Суденко Николай Николаевич : другие произведения.

Фрагменты из Молитва На Чужом Языке

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...Но больше всего охранников, как я узнал позже, выделяют тому, кто одновременно является и важной персоной, и преступником...

МОЛИТВА НА ЧУЖОМ ЯЗЫКЕ

(избранные фрагменты)


Глубокоуважаемые читатели!
Предлагаю вам ознакомиться с фрагментами из моей книги "7 ДНЕЙ ИЗ ЖИЗНИ ГРЕШНИКА" или "МОЛИТВА НА ЧУЖОМ ЯЗЫКЕ".
Вы можете читать все подряд или нажать только на интересующий вас подзаголовок.
Здесь также указаны ссылки и на полные тексты книги.
Приятного вам чтения!

С самыми добрыми пожеланиями к вам Автор.

Оглавление

Предисловие

Фрагмент из "Выбор будущей профессии".

Фрагмент из " Свадебное путешествие".

Фрагмент из " В сетях интриганки".

Фрагмент из "Первое потрясение".

Фрагменты из "Если урок не пошел впрок".





Предисловие от автора

С героем сей книги познакомился я, если верить тому, что в жизни все происходит случайно и непредвиденно, совсем неожиданно для себя и для его самого, и произошло это событие у подножия одного из чудес света - пирамиды Хеопса. Хотя оба мы родились и выросли в одном и том же сибирском городе, все же никогда не встречались, несмотря на то, что жили долгие годы чуть ли не в ста метрах друг от друга. Вот оно - достоинство жизни в большом городе - ни ты ничего не ведаешь о соседях, ни они о тебе. Совсем другое дело - прозябать в деревушке или небольшом городке: там каждый знает друг о друге все и даже более того - то, что знать другим совсем не положено. Выслушав рассказ экскурсовода об истории возникновения одного из семи чудес света и к тому же единственного из сохранившихся до наших дней, подошел я к другой группе, где и приметил в лице одного незнакомца нечто родное. Представившись и разговорившись с Николаем, почувствовал я ощущение чего-то еще неуловимого, но важного - мне показалось, что именно от него и получу я ответы на многие мучившие меня до сего времени вопросы. Да только ли меня одного терзают эти вопросы о смысле жизни, о ее опасных поворотах? И как можно - если не избежать их, то хотя бы вписаться в них таким образом, чтобы не слететь в обочину на той скорости, которую обычно мы избираем сами, несмотря на предупреждающие знаки - родительские наставления, советы мудрецов, законы писаные и неписаные? Обменявшись положенными в таких случаях любезностями, посвятили мы несколько минут обмену впечатлениями обо всем увиденном в Египте - стране до сих пор загадочной и притягивающей туристов со всего мира. Договорившись продолжить беседу, наметили мы подходящее место встречи - кафе-ресторан на телевизионной вышке Каира, откуда открывался великолепный, незабываемый вид почти на весь огромный город; вдали хорошо просматривались гигантские пирамиды, на сооружение которых ушло много лет и камней, но еще больше человеческих жизней. Быстро подбежавший шустрый официант с приветливой улыбкой принял заказ и удалился. Не успели мы еще и открыть рот, как к столику подошел сам "Фараон" - живая копия одного из всевластных правителей Египта. Он оказался представителем фирмы Pharаonic Personal Analysis, специализирующейся на составлении психологических портретов посетителей ресторана. Я, не веря в эту чертовщину, вежливо отказался от фараонских услуг, но мой собеседник полез в карман за деньгами и рассчитался за еще не оказанную услугу. Современный фараон явно располагал компьютером, так как уже через пять минут доставил отпечатанный на папирусе портрет личности заказчика: "Вы изящны, уверенны в себе и всегда встречаете людей приветливо, с улыбкой. Вы любите помогать людям и из-за чувствительности не любите критику. Вы не признались бы, если сделали бы что-то неверно по отношению к кому-либо, но Вы хорошо знаете ваши ошибки. Вы самоуверенны и защищаете свои мнения и идеи. Вы имеете тенденцию вмешиваться в жизнь других и любите советовать им. Вы любите защищать слабых людей, будто должны делать это. Вы уважаете традиции, общество и принципы. Вы всегда уважаете людей, поэтому никогда не делаете что-либо, что бы травмировало их. Имя - Nikolai. С Приветом. Каирская Башня. Египет. 11.12.1998." - Ну как, узнаете себя по описанию? - спросил я слегка удивленного собеседника. - Да, в общем-то, все довольно верно. Только не согласен я с тем, что имею тенденцию вмешиваться в чужую жизнь. Разве только если меня сильно попросят об этом. - А не могу ли я попросить Вас описать хотя бы часть Ваших приключений, особенно тех, которые привели Вас однажды в места, отдаленные от всех столиц цивилизованных государств мира? - Почему бы и нет? Я не против того, чтобы поделиться с людьми добрыми всем тем злом, которое принесли мне мои увлечения. А уж они пусть решают - стоило ли ради них рисковать свободой, живя в стране Несвободы. Первую из обещанных моим новым знакомцем рукописей я получил уже через пару недель с юга Египта, из местечка, граничащего с Суданом, куда, как я понял, навострил он лыжи (хотя выражение это в Африке вряд ли приемлемо). Вторую главку прислал он из Кении с описанием впечатления о покорении Килиманджаро. Нетрудно понять человека, побывавшего на самом дне общества и испытавшего глубину падения в неведомую ему до этого пропасть. После сего испытания, конечно, хочется очиститься и подышать свежим горным воздухом и поглядеть с почти недосягаемой высоты на то, что оставил внизу с возникшей в голове навязчивой мыслью: а стоит ли возвращаться в покинутое тобой болото? Следующая бандероль пришла из Кейптауна. Уж не собрался ли он добраться и до Южного Полюса?! Около месяца не было от беспокойной души ни слуху, ни духу, и наконец-то обнаружил я в почтовом ящике пакет из Сингапура. Затем, с равномерными двухнедельными промежутками, получил я несколько глав из Таиланда, Вьетнама и Кампучии. Последняя исповедь пришла из Гонконга. На этом следы моего приятеля потерялись. Что произошло с ним после прибытия на стройку века - капиталистического рая в Китае, - остается только гадать. Так что все, что удалось мне получить от самого нераскаявшегося грешника, публикую я без всякого вмешательства в полученный от него текст. Сохраняю и название, которое он дал своему жизнеописанию - "Молитва на чужом языке". Однако всё то, что описано от лица рассказчика, - сочинение вашего покорного слуги. Я, разумеется, пытался повествовать о жизни героя так, как если бы он делал это сам. Для меня это было не слишком трудным занятием; ведь многое в восприятии мира нас с ним объединяло, за исключением малости - я не увлекался тем, что так занимало его долгие годы в плане получения, по мнению экспертов, сомнительных наслаждений. Был я привержен влечению только к лицам противоположного пола, о чем, боюсь признаться, иногда жалею. Ведь живем мы один раз, и хочется попробовать всего. Тем более того, что совсем недавно было запрещено чуть ли не под страхом смерти. Будучи человеком недоверчивым, не мог я открыться не только кому попало, но даже и самому близкому другу, которого давно подозревал в подобных пристрастиях. Хотите верьте, хотите нет, но мой приятель служил в тех органах, которые должны были претворять решения партийцев пересадить всех тех, кто отвлекается от генеральной линии партии в этом скользком вопросе. Но где же вы видели милиционера, готового прийти с повинной и помочь следствию посадить самого себя? Гораздо легче добиться этого от других. В стране Советов ты мог безнаказанно их запугивать, пытать, шантажировать, морить голодом, избивать. А как ты будешь бить самого себя? Это как-то несподручно, да и не принято, если не считать тех религиозных фанатиков, кто изо всех сил бичует самого себя да еще и выставляет это напоказ. Каким образом смог я узнать все, что случилось с Николаем со школьной скамьи до скамьи подсудимых и далее - об этом история умалчивает. Признаюсь, однако: это было нелегко, ведь носила моего героя нелегкая по всей Европе и Азии; слава Богу, что не побывал он еще и в одной из Америк. Туда-то я точно попасть не смог бы - кошелек не позволяет. Но могу заверить доверившихся мне читателей в том, что факты, приведенные мною в этих трех книгах, на все сто процентов соответствуют действительности. Следует только признаться, что я слегка исказил некоторые фамилии, чтобы не обидеть тех, кто не хотел бы сгинуть во тьме веков без всякого упоминания своих, пусть и искаженных, имен и хотя бы краткого описания своих делишек. Тебе же, терпеливый читатель, торжественно обещаю, что ни в коем разе не буду поучать тебя, помня слова Сенеки: "Долог путь поучений, краток же и успешен на примерах". Итак, только на примерах ошибок, совершенных в свое время героем этой книги, и собираюсь я тебе показать, бесстрашный читатель, как опасно пускаться в путь без руля и без ветрил, без компаса и без трезвого и мудрого кормчего. А таковыми, как я убедился на шкуре героя этой не всегда веселой повести, могут быть книги. Конечно, я не рассчитываю, благосклонный читатель, что ты извлечешь здесь для себя что-нибудь новенькое, то, чего доселе не видел мир. Ведь еще Теренций произнес, что "нет ничего сказанного, что было бы сказано впервые". Но ведь верно и то, о чем в свое время говорили оба Плиния - "нет такой плохой книги, чтобы была совершенно бесполезной"...

ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ ГЕРОЯ КНИГИ.

Впервые желание описать жизнь свою непутевую появилось у меня в 1970 году, после пережитой личной трагедии. Тогда, благодаря моей безграничной доверчивости (что можно приравнять к беспредельной глупости) потерял я и любимую жену, и не менее любимую работу. Видимо, только сильные потрясения, перенесенные нами, способны вызвать непреодолимую потребность выразить свои чувства. К тому же в те далекие времена, прочитав (а чтение было моим самым любимым занятием) "Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини, написанные им самим", прислушался я к совету этого необыкновенного итальянца. В предисловии к своей увлекательной книге он чуть ли не всех обязал описать свою жизнь, так как путь, пройденный каждым из нас, неповторим и поучителен для других. Однако советовал он сделать это не ранее, чем прожив сорок лет. Мне же тогда исполнилось всего двадцать семь, да и впечатлениями был я еще не особенно богат. Прожил я до сего времени без болей, без страданий. Жизнь, как говорят, мне улыбалась. Не испытал я еще на своей собственной шкуре коварства тех, кто прикидывался моими друзьями, не был еще обворован теми из красавцев, которые имели доступ в мой дом в любое время суток; не побывал еще в подвалах "доблестной советской милиции". Не предстал еще перед "самым гуманным судом в мире", не прошел еще одним из маршрутов Гулага, не объездил затем много стран, что уже само по себе полезно и поучительно. Хотя мне повезло общаться с массой замечательных людей, пришлось все же столкнуться с кучкой завистников, подстрекателей, предателей. Несмотря на свою малочисленность, принесли они мне немало обид и бед. Или злой рок насылает на нас таких мерзавцев, или, ища приключений на свою голову, мы сами выбираем их общество, - не берусь судить, а тем более утверждать о судьбе, предназначенной любому из нас. Я вообще-то человек не суеверный, но поневоле начнешь задумываться. Уже фамилия моя прямо указывала на то, что быть мне или судьей, или судимым. Предпочел я, как вы позже узнаете, последнее, потому как в государстве нашем, которое один великий человек назвал "империей зла", зачастую гораздо позорнее было быть судьей, чем осужденным. В ожидании суда содержался я в камере под номером 33, что совпало с инициалами сочинительницы доноса, обвинившей меня в том, что по тогдашним меркам в "царстве зла" считалось преступлением. Провел я в заключении не более и не менее чем 666 дней, число, как вы знаете, тоже роковое. Так что волей-неволей начнешь соглашаться с народной мудростью: "Что написано на роду - не миновать никому". Не обделил меня Господь ни разумом, ни чувствами, ни талантами. Но последними обладал я в такой скромной степени, что это не вызывало большой злобы среди коллег по профессии. Я спокойно тянул свой воз, избрав ремеслом преподавание музыки и пения. На этом поприще достиг бы, возможно, еще больших успехов, если бы не одна маленькая, но очень губительная страсть. О сей напасти спорили и продолжают спорить философы не одну тысячу лет. Причем до сих пор не пришли к окончательному мнению - плохо это или хорошо. Так что пострадал я за непонятное даже мудрецам дело. Только кремлевские "умники" не сомневались в пагубности подобной страсти. Именно с благословения их наместников в моей губернии получил я вместо благодарности за свой неутомимый труд возможность пообщаться с прирожденными палачами, которые официально назывались по-иному - дознавателями, следователями, прокурорами, судьями, "народными" заседателями, чей приговор принужден был я выслушать в железных браслетах, лично мною не заказанных. Со слезами благодарности выслушав строгий вердикт, стал я мысленно готовиться к еще более страшному испытанию - предстоящему "переисправлению", так как весьма опасался стать таким же правильным, как те добрые люди, которые денно и нощно шпионили за мной, усердно пытали и с подозрительным пристрастием судили. Однако из всего можно извлечь пользу! Из-за более чем хотелось бы близости с представителями различных слоев общества, разделивших вместе со мною предоставленную нашими судьями милость, расширил я словарный запас великого и могучего русского языка. И теперь могу общаться с любой публикой, да еще и на чужих языках, прилежно изучил которые в свободное от моего "перевоспитания" время. Мысли о побеге, конечно же, приходят в голову любому пленнику. Однако приходилось отгонять их, как назойливых мух, так как я прекрасно понимал, в какой стране нахожусь. Даже если бы удалось преодолеть два ряда колючей проволоки и высокие заборы и убежать подальше от задремавших или подкупленных часовых без свинца в груди, то, в какую бы сторону ни подался, пришел бы к таким же заграждениям, только еще более надежно обустроенным. А охраняли эти заставы тщательно отобранные, неподкупные пограничники, которые, вполне вероятно, могли послать пулю в спину родной матери, если б та надумала пройти без остановки мимо сыночка в зелененькой фуражечке. Через пару лет пребывания в лапах костоломов и душегубов получил я справку о частичном своем исправлении. С ней прибыл я на "стройки народного хозяйства" (там меня еще не видели!), где пробыл еще пару годков до окончательной свой "переделки". Расставшись с моими благодетелями, сделавшими из меня обновленного гражданина, очутился я в обновленном государстве, которое, не успев обновиться, рассыпалось вскоре, как карточный домик. Полупроснувшиеся после коллективного летаргического сна (у нас все было коллективное, даже сны!), мои сограждане стали изумленно взирать на то, что принялись творить со страной господа - бывшие товарищи и "верные ленинцы". В один миг те оборотились из "строителей коммунизма" в строителей капитализма! Оборотни смогли добраться и до высшей власти, убрав со своего пути "не мытьем так катаньем" слабовольного и не очень дальновидного политика, которого язык не повертывается назвать мудрецом. А ведь всякому народу можно позавидовать, если на вершину власти возвел он мудрого, просвещенного и гуманного правителя. О таком Платоне на троне мы только мечтаем аж с семнадцатого года. Наши же бывшие секретари обкомов и горкомов, специалисты по "научному коммунизму", палачи, сыщики, цензоры освоили новые профессии - банкиров, налоговых инспекторов, владельцев казино, охранников. Причем зачастую охраняют родимые тех, кого ранее сами же выслеживали, арестовывали и охраняли в тюрьмах. Я их понимаю. Мне тоже под натиском обстоятельств в те два года, что я провел в заключении при их старых порядках, пришлось осваивать тонкости новых для меня профессий - подсобного рабочего на лесопилке, дворника, киномеханика, даже секретаря-машинистки. Какая же это мука, - исполнять ту работу, к которой у тебя душа не лежит! Так что всех этих бывших можно только пожалеть, особенно людей "с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками", которые поголовно состояли в "уме, чести и совести нашей эпохи". Ну не скребут ли у них кошки на душе, если вынуждены они теперь охранять и защищать от всех напастей того, кто вдруг обрел богатство путем обмана, подлога, интриг, убийств, нарушения законов и божеских, и государственных? Не терзают ли их угрызения совести, даже если от совести остались только ее огрызки? По сравнению с ними я самый счастливый человек на свете. Опять занимаюсь своим любимым делом - музыкой; работаю кантором в церкви в одной из самых цивилизованных и благополучных стран мира. Правда, до сих пор не знаю, получил ли я эту работу как наказание за грехи или как награду за терпение в выпавших на мою долю испытаниях. Хотя и слушаю я почти ежедневно во время служб и церемоний проповеди и тексты из Библии, все равно не могу избавиться от пороков. Стараясь убежать от одного из них - верить всем, одновременно приближаюсь к другому - не верить никому. Наставник Нерона - мудрый Сенека - назвал первый из них благородным, а второй - безопасным пороком. Так что есть чем утешиться. Но утешение это горькое, как лекарство от смертельной болезни, к тому же доставшееся слишком дорогой ценой...



Крик. Появился герой, глаза продирает,
но где он родился, не понимает.

В первых строках воспоминаний сообщу сперва о месте своего рождения, поскольку не только время, но и то место, где мы родились, определяет многое в жизни нашей. Какой высший разум рассчитал момент и место появления каждого из нас, уже отживших на этой грешной земле и живущих ныне, и рассчитал ли, - доподлинно не известно. Несомненно лишь одно: не мы решаем это. Мне кажется, что если бы нам самим дали таковую возможность, то многие избрали бы совсем другие времена и другие страны... Старинный сибирский город Краснопыльск раскинулся по обоим берегам многоводной реки, которую трудно не заметить на карте мира. Начало свое берет она в предгорьях высоченных, вечно заснеженных, гор, а покидает пределы Сибири, впадая в Северный Ледовитый Океан. Город мой к тому времени прирос заводами и фабриками, перевезенными с западной части страны сразу после начала войны с Германией. Эшелоны за эшелонами привозили станки и оборудование вместе с трудовым и начальствующим людом. Многим из прибывших приходилось селиться по соседству с возводимыми корпусами цехов. Но, слава Богу, из родильного дома принесли меня не в брезентовую палатку, а в добротный бревенчатый дом, который, хоть и был о двух этажей, но сильно смахивал на барак. Дом-барак стоял, как на плацу, вровень с двумя другими домами-близнецами. И таких рядов было тридцать три. В каждом из домов было по три подъезда, а в подъездах по четыре квартиры. В каждой квартире проживало по две или три семьи. Почтовый адрес нашей "улицы" был заимствован из жандармского лексикона - 2-ой участок. В этом участке наш дом был под номером 65. Не сомневаюсь, что проектировал участок какой-то бывший зэк. Для полного счастья не хватало только высокой ограды из колючей проволоки и вышек с караульными. В те далекие времена в Сибири стояли страшные холода. Уж не помню, было ли тепло в самом родильном доме, но по рассказам матушки моей знаю, что в самые первые минуты освобождения из девятимесячного плена я сильно кричал. Хотя если и было прохладно, то следовало бы мне воздержаться от рева, ибо появился я на свет Божий, как говорят, "в рубашке", что по народному поверью означало - быть мне счастливым. Да если бы знал я о том, какие испытания выпадут на мою долю, то орал бы, пожалуй, еще громче: - "Мама, роди меня обратно!" Да и без этого все те, кто пребывали в соседних палатах, весьма испугались, так как порешили, что включили сирену, призванную предупреждать об атаке с воздуха. Ведь знали, что вражеские самолеты давно отогнаны даже от Волги, а все же опешили. Одна из нянечек принялась успокаивать меня такими вот словами: - Что ж так надрываешься, несмышленыш? Ведь родился ты под счастливою звездою в самой лучшей стране мира, где великий вождь товарищ Сталин заботится обо всех советских детях пуще, чем о своих собственных. Так что и тебе достанется от его любви. Услыхав, что и мне достанется, умолк я, размышляя о скрытом значении этих слов. Через несколько деньков запеленала меня мамаша, завернула в одеяльце и понесла торжественной походкой домой. По дороге сверток не кричал и не разворачивался, - климат не позволял. Коли упомянул я о мамане, то не грех несколько слов сказануть и о папане, который хотя и носил военную форму, но под вражеские танки с гранатой в руках не рвался. Трудился он на каком-то сверхзасекреченном военном объекте, где проживал с женой и детьми. В доме же матушки моей открыл он для себя второй фронт, где проводил частенько сражения, большей частью по ночам, исчезая под утро никем не замеченный. Такую скрытность, кажется, унаследовал и я от него, что не осуждаю и признаю за если не за добродетель, то за весьма немалое достоинство. Или из-за своей редкой скромности, или по причине засекреченности службы своей оставил батюшка в моем свидетельстве о рождении в графе "отец" только размашистый прочерк вместо положенной в этом случае фамилии - Коробейников. А посему унаследовал я украинскую фамилию от матери, а та получила ее от моего деда, которого я в глаза не видел. Много лет раньше моего появления на свет попался он на глаза людям не то с ружьем, не то с пистолетом... Храбрый и сердобольный папаша мой не стал помогать моей матушке поставить меня на ноги, а поспешил поскорее унести свои ноги. Да остался я не без нянек, - обязанности их принялись исполнять по очереди два моих братца. Их отец - Степан - пропал "без вести пропавшим" после очередного сражения с немцами. Нелегко было матушке справляться с тремя хлопцами, да еще приходилось добывать хлеб насущный. Помогая кому постирать, кому с ремонтом квартиры, а кому и платье пошить, матушка получала от людей ношеную одежонку, которую увозила в дальние деревушки, - там и такой не было. Меняла она одежду на продукты и приезжала, уставшая, домой. Да и у братьев моих было немало обязанностей. Они кололи дрова, топили печку и носили ведрами на коромысле воду из водокачки. Ко всему этому им приходилось мыть полы и готовить еду. Все это предстояло проделывать в недалеком будущем и мне, а пока пребывал я в счастливом неведении о тяготах жизни. Вскоре старший брат Юрий уехал на Север учиться на горного инженера, и все хлопоты по дому свалились на среднего - Владимира. К тому же и я висел на его шее. А надо признаться, ребенком я был строптивым и несговорчивым, особенно если обидеть меня ни за что ни про что. Очень любил я чтобы братец качал меня в люльке. Но так как самому ему труд этот не был в слишком большую радость, то покинул он как-то меня, не докачав как следует, и убежал во двор играть с друзьями, приговаривая: - Ох, и надоел ты мне до смерти! Поднатужился я тут, дабы самому раскачать люльку. Вертелся, вертелся, да так, что вылетел из нее и закатился под кровать. Другой-то тут же и заорал бы во все горло, но я затих и лежу себе спокойненько. Интересно же, что будет дальше. Вернулся через полчасика братец, да и остолбенел. Ведь в ту пору детей еще не похищали. Уж не знаю, сколько бы он так простоял соляным столбом, да пришедшая маманя, увидав немую сцену, подняла крик на весь дом. Сбежались соседи, - ступить было негде. Хорошо, что был я для них недосягаем, а то так и раздавили бы своими ножищами. Мать набросилась с ремнем на брата, вопрошая, каким цыганам он меня продал и за сколько. Тот, спасаясь от ожившего внезапно ремня, кинулся на пол и залез под кровать, где и обнаружил своего подопечного в целости и сохранности. Стараясь поскорее избавиться от побоев, занял он мое дальнее место, вытолкнув меня из-под кровати. Досталось мне изрядно. Какое-то время удары продолжались, пока маманя не разглядела, кого лупит. С тех пор решил я, что строить козни другим - неблагодарное занятие.

Герой сегодня очень рад:
попал он чудом в детский сад.

Как только забыли мы с братцем о недавнем побоище, то и простили друг друга. Да и вообще-то в доме нашем царила атмосфера согласия, доброты, любви к ближнему, мира и покоя, прервал который вскоре пришелец, назвавшийся моим папой. Пришелец оказался работящим, добрым и разумным человеком ... в те дни, когда бывал трезв. Эти дни запомнились мне как праздники, хотя они никогда не совпадали с официальными праздничными днями. Даже не знаю, где мать познакомилась с ним. Вполне возможно, что "папа" сам мог по ошибке спьяну вломиться в нашу квартиру. Ведь "участок" состоял из до боли похожих друг на друга бараков, - так что нередко какой-нибудь забулдыга заруливал в чужую гавань. И не всегда его прогоняли прочь. Война забрала почти всех мужчин, и многих из них - безвозвратно. А женщины ведь не созданы для жизни в одиночестве. Работал мой новый "папаня" в организации с завораживающим названием - "Вторчермет", что означало поиски и заготовку черных металлов для использования их вторично. А так как многие заводики в славном нашем царстве-государстве производили продукцию такого качества, что годилась она только на переплавку, то фирма эта процветала, и "папаня" не сидел без дела. И, похоже, что сам он был весьма рад своему занятию - с работы возвращался всегда навеселе. У него был обширный круг знакомых, частенько разделявших с ним радости жизни, а затем помогавших ему найти дорогу до дому. Однажды папаня привел с собою собаку. Точнее, трудно сказать, кто кого привел. Маманя, открывши дверь на шум в подъезде, увидала обоих стоящими на всех четырех. Кобель был тотчас же прогнан, а другой четвероногий "друг человека" был впущен. Хотя разумнее поступила бы матушка, если впустила бы только собаку. На многих хмель действует как снотворное, но папаша, напротив, возбуждался донельзя. После подпития его тянуло ругаться самыми последними словами, бить посуду, а иногда и мать. Вот почему с самого детства возненавидел я и пьянство, и бранные слова. Поутру, проспавшись и опомнившись, пришелец извинялся за скотское свое поведение и давал торжественное обещание покончить с возлияниями раз и навсегда. Несколько дней провинившийся был трезв как стеклышко, а затем все повторялось заново. В дни воздержания папаня пытался вернуть матери и мое расположение: вместо водки приносил в дом конфеты, пирожное, а однажды купил для меня букварь и стал обучать чтению. Учение хотя и происходило с перерывами из-за запоев учителя, но пошло впрок. Довольно скоро мог я уже читать по слогам, а затем и без единой запинки целые предложения. Папаня только успевал покупать все новые и новые книжки. Особенно полюбил я сказки с красочными картинками, изображавшими то Иван царевича, то Василису Прекрасную, то Змея Горыныча, то Емелю-дурака. После очередного пьяного скандала и дальнейшего протрезвления папаня, чтобы загладить вину, объявил матушке, что скоро устроит меня в детский сад. По тем временам это было почти что чудом, - детсадов было мало, и для всех желающих мест в них не хватало. И, действительно, довольно-таки скоро исполнил отец обещание, используя какие-то свои связи, - говоря проще и его словами - "по блату", то есть по знакомству. "Блат - великое дело", - приговаривал папаня, ведя меня за руку первый раз в это незнакомое для меня учреждение. Оказалось, что детсад располагался в таком же, как и наш, бараке, да только переоборудованном таким образом, что, зайдя в один подъезд, можно было пройти по всем двум этажам и комнатам, не выходя из дома. Тогда он показался мне целым дворцом с залами, игровыми комнатами, спаленками, гардеробами и даже теплыми туалетами. Только этот дом-барак из всех ста других нашего "участка" и имел такое существенное преимущество. Доподлинно, это наш дорогой вождь так заботится о детях, чтобы они ни при каких обстоятельствах не обморозили особо важную для государства часть тела, подумалось мне. В детском садике увидел я впервые изображение этого мудрого и доброго человека во весь его полный рост. Огромный портрет, написанный масляными красками, изображал Его, стоящего на зеленом лугу. Вождь держал одну руку за пазухой шинели, наверное, проверяя на месте ли пистолет, и всматривался орлиным взором вдаль. Впечатление было таково, что видит он даже то, что находится за горизонтом. Каждый день в садике начинался с рассказов о мудром Сталине - друге и соратнике великого Ленина. Нам не объясняли, кто из них был мудрее и добрее, но я тогда еще понял, что оба они стоили друг друга, то есть оба хороши. Я хорошо запомнил все эти байки о вождях, потому как сам читал их вслух для своих сопливых сотоварищей. Ведь как только воспитательница прознала про умение мое читать, то стала поручать мне исполнение части своих обязанностей. И особенно был доволен этим навещавший ее дружок. Этот милый паренек теперь не ждал ее, вздыхая в одиночестве в коридоре. Они вздыхали там уже оба, а мне приходилось читать все громче и громче, дабы мои благодарные слушатели не отвлекались на звуки, не имеющие никакого отношения к тому, что слышали они из моих уст. Воспитательница полюбила меня всею душою, из чего заключил я, что любят нас скорее не за внешность нашу, так как красотою я не отличался, а, скорее всего за то, какую пользу приносим мы окружающим нас людям.

Вот тащит Ник портфель, от счастья без ума, -
в школу на рассвете призвала его страна.

В детский садик ходил я с удовольствием, особенно зимой. По правде сказать, в это суровое в Сибири время года мне не приходилось утруждать свои ноги, - меня возили. Или отчим, или брат тянули веревку, - к ней были привязаны санки, на которых восседал я, укутанный так, что видны были только глаза. В шубе и шапке-ушанке, в валенках да еще обвязанный метровым шарфом, представлял я собою весьма внушительный груз, и, как-то один из возчиков, - братец, взбунтовался. Закатил он меня за угол, да так резво потянул веревку, что слетел я с санок, как пушинка с осеннего тополя, да и бултых головою с хрустящий сугроб. - Я тебе не лошадь, чтобы развозить такого барина. Ходи пешком теперь уже! Вырос большой! Долго "барин" стоял на студеном ветру, осыпаемый снежными хлопьями в тридцатиградусный мороз, не смеясь и не плача, и не шелохнувшись, - ну впрямь как кремлевский курсант у входа в мавзолей Ленина, только без винтовки. Через часок кто-то из соседей доложил матушке, что у дома нашего выставили часового и что часовой этот похож на Николу. Сняла матушка меня с поста, а с брата штаны да отлупила его от души. С тех пор лошадка моя не брыкалась и исправно бежала рысцой до места назначения. Надо признаться, что братец вскоре поквитался со мною. Лупить он меня не стал, а придумал вот что. В один из вечерков, перед ужином поведал он мне великий секрет - как без сахара сделать сладким чай, до которого с малолетства был я большой охотник: - Помешай сорок раз чай ложкой, и он посластеет. Приняв сей удивительный по своей простоте совет за чистую монету, отказался я добровольно от сахара за ужином и ну давай крутить ложкой в стакане. Смотрю, у мамаши и отчима глаза становятся все больше и больше. - Чего это ты еще придумал? - вопрошает строго матушка. Я же, боясь сбиться со счета, который мысленно веду в своей доверчивой башке, продолжаю малополезное занятие и, разумеется, не реагирую на вопрос. На счете тридцать семь выхватила маманя ложку из стакана и треснула меня ею по лбу. Чай, конечно, из-за этой досадной помехи был в этот вечер весьма горек. Но, хоть мне и пришлось вдвойне несладко, не мог же я сослаться на совет братца любимого, - ведь доверил он мне этот рецепт по большому секрету. Эта история повторилась еще пару последующих вечеров, - успевал я уже почти до тридцати девяти помешиваний. И только когда я понял, что от мамашиных внушений бедный мой лоб скорее расколется надвое, чем чай станет сладким, рассказал о проделке брата. Общий хохот пересилил гнев матушки, - она и сама не удержалась от смеха. Только мне одному было не до веселья. Через какое-то время обидчика моего приняли на учебу в Школу военных техников, - так тогда назывался Железнодорожный техникум, и уже после первых занятий он явился домой в форме. Особенно поразили меня расшитые серебром погоны - и на шинели, и на гимнастерке. Не было их только на нижнем белье, но и оно было какое-то необычное. Начищенные до блеска ботинки, отутюженные брюки и сверкающие погоны ослепили меня и повергли в священный ужас. К слову сказать, в те годы форму обязаны были носить не только военные или легавые, - так ласково называли милиционеров, но и пожарники, почтальоны, железнодорожники, а вскоре даже и школьники. Только нас, детсадовцев, забыли нарядить и причесать одинаково, но при этом все же заставляли частенько ходить строем. А что может быть нелепее, чем одетая как попало толпа, идущая строем под барабанный бой? Следовало бы, рассуждал я тогда, всех, кто носит форму, обязать ходить только в строю. А тех же, кто не удостоен быть чести облаченным в мундир, убрал бы я вообще с главных улиц, чтобы не путались под ногами у чеканящих шаг. Такие вот мысли навещали мой котелок в те времена. Но, если перенестись лет на тридцать вперед в мое будущее, которое теперь является для меня уже далеким прошлым, то придут в голову совсем другие мысли, да еще и в стихотворной форме. Очутившись внезапно в пыточных застенках "родной" и "доблестной" милиции, испытал я такое сильное потрясение от ее "гостеприимства", что в один миг стал поэтом. Однако не советую никому по своей доброй воле искать писательской славы именно таким путем...

Я забыл, что живу не в Париже,
и в округе одни лишь менты.
Опускался все ниже и ниже
и дошел до последней черты.
За весельем пришла и расплата,
коль родился я в этом краю,
Где никак не прощают разврата,
также то, что ты не в строю.
Не в строю, что упрямо шагает,
железным грозя кулаком,
что все наши права попирает
кровавым своим сапогом.

Но вернусь поскорее обратно в золотое детство. Был я еще на огромном расстоянии и до тюрьмы, и до разврата. Да о последнем даже и не слыхивал, находясь в том нежном возрасте, который художники изображают, рисуя ангелов. Единственная разница между ангелами и всеми моими тогдашними сверстниками была в том, что не летали мы в небесах, а жили, хоть и, не совершив ничего предосудительного, на грешной земле. Здесь, вероятно, поправит меня внимательный читатель сего жизнеописания, что находится еще одно отличие между детьми и ангелами, а именно принадлежность первых к тому или иному полу, не в пример небесным созданиям. Как раз сие "преимущество" и исключает возможность для всех родившихся на земле оставаться ангелами до конца своей жизни. И дабы поставить все точки над i в вопросе о значении времени и места нашего рождения, надо прибавить и большую роль того, к какому полу принадлежим мы. Ведь многие, если не основные, беды наши происходят оттого, что начинаем мы путать или время, в каком живем, с тем, в котором нам хотелось бы существовать, или начинаем жить по обычаям других стран, не покинув еще пределов собственной. А бывает и еще не лучше, - залезши в чужой монастырь, начинаем учить тамошних монахов жить по нашим уставам. Но самые большие неприятности происходят с теми, кто, будучи рожден мужчиной, пытается перещеголять женщин в привязанности к особям мужского пола. Пожалуй, полную свободу в выборе объекта влечения и обожания мужчины имели только в Древней Греции и в Древнем Риме. Хотя известны подобные ситуации и Древнем Китае. Один историк описал случай с одним из китайских императоров: не желая потревожить покой мальчика, заснувшего в его объятиях, он отрезал рукав халата, чтобы не прервать драгоценный сон своего сокровища. С тех пор в Китае любовь к юношам так и называется - "отрезание рукава халата". Ах да, не упомянул я еще о национальности. Порассуждаем и на эту скользкую тему, но чуть попозже, а пока возвращаюсь опять в свое незабываемое детство. Приближалась пора, когда и мне надо было усаживаться за школьную парту. В отличие от многих жилых домов, почти все школы в городе построены были из кирпича, каждая по собственному проекту. Тогда в правительстве находились типы малоприятные, но мошенников и воров там не держали. Следило зорко правительство и за тем, чтобы по всей необъятной стране казнокрады находились там, где им и положено - в тюрьмах или в исправительных лагерях. А посему школы всегда были оштукатурены, покрашены и снаружи, и внутри, освещены, обогреты, а учителя получали вовремя зарплату. Директоров школ если и озаряли мысли, то не из тех, как бы обложить родителей очередными поборами якобы "на ремонт школы". Учебники для своих чад родители должны были покупать сами, но стоили они буквально копейки. Первый комплект учебников пришлось мне осваивать самостоятельно, без помощи учителей. Мне не хватало двух месяцев до семи положенных первокласснику лет. Получив год передышки от государственной опеки и сильно осерчав на въедливых буквоедов, к умению читать решил я овладеть искусством чистописания, - именно так называлась эта труднейшая наука. Беспрестанно макая перо в чернильницу и высунув для чего-то язык, выводил я часами замысловатые каракули в разлинованных тетрадках-прописях. Немало я загубил перьев и извел чернил. А сколько испортил скатертей! Но почерк у меня, надо признаться, до сих пор такой, что я и сам частенько не разбираю, что написал. Много лучше шло дело с математикой. До сорока, как вы знаете, научил считать меня братец, а уж до сотен дошел я сам. Так что к тому времени, когда можно было стать школьником, учителя, проверив мои знания, рассчитывали зачислить меня сразу же во второй класс. Однако, продиктовав предложение "Маша съела кашу" и увидав мою писанину, схватились за голову. Это еще хорошо, что не за мою. Они так ужаснулись, как будто эту несчастную кашу съел я сам, а Маша осталась голодной. Не устроило учителей то, с каким наклоном написал я буквы. Неважно, что содержание было верно. Форма была нарушена! И приказали мне явиться первого сентября в первый класс. Со словами напутствия "учись добру, а худое само придет" отвели меня родители в школу, еле успевая за мною, - так торопился я навстречу неизвестному и, оказалось, зря спешил. Изучив досрочно все учебники за первый класс, быстро потерял я интерес к урокам, на которых в остриженные головы моих одноклассников учительница усердно вбивала то, что освоил я самостоятельно. Напрасно полез я "вперед батьки в пекло". Новоиспеченные школьники не скоро освоились в новой обстановке. Ведь прежде всего надо было хорошенько усвоить что разрешено, а что запрещено. Запретов оказалось гораздо больше. Нельзя было заходить в школу в грязной обуви и одежде. Нельзя, проходя мимо директора или учителей, не поприветствовать их, нельзя громко говорить на переменах, нельзя бегать по школе, нельзя заходить в столовую, не помыв руки. Нельзя было подтираться в туалете газетами, если на них был изображен наш дорогой вождь товарищ Сталин. Последний запрет трудненько было соблюдать, потому как газет, где не упоминалось бы о нем на каждой странице, просто-напросто не существовало. А посему, выходя из туалета, все мы чувствовали себя хоть и малолетними, но преступниками. Строжайше было запрещено и курение. Нам, первоклассникам, запрет этот не был в тягость, а вот старшеклассники это издевательство переносили с трудом. К тому же спрятаться с папиросой в зубах было негде: директор школы поступил очень просто и мудро. Он сделал так, как поступает чужеземное войско, вторгшееся в соседнюю страну - продвигаясь по захваченной территории, оно срубает деревья вдоль железнодорожных путей, дабы надоедливым партизанам негде было прятаться со своими автоматами в руках. Так что, как вы легко можете себе представить, вокруг школы было голо и пустынно. Забыл я упомянуть, что школы тогда были раздельные, - дабы не влиять дурно друг на друга, да и вообще, чтобы дети не отвлекались от учебы какими-нибудь другими делами, мальчики и девочки учились в разных школах. Правители наши полагали, вероятно, что девочки должны дружить только с девочками, а мальчики сближаться только с мальчиками, что и происходило. Нас же - семи- и восьмилетних эти противные девчонки нисколечко не интересовали. В футбол они не играли, по крышам домов не бегали, не ругались, не дрались, через заборы не лазили. Ни на что, как видите, не годились. Все бы хорошо, да вот беда, - дорога в школу вела мимо их благородного заведения. Ноги как-то сами собой замедляли ход, и, хоть голову стараешься держать прямо, дабы не показать никому, что тебя интересует именно то, что там происходит, но глаза так и скашиваются в сторону. Так и бредешь, на себя непохожий, пока не пройдешь заколдованное это место. Из чего можно смело заключить, что трудненько удержаться от того, к чему тебя тянет...

Спасибо дорогой Отчизне! -
Вот и первый лагерь в его жизни.

Какими бы умными и предусмотрительными ни считали себя управители государства нашего, но и они кое в чем давали промашку. Позаботившись о раздельном нашем обучении, они проморгали наш совместный летний отдых. Все мало-мальски крупные города в Стране Советов были окружены лагерями. В свои неполные девять лет полагал я, что все они называются пионерскими... Однако лагерей на всех не хватало. Папане заново пришлось обивать пороги своих блатных знакомых, чтобы достать для меня путевку в один из загородных райских уголков Краснопыльска, где каждое уважающее себя предприятие имело и даже обязано было иметь и летние дачи для дошколят, и пионерские лагеря для школьников. Узнав о том, что вскоре поеду я отдыхать за город на целый месяц, был я так взволнован, что и сон потерял. Такая же незадача приключится со мною ровно через тридцать лет, когда, благодаря стараниям хоть и не родственницы, но упорно набивавшейся в это звание некой "благодетельницы", угожу я в камеру предварительного заключения. Когда я осознаю, что меня ждет, то сами собой придут стихотворные строки. Но самое удивительное, что смог я их запомнить, так как записывать было не на чем, не чем, да и опасно. Но, как говорят китайцы, - "легко запоминаются стихи, если сочинишь их сам"...

Кто прошел через тюрьмы, этапы,
через ссылки, конвой, лагеря,
Не забудет кровавые лапы -
символ нашей страны Октября.
Эти лапы душили свободу,
не теряя ни часа, ни дня.
Эти лапы не дали народу
хоть немного пожить для себя.
Полегли миллионы навеки,
запугали же всех остальных.
Даже землю родную и реки
окружили в объятьях стальных.
"Бей своих, чтоб чужие боялись"! -
этот лозунг не снят до сих пор,
И колючками мы обмотались,
и винтовки глядят нам в упор.
На свободу податься опасно -
шаг шагни, и ты не жилец.
Только то нам понятно и ясно,
что придет этой власти конец.

Попробуй тут усни, когда такие мысли лезут в голову! Да еще если под тобою нары, сбитые из досок. Это тебе не на мягкой перине нежиться под крылышком у заботливой матушки, которая и подушечку взобьет, и одеяльце подвернет, чтобы не поддувало. В ту бессонную ночь, перед отправкой в первый в моей жизни лагерь, я ворочался с боку на бок, обуреваем мыслями о предстоящем дне, который наступил, независимо от того, выспался ты или глаз не сомкнул. Матушка заставила меня тщательно почистить зубы. Водя туда-сюда зубной щеткой, раздумывал я, к чему бы это. Наверняка зубы у нас будут пересматривать и пересчитывать, чтобы вернуть родителям с тем же их количеством. Неужели пионеры дерутся и выбивают друг другу зубы?! Плохо же тогда придется в жизни. Попробуй-ка умудриться держать язык за зубами, если у тебя их недостает или вообще нет. А без этого умения в стране нашей можно было и головы лишиться. После утреннего чая и полученных вдобавок порций материнских наставлений запер я свой чемоданчик на ключ и потащил его, не доверяя сопровождающему меня папане. Подошли мы к конторе речного порта вовремя: уже распределяли детей по отрядам и рассаживали их по автобусам. Слава Богу, зубы никто не пересчитывал, иначе посадка затянулась бы надолго. И вот длинной колонной поехали мы через весь город, радостные и возбужденные, горланя по приказу вожатого песню "Эх, хорошо в стране советской жить". Тут, ни с того ни с сего, "Эх" заменил я на "Ох" и сразу же получил по затылку от воспитательницы - симпатичной и доброй девицы. Уже через полчасика мы были за пределами досягаемости дыма от леса заводских труб. Свежий воздух ворвался в окна, за которыми показались вдали вершины гор, придавленные огромными скалами - любовался я ими ранее только издали. Мы приблизились к окрестностям заповедника. Разбросанные тут и там каменные гиганты очертаниями своими кого-либо или что-либо напоминали и по причине сей имели свои названия - Дед, Баба, Большой Беркут, Перья... Дорога извивалась, повторяя все изгибы небольшой, но бурной речки. Асфальта еще не было, и юных пассажиров изрядно потряхивало. Наконец-то приехали! Пионерский лагерь располагался в небольшой долине, зажатой с двух сторон горами. Тут и там раздавались звуки - журчание ручья, верещание кузнечиков, пение птиц, ворчание речки при встрече с большими валунами, но все это перекрывали крики пионервожатых, командовавших своими подопечными. А тут еще и завопил громкоговоритель: - Внимание! Говорит начальник пионерлагеря. Всем отрядам построиться на линейку! Линейка оказалась большим плацем с трибуной, каковая построена была в форме парохода. На капитанский мостик взобралась женщина, представившаяся начальником, а точнее - начальницей. Евгения Михайловна Лиханская объявила нам, что все мы теперь матросы и сегодня же получим форму - бескозырки, матроски и брюки, а девочки, как им и на роду написано, - юбки. Как хорошо, подумал я, что попал я в лагерь, принадлежащий речному пароходству, а не милицейскому управлению, - ведь, без всякого сомнения, пришлось бы вырядиться нам в соответствующую одежонку. А вместо парохода-трибуны стояла бы караульная вышка. Месяц пролетел как один день: игры, купания, походы лесом к мраморному карьеру, концерты, в которых принимали участие и мы, дети, и вожатые; постановки сказок в исполнении артистов заезжих трупп и кукольного театра. Но более всего рады мы были приезду родителей в специально отведенные "родительские дни". Соскучившиеся по детям мамы и папы, бабушки и дедушки привозили что-нибудь вкусненькое, и под каждым деревом в лесу за забором лагеря расстилалась скатерть-самобранка со всевозможной снедью. Редко трапезы на открытом воздухе обходились без звона стаканов или рюмок. По сигналу горна свидание заканчивалось. Автобусы увозили гостей в пыльный и дымный город, а мы, с кульками и пакетами в руках, возвращались в свои палаты, делясь с приятелями гостинцами и впечатлениями о проведенном дне. На ночь глядя кто-нибудь из нас рассказывал истории, одна страшнее другой - о чудовищах, вампирах и прочей нечисти, которая затем и снилась. Особенно перепугались мы, услыхав от одного из любителей пугать других людей, что Гитлер на самом деле жив и недавно поселился в горах, окружающих наш лагерь. Почему он избрал для тайного поселения Сибирь, было неясно, а все непонятное пугает. Кто-то добавил, что и охрана тоже с ним. Ну а как же без нее? Давно всем известно, что не только важные в государстве люди, но и преступники должны находиться под защитой. Причем, чем более важной персоной является тот или иной начальник или чем более опасен преступник, тем больше охранников ему выделяют. Но больше всего охранников, как я узнал позже, выделяют тому, кто одновременно является и важной персоной, и преступником... Нас же, - около трех сотен детишек, - охранял всего один сторож, да и то только по ночам, так как днем он отсыпался. Мы строили различные планы на случай появления Гитлера - залезть под кровать, выпрыгнуть в окно или, пожалуй, самый лучший вариант, притвориться уже убитым. В те времена наверняка можно было выжить, применив сей хитрый маневр: ведь только через полвека высшую должность в стране займет такой человек, что порядочному человеку будет невозможно ни в сортире спрятаться, ни притвориться мертвым: тот окажется приверженцем идеи контрольного выстрела в голову. Но вернемся к Гитлеру. Самый смелый из нас заявил, что набросит на его голову мешок, свяжет и допросит его. Однако тут же встал вопрос, на каком языке с ним разговаривать. Мнения разделились. Один малец решил, что фюрер по гостям без переводчика не ходит, а другой уверял, что немецкий вождь, в согласии с русской пословицей "с волками жить - по-волчьи выть", уже овладел нашим языком. И не столько для того, чтобы лучше понять нас, а для того, чтобы мы лучше поняли его. Ведь он свои идеи хотел распространить на весь мир, а так как был он человеком недоверчивым, то не мог поручить это дело переводчикам. Скорее всего, он мог говорить на всех языках мира сам. В конце концов порешили мы, что бояться нам нечего: ведь при входе в лагерь на высоком постаменте установлена была огромная скульптура Сталина, которая наверняка отпугнет непрошеного гостя. А может быть, именно для этого она и была установлена? Кстати, многие из скульптур, изображавших "вождя всех времен и народов" (а число их было трудноисчислимым), были изготовлены или халтурщиками, или в великой спешке, и не отражали его добрую натуру, а посему скорее наоборот - могли отпугнуть не только врагов нашей страны, но даже и немногочисленных друзей. Если судить по портретам, то наш вождь не был уж так страшен, а в кинофильме "Встреча на Эльбе" актер, играющий роль Сталина, вообще выглядел красавцем. Он же изображал его и в других картинах, получив, вероятно, патент на сие занятие. Какое же это счастье - быть похожим на самого товарища Сталина! Зато как не повезло в жизни одному шахтеру из Рура в Германии. Уж так он был похож на фюрера, что горемыку хватали и допрашивали на протяжении нескольких лет после окончания войны. Более трехсот раз бедняга должен был объяснять, что такой формы усы носил он еще до того, как все узнали, кто такой Гитлер, а ставшим теперь неприятным многим чубчиком прикрывает он старый шрам. Так что не только мы, советские дети, были так напуганы новым явлением вождя немецкого народа, но и сами немцы. Все когда-нибудь да заканчивается, - закончилась и лагерная смена, а с нею и наши несбывшиеся страхи. Наступила последняя ночь, когда никто из порядочных пионеров не спит, - вооружившись зубными щетками и пастой, шастают они по всем палатам, в особенности по тем, где спят девочки, и выдавливают содержимое тюбиков на лица спящих да еще и не жалеючи. Проснувшись, те, поглядев в зеркало, не узнают самих себя. Никто не мешает этой незатейливой прощальной церемонии, да и некому мешать - все вожатые и воспитатели празднуют успешное завершение смены. Даже сторож, забросив в дальний угол свою берданку, спит богатырским сном. А там, где никто не следит за порядком, что только не происходит...

Никола вышивает гладью и крестом,
да вовремя опомнится потом.

Привыкнув к лагерному режиму, первые дни после возвращения из лагеря чувствовал я себя не в своей тарелке: на горне никто не дудел, в барабаны не били, строем ходить не заставляли. Попробовал было я научить шагать в строю своих товарищей по дворовым играм, но попытка не удалась. Это были еще те шалопаи! Левую ногу они путали с правой, и научить сих бестолочей можно было только по стародедовскому способу. В царской России солдатам, которые в основном были из крестьян, привязывали пучок сена к левой ноге, а соломы к правой. Далее оставалось только командовать. Вместо левой "сено", а вместо правой - "солома". Так и шагали они двадцать пять лет, не сбиваясь, - сено-солома, сено-солома! Об этом глубоко научном методе обучения я еще не знал, а посему друзья-приятели получили на некоторое время отсрочку от шагистики. Мы не были домоседами и не проводили время у голубых экранов по весьма уважительной причине - телевизоров в нашем захолустье тогда еще не было. Свободное время предпочитали мы проводить на открытом воздухе. Одним из любимых занятий наших было изготовление из проволоки чего-то наподобие кочерги. "Кочерга" была с мудреным изгибом на одном конце, в которое помещался обруч от распавшейся бочки. Придав ему ускорение, катали мы это одно из самых замечательных изобретений человека часами, пока не падали от усталости вместе с чертовым колесом. О катании же на велосипеде приходилось только мечтать. Он был роскошью, которую родители наши не могли себе позволить. А уж об автомобиле не могло быть и речи. На них разъезжали лишь очень большие шишки, то есть начальники. Ни трамваев, ни троллейбусов не было и в помине, а посему кататься, прицепившись сзади на выступе, не было никакой возможности. Выручала нас пролегающая в трехстах метрах от нашего "участка" железная дорога. Конечно, на проходившие с большой скоростью пассажирские и грузовые составы заскочить не удавалось. Зато все тихоходные пригородные поезда были наши, а иногда и грузовые составы замедляли ход. И, разбежавшись, чтобы сравнять скорость бега со скоростью поезда, вскакивали мы на подножки вагонов. Затем надо было только не прозевать момент и успеть соскочить до того, как поезд набирал слишком большую скорость. Тот же, кто не успевал, вынужден был болтаться на подножке до следующей станции, находившейся за много километров. Далее возникала проблема с возвращением, так как обратный попутный состав вполне мог проехать мимо твоей станции на такой скорости, что даже самые отчаянные сорвиголовы не решались спрыгнуть. Уж и не помню, понимали ли мы опасность этих "развлечений". Пожалуй, понимали. Но, видать, есть что-то непреодолимое в природе всех мальчишек -стремление к непознанным впечатлениям, таким острым, от которых в буквальном смысле слова дух захватывает, а сердце начинает биться быстрее и быстрее. Девчонки в нашей округе были, как им и полагается, гораздо осторожнее (или разумнее?). Сидят себе тихонечко на крыльце со своими куклами и не решаются хотя бы у одной из них оторвать голову. Ведь интересно же поглядеть, что там внутри. Мы-то уже знали, что они полны опилок, а вся их красота бутафорская и лишь для того, чтобы этих вечных красоток купили. Более всего очаровывали девчонок куклы с закрывающимися глазами и к тому же еще и говорящие. Однако кроме слова "мама" ничего другого эти бедняжки вымолвить не могли. На "папу" у них уже духу не хватало. Слыхивали мы, что существуют и ходячие куклы, но и в глаза таковых не видывали. Да если у них такая же походка, как у шагающих экскаваторов, то и видеть бы не хотелось. Еще девочки увлекались вышиванием. То одну из них, то другую видели мы сидящих у раскрытого окна с пяльцами и иголкой с ниткой в руках. По большому секрету признаюсь, что этим чудным делом довелось заниматься и мне (что только в жизни мы не пробуем!). Надеюсь, что никому об этом не расскажете. Правда, не высовывался я со швейным инвентарем из окна. Не хватало еще, чтобы мои товарищи узнали о моем пристрастии, а жили-то мы высоко, на втором этаже, - в окно не заглянешь. Приучила меня к рукоделию моя тетушка - старшая сестра матери. Жила она, как мы говаривали, "в городе", то есть на левом берегу реки, где находился центр Краснопыльска. Жила она в огромном пятиэтажном доме на главной улице - проспекте имени Сталина. По сравнению с нашей двухэтажной хибарой этот домище выглядел настоящим дворцом - в нем даже балконы снабжены были колоннами и лепными украшениями. Тетенька занимала две комнаты в трехкомнатной квартире с высокими потолками и большими окнами. Окно было даже в ванной комнате, равной по размеру нашей кухне. Какое же это было удовольствие - купаться в просторной ванне, а затем вертеться под душем! Из двух кранов восхищал кран с горячей водой. У нас-то и с холодной не было. Воду наливали в рукомойник, и чтобы вода из него потекла, надо было поддать снизу вверх на торчащий стержень, который в опущенном состоянии перекрывал воду. Правильно говорят - "голь на выдумки хитра". Воду следовало беречь, - таскать-то ее надо было издалека. Под рукомойником стоял тазик, - в него и стекала грязная вода, так что тазик надо было регулярно и выносить. А тут тебе - ни носить воду, ни подогревать, ни выливать. Не хватало к этому всему еще только одного крана - с чаем или молоком. Хотя моего папаню это не совсем бы устроило, - ему подавай что-либо покрепче. Тетушка моя работала учительницей в школе для девочек и учила их вышивать и гладью, и крестом. Принадлежала она к тем наставникам, которые учат тому, чем и сами хорошо владеют. Ее вышивки постоянно украшали многие выставки декоративно-прикладного искусства во многих городах Сибири и даже в Москве, а затем и за границей. Но так как все художники непременно должны были отражать в своем творчестве любовь к родной партии и в первую очередь к ее гениальному вождю товарищу Сталину, то и ей пришлось отдать дань этому повальному полупринудительному среди творческих работников увлечению. Однако, в силу своих интересов и возможностей, тетушка не бралась за изваяние вождя в бронзе или граните, а вышивала дорогой образ гладью. Вышивать его крестом тетушка не решалась, так как коммунисты не переносят креста, - так же, как черти ладана. Трудилась она над будущим шедевром искусства в одиночестве, дабы никто не видел, что принуждена она была бессчетное количество раз прокалывать глаза "надежде всего прогрессивного человечества". Портрет вождя повесили в краеведческом музее, а сам оригинал вскоре разместился на вечное хранение в мавзолее бок о бок с тем, чье дело он так ретиво продолжал. Но об этом попозже. А пока вернемся к переданному мне по наследству, причем еще при жизни наследовательницы, умению вышивать. Хотя стоит для начала порассуждать немного о неверном, на мой взгляд, укрепившимся обычае, - одарять кого-либо наследством лишь после своей смерти. Ведь в этом случае наследодатель уже не в силах (ведь они покинули его навсегда) исправить вполне возможную ошибку. Даже сам Сталин после начала войны с Германией признался в том, что наследство, которое ему досталось от Ленина, он прос...ал. А уж что и говорить о последнем вожде советских коммунистов!... А сколько известно примеров, когда наследники проматывали свалившееся на них как с неба состояние буквально за недели, не принеся пользы ни себе, ни своим близким, ни памяти своего благодетеля. Есть и еще одна опасность для наследодателя - риск отправиться на тот свет ранее отведенной судьбой срока, коли окажется наследник чересчур нетерпелив. Так что умные люди правильно поступают, передавая свое состояние в надежные руки еще при жизни. И я бы рекомендовал ввести обычай вводить кого-либо в наследство тогда, когда ты еще в добром здравии и, особенно, в своем уме и памяти с правом отозвать завещание обратно, если избранник твой окажется недостойным доверия. Вернусь, однако, к рукоделию. Надо сказать, что вышивка - дело тонкое. Требует это занятие внимания и приучает к усидчивости, к тому же развивает воображение и тягу к прекрасному. Однако, как только все салфетки в нашем доме были мною расшиты всеми мыслимыми и немыслимыми узорами, то решил я дело сие прекратить. Ведь, как ни скрываем мы свои увлечения, рано или поздно о них узнают, и не только те, кому проболтались мы сами, но и те, с кем даже ни разу не встречались в жизни. Надо мною стали посмеиваться мальчишки, а затем, что самое невыносимое, и девчонки. Не догадался я тогда приврать и сообщить просмешникам, что вышиваю портрет самого товарища Сталина - вмиг бы отстали от меня, во всяком случае, до его смерти. Так что для того, чтобы избавить кого-либо от какого пристрастия, тем более от весьма пагубного, следует сперва попытаться просмеять его, а уж только потом начинать оттаскивать его за уши, ругать да проклинать или, что еще хуже, непременно отправлять негодяя сразу же за решетку.

У пня порубщик наш попался -
чуть без пальцев не остался.

После того, как завязано было с вышиванием, стал задумываться я о своей будущей профессии. Одно мне было ясно, что по стопам своей тетушки не пойду. Вышивание да шитье - дело явно не мужское. Вышивание - работа сидячая и потому ну никак не вязалась с моим характером. Был я весьма подвижен и любил скорость. Не зря привлекали меня подножки проносившихся составов. Некоторых, правда, подножки не устраивали, и ездили они на крышах вагонов, но это были птицы большого полета. Одна из таких птичек, вообразив себя орлом, возьмется в конце века управлять Россией, так и не научившись водить даже паровоз. А терпеливым пассажирам понадобится десяток лет, чтобы понять, что за орла приняли они птеродактиля. Мысли же стать машинистом и водить поезда как пришли ко мне, так и ушли. В те давние времена составы тянули самые настоящие железные чудовища, испускавшие клубы дыма, и не всегда дым был белого цвета. Машинисты, спрыгивая на землю после смены, походили скорее на самих чертей из русских сказок. Отличить их от последних можно было только по отсутствию у первых копыт, рогов и хвоста, - да и то лишь после того, как они отмоются. А в свою нарядную белоснежную форму могли облачаться они лишь только в выходные дни, - иначе пришлось бы шить ее заново каждую неделю. Ежедневная форма машинистов имела самый подходящий цвет - сажи. Но так как к транспорту тянула меня неведомая сила, то порешил я стать капитаном парохода, да познакомившись с одним из них, пошел я на попятную. Вы не поверите, но одним из пароходов, причем самым что ни на есть настоящим - с двумя по бокам огромными колесами с лопастями, с большущей трубой с пронзительным гудком, управляла женщина. И это в пятидесятые-то годы, когда командовали всем и вся только мужчины. Наверняка, и сама капитанша удивлялась сему чуду. Пароход назывался "Александр Пушкин", а вот имя моей любимицы я, к сожалению, уже и не помню. Мы с матушкой, навещая тетушку, пользовались самым коротким и быстрым путем - речным, разумеется, не в зимнее время, когда река застывала. Тогда мы вынуждены были ехать на пригородном поезде через всю правобережную часть города до железнодорожного моста, построенного еще при царе-батюшке. Затем же, повернув, поезд шел в обратном направлении, но уже по левому берегу. Других мостов тогда еще не было, если не считать временного, понтонного, - монтировали его сразу после ледохода. Так что пароход выручал многих жителей, заселивших оба берега Краснопыльска. Выглядела плавучая посудина почти так же, как в фильме "Волга-Волга". Помните песенку "Америка России подарила пароход"? Так это, пожалуй, о нем. Однако тогда казался мне он громадным и красивым. К тому же украшала его и сама капитанша. Все пассажиры засматривались на нее - мужчины с восхищением, а женщины с завистью и недовольством, когда примечали, какими глазами глядели на нее их муженьки. Уже со второй поездки получил я разрешение находиться во время рейса на капитанском мостике, чем и пользовался до списания этой колымаги. Путь в город занимал почти целый час, - пароход преодолевал течение своенравной реки, зато уж назад несло нас, как перышко. Поскольку не объял я еще всего величия могучей сибирской реки, не открылась пока для меня красота берегов могучего потока, несущего свои воды до самого Ледовитого Океана, не ходили тогда комфортабельные плавучие дворцы, то быстро охладел я к профессии речника. Что это за удовольствие - мотаться несколько раз на день между одним и другим берегами да видеть вокруг себя одни и те же физиономии тех же самых пассажиров. Но все равно. Что-то труднообъяснимое притягивало меня к воде, и решил я стать водолазом. Впервые увидав одного из них, я изрядно-таки испугался. Еще бы! Внезапно из воды, с булькающими звуками появилось какое-то чудовище, явно с другой планеты, и ну-давай отвинчивать свою голову. Поневоле затрясешься от страха. Стоявшая со мною рядом моя покровительница, а мы уже причалили к берегу, стала успокаивать меня, но удалось ей это лишь после того, как чудовище, открутив-таки шлем, стало махать ей руками и кричать: - С приветом, красавица! Сойдя на берег вместе с красавицей, удостоился я чести быть представленным сему диковинному существу с человеческой головой. Да вскоре оно и совсем разоблачилось, и увидел я обычного мужичка с приветливой улыбкой и совсем не страшным голосом. - Хочешь примерить кустюмчик, хлопец? - спросил весельчак. - Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз, - ответил я, прижимаясь к моей покровительнице. Спасло меня от примерки "кустюмчика" своевременное появление матушки, немедля уведшей меня домой. Всю-то ночь снились мне шлемы и скафандры, просившие примерить их, и понял я, что быть мне водолазом непременно. Узнав о непоколебимом моем решении, матушка строго-настрого запретила мне даже подходить к реке, а ослушаться ее я никак не мог по причине опасности вызова ее недовольства. Ведь "школьник боится лозы пуще грозы", а матушка была скора на расправу. Однако, продолжу свое жизнеописание с приятного события. Расскажу, как вместо водолаза стал я октябренком. Еще до дня торжественного приема в эти самые октябрята, а, если быть буквоедом, то в ноябрята, учительница просвещала нас, темных и неразумных. Много узнали мы о великой чести и пользе состоять в рядах этих самых октябрят-ноябрят. Большинство наставлений, вероятно для лучшего запоминания, преподаны были в стихах - ну как их не запомнить на всю жизнь! "Октябрята - дружные ребята", "только тех, кто любит труд, октябрятами зовут". Получается, что те, кто не является октябрятами - несусветные лодыри, бездельники-тунеядцы и хулиганы. Приказали нам явиться на торжественную линейку в отглаженных брюках, в белых рубашках и в начищенных ботинках. Построили всех по росту и под звуки неразлучного от всяких празднеств барабана завели в актовый зал, где уже стояли навытяжку все старшеклассники и учителя. Да еще и привалило "гостей со всех волостей", и всем им дали высказаться. Одна дамочка из какого-то еще райкома комсомола сообщила нам с дрожью в голосе, что сегодня поднимаемся мы на первую ступеньку борьбы за светлое будущее всего человечества. Саму лестницу, которую она упомянула, в зал не занесли, - наверное, она была уж чересчур длинна. Но хорошо запомнил я название следующей ступени, поскольку знаком был с нею с летнего лагеря - все, кто ступал на нее, назывались пионерами. Самым последним выступал какой-то, как его объявили, член и ветеран партии. Этот самый "член" переплюнул всех по продолжительности речи и говорил так долго и нудно, что один из предназначенных к подъему на первую ступеньку не выдержал и упал в обморок. Беднягу унесли на руках два лба-старшеклассника, а "член" несмотря ни на что не сдавался и продолжал разглагольствовать о нашей счастливой жизни и о том, что мы по гроб обязаны руководителям нашей славной ленинской партии. Правильно сказал один поэт о подобных "членах" - "гвозди бы делать из этих людей". Наконец-то оратор утомился, и пионервожатая вместе с помощниками из старших классов прикрепила к нашим белоснежным накрахмаленным рубашкам красные звездочки, внутри которых изображен был младенец с пухлыми щеками. Как объяснили нам, это - дедушка Ленин. Гордые и счастливые оттого, что светлый образ теперь так близок с нами, что ближе и некуда, - одному новоявленному октябренку булавку чуть уже не застегнули, проколов ему кожу напротив сердца. Неуместный его крик от неожиданного укола заглушили аплодисменты. Под бурные хлопки в ладоши и грохот оживших опять барабанов зашагали новоиспеченные октябрята в направлении выхода из школы. Но уже у парадного подъезда строй дружно распался, и далее уже шли по двое-трое, а то и в гордом одиночестве, рассуждая о своем и всего человечества светлом будущем, и долго ли придется за него бороться. Дома ожидала матушка с испеченными по случаю такого торжества пирогами с капустой, с брусникой и с яблоками. Да и чай пили уже не просто с сахаром, но с малиновым и смородиновым вареньями. Варила их матушка каждую осень. А какой аромат стоял в тот знаменательный день от земляничного варенья! Его матушка тоже выставила на стол, не забыв, правда, убрать потом все банки туда, где она их хранила. Так что аромат хоть и улетучился, но уже в известном для меня направлении. В один прекрасный денечек находился я дома один-одинешенек. Глядеть в окна на чахлые, недавно посаженые, топольки мне надоело, и стал я изучать содержимое буфета, хранившего в себе памятные благоуханные запахи. После осторожного открытия верхних резных створок хранилища запахи резко усилились и совсем вскружили мою голову. Слезши с табуретки, каковая помогла мне компенсировать недостаток моего роста, и опомнившись от дурманящих запахов, полез я опять поближе к заветным вазочкам и баночкам, спрятавшимся внутри дубового хранилища. Позабыв о том, что я уже октябренок, а значит, должен быть примером для всех беспартийных ребят (но они же меня в этот момент не видели!), окунул я палец в одну, а затем и другие стеклянные посудины и стал снимать пробу со всех сортов варений. Облизав палец, дабы снести на нет все следы преступления, слез я с табуретки и прилег, довольнешенек, на диван. Очнулся я от нестерпимой боли. Еще бы не проснуться, если тебя тянут от подушки за уши! Разгневанная мать, все еще не отпуская мое бедное, покрасневшее не то от стыда, не то от боли ухо, грозно вопрошала: - Кто съел варенье? Немало удивился я тому, что все вышло наружу так скоро, да, приметив одиноко стоявший табурет у противного буфета, понял, кто меня выдал. Мать же, возмущенная недостачей в банках, продолжала вопрошать, не выпуская из своих рук мое пунцовое ухо: - Чем выскреб варенье? Ложкой или поварешкой?.. - Только пальчиком, - слабо защищался я... - Каким? Покажи, каким!.. Сейчас я его отрежу! Мать решительно направилась в кухню, где должны были находиться по ранжиру не только кастрюли и сковородки, но и ножи. Вернувшись с одним из них, причем с самым большим из находящихся в доме, грозно продолжала допрос: - Каким? Показывай!.. Принялся я страдальчески разглядывать свои пальчики, не зная, каким пожертвовать. Оглядев и оценив их все по очереди, уже мысленно стал прощаться с самым маленьким. Уж терять, так самую малость, хотя и с мизинцем не хотелось расставаться. Однако язык никак не поворачивался назвать одного из злоумышленников. Не дождавшись от меня вразумительного ответа, матушка, схватив меня за руку, уже приготовилась отрезать негодный палец, но, при всей своей строгости, не захотела наказывать невиновного. Тщательно изучив мои несчастные пальцы и не найдя ни на одном из них следов варенья, отпустила она меня с Богом, пообещав в следующий раз отрезать все до одного пальцы. Поклялся я сам себе в тот самый миг всеми святыми угодниками никогда больше ничего не брать, не спросив того, кому принадлежит какое-либо богатство. Будь это банка с вареньем или что-нибудь более ценное для сердца владельца. Теперь я понимаю тех правителей в арабских странах, по законам которых у воров отрубают руки. Он еще ничего у вас не украл, но вы уже знаете, на что он способен. Если бы такой обычай привился бы в новой "демократической" России, то управляли бы нами не только безголовые чиновники, но к тому же еще безрукие. Может быть, это было бы и к лучшему. Ведь более того, чего они уже украли у народа, вряд ли смогли что-либо ухватить вдобавок. Да и исчезла бы необходимость строить из себя честных и порядочных людей. А ведь какой это тяжелый и неблагодарный труд - строить честную мину при плохой игре...

"Селедка" бежит, бутерброд отнимает.
Приятного ей аппетита мальчик желает.

Не сразу опомнился я от потрясения, связанного с возможностью безвозвратной потери одной из частей тела. Хотя подобных частей было у меня пару десятков, но пережил я немало. К тому же узнал я, что такое домашний арест. Просидеть две недели хоть не на цепи, но все равно как привязанному - это вам не шуточки! И это в то самое время, как дружки мои носились вокруг дома, изображая бледнолицых индейцев, - не догадавшись измазать рожицы красной краской, которая в государстве нашем водилась в изобилии. Почти всем, кого садят под арест, кажется, что жизнь остановилась. Ан нет! Жизнь продолжалась, но только не для тебя. Устав изображать индейцев, товарищи мои бегали по крышам дощатых сараев, нещадно пинали футбол, ездили "зайцами" на "мотане" до яблоневого сада. "Мотаней" называли мы маленький паровозик с пятью-шестью вагончиками, который развозил по отделенной от Транссибирской магистрали одноколейке рабочих в заводской район. Фабрики и заводы работали в три смены, так что паровозику приходилось мотаться туда и обратно почти беспрестанно, отчего он и получил это вполне заслуженное название. Вблизи заводских цехов был разбит яблоневый сад. Но сибирский климат был слишком суров, и обязанности яблонь исполняли деревца, плодоносящие ранетками, отличавшимися от яблок не только размерами, но и терпким кисло-горьковатым вкусом. Для того, чтобы появилась оскомина, достаточно было съесть не более дюжины, и уже ничего не хотелось, тем более ранеток. Вместо того, чтобы сказать спасибо тем, кто срывал эти почти несъедобные плоды, - в основном это были сорванцы со всего правобережья, - начальство почему-то усадило в саду сторожа с большой винтовкой и с небольшой зарплатой. Но уже на патроны, видать, денег не нашлось, и бедолага вынужден был заряжать огнестрельное оружие поваренной солью. По причине сего изобретения многие охотники до райских яблочек возвращались домой не только с фруктами в бездонных карманах брюк и шароваров, но и со все разъедающей солью в заднице. Все бы ничего, да вот сидеть постреленным было не совсем удобно. Меня-то Бог миловал от солоноватых подарков сторожа, ведь и я ранее участвовал в набегах на сад, восприняв в буквальном смысле слова из популярной и даже знаменитой песенки тех лет - "и все вокруг колхозное, и все вокруг мое". Да опосля маменькиного внушения, подкрепленного демонстрацией холодного оружия, перестал я путешествовать на "мотане" в компании любителей дармовых яблочек. Ох и долгим же показался мне первый срок заключения! Да рано или поздно заканчиваются не только счастливые времена, но и тяжкие испытания, обогащая жизнь нашу тем или иным опытом. И как это приятно - почувствовать себя вновь свободным человеком после перенесенного тобою заслуженного наказания. Как и положено, перед выпуском на волю разрешено мне было помыться в бане в сопровождении отчима. Путь до этого пользительного во всех отношениях заведения был не близок. Но был он вдвойне далек обратным. Сопровождающий мой так и норовил свернуть на сторону. Его так и тянуло к ларькам, где продавали пиво на розлив и всякую закусочную снедь - соленую рыбу, соленые же огурцы, красную рыбу и красную же икру, которую доставляли в ларьки прямо в бочках - ешь не хочу. Все полки были уставлены консервными банками, в основном с крабами - из них сооружали целые пирамиды. Вот в какие тяжелые времена мы тогда жили, - кроме этого, в маленьких ларечках мало что другого водилось. Пиво продавали и в самой бане. Мужики пили его из больших граненых кружек. Кто усиленно сдувал пену, а кто и глотал желанную жидкость вместе с воздушными пузырями, не забывая при этом поругивать продавщицу за то, что в кружке, как всегда, было больше пены, чем самого пива. Те, кто напивался еще до того, как пойти в раздевалку, иногда забывали, зачем сюда пришли, и так и уходили немытые, но все равно счастливые и довольные, приговаривая различные присказки и малопонятные для меня мудрые изречения - пей, да дело разумей", "а мне море по колено", " от пива х... стоит криво". До сих пор слыхивал я это дивное словечко только от пьяного папани. На него он любил, после очередного "перебора", посылать всех и вся без всякого разбора. А тут выяснилось, что владеющих излишним словарным запасом великого и могучего русского языка гораздо больше. Некоторые из мужиков распивали пиво даже в предбаннике. Приносила полные кружки дородная краснощекая женщина, - она же закрывала и открывала маленькие шкафчики, в какие посетители уталкивали свою одежду и обувь. Прибегала она на крики "двадцать первый", "десятый", "пятый", и так далее. Номера намалеваны были и на дверцах шкафов, и на тазиках - их мужички стягивали с верха шкафов и устремлялись с ними в мыльное отделение. А смотрительница закрывала на ключ дверцу. Постоянное ее место было прямо в раздевальне, так что все посетители вынуждены были раздеваться в ее обязательном присутствии, из чего можно было сделать вполне обоснованный вывод о подлинном равноправии женщин с мужчинами в нашей стране. Мужчины настолько свыклись с тем, что в банях услуживали им женщины, что уже и не считали их за таковых, запросто оголяясь и не стесняясь в выражениях, услышав которые, любая уважающая себя дама немедля бы последовала примеру Анны Карениной, тем более что железная дорога проходила чуть ли не через саму баню. В моечном отделении находились намертво прикрепленные к полу лавки с гранитными плитами. На них и восседали то тут, то там и стар, и млад - каждый со своим пронумерованным тазиком. Многие терли друг другу спины, да с таким остервенением, будто собирались стереть кожу мочалкой. Заинтересовала меня одна парочка по причине разрисованности своих тел всевозможными рисунками, - тут тебе и русалка, и чья-то голова, сердце пронзенное стрелой, орел, черепахи, змеи и прочая нечисть. Подумалось мне тогда, что пришли они смыть картинки, но папаня объяснил - татуировки сделаны тушью, и снять их можно только вместе с кожей. Хорошенькое дело! Эти любители наскальной, а точнее, нательной живописи напоминали туземцев с островов вТихом Океане из журналов "Вокруг света". Познакомившись посредством чтения с нравами жителей некоторых отдаленных островов в Тихом Океане, с их привычками и вкусами, прижался я к папане на всякий случай. Вдруг эти туземцы сегодня не успели пообедать?.. Надо сказать, что чуть ли не на половине моющихся мужиков можно было различить хотя бы один подобный рисунок или отдельные слова, а то и целые фразы типа "не забуду мать родную". Высокий парень в дальнем углу расписан был изречениями на все случаи жизни со всех сторон своего тела и даже во всех его потайных местах. По объему полезной информации эту живую книгу можно было сравнить с книжонкой одного из Генеральных секретарей нашей "родной" партии, вообразившим вдруг себя писателем. Чтобы прочесть все, что было написано на увиденной мною живой книге, надо было пойти с нею в баню, а книги генсека пользовались успехом главным образом в туалетах... Но вернемся в баню, а именно в ее святая святых - в парилку. Хотя из-за густого пара ничего там не видно, все же попробую рассказать, что там происходило. Передвигаться в парилке можно было только наощупь, - некоторые этим обстоятельством успешно пользовались, однако станет это мне понятно лишь тогда, когда войду я в зрелый возраст. Внизу еще можно было кого-нибудь различить, но уж вверху, куда забирались только самые отважные, глаза были ни к чему. А какая невыносимая жара! Еще при этом мужички хлестали себя распаренными вениками, так что зной, устремляясь вниз, выгонял всех новичков и не профессионалов в этом деле. Заваривать веники - это особое искусство, и "веник в бане всему господин". После исступленного самобичевания, красные, как раки, направлялись мужики в предбанник и отдыхали, попивая пивко и рассказывая друг другу всякие небылицы. Баня состояла из двух отделений - мужского и женского. Между ними была дверь, то и дело открывающаяся и пропускающая сквозь себя швабру с уборщицей. Склонность к открытиям взяла верх, и сунулся я туда однажды со своим носом, как Буратино, обнаружив в доме папы Карло дверцу за ковром. Хорошо еще, что нос мой не был таким длинным, как у деревянного умника, а то бы мне его быстренько укоротили. Еле успел я развернуться и дать обратный ход, увидав пред собою ватагу моющихся в дивных позах фурий. Хотя сперва показались они мне ангелицами, слетевшими с небес. Лишь после того, как "ангелицы", узрев меня, разъярились да забранились, переменил я быстро к ним свое отношение. Чудом успел я ретироваться на исходную позицию, где встретили меня дружным хохотом пересмешники - мужички. - Вот тебе и равноправие! - рассуждал я, спасенный от участи Орфея, - женщина может рассматривать обнаженных лиц противоположного пола (еще и получая зарплату за это), а сильному полу это не под силу. После помывки раздобревший папаша заказал себе кружку пива и стал попивать из нее небольшими глотками, продляя непонятное для меня удовольствие. Я же от нечего делать вперился в висящую над продавщицей и занимавшую почти полстены картину. Называлась она "Ходоки у Ленина". Посланцы трудового народа чинно сидели в зачехленных стульях, а сам вождь восседал на диване, изображая большую радость от общения с простым людом. Нелепость размещения сего монументального полотна в бане представилась мне гораздо позже, но и тогда, толкнув слегка в бок увлеченного поглощением веселящей жидкости папашу, вопросил: - А разве нет картины "Ходоки с Лениным в бане"? Она очень подошла бы здесь. Папаня, хоть уже и захмелел, но моментально протрезвел и приказал мне закрыть рот. Схватив меня за руку, немедля повел домой, причем на сей раз самым коротким путем, позабыв о гостеприимных ларьках. Дорогой папаня не проронил ни слова, но все же понял я, что шибко осерчал он на меня. Ведь и дураку ясно, что негоже изображать вождя мирового пролетариата с веником в руке и со сверкающей голой задницей, хотя бы и в компании крестьян из глубинки России, и тем более вместе со своей Наденькой и не отстававшей от них ни на шаг Инессой Арманд. По приходу домой рассказал папаня матушке о моем не очень-то забавном предложении, что позволило мне еще в столь юном возрасте услышать и усвоить на будущее весьма полезные для всех изречения - "много знай, да мало бай", "кто много болтает, тот беду на себя накликает", "слово серебро, а молчание - золото". На другой день уже без охраны побежал я, чуть ли не в припрыжку, на учебу, замедлив ход лишь у девичьей школы. В этот день поведала нам учительница о том, что ждет нас скоро великая честь. Через несколько месяцев, в день рождения Ленина, примут нас в пионеры, и мы должны загодя готовиться к этому знаменательному событию и учиться только на пятерки и четверки. Тут задал я учительнице давно мучивший меня вопрос, - почему нас называют октябрями, а не, к примеру, сентябрятами или январятами, маянятами, августятами. В ответ услыхал я, что "так назвали нас не зря - в честь победы Октября" - ведь именно в Октябре случилась Великая Октябрьская Революция. Опять я к ней с вопросом, - почему Октябрьскую Революцию отмечают в ноябре, если она приключилась в октябре? Учительница сообщила мне, что на дурацкий вопрос она отвечать не будет. Если честно признаться, то наша учительница не сильно жаловала тех, кто задавал бесконечные вопросы. Предпочитала "селедка" - так прозвали мы училку из-за ее чрезвычайной худобизны - только тех, кто помалкивает и лишь поддакивает. Между прочим, клички давали мы только тем учителям, кого недолюбливали. А некоторых и было за что не любить. Чрезмерная строгость, стремление добиться хороших результатов путем зубрежки, а не развития умения мыслить самостоятельно, было отличительной чертой многих учителей того времени. Такие преподаватели отсекали все, что могло бы развить воображение ребенка, и приучали детей все делать только по команде, без проявления собственной инициативы. Все это интуитивно отталкивало нас от таких "наставников". К месту будет вспомнить, что полной противоположностью "селедке" была Лидия Никифоровна, учительница школы для девочек. Я хорошо помню ее по очень простой причине, - она проживала с нами в одной квартире. После войны было распространено так называемое "подселение", когда в квартиру, уже занятую какой-либо семьей, подселяли кого-то еще. Ведь жилья не хватало, впрочем, как и много другого. И вот одну из двух комнат нашей двухкомнатной квартиры занимала с давних пор та или иная учительница. Одна из них - Лидия Никифоровна, - была такой славной, доброй и отзывчивой, что все ее наставления воспринимались безоговорочно, и были они весьма полезными. Но вернемся к "селедке". Уж и не знаю, по каким причинам была она такая злая, - может, потому что жила в одиночестве, но вскоре стала она чуть добрее, во всяком случае, ко мне. Как-то, не успев на перемене доесть еду, которой снабдила меня матушка, пытался я покончить с бутербродом после прогремевшего вдруг звонка. Все ученики уже стояли за партами - именно так, стоя, надо было приветствовать входящую учительницу. У появившейся "селедки" глаз был как алмаз, - тут же заметила несчастный бутерброд в моих руках. Не ожидая внезапного нападения, направил я его в рот, но не тут-то было! "Селедка" акулой набросилась на меня и вырвала прямо изо рта доказательство моей ненасытности и неуважения к профессии, поставленной у нас "на недосягаемую высоту". Спустившись коршуном с этой самой высоты, "селедка" победоносно сжала кусок хлеба с колбасой и все бы ничего, да вдруг услышала от меня в создавшейся от всеобщего напряжения тишине: - Ну и подавитесь! Боже мой! Что тут началось! Я был обозван тут же врагом школы и всех учителей (хорошо еще, что не врагом народа!). Немедленно выдворенный из класса с предписанием тотчас же явиться обратно с матерью, поплелся я домой, еле передвигая ноги, чтобы оттянуть разговор с матушкой. Уж если за любовь к варенью грозилась она отрезать пальцы, то не лишит ли меня языка за дурные слова в адрес учительницы? Язык, в отличие от пальцев, был у меня всего один, а посему никто на него не покусился, но порку получил я изрядную, выслушивая одновременно еще и словесные наставления: "бойся Всевышнего - не говори лишнего", "слово не воробей - вылетит, не поймаешь". "Селедка" же, умиротворенная сообщением о моем наказании путем побития ремнем, успокоилась и даже слегка подобрела. Хотя удовлетворение и не пришло от самоличной порки непокорного ученика, но все же стало приятно. А когда человеку сделаешь что-либо приятное, то и он становится приятным во всех отношениях... Однако на всякий случай уже после звонка на урок не решался я долго даже пошевелить губами, дабы не подумали, что я что-то жую. "Береженого Бог бережет".

Траур повсюду. Люди рыдают.
Но будет страшнее. И все это знают.

Только через пару денечков после вышеупомянутого события смог я более или менее комфортно разместиться за партой в самом обычном для ученика положении. А до того принужден был торчать, как свечка в церкви, дабы не растревожить то место, чрез которое воспитание поступает к нам напрямую, минуя уши, ибо известно, что частенько внушения влетают в одно ухо и в тот же момент без всякой задержки вылетают в другое. Слыхивал я, что в некоторых более просвещенных странах учителя в случае провинности вверенных им чад били нарушителей по вытянутым рукам, а если ближе к истине, то по ладоням. В дореволюционной же России учеников ставили голыми коленями на горох, насыпанный в углу. Теперь же - или с горохом стало хуже, или засушенный сей овощ понадобился на другие цели, но физическое наказание в отношении детей отменили, чего не скажешь о родителях, если оные в чем-либо провинились перед властью. Но наказывали их таким образом, чтобы не привлекать внимание остальных и не волновать зря тех, чья очередь еще не подошла. Били их без свидетелей, преимущественно по ночам, в глубоких подвалах. Битье же доверяли особо проверенным лицам, а точнее мордам, в погонах. И чем меньше звездочек было на этих погонах, тем усерднее молотили они своих "подзащитных" "воспитанников", чтобы поскорее сравняться с количеством звезд, блистающих на погонах ветеранов этой уважаемой нашим вождем профессии. Ведь каким бы трудолюбивым и неутомимым борцом за дело рабочего класса ни был наш дорогой товарищ Сталин, не мог же он сам лично справиться с таким большим количеством тех, кого для их же пользы надо было наказать. А так как в добром деле всегда находится много охотников помочь, то правление любимого всеми бравыми милиционерами вождя продолжалось почти тридцать лет. А ежели бы Он сам боролся лично с каждым врагом своего народа, то подорвал бы драгоценное здоровье намного раньше. А ведь в последнее время, если верить радио и газетам, одних только врачей-вредителей развелось поболее, чем самих болезней. Смертельно опасны стали даже колики в желудке, как при Екатерине Второй. От любого пустяка с помощью подобных врачей больные не задерживались на больничных койках, а попадали без особой задержки прямо туда, где все болезни как рукой снимало - в морг. Но ввиду того, что власти имели обыкновение ссылать в Сибирь тех, кто почему-то смог выжить после допросов с пристрастием, то сибиряки были вправе рассчитывать на то, что врачи-вредители скоро прибудут к ним. Даже самые безнадежные больные стали уверять, что пошли на поправку и требовали своей срочной выписки. С лиц учителей слетело всякое подобие улыбок и приветливости. Нас все чаще стали задерживать после уроков и проводить разъяснительные беседы, на которых пытались открыть наши глаза на положение в мире. Те, кто соглашался глаза открыть, узнавали, что живем мы в окружении врагов и самые страшные из них, кроме, разумеется, немцев это - американцы. Они все как один спят и видят как бы поскорее напасть на оплот мира и социализма - Советский Союз для того, чтобы превратить нас в рабов. Подневольными становиться как-то не хотелось, - еще с первого класса учили нас писать под диктовку - МЫ НЕ РАБЫ - РАБЫ НЕ МЫ. Лишь один дурень из нашего класса допустил ошибку, не написав в слове РАБЫ ни одной буквы А, но зато вместо них - буквы Ы. Ничего хорошего об американцах не слышали мы и по радио. Даже погода в Америке, судя по сообщениям, была хуже некуда. Дикторы с мало прикрытой радостью сообщали то о тайфунах, то о циклонах и ураганах. Они, видать, надеялись, что эти природные напасти со временем уничтожат все американские города вместе с их кровожадными жителями. Причем эта славная традиция - сообщать только обо всем ужасном, что происходит в Америке, Англии, Франции, Японии и других малоприятных нашим правителям странах, - продолжалась несколько десятилетий. Эти рассказы о чуть ли не людоедах, живущих, слава Богу, далеко от нас, делали, пожалуй, и детей немного кровожадными - на всех принадлежащих нам учебниках писали мы предостережения типа - "кто возьмет без спроса, тот будет без носа" или - "кто возьмет без нас, тот будет без глаз". Так пытались мы заодно и сберечь незавидную, но все же нашу личную собственность. Из одной беседы узнали мы о великой скромности нашего вождя. Даже одежды личной у него не было - все шило ему государство, как интернатовским безродным воспитанникам. И ничего не было у него лишнего - один китель и одни брюки, - сапог было только двое. Мы почувствовали свою близость к Нему, - ведь многие мои одноклассники, в том числе и я, щеголяли в перелицованной одежде. Какая-либо ношеная одежонка, доставшаяся от других, распарывалась и снова сшивалась, да так, что новой, лицевой стороной становилась бывшая изнанка. Моя матушка была большая мастерица по таким делам, и ходил я "хоть и в латаном, да не в хватаном". Из старых плотных материй маманя кроила и сшивала тапочки, которые затем отчим на специальной железной "ноге" пришивал дратвой к подошве, ловко орудуя шилом обычным и шилом с крючком. Изделия эти пользовались большим спросом в базарный день, и иногда на вырученные деньги покупали мне новую одежду. Никогда не забуду мою первую обновку! Повели меня в магазин на примерку не то морского, не то речного бушлата, который был куплен, правда, не без колебаний. Матушка была весьма экономной, но к великому сожалению не унаследовал я от нее этой замечательной черты - сберегать то, что получил за свой труд. Да об этом и не жалею, - государство наше с давних пор наловчилось тем или иным способом превращать сбережения своих граждан в ничто, в пыль и прах почти в буквальном смысле слова. Матушка вела с пристрастием счет деньгам, но был все-таки такой день в году, когда и она не скупилась. Новогодний вечер всегда был самым ожидаемым и любимым праздником в нашей семье, если не считать дней рождений. За два-три дня до наступления Нового Года отчим устраивал пушистую елку под самый потолок, а моя и брата задача была в украшении ее блестящими цветными шарами, фигурками зверей, грибками, хрустящими звездочками из фольги и - подвешивать на елку конфеты и пряники. На самый же верх водружали мы пятиконечную звезду. Подарки доставлял сам Дед Мороз, но застенчивостью этот старик превзошел даже моего родного отца, - в нашем доме я таки не видел его ни разу. Приходил он только тогда, когда я, утомившись от долгих ожиданий его прихода, засыпал и лишь под утро обнаруживал следы его визита - на ковре, висевшем над моей кроватью, висел туго набитый длинный чулок с конфетами, мандаринами, яблоками, печеньем, а иногда и с денежкой на одежду. Почему засовывал он все это богатство в чулок, да еще в женский, было не совсем понятно. При взаимных расспросах приятелей выясняли мы, что кому досталось от Деда Мороза. Подарки у всех были разные, но упакованы были тем же манером - в чулках. Видать, у этого Деда было много знакомых бабенок, одалживающих ему чулки со своих ножек. В новогодний вечер вся семья собиралась за праздничным столом, и после первого тоста следовало много других, в промежутке между которыми поедали мы наготовленные хозяйкой дома яства, - холодец из свиных ножек, винегрет, красную рыбу, пироги, пельмени. В свою рюмку матушка наливала сок или газированную воду. Она совсем не употребляла спиртного, что сильно огорчало моего "папаню". Так, скрепя сердце, и доходил он до кондиции в одиночестве, но под присмотром матери. Та знала его норму, более которой разрешать ему пить было небезопасно. Новогодний концерт начинался обычно с семейного концерта, на котором первую скрипку играл я, правда, без самой скрипки или другого музыкального инструмента. Отсутствие его хоть и не помогало, но и не мешало распевать полюбившиеся мне русские народные песни: "Раскинулось море широко", "Степь да степь кругом", "По диким степям Забайкалья", "Вот мчится тройка почтовая". После песен следовало представление кукольного театра. Спрятавшись за натянутую простынь, надевал я специально для этого сшитые куклы на обе ладони, и тряпичные создания оживали. Разыгрывал я, как правило, сценки комического характера, поскольку сцена трагическая могла разыграться вскоре и без моего участия, - стоило лишь папане перебрать водочки. Не один раз новогодний вечер заканчивался битьем опустошенной к тому времени бутылки, тарелок и даже елочных игрушек. Пробудившийся в папане зверь для более убедительного финала спектакля сваливал и новогоднюю елку, а затем и сам вместе с папаней замертво падал на пол рядышком с колючим деревом. И это был еще далеко не худший вариант... Проводились новогодние праздники и в школах. Дети водили хоровод вокруг елки и пели "В лесу родилась елочка". "Маленькой елочке холодно зимой" и другие песенки, читали стихи, участвовали в конкурсах. Затем танцевали вприсядку "Барыню", матросский танец "Яблочко", польку и даже краковяк. Но ни о каких твистах или фокстротах не могло быть и речи. Боже упаси! Музыку этих танцев не передавали по радио. Под особым запретом был "разлагающий всех" рок-н-ролл. Еще раньше музыкантам запрещали играть джаз, в честь которого один переусердствовавший поэт сочинил строчки "сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст". Через несколько месяцев после встречи нового 1953 года занемог мудрый и добрый Отец нашего государства. Вся страна замерла в страхе неизвестности, - выживет или не выживет... Радиобюллетени о состоянии здоровья товарища Сталина становились все менее утешительными, и пятого марта осиротели мы, а вместе с нами и, как сообщили по радио, "все прогрессивное человечество". Одна надежда осталась теперь на его верных соратников, преданных и душой, и телом делу Маркса-Ленина-Сталина. Их до боли знакомые лица видели мы постоянно в газетах и журналах. А еще их носили и на руках, - точнее, их изображения. Портреты правителей, прикрепленные к длинным палкам, непременно украшали все демонстрации трудящихся во время празднования Великой Октябрьской Революции и праздника всех трудящихся мира - Первого Мая. Необычайно добрые лица помощников Сталина уже до прихода смерти вождя украсила печать горя, смешавшись с печатью мудрости, приобретенной ими за годы работы с Вождем. С тех пор, сколько я помню, все без исключения члены Политбюро выглядели на фотографиях так, будто они только что вернулись с очередных похорон товарища по партии. Эту славную традицию прервет лишь Михаил Сергеевич, который станет смотреться на официальных фото так, как будто он только что вернулся с банкета по поводу введения им ограничения употребления спиртного... за пределами Кремля. Но за стенами этой крепости в 1953 году было не до веселья. Там готовились к пышному погребению. В похоронную команду включили товарищей Ворошилова, Маленкова, Кагановича, Микояна, Хрущева. В день прощания с вождем по всей стране надрывно звучали гудки фабрик и заводов, да так пронзительно, что чуть ни душу вынимали своим гнусавым пением. Однако на лицах соседей по дому, а все они были люди простые - работяги, - не приметил я особой печали и скорби. Но и не плясал никто от великой радости, - скорее всего плясуна быстренько скрутили бы в бараний рог и показали бы ему, почем фунт лиха. Быть может, в каменных домах на центральных улицах, где проживало начальство и бились головой об стену по причине страшного горя, но, видать, не очень сильно, так как массовых погребений в нашем городе не последовало, в отличие от столицы. Чуть позже и до нас дошли вести о том, что много народу, пришедших лично попрощаться с товарищем Сталиным, заодно попрощались и со своею жизнью. В давке вокруг гроба затоптали не одну сотню человек. Рассказывали, что наше родное советское правительство очень сожалело об этом, и особенно товарищ Берия. Вдруг, ни с того ни с сего, без его прямого участия погибло сразу так много людей! Да и любой следственный работник вполне и на законных основаниях мог возмутиться, - сколько граждан погибло без предварительных допросов. Это непорядок! Товарища Сталина разместили в Мавзолее рядом с другим "самым человечным человеком на земле". Теперь товарищу Ленину будет веселее и днями, и ночами. Это ведь не шуточки - провести тридцать лет в одиночестве. Гораздо приятнее проводить дни, а особенно ночи, в компании с себе подобными. Тут и сон как рукой снимает...

Купил ему отчим гармошку,
сын пилит на ней понемножку.

Траурная музыка по радио звучала все реже и реже, зато говорильни стало больше, и не только о том, что происходит в нашей стране, но и за рубежом. Стали чаще звучать непривычные для нас и труднопроизносимые фамилии - Ульбрихт, Гротевольд - оба из Восточной Германии, а все что касалось немцев - всех, даже мальчишек, интересовало. Все нормальные пацаны любят играть в войну, - играли и мы, гоняясь другом за другом с палками, изображавшими ружья. Вся беда только что никто не хотел быть немцем, -приходилось тянуть жребий, и часто оказывался немцем я. Вот почему с малолетства не люблю играть в лотереи. Это лет через тридцать пять все вокруг переменится, и немцем станет быть почетно. Одного из бывших "верных ленинцев", во всяком случае, его так именовали в характеристиках (может быть, и до сих пор хранящихся в его личном деле), а затем и во всех газетах (даже в "Правде") - объявят вдруг "лучшим немцем 198-какого-то года". И этот "немец" будет чрезвычайно этим гордиться. Он, неуемный, и до сих пор разъезжает по всему свету с мало кому нужными лекциями, при каждом удобном случае рекламируя пиццу. Славный сей муж милостиво разрешил присвоить свое имя некоторым резиновым изделиям, очень необходимым не только гомосексуалистам, но и в наше коварное время даже настоящим мужчинам. На сем, однако же, он не остановился! С его знаменитым именем появилась водка, с которой ранее он боролся всеми своими нерастраченными силами. Его многолетний кумир - Ленин - тот был гораздо скромнее. Поговаривают, что "вождь мирового пролетариата" тайно стал лучшим немцем 1917 года, получив от немецкого правительства некоторую сумму за те обещанные услуги, за которые обычно на родине вешают или расстреливают... Извиняюсь за отступление и возвращаюсь в лето 1953-го. Дикторы радио, позабыли на время о проклятых американцах, которые почему-то должны убраться из всех стран, кроме нашей. Да в Стране Октября их и не было (к нашему или к их счастью). Зато стали с двойным усердием ругать на все корки немцев, особенно тех из них, кому не полюбились товарищи Ульбрихт и Гротевольд. Дело дошло до того, что пришлось народной полиции, - так она называлась в Восточной Германии, стрелять в народ. Ну, на то она и народная! Ведь только народная полиция имеет право стрелять в свой собственный народ. Да и наши советские пушки и танки не помалкивали. Как пелось в песенке тех лет "броня крепка и танки наши быстры". Так общими усилиями надолго успокоили тех, кто хотел воспользоваться смертью товарища Сталина, и мир и счастье опять воцарились на вечные времена на немецкой земле, если не считать частью ту территорию, что временно оккупировали Англия и Франция и Америка. И что это она сует свой нос во все дела и во всех странах?! Мало ей того, что разогнала своих собственных коммунистов, так еще и кинулась убивать чужих - в Корее. Так, глядишь, она и до наших доберется. Слушал я, слушал радио и до того обозлился на этих американцев, что собрался ехать в дальнюю Корею воевать с сыновьями и племянниками дяди Сэма. Поглядевши на себя в зеркало да увидав, что не вышел я ростом, пригорюнился и спросил совета у матушки. Объяснила мне родительница, что в таком возрасте еще не берут в армию, да и военному делу учиться надо ох как прилежно. Пообещала мне матушка годика через три сдать меня на учебу в Суворовское училище, если к тому времени не переменю я своего отношения к американцам. И чтобы совсем покончить с печальной темой, вернусь в те памятные дни. С невосполнимой потерей для человечества пришлось смириться, но еще многие десятилетия великая скорбь будет жить в душах тех, кому по тем или иным причинам были милы сталинские времена. Однако, преданность их "делу Ленина-Сталина и партии" будет "по заслугам" вознаграждена лет так через сорок - нищенской пенсией по старости лет. Те же, кто при Сталине "катался, как сыр в масле", вертя перед ним хвостом и танцуя вприсядку, помогая тому и в труде, и в отдыхе, почуяв ветры перемен, запоют скоро совсем другие песни. Бывшие его подручные станут на все корки ругать своего бывшего хозяина, соревнуясь между собой в обливании помоями его "светлого образа". И тот, кто будет делать это усерднее всех, уже занял кресло хозяина, а дабы ничто не напоминало о его бывшей преданности "солнцу поколений" приказал судить и расстрелять, как собаку, одного из самых верных соратников товарища Сталина - Лаврентия Павловича Берию. Этот жизнелюбивый человек встретил свою смерть там же, где попрощались с жизнью два его предшественника на посту министра Госбезопасности. Остается только удивляться, что после этой милой традиции всегда было много охотников занять почетное место главного чекиста. Но, ежели не перечить истине, то некоторые более мелкого полета птицы из этой зловещей стаи почему-то стали вдруг выпрыгивать из окон своих контор или квартир, забыв о том, что "рожденный ползать, летать не может". Этих "птичек" мало кто и жалел. По радио еще продолжали на все голоса распевать песни, написанные неутомимыми поэтами и композиторами в честь своего идола: "О Сталине мудром, родном и любимом прекрасные песни слагает народ", и прочие, но постепенно портреты и бюсты, наконец-то покинувшего нас мудрого правителя, стали исчезать, причем по ночам. Да "свято место пусто не бывает", - взамен художники стали малевать Маленкова, но тот оказался не фотогеничен, и пришлось им перейти на "нашего дорогого" Никиту Сергеевича - бывшего пастуха, а затем шахтера. Неисповедимы пути кухарок, свинарок и пастухов в нашем славном государстве, особенно тех из них кто вовремя вступил в партию! Итак, как упомянул я выше, траур закончился, и можно было опять устраивать домашние концерты. "Жить стало лучше, жить стало веселее", - особенно, после того как автор этих слов покинул нас навсегда. Концерты мои стали еще интереснее с появлением в доме заливистой двухрядки - тульской гармони. Получив ее в подарок от отчима, не обманул я его ожидания и уже вскоре наигрывал плясовые мелодии: "Светит месяц", "Калинку", "Коробейники". "Ах ты, сукин сын, камаринский мужик" и другие, не менее задушевные мотивы. Да и песни мог теперь распевать под собственный аккомпанемент. Те, кто знаком с этим дивным инструментом, знают, что возможности гармони весьма ограничены, и на ней невозможно исполнять какие-либо сложные произведения композиторов. Помимо концертов по заявкам передавали по радио и театральные постановки, что весьма развивает воображение. Ведь не видя действующих лиц, ты должен представлять сам себе и этих лиц, и их костюмы, и место действия. Частенько артисты инсценировали сказки, причем не только сочиненные в глубокую старину неизвестными никому сочинителями, но написанные и вполне современными "сказочниками". Это вам не о каком-то там Али бабе и сорока разбойниках, каковые были, как вы знает, очень уж злыми разбойниками. Коммунисты же, наоборот, были очень добрыми. Уж такие они хорошие и отзывчивые, и так болеют душой за дело рабочего класса. И "труд фабричный любят", и паровоз их "не стоит на месте, а летит вперед", и люди-то они "мирные", хотя на запасном пути держат бронепоезд, и "как невесту, Родину любят и берегут, как ласковую мать". Эх, была бы моя матушка хоть чуть поласковее со мною, как эти самые коммунисты с народом, о чем трещали день и ночь по радио! Уж они то и умные, и честные, и совестливые, и справедливые, и безотказные во всех отношениях. И до того уверовал я в существование этих людей, что ведут нас прямо напролом неизведанными путями в какие-то еще более светлые дали, что крепко пострадал за эту веру. Однажды вернулся домой мой папаня не в себе, то есть опять поддатый. Матушке попойки его до того осточертели, что принялась она ругать его обидными словами. Дело закончилось тем, что "пропойца несчастный" - как только что обозначила его маменька - принялся бегать за нею вокруг стола, намереваясь расправиться с критиканкой. Зрелище это было бы еще страшнее, если бы на озверевшем "пропойце" появились бы в этот момент рога, но все равно я порядочно испугался. Дабы хоть как-то остепенить и призвать его к порядку, воскликнул вопрошающе: - Папа, а ты коммунист?! От неожиданного этого вопроса папаня мой совсем взбеленился и принялся с удвоенной скоростью гоняться уже за мною, приговаривая: - Я тебе покажу коммуниста! Бегая вокруг стола достаточно быстро, чтобы не попасть в лапы "коммуниста", но и не слишком резво, чтобы не наткнуться на него с тыла, раздумывал я одновременно о превратностях судьбы. Совсем запыхавшись, решил я ее более не искушать ее и на одном из кругов резко завернул к выходу и выбежал на улицу. Спуск по лестнице занял не более двух секунд. Пробежка без оглядки босиком по колючему снегу начисто отбила у меня охоту к спорту, особенно его зимним видам. К тому же с тех пор никого больше не обзываю я коммунистом. С отчимом, как только он протрезвел, мы помирились. Пообещал он мне если и бегать за матерью, то без ножа в руке, а я - не обзывать его обидным для всякого порядочного человека словом. В знак примирения, а может быть, и для того, чтобы отвлечь меня от слушания сказок по радио, купил "коммунист" через недельку новый музыкальный инструмент - полубаян - уменьшенную копию баяна. Клавишей на инструменте было чуть ли не вдвое меньше, чем у полного баяна. Зато голова моя была на виду, когда я, присев, разворачивал меха и начинал путешествовать пальцами по белым и черным кнопочкам, похожим на пуговицы. Все было непривычно и незнакомо, - умение играть на гармони не помогало. Объяснять, что к чему, было некому. Однако через пару денечков стал я обладателем еще и "Самоучителя игры на баяне". И мало-помалу, вчитываясь в пояснительные тексты, освоил я самостоятельно нотную азбуку и стал учиться играть по нотам, а не по слуху и наобум. Уж если у нас в стране кухарки, доярки и пастухи научились управлять целым государством, то не велика задача - освоить тот или оной музыкальный инструмент. Было бы желание. Как говорится, "воля и труд все перетрут".

к оглавлению





Фрагмент из главы "Выбор будущей профессии".

...Как и любые заботливые и дальновидные родители, матушка не раз задумывалась о будущем сына, а оно, как вы знаете, зависит от многих факторов. Для полноценной и счастливой жизни человек должен быть, прежде всего, здоров и, к тому же, иметь добрый нрав, чтобы не быть в тягость ни себе, ни людям. И поскольку все блага в этом мире создаются трудом, то проводить дни в безделье было бы не совсем прилично, а в Стране Победившего Социализма даже и опасно, - достаточно находиться без работы более трех месяцев и ... жди непрошеных гостей. В один прекрасный денечек постучат нахально в дверь и ласково произнесут: "С вещами на выход!" Если владелец квартиры одинокий, то "гости" с удовольствием помогут и вынести мебель, не нарушая славную традицию "органов" - занимать "освободившуюся" жилплощадь. Ведь за "тунеядство" - так тогда назывался перерыв в работе, мягкосердечные "народные" судьи меньше года не давали, а посему "доблестная советская милиция" и использовала на все сто еще одну уловку, - при отсутствии жильца более шести месяцев тот терял право на жилплощадь. Из тех, кто избирал своим ремеслом служить в "органах", при таких-то порядках в общежитиях жили только не очень усердные или порядочные и совестливые, а, надо признаться, что как ни удивительно, встречались в "органах" и такие. Как видите, у неленивого человека много путей для того, чтобы послужить на пользу обществу, семье да и себе лично. Однако следует все же избрать такое занятие, чтобы оно интересовало тебя, приносило радость и удовлетворение, а не было в тягость, как хомут для лошади или как партбилет для первого президента России. Да и приходя с работы, неплохо если от тебя пахнет карамелью и шоколадом, коли трудишься ты на конфетной фабрике. А что делать в Совдепии жене и детям, если муж и папа служит следователем, дознавателем, сыщиком или тюремщиком? Долго ли они выдержат специфический и неистребимый аромат смеси пота, слез, крови, мочи и мало ли еще чего?.. Уж кого-кого, а Колю Господь уберег от чести ношения шинели мышиного цвета. Хотя в те далекие дни форма у легавых - такое, как вы помните, разлюбезное прозвище носили среди простого люда менты, была синего цвета, а парадная - цвета невинности - белоснежной. Быть же облаченным в цвета хаки армейский мундир - это тебе не фунт изюма. Да и как все любят военных! Одних песен в их честь написано не счесть, - тут тебе и "Три танкиста, три веселых друга", и "Красная Армия всех сильней", и "По долинам и по взгорьям", и "На позицию девушка провожала бойца", и "На посту пограничник стоит", и про солдата с приветом от знаменитой на весь мир Катюши. Тут и "шел отряд по берегу", "идет солдат по городу", "пусть солдаты немного поспят", "только пули свистят по степи" и "ехали по полю герои", и про встречу Буденного с казаками. Конечно, и у поэтов-песенников не без паршивой овцы в стаде, - какой-то Демьян Бедный придумал, - "не ходил бы ты, Ванек, во солдаты". Да еще почище - "в Красной Армии штыки, чай, найдутся, без тебя большевики обойдутся". А что они могут-то, большевики, без штыков да кулаков? Для них лишний приклад не в наклад. Пожалуй, поэтому рифмоплет этот и был таким бедным, знать, за такие песни много не давали. Ежели все откажутся ходить в солдаты, кто же тогда Родину защищать будет?! Милиционеры что ли? Так не зря о них ни одной песни не написано, они, если что и умеют, так это шарить по карманам у мертвецки пьяных мужичков, не дошедших до дома. Такая вот молва до сих пор ходит о них, родимых... Крайне редко избивают они человека посреди белого дня, если не заманят его или насильно не затащат в свои гостеприимные подвалы. Вот уж когда они дают волюшку рукам своим да ногам! И это только цветочки! Про ягодки узнаем, когда Коля, не принося никому вреда, прожив более половины жизни, очутится все же в их лапах...

к оглавлению





Фрагмент из главы "Свадебное путешествие".

...Помимо баяна НН учился играть и на фортепиано, что входило в программу обучения. Обладая слухом, близким к абсолютному, легко и быстро писал диктанты по сольфеджио, то есть, слыша то, что проигрывал учитель, почти сразу же записывал в нотную тетрадь. Вот с предметом "гармония"были некоторые затруднения, и не от Колиного нежелания овладеть этой чрезвычайно важной для музыканта наукой, а из-за удивительно своеобразного отношения к своим обязанностям преподавателя гармонии Александра Александровича Пьянкина. И за глаза, и в разговоре с ним обращались лаконичнее - Сан Саныч. Этот самый Сан Саныч был большим любителем поговорить во время уроков, причем на разные темы. Объединяло эти разнообразные темы то, что они не имели никакого отношения к преподаваемому им предмету. То он рассказывал о том, что купил в магазине, то о проблемах с соседями, то о своем путешествии по Германии, причем поведал как-то, что для остальных туристов из группы он представлялся сотрудником конторы "Сортсемовощ". В общем, овощ или фрукт он был еще тот. И куда глядела администрация училища? Ведь у него на лице было написано, что был он большим любителем еще кое-чего. Имел он обыкновение несмышленых и незрелых еще юношей зазывать в гости на свою квартиру и после просмотра книг по музыке с привлекающими в юном возрасте иллюстрациями предлагал затем разделить с ними не только стол, но и... кровать. Не избежал такого приглашения и Коля. И, если бы Сан Саныч сам был похож на прекрасных молодых обнаженных людей, изображенных мастерами живописи в этих альбомах, то Коля, пожалуй, и зачастил бы к "учителю" в гости. Но Сан Саныч обладал внешностью не особо привлекательной, да и вообще был не похож ни на мужчину, ни на женщину, прямо Гермафродит какой-то. Имя это, непривычное для слуха, впервые услышал Коля от самого Сан Саныча, (может, он был его родственником по прямой линии?), во время очередных его разглагольствований на темы, приближенные к ширинке. То он спрашивал, не забывают ли студенты ее застегивать, то стряхивают ли они после посещения туалета своего дружка, перед тем как засунуть его на свое место, то куда хлопцы кладут руки, когда засыпают - сверху одеяла или под него. Его провоцирующие вопросы не ставили учащихся в тупик и не заставляли краснеть, так как в Колиной группе все парни были довольно таки солидного возраста, трудно их было чем-то удивить. А вот девушек и Колю эти вопросы вгоняли в краску, что, наверное, учитель и приметил. Свой первый и последний визит к "гермафродиту" Коля хорошо запомнил. Надо отдать должное учителю, - впредь отстал он от ученика со своими приглашениями. С одной стороны, Коля должен быть ему благодарен: одним видом своим и бесцеремонностью сей женомуж надолго отвратил его от следования по пути, как тогда думал Коля, грешному и недостойному мужчины. Да вскоре подвернулись, как раз вовремя, наставницы, не нарушающие законов природы. И не беда, что первые из них были весьма ощутимо старше своего ученика, - ведь "старость опытом богата". Так что, если верить некоторым историкам, Коля прошел обучение на манер королевских отпрысков во Франции, коих обучали этому совершенно необходимому в жизни умению придворные дамы по заданию самой королевы. Лишь происходило это в другое время и в других условиях, далеких от роскоши, что, заметим, нисколько не снижает остроты впечатлений. Первая его учительница возраста была бальзаковского. Ученику же ко времени первого урока не было и семнадцати. Как-то в одну ненастную ночь, нарушив маменькин запрет на ночевки у чужих людей, и превратился Коля из юноши в мужчину. Да и стали ли бы вы на его месте отказываться от превращения, если к вам в постель вдруг вползает что-то мягкое и теплое. На ощупь без ошибки определяешь, что это не какой-нибудь гермафродит, а самая настоящая женщина. К тому же хорошо знакомая тебе до удивления гостеприимная хозяйка дома, чей муж, видимо, случайно так сильно наклюкался, что спит без задних ног. Да и с библейским заветом - "не желай жену ближнего своего" - не был знаком Коля по той простой причине, что родился в краю принуждаемых к неверию в Бога. На его беду в раю непуганых атеистов и сама Библия находилась под запретом. А пути безбожников, само собой, совсем уж неисповедимы. Число наставниц на путь истинный приближалось к счастливому. Следующая партнерша по времяпровождению, одновременно приятному и полезному, должна была стать седьмою по счету в "каталоге красавиц", если Коля таковой вел бы на манер одного любвеобильного героя из популярной оперы. Однако, остепенившись, юноша принял мудрое решение, - остановиться на достигнутом, тем более что на горизонте появилась та единственная, которая вызвала в нем совсем другие чувства, разительно отличавшиеся от прежних, каковые и чувствами-то трудно было назвать, - то было сперва любопытство, а затем просто-напросто удовлетворение определенных, к тому же почему-то все время возрастающих потребностей...

к оглавлению





Фрагмент из главы "В сетях интриганки".

...Приближался апрель месяц, как помнят многие "простые советские труженики", - день, когда по всей стране пыль идет столбом. В этот счастливый "для всего прогрессивного человечества" денек подметаются, наконец-то, улицы и площади, убирается мусор, подбеливаются заборы под раздающиеся из развешанных по этому случаю на столбах динамиков вопли солистов и многоголосых хоров, распевающих песни, оратории и кантаты, посвященные виновнику кутерьмы. В этот "самый лучший день в апреле" родился не кто иной, как идол коммунистов и комсомольцев. Ну а поскольку "народ и партия у нас едины", то и простые люди, хочешь - не хочешь, должны были принимать участие в этом бедламе. Создавалось впечатление, что, не родись этот "самый человечный", да к тому же, надо полагать, самый чистоплотный человек в России, то заросло бы грязью "государство рабочих и крестьян". Лишь благодаря этим субботникам, названным в Его честь ленинскими, и можно было какое-то время чувствовать себя человеком в своем городе, а не свиньей на скотном дворе. В день субботника отдыхали только дворники, однако чем они занимались в другие, не самые лучшие для нас дни, трудно было определить. Быть может, просиживали штаны на партийных или профсоюзных собраниях, посещали политзанятия, пели в самодеятельном хоре, а то и выплясывали танцы народов мира. Причем, если судить по географии наших танцевальных сюит, то весь мир состоял только из Польши, Венгрии, Чехословакии, Кубы, Северной Кореи и прочих "стран народной демократии". Этот год был особенным еще и по причине того, что если бы именинник протянул дольше и не откинул бы ноги почти полвека тому назад, то исполнилось бы ему аж сто лет. А посему недостаточно было его поклонникам поднять пыль "от Москвы до самых до окраин", но следовало еще и подогреть ажиотаж о предстоящей раздаче медалей, отчеканенных в Его честь. "Ум, честь и совесть нашей эпохи", то бишь "родная" коммунистическая партия, задолго до юбилея стала принимать кипы бумаг на представление достойнейших из наидостойнейших к новой награде. Саму медаль можно было вполне принять за металлический рубль, если бы не дырка в верхней части, да если не блистал бы "рубль" хоть и самоварным, но все же золотом. Поскольку получение этой высокой правительственной награды предполагало и определенные льготы, то желающих стать лучшими из лучших становилось все больше с каждым днем. Всеми правдами и неправдами стремились попасть в заветные наградные списки, каковые отсылались затем аж в саму Москву. Секретари парткомов стали на какое-то время самыми уважаемыми людьми в трудовых коллективах, - ведь именно на них выпала основная тяжесть определения самых достойных. В небольших же коллективах, где всего-то было несколько работников, а значит, самые лучшие были только начальник и секретарь парткома, вынуждены оные были поступать, как некая птица в басне Крылова - расхвалить петуха за то, что хвалит он кукушку, и писать хвалебные характеристики друг на друга. Документы на представление награды принимались только с места основной работы кандидата на отличие. Но нет преград для проныр и наглецов, тем более, если у них и партбилет в кармане! Журналист одной копеечной газеты, Колин друг, был один из сотни корреспондентов этого издания для детей и, видать, не надеялся пробиться в ряды счастливчиков. Так он поднял на ноги все местные общественные организации. К одним он пристал, как банный лист к заднему месту, другим намозолил глаза и в конце концов до того надоел всем, что получил-таки нужные ходатайства. Надо признаться, корреспондент был очень предусмотрителен, - именно благодаря сей награде он и пожнет плоды своей неугомонности. Лет этак через двадцать пять выпустят его из пятилетнего заключения раньше на четыре года, учтя, что развратитель детей и "отличник народного образования", оказывается, не был лишен высокой награды при осуждении и тем самым заслужил право на амнистию. Так что в Стране Чудес не только партийные бонзы были неприкасаемы для длинной (но не для них) руки Закона. Славословящие их режим лизоблюды и лакеи, отмеченные не только пороками, но и теми или иными блестящими побрякушками, частенько вырывались из объятий Фемиды. С брезгливостью глядел Николай на всю эту вакханалию. Нутром чувствовал, особенно после "братской помощи", доставленной в Чехословакию в танковой броне в 1968, что награды от такой власти - ну очень сомнительная честь для награжденцев, если обладают они здравым смыслом и совестью...

к оглавлению





Фрагмент из главы"Первое потрясение".

... "Пионерский поэт", так он любил называть себя, слыл не только большим другом детей, но и дамским угодником, однако Казанову сей ловелас напоминал только общей с ним болезнью - геморроем. Не обладая ни интеллектом великого венецианца, ни его феноменальными способностями - приносить мир, покой и удовлетворение в души дам, компенсировал он свое убожество апломбом, а философские беседы заменял дурацкими шуточками. То он вываливал на стол мешочек, заливающийся идиотским смехом, то предлагал выпить из бокала, на вид полного, но не проливавшего в ваш рот ни одной капли вина. Одним из самых "высоко интеллектуальных" развлечений "поэта" было подкладывание на стул хозяйке дома подушечки, при приземлении на которую раздавались звуки, мало совместимые с видом стола, обильно заставленного этой самой хозяйкой блюд в честь дорогого "высокого" гостя. Однако хама терпели, поскольку язык у него был хорошо подвешен, и с ним не было скучно. К тому же, корреспондент, как и положено настоящим журналистам, знал обо всем, что творится не только в "стенах древнего Кремля", но и в бункерах Белого Дома. Он, оказывается, был посвящен в тайные планы ЦРУ расчленить СССР на мелкие и дерущиеся между собой государства. А для начала, объяснял он, американцы вот-вот собираются запустить над нашей территорией спутники и посылать с них телевизионные программы, прежде всего, разумеется, с сексом. Ведь ничто в мире не может разложить советского человека, кроме секса, которого в то время у нас, как вы знаете, не было. Уж и не знаю, как обстояло дело с сексом у всех жителей Краснопыльска, но в квартире журналиста его точно не было, во всяком случае, тогда, когда супруга репортера находилась дома. Зато в ее отсутствие посвящал он себя этому делу всего и без остатка. Так как, в силу своего мужского бессилия, мог он только отдаваться, то особых затруднений и сожалений приходившие к нему юные корреспонденты не испытывали. Ведь одно дело исполнять роль мужчины, и совсем другое - превращаться, хотя бы и ненадолго, в женщину. Но незавидная эта доля - быть в постели женщиной, - которая пугала подростков, очень даже устраивала их учителя. Под предлогом изучения тонкостей журналистского ремесла "юнкоры - рыцари пера", так окрестил поэт своих учеников в одном из своих опусов, приходили на учебу и по одному, и по двое, и по трое. Причем только мальчики. За неимением служебного кабинета "обучение" происходило на квартире у Нахайлова, пора, наконец, и назвать один из его многих авторских псевдонимов. Под каким псевдонимом раскатывал он по белу свету, об этом можно только гадать... НН, скорее всего, никогда бы и не узнал, каким именно образом будущие газетчики получают навыки называть черное белым, а белое черным и при этом не краснеть, если не поделился бы с их наставником, на свою беду, впечатлениями о жизни во Владивостоке. Рассказав о неприятностях, случившихся с ним, уделил затем немного времени и сообщению о событиях приятных и более чем приятных. Тот с полуслова понял, о чем идет речь, и выразил неуемное желание приехать к рассказчику, дабы разделить с другом его новые радости. А в качестве аванса в знак благодарности за будущий теплый прием предложил познакомить восточного гостя для начала с одним своим воспитанником. "Друг" пояснил, что тот уже в такой степени овладел нужными навыками, что, нисколечко не стесняясь, может продемонстрировать свое умение не сегодня - так завтра. - Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? - загорелся НН. - Я готов принять у него экзамен на зрелость в любую минуту. На том и порешили. В те времена девочки, а тем более мальчики еще не приходили по вызову. Но это к простым смертным. Нахайлов же растолковал Николаю что тем, чем сейчас они займутся, грешили люди великие и знаменитые - от древнеримских императоров Юлия Цезаря, Нерона, Калигулы, Тиберия до самого Леонардо да Винчи и Микеланджело, а затем Оскара Уайльда и Петра Ильича Чайковского. Услышав такие громкие имена, да еще фамилию любимого им композитора, Николаю ничего не оставалось делать, как признать и своего друга за человека великого. А кому не приятно быть причастным к деяниям людей гениальных, пусть даже и в плутовстве? Уже через полчасика после телефонных переговоров между великим учителем и многообещающим его учеником заявился последний, по-хозяйски резко позвонив в дверной звонок. Владелец квартиры познакомил пришельца со "своим давним другом", который только что с дороги из дальних краев и страсть как хочет помыться. Да вот беда, некому ему потереть спину, а хозяину требуется ненадолго отлучиться. От сладких сих слов у НН немедленно зачесалась спина, да и все остальное... Банщика долго уговаривать не пришлось. Привычным движением руки открыл он заветную дверцу в ванную комнату и пропустил вперед нашего искателя приключений. Открыв кран с теплой водой, отрок шустро оголился сам и стал помогать разоблачиться усталому путнику. С помощью молодых и ловких рук быстро лишился Николай и рубашки, и брюк, и всего остального. Не дождавшись заполнения ванны, залезли в нее и, вспомнив выражение "в тесноте да не в обиде", кое-как уселись в тесную ванну, с ожиданием уставившись друг на друга. Ведь "страшно интересно то, что неизвестно"... Вдруг за дверцею послышалось какое-то копошение и, хоть прерывистое и затаенное, но все же дыхание. Обнаружив, что над дверью находится оконце без шторки, завесил его НН одной из газет, попавшихся под руку - "Правдой". Так что тот, кто захотел бы, подставив табуреточку, взглянуть на развлечения, не забытые со времен римских цезарей, мог только читать. А вслух или про себя, - это уж как захочется: Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Обезопасив себя от досадной помехи, набросились компаньоны по помывке друг на друга сначала с объятиями да ласками, а затем дошли до более смелых действий... Вполне удовлетворенные и счастливые вышли Гиацинт и Кипарис из ванной навстречу Аполлону, вид имевшему не очень довольный. Не успел еще Кипарис толком попрощаться и податься к выходу, как рассерженный Аполлон набросился с упреками: - Зачем прилепил эту дурацкую газету?! Я тебе пошел навстречу, а ты поступил как жалкий эгоист. Надо же и о друзьях думать! В ответ на укоры пообещал Николай исправиться и сдержал свое слово, - следующий отрок показывал свое искусство прямо в спальне репортера и его незадачливой супруги. Замочную скважину не заткнули - не нашли чем. А посему на сей раз амфитрион остался доволен и даже пересказал, что видел. НН предпочел бы видеть отражение происшедшего в зеркале, а не из уст пристрастного летописца. Да в спаленке сего инвентаря не водилось. Супруга репортера предпочитала не разглядывать себя в зеркале, дабы лишний раз не расстраиваться. Конечно, можно было бы понять ее муженька, если выбирал бы он себе в сопостельники парней красивых, стройных и миловидных. Но того притягивали к себе натуры грубоватые, по его словам "босяки", - ну, в общем, деревенщины без хороших манер и, желательно, воспитанные в семье без отца. Так он подстраховывал себя на случай, если парнишечка попадется болтливый. Ведь не станет же ученик рассказывать матери обо всех чудесах, каковые случаются во время перерывов в обучении его журналистике. На то и существует журналистская тайна! Угрызения совести не очень беспокоили НН, - ведь все происходило без принуждения. Наоборот, новые его партнеры проделывали необходимые для сих занятий движения с большим наслаждением, особенно когда дело подходило к концу. Даже глаза закрывали от удовольствия, сладкая дрожь пробегала по телу, дыхание становилось частым и напористым, а стук сердца в их груди можно было слышать за версту... Далее посетителям оставалось лишь слегка отдохнуть и не спеша направиться домой, дабы явиться строгому родительскому взору как ни в чем не бывало. Быть может, и пожурили бы их мама, бабушка или дедушка. Однако же "дед и не ведает, где внучек обедает". Выпив стакан чая после обмена опытом - а это все, на что можно было рассчитывать у гостеприимного дружка, если не считать слитые в одну бутылку мутные остатки с недовыпитых фужеров после очередной попойки репортера с собутыльниками, - раскланялся НН и направился к выходу. Вдогонку услышал многозначительную фразу: - Не забудь, что за все надо платить. Долг платежом красен...

к оглавлению





Фрагменты из главы "Если урок не пошел впрок"

... Однажды, не доехав до места стоянки каких-нибудь триста метров, обнаружил водитель - одна из покрышек проколота. Что делать дальше - было непонятно. Долго стоял бы посреди дороги остолбеневший Ник, если бы не подъехал газик, из которого выскочил миловидный шофер-солдатик и, приветливо махнув головой, предложил свои услуги. Вместо того, чтобы рассмотреть хорошенько последовательность откручивания и затягивания болтов и других необходимых операций при смене колеса, Ник принялся разглядывать самого механика, умело орудующего инструментами. На вид ему было около семнадцати. О таком возрасте англичане говорят - sweet sixteen, то есть сладкие шестнадцать, и Ник, уже имевший опыт близкого общения с красивыми юношами, сдался. Поблагодарив солдатика за бескорыстную помощь, покровитель молодежи пригласил Олега - так звали воина - посетить свою холостяцкую квартиру. В первую же субботу, получив увольнение, тот и явился - не запылился. После обильного застолья расстелили постель. Несмотря на свой внешний вид невинного херувима, малый оказался не промах, да и выдохся не скоро, - едва закончив одну атаку, принимался за другую. - Где ж ты этому научился? - спросил бойца НН. - Еще до армии. В седьмом классе. Это гораздо приятнее, чем заниматься онанизмом. Много ли тут ума надо? Да и в казарме это дело процветает. Нас же собрали кого с Камы, кого с Дона - далеко от дома. Служили бы мы вблизи своих семей, друзей и подруг, так нашли бы и досуг. А так приходится удовлетворять друг друга втихомолку от офицеров. Разумеется, не от тех, кто и сами не прочь воспользоваться своим служебным положением. - Что? И офицеры тоже?.. - А что они, не люди, что ли? Да и забавы эти легко доступны всем, кроме, пожалуй, импотентов или уж слишком одуренных политзанятиями комсомольцев. У нас в роте некоторые скорее готовы отказаться курить, чем пропустить шанс оттрахать кого-нибудь втихую, - так им нравится это занятие. А уж "коли что полюбится, так и ум отступится". Услыхав сие мудрое изречение от подающего большие надежды юноши, решил проверить Ник, не полюбится ли ему прямо противоположная роль той, которую он только что сыграл с таким блеском. Для порядка Олег возмутился, но, неожиданно для самого себя, сменил гнев на милость. Ник, не мешкая, дабы тот не успел передумать, приступил к делу, а точнее, к телу. Минут через двадцать, изнемогая от приятной усталости, откинулся в сторону от "несговорчивого" напарника с чувством полного и, как выразился бы генсек самых в мире коммунистических коммунистов - "глубокого удовлетворения". Увы, не бывает ничего вечного - солдатика вскоре перевели в другую часть. Умелец приглянулся какому-то подполковнику, и тот забрал его в свое полное подчинение, дабы было кому доставлять его вовремя на различные совещания, штабные учения и прочие мероприятия по охране границ Приморья от злых, как тогда говорили, китайцев. Оставалось только думать да гадать - хорошо ли Олегу с подполковником? Что же касается рассерженных китайцев, напали они как-то на остров Даманский. На остров, который на самом-то деле им и принадлежал на законных основаниях, но по праву сильного считался в те времена советским. А так как один из главных принципов наших верховных главнокомандующих - не отдадим ни пяди чужой земли - сражения за этот клочок ни к чему не годной суши посреди реки происходили не на жизнь, а на смерть. Причем погибали не политики и генералы, объявившие чужой остров нашенским, а рядовые солдаты и младшие офицеры. Сильно осерчавшие после сокрушительного поражения, наши прежние "братья навек" долго не размышляли, каким образом показать бывшим "родственникам" свое полное презрение. Частенько, "выйдя на берег крутой", поворачивались бойцы китайской народной армии лицом к столице поднебесной империи, быстренько снимали брюки и, слегка наклоняясь, выставляли свои загорелого цвета задницы в направлении неприятеля. Продолжалось это бы, наверное, и до сих пор, если бы наши славные пограничники в ответ не стали устанавливать против обнаженных по пояс снизу противников большущий портрет вождя всех мудрых китайцев - Мао-Дзэ-Дуна. Так что не говорите, что среди военных нет светлых голов! У них голова не работает, согласно их же поговорке, только лишь когда х.. стоит. Потому и добавляют офицеры в пищу бедным солдатикам что-то такое, от чего тот долго у них не встает даже после окончания срока службы. Однако тем, кто желает, чтобы бойцы не рассуждали при выполнении приказов, как раз надо стремиться к удовлетворению всех их надобностей, кроме как, пожалуй, потребности думать и размышлять. Лет через двадцать некоторые "новаторы" в офицерских погонах, дождавшись времен, когда воровать станет почти безопасным делом, отыщут более действенные средства изгнать из молодых солдат дьявола - совсем перестанут кормить защитников Родины. На одном только острове Русском, вблизи Владивостока, заморят голодом искушающих моряков бесов вместе с самими матросами. Пережив с десяток унылых дней и ночей после передислокации Олега, решил Ник, что связываться с военными и флотскими - дело ненадежное. Ведь приказ сняться с якоря получить они могут в любую минуту, и переключился НН на заботу о допризывниках, дабы достойным образом подготовить их к армейским сюрпризам... Прислушавшись к совету одного из гедонистов, написавшего на латыни - carpe die, то есть лови момент, пользуйся случаем и тем, что пока молод, поклонник воззрений философов древней Греции специально не занимался поисками напарников для занятий не только полезных для здоровья, но и приятных. Для этого у него и не было времени; но при случае, а "рыбак рыбака видит издалека", Ник не теребил пуговицы на рубашке... Однако, если одновременно была возможность выбора между славною во всех отношениях женщиной и хорошеньким парнишкой, то склонялся он к... Угадали, к тому, что приносит более острые ощущения. Повстречавшись с одним таким "рыбаком", в возрасте Ромео и не уступавшего тому в красоте, встал перед дилеммой - "срывать или не срывать". И после долгих раздумий о подходящем возрасте для утех подобного рода склонился к мнению, что срывать фрукт до полного созревания не стоит, - созреет, сам упадет. Что же касается возраста совершеннолетия, то в Древнем Риме он был установлен в 15 лет. Римляне знали толк в юриспруденции. Но вернемся к "фрукту". Тот оказался настолько созревшим, что после недоуменных раздумий - почему его новый старший друг тянет резину, сам проявил инициативу и полез к Нику с объятиями. Однако НН был человеком законопослушным и дождался-таки того времени, когда стукнуло "фрукту" шестнадцать. После поздравления и вручения подарка отдался только что созревшему отроку и сам - всецело и полностью. Любовник оказался нежным, ласковым и благодарным, предложив затем и себя в полное распоряжение. А кто способен произнести нет при виде обнаженного красавца? Узнав о ненасытном аппетите своего обожателя, созревший плод спросил разрешения придти в другой раз с приятелями. Разве мог отказать Ник в такой незначительной просьбе? Дружки именинника лишь немного уступали в красоте своему товарищу. В остальном же упрекнуть их было не в чем. НН все не переставал удивляться тому, что однополая любовь так чрезвычайно распространена среди подростков. Или не видят они в этом ничего предосудительного, или у них нет выбора? Ведь родители поступят весьма строго, если сын их запрется в своей комнате с пришедшей к нему в гости девочкой, но если с мальчиком, то и внимания не обратят. Так еще в годы юношества Николая строгая его матушка, почуяв что-то неладное, не поленилась придти за пару километров в гостеприимную квартирку, где по ее расчетам припозднился сын, да и давай колотить в двери в самую полночь. И добилась ведь своего, - вытащила сыночка прямо из теплой постели, где тот развлекался с миленькой девицей. Хотя, казалось бы, и мать, и отец должны поддерживать вполне понятное и естественное стремление их отпрыска уже в 14-15 лет испытать себя в роли мужчины. Единственное, что могут и должны предпринять заботливые и просвещенные родители - это предупредить о последствиях таких чересчур близких отношений. Если это не делают родители, то таковую обязанность должно взять на себя государство, введя специальное уроки в школе. Но не в принудительном, обязательном характере, а в форме факультативных занятий, давая самому ученику и его родителям возможность выбора - посещать или не посещать подобную дисциплину. Но вернемся к видимой выгоде тех, кто увлекается нетрадиционным сексом. Что ни говорите, а одно из достоинств однополой любви заключается в том, что ваш напарник не подвергается риску забеременеть. А посему очень странно стремление законодателей тех стран, где существует угроза перенаселения, ограничить и даже наказать, причем и лишением жизни, тех, кто как раз и не создает лишних проблем для своего государства, следуя зову своей природы. Разве не глупо и не бесчеловечно казнить за это людей в том же миллиардном Китае, наказывать десяти двадцатилетними сроками в Индии, Сингапуре, Малайзии, Уганде, Замбии, Кении? Удивляет то, что непримиримые "борцы за права человека" не объявят бойкот странам, где так любят нежиться они под тропическим солнцем, в то время как под самым носом у "врагов несправедливости" - в Египте, на Багамских островах, Фиджи, Ямайке, в Тринидад и Тобаго - за решеткой содержатся ни в чем не повинные люди. Вся "вина" тамошних узников заключается только в том, что их сексуальная ориентация не совпадает с афишируемым образом жизни властителей и законодателей их государств. Да и кто может гарантировать, что она не совпадает?.. Но отвлечемся немного от рассуждений на эту склизкую тему, тем более, если вы еще не готовы ее обсуждать или не решаетесь первыми бросить камень из своего огорода в чужой. Так что те из читателей, кто готовы осудить героя сей книги за его страсти, должны все же учесть то, что Ник всю свою сознательную жизнь водил дружбу с людьми не кровожадными, а сугубо мирными, то есть с теми, у кого не запачканы руки в крови. Его новые приятели отличались мягкостью, терпимостью к чужим мнениям, уступчивостью, уважительным отношением к старшим по возрасту, незлобивостью, порядочностью. Никто из дальневосточных дружков Николая не обокрал его, не принес ему огорчений, кроме единственного случая, когда в компанию затесался парубок с криминальными наклонностями. Он-то и подговорил напарников помочь ему сделать подкоп в гараж, который к тому времени приобрел наш герой-любовник. Угонщикам-любителям попасть в гараж удалось, да открыть ворота изнутри юные техники не смогли. Но не уходить же с пустыми руками, - сняли щетки стеклоочистителя. Вместо ругани нашел Ник другой способ показать начинающим воришкам, что брать чужое - навредить самому себе. Когда один из копателей попросил Николая свозить его проведать мать в загородной больнице, то НН, благо на дворе разыгралась непогода, повел того к месту подкопа, выгнал из гаража машину и вопросил: - Ну и как я поеду в дождь без щеток? Через пару дней поклоннику и последователю Макаренко принесли извинения и ... щетки. Автомобиль все же приносил гораздо больше приятностей, чем забот. Поездки на природу компенсировали ежедневный стресс, получал который Ник, переезжая с одного рабочего места на другое, иногда еле-еле успевая на очередное занятие с хористами. Зато уж выехав в лес или на бухту Шамора, в окрестностях Владивостока можно было отдохнуть и душой, и телом. Несмотря на свои небольшие размеры, автомобиль "ВАЗ 2103" позволял довольно комфортно разместиться и шоферу, и четырем пассажирам. Лишь когда раскладывались сиденья, образуя своеобразный диван, было тесновато. И зачастую одному из дружков Николая приходилось стоять на васаре, а другому, в ожидании своей очереди, ничего не оставалось делать, как "с неподдельным интересом" наблюдать через стекла за тем, что происходило в ритмично покачивающейся машине. А чей взор не порадует зрелище ночных купаний при сиянии лунного серпа, тускло освещающего молодые, упругие и загорелые тела? Веселый хохот, заглушающий рокот волн, бессвязные выкрики одичавших от радости парнишек и их темные силуэты создавали иллюзию того, что присутствуешь ты при каком-то древнем обряде туземцев неизвестного еще географам племени, проживающего на не открытом пока что мореплавателями острове. А то, что радует наш взор, успокаивает и нашу душу...

...Попытался как-то Никола противоборствовать своим наклонностям, но где вы видели человека, способного положить на лопатки самого себя? И, оставшись верным своей природе, не упускал Ник при случае сравнить прелести слабого пола и достоинства сильного. Наподобие Тересия, испробовавшего себя в двух ипостасях - в роли женщины и мужчины, предпочтение отдавал первой роли. Но редко отказывался и от оказания посильной помощи симпатичной своей коллеге по профессии или хорошей знакомой. У него была постоянная потребность приносить пользу людям. Да и как не помочь, когда удается сочетать очень полезное с весьма приятным. Еще в первый год пребывания во Владивостоке подружился крепко Николай с одной преподавательницей по вокалу, и получился у них неплохой дуэт, благо муж напарницы странствовал по морям и никак не мог помешать репетициям. Бывало, ночами выступал Ник и в роли солиста, распевая романсы "Я вас люблю" и "Соловей" под окном избранницы хоть и не сердца, но другой, не менее необходимой, части тела. Завязал он с этим делом только после того, как соседи Дульцинеи облили "соловья" холодной водой. В отличие от неблагодарных соседей профессиональной певицы, НН отучил проживающую за стенкой любительницу-певунью более достойным подражания образом. Да и то решился он на это только после того, как та принялась играть еще и на ударных инструментах - взяла в привычку тарабанить в двери Николая, требуя приглушить голос Элтона Джона. Не подумайте, что знаменитый певец бывал в гостях у Николая, - меломан наслаждался им только в записи. В отместку, услыхав в очередной раз бестембренный голос и фальшивые рулады, НН дождался паузы и начал хлопать в ладоши с таким энтузиазмом, как будто за стеной поселилась сама Има Сумак. Не выдержав явно незаслуженных аплодисментов, прекратила певица-любительница свои упражнения в бесполезных занятиях. Вообще-то говоря, Ник относился к женщинам с большим уважением и тактом, глубоко проникнув в их внутренний мир и в некоторые тайны их бытия на этой грешной земле. Надо было очень сильно досадить ему, чтобы показал он некоторым чересчур вздорным созданиям свой норов. После упомянутой как-то мною Клавы и ряда других его побед на любовном фронте остепенился баловник и стал уделять все остававшиеся от тайных встреч с юношами силы только Натали. Долго ничто не омрачало их отношений. Однако Натали совершила небольшую ошибку, познакомив Николу со своей подругой. Одно уже имя той много означало - Любовь! Люба была чертовски миловидной дамой и, - как же пройти мимо - переключил флюгер свое внимание на новый объект. "Объект" оказался очень покладистым и сговорчивым, - как не обладать такими славными качествами, когда муженек годами болтается в морях. На предложение Николы расширить границы невозможного Люба не ответила отказом. Впервые Ник участвовал в таком занимательном и изнурительном действе - не успеешь отойти от очередной схватки, как при виде грациозных движений напарника и сопостельницы да их страстных объятий прямо под твоим боком опять возникает желание продолжить состязание. А еще говорят, что третий лишний! Как бы не так! Быть может, третий и лишний, когда милиционер, судья, прокурор, министр или имиджмейкер получает взятку от уголовника, но в вышеупомянутом случае ни третий не лишний, ни даже четвертый. В сменщики НН выбрал одного из своих красавцев, - тому тоже понравилось мероприятие. И все трое решили продолжить забавы, но уже в расширенном варианте - на ложе нашлось место и Любиной подруге... Не успел Ник перевести дух от новейших впечатлений, как пришло новое испытание, - одна разведенная в недалеком прошлом дама пригласила Ника к себе домой и, приметя задумчивость во взгляде ее смазливого семнадцатилетнего сынка, Ник зачастил в гости. Вопреки же его планам, очутился на первых порах любвеобильный юноша в объятиях не того, кого хотел. Я не оговорился, хотя Ник уже и миновал возраст Христа, но на вид "юноше" было не более 22-23 лет. Почему бы не воспользоваться таким преимуществом, тем более когда привлекаешь ты пол и слабый, и сильный? В непогожий вечерок катил Ник по центральной улице Владивостока, доставляя подругу своего хорошего знакомого из ресторана по месту ее проживания, как вдруг, откуда ни возьмись, на дорогу выбежал человек в морской форме. Ник сумел чудом в самый последний момент отвернуть машину, и вместо верной смерти получил тот, как выяснится позже, перелом бедра. Но самое первое и страшное впечатление для водителя было таковым - задавил! Подбежав к сбитому им человеку, с облегчением увидел Ник - шевелится и к тому же пытается что-то говорить. Да трудно понять того, кто находится под двойным шоком - под воздействием большого количества спиртного и после наезда на него полуторатонного чудовища. Водитель одной из остановившихся машин предложил увезти того немедленно в скорую помощь. Николай и поддатые друзья мичмана поблагодарили самаритянина, и Ник, сообщив по телефону в милицию о случившемся происшествии, поехал в медпункт для добровольной экспертизы. Хотя виноват был явно потерпевший выпивоха, все же Нику было не по себе. Появился мичман на его пути внезапно, как с цепи сорвавшись, и все, что мог Николай предпринять, он сделал. На беду подвыпившего еще и шел проливной дождь, асфальт был мокрым - бедняге не повезло. После экспертизы, подтвердившей отсутствие алкоголя в крови водителя, покатил нуждавшийся в немедленном утешении шофер прямо к своей новой подруге, с тоской глядя всю дорогу на разбитое с левой стороны стекло. Оно, благодаря особым его качествам, все-таки держалось в рамках приличия, но все было в морщинах, трещинах и огромной вмятиной вползало в салон автомобиля под напором холодного осеннего ветра. Хозяйка дома, согрев горячим чаем ночного гостя, будучи человеком добрым, решила обогреть его еще и снаружи, уложив в постель. Прижавшись непутевой головой к дрожащим ее грудям, Ник совсем согрелся и постепенно отошел от стресса, придя в чувство. Ну а когда человек приходит в себя, то и не секрет - происходит то, что и можно от него ожидать в подобной неприятной ситуации. Сынок, чья постель была в метре от кровати мамани, спал как убитый, но почему-то часто яростно переворачивался с боку на бок, приговаривая во сне: - Во дают!.. Лишь позже, дней через пяток, успокоит Ник и сыночка, уже в своей постели, и тот не будет возмущаться - ни во сне, ни наяву. Проблемы возникнут только с мамашей. Ей ни с того ни с сего захочется выйти замуж, да не за кого-нибудь, а за героя сей книги, которая на сем бы и завершилась, согласись НН осчастливить ту, которая решила укоротить жизнь своего нового избранника сердца. Ценя прежде всего свою свободу и приглядевшись поближе к новой пассии, Ник стал спускать на тормозах затянувшуюся связь, а после того, как "сыночек" стал называть его папой, то и совсем прекратил свои визиты в гостеприимную однокомнатную квартирку. Осталось только пережить пару раз осаду своего убежища с громкими стуками в дверь и криками: - Открой! Мне плохо! Вызови скорую помощь! Мне плохо! Судя по напористому натиску и по тому, как дверь ходила ходуном, смекнул Ник, что силы далеко не покинули разведенную даму, и, скорее всего, придется плохо ему самому, если впустит "больную". Признаки шизофрении может распознать лишь врач-психиатр. Люди же обычные могут довольно долго принимать больного человека за здорового. А там, - глядишь, и сами свихнутся. Ведь вы же знаете - "с кем поведешься, от того и наберешься". Своевременно Ник отшвартовался от этой печальной пристани. Пришедший как ни в чем ни бывало после полугодовой разлуки к своей Натали блудный сын получил прощение и все бы ничего, да вдруг через несколько месяцев разбудили его посреди ночи стоны и стенания, услыхав которые, опытный ловелас долго бы не размышлял, в чем дело. Однако летающий в облаках Ник даже не обратил до сего момента внимания на округлившиеся формы слегка раздобревшей Натали. Хорошо еще, что машину припарковал Ник прямо под окнами - через десять минут роженица была доставлена по назначению. Родила Натали сына-крепыша через часок-другой после ночных автогонок. Вопрос о том, чей это ребенок, как-то сразу отпал, - mother"s baby - father"s maybe - отец еще может сомневаться, а мать почти всегда точно знает, кто отец ее ребенка. Натали не теряла времени даром в отсутствие неверного любовника. По правде говоря, Ник скорее почувствовал разочарование, - он совсем не был против того, чтобы на этом свете оставить после себя не только дочь, но и сына. Настоящий же отец будет руками и ногами отталкиваться и открещиваться от своего собственного сына, и по причине сего неразумного и непохвального его поведения мы еще вернемся к продолжению этой занимательной истории...
...Получить от профсоюзов деньги для гастролей было не очень трудным делом, - надо было лишь связать поездку с посещением дорогих для сердца каждого советского человека мест - тех, где скитался "вождь мирового пролетариата" - Ленин. Тот в 1898 году обивал пороги всех судейских чиновников, дабы, прикинувшись смертельно больным, получить разрешение поселиться на юге сибирского края - в местах благодатных по климатическим условиям. Надоев до смерти судейским и получив посему долгожданное разрешение, уселся вождь на допотопный пароход "Святитель Николай" и поплыл против течения в сторону Шушенского. Там-то и осчастливил он не только местных жителей, поселившись в сем славном селе, но и, как оказалось, их многочисленных потомков. Ведь когда бывший ссыльный будет причислен к лику хотя и революционных, но все же "святых", то "святыми" станут и места, давшие приют интригану и заговорщику. Так что неудобно было отказывать приморским профсоюзным боссам в такой малости, как то разориться на несколько тысяч, - лишь бы детки посетили благословенный край да и приложились к "святым мощам". К приему будущих гостей подключился крайком комсомола, а уж от комсомольцев не отнимешь умения организовать то или иное мероприятие. Все вопросы по размещению, по организации концертов и культурной программе для юных артистов были согласованы и решены. В первый день весенних каникул вылетели шестьдесят поющих сорванцов в родной город своего руководителя. После одного из концертов для рабочих крупнейшего металлургического завода в Сибири получил НН приглашение вернуться в родные пенаты и создать такой же коллектив уже при заводском Дворце Труда, который вскоре должен был сдаться в эксплуатацию. НН, усмотрев в этом приглашении возможность поселиться вблизи дочери и бывшей жены, поблагодарил директора предприятия - Кузнецова Александра Николаевича - за внимание, пообещав дать ответ в самое ближайшее время. Выступления для мальчишек не были в тягость, так как сочетались с прогулками по городу и экскурсиями. Особенно запомнилась им поездка на уже построенную и работающую на полной мощности крупнейшую ГЭС в мире. А сколько было разговоров, когда вышли на свежий воздух после осмотра комнат дома, снимал который сам Владимир Ильич восемьдесят лет тому назад со своей подругой по партии и по жизни - Надеждой Константиновной. Мальчишки были народ ушлый и сразу приметили, что кровати "молодых" стояли, прижавшись к противоположным стенкам. Порешив, что все революционные пары должны спать порознь, мальчики дали клятву никогда не заниматься политикой, а тем более - подстрекать массы к восстанию. Только Ник остался в недоумении - в его прошлый визит в Шушенское запомнил он, что кровати "борцов за дело рабочего класса" стояли придвинутыми друг к другу. Или "борцы" сдвигали их только на ночь, или имели они обыкновение раздвигать кровати во время постоянных споров о роли партии в просвещении темных масс?... Прямо чертовщина какая-то. Вылетели обратно во Владивосток поздно ночью. К великому удивлению НН командиром экипажа оказался отец его бывшего хориста. Ник получил разрешение пройти в кабину пилотов и даже посидел минут десять на месте командира воздушного лайнера, вцепившись в штурвал ТУ-154. Разумеется, в это время самолет управлялся в режиме автопилота, но это не уменьшило впечатления от нового в жизни переживания - страшно возбуждающего от понимания рискованности такого "развлечения". Но в тот раз для Аэрофлота все обошлось хорошо. Зато лет через десять, когда кремлевский кучер отпустит вожжи и в стране станет можно делать все что душе угодно, похожее "развлечение" закончится очень плохо для некоторых внезапно разбогатевших отечественных туристов, направлявшихся для ознакомления с достопримечательностями Таиланда. В районе сибирского города Новокузнецка разобьется огромный аэробус ИЛ-86, за штурвалом которого в момент катастрофы будет сидеть... шестнадцатилетний сынишка командира корабля. Вероятнее всего, одно неверное и резкое движение "практиканта" и привело к внезапному, и уже непоправимому, входу самолета в штопор. Огромный аэробус падал минут десять, но для прощавшихся с жизнью пассажиров, несомненно, минуты эти показались вечностью. В такой момент к человеку и приходит озарение, когда только начинаешь понимать, как все в жизни ненадежно и относительно. То, что было несколько секунд тому назад для тебя самым желанным, в один миг потеряло всякую ценность; потеряло значение и само приостановившееся время, которое, как говорят знатоки, тоже стоит денег. Но открытием этим ты уже ни с кем не сможешь поделиться - ты уже на пути туда, откуда не возвращаются. Эйнштейн пришел к этому открытию не благодаря катастрофе, - на то он и гений. Его теория относительности изменила представления о многих вещах и понятиях, считавшихся незыблемыми. И именно его и можно с полным основанием назвать самым выдающимся человеком двадцатого столетия. Долгое же употребление, - пусть и в пределах одной или нескольких стран, - слова "гений" по отношению к таким типам, как фанатики и палачи Ленин и Сталин, больные манией величия Мао-Цзе-Дун и Ким-Ир-Сен, помимо прямого издевательства над совестью и здравым смыслом, привело к относительности такого понятия как гений. Такое состояние, когда человек находится как бы между жизнью и смертью, любящие изобретать новые термины ученые назвали пограничной ситуацией. Она может возникнуть не только в момент происходящей катастрофы, но и при попадании человека в непереносимые для него условия. Будь это попадание в смертельную ловушку при снежном обвале или заболевание неизлечимой и приносящей страшные боли болезнью. С полной уверенностью можно назвать и арест, и помещение в тюрьму пограничной ситуацией - человек растерян, парализован страхом до такой степени, что не может контролировать свои действия. Этим-то умело и пользуются садисты-дознаватели и следователи, о чем герой наш скоро узнает на собственной шкуре - ведь осталось ему гулять на свободе не более трех лет.
А пока, в счастливом неведении о приближающемся мрачном будущем, вернулся Ник в любимый им город, который все же покинет очень скоро. К обиде на боссов "школы коммунизма" - так называли советские профсоюзы, которые на самом деле были лишь придатком к партии - забравших у него обещанную квартиру, добавилось еще и обещание выдать Николаю "волчий билет". А произошло это при следующих обстоятельствах. Один раз в год в стране наступал массовый психоз. Начальством одолевала навязчивая идея привести в порядок замусоренные дворы и улицы, подкрасить заборы, произвести больше утюгов, стиральных машин, сковородок, ложек, кастрюль и танков. В этот день все деньги, заработанные трудящимися, вычитались в "фонд субботника". Праздники труда - так некоторые обалдуи называли ленинские коммунистические субботники - проводились с шумом и громом. Из установленных на улицах репродукторов неслись песни, призванные вдохновлять народ, - "Сегодня мы не на параде, мы к коммунизму на пути; в коммунистической бригаде с нами Ленин впереди", "Мы - кузнецы и дух наш молод, куем мы счастия ключи; вздымайся выше, наш тяжкий молот, в стальную грудь стучи, стучи, стучи, стучи". При такой назойливой припевке вспомнился Нику анекдот, который тотчас же и выдал он своим товарищам по несчастью, то есть по субботнику - В Большом Театре готовится к постановке опера "Мать" по Горькому. Главный герой предстает перед парткомом и, тыча себя в грудь, поет басом: - Примите в партию меня и мать мою. Тут вступает невидимый хор (за сценой): - И мать твою, и мать твою... Раздавшийся дружный хохот слышно было аж на другой стороне улицы, где продолжали греметь динамики - "Где найдешь страну чудесней?", "У советской власти сила велика"... Ник продолжил, пытаясь заглушить певцов-горлопанов: - А сила есть - ума не надо... Радио не замолкало, и хористы с лужеными глотками не унимались: - Мы везде, где трудно... Любящий подмечать не только нелепости, Ник добавил, обращаясь к коллегам по перетаскиванию мусора с одного места на другое: - Да уж точно. Где вы - там всем становится трудно. НН никак не мог понять, почему ожидаемый вскоре грузовик не может подъехать прямо к тому месту, откуда их заставили перетаскивать мусор за сто метров дальше. Оказывается, пояснил замдиректора, для того, чтобы было чем занять работников, пока не приедет машина. - С вами не соскучишься, - пробурчал Ник и в гордом одиночестве удалился с трудового фронта. Не хотелось выглядеть идиотом, черпавшим воду решетом. Выходка легко сошла с рук отказнику, но при проявленном через пару недель нежелании протестанта поехать на "добровольный" субботник за город, где достраивали новый престижный санаторий для высокопоставленных чиновников, начальство не выдержало. Директор Дворца, в общем-то будучи человеком добродушным и справедливым, отчитал Николая, и не столько за отказ от "добровольного" труда, сколько за то, что подает он плохой пример для остальных работников. Упрямец стоял на своем: - Пусть туда едут с лопатами и метлами те, кто там будут отдыхать за чужой счет, а я в такие игры не играю. Вот тут-то и пригрозили Нику "волчьим билетом". Не дожидаясь выдачи нового перспективного документа, перешел НН на другую работу, возглавив Ансамбль песни и пляски профтехобразования. Бывшего директора Ансамбля освободили после того, как поймали его пару десятков раз запершимся зачем-то в своем рабочем кабинете со стройными и симпатичными юношами. Углядев в Николае достойную замену "педерасту" - как выразился босс краевого управления профтехобразования о бывшем директоре - утвердили нашего героя в новой должности без всяких проволочек. Однако произошло это все же после собеседования новичка с инструктором крайкома партии. На каверзный вопрос - почему он не в партии, Ник ответил, скромно потупив глазки: - Пока не достоин. С этого дня и стал НН большим начальником и обладателем собственного кабинета, хотя и расположенного в зачуханном здании, напоминающем не то вагонное депо, не то склад утильсырья. Не бросая и хор мальчиков при Дворце, где так обожают ленинские субботники, отдался Ник почти целиком и полностью новой работе - ведь так приятно постоянно находиться в окружении людей совсем молодых, открытых и душой, и телом всему прекрасному и необычному. Хотя и готовили в профтехучилищах юношей и девушек к таким чисто рабочим профессиям, как маляр, штукатур, плотник, слесарь, сварщик, сантехник, швея, водитель-автомеханик - тянулись многие из учащихся и к более возвышенным занятиям. Они стремились овладеть искусством пения, танца, игры на музыкальных инструментах, найти выход своей энергии и применить свои таланты, не закапывая их в землю. Однако при всем этом земля русская более богата именно закопанными талантами...
...Николаю же грустить было некогда, - будучи человеком весьма общительным, он не только любил ходить по гостям, но и с удовольствием принимал гостей у себя, в отличие от "дружка". Тот предпочитал держать свои двери закрытыми и мотался в поисках сплетен и выпивки за чужой счет по всему большому городу, проявляя невиданное усердие в поглощении водки, вина и пива, не занюхивая при этом рукавом. Принесла его как-то нелегкая к Николаю как раз в то время, когда "сыночек" принимал ванну. Услыхав бульканье воды и трогающие душу мотивы кочевого племени, насвистываемые невидимым исполнителем, порешил Нахайлов дождаться окончания помывки артиста, дабы поблагодарить того за полученную усладу. Отмывшийся от дорожной грязи свистун вышел развязной походкой, едва накинув на себя халат, так что журналист получил двойное удовольствие, разглядев стройные ноги юноши. Обрадовался и "сыночек", увидав лицо, так хорошо известное многим телезрителям Краснопыльска. Нахайлов постоянно мелькал с телевизионного экрана, поучая деток и их родителей жить, "как завещал великий Ленин". Надо признаться, что он не потрясал в руках Моральным Кодексом строителя коммунизма, поскольку цитаты из него выучил наизусть. А посему можно было подумать, что благочестивые слова идут прямо от сердца пламенного патриота и верного сына партии. Посвятит в недалеком будущем Ник стихи и своему закадычному другу, стоит привести их здесь, дабы не отвлекаться позже:

Вот на экране новая программа - о жизни в крае чудо-панорама.
Подобран и ведущий новый - костюм с иголочки и галстук не рублевый.
Все, что случилось в крае за неделю, узнаете, лишь слушайте Емелю.
На голубом экране с мордой наглой трясет пред нами он газетой "Правдой".
По Кодексу Моральному всех жить нас учит, но деток прячьте, -
он их вмиг научит тому, что вам во сне не снится,
Не шевеля при этом ни ресницей.
Он в этом деле очень смелый
и с виду только красный, а внутри - гнилой и белый.

В то же время, когда пионерского поэта и проповедника высокой морали не освещали прожекторы - Нахайлов старался быть самим собой, и это у него неплохо получалось. Разомлев от изрядного количества выпитого вина и от лицезрения босого отрока, попросил поэт последователя Айседоры Дункан что-либо станцевать для него. А чуть подумав, прибавил: - Если ты не против, то без стесняющей всех порядочных танцовщиков одежды. Кто бы и стал возражать, но только не звезда балета местного масштаба. Скинув халат и оставшись в чем мама родила, принялся "цыганчик" извиваться перед двумя ценителями искусства танца, как змий перед Адамом и Евой. Растроганный репортер ушел после изысканного и в те годы неслыханного представления со слезами на глазах - что значит сила искусства! А быть может, и обиделся - не пригласили его переночевать. Единственное, что могло утешить пропагандиста Морального Кодекса строителя коммунизма, так это то, что успел он шепнуть на ушко танцовщику номер своего телефона. Плясун, вдохновившийся возможностью выступить перед настоящими ценителями его таланта, предложил Нику в следующий раз станцевать в компании своих друзей. Выяснив, что кордебалет состоит только из его соплеменников, Ник вежливо, но твердо отказался от такой чести. С детства он был наслышан об удивительном умении цыган умыкать незаметно для окружающих те или иные вещи. Особливо если изготовлены они из блестящего, желтого цвета металла. Неравнодушны кочевники, судя по слухам, и к чужим деньгам, одно прикосновение факиров к которым делало ассигнации навсегда невидимыми для бывших их владельцев. Однако, придя в зрелый возраст, убедится Ник, что зря грешат лишь на одних цыган - во всех составах российского правительства в девяностых годах не было ни одного цыгана, но денежки, попавшие в руки министров-капиталистов, исчезли безвозвратно...
...Вас никогда никто не обманывал? Вас не обворовывал человек, которому вы доверились и душой, и телом? Тогда вы самый счастливый человек на свете! До какого-то момента именно таким и считал себя герой сего жизнеописания. Однако все перевернулось в его жизни в одно весеннее утро. Возвращаясь домой после приятно проведенной ноченьки у неподалеку проживающей славной и не обремененной супружеством дамы, замедлил он шаги, как бы предчувствуя несчастье, которого избежать нельзя. Взглянув на форточку окна в спальне, увидел Ник, что она открыта. А ведь предусмотрительный хозяин, уходя на ночь, закрыл ее на шпингалет, как посоветовал ему незадолго "сыночек". Открыв дверь, Ник остолбенел. Представшая перед ним картина могла поразить кого угодно, - как будто здесь побывали вандалы, жившие до того в пещерах. Чувство дурноты подступило к горлу. Где бы НН ни жил до сего времени, двери его квартиры всегда были открыты для многих и многих людей, в том числе и мало знакомых. Однако никто так подло не поступал с ним за прошедшие пару десятков лет с начала его взрослой жизни. Не зная, что и предпринять, Ник позвонил "дружку". Как-никак, это дело рук их общего знакомого, сомнений не могло быть. У мерзавца ведь на лбу было написано - подонок, вор, иуда. Так что весьма редко внешность бывает обманчива. И бегающие туда-сюда глаза - это ли не явный признак того, что ваш собеседник или высматривает, что где плохо лежит, или переодетый сыщик. "Дружок" приехал уже через полчаса в страшном смятении, что выдавало то, что вхож был Гена-крокодил (так друзья между собой прозвали "цыгана") и к нему в дом. Уже вместе попытались оценить урон, причиненный незадачливому почитателю цыганских песен и плясок. Еще бы! Все было перевернуто вверх дном. На пол, видимо, в поисках сокровищ, были выкинута вся одежда из шкафов, книги и альбомы с полок. Единственное кроме книг богатство, которое имел и берег Ник - обручальное кольцо - испарилось. Исчез и переносной транзисторный радиоприемник, и часть одежды, которая, вероятно, подошла после спешной примерки ночному гостю. Хотя тот мог забрать и всю - ведь "доброму вору все в пору". Уже упомянутый мною Алкивиад, находясь в отроческом возрасте, тоже использовал свое приближенное положение к одному римскому вельможе, но, не будучи натурой подлой, входя к тому в дом, просто-напросто забирал понравившуюся ему вещь, не обращая никакого внимания на хозяина. Тот и не обижался, и говорил только что хорошо еще, что юноша не забрал все. Каким именно образом вор проник в квартиру, не оказалось секретом, - форточка была разбита и осколки стекла с размазанными следами крови зловеще блистали между рамами. На балкон можно было забраться лишь по бетонной квадратной балке, начисто лишенной каких-либо выступов. Только обезьяне было под силу подобное восхождение. Но что не совершит упорство в достижении поставленной цели! Вставший перед Николаем вопрос - заявлять или не заявлять, вскоре разрешился сам собою - Ник обнаружил еще одну пропажу - исчез паспорт. Придется-таки заявить о случившемся в РОВД. Хотя в такие моменты, когда мы потрясены, голова не всегда работает в нужном направлении, - ведь вполне можно было просто заявить о потере паспорта, и баста. Как только НН позвонил в милицию, репортера как ветром сдуло. Слоняясь как зачарованный по квартире, наткнулся Ник на валяющийся в темном углу раскрытый паспорт с пятнами уже подсохшей крови своего некровного родственника. Давать отбой милиции было уже поздно, - они шуток не любят. Дежурный наряд приехал довольно скоро, и сыщики начали осматривать поле сражения. На вопрос, кого НН подозревает, ответил горемыка, вздохнув: - Никого. Перечислив все то, что на первый взгляд пропало, не обратил внимание обворованный, что все-таки исчез один документ, полученное лет двенадцать тому назад удостоверение внештатного сотрудника уголовного розыска краевого Управления Охраны общественного порядка. В те дальние времена оно еще не называлось так страшно, как теперь - Управление Внутренних Дел, а посему Ник с энтузиазмом согласился на предложение помогать доблестной милиции в раскрытии тех или иных преступлений. Не имея еще опыта близкого общения с представителями этой опасной, а значит, и привлекательной в глазах мальчишек профессии, без всяких сомнений подписал дуралей необходимые бумаги и стал ждать первого задания... Лишь эта кража помогла прояснить незадачливому пинкертону, почему его услугами так ни разу и не воспользовались. Но об этом чуть позже - всему свое время. После отъезда бригады сыщиков, сфотографировавших для верности неприглядную картину большого ералаша, стал Ник приводить все в порядок, открывая то ту, то иную недостачу в своем нехитром скарбе. Тут-то и обнаружил Ник пропажу удостоверения, о владении которым все мошенники и воры могут только мечтать. Не нашел Ник нигде и бумаги с адресами сплетниц, будь они неладны. Пришлось опять бежать к телефону-автомату и звонить "дружку", дабы тот успел предупредить "сладкую парочку" о нависшей над ними угрозе. К вечеру в милиции уже знали имя ката, - несовершеннолетний напарник "цыгана" не выдержал угрызений совести и сам выдал своего ночного работодателя. Пришедший в РОВД Ник, умея печатать на печатной машинке, самолично набрал на милицейском телетайпе текст с описаниями примет подавшегося в бега негодяя. Сообщение ушло гулять по всей большой стране. Узнав из текста о розыске возраст вора, НН совсем расстроился - по документам обманщику не исполнилось еще и шестнадцати. А тот заливал соловья, что ему пошел девятнадцатый годок. Дознаватель Пашутин, которому поручили поимку воришки, оказался молодым и симпатичным парнем, видимо, одним из тех идеалистов, которые идут в милицию сразу же после службы в армии, "успокоил" Николая: - Да куда он денется? Сколько бы ни бегал, все равно попадет к нам. Испытывая тягу к людям симпатичным, НН пригласил забежать на огонек молодого сыщика после того как приметил в коридоре бегающего туда-сюда еще одного зеленого специалиста, но явно голубого по увлечениям, во всяком случае, в трудном возрасте. Он порешил, что и Пашутин, понравившийся ему, наверняка того же поля ягодка, как примеченный им Мастурбатов - бывший участник театрального коллектива при Доме работников просвещения, где НН начинал свою карьеру дирижера хора мальчиков. Увидев несостоявшегося артиста в роли сыщика, подивился Ник тому, как несправедлив мир к настоящим талантам. Он рассчитывал увидеть смазливого на мордашку Сереженьку когда-нибудь на сцене одного из московских театров, но никак уж не в ментовских коридорах провинциального города... Приглашенный обворованным ротозеем, Пашутин не долго заставил себя ждать, но пришел не один, а, к большому разочарованию Ника, с миловидной своей коллегой. Симпатичная девушка была не из грозного уголовного розыска. Она занималась профилактикой среди трудных подростков, а если перевести на более понятный язык, то подыскивала кандидатов на пополнение спец учреждений для малолетних преступников, дабы они не пустовали, а будущие уголовники не теряли бы времени даром и осваивали воровские профессии более верно и скоро. Ведь где еще можно набраться опыта и получить дельный совет, как не среди старших по возрасту умельцев?..
...Не успел еще наш герой как следует перевести дух от несостоявшихся родительских переживаний, как получил сообщение от краснопыльских сыщиков - нашлась таки пропажа. Обокравший Ника "сынок" сидит уже там, где по идее и должны находится все воры, независимо от их возраста, должности и заслуг перед Отечеством. Да вот беда - обычно те, кто присваивает миллионы, недоступны длинной руке Закона, а в кутузку садят всякую мелочь пузатую. Подвела "цыгана" его жадность - опять, прикинувшись сироткой, стал он вхож в квартиру заведующей клуба села Приречного, расположившегося на берегу полноводной Волги. Нет чтобы быть довольным, когда тебя сытно кормят, в три горла поят и еще и спать с собой уложат - так подлецу понадобилось получить и все остальное. Лишив в одну темную ночку приютившую его молодую женщину всех ее скудных сбережений и золотых колечек, подался "цыган" в бега. Но не повезло бедняге (именно бедняге - не станет же богатый человек воровать, пока не получит крупную должность в Российском или московском правительстве) - вычислили его довольно скоро и забрали. Поскольку судить "цыгана" собрались по месту его последней кражи, то предстояла Нику "веселенькая" перспектива - лететь на суд, но уже не в роли ответчика, как во Владивосток, а в роли потерпевшего. Но кому охота срываться с места и лететь в такую даль, где ты никого не знаешь, кроме паршивого воришки, рожу которого и видеть не хочется. Да и не очень-то приятно помогать послать на нары того, с кем так мило и весело проводил ноченьки. Но правду говорят - "не велик клочок, да в суд волочет", "вора в суд веди, и сам туда иди". Пришлось Нику вылетать после того, как предупредила его милиция - если не поедет добровольно, то поедет под охраной. Из задушевного разговор с судьей Голубевым узнал Ник, что медицинский осмотр пойманного злодея показал, что тот намного старше, чем по документам. Однако судить будут его как несовершеннолетнего - как-никак, а по паспорту он еще малолетка. От коллеги по несчастью так и не узнал Ник, каким же образом втерся "цыган" к ней в доверие, но, вспомнив, что "ласковое дитя двух маток сосет", примерно представил, как происходило дело. Увидев воришку на скамье подсудимых, на какое-то мгновенье потерпевший пожалел его. Но тут "малолетка" нагло заявил, что в случае кражи у НН он не видит большой беды. Так и заявил: "НН получает большую зарплату". Истец же счел, что причиненный ему урон, равняющийся четырем его месячным зарплатам, не может быть признан несущественным. Воришка получил два года, провести которые предстояло ему в воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних. Окинув потерпевшего недобрым взглядом, удалился узник в сопровождении привезшего его в автозаке милиционера, почему-то подозрительно поглядывавшего во время процесса на потерпевшего...

...Поделившись впечатлениями от просмотренных в столице шедевров зарубежных кинорежиссеров, узнал вдруг Ник, что и товарищ его то же привержен слабости - всеми доступными средствами проникать во все тонкости человеческих взаимоотношений. В кино пионерского поэта более всего занимали сцены постельные, - где как не в них проявляется подлинный характер и возможности героев? Обладал пиит и обширной коллекцией порно фильмов зарубежного производства. Ведь отечественные киностудии этим сомнительным делом не занимались, поскольку вы помните, у нас-то секса не было, и советские люди искали утешений в других сферах жизни - в трудовых подвигах, в братской помощи угнетенным труженикам других стран, во всенародных чтениях вслух и последующих обсуждениях книг выдающегося писателя современности - товарища Леонида Ильича Брежнева. При всех своих сексуальных пристрастиях и принадлежности к партии воинствующих атеистов не забывал журналист и о страданиях Христа - уже в канун пасхи приставал ко всем с пасхальными поцелуями, приговаривая, вытирая затем свой слюнявый рот: - Христос воскрес. Воистину воскрес, но только не для тебя, - обычно отвечал на приветствие Ник, припоминая более подходящий к этой ситуации ответ героя книги Гриммельсгаузена: - Сам Христос отказался бы от своего учения, увидев такого "христианина". Выслушав от поклонника религии короб светских новостей, узнал Никола, почему французский певец Ив Монтан стал в Совдепии нежелательной персоной. Шутник открыл в Париже выставку нижнего белья, производимого в стране победившего социализма. Можно себе представить, как от души хохотали посетители забавного вернисажа! Увидав в подобных трусах и бюстгальтерах женщину любой национальности, даже у известного своими победами над слабым полом космополита Казановы, немедля упало бы настроение, а с ним и все остальное... А кому приятно, когда его орудие отказывает в самый неподходящий момент? В последнее время даже дети стали задумываться над этой проблемой. Если верить поэту-корреспонденту, то в редакцию газеты "ПИОНЕРСКАЯ ПРАВДА" не раз приходили от юных читателей стишки примерно такого содержания:

Уж 8-ое Марта близко.
Ты расти, моя пиписка.
Пусть не найдет на Солнце злая тень!
Не подведи и ты меня в Международный женский день!

Теперь понятно, почему многие мужчины в преддверии женского праздника прочесывали магазины в поисках вроде бы французской парфюмерии, а на самом деле - импортных трусиков и лифчиков. Слушать вестника несчастий было занятием нелегким, - жизнь сразу становилась невыносимо трудной, и на счастливое будущее не оставалось никакой надежды. Причем во время его постоянных утверждений - "нам затыкают рот" - действительно хотелось, чтобы кто-нибудь зашел и заткнул ему рот хотя бы на полчасика. И откуда на земле берутся такие говоруны? Услыхав из уст болтуна утверждение, что власти денно и нощно подслушивают телефонные разговоры, Нику ничего другого не оставалось делать, как пожалеть эти самые власти, если они на самом деле подключили к прослушиванию и телефон его дружка. Проговорился как-то "жертва прослушивания", что собирает кое-какие материалы на перспективных местных политиков, не достигших пока вершин власти и по сей уважительной причине позволявших себе в минуты расслабления такие вольности, о которых они впоследствии будут очень жалеть, - да будет поздно, - их промахи уже запечатлены в архиве предусмотрительного репортера, который тот называл ДОСЬЕ. Лишь один из "архивных материалов" довелось увидеть Нику - фотографию лихо отплясывающей в немецкой каске развеселой девицы - секретаря краевого комитета Комсомола. Та, вероятно, не рассчитывала, что скоро ей придется занять большую должность в краевом комитете партии, а посему и веселилась от души, не обращая никакого внимания на крутившегося вокруг ее репортера с фотокамерой. Теперь стало понятно, почему так бережно хранил немецкую каску журналист - в добрых руках все сгодится... Тянуло репортера и к вещам совсем уж старинным. У одной пары весьма преклонного возраста выманил он, якобы для показа администрации краевого этнографического музея, настоящий граммофон с огромной, блестящей, в форме изящного цветка, трубой. Изобретение прошлого века еще было способно производить хотя и с хрипцой, но все же различимые для невзыскательного уха звуки. В комплекте к граммофону были и такие же допотопные грампластинки. Старики никогда больше не увидят и не услышат почти живого свидетеля их радостных и горестных дней в жизни, - диковинка с тех пор украсила жилище настоящего ценителя старины. И то верно - зачем сокровище тому, кто не понимает его ценности? На вопрос Ника, зачем он собирает ДОСЬЕ, журналист ответил: - На всякий случай. - Но тогда ты должен еще и запастись двумя парами погонов, - красноармейскими и белогвардейскими. Если придут белые, нацепишь золотые погоны, а вернутся опять красные, то и их знаки отличия будут у тебя под рукой. Многим такая уловка помогла сохранить жизни во время гражданской войны. А ты сохранишь и веселую жизнь для себя, и драгоценный архив для потомков. Наверняка и я "на всякий случай" нахожусь в этом славном архиве, подумалось Нику. И вспомнился ему уже давно забытый случай, как во время празднования дня рождения своего наставника он и еще несколько гостей, слишком возбудившись от буйного веселья, разделись догола и уселись в наполненную до краев ванну, дабы немного освежиться. Тут-то и подскочил Черноруков - один из воспитанников сибирского поэта и, ослепив вспышкой глаза не в меру расшалившихся озорников, снял сцену потопа, а затем исчез с фотокамерой в спальне учителя. Тоже, пожалуй, собирал архив "на всякий случай". Этот юный корреспондент станет впоследствии известным фоторепортером краевых газет, и частенько на их страницах можно будет увидеть его довольно профессиональные снимки - в основном симпатичные мордашки подростков в тех или иных жизненных ситуациях, которые можно было показывать при существующей тогда системе тотальной цензуры. Стихотворец умел забавлять своих гостей, - то со слезами на глазах поделится впечатлениями о трогательной церемонии закрытия Московской Олимпиады, которую в 1980 году бойкотировали все честные спортсмены мира из-за вторжения советских войск в Афганистан, то расскажет о прожекте одного свихнувшегося архитектора, специализирующегося на изготовлении ледяных фигур. Тот загорелся желанием установить в новогоднюю ночь на одной из площадей в Москве огромную ледяную голову Брежнева. Но коньком репортера, конечно же, были слухи о не последних людях на ярмарке тщеславия в родном Отечестве. А кто добровольно откажется послушать столичные сплетни о тех или иных знаменитостях? Ник тоже старался развлечь своего дружка. Однако собирание сплетен не было его хобби, - Николай любил давать новые названия знаменитым картинам художников или снимкам фоторепортеров. Показал как-то Ник репортеру свою "коллекцию" - картину "На привале", где один из рыбаков широко развел руки, показывая товарищам, какого размера рыбу он недавно выловил. Полотно художника Ник назвал - "Рассказ о продовольственной программе". Шедевр советской живописи "Молодожены", на котором изображены возвращающиеся из ЗАГСа парень и девушка, с риском для жизни старающиеся попасть в свою квартирку в блочной многоэтажке в районе новостройки, пробираясь по настланными над канавами жердочкам, - Ник назвал "Трудное счастье". Фотоснимок, изображающий в затяжном поцелуе Брежнева и Луиса Корвалана, получил название - "Besom me, Lucho". Вскоре очередной отрок повстречался нашему герою на его запутанном жизненном пути. К тому времени Ник, лишившись автомобиля, обзавелся железным конем - мечтой многих и деревенских, и городских парней. А посему к мотоциклисту стали проявлять двойное внимание юноши, встречающиеся ему тут и там и в жилом квартале, и на большой дороге. Завернув как-то в один из соседских дворов, приметил Ник смазливую мордашку паренька лет пятнадцати. Приняв его ошибочно за ангела, притормозил Никола свой новенький ЧЗ вблизи посланца небес и разговорился с красавцем. Ведь единственный способ избавиться от соблазна, как советовал Оскар Уайльд, это поддаться ему. "Видит волк козу, забыл и про грозу" - уже через пяток минут Ник мчался по улицам родного города да не один, а с ангелочком, нежно обнимавшим торс водителя, дабы не свалится с мотоцикла. Так, в объятиях юноши, окрыленный, как будто у самого появились крылья, и подкатил Ник к дому со своим драгоценным пассажиром. "Ангел" прикинулся большим скромником и воспитанным мальчиком, - в первые месяцы знакомства в доме НН ничего не пропадало после визитов паренька. Ну да всему свое время! Зная завистливую натуру репортера, Ник, разумеется, пользовался недавней находкой лишь в свое удовольствие, однако, не доходя до крайних проявлений доказательств безграничной любви, дожидался, когда тот вступит в возраст совершеннолетия. Друг же его, измучившись от семейных неурядиц, стал подговаривать и Ника завести супружницу, дабы не привлекать особого внимания людей подозрительных и любопытных. Вам наверняка знакомы такие натуры, - когда им плохо, они стремятся все сделать для того, чтобы и другим стало хуже. Вскоре заявил сват, что и невесту подыскал подходящую - работает стюардессой в Аэрофлоте и почти все время проводит в облаках - так что, сами понимаете, редко сможет помешать известным уже нам с вами забавам приятелей. Николай прикинулся побежденным железными аргументами и якобы вполне согласным на предстоящую авантюру и даже пригласил дружка на будущую церемонию венчания. Проведут ее "молодые", согласно идее Ника, во время одного из популярных в то время получасовых прогулочных полетов огромного авиалайнера над городом. Все билеты Ник спланировал скупить и раздать хористам, коллегам и своим любовникам. Прикинул "жених", что сто пятьдесят кресел в самолете должно вроде бы хватить на всех. Дружок раскатал губу в предвкушении участия в свадебных торжествах, приняв фальшивку за чистую монету. Велико же было разочарование "свата", узнавшего от изменника, что тот вот-вот женится. Однако не на его протеже, а на свой бывшей жене - Люси. А значит, и притон ему придется искать в другом месте. Радостное событие, ждущее Николая, ненадолго разочаровало любителя угощений, - утешил его Ник приглашением на церемонию бракосочетания и праздничный обед по случаю возвращения блудной овцы в покинутую семью. Но есть же такие типы - им мало того, что пригласили их, им надо и кого-нибудь еще прихватить с собою. Объявив с самой серьезной мордой, что "крайком одобрил" решение Ника помириться с бывшей женою, намекнул репортер, что неплохо бы пригласить на торжество и секретаря крайкома партии - любительницу буйных танцев в немецкой каске. Теперь, благодаря стремительному возвышению, она вряд ли позволит напялить на себя вражеские доспехи всякому шуту, но почему бы опять не попробовать? Ник ничего не имел против участия Нины Капкановой - дамы без всяких двусмыслиц приятной во всех отношениях - в свадебной церемонии. К сожалению, секретарь крайкома была слишком занята построением светлого будущего для жителей краснопыльского края, а посему не могла зря терять времени на посещения праздников отдельных смертных. Вместо симпатичной и общительной партийной функционерки высокого ранга заявился журналист в компании со своей каракатицей. А ведь достаточно в бочку меда положить ложку дегтя, и сладкого не захочется. Медовый месяц "молодожены" провели, никуда не выезжая. Николаю надо было готовить свой коллектив к поездке в Читу - столицу когда-то каторжного края. Именно туда царское правительство ссылало смутьянов и всех недовольных режимом. А их везде и во все времена было и будет более чем предостаточно. Спартаку и его товарищам-гладиаторам, принуждаемым убивать друг друга на потеху толпы, не совсем нравились порядки, установленные их хозяевами. Им было бы, несомненно, приятнее глядеть, как хозяева стали бы уничтожать друг друга, а их оставили бы в покое. Африканские буры недовольны были тем, что на их землях хозяйничают те, кто родились и выросли за тысячи и тысячи километров от их плодородных земель - ведь сами-то они не устремились в берегам Британии, дабы захватить страну туманов. Французским беднякам обидно было иметь всего одни штаны - да и те разорванные - в то время, когда у кого-то их были сотни. И пришли-таки денечки, когда владельцы обширных гардеробов, не исключая самого Короля, потеряли все свои штаны, рубашки и шляпы одновременно со своими головами. Примеров растущих недовольств, приводящих, в конце концов, к возмущению, проявляемому зачастую в самой крайней форме, можно приводить сотни, - меня только удивляет невежественность в знании Истории тех, кто получает тем или иным путем право подчистую грабить народ. Что же касается порядков в самой огромной стране мира, неумолимо расширявшей свои пределы, российские офицеры после отбытия в мир иной незабвенной любвеобильной Екатерины Великой впали в немилость при новом правителе, - но какой полковник, а тем более генерал, не мечтает в России стать главой государства? В 1825 году небольшую часть несостоявшихся диктаторов России принародно повысили, но не в звании, а оторвав их от земли с помощью веревочной удавки, с давних пор весьма популярной в России. Остальные же, вместо роскошных апартаментов Зимнего Дворца, принуждены были навечно поселиться в забайкальских рудниках, получив для себя более подходящее, на взгляд царских судей, занятие - рудокопов. Если бы такая добрая традиция была бы продолжена при правлении Николая II, то Россия бы не осталась "без царя в голове" в двадцатом веке. Без головы очутились бы Ленин и его кровавая шайка. Кто бы о них и пожалел?! Но случилось чудо - интриган-подстрекатель и "немецкий шпион", а значит, и изменник Родины, был объявлен божеством еще при своей жизни, а его зловредные соратники - чуть ли не архангелами. Прославлять вождя стало обязанностью всех творческих людей, а значит, и Николай принужден был включать в репертуар хора песни о "великом Ленине". Из огромного числа песен о свихнувшемся маньяке, написанных ретивыми поэтами типа Нахайлова, Ник выбрал всего одну, - меньше уже было некуда - и песня о вожде "Ленин и весна" присутствовала в программе концертов, как обязательное дежурное блюдо в забегаловках-столовых для рабочего люда - прокисшие щи. Зато песни ура-патриотического содержания, испекаемые как блины одной семейной парочкой, Ник на дух не переносил и не задуривал мозги своим хористам и публике такими строчками как, к примеру, "...и вновь продолжается бой, и Ленин такой молодой". Репертуар его коллектива состоял из произведений композиторов-классиков и песен народов мира. НН всегда привлекала культура и обычаи других народов, населяющих вроде бы огромный земной шар, но ставший таким маленьким и уязвимым после "достижений" двадцатого века - ядерных зарядов и средств их доставки. Напряженная обстановка в мире сделала профессию военного весьма престижной. О воинах по-отечески заботились, и не были они обижены ни хлебом, ни зрелищами. Частенько хор под управлением Николая был гостем в воинских частях - солдаты, сами только что недавно вышедшие из мальчишеского возраста, были благодарными слушателями, - угощали хористов армейской кашей и с гордостью показывали свои орудия. Хотя руководитель хора предпочел бы рассмотреть в интимной обстановке их собственные орудия, а не те, на изготовление которых шел почти весь металл Родины... Известный принцип - "хочешь мира - готовься к войне" - в Совдепии восприняли в самом буквальном смысле, - страна была вооружена до зубов. Одних только танков в стране было больше, чем кастрюль на кухнях домохозяек. Ракет и боеголовок с ядерными зарядами изготовили столько, что аж вскоре и сами испугались. Напасть на дикарей, обладающих атомной дубинкой, никому не хотелось, и посему мир и счастье царили на просторах одной шестой части суши. Однако так долго продолжаться не могло - все шло, как в прорву, на поддержание военной мощи страны - даже непосвященному было понятно, что угнаться за Америкой - задача непосильная. Да и приближаться к ней сзади без штанов, хотя и с атомной бомбой в руке, как-то было не совсем удобно. Еще заподозрят в чем-либо нехорошем... Несмотря на уверение трескучей пропаганды в радостных перспективах всего советского народа и объявленные программы Жилье-2000 (Ник прозвал ее Жулье-2000, - так и вышло!) и упомянутую уже Продовольственную программу, то есть, другими словами, Еду-2000, многие стали задумываться о смысле жизни в стране, ведомой непонятно куда самыми настоящими кретинами и шизофрениками. В состоянии неопределенности человек пытается искать убежище. В чем?.. Кто в чем...
В религии искать утешение было небезопасно, и многие нашли забвение в том, что религия, и совсем не напрасно, осуждает - в вине, в разврате. Ведь здесь стоит только войти во вкус, и ты уже не принадлежишь себе - ты раб собственных страстей и наклонностей. Само слово "разврат" означает, если не ошибаюсь, необузданное, непристойное, бесстыдное распутное поведение. Но если ты не выставляешь свой образ жизни напоказ, если занимаешься этим только в своей спальне, то к лицу ли государству преследовать граждан за подобные занятия? Однако в Совдепии такой вопрос даже не задавали. Коли государство стремилось контролировать даже мысли своих граждан, грубо залезая к ним в души, то обращало оно внимание и на то, как человек распоряжается своим телом. Придя в возраст, в котором человека уже ничего не интересует, правители государства принялись срывать зло на проститутках. Но гонения на жриц любви в преддверии начала Олимпийских игр привели лишь к тому, что изгнанные из столицы девушки принялись показывать свое искусство народу, проживающему за 110 километров от места изгнания, ранее к таким представлениям не приученному. Еще одно последствие решения столичных "мудрецов" - приехавшим гостям-спортсменам, а все они люди нормальные и здоровые и, значит, чертовски озабочены проблемами секса, в минуты расслабления пришлось, вероятно, заняться мастурбацией. Но, слава Господу, в стране Чудес - удивительно, но факт - это не было уголовно наказуемым деянием. Проглядели строгие законодатели. Или сами были грешны в свое время, а посему не считали это грехом. Став постепенно рабом своих не совсем обычных привычек, Ник не смог остановиться и после возобновления семейных связей - трудно отказаться от того, к чему так привязался. Так что не совсем был прав Ибсен, когда в своей пьесе заявил, - "обрученный потерян для своих друзей". Избранники сердца Николая, лишь приметя свет в знакомых окнах, немедленно заворачивали на огонек и, будучи в таком юном возрасте жутко компанейскими, непременно прихватывали с собою своих дружков, дабы и их приобщить к делам неслыханно приятным. Бывало, что, не закончив еще процедуру приема одного гостя, слышал хозяин требовательный стук в дверь другого визитера. Пришлось Нику разработать систему сигнализации, дабы сообщить, к примеру, выставленным в окне термосом, что он в данный момент слегка занят, но скоро освободится. Новичков, впервые оказавшихся в спальне нашего героя, не было нужды обучать тонкостям старых как мир утех. Исходя из своего богатого опыта, сделал Ник вывод - с того момента, когда просыпаются в молодом человеке неосознанные желания, юноши подсознательно готовы если не на все, то на очень многое, несмотря даже на неприступный вид у некоторых из них. В большинстве случаев начинают они с того, что экспериментируют друг с другом, открывая все новые и новые возможности для взаимного удовлетворения, а уж затем проходят практику у старших по возрасту и зачастую обоих полов наставников. И лишь потом выбирают то, что им более пришлось по душе. И вряд ли проигрывают те, кто решают не упускать в жизни никакого случая... Юноши делились друг с другом не только утехами, но и полученной при сем приятном времяпрепровождении информацией о тех или иных занимаемых ими позициях при овладении необходимыми всякому здоровому человеку навыками. А каким еще образом могли подростки узнать о том, что было страшным табу и в школе, и в семье? Даже в цивилизованных странах пришли не сразу к пониманию своевременного просвещения маленьких граждан в этой области. Джон Леннон в своих воспоминаниях с редкой откровенностью описал, каким образом получил он сам знания в этой области: "Никто не учил меня, что такое секс. Я обучался по надписям на стенах сортира. Когда мне было восемь лет, я уже все знал. Там все было, все видели порнографические рисунки, все знали обо всех извращениях и самом грубом, что только существовало, - мы просто узнали обо всем. Когда мы поквитались с чувством вины, наша сексуальная жизнь получила свое верное место в обществе - просто-напросто как часть бытия...". Поступив же учиться в художественную школу, мечтал будущий кумир молодежи о многом - в том числе и о "...вероятно, мне придется жениться на богатой даме - или мужчине, который смог бы обеспечить меня, пока я занимаюсь моим искусством...". Удивительное дело - некоторые субчики из тех, с которыми вы сближаетесь, сразу же решают, что теперь вы им по гроб обязаны, и что должны немедля раскошелиться. Но сказать об этом как-то не решаются. Те, в ком воровской инстинкт преобладает над всеми остальными, решают эту проблему наподобие известного нам "цыгана". Те же, кто чуть поскромнее, пробуют запустить руку в ваш карман, - но так, чтобы вы этого не заметили. Именно так и поступил однажды Игорек - тот самый "ангелок", о котором поведал я чуть ранее. После утех весьма доверительного свойства, зайдя в гостиную и, будучи натурой любопытной, приметив пиджак своего партнера по бесплатным удовольствиям, гость машинально залез в карман. Обнаружив там пару ассигнаций с портретом Ленина, глядящего с укором на тех, кто поместил его на такие дешевые купюры, "ангелок", видать, оценил свои "услуги" именно в двадцать рублей - не положил сдачу. Обнаружив пропажу, Ник выставил "скромника" за дверь, презирая воровские замашки в ком бы то ни было - даже в красавцах. И сумма-то была небольшая, но тут было дело принципа - "водиться с ворами, что с палачами - не быть с калачами". Другой любовничек Ника, тоже Гена, между прочим, не был замечен гостеприимным хозяином в кражах, но состоял на учете в милиции. Чем уж он не угодил требовательным блюстителям порядка, не знаю, но вот-вот должны были его отправить в спец училище для подростков, и загрустил паренек. Разве будет кто там с ним ласков как его старший друг?.. Узнав про эту его беду, Ник, не медля ни минуты, повстречался с инспектором детской комнаты милиции - подругой того сыщика, который был занят поисками Гены-крокодила, год тому назад обокравшего доверчивого простофилю. Поручившись за переисправление отрока, Ник как бы взял поднадзорного на поруки, и тот остался на свободе. Однако верно говорят бывалые люди, - хорошее дело никогда не остается безнаказанным - время покажет, что спас НН из преисподней Иуду. Дома Ник теперь не ночевал, ставши опять человеком семейным, и заруливал в свою тихую гавань лишь после репетиций во Дворце, располагавшемся в ста метрах от жилого дома. Продолжавшие навещать его ребятки не получали отказа от своего покровителя и, заходя в привычные для себя апартаменты, снимали маску советских комсомольцев, не интересующихся вопросами секса. А как необычайно приятно иметь дело с людьми, снявшими с себя не только стесняющие их одежды, но и противные им самим маски! Однако как меняется человек при выполнении тех обязанностей, которые ему милы - это не то, что работать из-под палки. Слишком большое усердие быстро заставляет человека потеть, а громкий стук разбежавшегося сердца и судорожные движения всего молодого тела к концу священнодействия заставляют вас опасаться за здоровье товарища по счастью. При всем этом обхватывает вас напарник так крепко руками, как будто боится, что кто-то вот-вот отберет добычу... НН наивно полагал, что доставляет удовольствие, кроме себя, конечно, только своему партнеру, но не тут-то было. В ту пору видеомагнитофоны в глубинке Совдепии были в диковинку, а фильмы со сценами секса были к тому же запрещены, и посему простым советским граждан жить было нелегко. Не было почти никакой возможности поглядеть со стороны на любовные ласки и постельные упражнения, - если только не подставишь в своей спальне большое зеркало рядом с кроватью. Проблемы таковой не существовало только у тех, кто служил в "доблестной" милиции - пользуясь удобным для себя законодательством, они конфисковывали видеомагнитофоны у неосторожных бедолаг, открывших у себя домашний кинотеатр. Владельцы техники иногда оставались ненадолго за решеткой, но уж навсегда без видеомагнитофонов и видеокассет. Но ничто бесследно не исчезает в природе, - кинотеатры открывались в квартирах слуг закона... Так что для преобладающего большинства любознательных граждан существовала определенная проблема. Зато не было таковой у соседей Ника, живших напротив. Уже один цвет частенько задернутых красного цвета гардин должен был привлекать не только всех быков и коммунистов, но и любящих яркие краски и впечатления беспартийных граждан. При всем том ткань оказалась еще и полупрозрачна - нагие силуэты то и дело назойливо мелькали перед глазами соседей. Те стали выражать крайнее неудовольствие своим приятелям, и ... зрителей появилось больше. Лишь много позже узнал Ник о страшных неудобствах своих соседей от одной своей знакомой дамы, жившей от его дома за километр. Получив просьбу "не мучить так часто своих подруг", Ник обрадовался вдвойне, - хоть и поздно, но предупредили. К тому же занавески оказались не настолько прозрачны, чтобы зрители могли разглядеть кое-какой непорядок в делах, в общем-то, вполне порядочных, если не выставлять их напоказ. Успокоившись вскорости от небольшого потрясения, Ник сделал все, что мог, - купил и повесил новые, сверхплотные шторы. Заменили в ответ портьеры и разозленные на себя соседи - и кто их тянул за язык, ведь знали же - "петух скажет курице, а она всей улице"...

к оглавлению



 []




 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"