Аннотация: - Деда, я покойников боюсь. - Шёпотом признаётся Мишка. - А чего нас бояться? - Буднично замечает дед.
* * *
- Вставай, а то царствие небесное проспишь! - Кто-то трясёт Мишку за плечо. Он открывает глаза. В большой комнате темно. Только слышится надсадный бабкин храп за ситцевой занавеской.
Над Мишкой кто-то стоит. Мальчик всматривается и истошно кричит. Дождавшись, когда его вопль стихнет, дед строго, но добродушно спрашивает:
- Чего орёшь, окаяшка? Режут тебя?
Мишка снова визжит, но тут голос садится, переходит в хрип.
Деда вчера похоронили. Тогда почему он снова здесь, да ещё и разговаривает? Этак мирно:
- Вставай, внучек. Я ведь из-за тебя ни свет ни заря поднялся. Через сорок дней будет невмочь, а сейчас в самый раз.
Мишка чувствует, что, несмотря на тепло в избе, по коже бегут морозные мурашки. Он кутается в одеяло с головой и сипит:
- Не пойду я никуда. Да воскреснет Бог... - Но продолжение молитвы от нечистой силы теряется в памяти.
Дед стягивает одеяло:
- Хватит прохлаждаться! Что за молодёжь растёт!
Мишка вскакивает, как ошпаренный, отбегает к печке, возле которой сушится обувь.
- Вот-вот, сапоги обувай, там сыро. - Советует дед.
- Конечно, сыро! - Мишка помнит, что вечером прошёл дождь, и в могилах, наверное, вода. Ведь не иначе дед пришёл забрать его!
Почему? Десятилетний Мишка знает объяснение: в селе говорят, что если ты обижал родственника, а он внезапно умер, то придёт за тобой и уведёт в мир иной. А Мишка перед дедом виноват - когда тот слёг за месяц до смерти, то внука часто просил то книгу подать, то папиросы принести, то чай заварить, если бабушки дома не было, а Мишка медлил, ленился, убегал из хаты играть с соседскими мальчишками. Вот и доигрался...
- И куртку с капюшоном надень, чтоб за шиворот не сыпалась роса.
Да, на кладбище много кустов, росы на них должно быть порядком, - соображает Мишка.
Почему же бабушка не просыпается? Храпит по-прежнему, словно не слышала воплей внука.
- Деда, я покойников боюсь. - Шёпотом признаётся Мишка.
- А чего нас бояться? - Буднично замечает дед.
Мишка хочет включить свет, поскольку стоит как раз возле рубильника, но страшится увидеть мертвеца во всей красе. Уж лучше тёмный силуэт.
Отправили Мишку родители к бабушке с дедом на всё лето, а тут такая оказия - не увидеть им больше сына. Мишка начинает тихо плакать.
- Нюни распустил! Хлеба возьми да колбасы, или сыра. Что есть-то будешь? Аппетит там отменный!
- В могиле аппетит? - У Мишки волосы на голове встают дыбом. Он представляет, как сидит в яме на дедовом гробу и ест бутерброды.
Бабушка особенно громко всхрапывает.
- Не домовой ли душит? - С тревогой замечает дедушка.
А при жизни ругался:
- Эк её разрывает! Так бы и прикрыл подушкой!
Трясущимися руками мальчик открывает холодильник, берёт плавленый сырок. Отламывает горбушку хлеба от лежащей на столе буханки. Суёт снедь в карман.
- Пойдём. - Говорит дед и открывает дверь.
Мишка плетётся за ним. Во дворе стоит, словно окаменев, их чёрная тонконогая собака Жулька, уши висячие в разные стороны - не лает, но и хвостом не виляет, наверное, кажется ей хозяин очень странным.
Дед берёт Мишку за руку - никогда прежде так не водил, они выходят за калитку и шагают по дороге. Пальцы у мертвеца крепкие. Вырываться боязно.
Высоко в небе сияет полная луна. Деревня спит. Стрекочут кузнечики, журчащий хор лягушек слышен издалека. Мишка оглядывается вокруг - всё кажется ночью другим, таинственным.
- Погляди-ка направо! Банника заметил? - Показывает дед туда, где зашуршала трава. - Веник берёзовый понёс. Хозяйственный.
Мишка никого не различает. Бросает косой взгляд на деда, замечает острый нос, тёмные провалы вокруг блестящих глаз.
- Погляди-ка налево, вот бесстыжая, - сплёвывает дед. У соседского сарая мелькает баба в сорочке. - Ведьма идёт чужих коров доить... Ты не озяб ли, окаяшка?
Мишка на свежем воздухе немного опомнился и приободрился. Только сейчас он понимает, что направляются они с дедом вовсе не к кладбищу. Вот миновали соседнюю улицу, клуб, магазин...
Мишка думает, что дед изменился. Раньше называл бы чертякой, да ещё и подзатыльники отвешивал. А теперь и рассказывает что-то внуку и заботится, чтобы тот не простыл. При жизни бы так! А то скажет им с бабушкой: "Одна брюзжит, другой визжит", и уходит неведомо куда с чекушкой водки.
Спускаются под гору. Впереди раскинулся широкий луг, трава отливает серебром под луной, кое-где видны круги и полумесяцы покосов. Топают по влажной дороге.
Но Мишке всё равно страшно, потому что непонятно - зачем дед ведёт его в противоположную от кладбища сторону? Вдруг там что-то ещё хуже?..
Вот и озеро. Долгим чёрным зеркалом вытянулось оно на опушке смешанного леса. Окружено прошлогодним сухим камышом вперемешку с молодыми острыми стеблями. Через заросли то тут, то там ведут тропинки.
Вдруг Мишка замечает шалаш. Дед наклоняется, извлекает оттуда лопату, протягивает внуку и командует:
- Копай!
Могилу! - Холодеет Мишка и жалобно лепечет:
- Дедуня, прости. Я знаю, что плохо себя вёл, не слушался. Ей-Богу, я всё понял! Отпусти, пожалуйста. Я буду бабушке помогать - картошку полоть, кур кормить, воду носить из колодца... Учиться стану на одни пятёрки.
- Так ты же сам просился! - Восклицает дед. - Всё время ныл: возьми да возьми. Вот я и подумал, что виноват перед внуком. Не будет моей душе покоя, пока на рыбалку не свожу! Ну, довольно слёзы лить. Копай червей! Удочки в шалаше. Надо до третьих петухов вернуться - тебе домой, мне в домовину.