В конце перестройки, когда интенсивно возвращалось в культуру творчество забытых или раннее запрещённых авторов, была издана и книга Владимира Нарбута "Стихотворения" (Москва: Современник, 1990). Книга включила в себя всё (или почти всё) его поэтическое наследие. Среди прочего мы видим в ней текст "Александра Павловна" (отрывки из поэмы). Пять неравнозначных отрывков. Первый и пятый - вполне себе будничные зарисовки, написанные достаточно простым ещё языком, характерным для раннего Нарбута. Во 2-ом отрывке стиль уже гуще, метафоричнее. Но и это стихотворение не клеится с центром поэмы - главами 3-ей и 4-ой. Одной общей героини - Александры Павловны - оказалось недостаточно, чтоб стихи срослись в поэму. Автор и сам, видимо, понимал это. В своей последней прижизненной книге он публикует только 3-ю и 4-ю главы, 1-ю и 5-ю не включает вообще, а 2-я вошла в книгу как самостоятельное стихотворение "Детская весна". Возможно, он хотел доработать поэму, потому сохранил нумерацию глав. Книга, кстати, носит то же название - "Александра Павловна" (Харьков: Лирень, 1922).
Центр поэмы отличается от других отрывков мистицизмом и нагнетанием страха. В качестве эпиграфа стоят слова Гоголя: "Скучно на этом свете, господа". Эпиграф вполне походящий, если под скукой разуметь и жизненный ужас. Правда, у Гоголя в данном случае (этими словами кончается повесть "Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем") ужас от нелепицы, от глупости людской, а у Нарбута он вызван встречей с потусторонним. Героиня видит овчарку (или оборотня), просящуюся человеческим голосом на ночлег. В 4-ой главе герой вообразил себя повешенным, из мертвеца ставшим вурдалаком. Он ковыляет в ближайший хутор, чтоб выпить из возлюбленной кровь. Сюжеты об оборотнях и вурдалаках, разумеется, не новы. Но Нарбут своим метафорическим языком и натурализмом заставляет их работать и действительно создаёт атмосферу страха.
Нарбут из тех поэтов, которые возвращаются к старым своим стихам, даже опубликованным, и правят, редактируют их. Не всегда это идёт на пользу. Например, в харьковском издании последнее четверостишие "Детской весны" звучит так:
И во бреду я мыслями махаю,
и, если оторвусь, воткнусь иглой.
Я верю заячьему малахаю
и дереву, цветущему пчелой.
А в книге 1990 года, где это стихотворение идёт без заглавия как отрывок поэмы, две первые строки концовки заменены на:
С Мамаем переулками шагаю,
плечо к плечу, со мною Пугачёв.
На мой взгляд, было лучше, энергичнее. И неправильное "махаю", вместо "машу", лишь усиливает эффект. Редактируя, Нарбут пытался сделать стихи яснее, в данном случае показать, что герой-мальчик не бредит, а фантазирует. Но разница между фантазией и бредом небольшая. И вообще, нужно ли делать стихи яснее? Не думаю.
Из 3-ей главы - "Яблоками небо завалило" - удалена строфа, стоявшая перед строкой "И ещё: какие панталоны"...
И ещё: качается розетка,
сеется вуаль и - не губа,
а пиявка с дочкой-малолеткой
красная играет: баю-бай.
Тут, наверное, автор прав. Александра Павловна - красивая женщина, и сравнивать её накрашенные губы с пиявками - явный перебор. Хотя в пылу создания общей атмосферы чего не сделаешь!