Аннотация: Третья книга серии "Тропой мужества". Пишется медленно. На Автор-тудей появится быстрее.
Со смертью на брудершафт.
Пусть роют щели хоть под воскресенье.
В моих руках надежда на спасенье.
Как я хотел вернуться в до-войны,
Предупредить, кого убить должны.
Мне вон тому сказать необходимо:
"Иди сюда, и смерть промчится мимо".
Я знаю час, когда начнут войну,
Кто выживет, и кто умрет в плену,
И кто из нас окажется героем,
И кто расстрелян будет перед строем,
И сам я видел вражеских солдат,
Уже заполонивших Сталинград,
И видел я, как русская пехота,
Штурмует Бранденбургские ворота.
Что до врага, то все известно мне,
Как ни одной разведке на войне.
Я говорю - не слушают, не слышат,
Несут цветы, субботним ветром дышат,
Уходят, пропусков не выдают,
В домашний возвращаются уют.
И я уже не помню сам, откуда,
Пришел сюда и что случилось чудо.
Я все забыл. В окне еще светло,
И накрест не заклеено стекло...
Арсений Тарковский. Суббота 21 июня.
Пролог
- Ну, как вам Россия, господин генерал-майор?
- Как вам сказать, господин генерал-полковник? Плохо! Очень плохо!..
- И чем же?
- Тем, что в России очень много русских.
Два генерала звонко рассмеялись, и подняли рюмки:
- Прозит!
Выпили.
- Раз наша беседа сугубо конфендициальная, - генерал-полковник вновь наполнил рюмки, - то для дела и дружбы между нашими службами предлагаю выпить на брудершафт.
- Согласен, - Лахузен, взял рюмку и поднял в приветствии, - Хайнц!
- Эрвин!..
- И так, - Гудериан аккуратно закупорил бутылку. - Чем я могу быть полезным Абверу?
- Многим, дорогой Хайнц, многим. Например, оценка военного потенциала русских.
- Кому как не Абверу знать о военном потенциале русских? - хмыкнул генерал-полковник.
- Вы же знаете, Хайнц, как фюрер и генеральштеблера отнеслись к нашим сведениям. Не может у советов быть столько танков и самолетов! - Лахузен произнес фразу, явно копируя чью-то интонацию, и Гудериан невольно улыбнулся - получилось очень похоже. - А в результате что?
- Вы чертовски правы, Эрвин. Было неприятно узнать, что наши ПТО против новейших русских танков не эффективны. Более того, танковые орудия тоже не пробивают броню КВ и Т-34. И наоборот - орудия КВ и Т-34 легко поражают наши танки.
- Все это в докладе было, Хайнц. И характеристики, и количество новейших танков. Однако наш обзор вооружений советов посчитали пустыми россказнями. Я хотел услышать иное - ваш личный анализ и прогноз дальнейших действий русских исходя из опыта последних недель боевых действий. И возможные препятствия для вермахта.
- Это несложно, - улыбнулся Гудериан. - Многие в рейхе считают стойкость русских обычным скотским упрямством на грандиозной мясной бойне. Это неправильно, по моему личному мнению. Недооценка, а порой пренебрежение противником ведет к неоправданным потерям. Первые недели боевых действий были показательны. Но выводы в ОКХ сделали неверные.
- Обоснуете?
- Начну с того, что у русских превосходное искусство ведения боя, маскировка, стойкость, великолепная рукопашная подготовка и штыковой бой...
- О да! - кивнул Лахузен. - Русский штык - страшное оружие. И они умеют и любят его повсеместно применять. Однако я перебил, прошу прощения.
- Не стоит извинений, но продолжу. Не зря мы тщательно изучали военный опыт армии советов, и многое взяли из него. Нет ничего зазорного использовать действенные методы. И это дало свои плоды - в результате на данный момент единого централизованного командования у противника нет. Связь в большинстве проводная, которую не трудно нарушить. Скверная работа штабов и некомпетентность командующих. Из этого многие генералы сделали вывод, что мощь Красной Армии, не в меру расхваленной, попросту эфемерна. И к глубокому моему сожалению в ОКХ видят только недостатки противника, а сильные стороны игнорируется.
- Считаете это грубой ошибкой?
- Да. Непосредственно на фронте все видится иначе. Нельзя не учитывать сильные стороны противника. Вон, бедняга Гот, при планировании просчитался, в результате лишился части кишечника.
- Понимаю, - кивнул Лахузен. - Еще вопрос - есть ли по вашему мнению у советов толковые штабисты и командующие?
- Из генеральштеблеров у русских было двое, - сказал Гудериан, когда адъютант вышел, - это Свечин и Шапошников. С трудами обоих я хорошо знаком. Но Свечина расстреляли. Остался Шапошников. Сейчас добавился Жуков. Он хорошо отметился на Халхин-Голе. Из командующих - особых талантов я не пока вижу. Но таковые очень скоро появятся.
- И кто же это будет?
- Это не секрет полишинеля. Кто-то из нынешних лейтенантов, капитанов, майоров и полковников. Может быть генералов. Как мы учились воевать у советов, так и они учатся воевать у нас. И кто знает - сколько потенциальных полководцев сейчас среди них?
- Не слишком ли пессимистично?
- Более чем. Мы просчитались - выводы, на которые мы опирались исходя их европейских компаний, были ошибочны. Советы оказались сильнее, и надо признать - блицкриг не удался. Нам надо обязательно разбить русских до наступления холодов, иначе время начнет играть против нас. В приграничных сражениях Германия потеряла четверть хорошо подготовленных сил. Понимаете, Эрвин! За две недели боев! В польской компании мы потеряли в разы меньше, про Европу не упоминая.
- У Германии огромные резервы.
- Эх, Эрвин, сейчас мы бьем русских умением. Продвигаясь в глубь России, мы растягиваем фронт, задействуем больше сил, и с каждым пройденным километром качество подготовки резервов будет падать, а упорство и умение противника возрастать. И вот вам истина от понюхавшего русского пороха германского генерала - все те, кто останется в живых после сражений на восточном фронте - неполноценные люди, ибо полноценные погибнут на поле боя!
Зашел адъютант с подносом. Расставил чашечки с кофе. Удалился.
- Мрачный у вас прогноз, дорогой Хайнц, - сказал Лахузен, сделав глоток из чашки.
- Скажите, Эрвин, когда служба разведки просчитывает варианты, худшие учитываются?
- Несомненно, Хайнц. Порой в работе только худшие.
- Вот и я исхожу из худшего, - Гудериан одним глотком выпил кофе. - Это помогает выработать наилучший план в любой наисквернейшей ситуации. Сигару?
- Спасибо, не откажусь.
Генерал-полковник открыл шкатулку, взяли по сигаре. Подрезали гильотинкой. Закурили.
- Что вы скажете об операции русских против группы армий центр?
- Надо признать, - Гудериан выпустил струйку ароматного дыма, - Жуков провел эту операцию блестяще. Действия этого русского генерала сбили с толку даже Гальдера. Да что говорить, весь ОКХ Жуков заставил попотеть. В том числе и меня. И если бы не коварное подавление нашей связи, то Жукова мы смогли бы переиграть.
- Вы удивитесь, дорогой Хайнц, - Лахузен чуть наклонился вперед, - но эту операцию разработал вовсе не Жуков. Основа плана от генерала Пуркаева. Тактическую и стратегическую составляющую разработал бригадный комиссар Попель. А Жуков этот план мастерски воплотил, что тоже сыграло свою роль. И кстати, способы шифровки сообщений и помехи нашей связи, тоже идея Попеля.
- Шутите?! - удивился Гудериан. - Какой-то комиссар?
- Какие тут шутки? Это подтвержденная информация, можете мне верить, Хайнц, - сказал Лахузен, и затянулся.
- Попель, говорите? Гм... вот и ответ на ваш вопрос, дорогой Эрвин. Это означает что сонм генеральштеблеров у советов уже пополнился. Что вам известно об этом Попеле?
- Николай Кириллович Попель, сорок лет. Имеет венгерские корни. Отец кузнец, мать крестьянка. В армии с 1920. Коммунист. Образован. По последним данным пишет стихи. На них написали музыку. Очень популярная в советах песня - по всей стране распевают.
- Вот как?! - поднял брови Гудериан. - Это многое объясняет. Поэты бывают очень талантливы. Во многом талантливы.
Зашел адъютант.
- Господин генерал-полковник, вы просили известить, когда прибудет обер-лейтенант Хофман.
- Хорошо, Клаус, пригласите его сюда. И сделай еще кофе. Три чашки.
- Яволь, господин генерал-полковник! - и адъютант, прихватив поднос с чашками, вышел.
- Хочу пояснить, Хайнц, - сказал Лахузен. - Обер-лейтенант Роберт Хофман командует оперативной группой "2-А". Еще он мой племянник. Но я просить за него не собираюсь. Только присмотреть. Очень перспективный офицер.
- Не стоит пояснять, Эрвин, я понимаю.
В кабинет вошел адъютант с подносом, расставил чашечки с кофе, вышел, но тут же впустил в кабинет обер-лейтенанта.
- Хайль Гитлер! - вытянулся он. Руку в приветствии не вскинул - висела на повязке.
- Роберт?! Что случилось? - Лахузен встал и направился к Хофману. - Ты ранен?
- Ранение легкое, господин генерал, практически царапина, но руку из-за повязки не поднять.
- Как это произошло? - спросил генерал-майор, и обернулся к Гудериану. - Вы позволите, господин генерал-полковник?
- Да, я тоже хочу послушать. Присаживайтесь, обер-лейтенант. Выпейте кофе.
Хофман сел напротив генерал-майора, пристроив фуражку на стул рядом. В два глотка выпил напиток. Вопросительно взглянул на генерал-полковника.
- Оперативная группа "2-А", получила приказ - сопроводить и обеспечить переход линии соприкосновения группам "Роланд-6" и "Зондердинст-21", - начал доклад обер-лейтенант. - Но колонна попала в засаду...
- Где это произошло? - спросил Гудериан. - Покажите на карте.
Развернули карту. Хофман указал на точку:
- Здесь.
- Грунтовая через поле?
- По докладам "Люфтганза" русских впереди не было, господин генерал-полковник.
- Это "группа Ровеля", Хайнц, - пояснил Лахузен, на вопросительный взгляд Гудериана. - Иногда пара истребителей сопровождает наши группы. *
- Перед лесом, группы "Роланд-6" "Зондердинст-21" должны были отделится от ударной группы и уйти по правой рокаде на юг, в обход. - Хофман показал место на карте. - Гауптман Шульц посчитал, что группы не успеют занять необходимые точки и приказал нагнать дозор. "Роланд-6" и "Зондердинст-21" ушли вперед. А через четверть часа впереди вспыхнул бой. Оказалось - русские подготовили засаду. В результате боя русские были уничтожены. Наши потери - гауптман Шульц убит, группа "Зондердинст-21" погибла в полном составе, в группе "Роланд-6" уцелело семеро, все с тяжелыми ранениями. Дозорная группа потеряла десятерых.
- Сколько было русских? - спросил Гудериан. Лицо его было мрачным.
- Двое.
- Двое?! - подался вперед Гудериан.
- Да, господин генерал-полковник, - подтвердил Хофман. - Русских было всего двое. Пулеметчик и помощник. Скажу больше, они знали, что погибнут, но вели бой до конца. У них была всего одна лента. Один из них был еще жив, и я разговаривал с ним.
И обер-лейтенант красноречиво посмотрел на Лахузена. И по глазам он понял - есть кое-что не для ушей командующего танковой группой. На череду взглядов Гудериан внимания не обратил.
- Вас ранили во время боя? - спросил он.
- Нет, господин генерал-полковник, позже. Во время беседы с русским, из канавы поднялся мальчишка. Он был весь в крови, очевидно ранен. Все посчитали его не опасным, и позвали. Когда мальчишка приблизился то бросил гранату. Неумело. Никто из моих людей не пострадал. Мой фельдфебель успел меня сбить с ног, но один осколок задел плечо.
На какое-то время в кабинете повисло молчание. Оба генерала сидели задумавшись. Хофман ждал вопросов.
- Помните, о чем мы говорили, Эрвин? - произнес Гудериан. - Недооценка и пренебрежение противником, а также боевыми уставами ведет к неоправданным потерям. Если бы гауптман Шультц уцелел, я отдал бы его под трибунал. Еще будет разговор с командиром кампфгруппы - куда тот смотрел и о чем думал. К вам, обер-лейтенант, - генерал-полковник взглянул на Хофмана, - у меня претензий нет.
- Обер-лейтенант, - обратился к Хофману Лахузен, - как вы считаете, русский пулеметчик намеренно расстреливал группы "Роланд-6" и "Зондердинст-21"?
- Не могу знать, - ответил обер-лейтенант, посмотрев на генерал-майора выразительно. - На момент начала боя, я находился далеко.
- Считаете русские знали о ваших группах, Эрвин? - спросил Гудериан. Он опять не заметил череду красноречивых взглядов абверовцев.
- Нет, Хайнц, - отрицательно покачал головой Лахузен. - Решение по маршрутам групп принимали накануне, исходя из динамически меняющейся обстановки. И есть просьба, Хайнц - мне с обер-лейтенантом надо будет поговорить тет-а-тет.
- О, это не проблема. Этот кабинет в полном вашем распоряжении, Эрвин. А я к штабистам наведаюсь. - И выходя пробормотал: - С нами даже дети воюют.
- Рана не опасная? - спросил Лахузен, когда Гудериан вышел.
- Пустяковая царапина. Мои люди обработали рану, и идти к медикам нет смысла - заживет через пару дней.
- Хорошо, если так. О чем ты хотел сообщить?
- Помните мой рассказ о русском комиссаре и диверсанте.
- А, то глупое пророчество? Как же, помню.
- Прошу выслушать, и возможно это пророчество не будет выглядеть глупым.
- Даже так? Что ж, я слушаю.
- И так, в штабе пехотной дивизии я просматривал докладные о действиях русских, и мне попалась папка с опросными листами наших раненых. И первый лист меня заинтересовал. Шутце Дильс, из тыловой части рассказывал - как он получил ранение. По его словам, когда он с напарником занимался сбором и учетом трофеев, им попался живой раненый русский. Он подорвал себя гранатой, но перед этим сообщил, что фюрер застрелится, когда русские будут штурмовать рейхстаг, что Германия капитулирует, и это случится восьмого мая. Год шутце не назвал.
- Ты с ним беседовал?
- Да, господин генерал-майор. Мне стало интересно. Я нашел этого шутце и обстоятельно с ним поговорил. Он точно помнил названную русским дату. О победе в мае упоминал комиссар Иванцов. Но это можно назвать совпадением, если бы не последний случай. Этот пулеметчик, он был еще жив, и я успел с ним поговорить. Он тоже сказал, что Германия капитулирует восьмого мая, но упомянул год - 1945-й. О самоубийстве фюрера тоже сказал. И еще, он сказал, что кто выживет и попадет в плен на восточном фронте, пройдет с позором по Москве.
- Подведем итог, - продолжил Хофман, не дождавшись реакции начальства. - Три разных человека, в разных местах, при странных обстоятельствах, приводят одни и те же факты. Два гипотетических - даты поражения Германии - это первое, и самоубийство фюрера - это второе. Проход по Москве в качестве пленных - это третье. Про поливальные машины упомянул и комиссар, и пулеметчик. Какие выводы можно сделать, господин генерал-майор?
- Интересно... - Лахузен достал спички и прикурил сигару. Пару минут сидел, размышляя.
- С кем-нибудь об этом еще говорил? - пыхнул он дымом.
- Нет.
- Тогда поступим так - будешь заниматься в основном этим вопросом. Из реферата "2-А" твою группу выведу в отдельный реферат. Адмиралу я все доложу и обосную это решение, так что составь обстоятельную докладную по всем трем случаям. Опросник шутце забрал, надеюсь? Отлично. Не даром я нахваливал тебя перед генерал-полковником. Для того, чтобы затруднений с доступом к штабным и иным документам не вызывало, вот тебе особый жетон. - Генерал выложил из кармана опознавательную марку с четырехзначным, а с трехзначным номером. - Приказ по жетону будет сегодня же. Сутки на отдых, и за работу. Роберт, - Лахузен подался вперед, - я надеюсь на твою удачу. Иди.
*группа "Роланд" - подразделение "Бранденбурга-800".
*группа "Зондердинст" - специальное подразделение Абвера.
*Группа Ровеля - отдельная авиационная группа военно-воздушных сил Германии (люфтваффе). Фактически полностью работала на Абвер.
Пролог - 2
"Як" Агаркова заплясал крыльями, привлекая внимание, а затем накренился влево. Иван вгляделся в левую полусферу и увидел группу самолетов шедшую гораздо ниже. Девятка бомбардировщиков с истребителями. Без прикрытия немцы летать опасались - это не первые недели войны, теперь врага есть кому встречать. Малыми силами, но все же есть. Соловьев пригляделся - чуть дальше в дымке была видна еще одна группа, вроде как "Юнкерсы", но это пока не важно. Важно прорваться через прикрытие и выполнить приказ - приземлить бомбардировщиков, затем пикировщиками заняться. Советские истребители заметили - четыре "Мессера" начали быстрый набор высоты, явно готовясь встретить подходящее звено "Яков" на достаточном расстоянии от опекаемых.
- Нормально - нас четверо, и их четверо, - подумал Иван, но тут он увидел еще две пары "мессеров" шедшие в наборе высоты на отдалении. - Четыре на восемь - тоже ничего.
Эти от "юнкерсов" подошли. Не побоялись оставить опекаемых пикировщиков без прикрытия. Хотя Ю-87 сами по себе скоростные и зубастые, могут за себя постоять.
"Эмили" действовали слажено.* Заходили на звено Агаркова с разных сторон, явно собираясь растащить пары. Если это у них получится, выйдет хреново. У вторых ведомых опыта мало. Если отстанут от ведущего, то поодиночке не отобьются, немцы схарчат за милую душу. Встать в оборонительный круг? Можно отбиться даже от большего числа "мессеров", но тогда приказ не выполнить, бомберы и пикировщики безнаказанно отработают нашим рубежам обороны. Хотя, могут ударить по своим позициям. Такое, говорят, часто бывало, после того как стали "давить" немцам связь.
Связи у "Яков" нет, они полностью глухие. Радиостанциями были оборудованы самолеты комполка и комэсков. У звеньевых стояли только приемники, да толку от них? Без связи не бой, а немое кино. Только в немом обычно тапёр исполняет подходящую под сюжет мелодию, а воздушный бой сопровождается ревом двигателей под аккомпанемент авиапулеметов. До начала боя возможны сигналы кренами и покачиваниями крыльями, а как управлять боем в свалке?
Осталось только злорадствовать - в немецком диапазоне сейчас идет адский концерт, или как выражались немецкие летчики, сбитые и попавшие в плен: "Дьявольская ария Сталина". Рассказывали, что специально выделенные радисты одновременно и циклично транслируют несколько песен на волнах люфтваффе и вермахта. Одновременно могут звучать "Утомленное солнце" или "Широка страна моя родная", но есть обязательная - мощная и зовущая на бой "Священная война".
Агарков покачал крыльями - делай как я, и начал набор высоты. Поздновато, - подумал Иван.
Немцы были того же мнения - они быстро пошли на сближение, пресекая выход на высоту - по два "мессера" с разных сторон. А где остальные четверо? Одну пару "Эмилей" он увидел гораздо выше, они еще набрали высоту, вторая... уже падала на него со стороны солнца, точнее на него и Уткина, а командир звена пока, летит прямо. В принципе это правильно, Агарков тянет время не зря, бомбардировщики все ближе и ближе, они главная цель.
Кроме атакующей пары "мессеров", Иван отслеживал скорость второй, которая тоже была готова начать атаку. Поддержат первую пару, или атакуют звеньевого?
- Как же не хватает связи! - скрипнул зубами Иван.
Раздумывать времени не осталось, атакующие "Эмили" уже близко, вот-вот откроют огонь. Иван качнул крыльями и свалился в правый нисходящий вираж и вовремя - мимо прошли пулеметные трассы, а следом два "мессера" промелькнули в стороне, и сразу полезли вверх. Где ведомый? Уткин обнаружился сзади-слева, но дальше чем надо. Следом уже падала вторая пара мессеров, но они заходили на пару Агаркова. Звеньевой их явно видел, и ждал момента, когда можно будет уклонится.
Соловьев оглянулся - четверка "мессеров" строила заход на него, значит - немцы решили все-таки начать с его пары. И понятно почему - верхняя пара советских истребителей связана боем, а эти "Яки" были гораздо ниже и удобней для атаки. Иван еще раз оглянулся, оценивая скорость немцев, и заметил, что между атакующими двойками достаточное расстояние. Уткин успел занять свое место, но на левой раковине - умничка. Вираж влево - пулеметные трассы запаздывают, следом правая нисходящая полуторная бочка, и мимо пролетает ведущий "мессер". Красно-белые огни вытянутой плетью скользнули перед самым носом, Иван от неожиданности переложил ручку влево, и основная часть очереди прошла мимо, но "Як" пару раз вздрогнул от попаданий, вдруг цокнуло у головы и в правой части триплекса появилось отверстие. Хитрожопый немец оттянулся при атаке и умудрился всадить в "Як" несколько гостинцев. Не смертельно, но неприятно - упругая воздушная струя начала бить в правую скулу. Еще одна трасса. Иван оглянулся и заскрипел зубами - с заходящей в атаку пары потянулись плети очередей, почти с шестисот метров и ведущий попал, сука! "Як" Уткина задымил и сорвался в штопор. Матерясь, Иван заложил боевой разворот. Перегрузка вдавила сознание куда-то под ноги, в глазах потемнело, но он угадал - мессера выскочили аккурат по курсу, и ракурс был просто блеск. Соловьев приник к прицелу, дал ногу, беря упреждение и зажал гашетки - ведущий "Эмиль" сам влетел в трассу - огненные росчерки проплясали по кокпиту и разлохматили плоскость. Ведомый тоже чуть не напоролся на очередь, но успел уйти в нисходящий вираж. Иван догонять немца не стал, а свалил "Як" в пике и понесся вниз. На штопорящего Уткина падала пара "мессеров". Иван не успевал.
- Прыгай! Прыгай! - заорал он и заскрипел зубами - к атаке присоединился одиночный "Эмиль", похоже из сбитой пары. И эта падла вновь даёт очередь с большого расстояния. И вновь попадание в выходящего из штопора "Яка". Мотор его встал и загорелся. Самолет лег на крыло и заскользил к земле.
- Тва-а-арь! - Иван довернул на одиночку. Ракурс был неудачный, расстояние больше пятисот, но злость кипела, и надо было отомстить. Соловьев дал упреждение и зажал гашетки. Плеть огненных росчерков пронеслась перед "мессером" впереди и ниже, летчик подработал педалями и ручкой, увидел попадания. Есть! Немец густо задымил, затем вспышка, левая плоскость "Эмиля" отвалилась, и "мессер" закувыркался к земле.
Восходящий вираж с креном, Соловьев смотрит вниз и видит купол парашюта. Взгляд левей - нет, немец не выпрыгнул, кабина закрыта. Под куполом Сашка!
- Живой! - радостно вопит Иван, но видит, как пара "Эмилей" заходит на парашют. - Сука!
До пары "мессеров" далеко. Очередь с упреждением - толку нет, снайперски попасть на таком расстоянии - редкость, но немец же попал два раза подряд, и ему повезло. Падая на пересекающихся курсах, и сжав до боли зубы, Соловьев давал короткие очереди с упреждением, и матерился - он не успевал. Немцы открыли огонь. Соловьев увидел, как от фигурки под парашютом брызнуло красным. Оба "Эмиля" разворотом ушли под "Яка".
- Су-уки-и-и! - проорал Иван, закладывая нисходящий разворот, но сразу понял - отомстить не успеет, немцы дали форсаж и уже далеко.
Вдруг голова вспухла. Сознание будто проскользнуло сквозь триплексы и расширилось, охватывая окружающее пространство. Соловьев увидел сразу все. Девятка "карандашей" - двухмоторные узкофюзеляжные "Доронье-17" километром ниже - они шли пересекающимся курсом. Чуть дальше шесть "Ю-87" плывут уступом. Наверху четверка "Эмилей" непрерывно атакует Агаркова с ведомым. Живы, курилки! И пара "мессеров", набравших высоту и начавшие строить атаку на него.
Выступила холодная испарина - сознание как бы раздвоилось. У одной состояние ступора, у второй жгучий интерес, будто он оказался в кабине "Яка" в первый раз. И что-то чужое внутри, бубнящее и давящее, словно он в кабине не один. Иван даже осмотрел кабину. И тут в какие-то мгновения в сознании пронеслось такое!..
Осознание долгой войны, череды отступлений, долгих и кровавых боев, радость Победы и...
Десятки миллионов погибших!..
Если присутствовал испуг, страх и растерянность, то злоба и ярость выдавила это прочь, в голове прояснилось, а нечто притихло. Взгляд вверх - Пара "Яков" сумела вырваться из клещей непрерывных атак, и теперь круто пикировала, явно нацеливаясь на девятку "Доронье". Следом падали "Эмили", но они безнадежно отстали.
"Карандаши" были совсем рядом, можно успеть атаковать их сверху-спереди. Иван свалил истребитель в пике. Завыл мотор, "Як" затрясло на высокой скорости, большая стрелка альтиметра бешено крутилась, отсчитывая потерю высоты, а струя воздуха из пулевого отверстия в триплексе стала упругой и злой.
"Доронье" быстро приближались. Соловьев доработал ручкой, нацеливаясь на ведущий "карандаш". Стрелки бомбардировщиков открыли огонь, но без толку. "Карандаши" даже курс изменили и пошли в набор высоты, чтобы стрелки могли вести огонь по атакующему "Яку". Но сделали это поздно.
- Не смеют крылья черные над родиной летать, - пропел Иван и зажал гашетки.
Огненные трассы уткнулись в мотор и пробежали наискосок по фюзеляжу. "Як" пролетел сквозь строй бомбардировщиков, Соловьев потянул ручку на себя, приподняв триммер высоты. Перегрузка вдавила его в сиденье, в глазах потемнело. Показалось, что в голове кто-то орет, аккомпанируя гулу бьющей из триплекса воздушной струи. Неожиданно затошнило, что никогда с ним не случалось в полетах. Накатила злость, и вновь полегчало, в глазах прояснилось. Оглянулся - атакованный им "карандаш" с пылающим мотором пикировал к земле. Еще пара вывалилась из строя дымя. Остальные сбрасывали бомбы и разворачивались. Оказалось, что следом за ним бомбардировщиков атаковала пара Агаркова.
- Ага! Не нравится?! - воскликнул Иван. - Горите, суки! Горите! Это вам за Сашку!
Из атакованного им "Дороньё" никто с парашютом не выпрыгнул. С двух сбитых парой Агаркова выпрыгнуло всего двое. Развернуться бы, да расстрелять, но внизу наши, и за такое по голове не погладят.
"Як" Соловьев вывел из пике слишком низко, и теперь истребитель круто набирал высоту. Следом за ним поднимался звеньевой с ведомым. Три истребителя. Тройка - привычная до войны тактика полетов, прекрасно работающая при натаскивании новичков или атаке бомбардировщиков. Но с началом войны, почти во всех истребительных полках перешли на пары. Стало удобней летать, взаимодействовать с ведомым, атаковать, оборонятся, но при условии, что новичков и опытных пилотов равное количество.
Три "Яка" против шести "Эмилей" это немногим лучше, чем четыре против восьми. Считай, что паритет сохранился. "Мессера" кружили на высоте, выжидая, и атаковать "Яки", находящиеся в невыгодном положении не спешили. Советские истребители набирали высоту, обходя стороной шестерку "юнкерсов", которые довернули к северу. Пикировщиков по радио предупредить не могли, в их FUG-7* звучала "Дьявольская ария", но они явно видели результат атаки тройки "Яков", и теперь уходили под защиту "Эмилей".
- Трусы! - рассмеялся Иван. - Это вам не мирняк расстреливать! Твари!
Его нагнала пара Агаркова. Выровняли скорость, посмотрели друг на друга. Николай ткнул в сторону Ивана и показал большой палец, затем указательный и средний, мол - хорошо сработал, два "мессера" сбил. Видеть это Агарков не мог, значит сообщили с земли - это хорошо. Еще один жест, круговой и три пальца - свалили три бомбардировщика. Отрицательный жест с кривой миной на лице - этого мало. Иван кивнул и хищно оскалился. Агарков показал вертикально один палец, и ткнул в "Як" Соловьева, затем два, и на себя. Все правильно - в том вражеском сборище надо работать в паре, плюс свободный охотник. Если действовать согласованно и поддерживать друг друга в бою, то есть шанс прорваться к пикировщикам. Они как раз уже примериваются к штурмовке нашей обороны.
"Мессеры" были гораздо выше, но цель не они. Высоты для атаки юнкерсов вполне достаточно. Те уже строили заход на наши позиции. Пора! Тройка "Яков" начала пикирование. "Эмили", спохватившись, кинулись следом. "Поздно!" - усмехнулся Иван и запел:
- Вставай страна огромная, вставай на смертный бой! С фашистской силой темною, с проклятою ордой!
"Ю-87" росли в прицеле. Преследующие "мессера" вдруг порскнули в стороны, а стрелки с пикировщиков открыли бешенную стрельбу по атакующим "Якам". Истребители поднырнули под трассы, и спикировали, уйдя в мертвую зону - снизу-сзади, затем на подъеме, разойдясь по фронту, открыли огонь по замыкающим.
- Не смеют крылья черные, над родиной летать, - пропел Иван.
Его трасса вспорола фюзеляж лаптежника от плоскостей к кабине - не жилец. Уходя в вираж, заметил, как два других "Ю-87" начинают дымить и валиться из строя. Остальные сбрасывать бомбы куда ни попадя и разворачиваться.
- Гнилой фашистской нечисти, загоним пулю в лоб...
В конце виража, когда его "Як" обошел уцелевшие "юнкерсы", и полез в набор высоты, на него вдруг свалилась четверка "Эмилей". Один за одним. От трех атак он уклонился играючи - "мессеры" имели слишком высокую скорость, достаточно нисходящей бочки с небольшим курсовым отклонением. Но четвертый "Эмиль" при атаке оттянулся, и выходило, что предыдущие немцы выложили комраду русского как на блюдечке. Вираж не спас - левая плоскость превратилась в лохмотья, "Як" тряхнуло, брызнул осколками прицел. Что-то острое и раскаленное шибануло в ухо. Самолет вновь содрогнулся, двигатель заскрежетал и вспыхнул. Иван попытался сдвинуть фонарь, но тот заклинило. Счет жизни пошел на секунды.
Соловьев отработал ручкой вперед и вправо, надеясь скольжением сбить пламя, но "Як" провалился боком и заштопорил. В кабине стало горячо, попытка сорвать фонарь... дикое жжение в ногах... чей-то дикий крик... и последняя мысль - мир вашему дому...
Это напоминало полет через темный тоннель к далекому светлому пятнышку. Но пятнышко пронеслось мимо с большой скоростью, за ней полетели еще и еще. Они становились гуще и в конце концов слились в сплошной световой поток. Внезапно весь свет свернулся в одну точку и пропал.
И навалилось.
Боль от жжения во многих местах, невыносимый зуд по всему телу, дикая слабость. Сильно хотелось есть, и по малому тоже хотелось. Еще начал терзать запах. Различалась жуткая смесь хлора, медикаментов и застарелого пота. Настолько застарелого, что становилось дурно.
Жуков приоткрыл глаза. Поморгал, привыкая к свету, но ничего не рассмотрел - все расплывалось.
"Где это я?"
Странно, но после этой мысли боль стала терпимее, зато зуд как будто наоборот - усилился. Поерзать, чтобы притушить зудение не смог, не дала слабость. Зато, наконец, прояснилось в глазах, и Василий Сергеевич разглядел место пребывания. Просторная комната с белеными потолком и стенами. Он лежит на койке. Рядом колышется газета в развернутом виде - кто-то её читает, а кто не видно. Стало интересно - что за газета. Пригляделся и с удивлением прочитал - "Вечерняя Москва" от третьего июля тысяча девятьсот сорок первого года. На передовице большой портрет Сталина и заголовок "Выступление по радио председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина".
"Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота!.." - начиналась статья. Далее четыре колонки с мелкими буквами, но было видно, и Василий Сергеевич зачитался.
"... Что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, и какие меры нужно принять для того, чтобы разгромить врага?.."
Газету чуть приподняли и чуть повернули, передовица стала не видна.
"Забавно внук шутит, - подумал генерал-лейтенант, - газета не доказательство. Их в архивах полно. Мог взять..."
Мысли прервал зуд. Он стал вообще невыносим. Чем его натерли, что все тело так дико чешется? И почему нет сил руку поднять? Даже поерзать трудно. Тело затекло? Захотелось выматериться, но разлепить рот тоже стоило особых усилий. Удивленный Жуков раззявился и сразу ощутил дикую жажду.
- Пи-и-ить! - прохрипел он, с трудом ворочая языком. Тоже затек? Хреновые шутки!
С первым звуком газета в мгновение отлетела в сторону, и у кровати обнаружилась девушка в халате с платком на голове.
- Очнулся, милый мой!
- Пи-ить! - повторил Василий Сергеевич.
- Сейчас, милый!
В руках девушки вдруг оказалась кружка и ложка, которой она зачерпнула воды и осторожно поднесла к губам Василия Сергеевича. Живительная влага потекла внутрь. Совсем чуть-чуть, но это было... было... восхитительно! И лицо девушки показалось необычайно красивым. Нет, не просто красивым. Она была ангелом! Странное чувство, даже где-то у живота всколыхнулось, очень неожиданно.
"Чудесное видение! - подумал Жуков. - И чем меня накачали?"
Еще ложка воды, и еще. В животе забурчало.
- Ой, ты ж кушать хочешь! - догадалось "чудесное видение", и упорхнуло из комнаты.
- Вот же! - удивился Василий Сергеевич. - Не проработан сценарий-то!
"Чудесное видение" отсутствовало с минуту, но с ее появлением, в комнату ворвался военный, в гимнастерке с малиновыми петлицами и двумя кубиками на них. Сержант уставился на Жукова, хотел что-то сказать, как в глазах вдруг резко потемнело. Сознание выпорхнуло, будто его за шкирку выдернули из тела, и по глазам резануло ярким светом...
Жуков заморгал. Что-то прерывно пищало. Кто-то рядом суетился, снимая датчики. А рот был сух, как саксаул. Жуков-старший попытался встать, но бессильно рухнул обратно.
- Пить! - прохрипел он.
Друзья помогли Василию Сергеевичу сесть. Из бутылки с минералкой набулькали полную кружку и помогли напиться. В голове прояснилось.
- Что это было?
- Выход из прошлого, дед, - ответил Сергей.
- Из прошлого ли? - переспросил Жуков старший и огляделся.
Нет, это его дом, и никуда его не перевозили. Часы на стене показали, что он был в "отключке" всего десять минут. Все-таки аппарат работает?
- Из прошлого, дед, не сомневайся.
- Мы все не раз там побывали, - сказал Свешников.
- И тоже поначалу не верили, - добавил Маргелов.
Василий Сергеевич немного подумал.
- Этот, как вы говорите "выход" ничего не доказал. Какая-то больница и ряженые
- Но дед...
- Что дед? Где реальное доказательство? Еще раз!
- Дед, ты понимаешь, что испытаешь? Мы прошли через это, и очень хреново себя чувствовали.
Друзья согласно закивали. Мол, они молодые, здоровые и крепкие, а он стар и...
- Дед, ты чего?! - Сергей от оплеухи увернуться не успел.
- Старших слушать не учили, сержант? - сказал грозно генерал-лейтенант, укладываясь на кушетку. - Давай, запускай эту шарманку. И не в госпиталь, а на фронт закидывайте. Тогда поверю.
- Ну, дед! - покачал головой Сергей, прикрепляя датчики кардиографа. - Насчет фронта - это лотерея пока...
Какое-то время друзья стояли у аппарата. Смотрели то на Василия Сергеевича, то на дисплей кардиографа. Давление и пульс были хоть в космос посылай. Василий Сергеевич в свои года не выглядел развалиной. Худощавый, стройный, поджарый. Если бы не абсолютно седая голова и каньоны морщин на лице, то ни за что не догадаешься, что он давно девятый десяток разменял. Еще оставалось впечатление от того напора и властности. Приказал и ноги-руки сами собой спешат исполнять распоряжение.
- Дед всем дедам дед! - выразил всеобщую мысль Вася.
То как он быстро восстановился после выхода в "госпиталь" впечатлило всех. Дед хлебнул минералки и вновь живчик. У друзей силы восстанавливались не так быстро. Порой казалось "поехавшая крыша" на место не вернется. Как у Василия Сергеевича будет, когда он испытает смерть носителя? Почему-то казалось - ничего с ним не случится.
- А он генерал какого рода войск? - спросил Паша.
- У генералов родов не бывает, - сострил Вася.
А Сергей только плечами пожал.
- Генерал-лейтенанта дед получил за шесть лет до моего рождения. Как-то я китель увидел - в петлицах был знак службы военных сообщений.
- Это ничего не значит, - хмыкнул Вася.
- Вполне возможно, - согласился Сергей. - Дед о службе вообще не распространялся. И еще - отец просил его мне место службы в "арбатском округе" обеспечить. Мол, одним звонком, и выполнят.
- И что? - спросил Паша.
- Дед меня спросил - хочешь в Москве служить? Я сказал - нет, буду служить куда пошлют. Уверен, что иной ответ дед бы не одобрил. Ладно, мужики, - сказал Сергей, - Пора за дело. Паша, ты послевоенную историю знаешь? Тогда займись поиском изменений в первые месяцы войны. А мы послевоенные события прошерстим.
Какое-то время сидели, вглядываясь в ноутбуки и планшеты. Было тихо. Тревожный сигнал кардиографа заставил вздрогнуть. На дисплее скакала кардиограмма, рос пульс, понижалось давление. Дед начал елозить по телу руками и сучить ногами, сбивая с себя датчики. Сергей первым бросился к установке, но отключить не успел, Василий Сергеевич очнулся сам. Он стряхнул с себя прищепки и присоски, со стоном сполз на пол, и с недоумением уставился на свои руки.
- Дед, ты как? - спросил Сергей, помогая подняться деду и присесть на кушетку.
- Хреново... - хрипло ответил Василий Сергеевич.
Он ощупал себя, недоуменнно посмотрел на руки, тяжело поднялся с кушетки и отстранившись от помощи Сергея прошел до бара, открыл, достал бутылку водки и набулькал себе граммов сто. Лихо замахнул одним глотком. Занюхал кулаком. Сергей, Вася и Паша переглянулись.
- Рассказывай, дед! В кого попал и куда?
- Сразу и не понял, - сказал хрипло Василий Сергеевич, наливая еще соточку. - Круговерть, тошнота, все болит, матерюсь, куда-то стреляю, а куда не пойму. Потом, вроде как кабина, приборы, облачное небо через триплекс, и мессера атакуют. Четыре, или больше, но уворачиваться успевал. Пару мессеров сбил и бомбардировщик смог достать, но и меня подбили все-таки. "Ишак" горит... или не "ишак", а "Як", не важно. Самолет, падает, вроде надо прыгать, но руки ручку сжали, истребитель к земле несется...