... Повернувшись во сне, Фёдор застонал от страшной боли в пояснице, как шилом проткнувшей всё тело до затылка. Он облизал пересохшие губы, открыл глаза и посмотрел в потолок, повернув голову, посмотрел по сторонам: рассвет ещё не наступил, в бараке было темно и только едва-едва заметным мутным пятном угадывалось окно.
В бараке было холодно. Старенькая печь-буржуйка уже прогорела и камни, которыми она была обложена, уже давно остыли. Снизу, от двери, по всему бараку сквозило предатель-ским холодком...
Фёдор тяжело, с надрывом дышал, чувствуя своё горячее дыхание. Во рту пересохло и Фёдор, облизнув сухие губы, почувствовал, что они стали шершавыми и потрескались. Он приложил руку ко лбу: лоб был горячим. Чувствуя слабость во всём теле, какую-то тяжесть в пояснице и тупую, ноющую боль, Фёдор от досады застонал: охотничий сезон только на-чался, и он был уверен, что у него и в этом году всё будет хорошо, но неожиданно неприят-ности обрушились на него, как снежный ком.
К этому охотничьему сезону Фёдор подготовился, как никогда, тщательно. На этом участ-ке, который два года отдыхал, он прорубил новые путики и подправил старые, установил новые стационарные ловушки на соболя, разнёс по путикам капканы, проверил и подсолил старые солонцы на копытных, подремонтировал и утеплил ещё два барака, заготовил дрова на зиму, завёз продукты. И вот, как на грех, в одном из бараков медведь разорил лабаз с продуктами, а теперь, вдобавок ко всему, Фёдор чувствует, что заболел. И это было самое ужасное, что можно было себе представить. Последние два дня он ещё как-то крепился и был уверен, что это от усталости и пройдёт само собой, но вчера он вдруг почувствовал, что у него уже больше нет сил сопротивляться болезни.
В бараке становилось всё холоднее и холоднее. Холод, крадучись, уже пробрался в спаль-ник, коварной змеёй протискивался между складок одежды и стал покусывать разгорячён-ное температурой тело. Вечером, хорошо протопив печь, Фёдор, сняв обувь и не раздеваясь, залез в спальный мешок, надеясь пропотеть и таким дедовским методом поправиться. Но дедовский метод, видимо, безнадёжно устарел и не только не помог, но и усложнил положе-ние: влажное от пота белье настыло и теперь неприятно холодило тело.
Опираясь руками в нары и напрягая ослабшие мышцы, Фёдор вылез из спальника, под-нялся, на ощупь нашёл на столике огарок свечи и коробок спичек. Тусклое дрожащее пламя свечи робко осветило бревенчатые стены барака с глубокими трещинами, висящие на стене правилки1 на пушных, сменную одежду, полку с продуктами, стоявший на столике старень-кий транзисторный приёмник с севшими батарейками, да старенькую и уже видавшие виды печь-буржуйку.
Фёдор наклонился, поднял сапоги и сунул руку во внутрь: сапоги внутри были сырыми и он почувствовал пальцами ледяную корочку войлочных стелек. Тяжело опустившись на на-ры, Фёдор вспомнил, как вчера вечером он едва дошёл до барака, нашёл в себе силы раз-жечь печь и, разувшись, залезть в спальник. Его сильно знобило и он, укрывшись с головой и согреваясь дыханием, никак не мог согреться. Фёдор ждал, пока выстудившийся за день барак прогреется, чтобы можно было встать и приготовить себе нехитрый ужин из концен-тратов и просушить влажную одежду и обувь. Но боль, мучавшая его весь день, затихла и Фёдор, согревшись, незаметно для себя уснул тяжёлым тревожным сном....
Заскрипев зубами от ноющей боли, Фёдор с трудом обул настывшие за ночь сапоги, ощу-щая сквозь шерстяные носки холод замёрших стелек. Он медленно и осторожно дошёл до печи и, терпя боль, присел на корточки и открыл дверку печи. Из тёмной топки печи на него дыхнуло холодом: в её, уже давно остывшей чёрной пасти, не светилось ни уголька...
Превозмогая боли в пояснице, Фёдор разжёг печь, не закрывая дверки, сел на чурку на-против. Из открытой дверки на него потянуло едким дымом, выдавливая слёзы. Но Фёдор не придавал этому значения. Опираясь локтями в колени, он стал смотреть на разгорающее-ся пламя. Фёдор ощущал идущее из печи приятное тепло, ласкающее его и медленно расте-кающееся по всему телу. Печь разгоралась, яркое пламя жадно пожирало сухие дрова и они, потрескивая искрами, неумолимо растворялись в пляшущем пламени.
__________________________________________
1- правилки - приспособления, изготовленные из гладких струганных реечек, для натягивания на них снятых
и обезжиренных шкурок и придания им установленной формы и товарного вида.
2
Фёдор поставил на печь чайник, снял сапоги и, вытащив из них стельки, поставил сапоги
на камни у печи. Подложив под ноги полено, он снова сел на чурку у печи и, глядя на тан-
цующее яркое пламя, задумался, словно надеялся среди дрожащих языков огня найти что-
то такое, что смогло бы облегчить терзающие его душевные муки, избавить от боли ною-щих ран. И вот теперь к ним неожиданно добавилась и эта физическая боль, напоминающая о себе каждым движением.
Обладая отменным здоровьем, Фёдор, до этого никогда не испытывал подобных ощуще-ний и поэтому не мог понять, что с ним. Он хорошо понимал, что здесь, среди непроходи-мых таёжных дебрей, за десятки километров от человеческого жилья, ему никто не помо-жет, и он теперь остался один на один со своей болезнью. Поэтому, оставаться здесь, в ба-раке, не зная, откуда подкралась беда, и какие могут последствия, было слишком рискован-но. И, как ни думай, самым разумным было сейчас идти в посёлок и обратиться за помо-щью.
При мысли о посёлке у Фёдора сжало сердце. Он представил себе тихие, запорошенные первым снегом улицы посёлка, однотипные двухквартирные бревенчатые дома и, среди них - свой дом, со скромной холостяцкой обстановкой. Дом, в котором, кроме гулкой кладби-щенской тишины, холода и одиночества, его уже давно никто не ждёт...
А рядом, на соседней улице, в таком же доме, в чистой и уютной обстановке, сейчас спит, тихонько посапывая носиком, маленький человечек с такой же родинкой на шейке, как у Фёдора. При воспоминании о дочери, самом дорогом для него, что у него ещё осталось на всём белом свете, Фёдор застонал. Закрыв лицо ладонями, он снова представил себе, как
возвращаясь из тайги и уже подходя к дому, с замиранием сердца видел светящееся в су-мерках окно детской комнаты с обклеенными цветными обоями стенами, изрисованными фломастерами. Там, за освещёнными настольной лампой оконными занавесками, стоит шкафчик с детской одеждой, тумбочка с детскими игрушками и большим плюшевым миш-кой с розовым бантом на шее. Рядом с тумбочкой, у обогревателя печи - детская кроватка с безмятежно спящей маленькой девочкой со светлыми кудряшками волос, всегда приятно пахнущими детским шампунем.
Фёдор входил в дом, но едва он только открывал дверь, как она, широко раскинув ручон-ки, бежала ему на встречу. Он подхватывал её на руки, бережно прижимал к себе, вдыхая такой нежный, приятный и дорогой для него запах её волос, лица, хрупкого тельца и одеж-ды. Анечка крепко обнимала его своими ручонками и что-то лепетала такими нежными губ-ками. И он, Фёдор, стоял среди комнаты, держа её на руках и пьянея от охватившего его безмерного счастья.
Потом он развязывал рюкзак, доставал ей гостинцы "от зайчика", а вечером, укладывая её спать, рассказывал ей про зайчиков, сочиняя свои сказки про таких же добрых зверюшек. Анечка, прижавшись к нему, внимательно слушала и незаметно засыпала, тихонько посапы-вая носиком. И Фёдор, стараясь не разбудить её, нежно и осторожно целовал её щёчки, во-осы, её пальчики, испачканные фломастерами. Он чувствовал, как какой-то ком подкатыва-ет к горлу, мешает дышать и на глаза накатываются слёзы. Фёдор тихонечко поправлял оде-яло и, выключив свет, на цыпочках выходил из детской комнаты. Остановившись, он ещё раз оглядывался, прислушиваясь к её тихому, спокойному дыханию....
...Рано лишившись родителей, Фёдор рос в детдоме и хорошо помнит, как часто он, подой-дя к забору и, забыв про игрушки и играющих товарищей, мог очень долго стоять и смот-реть на таких же, как он, детей, гуляющих по ту сторону забора вместе с папами и мамами. Широко открытыми глазёнками, он смотрел на этих детей, и они казались ему пришельцами из другого мира, где есть папы и мамы, где есть отцовская забота и материнская ласка.
Прижившись щекой к холодным железным прутьям ограды, Фёдор пытался понять, по-чему у них есть то, чего никогда не было и уже никогда не будет у него. И как ему хотелось
тогда, чтобы его также взяли и подняли сильные руки отца и прижали к себе, нежно обняла
и приласкала мама.
И Фёдор, никогда не испытавший этого, теперь, став отцом, старался дать дочери всё, че-го никогда не имел сам. И сколько же в нём накопилось этой, ещё нерастраченной, отцов-ской заботы и материнской нежной ласки!
... Закипел чайник, позвякивая крышечкой и пуская из носика тоненькую струйку пара. Фё-
дор отлил немного кипятку в маленькую, закопчённую кастрюльку, ступая босыми ногами
3
по холодному дощатому полу, достал с полки пакетики с концентратами и чаем. Заварив
чай, он всыпал концентраты в кастрюльку и снова присел на чурку у открытой дверки печи, подложив под ступни ног толстое полено.
Печь прогревалась, и живительное тепло медленно расплывалось по бараку, приятно лас-кало босые ноги, обдавая жаром суконные штаны и свитер, проникало дальше, под бельё, пригревало колени и приятно грело грудь. Но, Фёдор не чувствовал облегчения....
Его сильно знобило. Накинув на плечи куртку и, подвернув полы под себя, он пытался согреться. И, даже сидя у открытой дверки печи и чувствуя, как жжёт колени и руки, он никак не мог согреться и дрожал от озноба. Не помогал и горячий крепкий чай, круто заваренный малиновым листом и липовым цветом. Отхлебнув чай, Фёдор поставил кружку на пол и, глядя на медленно танцующее пламя в печи, задумался...
...Фёдор вспомнил залитый огнями вечерний Владивосток, железнодорожный вокзал и сво-их друзей, с которыми два года "оттрубил" в морской пехоте и теперь провожающих его на "дембель". Крепкие объятья, обмен адресами, автографы друзей на ремне и обещания не за-бывать и, как можно чаще, писать письма...
Попутчиком Фёдора по купе был приятной внешности пожилой человек с проницатель-ным взглядом. Они очень быстро познакомились и, уже через какой-то час, Фёдор знал, что Василий Фёдорович - директор охотничье-промыслового хозяйства и госпромхоз, которым он руководит, специализируется на заготовке пушнины и мяса диких животных, сборе дико-росов и лекарственных трав. Как бы мимоходом, он с огорчением обмолвился, что охотни-чьи угодья госпромхоза расширяются, осваиваются новые отдалённые территории в самых глухих отрогах Сихотэ-Алиня, а для их освоения требуются люди, готовые к нелёгкой та-ёжной жизни. Узнав, что Фёдор сирота, воспитывался в детском доме, и ехать ему, собст-венно, некуда и его нигде, и никто не ждёт, он предложил Фёдору сделать остановку и зае-хать и посмотреть: если понравится, то можно остаться, если нет - никто его держать не бу-дет. Фёдор без особых колебаний согласился, тем более, что его действительно никто не ждал: его девушка Дина, которая провожала его в армию и обещала ждать "не смотря ни на что", через полгода перестала писать и вскоре вышла замуж. Об этом ему написали друзья, и когда он получил от Дины письмо, то, не читая, поджёг и выбросил в курилке в обрез с водой, полный окурков. Своего друга - ротного почтальона, он попросил, на случай, если вдруг ещё будут приходить от неё письма, писать на конверте "адресат выбыл" и отсылать обратно и ему, Фёдору, об этом не сообщать. И друг добросовестно выполнил его просьбу.
... Фёдор хорошо помнит тот яркий солнечный день, когда вместе с Василием Фёдоровичем он шёл по улице таёжного посёлка, затерянного где-то в диких уголках хорской тайги, к не-большому домику конторы участка госпромхоза. Василий Фёдорович познакомил его с на-ходившимися в конторе людьми и, с первых же минут знакомства, Фёдора поразило доброе отношение к нему совершенно незнакомых ему людей, встретивших его, вопреки ожида-нию, как старого и доброго знакомого.
За традиционной, для них, кружкой чая, они без утайки рассказали ему о трудной и опас-ной работе охотника-промысловика и, в тоже время, настолько красочно рассказывали о ка-кой-то особой, не поддающейся описанию, таёжной романтике, что все трудности этой про-фессии как-то незаметно отошли на второй план.
Фёдору предложили остановиться и пожить у любого из них, но Фёдор вежливо отказал-ся. Он не хотел никого стеснять, злоупотребляя их радушием и гостеприимством. И это все-ми было принято без обиды и с пониманием. Фёдору предложили остановиться и пожить пока в небольшой комнатушке с диваном и необходимой мебелью здесь же, в конторе, где обычно останавливались приезжающие из центральной конторы госпромхоза.
Вечером к нему в комнатушку вошли его новые товарищи с сумками, полными домашних
припасов и солений и, не принимая никаких возражений Фёдора, всё это оставили у него, что бы он кушал на здоровье и не чувствовал себя здесь чужим. Смутившись, они просили возвратить пустые банки: в поселке, где все жители занимались заготовкой на зиму, стек-лянные банки были острым дефицитом и ценились очень дорого.
Несколько дней подряд его новые друзья брали его на рыбалку, в тайгу, знакомя с элемен-тарными приёмами охоты. И чем дольше Фёдор общался с ними, жил среди этих простых,
открытых и добрых людей, тем чаще ночами он задумывался о том, что встреча с Василием Фёдоровичем не была случайной. Он видел добрые взаимоотношения с живущими в посёл-
4
ке людьми разных национальностей и местными жителями - удэгейцами, жившими одной большой и очень дружной семьёй.
Появление Фёдора в посёлке не осталось незамеченным незамужними женщинами и молодыми девушками, но горький урок Дины заставлял Фёдора держаться от них подальше, чем ещё больше вызывал их неподдельное удивление и новые поводы для разговоров.
... Вечером, возвращаясь к себе, Фёдор услыхал какой-то пьяный разговор и возмущенный женский голос. Подойдя ближе, он увидел трёх изрядно выпивших парней, нагло предлагав-ших хрупкой девушке знакомство и обещание хорошего вечера в их компании.
На требование Фёдора оставить девушку и извиниться перед ней за своё хамство, один из них, засучив рукава рубашки, двинулся на Фёдора с обещанием "пересчитать рёбра наг-лецу". Желая образумить парней и решить всё миром, Фёдор представил им девушку, как свою жену. Это не остановило парней, а напротив, видя своё численное превосходство, под-толкнуло их на более решительные действия. Нагло и бесстыдно заявив, что сейчас она в этих кустах на глазах Фёдора станет и их общей женой, они, сами того не подозревая, под-писали себе приговор, который ни обжалованию, и ни, тем более, отсрочке уже не подле-жал...
Фёдор мастерски, щедро и совершенно бескорыстно показал им всё, чему научился в мор-ской пехоте....
Убедившись, что его крестники ещё очень не скоро придут в себя и без посторонней по-мощи самостоятельно не смогут подняться на ноги, Фёдор как мог, старался успокоить дро-жащую от всего пережитого девушку. Назвавшись Мариной, она попросила Фёдора прово-дить её домой. Фёдор, оберегая Марину, охотно согласился, совершенно не подозревая, что этот дом на целых три года станет и его домом....
Эти три года, таких долгих и таких коротких, стали самыми памятными в жизни Фёдора. Выросший в детском доме и никогда не испытавший счастья семейной жизни, не зная всех перепитий семейных отношений, Фёдор дорожил всем, что приобрёл, став семейным чело-веком. Считая семью своей крепостью, он всячески старался охранять её от какого-либо влияния со стороны, не допуская проникновения в неё всего, что, по мнению Фёдора, мог-ло навредить его отношениям с Мариной.
Фёдор возложил на себя все заботы по дому и по хозяйству, стараясь всячески оберегать Марину, ставшую для него самым дорогим человеком. Он мог перестирать всё бельё и очень аккуратно развесить его на бельевой верёвке, приготовить обед, сделать приборку в доме и вымыть полы.
Всё это не осталось незамеченным соседями, распространялось по посёлку и вызывало неоднозначное отношение. У женщин такая привязанность Фёдора к семье выражалось в одобрении его самостоятельности и, не редко, в открытой зависти Марине; у мужиков, осо-бенно часто "наступающих на бутылочную пробку" - насмешки, колкие и обидные, но осто-рожные реплики.
Фёдор ни на что не обращал внимания и всё старался обратить в шутку. Но однажды, ког-да ему всё это достаточно надоело, он прямо заявил, что считает семью самым дорогим и святым, что у него есть, и давать ему советы, вероломно вламываясь в свой дом, никому не позволит.
Мужики сразу притихли: у них ещё были достаточно свежи яркие воспоминания о вы-званном по санзаданию вертолёте, успевшем вовремя доставить обидчиков Марины в рай-онную больницу...
Но Марина считала по-другому. Ей, только что вышедшей замуж, очень льстило, что Фё-дор, когда был дома, с большим желанием и удовольствием выполнял всю домашнюю ра-боту. Она нередко выставляла свои взаимоотношения с Фёдором напоказ, стараясь, таким
образом, хоть как-то ущемить самолюбие женщин, не удачно, по её мнению, вышедших за-муж. Это вызывало у части женщин неприязненное к ней отношение, появление сплетен. Находились и "добрые советчицы", очень умело дававшие ей советы по улучшению её се-мейных отношений. Всё это Марина несла в дом, что стало вызывать у Фёдора беспокой-ство, а со временем - и плохо скрываемое раздражение.
Постепенно, когда-то такая счастливая семейная жизнь, стала давать трещины, уже хоро-
шо заметные посторонними. Фёдор стал всё реже и реже появляться дома, а Марине, как
жене и женщине, теперь приходилось выполнять обязанности, которые раньше с таким
5
удовольствием делал Фёдор. И у Марины, так быстро привыкшей жить за спиной сильного, заботливого и надёжного мужа, это вызывало открытую неприязнь к Фёдору, что ещё больше усугубляло и без того их сложные семейные отношения.
Испытывая к Фёдору ничем не объяснимую неприязнь и убедившись, что Фёдору слиш-ком дорога семья, и он надеется, что с рождением ребёнка их семейные отношения наладят-ся, Мрина нашла новый приём унижения Фёдора частыми и обидными упрёками в том, что у него образования...
Фёдор и сам чувствовал перед Мариной свою ущербность в том, что не успел перед ар-мией получить образование. Но одного года работы в тайге Фёдору было достаточно, что-бы убедиться: работать в тайге без специального образования, как жить в охотничьем бара-ке - видеть только то, что за окошком и перед открытой дверью, и совершенно не видеть и не знать, что делается за его стенами.
...Марина, после окончания Вяземского лесхоза-техникума, работала в лесничестве техни-ком-лесоводом по лесным культурам. Имея свободный доступ к специальной литературе, которая находилась у Марины в домашней библиотеке, Фёдор жадно зачитывался учебни-ками по всем дисциплинам - лесной таксации и лесоустройству, лесным культурам и ден-дрологии, лесоводству и почвоведению. Такое завидное рвение к самообразованию не про-шло для него бесследно, и через два года Фёдор уже мог на равных объясняться и спорить со специалистами лесхоза, свободно владея всеми лесоводственными терминами, поражая их глубиной своих знаний и широтой кругозора.
Но Фёдор считал, что быть самоучкой для него не достаточно и начал готовиться к по-ступлению на заочное обучение в институт. Однако, стремление Фёдора к получению выс-шего образования и тем более - по лесохозяйственному профилю, было встречено Мариной с явным неудовольствием. Через несколько дней Марина унесла все учебники в контору лесничества, объяснив это тем, что эти книги там нужны для постоянного общего пользова-ния....
С рождением дочери, вопреки надеждам Фёдора, отношения с Мариной не улучшились. В дни, когда Фёдор находился дома, он старался всем, чем мог, помогать Марине: искупать Анечку, постирать её ползунки и пелёнки. Но, всю эту помощь Марина воспринимала с хо-лодным равнодушием...
Рождение Анечки в корне изменило жизнь Фёдора, наполнив её совершенно новым, дото-ле неизвестным ему, содержанием. И теперь, что бы Фёдор ни делал, он постоянно думал об Анечке - шёл ли он по путику, проверяя капканы; ночевал ли морозной ночью у костра или в бараке - он видел маленького крошечного человечка, самого желанного и дорого, что у него теперь было. Фёдор не мог дождаться дня, когда сможет, бросив всё, без остановок на отдых лететь на лыжах сквозь тайгу домой, чтобы хоть на минуту встать у кроватки, при-слушиваясь к тихому дыханию маленького ангелочка, целовать её ручонки и маленькие нежные пяточки. И стоя у кроватки чувствовать, как от переполнявшего его счастья на глаза накатываются слёзы.
Теперь в сердце у Фёдора всё меньше и меньше оставалось места для Марины. Марина чувствовала это, и к былой неприязни прибавилось ещё и чувство ревности к собственной дочери. Единственное, что она ещё могла сделать - стремилась под любым предлогом вся-чески ограничивать общение Фёдора с Анечкой и в большинстве случаев ей это удавалось.
Эти, и без того сложные, семейные отношения ещё более усугубились с приходом нового лесничего Вадима Щёголева, сменившего ушедшего на пенсию Семёна Даниловича Тучина - человека очень внимательного, доброго, бескорыстного и отзывчивого....
...Фёдор поправил прогорающие поленья в печи, разгрёб жар и подложил ещё несколько
берёзовых поленьев. Пламя нехотя лизнуло их, потом, сначала робко, стало карабкаться по бересте и, вот уже, весело потрескивая, быстро побежало по поленьям, перескакивая с одно-го на другое. Фёдор поднял кружку, сделал небольшой глоток и, снова поставив кружку на пол, задумался...
... Слухи о том, что у нового лесничего и Марины отношения выходят далеко за рамки чис-то служебных отношений, доходили до Фёдора. Но, он их всячески отметал, полностью до-
веряя Марине, какая бы обстановка ни была в их семье. Сама мысль о том, что Марина -
его любимая жена и мать очаровательной дочурки Анечки - способна на предательство, по-
казалось ему дикой и кощунственной. И однажды, когда один из друзей Фёдора, изрядно
6
подвыпив, ещё раз попытался сказать ему об этом, Фёдор намекнул ему, что места на боль-ничных кроватях, которые долго занимали обидчики Марины, уже давно свободны и скуча-ют за новыми пострадавшими....
После этого, все разговоры по посёлку про взаимоотношения лесничего и Марины пре-кратились.
...Обув просыхающие сапоги и надев куртку, Фёдор вышел из барака. Он посмотрел на не-бо, пытаясь отыскать созвездие Большой Медведицы, чтобы по её положению определить время. Но сквозь густые ветки елей и рваные клочья облаков, сделать это было непросто. Фёдор отошёл от барака, где еловые ветки были не такими густыми, и снова посмотрел на небо. Лёгкий ветерок медленно гнал по небу облака, и они мешали определить созвездия. Фёдор терпеливо подождал ещё несколько минут и вот, наконец, на чёрном небе облака от-крыли вертикально поставленный ковш Большой Медведицы, с высоко поднятой "ручкой": значит, сейчас где-то около трёх часов ночи. Постояв ещё несколько минут, Фёдор на ощупь взял с поленницы несколько поленьев и вернулся в барак.
Барак понемногу прогревался. Фёдор подложил в печь дрова и не закрыл дверку печи - так быстрее прогревался воздух в бараке - и снова лёг на нары поверх спальника. Эта мучитель-ная ночь казалась бесконечно долгой. Фёдор пытался уснуть, но тупая и ноющая боль в по-яснице, сковала его, лишала сна и возможности двигаться. Подложив руки за голову, он смотрел на мерцающие по стенам и потолку отблески огня, вырывающиеся из открытой дверки печи.
Фёдор закрыл глаза, и в памяти его с болью прорезалась такая же, жарко горящая печь в стареньком, редко посещаемом охотниками, бараке на Шумном ключе....
... После суровой, снежной и такой долгой зимы, весна, казалось, старалась искупить свою вину за опоздание. Яркое солнце на ослепительно голубом, до боли в глазах, небе, щедро заливало своим теплом остывшую за зиму землю и она, пробуждалась, бескорыстно давала жизнь всему, что должно было жить. По берегам таёжных ключей и речек уже отцвела ольха; тальники сменили белые бутончики "котиков" на жёлтые серёжки, украсив ими свои хрупкие веточки. На склонах сопок, едва только растаял снег, вспыхнули скромные жёлтые огоньки адониса амурского; набухли, источая неповторимый аромат клейкие почки топо-лей. На согретых солнцем южных склонах стали набухать почки на берёзах, наливающихся сладким берёзовым соком.
Госпромхозу дали план на заготовку берёзового сока и Фёдор по нескольку дней нахо-дился в тайге, лишь изредка наведывался домой, чтобы хоть на минутку увидеть Анечку, помочь Марине и снова уйти в тайгу. Собранный в большие банки сок он носил и сливал в молочные фляги, что стояли на старой просеке. По этой просеке, пробитой по правому бере-гу ключа Шумного, их легче было вывезти в посёлок.
... Этот день начался как обычно: с раннего утора Фёдор заменил под берёзами пустыми банками уже заполненные соком, отнёс их к просеке и слил сок в пустые фляги. Ближе к полудню, при ярком солнце, начался мелкий моросящий дождь и, Фёдор, надеясь на его скорое прекращение, продолжал собирать банки с соком. Но, подувший лёгкий северный ветерок стал затягивать небо тучами. Дождь усиливался и теперь из мелкого и моросящего, он постепенно перешёл в хороший ливень. Фёдор прикрыл банки под берёзами кусками бе-ресты и, промокший до последней нитки, решил переждать дождь в бараке, что был не да-лее полутора километров ниже по ключу.
Фёдор спешил и, уже подходя к бараку, он увидел синюю струйку дыма над покосившей-ся и прогоревшей местами железной трубой. Он заспешил, предвкушая приятное общение в тёплом и сухом бараке и задушевную беседу с кем-то из своих товарищей за кружкой креп-кого душистого чая.
Распахнув дверь, он вошёл в барак. В бараке было тепло, жарко топилась печь и на пруть-ях, прибитых над печью сушилась чья-то одежда, у печи на полу стояла обувь, поставленная для просушки.
Фёдор остановился на пороге, пытаясь увидеть в полумраке барака его обитателей. В это время на нарах послышался громкий шорох, нары заскрипели и с них в одних плавках резко поднялся Вадим. Растерявшись, он, как каменный, не моргая, смотрел на Фёдора.
Чувствуя свою неловкость и застыдившись, Фёдор уже хотел извиниться и тут же выйти,
7
как на нарах раздался приглушённый испуганный женский вскрик. Фёдор невольно повер-нулся и оцепенел: на нарах, сжавшись в комок и со страхом прижавшись к стене, пыталась прикрыть ладонями совершенно обнажённое тело Марина....
Сражённый увиденным, Фёдор оцепенел. Он вдруг почувствовал, как жаром обожгло щёки, как острыми клещами сжало сердце, как тяжёлым молотом застучала в висках кровь. Фёдор прислонился к дверному косяку и судорожно вцепился в него пальцами, не имея сил стоять на ногах, отяжелевших и ставшими, вдруг, какими-то ватными. Он смотрел на Марину, не веря всему происходящему. В жарко натопленном бараке ему стало нестерпимо душно, он почувствовал, что задыхается и ему не хватает воздуха. Фёдор рванул ворот рубашки, глубоко, с надрывом задышал и тяжело навалился спиной на дверной косяк.
Каким-то жалким и беспомощным, Вадим стоял посреди барака, с испугом переводя взгляд то на Фёдора, то на Марину. Тяжело дыша и до боли стиснув зубы, Фёдор посмотрел на побледневшего Вадима, потом на застывшую Марину, потом снова перевёл взгляд на Вадима. Осознав всё, что произошло, тяжело дыша, Фёдор отошёл от двери, чтобы развернуться и уйти. Но Марина поняла это по-своему. Хорошо зная способности Фёдора, она в ужасе за-кричала и вскочила на ноги, вдавившись в угол барака. Пытаясь закрыть руками обнажён-ное тело, она широко открытыми глазами, не мигая, смотрела на Фёдора. Даже в полумраке барака был виден какой-то не человеческий, животный страх обречённости в её лихорадоч-но блестевших глазах. Она вся дрожала и, крашеные губы её, резко выделяясь на бледном лице, что-то беззвучно шептали...
Стиснув зубы, Фёдор пристально посмотрел на неё, на побледневшего Вадима и, презри-тельно плюнув, повернулся и вышел из барака.
Фёдор остановился и, прислонившись к стене барака, прижался затылком к шершавым брёвнам. По его щекам, смешиваясь со струями дождя, текли тяжёлые, горькие слёзы...
Вернувшись в посёлок, Фёдор собрал свои вещи, закрыл дверь на ключ и ушёл, чтобы никогда не возвращаться туда, где его так подло предали....
...Фёдор насыпал в кастрюльку концентратов, залил водой и, накинув на плечи куртку, вы-шел из барака. Запрокинув голову, он смотрел в небо, пытаясь по Большой Медведице опре-делить время. На чёрном небе угадывались рваные клочья облаков, в просвете между ними изредка тускло проблескивали звёзды. Но определить, какому созвездию они принадлежа-ли, было невозможно. С минуту Фёдор ещё постоял, всматриваясь в небо и, взяв из ящика, прибитого к стене барака, пакетик с маслом, вернулся в барак.
Закипела каша и Фёдор отодвинул кастрюльку на край печки, опустив в кастрюльку кусо-чек масла. Фёдор ел без особого аппетита, первый раз за прошедшие сутки. Он медленно прожёвывал кашу, не ощущая вкуса, и ел не потому, что был голоден, а только ради того, чтобы сохранить силы на долгий и трудный переход по тайге. И кто знает, когда и где ему придётся ещё раз отведать горячей пищи. А, учитывая своё всё ухудшающееся состояние, усиливающиеся боли и слабость - придётся ли...
Долго раздумывая и не торопясь, подкрался рассвет, скупо осветив холодным светом при-порошенную первым снегом ещё не проснувшуюся тайгу, нежно позолотив лёгкие кудри тумана над звенящими струйками ключа, прижавшийся к склону сопки барак под приплюс-нутой крышей.
...Фёдор вышел из барака и плотно прикрыл дверь, подперев её палкой. Прислонившись к стене барака, Фёдор задумался, выбирая наиболее удобный путь. Если идти по своему пу-тику, спускаясь по Кедровому ключу, можно выйти на реку Кабибыла, по ней - на Катэн. Там можно остановиться на мастерском участке "Бедовый", а потом по зимнику - в посё-лок. Рабочие в помощи ему не откажут, в этом Фёдор был убеждён, но стоит ли их нагру-жать своими проблемами, когда у них и без него своих забот хватает, а быть кому-то обузой и злоупотреблять добрым отношением к себе, Фёдор не хотел. К тому же, Катэн ещё не
стал, значит, от "Бедового" придётся идти по пойме его левого берега до ключа Бивачного, а там выйти на Кэу и уже по зимнику - в посёлок.
Фёдор закрыл глаза и мысленно представил себе этот путь, который он уже не один раз проходил и прикинул, что это будет, без малого, километров сорок. Учитывая своё состоя-ние и то, что с каждым днём ему становилось всё хуже и хуже, этот путь показался ему слишком рискованным, особенно - самый протяжённый его участок от "Бедового" до зим-ника на Кэу.
Фёдор расстегнул куртку и поднял выше воротник свитера: он снова почувствовал силь-
ный озноб и уже хотел снова вернуться в барак и переждать до завтра: а вдруг завтра станет лучше. Но здравый рассудок взял верх: если сегодня ему стало хуже, чем было вчера, то
8
почему завтра должно быть лучше, чем сегодня? Чувствуя слабость во всём теле, Фёдор понимал, что при таком резком ухудшении, завтра он уже и сам себе не сможет помочь....
Фёдор стоял, не решаясь сдвинуться с места. Но был и ещё один путь: подняться на водо-раздел в вершину ключа Спорный, обрезать верховья ключа Бивачного, спуститься в ключ Западный и по нему выйти на зимник, что по левому берегу Кэу и в посёлок. Этот путь бу-дет труднее, но почти вдвое короче. От этой мысли Фёдор облегчённо вздохнул, хорошо понимая, при этом, сложности выбранного им пути. Но, его соблазнял большой выигрыш в расстоянии и во времени, а для Фёдора сейчас это было главное.
Поправив на плечах лямки рюкзака, Фёдор повесил карабин на плечо "на перевес" и, при-держивая рукой за ствол, решительно пошёл по косогору в сторону водораздела. Под нога-ми чуть слышно шелестел первый снежок и под ним робко хрустели сухие стебли пожухлой травы, обломанные ветви деревьев, шоркали по ногам ветки кустов. После снегопада воздух был удивительно чистым и прозрачным, дышалось легко и свободно. Ещё несколько дней назад Фёдор мог бы на одном дыхании преодолеть этот подъём на водораздел, но сейчас каждый шаг давался ему с трудом и отдавался тупой ноющей болью в поясницу.
Фёдор часто останавливался и, отдышавшись, снова продолжал подъём, всё чаще и чаще хватаясь руками за тонкие стволики деревьев и ветки, чтобы подтянуться и, переведя дух, снова сделать шаг вверх к перевалу. Он только начал подъём, но уже почувствовал, как по спине и под мышками потекли струйки пота, полупустой рюкзак и карабин с каждым шагом
становились всё тяжелее и тяжелее. Прислонившись спиной к дереву, Фёдор снял перчатки и, осторожно собрав горсть снега, растёр разгорячённое лицо. Он набрал ещё горсть снега и осторожно взял в рот, сразу почувствовав, как заныли зубы. Тающий во рту снег не утолил жажды, и Фёдор набрал ещё снегу. Сняв шапку, Фёдор пригладил мокрые от пота волосы и огляделся.
По свежему и чистому снегу уже оставили свои "автографы" лесные обитатели. Накло-нившись, Фёдор поднял кедровую шишку и привычно осмотрел её. По характеру поврежде-ний на ней, он определил, что шишку сначала грызла белка, "обточив" её, как на токарном станке до половины, потом уронила, а здесь уже её нашли поползни, ловко извлекая из-под чешуек орешки. На снегу, где лежала шишка, были чёткие иероглифы их следов. Фёдор по-смотрел на кору дерева, о которое опирался: в трещинках коры торчали расклёванные пти-цами кедровые орешки. Слева от него косогором пробежал соболь: соболь шёл прыжками и цепочка его следов, петляя между кустами, затерялась где-то среди молодых ёлочек.
Но сейчас Фёдору было не до соболя: он чувствовал, что каждый шаг на перевал даётся ему всё труднее и труднее. Надев шапку и поправив на плече ремень карабина, Фёдор снова начал подъём, но уже не круто вверх, как было ближе, а косогором: так было дальше, но так идти было намного легче. Он шёл и, как-то по привычке, отмечал всё, что видел.
Вот, объедая с древесных стволов мох, паслась кабарга, и тут же рассыпала "картечь"; в снегу раскопала ямку кедровка, разыскивая под снегом спрятанные кедровые орешки. А вот здесь пучком растут несколько маленьких кедрушек - это кедровка, однажды спрятав в лес-ную подстилку кедровые орешки, забыла про них и теперь они проросли, подарив жизнь не-скольким молоденьким кедрам...
Поднявшись на водораздел, Фёдор, смахнув рукавом снег, тяжело опустился на валёжи-ну. Он тяжело дышал и, казалось, что ему не хватает воздуха. Он чувствовал во всём теле сильный озноб и, в тоже время, он сильно вспотел, неприятно ощущая прилипшую к телу влажную одежду....
Где-то в стороне Бивачного раздался выстрел, и его гулкое эхо, блуждая по распадкам, прокатилось по сопкам и заблудилось в густом кедровнике. Фёдр повернулся на звук вы-стрела: по тому, как раскатисто прозвучал выстрел, он определил, что стреляли из гладко-ствольного оружия. Не успело затихнуть эхо этого выстрела, как тут же раздался второй выстрел.
- Кто-то, наверное, рябчиков стреляет - подумал Фёдор, - а может, ранил крупного зверя и вторым выстрелом добивает. Едва Фёдор успел так подумать, как снова раздались два вы-стрела и с некоторым промежутком - ещё два. Эти выстрелы Фёдора насторожили: так час-то даже по рябчикам не стреляют и большие промежутки между выстрелами определяются временем перезарядки ружья.
Фёдор насторожился. Снова прозвучали два выстрела и через промежуток - ещё два. Это
уже не было похоже на охоту: так могли подавать сигналы только охотники, попавшие в
9
беду.
Фёдор поднялся с валёжины и, передёрнув затвор карабина, выстрелил в воздух два раза, потом с небольшим промежутком - ещё два раза. И почти тот час услышал в ответ два вы-стрела. Теперь у Фёдора не оставалось сомнений, что с кем-то из охотников случилась беда. Фёдор снова ответил двумя выстрелами и прислушался, стараясь как можно точнее опреде-лить направление, откуда слышались выстрелы. И вновь по сопкам прокатилось гулкое эхо двух ответных выстрелов, заблудившись где-то в густых древесных кронах.
Фёдор снова ответил двумя выстрелами, отметив про себя, что в магазине его СКСа2 осталось ещё два патрона. Фёдор ощупал нагрудные карманы куртки: сквозь шинельное сукно хорошо выдавались запасные обоймы с патронами.
Поднявшись и держа карабин в руках, Фёдор решительно шагнул в сторону выстрелов. Он шёл, не обращая внимания на боли, на слабость, хорошо понимая, что тому, кто вынуж-ден стрелять вверх, было ещё хуже. Ещё не зная, кто там, впереди, и что с ним случилось, Фёдор знал, что только от него сейчас зависит этого безопасность этого охотника, а может быть и жизнь. Он спешил, как кабарга, петляя между деревьями, лишь изредка останавли-ваясь, чтобы восстановить дыхание и не сбиться с направления.
Остановившись, Фёдор прислонился спиной к дереву и, широко открыв рот, не мог отды-шаться. Он чувствовал, как гулко стучит сердце, тяжёлым молотом отдаваясь в висках. Рас-стегнув куртку, он наклонился, набрав снегу в рот, втянул щеки, чувствуя, как заныли зубы. Сняв карабин с предохранителя, Фёдор выстрелил два раза и прислушался. Через несколько минут настороженную тишину тайги разорвали два выстрела. Они прозвучали где-то уже совсем близко. Глубоко вздохнув, Фёдор закричал. Прислонившись к дереву и, с трудом пе-реведя дух, он прислушался. Тайга ответила ему молчанием, и только где-то ниже по скло-ну простучал дятел, и снова всё стихло.
Фёдор крикнул и прислушался. Откуда-то из чащи, чуть правее того направления, кото-рым шёл Фёдор, раздался приглушённый, с надрывом крик, скорее похожий на дикий стон. Фёдор глубоко вдохнул и шагнул сквозь густые заросли, прикрыв лицо согнутой в локте левой рукой, подныривал под ветви деревьев, на ходу просматривая заросли по сторонам.
Он на секунду остановился и ещё раз крикнул. И тут же, уже рядом, кто-то протяжно и хрипло закричал. Фёдор обошёл куртину молодого ельника и увидел лежащего на снегу че-ловека, в куртке защитного цвета и барсучьей меховой шапке. Фёдор резко остановился, как будто неожиданно столкнулся с невидимым препятствием: из тысячи подобных курток и та-ких же барсучьих шапок, он мог безошибочно определить именно эти. И, как бы подтверж-дая догадку Фёдора, человек оглянулся и, глянув на Фёдора широко открытыми глазами, от неожиданности замер. Они смотрели теперь друг на друга, не находя нужных слов.
- Ну..., здорово..., Вадим! - Фёдор едва сдерживал дыхание, чувствуя, как в висках гулко стучит кровь. Сдерживая себя и стараясь успокоиться, Фёдор огляделся и сразу обратил внимание на борозду в снегу, протянувшуюся из чащи леса к Вадиму.
Присев на валёжину, он прислонил к ней карабин, и внимательно посмотрел на Вадима:
- Ну... и... что... это... с тобой? - с трудом подбирая слова и, стараясь как можно быть
спокойнее, спросил Фёдор, чувствуя, как кровь крутым кипятком ударила ему в щёки.
- Да, вот... ногу..., кажется, сломал - закусив губу, Вадим посмотрел Фёдора, стараясь при-дать своему голосу бодрость, а больше всего, стараясь показать Фёдору, что может обой-тись самостоятельно и без его помощи. Но, как ни пытался Вадим придать бодрость голосу, ему это не удалось.
Фёдор сразу уловил неискренность в словах Вадима и фальшивую браваду: - Ну ладно, Вадим, хватит в дурачка играть...- он резко ответил Вадиму. - Ну-ка, давай посмотрю, что там у тебя...- он наклонился к Вадиму и, сняв рюкзак, откинул его в сторону. - Какая нога? Показывай....
Упираясь руками и стиснув зубы, Вадим пытался подтянуться, чтобы занять более удоб-___________________________________
2 -СКС- самозарядный карабин Симонова. Часть карабинов, снятых с вооружения, была передана штатным охотникам-промысловикам охотничье-промысловых хозяйств Хабаровского края.
10
- Ну..., здорово..., Вадим! - Фёдор едва сдерживал дыхание, чувствуя,
как в висках гулко стучит кровь.
11
ную позу. Фёдор снял с него рюкзак и, подхватив сзади под мышки, помог сесть удобнее.
- Правая нога, Фёдя... - Вадим подавил тяжёлый вздох. - Понимаешь... как-то, по глупому всё получилось... Через валёжину перелазил, наступил на сучок, а он сломался... ну и... но-га скользнула и попала между двух сучков... Я их под снегом не видел...
- Можно подумать - усмехнулся Фёдор - что все, кому повезло, ломают ноги только по-умному....
Фёдор опустился перед Вадимом на колени, осторожно задрал ему штанину до колена, и очень осторожно начал ощупывать ногу. Пальцы Фёдора через бельё нащупали на голени бугорок и, едва он к нему прикоснулся, как Вадим охнул и заскрипел зубами.
Фёдор поднялся и посмотрел на Вадима: - Короче, Вадим, у тебя, я так думаю, закрытый перелом ноги... Это хорошо...- и увидев удивлённый взгляд Вадима, пояснил: - Если бы у тебя был открытый перелом, ты бы давно истёк бы кровью... А, кроме этого, в открытую рану могла попасть инфекция - а это уже заражение крови... И тогда, Вадик, всё - финиш... Поэтому, даже в самом плохом, Вадим, всегда можно найти хорошее...- Фёдор поднялся, внимательно посмотрел на Вадима.
Вадим снизу вверх взглянул на Фёдора, внимательно и долго посмотрел на ногу, как будто надеясь сквозь одежду увидеть перелом, снова посмотрел на Фёдора. Фёдор достал из рюкзака топор, снял с него рукавицу, предохранявшую рюкзак от повреждений острым лез-вием, и посмотрел на Вадима: - Ты сейчас сиди спокойно, не дёргайся... Сейчас я тебе ши-ны на ногу сделаю, ну а там - как бог даст.... Как-нибудь... дойдём домой... потихоньку...
Вадим молча наблюдал, как Фёдор ходил с топором в руках между деревьев, выбирая прямые стволики. Вот он остановился у куртины молоденьких и тоненьких пихтушек, вы-брал две их них и несколькими ударами топора срубил их. Фёдор аккуратно обрубил ветви и, посмотрев на Вадима, мучительно улыбнулся: - Вот, Вадим, тебе и запчасти... Ну, как... подойдут?
- Подойдут! Смазать их не забудь - в тон ему ответил Вадим - и колёса хорошо подкачай!
Фёдор осмотрел вырубленные палки и, ещё раз убедившись, что они ровные и без высту-пающих сучков, подошёл к Вадиму, примерил палки по длине и отрубил лишнее. Сняв с се-бя куртку и свитер, он достал из ножен нож, кончиком ножа подрезал рукава на рубашке и резкими движениями оторвал оба рукава. Вадим сразу догадался, зачем Фёдор это сделал и стал снимать с себя куртку. Каждое движение давалось ему с трудом: достаточно было ему только пошевелиться, как острая боль в ноге тут же заставляла его стиснуть зубы, чтобы не застонать. Вадим разделся, сняв с себя куртку и свитер и оставшись в одной рубашке.
- Фёдор! - Вадим провернулся к сидевшему на корточках Фёдору - Ты, я вижу ещё и хоро-ший портной: очень ловко из рубашек жилетки делаешь. Я тоже не хочу отставать от мо-ды... или, не дай бог, глядя на тебя, от зависти тресну - сквозь стиснутые зубы пытался шу-тить Вадим.
Фёдор повернулся к Вадиму и отложил палку, к которой уже привязал отрезанный от ру-башки рукав. Опираясь руками в снег, Фёдор поднялся и медленно подошёл к Вадиму. Ва-дим очень внимательно наблюдал за Фёдором и, когда Фёдор встал рядом с ним, присталь-но посмотрел ему в глаза. Фёдор мельком взглянул на Вадима и взялся за рукав его рубаш-ки, осторожно ножом надрезал шов и стал медленно отпарывать рукав. То же самое он про-делал и со вторым рукавом и, взглянув на Вадима, натянуто улыбнулся: - Ну вот, Вадим, и у тебя теперь - была рубашка, стала жилетка-безрукавка... Мы с тобой, Вадим, родоначаль-ники новой моды...
Тяжело дыша, Фёдор опустился на валёжину и, набрав полную пригоршню снега, вытер
им раскрасневшееся лицо. Набрав ещё горсть снега, Фёдор осторожно, одними губами, взял снег в рот. Вадим дотянулся до рюкзака, расстегну боковой карман, достал завёрнутый в ку-сок цветастой материи термос и протянул его Фёдору. Посмотрев на термос, Фёдор отри-тельно покачал головой.
- Возьми, Фёдор, - настойчиво предложил Вадим - здесь чай с лимонником... Я же вижу, что тебя жажда мучает...
- Спасибо, Вадим, но я и без чая, как кролик...- усмехнулся Фёдор - Пока к тебе поднялся, как серый волк, столько "меток" оставил... А если ещё воды хлебну, то вообще... изойду...
12
- А у тебя, случаем, поясница не болит? - встревожено спросил Вадим - Боли такие, как будто долго лопатой землю копал, а потом разогнуться не можешь?
Фёдор молча кивнул головой и рассказал Вадиму обо всём, что испытал за последние дни. Вадим очень внимательно выслушал его и, обдумывая каждое слово, сделал вывод: - Очень похоже, Федя, у тебя, Федя, острый пиелонефрит... Я, думаю, что не ошибаюсь....
- Что у меня? - не поняв, переспросил Фёдор и вопросительно посмотрел на Вадима.
- Пиелонефрит... Острое воспаление почек...- Вадим в упор смотрел на Фёдора. - Ты, как только подошёл, я сразу обратил внимание на твоё покрасневшее лицо, хорошо заметную слабость и скованность в движениях. И ещё, у тебя, я вижу... высокая температура..., ты потный весь...
- А ты откуда знаешь, что у меня? - с недоверием спросил Фёдор. - Ты, что, по медицине хорошо барабанишь? - прищурившись, он с недоверием посмотрел на Вадима.
Вадим снизу вверх посмотрел на Фёдора: - Было дело.... После второго курса я был на практике в Оборском лесхозе, и нам необходимо было готовить столбики для ограды лесни-чества. День был жаркий, и пока мы столбов напилили, пока ошкурили их и загрузили на машину, все вспотели сильно. У меня от пота рубашка к телу прилипла.... Пока до посёлка доехали в кузове, я и застудил почки... Никто не застудился, а я на месяц в больницу по-пал... Обидно, жарким летом - и простудился...
Тяжело дыша, Фёдор молча слушал Вадима, равнодушно глядя на снег. Повернувшись к Вадиму, он, тяжело выдохнув, решительным тоном произнёс: - Значит так, Вадим! Почки - не ноги и с больными почками, худо ли бедно, а идти можно. Сейчас наложим шины, рука-вами туго прибинтуем.
Зажав отрезанные рукава в зубах, он надрезал их по продольному шву и разорвал на по-лосы. Присев на корточки Фёдор, стал накладывать шины на сломанную голень Вадима. Он старался делать это очень осторожно, боясь причинить боль Вадиму, и Вадим это прекрасно понимал:- Слушай, Федя... Я тебе очень благодарен, но не надо меня жалеть.... Не бойся, я потерплю...
- Я не жалею... Всё это надо сделать очень правильно, чтобы врачам было меньше хлопот. А ты, давай, одевайся, свитер одень. Не август месяц...Тебе не хватает до полного счастья ещё и простудиться... Ты и без этого сколько времени уже на снегу сидишь, да по снегу сколько времени сюда полз...
Наложив шины, Фёдор подождал, пока Вадим оденется и подошёл к нему: - Давай, Ва-дим, я тебе помогу... Вадим отказался и пытался подняться сам, опираясь руками в снег. Подойдя сзади и подхватив Вадима под мышки, Фёдор помог ему подняться и, заскрипев зубами от боли, застонал. Ему удалось посадить Вадима на валёжину и, тяжело выдохнув, он сел рядом с ним.
Вадим наклонился, поднял термос и налил в крышку немного чая. Судорожно сделав гло-ток, он закашлялся и предложил чаю Фёдору. Фёдор поблагодарил и отказался. Он снова ос-торожно собрал с валёжины снег и взял его в рот.
Вадим, пожав плечами, закрыл термос и стал его заворачивать в тряпку. Мельком взгля-нув на тряпку, Фёдор вздрогнул, как будто его прижгли калёным железом. Он увидел в руке Вадима кусок детского платьица с цветочками и бабочками, того самого платьица, которое он покупал Анечке два года назад. Это было её любимое платье, и Фёдор хорошо помнит, как они рассматривали цветочки на платье, как считали бабочек, как Анечка очень стара-тельно искала одинаковые цветочки и бабочки. Он помнит, как она радовалась, когда нахо-дила их, и как Фёдор, подыгрывая ей, нарочно ошибался...
Только теперь на куске этого платья было большое зелёное пятно.
Вадим, взглянув на Фёдора, всё понял. Разгладив на колене кусок материи, он виновато пояснил: - Это... было платьице Анечки..., она мне говорила, что это ты ей купил, и это бы-ло её любимое платье... У неё ещё такой большой плюшевый мишка есть...Анечка играла с ним в больницу. Мишка "заболел", Анечка его лечила и хотела ему ранки замазать зелён-кой. А в это время в комнату вошла Марина, увидела у Анечки пузырёк с зелёнкой и пыта-лась забрать..., а пузырёк открылся, и зелёнка пролилась Анечке на платье...
Стиснув зубы, Фёдор молчал. Он сидел рядом с Вадимом, человеком, который лишил его всего - дома, семьи, надежды. Но самое главное, что не мог ему простить Фёдор - он лишил
13
его самого дорого, что у него было, чем он так безумно дорожил - дочери. Но, привыкший всему происходящему давать оценку только после того, как всё тщательным образом обду-манно и взвешенно, учтены все, даже самые незначительные обстоятельства, Фёдор много раз задавал себе один и тот же вопрос: только ли Вадим виноват в том, что разрушилась его семья, и всё ли сделал он, Фёдор, чтобы её сохранить? И ответа на этот вопрос, как ни пы-тался найти его мучительно долгими и бессонными ночами, Фёдор не находил....
Вадим сидел рядом и хорошо чувствовал, что сейчас происходит в душе Фёдора и не знал, как ему поступить, что можно сказать. И какие слова сейчас можно найти, чтобы хоть как-то искупить свою вину перед человеком, которому он, по своей слабости, доставил столько душевных мук и страданий.
В посёлке Вадим старался обходить Фёдора стороной и делал всё от него зависящее, что-бы их пути никогда не пересекались. Фёдор тоже не испытывал особого желания встречать-ся с Вадимом. И вот теперь, волею случая, они сидели рядом, оказавшись в этих дремучих дебрях хорской тайги, вдали от человеческого жилья, от людей, перед лицом грозящей им опасности и без надежды на чью-либо помощь. Они не были новичками в тайге и хорошо понимали, какие суровые испытания ждут их.
Оба молчали, и каждый думал о своём. Вадим не торопясь завернул термос и положил в карман рюкзака, застегнул ремешок. Фёдор поднялся, поправил шапку и, отряхнув со шта-нов налипший снег, повернулся к Вадиму: - Ну, как нога, Вадим? Ногу нигде не жмёт?
Вадим посмотрел на Фёдора.
- Ты, Вадим, если что... скажи. - Фёдор пристально посмотрел в глаза Вадима - И ещё - ча-ще шевели пальцами, и если я туго затянул повязки, ты можешь получить обморожение или омертвение тканей. Поэтому, если что - сразу скажи... Ну, ладно Вадим, нам надо идти... Время... У меня рюкзак почти пустой, поэтому свой рюкзак ты положишь в мой и возьмёшь на себя, а твоё ружьё и свой карабин я понесу сам...- он увидел, с каким удивлением Вадим смотрит на него - Ну, что так смотришь? Идти ты не сможешь, поэтому я тебя понесу...
- Ты, что совсем с ума сошёл? - Вадим со злом посмотрел на Фёдора - Я пойду сам, ты... мне только сруби два деревца..., такие..., с рогульками, чтобы были похожи на костыли... А то, что моё ружьё ты понесёшь - спасибо.
- Спасибо в карман не положишь и на хлеб не намажешь...- Фёдор поднялся, взял топор и стал обходить молодые деревья, внимательно присматриваясь и выбирая такие, чтобы мож-но было из стволиков сделать костыли. С большим трудом Фёдор выбрал два молодых клё-на с ровными стволиками и, срубив их, стал обрубать лишние ветви. Он подошёл к Вадиму, примерил к нему стволики и отрубил лишнее. Теперь у него получились две большие ро-гульки, какие обычно вырубают для костра. Фёдор критически осмотрел то, что должно бы-ло играть роль костылей, и повернулся к Вадиму:
- Извини, Вадик, но ничего лучшего, чем это, как я ни старался, выбрать не смог... Ты сам всё видел...
Вадим понимающе кивнул головой, взял рогульки, примерил их и удовлетворительно кив-нул головой: - Это, конечно, не нога.... Но, лучше две деревянных и целых, чем одна своя, но сломанная...
Фёдор внимательно и с тревогой следил за Вадимом и улыбнулся, оценив по достоинству шутку Вадима: главное в таких ситуациях - не поддаться панике и не растеряться....
...Солнце уже склонилось к западу, отбрасывая от деревьев и кустов длинные тени на поро-зовевшем снегу. По тайге, выбирая более чистые от зарослей места, медленно шли два чело-века.
Фёдор, идущий первым, не выпуская топор из рук, прорубал кусты и заросли, которые невозможно было обойти; Вадим, согнувшись и опираясь на две толстые палки, шёл за ним следом. Перед каждым шагом он останавливался, опираясь на одну ногу, потом поочередно переставлял палки, чтобы они не зацепились за прикрытые снегом лианы, мелкие кустики и ветки. Там, где их невозможно было обойти, Вадиму помогал Фёдор. Они подошли к боль-шой валёжине, подмявшей под себя при падении густые кусты чубушника и несколько тон-ких деревьев, густо заплетённых лианами лимонника. Наклонившись, Фёдор начал прору-бать кусты и сучки у валёжины, которые могли помешать Вадиму.
Остановившись, Фёдор оглянулся. Вадим, опираясь на ногу, перенёс один костыль впе-
14
рёд, опёрся на него и стал переносить вперёд другой. Но костыль зацепился за лиану лимон-ника и Вадим, потеряв устойчивость, упал лицом в кусты. Он закричал от боли, и замер, глухо застонав.
Фёдор кинулся к нему, осторожно перевернув на бок. Зачерпнув полную пригоршню сне-га, он осторожно промокнул на лице Вадима кровь. Отбросив окровавленный снег, Фёдор набрал ещё горсть снега и так же осторожно ещё раз обтёр кровь.
Вадим, тяжело дыша, молчал. Опираясь одной руками в снег, другой обхватив костыль, он пытался встать. Фёдор, обхватив его сзади, приподнял и посадил на валёжину. Вадим глухо стонал сквозь стиснутые до боли зубы. На его побледневшем от боли лице, лихорадочным блеском выделялись глаза и кровавые полосы, из которых тоненькими струйками продол-жала сочиться кровь. Фёдор стоял рядом и, прикусив от досады губу, не знал, как и чем можно сейчас помочь Вадиму. Он ненавидел себя за беспомощность, и единственное, что он смог сделать - набрать полную горсть снега и очень осторожно промокнуть кровь на ли-це Вадима. Отбросив окровавленный снег, Фёдор набрал ещё горсть снегу и очень осто-рожно приложил его к ранкам, кончиками пальцев убрал с лица Вадим мелкие частички лесного мусора, что случайно оказались в снегу. Вадим, посмотрев на Фёдора, молча кив-нул головой. Он медленно наклонился, стараясь не шевелить сломанной ногой, набрал горсть снега и приложил к ранкам.
Придерживая у лица снег, Вадим глубоко и тяжело дышал, нервно облизывая пересохшие губы, с каким-то тупым равнодушием уставившись глазами в землю. Выдохнув, он повер-нулся к Фёдору: - Фёдя..., ты это...не обижайся. Я вижу, что ты сам ужасно болен и тебе как можно быстрей надо в больницу, иначе тебе хана... А я тебя задерживаю. Поэтому да-вай сделаем так: ты мне разведёшь костёр, пока ещё день не угас, а сам идёшь в посёлок...
Фёдор, повернувшись к Вадиму, пристально и молча смотрел на него.
