Был обычный, ничем не примечательный день. Эрих Атенин, провинциальный переводчик с санскрита, сидел у открытого окна и лицезрел окружающий мир. За окном был жаркий июль, слышался щебет птиц, шум автомобилей, крики играющих детей. Некоторое время Эрих наблюдал за игрой, но ничего не понял. Игра показалась ему странной. Сам он совсем забыл, были ли в его детстве такие игры. Эрих тяжело вздохнул и начал поедать пирожное с кремом. Второе по счёту. И не последнее.
Эриху было тоскливо. Его ждала работа, которую он любил и которой он гордился -- перевод очередной пураны с древнего и дивного языка. Но почему-то сейчас одни мысли о переводах повергали его в печаль и уныние. Но с чем же это было связано? Несколько дней назад переводчику позвонили из издательства и сообщили о пиратском издании томика с ведическими текстами, среди которых было несколько переводов Атенина. Секретарь издательства поинтересовался, не знает ли Эрих что-нибудь об этом. Эрих не знал, Эрих был удивлён и раздосадован. А вчера его у подъезда остановил некий буддист в оранжевых штанах, с требованием объяснить глубинный смысл одного отрывка. Эрих еле отбился от него, он был лингвист, а не философ. Сегодня же, подняв телефонную трубку, Атенин услышал чужой разговор. Гнусавый парень заплетающимся языком требовал привезти ему бутылку пива, его собеседница мотивировала отказ нецензурной бранью. Голос девушки был вульгарен и неприятен. Эрих послушал немного, потом задумал было оборвать пьяную болтовню, но не решился, стушевался и осторожно положил трубку на аппарат. Наверное, опять к их телефонной линии подключились какие-то подонки. Возможно, опять будут телефонные счета с большими суммами за чужие переговоры, но сейчас Эрих решительно не захотел с этим разбираться, а вместо этого достал из холодильника коробку с пирожными, заварил чай и уселся к окну бездельничать.
В дверь позвонили. На пороге стоял Алексей Рюмин, старый друг Эриха. Его огромная фигура излучала энергию. Он вошёл в комнату, раздвигая воздух и пространство, словно атомный ледокол -- арктические льды. Эрих почувствовал себя маленьким, ему захотелось спрятать своё тело в каких-нибудь утёсах.
-- Привет! -- сказал Алексей, и от его звучного голоса зазвенела посуда на кухне.
Эрих молча смотрел, как его друг садится на его место, в кресло у окна, и одним движением заглатывает последнее пирожное. Тем не менее, он не мог сердиться. Разве можно было сердиться, глядя на безмятежные, умиротворённые очи Алексея, которыми он как будто освещал близлежащее пространство.
-- Алло? -- сказал Рюмин, не услышав ответного приветствия.
-- Спасибо, -- Рюмин, которого многие считали выдающимся поэтом современности, скромно кивнул.
"Наверное, написал какую-то новую поэму, -- с завистью подумал Эрих. -- А я уже две недели толкусь на одном месте..."
Однако, глаза Алексея начали тускнеть, его мощные плечи поникли. Казалось, всю свою жизненную энергию он потратил на то, чтобы войти в эту комнату и сесть в это кресло.
-- Трудно признаваться самому себе в таких вещах, -- произнёс наконец поэт, -- но уже второй месяц я не написал ни строчки. А как у тебя дела?
-- Так я тоже... -- пробормотал Эрих. -- Но...
-- Что "но"? -- возмутился Алексей. -- У всякого Федорки свои отговорки. Стыдно! И вот так всю жизнь!
Эрих поник головою. Ему стало стыдно. За себя, за Алексея и даже за девицу из телефонной трубки, которая не хотела везти своему парню пиво.
-- Старые мы стали и тупые, -- смиренно произнёс он.
-- Ну, по крайней мере, ты в гораздо меньшей степени, чем я, -- галантно произнёс Алексей, но переводчик даже не заметил его комплимента.
-- Все одинаковые, -- вздохнул Эрих, усаживаясь во второе кресло. -- Но что поделать?
-- А что тут сделаешь?
Они помолчали.
-- Хотя... -- Алексей некоторое время посвятил рассматриванию девушки в лёгком белом платье. -- Хотя можно поступить вот так: собраться и пойти по дороге из жёлтого кирпича в изумрудный город, как некоторые. Кому сердце нужно, кому храбрость, кому мозги...
Эрих задумался. Поэт меж тем продолжал разглагольствовать:
-- Но мы ж ленивые... Не пойдём никуда. Разве мы можем оторвать свою задницу от такого удобного, мягкого кресла? Которое нежно принимает в свои объятия твоё уставшее и вялое тело? Да ещё если рядом корыто с вкусными и ароматными помоями?
-- Неужели мы такие? -- грустно покачал головою Эрих. -- Старые ленивые жирные тупые свиньи...
-- Хрю! -- сказал вдруг Рюмин.
Эриху показалось, что в глазах друга постепенно разгораются весёлые огоньки.
-- А ну-ка, дай бумагу! -- потребовал Рюмин.
В первую секунду Атенин почему-то подумал, что поэт просит туалетную бумагу, но через мгновение понял, что ошибся, однако, ему стало неудобно за своё замешательство.
-- На столе, возле клавиатуры... -- пробормотал он.
Рюмин завладел бумагой и вытащил из кармана шариковую ручку. "Неужели наш нехитрый разговор вдохновил его на написание новой поэмы?" -- обрадовался про себя Эрих. Впрочем, обычно всё происходило иначе. Частенько Алексей Рюмин сочинял что-то экспромтом, потом записывая стихи на бумаге. Иногда же, наоборот, он запирался у себя в квартире и не выходил несколько дней кряду, а потом всем показывал исписанную вдоль и поперёк тетрадку.
Процесс творчества был недолог. Однако, когда Алексей закончил, его плечи опять гордо развернулись, а на лице опять появилось чувство уверенности и умиротворённости. Он поднялся, откашлялся и объявил:
-- Стих.
Эрих с улыбкой приготовился слушать. И вот что он услышал:
Закончив декламацию, Алексей чинно поклонился и вновь сел. Эрих некоторое время не мог произнести ни слова. Поэт со скромным видом ждал первых отзывов.
-- Ну... Алексей, теперь я тебя сразу уважать начал, -- Эрих попробовал перевести всё в шутку.
Но почему-то Алексей не понял шутки. Мало того, Эриху показалось, что его заминку с ответом друг принял за восхищение.
-- Заметь, я первый такое придумал, -- молвил он. -- Теперь я пойду. Поспешу в редакцию, может быть, ещё успею, в завтрашнем выпуске напечатаю.
Эрих не знал, что и сказать.
-- Хрю! -- сказал Алексей Рюмин, крепко пожал Эриху руку и умчался прочь. Словно реактивный самолёт. Вслед за ним, ноги Эриха сами вынесли своего хозяина на лестничную площадку. Опомнился переводчик только на первом этаже. Рюмина уже и след простыл.
-- День добрый, -- поздоровался с Эрихом сосед, которого звали Моисей Мстиславович Дюг и который жил несколькими этажами выше него. -- Не правда ли, замечательная погода?