, Донцовы жили в достатке, и коняга двинул из Ныроба на юг.
***
После дождя стояла свежесть. Солнце светило ласково - гром-батюшка осадил его надменность. Расправили плечи - зеленые ветви - деревья, умытые листья блестели как шелковые, а цветы вдоль дороги, обычно покрытые пылью, весело махали чистыми головками. Нет, все-таки здорово, что прошел такой ливень!
Арбенин сидел на телеге, свесив ноги, и смотрел по сторонам, наслаждаясь девственностью природы. Все! В эти места он больше никогда не приедет! Ни за какие пряники! И все же... на душе оставалось чувство неудовлетворенности. Как будто нужно было еще сделать здесь что-то! Но что?
- Так вы, говорите, с экспедицией сюда пришли? - завел разговор Васька Донцов, мордатый широкоплечий парнишка.
Арбенин молчал. Он хотел побыть наедине со своими раздумьями. Ответил, правда, тоже неохотно, Сибирцев:
- Да, исследуем здешние места...
- А что ищете? Не золото?
- Нет, следы древних людей.
- А-а-а... - многозначительно протянул тот. И замолчал, почувствовав, что попутчики оказались не очень-то разговорчивыми.
Краешком глаза Арбенин наблюдал за Богданом. Жалко было младшего Друга! Спасибо знахарке Евлампии, подкрепила его здоровье. Слава Богу, ходит теперь самостоятельно, да и стал посмышленнее, но память пока не вернулась. Тот сидел, безмятежно улыбаясь, и что-то бормотал под нос. Неужели стихи?
- Я насмерть поражен своим сознаньем,
Я ранен в сердце разумом моим.
Я неразрывен с этим мирозданьем,
Я создал мир со всем его страданьем.
Струя огонь, я гибну сам, как дым.
Боже! Да это же - Бальмонт! И как гладко читает! Нет, нет! Все в порядке с Богданом! А тот продолжал шепотом декламировать:
- Есть только мысль, есть призрачное море,
Я чувствую, что эта жизнь есть сон...
И в мыслях Арбенина тоже побежали строки:
"И, весь дрожа от нестерпимой боли,
Живя у самого себя в неволе,
Я ранен насмерть разумом моим".
- Тп-р-у-у! Приехали! - Васька Донцов остановил подводу. - Вот и развилка на Анисимовское! Мне - налево, вам - прямо! А если быстрее надо, видите - тропа? Можно и по ней напрямки пройти!
![Икона с псоголовым Христофором в Чердыни. []](/img/s/strannik_s/00011/5.cherdynxikonapsogolowyj.jpg)
![Никольская церковь в Ныробе. Чердынский уезд Пермской губернии. []](/img/s/strannik_s/00011/nikolxskajacerkowxwnyrobe.jpg)