Аннотация: Фантазия на тему шкафных монстров. Шкафных?
Утром солнце раскрыло глаза, стало выхолащивать черноту с пустых улиц, сдвигать, медленно, тени. Ветер едва обрывал плохие листья, уносил пакеты: здешняя пыль уже не осядет ни в чьих легких.
Только один, дышащий, сидел на лавке посреди пустынной площади. Рывками ветер пытался отобрать бумагу, загибал концы, но последний человек еще писал о прошлой ночи - нервно, и так же нервно смотрел по сторонам, ожидая судьбы. Он в последний раз вдыхал воздух, поправлял волосы - в последний раз разминал пальцы.
Июльская ночь, Витя пьяный возвращался домой. Не пьяный - выпивший, но как из бара скрылись друзья он прошляпил. Даже без солнца воздух был достаточно горяч, недвижим, под ногами остывал серый асфальт. Своевольные деревья иногда все-таки покачивали зеленью, но в темноте, когда подошва плавно, без шума опускается на серпантин, когда пьяный и в приподнятом настроении - не хочется даже думать о шуме.
За все время не проехало ни одной машины, разве что вдали мигали фонари, и разъезжались вправо и влево - парами - фары. Витя вышел почти на среднюю полосу. Было хорошо. Поддавшись порывам мыслей, покачиваниям мозжечка, он отклонялся то вправо, то влево, но шел не быстро, был не очень, ему казалось, пьян и потому скорее придуривался, опробовал степень свободы, гадая, не появится ли что-нибудь и не посигналит ли ему.
Вот: погасли фонари где-то, исчезли фары впереди и только луна, окутанная черным небом, светила дальше, но больше мешала, - спичка, слепящая хозяина, но не указывающая дороги. Деревья медленно дышали, Витя шел и представлял, что он один - и понемногу беспокоился: древний страх шептал ему мысли о всяких подонках, бродящих там и тут, о каких-то тенях с дубинами и злых животных и все это в молочной - если бы то было черным, - душной тьме.
Настроения поубавилось.
Он сам не заметил, как свернул к обочине, камушки под подошвой тихо заскрипели - почти снег - и Витя на кого-то наткнулся. На обочине сидел ребенок, лет десяти, в одних трусах. Он что-то рисовал, выводил в придорожной пыли полукруги и, завороженный работой, следил только за своей рукой. Спина его, с высоты лица Вити, казалась мертвенно бледной и одна родинка двигалась вместе со смещением лопаток.
Мальчик, его темные волосы были аккуратно острижены шапочкой, поднял взгляд на путника, моргнул и спросил:
- Видели?
Не в силах разглядеть каракули в песке, Витя сделал шаг в сторону, обходя препятствие, и покачал головой.
- Нет. А ты бы уже спать шел, что ли. Видишь, как темно: обругают вдруг, в одних трусах-то.
- ...но.
Парень замолк, будто сказал все. Витя был в том состоянии, когда говорил о первом, что придет на ум, а желания впутываться в дела парня не имел. Пошел дальше, чуть быстрее, немного хмурый и чувствовал пот на ладонях, в подмышках.
Ночь была душной. Некоторое время он никого не встречал и только силился вспомнить, как решился идти домой сам. Он даже ни с кем не попрощался. А тут - снова мрак. Снова будто глазки в тенях и мерно дышат деревья - такие зеленые, о мелких листьях, недвижимые.
Из темноты кто-то схватил за рукав.
- Спать, - сказала девочка в просторной ночной рубашке. Она по инерции шагнула за путником, тот остановился и девчонка уже тянула рукав и путника на себя. - Пойдем. Спать.
Витя осторожно высвободил рукав, развернул за плечи девушку к дому и проводил до калитки.
- Ага, спать, - приговаривал он, повернул металлическое тяжелое кольцо, бывшее запором калитки и втолкнул девочку во тьму. Ни звука не последовало.
Он прошел вдоль заборов местных домиков, стало неуютно под деревьями, без луны и - камни под ним громко заскрипели - у ближайшего двора свернул на дорогу.
Все было каким-то непонятным, абсурдным. Впереди вспыхнул и погас фонарь. В желтом его конусе - никого. Витя шел быстрее, ему было душно, потно, рука дрожала; она еще помнила девичье плечо.
Как абсурдно. Он воображал, будто трезвел. А потом думал: много выпил. Может, он вообще спит или видит галюны и шатается сильнее обычного. Тремя пальцами отщипнул правой рукой от левой, будто хотел содрать кожу, - понял, не спит.
Хоть бы ветерок, хоть маленький порыв.
Но дышали только деревья.
Краем глаза, мимо дома с широким бетонным подъездом, заметил: предприимчивый пацан выносит два стула и ставит вдоль высокого кирпичного забора. Лет тринадцать на вид, шорты, на плече одеяло. Постелил, улегся. Витя лишь ненадолго замедлился.
Вот: душно, футболка под мышками влажная, а сзади - на дорогу - треск, звон, стул, наверное. Не хватило смелости обернуться. В затылок стало давить. Витя хотел дышать как деревья, но воздуха было мало, что в закрытой парилке.
Мимо пробежали мальчик с девочкой, девочка, схватив за руку, сказала:
- Оно, - и кивнула на перекресток.
Отпустила, стала догонять брата. Их силуэты, стоило повернуться, мелькнули на фоне вспыхнувшего-погасшего конуса и укрылись в темноте. На перекрестке Витя свернул. Дом был уже близко.
Вздох облегчения: до следующего поворота он ни с кем не столкнулся и только некоторые одинокие дома светили фонарями над входом, выхватывая куски улицы у зловещей темноты. Пейзаж был недвижим. Ни ветра, ни света, ни гаснущих-горящих фонарей, только духота, легкий перегар и колючие от пота щеки. Тихой показалась и родная улица.
Прошел пару домов, по обочине, не желая светиться посреди дороги, как из кустов шагнул паренек.
- Тсс! - он громко шептал: - Оно. Оно.
Путник отшатнулся.
Впереди на дорогу, силуэтами в дальнем свете чьего-то фонаря, выскакивали дети. Много детей по разным сторонам. Они просто стояли, смотрели на идущего Витю, кое-кто говорил, шептал:
- Там!
- Оно!
- Мама-а, - чей-то голос, голосок, надрывно кряхтел и всхлипывал. За руку этого мальца держала сестренка. Некоторые дети выглядели знакомыми.
- Кровать, - говорил один.
- ...сказала спать, а потом ждать, а потом...
- Оно!
Еще кто-то хныкал. Витя, на середине дороги, старался не скрипеть подошвой. Внимания на него ноль, редкие взгляды провожали, насколько хватало, а потом только молчали, ныли и стояли.
- ...спать, но спать нельзя, лучше ждать и нельзя к ма...
Ближе был дом - меньше становилось детей; от соседей, через три дома, последние вообще исчезли, иссякли, не жили рядом.
- Тихо. Тише! - говорил самый крайний из них. - Тихо. Не двигаться!
- Я хочу под одеяло, - плакалась его маленькая сестренка.
Витя пошел дальше, подошел к дому: все знакомое, родное, безопасное. Свернул, шагнул во двор, отворил дверь, заперся, умылся. Больше ни о чем не думал, не хотелось. Уставший, содрав с себя только носки, плюхнулся в кровать.
Дома было прохладно, темно, луна светила в окно спальни, прямо на влажные от воды губы.
По деревянному паркету, настеленному во всех комнатах, со стуком полых, легких когтей, размером с мизинец, затопали десятки ножек.
Тык-тык-тык...
Послышалось не то хрипение, не то сопение. Кто-то хищно фыркнул.