Одиссея привязали к мачте.
"Крепче привяжите, братцы, крепче.
Не такой уж и крутой я мачо,
И с сиренами пугает встреча".
               
Развернули паруса ахейцы,
Правят руль и воздымают вёсла.
И у каждого тревожно сердце,
И залиты щедро уши воском.

Мореходы ничего не слышат -
Как сирены ласково щебечут.
Слишком ласковы и нежны слишком
Серенад сиреневые речи:

"Погляди, ахей, наш остров зелен,
И струят сирени ароматы.
Приходи! От счастья и веселья
Позабудешь о морских трудах ты!"

И поют, поют сирены-девы,
И волна толкает - так и просит
Посетить блаженные уделы
И ступить на вожделенный остров.

И взревел Улисс в свирепом раже:
'Отпустите! Я клянусь богами,
Тот, кто мне верёвки не развяжет -
Враг навеки мерзкий и поганый!

Нет! - завыл, забился, - заклинаю
Пеплом и развалинами Трои,
С лобызаньем каждому сандалий,
Прах от стоп лобзаньями покрою -

Кто-нибудь - разрежьте эти путы!
Я на корабле, как в клетке, заперт!
Не замедлю корабельный путь вам - 
Не раздумывая, прыгну за борт!'

Но гребцы не слышат. Гонят судно,
Обуянные желаньем острым -
И к богам взывая: де, спасут нас -
Миновать скорей проклятый остров.

Боги заступились: мимо, мимо,
Всех сирен изрядно озадачив,
Прочь ахейцы шли неутомимо.
Долго Одиссей, крича и плача,

Колотился головой о мачту.
Но потом затих. Всё возвратили
На круги своя. А всё иначе 
Быть могло. Далёко от идиллий.

Поселилась бы тоска навеки:
Есть такая тварь, чтоб в сердце впиться -
И загрызла б насмерть человека,
Одиссея, жертву любопытства.