Наваркин же, пританцовывая и напевая под нос загадочную мантру "банька моя, я твой тазик...", двигался по аллее, оставляя за собой зеленый дым из самовара и, тем самым, напоминая паровоз.
А девушка боролась сама с собой. С одной стороны она хотела, чтоб Наваркин пошел и ударил Иллариона когтем, а с другой стороны ей хотелось остановить врачевателя, потому что она боялась, что ничего хорошего из этой затеи не получится.
Тут сердце Моники затрепетало, будто лист кленовый на ветру - в аллее появился Илларион. Легкой, пружинистой походкой он двигался навстречу Наваркину и тоже что-то пел. По-английски, про любовь. Судя по всему, мысли волшебника порхали где-то в далекой амурной стране.
- Готовность номер один! - сам себе скомандовал доктор и швырнул самовар в ближайшие кусты - оттуда с писком вылетела какая-то птичка. - Всем постам! Преступник вооружен и очень опасен!
Моника на всякий случай прыгнула к самовару.
Наваркин же нацепил на нос извлеченные из кармана джинсов темные очки и, поравнявшись с Илларионом, вежливо спросил:
- Добрый день, не подскажете, сколько сейчас градусов ниже нуля?
Илларион застыл и замолк, безмерно удивленный.
Доктор воспользовался его ступором и замахнулся на чародея когтем.
Маг не сплоховал - вовремя среагировал и ответил на замах резким ударом в нос.
Наваркин квакнул, залился кровью и опрокинулся на спину, уронив драгоценный артефакт на дорожку.
- Ну не сволочь? - развел руками Илларион, глядя на ошарашенную Монику.
- О! Зачем? Что ж ты сделал? - выкрикнула девушка, бросаясь к распростертому на земле Наваркину.
- Вообще-то этот псих меня убить хотел, - сказал чародей, пальцами расчесав свои золотистые волосы.
Моника приподнимала бедолаге-доктору голову и в то же время лихорадочно соображала, что же делать дальше. И сообразила:
- Не убить! Не убить! Он помочь тебе хотел!
- Да, конечно. Помочь мне умереть, - хохотнул чародей, пряча руки в карманы.
- Если бы он всадил тебе в грудь этот коготь, ты бы не умер - ты бы отправился в мир Катарины! И вы были бы навеки вместе! - выпалила Моника.
- Д-да, д-да, - заикаясь, отозвался пришедший в себя, окровавленный и жутко обиженный Наваркин. - Как-то так.
Илларион сощурился, чтоб рассмотреть ауры девушки и доктора - он хотел проверить, врут они или нет. Но ничего предосудительного не заметил. Он не знал, что хорошо видеть ему мешает чужая магия, пропитавшая его собственную ауру.
- Возможно, вы оба лжете, - пробормотал маг, поднимая коготь царицы драконов с земли. - Но, что тоже возможно, вы хотите мне помочь. Помочь встретиться с Катариной...
- Мы очень хотим тебе помочь, - всхлипнув, отозвалась Моника (теперь она не лгала).
Илларион не смотрел на нее - он смотрел на мраморный лик своей любимой, который высился над дальними кипарисами.
- Катарина, - прошептал чародей. - Чтоб быть с тобой, я на все готов!
И, зажмурившись, он сам себе вогнал коготь в грудь. И беззвучно повалился в траву.
Потемнело небо, смолкли птицы, со стороны моря запахло бурей.
Моника заахала, бросила Наваркина и кинулась к любимому.
- Шекспир отдыха-ает, - протянул доктор, поднимаясь на ноги.
- Умер! Он умер! - рыдала Моника, обнимая Иллариона. - Не говорит, не смотрит, бледен, как смерть!
- Дальше - тишина, - процитировал эскулап.
- Ларя! Ларя! - звала девушка, целуя белое лицо волшебника.
Вдруг по телу Иллариона пробежала дрожь. Словно его током неслабо ударило. Потом еще раз и еще раз.
Моника отпрыгнула в сторону, Наваркин схоронился за ближайшее дерево, зажимая кровенящие ноздри пальцами. Он, по вполне понятным причинам, опасался чего-нибудь пострашнее тычка в нос.
Тело Иллариона выгнулось дугой, руки замолотили по траве, словно волшебник раскапризничался. Потом у мага открылся рот, и оттуда вылетела сияющая пушинка. Она сделала круг над лицом Иллариона, померцала разноцветным и исчезла, оставив после себя легкий белый туман. А тело волшебника успокоилось, обмякло.
- Ну, вот и сказочке конец, - хихикнул из-за дерева Наваркин. - А у вас, барышня, хобот пропал. Да-да-да.
Дрожащая от волнения Моника бросилась к открывшему глаза Иллариону.
- Милый! Как ты? Что ты?
- Радость моя! Счастье моё! - засмеялся чародей. - Что ж ты так беспокоишься? Ну, задремал я чуток...
- Милый, - расплакалась Моника, крепко-крепко обнимая Иллариона. - Я тебе все-все расскажу... Ох, как же мне с тобой хорошо...
Наваркин деликатно покашлял, покинув своё укрытие:
- Не забудьте мой нос починить и Валентина расколдовать. А то зачахнет он у вас в холле - придется прямо там на дрова пилить.
- Валентин? В холле? - удивился Илларион. - Что он там делает?
- Все-все расскажу, - промурлыкала Моника, целуя мага в ухо. - Пойдем в дом, милый...
* * *
Теплый ветер носился над пустошью, причесывая вересковые прядки. Небо морщилось и колыхалось, как полотно гигантского тента.
Клаус сидел на берегу тихого ручья и хмуро смотрел, как вода уносит опавшие листья ивы за поворот - за древний седой валун, украшенный изумрудными пятнами мха. Дракон так был погружен в себя, что его мысли материализовывались в мрачные тучки и толклись у него над головой, перебрасывались крохотными молниями, а он этого не замечал.
Ему до боли в костях хотелось обратиться в камень, навсегда.
И он бы сделал это, если бы не шелест шелка за спиной, не тихий голос:
- Кла-аус.
Царица Катарина обвила своими тонкими руками его шею, прижалась губами к его левому уху.
- Клаус. Улыбнись мне, Клаус.
Он нахмурился еще больше, потому что почувствовал, как смягчается его почти окаменевшее сердце, как пальцам очень хочется коснуться ее пальцев, и из-за этого он разозлился сам на себя. Катарина же улыбалась, видя, что мрачные мысли-тучи потихоньку растворяются в воздухе.
- Клаус. Ты - моё все. Неужели ты этого не знаешь? - промурлыкала она.
Клаус поднял глаза, посмотрел на нее.
- Пойдем на озеро, - предложила Катарина. - Побросаем камушки.
- Я ненавижу тебя, - процедил сквозь зубы Клаус, и глаза его загорелись яростными, красными огнями.
- Я тоже ненавижу себя, - обворожительно улыбнулась царица драконов, рождая в своих глазах изумрудные искры.
Еще минута - и они рванулись друг к другу, чтоб обниматься и целоваться, жарко, страстно.
Крошки эльфы, следившие за драконами из-за седого валуна, захихикали и умчались к холмам, по пути осыпая вереск душистой радужной пыльцой. Где-то там, на камне, их ждало ореховое печенье...