Сугуи Джин. Шипы

- Ли! Эй, Ли!..

Голос прозвучал неожиданно. Время было позднее, и до наступления комендантского часа оставались считанные минуты. Занятия в додзе давно закончились, ученики разошлись, а Ли получил разрешение позаниматься немного после закрытия. Он как раз закончил все ката, которые положил себе проделать сегодня, и перешел к набиванию удара на макиваре, когда его прервали. Голос был до омерзения знаком, и Ли было прекрасно известно, что его обладатель не отвяжется, пока не добьется своего. Ли с сожалением опустил занесенную для удара руку и собрался уже обернуться, когда человек за его спиной совершил роковую ошибку. Во всю мощь своих легких он рявкнул:

- ЛИ!!!

...и хлопнул его по плечу, надеясь привлечь к себе внимание.

Тело среагировало много быстрее разума, - сработали хорошо поставленные рефлексы профессионального бойца. Айк Ли резко обернулся, двигаясь с сумасшедшей скоростью, и в следующую секунду Горвик, не в добрый час оторвавший его от занятия, корчился на полу, прижимая руки к солнечному сплетению и хватая воздух шумными судорожными глотками. В последний момент Ли взял тело под контроль, и добивающий удар кулаком пришелся не в голову Горвика, а в пол прямо перед его носом. Потом Ли одним плавным движением поднялся на ноги и только тогда расслабился.

Кряхтя и охая, Горвик встал на колени и с чувством выматерился, бросив на Ли злобный взгляд.

- Совсем уже свихнулся - на своих нападать?

Ли пожал плечами. Функция Горвика в додзе была ему не ясна. Во всяком случае, учеником он не был, а, значит, и взять с него было нечего. Хотя, с другой стороны, он постоянно отирался на тренировках и прекрасно знал, что в это время лучше ни к кому не подходить. Особенно со спины. Особенно внезапно. Особенно к Ли.

- Я тебе доброе дело пришел сделать, а ты меня по полу валяешь. Мастеру Чану это не понравится. Мастер Чан ценит свои кадры, а ты их безжалостно избиваешь. Тебе должно быть стыдно, Ли. Мы все - одна большая семья и должны держаться друг за друга, чтобы выжить. Ты понимаешь, что ты сейчас сделал, Ли? Ты ударил члена своей семьи! Мастер Чан это не одобрит! Честно говоря, я даже думаю, что в конце этого месяца ты не получишь свою обычную премию, Ли.

Если его не остановить, то это может продолжаться до бесконечности. Ли всегда удивляло, как в одном человеке может быть столько слов. Должно быть, Горвик получал эстетическое удовольствие от звучания своего голоса. Или в прошлой жизни был репродуктором. Его речь лилась плавно, тон голоса повышался, а глаза блестели все ярче и ярче. Конечно, это было еще терпимо за выпивкой. Угощал Горвик всегда на свои, а пока он вещал, брызгая слюной и размахивая руками, можно было не один раз напиться до потери пульса. Но в додзе его недолюбливали не только за неясное положение, но и за излишнюю словоохотливость. Сам мастер Чан, превозносимый в этих речах до небес, в тайне желал, чтобы в говорилке Горвика случилось короткое замыкание, и он, наконец, заглох. Ли, человек немногословный, в минуты раздражения вынашивал коварные планы по реализации этой идеи.

- Эй, - прервал он затянувшийся монолог, и Горвик тут же остановился.

- А?

- Ты зачем пришел?

- Ах, да! - и действительно, пришел он исключительно по делу и хотел, как лучше, а получилось, как всегда, - Тебе там звонят.

"Там" могло иметь три варианта, и Ли быстро перебрал их в уме. Во-первых, это мог быть его собственный мобильный телефон, но на время тренировки Ли всегда его отключал и оставлял в раздевалке. Во-вторых, это мог быть телефон в кабинете мастера Чана, но ключа от него ни у кого не было, следовательно, Горвик не мог ответить на вызов. Оставался...

Не слушая пояснения, Ли вышел из зала и направился в холл, где был второй телефон, которым мог воспользоваться любой желающий. Так и есть: аппарат мигал сигналом вызова, и Ли еще на подходе узнал человека, вздумавшего искать его в такой час в додзе.

Они не виделись уже около года, но полковник Тодгард ни на йоту не изменился. Все та же выправка профессионального военного, все та же короткая уставная стрижка, все тот же стальной проблеск в глазах. Он был в рубашке с распахнутым воротом и, насколько Ли мог оценить интерьер за его спиной, сделал вызов из своего кабинета дома. Но даже эти, сугубо гражданские вещи, не могли замаскировать истинную сущность полковника Уильяма Тодгарда. Он был военным до мозга костей. Офицером.

Ли считал его своим приемным отцом.

Он подошел к аппарату и набрал код защиты от прослушивания. Вокруг него бесшумно развернулось силовое поле, заключив аппарат и человека в шар радиусом в метр. Теперь за этим пределом никто не увидит и не услышит, что происходит внутри. В додзе, кроме него и Горвика, никого больше не было, но, когда дело касалось полковника, Ли предпочитал подстраховаться. Считалось, что силовое поле абсолютно невидимо, но за время тренировок чувства Ли настолько обострились, что он легко заметил, как контуры предметов на границе поля и нормального пространства слегка размылись и потеряли четкость. И только тогда нажал кнопку ответа на вызов.

- Как ты меня нашел?

Лицо Тодгарда утратило непроницаемость. Он улыбнулся, но глаза его так и остались холодными и жесткими. Полковник прекрасно умел управлять своими эмоциями, и многолетняя привычка стала частью его натуры.

- Я тоже рад тебя видеть, Айк. Что касается твоего вопроса, то я просто не терял тебя из вида. И если ни твой домашний, ни мобильный телефоны не отвечают, то я сделал вполне естественный вывод, что ты здесь.

Ли усмехнулся.

- Не допускаешь мысли, что я могу быть у своей подружки или где-нибудь еще?

- Насколько я знаю, постоянной подружки у тебя нет. А насчет где-нибудь еще... это не для тебя, Айк. И мы оба это знаем.

- Хорошо, ты прав, - Ли наконец-то улыбнулся в ответ, - Я рад видеть тебя, отец.

- Ты совсем позабыл старика, сынок. За год ни разу не позвонил, ни пришел. Это нехорошо, Айк. Ты сам, да и дружки твои тоже.

Ли насторожился. Ох, не зря полковник разыскал его и начал пенять на невнимательность, да еще и упомянул его так называемых дружков - Галлахера и Лоуренса. Наверняка, полковнику потребовалась их помощь, и если он не обозначит проблему сейчас, то пригласит их к себе для разговора. Ли подхватил его игру:

- Ты сам знаешь, сегодня мы здесь, а завтра уже в другом месте. Никогда нельзя знать точно.

- Насколько я знаю, вы сейчас сидите без работы, а ваш последний рейд не назовешь удачным, - Тодгард показал в оскале ровные белые зубы, демонстрируя свою осведомленность.

Ли едва заметно скривился. Три года назад они все втроем уволились из действующей армии. Лоуренс, интеллектуал и вообще большой умница, поступил в университет и собрался делать карьеру в науке в области создания кораблей с искусственным интеллектом. А они с Галлахером полгода мыкались по всей системе, пытаясь пристроить свои специфические навыки. Закончилось это тем, что они хватались за любую работу. Как выяснилось потом, пять лет в армии выветрили у Лоуренса способность долго сидеть без дела на одном месте, и позднее он присоединился к ним.

Последний рейд действительно был неудачным. Они потеряли часть груза, который перевозили по заказу одной частной компании в колонию на Ганимеде, и пришлось не только покрывать убытки, но и выплачивать огромную неустойку. После этого Лоуренс снова засел в библиотеке, надеясь наверстать пропущенное в университете. Галлахер впал в затяжную депрессию, а Ли вернулся к работе в додзе. Время от времени они встречались, чтобы обсудить планы на будущее, но ничего привлекательного пока не подворачивалось. Ли осталось только кисло согласиться с полковником.

- Да, не назовешь.

- Давно вы уже на Земле?

Ли завел глаза к потолку, вспоминая, и сам ужаснулся получившейся цифре.

- Уже четыре месяца.

- Почему бы вам не приехать ко мне? Всем троим. Возможно, я смогу вам помочь.

Они обменялись взглядами, который каждый понимал без всяких слов. Вот оно, подумал Ли, есть что-то, с чем нужно разобраться, и полковник хочет, чтобы именно мы занялись этим делом.

- Хорошо, - ответил он, не задавая вопросов.

- Как быстро ты сможешь найти Галлахера и Лоуренса?

- Думаю, что за пару часов.

- Отлично! Значит, завтра вечером жду вас у себя.

- На базе или...?

- Это ни к чему. Просто встреча старых боевых друзей. Приходите ко мне домой.

- Хорошо, я понял.

Тодгард прервал связь, и Ли последовал его примеру.

Сначала он намеревался продолжить тренировку после разговора, но сейчас раздумал. Мышцы уже остыли, а присутствие Горвика давило на нервы. Он мог бы сосредоточиться и избавиться от назойливой помехи, но ужасно не хотел напрягаться.

Ли с удовольствием вымылся в душе, долго и тщательно вытирался. Он был невысок - не дотягивал даже до шести футов - и худощав, но под смуглой кожей ходили жесткие тренированные мускулы. Он был китайцем всего на четверть и унаследовал от этой огромной нации одну-единственную черту - молчаливую безмятежную отрешенность. Его черные волосы лежали едва заметной волной, закрывая почти половину лица, а черные глаза были миндалевидными и слегка приподнятыми к вискам. Для любого несведущего человека он был азиатом, но в Маленьком Шанхае, где он время от времени появлялся, его не признавали за своего. Ему было двадцать восемь, и у него не было ни семьи, ни даже постоянной подружки. Как и большинство профессиональных солдат, Ли был обречен на одиночество.

Одевшись, он сдал Горвику ключи от раздевалки и вышел на улицу. Было начало осени, и город уже накрыла ночная темнота. Квартира, которую Ли снимал в доме-улье, находилась всего в трех кварталах от додзе, и он предпочитал пройти это расстояние пешком.

После появления на черном рынке нового убойного наркотика в городе снова установили комендантский час, как меру безопасности для жителей. Пустые улицы патрулировали бригады полицейских и добровольцев из гражданского населения и сначала доставляли нарушителей в участок, а потом налагали штраф или тюремное заключение в зависимости от того, какого сорта рыбка попалась в сети. Благодаря этой мере, количество убийств, грабежей и изнасилований, совершенных под кайфом, сократилось вдвое.

Ли нарвался на патруль, когда до дома оставалось всего несколько шагов. Из темноты выступили три фигуры в касках и с автоматами, и в лицо ему ударил луч нестерпимо яркого света. Ли невольно поднял руку, защищая глаза. Одна из фигур произнесла замогильным из-под каски голосом:

- Сэр, вы нарушили комендантский час. Прошу ваши документы.

Он вытащил документы из заднего кармана джинсов и подал фигурам. Дальше все развивалось по известному сценарию. Полицейский опустил фонарь и принялся изучать микрочип. Потом луч снова осветил лицо Ли и вернулся к документам. Возвращая их, полицейский козырнул и все так же полузадушенно сказал:

- Прошу прощения, капитан. Можете следовать дальше.

Ли мысленно усмехнулся. Почему-то все они говорили одно и то же и быстро теряли интерес к его личности, стоило только увидеть документы, несмотря на факт его официальной отставки.

Прежде чем войти к себе домой, он отключил все ловушки и ввел идентификационный код. Он уже давно собирался поставить замок, который считывал бы биопараметры хозяина, но все откладывал и откладывал, а в этот раз вдруг подумал, что это и вовсе ни к чему. Когда Ли пересекал порог, сработал датчик, и в квартире зажегся свет.

На телефоне горел сигнальный огонек не принятого звонка, но это оказался Тодгард. Видимо, все это время он и правда не упускал из вида своего приемного сына. Что ж, значит, так тому и быть. Ли бросил взгляд на хронометр. Чтобы звонить к Лоуренсам, было уже поздно, а вот Галлахер, наверняка, еще развлекается.

Вызов застал Джина Галлахера в позиции "Ритуальный танец похмельной бабочки-однодневки". Дело двигалось к своему логическому завершению, кровь была подогрета некоторым количеством алкоголя, да и шлюха на этот раз попалась что надо, так что сначала Галлахер просто ничего не услышал. Бабочка в последний раз хлопнула крыльями, девка резко свела бедра вместе, и он кончил с низким протяжным криком. Сердце бешено колотилось, и кровь громко стучала в ушах. Когда заглох последний стон, и утихомирилось сердце, только тогда Галлахер услышал звонок.

- Заткнись! - рявкнул он на телефон, но заклинание не подействовало. Пришлось ему сползать с огромной двуспальной кровати и шлепать на другой конец комнаты. На мониторе было лицо Ли. Галлахер нажал кнопку ответа и сердечно поприветствовал друга:

- Мать твою в душу, Ли! Какого черта тебе не спится?

С другой стороны Ли обозрел открывшуюся картину и понимающе ухмыльнулся. Зрелище было еще то: шапка густых темных волос, большие ярко-голубые глаза и тонкое сложение делали Галлахера похожим на падшего ангела и опытного интригана одновременно. Он был обнажен, а на заднем фоне отчетливо просматривались разобранная постель и голая девица на ней. Вместо приветствия Ли коротко сказал:

- Есть разговор.

Галлахер обернулся и приказал:

- Пошла вон.

Шлюха надула губки, но возразить не посмела. Она уже привыкла к тому, что ее покупают, и каждого, кто заплатил за нее, считала вправе поступать с ней, как ему вздумается. К тому же, этот голубоглазый красавчик взял ее на всю ночь, так что его слова значили только то, что ей надо убраться из комнаты, пока он говорит по телефону. Девушка подхватила сумочку и направилась в душевую - передохнуть и привести себя в порядок.

Галлахер проводил ее взглядом и, после того, как за ней задвинулась дверь, снова повернулся к монитору. На этот раз он был серьезен.

- Что случилось?

Он прекрасно знал своего друга и знал, что Ли не станет звонить в такое время, чтобы просто поболтать о погоде.

- Мне звонил Тодгард.

При упоминании этого имени с Галлахера слетел остаток хмеля. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Если полковник вспомнил об их существовании, значит, случилось что-то такое, с чем он не может справиться сам. Галлахер с трудом представлял себе подобную ситуацию, но все же допускал возможность ее существования.

- Когда?

Ли посмотрел на хронометр.

- Сорок семь минут назад. Я как раз был в додзе.

- И?

- Обижается на нас, говорит, что мы совсем старика позабыли. В гости звал.

- В гости? - Галлахер был озадачен. Не водилось за Тодгардом подобных привычек, присущих скорее больным покинутым старикам. Да и не был он старым, в свои пятьдесят лет - любого из своих подопечных по тренировочной базе мог заткнуть за пояс.

- Точно! - подтвердил Ли, - Тебя, меня и Ло. Завтра вечером. Про наш последний рейд говорил, про то, что, возможно, сможет нам помочь.

Галлахер оживился. Этот пресловутый неудачный последний рейд сказался на нем сильнее, чем на остальных. Пострадала его репутация и, что еще хуже, его самолюбие пилота. Если бы не его ошибка, то неприятности, скорее всего, удалось бы избежать. Кроме того, после рейда он лишился почти всех своих сбережений. У Ли была постоянная работа в додзе, спокойно дожидавшаяся его на Земле. Лоуренс был из обеспеченной семьи, и родители в любой момент готовы были принять его под свое крыло в надежде, что блудный сын одумается и вернется в университет. У Галлахера не было ничего: ни работы, ни семьи. То есть родители-то у него был, но были и сильные сомнения, что их обрадует возвращение сына. Так что новый рейд или что-нибудь подобное было бы очень кстати. Шлюха, плескавшаяся сейчас в душе, была куплена на последние деньги, а квартира оплачена только на месяц вперед.

Галлахер спросил:

- Как думаешь, что у них случилось?

- Не знаю, - Ли покачал головой, - Завтра полковник все скажет.

- Ты уже говорил с Лоуренсом?

- Нет, сейчас уже поздно звонить. Завтра постараюсь его найти.

- Хорошо, прилетайте ко мне, а там...

Он собрался уже отключиться, но его остановил тихий оклик:

- Эй, Галлахер...

- Что?

- Побереги силы.

Ли жестом изобразил, что именно он имел в виду, и отключился первым. Галлахер ответил уже в темный экран:

- Конечно, Ли, я понял.

Он улыбнулся. Они слишком много пережили вместе, чтобы обращать внимание на подобные дружеские подначки. К тому же Ли был сначала его инструктором, а потом стал командиром, и Галлахер знал его истинное отношение к себе.

Оставшись один, Галлахер некоторое время смотрел на серый погасший экран, но не видел его, потому что мысль о возможном рейде полностью завладела его сознанием. На протяжении всех четырех месяцев, прошедших с последнего возвращения, он терзался выбором: вернуться в армию или вернуться к родителям. Домой. И сейчас какая-то часть его сущности четко поняла, что ЭТОТ рейд, если он состоится, будет последним в жизни Джина Галлахера. Он тряхнул головой, возвращаясь к действительности, и отправился следом за девушкой. Возможно, это его последняя шлюха перед отъездом, и Галлахер решил, что заставит ее отработать по полной программе.

Набирая номер мобильного телефона Лоуренса, Ли не очень-то надеялся, что затея обернется успехом. Так оно и получилось: несколько раз пропел сигнал вызова, но вместо Лоуренса на мониторе появилась кукольная головка девушки-оператора. Она приветливо улыбнулась и сказала приятным голосом:

- Прошу прощения, но мистер Лоуренс сейчас не может ответить на звонок. Попробуйте перезвонить позднее. Спасибо, что вы воспользовались услугами нашей компании.

Лоуренс часто забывал вовремя зарядить аккумуляторы своего телефона или вообще включить его. Галлахер в таких случаях ругался, а Ли просто сбросил номер и набрал новый - непосредственно в имении Лоуренсов. На этот раз долго ждать не пришлось. После второго сигнала монитор высветил тонкие аристократичные черты миссис Лоуренс. Ли изобразил улыбку и как можно вежливее сказал:

- Доброе утро, миссис Лоуренс. Могу я увидеть Хэнка?

Она приветливо улыбнулась в ответ.

- Здравствуйте, Айк. Если мне удастся оторвать его от компьютера, то сможете.

Миссис Лоуренс оставила Ли созерцать заставку, а сама отправилась в библиотеку, где ее сын с утра пораньше перекапывал Сеть в поисках какой-то статьи. Звонок Айка Ли означал, скорее всего, то, что скоро Хэнк снова покинет их на несколько недель или месяцев. Последний рейд дался им тяжело, и после него Хэнк решил вернуться в университет, что порадовало миссис Лоуренс несказанно. Однако, ее материнское сердце уже тогда знало, что ничего из этой затеи не выйдет, но миссис Лоуренс была слишком хорошей матерью, чтобы противопоставлять свои интересы интересам взрослого сына. Мальчик уже вырос и сам должен не только принимать решения, но и нести ответственность ха них.

Двери автоматически раздвинулись, и миссис Лоуренс увидела Хэнка. Он сидел за компьютером и что-то внимательно читал и, конечно же, в первый момент не заметил ее появления. Ора Лоуренс невольно залюбовалась сыном. У него такие же светлые волосы и серые глаза, как у нее, такие же тонкие нервные кисти рук, такой же четкий породистый профиль потомственного аристократа-южанина. На ее глазах, под ее чутким руководством он превратился сначала в юношу, а потом в молодого мужчину. Глядя на него, миссис Лоуренс улыбнулась и произнесла глубоким мелодичным голосом:

- Хэнк, дорогой...

Как она и ожидала, любимый сыночек даже не пошевелился, что было вполне для него характерно. Она подошла к столу, за которым он сидел, и нажала на кнопку, погасив монитор. Хэнк встрепенулся.

- Эй, какого... - краем глаза он заметил фигуру матери и осекся, - Ой, прости, мама, я подумал, что что-то с монитором.

Хэнк потер уставшие глаза точь-в-точь так, как это делала Ора. Потом взял ее руку и прижался к ладони щекой. От платья матери исходил едва уловимый аромат лаванды, который он помнил с самого раннего детства. Все годы, что Хэнк Лоуренс провел вдали от дома, ему не хватало этого запаха.

- Что, мама? - вопрос прозвучал неопределенно, но они понимали друг друга с полуслова.

- Тебе звонит Айк, милый.

- Хорошо, спасибо. Я поговорю с ним отсюда.

Он немного помедлил, но невозможно было провести всю жизнь вот так - прижавшись к теплой маминой ладони. Хэнк вздохнул, выпуская ее руку, и повернулся к телефону. Миссис Лоуренс тактично удалилась.

- Слушаю внимательно, Ли.

- Звонил полковник Тодгард.

Ли коротко пересказал свой разговор с полковником и последующий разговор с Галлахером. Лоуренс выслушал, не перебивая. Он легко увлекался делом, которое делал в данную минуту, но так же легко мог переключиться на что-нибудь другое. К концу разговора его нервные пальцы выстукивали по крышке стола длинный сложный ритм на какую-то одному ему слышимую мелодию, а в глазах появилось отсутствующее выражение, что являлось верным признаком того, что мозг заработал, анализируя полученную информацию. Ли закончил рассказ вопросом:

- Что думаешь по этому поводу?

- Думаю, но не сейчас.

Ли понял загадочную фразу верно: Лоуренс сделал какие-то свои выводы, но не хочет обсуждать это по открытым каналам, где существует вероятность прослушивания. Они договорились о встрече у Галлахера, и Ли отсоединился.

Лоуренс попытался вернуться к поиску своей статьи, но на этот раз умение быстро переключаться отказало ему. Поймав себя в последний раз на мыслях о полковнике Тодгарде и звонке Ли, он со вздохом отключился от сети, а потом вообще покинул библиотеку.

Было позднее утро - время, которое Хэнк любил больше всего в детстве, как и запах лаванды. Отец уже уехал в офис и пробудет там до позднего вечера. Иногда днем он возвращался домой, чтобы пообедать, но всегда заранее предупреждал об этом. Мать всю первую половину дня посвящала дому и домашним делам.

Хэнк нашел ее в кабинете. На своем персональном ноутбуке миссис Лоуренс просматривала счета за дом. Он подошел к ней со спины и потерся носом о мягкие золотистые волосы. Закончив просмотр, она захлопнула матрицу и повернулась к сыну вместе с а-креслом.

- Снова улетаешь, сынок?

Хэнк опустился на пол возле ног Оры, и положил голову ей на колени. Невесомая рука матери легла на затылок.

- Еще не знаю, мама. Мы договорились встретиться сегодня вечером и все обсудить.

Миссис Лоуренс вздохнула, но промолчала. Своим внутренним зрением она видела Хэнка - мальчика, своего единственного, горячо любимого сына. Но потом она открывала глаза и видела его таким, какой он был теперь, - двадцатишестилетнего мужчину, пусть по-детски привязанного к ней, но сложившегося как личность, взрослого и самостоятельного. Ей было нелегко, но она была достаточно мудрой женщиной, чтобы признавать эту разницу.

- Не волнуйся, мама, со мной ничего не случится. Я тебе обещаю.

- Хорошо, я не буду, - покорно согласилась она, зная, что не сможет выполнить это обещание, - Просто возвращайся поскорее домой.

- Я буду стремиться, - он помолчал немного и добавил, - Я очень люблю тебя, мама, но я должен.

- Я все понимаю, тебе не нужно оправдывать. Делай, что должен, милый, а на все остальное воля Иезис. Только...

Она запнулась, и Хэнк тут же встрепенулся, мгновенно уловив ее замешательство.

- Что? Только - что?

- Пообещай мне, что вернешься.

Никогда раньше миссис Лоуренс не просила от сына ничего подобного, но на этот раз ее сердце болезненно сжалось и сбилось с привычного ритма. Она испугалась, что Хэнк почувствует ее страх, но он твердо ответил:

- Я вернусь. Клянусь тебе, мама, я вернусь и больше никогда не покину тебя.

Ора Лоуренс улыбнулась и мысленно порадовалась, что сейчас он не может видеть ее лица и ужаса в ее глазах.

Никогда нельзя обещать "никогда".

До квартиры Галлахера Лоуренс добрался на такси. Он рассудил, что если его выводы верны хотя бы отчасти, то нелишним будет подстраховаться и не светить свою машину. Конечно, если кому-то будет нужно, то все равно можно будет узнать, когда троица профессиональных рейнджеров пожаловала "в гости" к своему наставнику и когда убралась оттуда, но Лоуренс не собирался облегчать этому "кому-то" жизнь.

В ожидании Галлахер и Ли развлекались, как могли. Сидя на широкой постели, которую между собой они называли "траходромом", Ли предавался созерцанию счастливой физиономии закадычного друга. Галлахер как раз дошел до самого интересного места в описании своих любовных похождений сегодня ночью.

- ...и вот нагибаю я ее на стол и раздвигаю ей...

Закончить он не успел, а Ли как раз успел состроить на лице заинтересованное выражение. Прочирикал дверной звонок, и на мониторе видеоглазка появился Лоуренс. Галлахер не удержался от комментария:

- А вот и наше светило науки.

Светило науки тоже было любителем поваляться на широчайшем галлахеровском траходроме. Лоуренс разлегся, удобно уперевшись затылком в бедро Ли, и потребовал:

- Давай сначала, Ли, медленно и подробно.

- Выпить никто не хочет? - вставил свои десять центов Галлахер, но желающих не нашлось. Он налил себе и снова сел на пол, не отрывая взгляда от своих друзей. Его голубые глаза светились неподдельным счастьем.

Ли почти дословно пересказал разговор с Тодгардом. Лоуренс продолжал молча смотреть в потолок, переваривая полученную информацию и сопоставляя ее со своими выводами. Галлахер медленно потягивал коктейль, время от времени встряхивая стакан, чтобы послушать, как кубики льда ударяются друг о друга с глухим стуком. Выслушав рассказ, он с убийственно серьезным видом спросил:

- Слушай, Ли... давно хотел тебя спросить... А ты совсем без женщин обходишься?

Ли смерил его презрительным взглядом и гордо промолчал. Галлахер был красавчик и повеса из тех, что пятьдесят процентов своего времени проводят в постели с очередной девушкой, а остальные пятьдесят процентов обдумывают, как бы туда поскорей попасть. О его сексуальных подвигах ходили легенды, бОльшая часть которых была правдой. Поддаться на его провокацию было бы верхом глупости, но Галлахер не отставал.

- Тогда мальчики или виртуальный секс, а? Или тихо сам с собой? Или...

Ли наконец открыл рот:

- Иди ты на хуй.

Они продолжали препираться, прекрасно, впрочем, понимая, что делают это в шутку. На самом деле они готовы были глотки перегрызть один за другого и не подавиться. Секс был камнем преткновения в дискуссиях между Ли и Галлахером. Один не понимал столь необузданной энергии, а второй - аскетического образа жизни.

Пока они в очередной раз выясняли отношения, Лоуренс додумал свою мысль. Одним резким движением он вскинул тело в вертикальное положение и сел в позу лотоса. Ли мог сидеть подобным образом как угодно долго, и Лоуренс справедливо рассудил, что если может Ли, то может и он. Освоение отняло у него немало сил и времени, но в итоге он своего добился.

- Значит так, - сказал Лоуренс, и двое других немедленно заткнулись, - Скорее всего, была запланирована какая-то операция, о которой знали только те, кто ее спланировал. Скорее всего, что-то у них пошло не так, но секретность всей комбинации не позволяет направить помощь по официальным каналам. Все это явно не на Земле, а возможно, вообще за пределами системы. Полковник решил обратиться к нам, чтобы не привлекать излишнее внимание к создавшейся ситуации. Скорее всего, дело обставят, как найм гражданских рейнджеров частным лицом. В этом случае нет необходимости отчитываться ни о цели, ни о сути найма. Все в пределах закона. Все тихо. Никто ничего не узнает.

- Как думаешь, что случилось? - спросил Ли.

- Все, что угодно.

- Никто ничего не узнает, - вдруг серьезно повторил Галлахер и тихо добавил, - И если мы не вернемся, то тоже никто ничего не узнает. Или сделают вид, что нас ТАМ вообще никогда не было, или спишут на несчастный случай.

- Я думаю, имеет смысл сначала поговорить с полковником Тодгардом, - ответил ему Лоуренс, - Нам уже нельзя ничего приказать. Любой из нас имеет право отказаться от рейда. И потом... все, что я сказал, это всего лишь предположения. Может быть, все совсем не так. Может быть, полковник действительно решил нам помочь по старой дружбе и подкинуть легкое, но достаточно выгодное дельце.

Лоуренс улыбнулся тихой застенчивой улыбкой, но Галлахер не дал ему расслабиться.

- А бесплатный сыр, знаешь, где лежит?

Улыбка погасла, и в комнате стало как будто пасмурнее. Бесплатный сыр, как известно, лежит только в мышеловке.

- Поехали уже к полковнику. Там все узнаем, и тогда будем делать выводы.

Галлахер двумя последними глотками осушил свой стакан и поднялся с пола, где сидел все это время. Ли и Лоуренс тоже поднялись, и тут Ли отчетливо произнес:

- Я полечу в любом случае.

Лоуренс и Галлахер переглянулись, но промолчали. Они оба знали о тех чувствах, которые связывали бездетного Тодгарда, и Ли, не имевшего семьи. И знали, что никогда не бросят Ли одного.

Перед тем, как покинуть квартиру, Ли снова нарушил свое обычное молчание:

- Эй, Галлахер.

- Что?

- Застегни штаны, а то тебя могут неправильно понять.

Лоуренс хихикнул, но Галлахер нимало не смутился и немедленно исполнил требуемое, сопроводив сие комментарием:

- Все, кому надо, понимаю меня правильно. А и ты не безгрешен, брат Ли. Кто бы мог подумать!

Полковник Тодгард предпочитал жизнь подальше от урбанистических благ цивилизации. Лет десять назад ему посчастливилось купить небольшой домик за пределами мегаполиса, и с тех пор он мог пребывать только в двух местах: на тренировочной базе "Каракатица", которой он командовал, и у себя дома. Он называл свой дом Лавендер-Холл, потому что на клумбах у его стен, благодаря специальной технологии с искусственным подогревом, круглый год росла лаванда.

Едва вдохнув ее холодный горьковатый аромат, Лоуренс мгновенно успокоился. Знакомый с детства запах ассоциировался у него с чувством абсолютной защищенности, любви и заботы. С ним просто не могло произойти ничего плохого там, где пахло лавандой. Невольно Лоуренс закрыл глаза, и ему показалось, что он дома и что сейчас он услышит голос матери и ощутит прикосновение ее нежных рук.

- Рад видеть вас, мальчики. Спасибо, что приехали меня навестить.

Полковник вышел им навстречу, сияя белозубой улыбкой. На нем были джинсы, казаки и замшевая куртка. Намного больше он походил на крепкого зажиточного фермера, чем на профессионального солдата. И таким знали его немногие. После смерти жены, которая не оставила ему наследников и так и не успела увидеть Лавендер-Холл, Тодгард с болезненным упорством оберегал свою частную жизнь. Вот и сейчас... Каждый из троих молодых мужчин, которых он когда-то обучал, был по-своему близок полковнику. Но только Ли, его приемный сын, бывал здесь и раньше. И если бы не особые обстоятельства, то полковник Тодгард предпочел бы встретиться с ними на "Каракатице".

Он пожал руки всем троим и каждому тепло улыбнулся, но только Ли заставил растаять льдинки в его глазах.

- Пойдем на веранду - с нее открывается прекрасный вид на закат.

Четыре кресла, расставленные вокруг низкого столика, четыре стакана, окружившие графин с вином, и легкие закуски яснее слов говорили, что Тодгард ожидал их визита. Ли, знавший полковника лучше других, не удивился его гостеприимству, но Галлахер и Лоуренс решили, что дело серьезнее, чем они предполагали. Однако, тактично промолчали.

- Прошу.

Полковник Тодгард, а сейчас просто радушный хозяин, сделал приглашающий жест, и они расселись по креслам.

Закат действительно был прекрасен. По западному краю неба вытянулась широкая алая полоса, похожая на атласную ленту. Серо-голубые облака выстроились в причудливые башенки, растения и островки. Казалось, что там, на другом конце неба открылась Дверь, и кусочек совсем иной реальности случайно проник в наш мир. Постепенно Солнце садилось все ниже, тени удлинялись, краски блекли. Дверь исчезала, чтобы никогда больше не являть другой мир и другую жизнь.

Наблюдая закат и медленно потягивая вино, четверо мужчин вели разговор, такой же неспешный и неторопливый. Полковник исподволь расспрашивал их о прошедших трех годах и незаметно вытянул полную информацию о том, как обстояли их дела сейчас. Он проделал это настолько аккуратно, что даже Ли, молчавший по своему обыкновению большую часть времени, ничего не заметил. Дело, которое Тодгард, остававшийся полковником в любой ситуации, имел к своим бывшим подчиненным, было настолько щекотливым и горячим, что ошибиться было никак нельзя.

Наконец, настал момент, который полковник счел подходящим для начала серьезного разговора, ради которого все и затевалось. Последний час они просто трепались ни о чем, и как раз образовалась пауза. Как можно естественнее Тодгард сказал:

- Думаю, что могу вам помочь. Если, конечно, у вас нет других планов на ближайшие месяцы.

От его внимания не ускользнуло то, как троица переглянулась между собой, и Тодгард мысленно усмехнулся. Он сам обучал этих ребят и знал, на что они способны. Вероятно, Ли пересказал их разговор по телефону, и Лоуренс переварил эти жалкие крохи информации и сделал свои выводы. Что ж, посмотрим, насколько он ошибся.

Ли осторожно произнес:

- Мы готовы выслушать тебя, отец.

Галлахер и Лоуренс мгновенно заткнулись. По негласному уговору оба они признавали лидерство Ли, и с самого начала подразумевалось, что вести переговоры будет именно он.

- Дело-то в общем пустяковое, выеденного яйца не стоит. Нужно просто слетать в одно место, посмотреть, что там да как, и вернуться обратно. Как раз по вам.

Весь тон и вид полковника говорили, что речь идет не больше, чем об увеселительной прогулке. Он улыбался, обнажив ровные белые зубы, а бокал с вином в его руке только усиливал впечатление простоты и легкости. Но вот он встретился взглядом с миндалевидными глазами Ли, и отчетливо понял, что прием не сработал.

- А что там случилось, в этом "одном месте"?

Полковник поставил бокал на столик и перестал улыбаться. Игры кончились.

- Две недели назад один из наших кораблей возвращался домой из рейда. Еще за пределами Солнечной системы он получил повреждения и совершил вынужденную посадку на ближайшую подходящую планету. Они успели позвать на помощь, а потом ничего. От вас требуется узнать, что там произошло и эвакуировать экипаж, если будет необходимость.

- Что это был за корабль?

Полковник вздохнул.

- "Линкольн". Это был обычный учебный рейд и вот...

Глаза Галлахера перестали излучать счастье и потухли. "Абрахам Линкольн" был одним из учебных кораблей "Каракатицы", на котором будущие пилоты тренировались и проходили стажировку под руководством постоянного экипажа. В отличие от Лоуренса и Ли, Галлахер близко знал всех этих ребят, потому что тоже стажировался на "Линкольне". Он сглотнул застрявший в горле ком и одним глотком осушил свой бокал. Его слова прозвучали тщетной надеждой на чудо:

- Может быть, у них просто нет связи?

Тодгард покачал головой.

- Мне очень жаль, Джин. Они пропустили уже все мыслимые и немыслимые сроки. Это значит, что корабль разрушен настолько, что вышли из строя все дублирующие системы, либо... Ты сам знаешь.

Галлахер знал. Либо все мертвы, и поэтому некому выйти на связь.

Полковник сделал паузу, давая им время придти в себя. Они ведь так и оставались солдатами и лучше других понимали неизбежность Смерти.

- Почему именно мы? - внезапно спросил Лоуренс, до сих пор хранивший молчание, - Насколько я знаю, гражданские лица не допускаются к участию в военных операциях. Кроме того, у нас нет подходящего для эвакуации корабля.

- Ты прав, Хэнк, гражданские лица, каковыми вы сейчас являетесь, не могут участвовать в военных операциях. Но, когда я говорил, что они позвали на помощь, это не было простой аллегорией. С "Линкольна" был отправлен сигнал SOS, а это значит, что теперь им вправе помочь любой, кто услышал его. Наши люди перехватили сигнал на Нинье и пока что об этом не знает никто. Что же до корабля, то...

- "Наши люди"? - перебил его Ли, проявляя удивительную для азиата непочтительность, - Карты на стол, полковник. "Наши люди" это разведка? Почему не пошлете еще один корабль с "Каракатицы"? Почему перехватили сигнал? Почему именно мы?

Вопросов было слишком много. У полковника Тодгарда был приказ: как можно меньше информации. Но люди, отдававшие этот приказ, не знали его питомцев, его мальчиков так, как он. Они вцеплялись мертвой хваткой и не отпускали до тех пор, пока не добивались своего, - его школа. Либо он расскажет им все, как есть, либо ничего не добьется. Тодгард помолчал, собираясь с мыслями и пронаблюдав, как Солнце полностью упало за горизонт.

- На "Линкольне" были мнемоник и его охрана. Его решили перебросить с учебным рейдом, чтобы не привлекать лишнее внимание, но информация, которую он вез, была слишком важна. Разведка решила, что так будет проще: просто обычный рейд и обычный военный мнемоник. Никто не ожидал, что корабль потерпит бедствие и попросит о помощи. Даже капитан не знал, какого рода информацию он везет. Ты прав, Айк, самым естественным было бы послать корабль с "Каракатицы", но разведка не хочет рисковать и снова посылать стажеров. Снарядить другой корабль означало бы привлечь ненужное внимание. А так... сейчас любой может лететь им на помощь, но сигнал перехватили, и теперь "любым" можете быть вы.

- В чем заключается ДЕЙСТВИТЕЛЬНАЯ задача?

- Вы должны разобраться, в чем там дело, и эвакуировать экипаж, но в первую очередь вы должны взять на борт мнемоника.

Всегда, во все времена самым ценным в мире было не золото, не вода и не нефть, самой ценной была информация. Постепенно, с развитием науки и техники, ее объем увеличивался, и скоро актуальной стала не только сама информация, но и ее носители и защита. Последнее в сочетании с развитием высоких технологий породило мнемоников - людей, способных запоминать, сохранять и воспроизводить объемы информации, на несколько порядком превосходящие обычную человеческую норму. Название было дано по аналогии с романом Гибсона, когда-то описавшего мнемоника по имени Джонни, хотя сами механизмы расширения объема долговременной памяти были совершенно другими.

Естественно, в полный рост встал вопрос защиты. Мнемоник получал информацию в состоянии глубинного транса и в зашифрованном виде, и обычно сам не знал, что именно он везет - список гостей и меню предстоящей вечеринки или план захвата Вселенной. Извлечь информацию мог только специалист, знавший коды расшифровки. В случае несанкционированного доступа срабатывала система защиты, поставленная вместе с загрузкой информации. Как правило, подчиняясь заложенной программе, мнемоник совершал мгновенное самоубийство, или полностью выжигались нейронные сети коры головного мозга, но в любом случае это означало гибель. Это давало относительно надежную защиту информации, если, конечно, абстрагироваться от возможности ее потери.

В отличие от Галлахера и Ли, Лоуренс изучал этот вопрос среди многих других, и он был единственным, кто понял, что присутствие на "Линкольне" армейского мнемоника из разведки может в разы осложнить всю операцию. В задумчивости он свел руки шатром, соединив кончики пальцев, что сделало его похожим на иезуита, а потом задал новый вопрос:

- Означает ли это, что мнемоник имеет приоритет и перед нами тоже?

Тодгард и бровью не повел и стойко выдержал его пристальный взгляд:

- Да. Видите, я честен с вами.

- Что будет, если мы откажемся?

- Думаю, что ничего, но, как ты понимаешь, я не могу ничего гарантировать.

- Хорошо, - непонятно ответил Лоуренс и снова погрузился в молчание.

Быстро стемнело, что означало наступление комендантского часа в мегаполисе, но сейчас это никого не волновало. Вместе с сумерками пришла и ночная прохлада. По предложению радушного хозяина все четверо перешли в гостиную, где Галлахер коснулся вопроса, касавшегося непосредственно его самого:

- А корабль?

- Будет. Если вы согласитесь, корабль будет.

Ли философски заметил:

- Должно быть, разведчики очень сильно хотят узнать, что там произошло.

Полковник промолчал, но и так было ясно, что - сильно хотят. Галлахер, усердно уделявший внимание не только беседе, но и вину, но, тем не менее, не пьяневший, с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку и задал следующий животрепещущий вопрос:

- А наш гонорар?

Тодгард назвал цифру - столько они обычно брали за обычный рейд - и добавил:

- Каждому. Плюс премия за спасение корабля и экипажа.

Все трое переглянулись, и Ли спросил:

- Мы можем подумать?

- Вы должны дать ответ сегодня. Я сейчас пойду в библиотеку, а вы можете здесь посовещаться.

Они остались одни. Галлахер снова заглянул на дно пустой бутылки и озвучил их общую мысль:

- Не нравится мне все это.

Ли упрямо повторил:

- Я полечу в любом случае.

Лоуренс по-прежнему сидел молча, сведя вместе руки и скрестив ноги.

- А на гонорар сходим в бордель с невесомостью, - добавил Галлахер и мечтательно закатил глаза. Он был оптимистом, и на его губах снова была улыбка.

- Точно, у тебя только одно на уме.

- Эй, Ло, хватит думать, лучше скажи, сколько нам причитается "за спасение корабля и экипажа"?

Лоуренс вздрогнул, вынутый из потока своих мыслей. Тем не менее, он сразу назвал сумму, и прозвучавшая цифра заставила Галлахера уже серьезно обратиться к Ли:

- Знаешь, я, пожалуй, составлю тебе компанию в этой увеселительной прогулке.

Лоуренс по очереди посмотрел на них обоих. Он готов был отказаться, но в последний момент карма повернула в другую сторону. Он подавил в себе страх и дурные предчувствия и принудил себя улыбнуться.

- ОК, прилетели-увидели-победили.

- Дайте мне цель...

Галлахер сложил руки пистолетом и прицелился в глаз Лоуренса. Тот оттолкнул его руку, и Галлахер чуть не свалился с кресла.

Пока они резвились, Ли прошел в библиотеку. Тодгард смотрел толстый старинный фолиант, но его взгляд был устремлен в никуда, и полковнику понадобилось некоторое усилие, чтобы сосредоточиться на вошедшем.

Сдает старик, внезапно подумал Ли, и эта мысль вызвала у него тревожную смесь жалости и острой сыновней любви. Все же сдает и теряет форму.

- Что вы решили?

- Мы согласны, отец.

- Я рад, что не ошибся в вас. Спасибо, сынок.

- Когда отлет?

- Чем быстрее, тем лучше. Время уже не ждет.

С кораблем все устроилось легко. Через цепь подставных лиц Лоуренс приобрел по цене металлолома списанный военный корабль "Ричард Плантагенет". Док, в котором Галлахер держал свой корабль до этого злосчастного последнего рейда, был все еще за ним, хотя корабль и пришлось продать. "Ричарда" перегнали со стоянки, и вся троица занялась тестированием оборудования. То есть основную часть работы делал, конечно, Галлахер, а Ли и Лоуренс выполняли роль мальчиков на побегушках. Такое положение дел доставляло Галлахеру немало удовольствия, и он гонял своих "лошадок" и в хвост, и в гриву. Ни тот, ни другой ни разу не видели живых лошадей, но понимали, что им приходится туго.

К немалому удивлению Галлахера внутри "Ричард" оказался куда новее, чем снаружи. Он был оснащен по последнему писку новейших технологий, а все системы великолепно работали. Внимательно изучив внешнюю обшивку, Галлахер обнаружил мощную сегментарную броню, которую искусственно состарили и придали ей вид полусгнившей развалины. Пораскинув на эту тему мозгами, Галлахер решил ничего не менять.

Так же быстро, словно по мановению волшебной палочки, решился и вопрос со снаряжением.

"Ричард Плантагенет" относился к среднему классу армейских кораблей. Он не был десантным и не предназначался для транспортировки большого количества людей, и Галлахер заранее представлял себе ту тесноту, которая неизбежно возникнет, когда они возьмут на борт экипаж "Линкольна". С другой стороны некоторая сумма денег, выплаченная авансом, привела Галлахера в благодушное настроение и заставляла мириться с предстоящими неудобствами. Через две недели, когда корабль был полностью готов, Галлахер перегнал его на стартовую позицию.

За девять часов до старта он был разбужен звонком. Не открывая глаз, Галлахер дотянулся до будильника и нажал отбой, но душераздирающий звонок от этого не умолк. Со стоном разочарования Галлахер перевернулся на другой бок, раздвинул веки на пару миллиметров и посмотрел на телефон, но и не он оказался источником раздражения. Стон перешел в ругательство. По личному времени Галлахера сейчас была глубокая ночь. Несмотря на это, пришлось ему сползать с кровати и топать к двери. Он включил обратную связь и поинтересовался:

- Кого нелегкая принесла?

Монитор глазка приказал долго жить несколько дней назад, и последнее, что он видел в своей электронной жизни, была физиономия Лоуренса. С тех пор это вносило в домашнюю жизнь Галлахера элемент неожиданности в том смысле, что он никогда не знал точно, кто к нему пожаловал. На этот раз динамик произнес голосом миссис Шульц:

- Я бы не советовала вам разговаривать со мной таким тоном, мистер Галлахер.

- Одну минуту, миссис Шульц.

Чертыхаясь вполголоса, Галлахер метнулся в комнату, натянул джинсы прямо на голое тело и вернулся к двери. Щелкнул замок.

- Добрый день, Джин. Не очень-то вежливо заставлять даму ждать. И, прошу вас, Джин, называйте меня Белла.

С этими словами миссис Белла Шульц величественно вплыла внутрь своей квартиры, которую Галлахер арендовал последние два года.

На вид она приближалась к сорока, правда, не ясно, с какой стороны, но Галлахер точно знал, что на самом деле она лет на двадцать старше. Единственное, с чем не смогла справиться пластическая хирургия, были размеры миссис Шульц. Сегодня утром ее вес пересек отметку в триста фунтов, и миссис Шульц склонна была винить в это те шесть пирожных, что она съела ночью.

- Здравствуйте, миссис... Белла.

Галлахер посторонился, пропуская ее в комнату. Он надеялся, что сумеет избежать ее визита до отлета, а деньги за следующие три месяца перешлет по почте. Но миссис Шульц хорошо изучила своего жильца и знала, в какое время его точно можно застать. Самой лучшей тактикой было прикинуться пай-мальчиком и перетерпеть ее присутствие.

Миссис Шульц с трудом втиснулась в кресло, которое почти вдвое расширилось под ее объемами, и окинула комнату изучающим взглядом. Глаз зацепился за раскинутую постель, а потом перекочевал на ее полуголого обладателя. Глаза масляно заблестели, а вампирски-алые губы плотоядно растянулись, обнажив белейшие коронки.

- Я вас разбудила, а, Джин?

- Да, мэм.

- Надеюсь, нигде там не прячется аппетитная красоточка? Вы такой шалунишка, Джин.

Миссис Шульц рассмеялась, сотрясаясь всем телом. Галлахер проявил несвойственную его натуре молчаливость и не ответил. Он терпеливо дожидался, когда толстуха перейдет к цели своего визита. Как у квартирной хозяйки у Беллы Шульц было одно очень ценное свойство - она никогда не вмешивалась в его личную жизнь и появлялась раз в месяц, предпочитая наличные всем остальным видам расчетов. С другой стороны был свойство, немало отравлявшее Галлахеру существование: несмотря на возраст и размеры, миссис Шульц сохранила неугасимый темперамент и с самого начала воспылала к своему жильцу нежной страстью. Вот и сейчас вид неубранной постели, должно быть, возбудил ее трепетное воображение. Раздевая Галлахера взглядом, она закончила свою мысль:

- А то вдруг мы решим заняться чем-нибудь занимательным, а нам помешают?

Галлахер, уже привыкший к ее фривольным намекам, стоически перенес и это. Видя, что он не реагирует, миссис Шульц вздохнула и перешла к делу:

- Догадываетесь, зачем я пришла, мистер Галлахер? - ее тон сразу стал официальным.

- Да, мэм.

- И вы готовы расстаться с некоторой толикой ваших богатств?

- Да, мэм.

Он достал заранее отложенную пачку денег и вручил хозяйке. Она, не торопясь, пересчитала купюры и заметила:

- Вы должны быть мне благодарны за то, что я ни разу не поднимала вам плату. Я не делала этого, потому что очень... ОЧЕНЬ хорошо отношусь к вам.

- Я благодарен вам, мэм.

- И тем не менее, я предпочла бы получить вашу благодарность в ДРУГОЙ форме. Подумайте об этом, мистер Галлахер, а то как бы мне не захотелось поднять вам плату.

- Хорошо, я подумаю.

Миссис Шульц с трудом вытащила свое грузное тело из кресла и перед уходом заглянула в ванную на кухню. Наконец, дверь закрылась за ней, и Галлахер вздохнул с облегчением. Ему показалось, что стало легче дышать.

Сначала он долго и с наслаждением мылся, потом пил кофе. Всю ночь он действительно прокувыркался с одной горячей штучкой, которая ушла только на рассвете, едва закончился комендантский час. К отлету все было готово, и даже личные вещи погружены в каюту на "Ричарде". Галлахер почти не спал, всего каких-то два или три часа, но знал, что ложиться снова уже не имеет смысла. Нервы были возбуждены предстоящим отлетом. Скорее всего, его срубит сразу после старта, но не сейчас.

За семь часов до старта Ли закончил все свои дела, как если бы точно знал, что уже никогда не вернется. Он аккуратно проделывал это перед каждым рейдом, потому что знал, что таким образом можно попытаться обмануть Смерть. Всего лишь попытаться и надеяться, что ОНА усмехнется, взирая на потуги смертных, и отойдет ненадолго в сторону. Хотя Ли не боялся Смерти. Он очень четко осознавал неизбежность ЕЕ прихода и то, что на самом деле ПОТОМ ничего не кончается. Человеческая жизнь - это всего лишь круги на воде от жемчужины, которую Будда в задумчивости уронил в озеро бытия.

Вернувшись домой, Ли тщательно вымылся и, не вытираясь и не одеваясь, прошел в комнату. Его квартира, как и квартира Галлахера, была уже подготовлена к консервации: все вымыто и вычищено, вещи разложены по местам, нет ни крошки пищи. Перед отлетом Ли, как правило, постился, очищая не только тело, но и энергетику.

Он расстелил на полу специальную циновку, вокруг которой расставил горящие свечи и курящиеся благовония. Одним тягучим движением Ли опустился на циновку, закрыл глаза и предался медитации.

Как всегда, он начал с дыхания, контролируя вдохи и выдохи. Его тренированное тело способно было сохранять неподвижность часами и прекрасно знало, что ему делать. Очень скоро Ли убедился, что нет необходимости расслаивать сознание и выделять часть для контроля физиологии. Он собрал пласты в единое целое и начал погружение внутрь самого себя.

Это было похоже на лабиринт. Ли бродил по длинным извилистым коридорам и иногда натыкался на двери. Некоторые из них открывались, а некоторые - нет. За одними он обнаруживал людей из своего прошлого и настоящего и даже целые события, и каждый раз в них открывалось нечто новое, что доставляло Ли ни с чем не сравнимое удовольствие. Каждая такая комната вызывала ряд новых образов. Например, комната Джина Галлахера была пронзительно-голубой, как небо после дождя или как его глаза, но это был не лед, а пламя, бушующее и способное с ревом смести все на своем пути. Напротив, комната с именем "Хэнк Лоуренс" была спокойным, темно-зеленым омутом, но этот омут был настолько глубок, что, казалось, обрывался прямо в Бездну. И еще здесь всегда была тишина. Было еще одно пламя - за дверями с надписью "Полковник Уильям Тодгард". Этот огонь был темно-оранжевым с переходом в алое и тихо потрескивал в камине, даря тепло и покой, но Ли лучше других знал, что любое пламя способно вырваться на свободу и сжечь все вокруг дотла.

Были и другие комнаты, и другие люди, но интереснее всего неизменно оказывались те, в которых Ли обнаруживал себя самого. Тот парень, которым он был когда-то, бездомный полукровка, дикий зверек, готовый до смерти стоять за свою никчемную жизнь, все еще был здесь, хотя Ли был уверен, что похоронил его давным-давно. В одной из внутренних комнат сущности Ли он в полном одиночестве продолжал свою борьбу. И был еще один Ли, пребывающий в тяжелом бреду наркотического кайфа. Ли-солдат, намертво замкнувший в себе любые чувства. Ли-мастер в додзе, нагонявший ужас на несчастного Горвика. Он был многолик, но на самом деле это все был он, только он один.

Имя мне - легион.

Но, погрузившись в медитацию перед отлетом, он не стал заходить ни в одну из комнат. На этот раз его внутренний взгляд устремился не вниз - в прошлое, а вверх - в будущее. Этот путь был намного сложнее. Ткань прошлого всегда оставалась неизменной, и он легко проходил по тропам, протоптанным ранее. Будущее виделось Ли в виде постоянно изменяющегося энергетического сгустка. Каждое мгновение вносило перемены, и это делало количество временных вероятностей бесконечным. Линии возможного развития событий множились на его глазах, некоторые из них исчезали в совершенно других слоях реальности, но на их месте тут же появлялись другие. Иногда Ли удавалось разглядеть ключевые события, присутствующие во всех вероятностях, и именно ради них он сейчас с трудом пробирался вперед.

Внешне Ли так и оставался неподвижен, только тело покрылось мелкими прозрачными бусинами холодного пота, а гениталии сжались и уменьшились в размерах. Но некому было видеть это.

Наконец, после долгих блужданий по лабиринту подсознания Ли поднялся в темноту да-хэй - вечный мрак, где обитает сущность всего мира. Он окончательно перестал чувствовать свое тело, и теперь ему казалось, что он летит во тьме. Блестящие серебристые линии времени скользили мимо него, и Ли жадно вглядывался в них, страстно надеясь, что после возвращения в нормальное состояние сможет их вспомнить.

Он увидел юношу, нагого и прекрасного, как Бог. Он стоял у высокого тонкого шеста, а в его глазах плескалась любовь ко всему миру.

Он увидел, как в космосе встретились две громады кораблей, но в одном была жизнь, а другой был почти разорван пополам и плыл в космосе безмолвным мемориалом своему погибшему экипажу.

Он увидел, как молодой солдат прикрыл своего брата по оружию и тут же осел на землю. Лицо заливала кровь, но руки продолжали крепко держать винтовку.

Он увидел, как двое занимаются любовью в тесной каюте корабля, но если один из них был человеком, то второй уже давно превратился в бесплотный призрак.

Он увидел бескрайнее поле, покрытое фиолетовыми цветами, и посреди него коленопреклоненную женщину в белом траурном одеянии.

Он увидел пять фигур, образовавших круг и принявших неравный бой. Страшные чудовища окружили их и теснили, и не было такой силы, которая могла бы спасти этих пятерых.

Он увидел длинное сигарообразное тело корабля, несущееся к неведомой цели, но точно знал, что там его ждет гибель.

Ему открылось будущее, но полет оборвался.

Дрожа всем телом, Ли открыл глаза. Благовония давно догорели, а свечи погасли. Он посмотрел на хронометр и отметил, что на этот раз находился в ИЗМЕНЕННОМ состоянии сознания дольше обычного. И на этот раз он четко помнил все свои видения. Они пронеслись перед его внутренним взором. В груди мертвенным холодом разлилась черная тоска. Сердце запнулось, отозвавшись болью, и дальше пошло с перебоями. Ли задрожал еще сильнее, чувствуя, как отказывают руки и ноги. В миндалевидных глазах закипело расплавленное стекло, и капли уже потекли по лицу. Ли застонал, собирая волю в кулак.

Наконец, ему удалось справиться с собой. Ли привел себя в порядок и занялся окончательной консервацией квартиры. Подошло время ехать к Галлахеру.

За пять часов до старта Ора Лоуренс остановилась перед комнатой сына. Ей вдруг стало страшно, что сейчас она войдет, а его там не будет. Все останется, как было, все на своих местах. Вот только Хэнка - не будет. Все последние дни, что они готовились к этому рейду, миссис Лоуренс не находила себе места от беспокойства и дурных предчувствий. Конечно, она волновалась перед каждым его отлетом, но никогда еще это не проявлялось с такой подавляющей силой. Она корила себя за это излишнее беспокойство, но ничего не могла с собой поделать. И самым важным было не показать это Хэнку - вот что отнимало последние силы.

Сейчас ей понадобилась целая минута, чтобы усмирить разбушевавшиеся чувства и нацепить на лицо свою обычную уверенную улыбку. Глубоко вздохнув, она постучала.

Хэнк был занят нетипичным для себя делом - он рассматривал альбом со старыми голоснимками. Когда вошла Ора, на развернутых страницах стояла она сама - уменьшенная голографическая копия в струящемся золотом платье, с развевающимися волосами. Хэнк смотрел на нее, не отрываясь. Миссис Лоуренс хватило одного взгляда, чтобы понять, что голография сделана три года назад на Стэт-Лауре. Хэнк как раз только что вышел в отставку, и они поехали отдыхать всей семьей.

Не поднимая глаз, он тихо сказал:

- Это моя самая любимая голография.

Ора ответила так же тихо:

- Моя тоже.

- Я возьму ее с собой, и тогда получится, что ты тоже летишь со мной.

В этот момент миссис Лоуренс как никогда была готова к тому, чтобы попросить его остаться. Она знала, что хватит одного намека, чтобы Хэнк остался дома, но она была достаточно умна и понимала так же, что не имеет права ставить его перед выбором: она или его долг перед друзьями. Миссис Лоуренс всегда принимала Ли и Галлахера, как родных, и у нее не было и тени сомнения, что может быть как-то иначе.

Ора ничего не ответила на слова сына, а озвучила цель своего прихода:

- Твой отец только что вернулся и хочет тебя видеть. Иди, он в кабинете.

Мистер Лоуренс был суровым сдержанным человеком. Он здорово ладил с Ли, и их общение чаще всего носило характер совместного молчания. Болтун и повеса Галлахер его немного побаивался и предпочитал общество его красавицы-жены. Мистер Лоуренс уже пересек пятидесятилетний рубеж, но даже не помышлял о походе к геронтологу. Он находился в прекрасной физической и интеллектуальной форме и цепко держал бразды правления в семейной корпорации, которой управлял.

Если к матери Хэнк испытывал глубокую любовь и привязанность, то к отцу питал почтение и уважение. И очень ценил то, что отец всегда освобождался, чтобы быть рядом с сыном в важные моменты его жизни. Входя в кабинет, Хэнк не боялся ничего.

- Отец, ты меня звал?

Мистер Лоуренс тот час прекратил свое занятие и все внимание перенес на сына. Он сделал жест рукой, приглашая того располагаться.

- Мы с твоей мамой надеялись, что после вашей последней неудачи ты вернешься в университет, а потом займешься наукой, - мистер Лоуренс имел обыкновение называть вещи своими именами, - Но ты решил иначе, и я уважаю твой выбор. Для нас ты еще мальчик, но ты уже мужчина. Иди смело, мой сын, и помни, что ты всегда можешь вернуться домой. Помни лицо своего отца.

- Я запомню, отец. Я запомню. Береги маму, пока я не вернусь. Она у нас самая лучшая, правда?

- Правда. Ты... возвращайся поскорей домой, сынок. Мы будем тебя ждать.

- Я буду стремиться.

Их диалог был немногословен, но за эти минуты отец и сын сказали друг другу все самое важное.

Вернувшись в свою комнату, Хэнк сложил последние - самые личные - вещи, которые собирался взять с собой в этот рейс. Голографию матери он вынул из альбома и положил в нагрудный карман рубашки - слева, поближе к сердцу. Подошло время ехать к Галлахеру, а оттуда всем вместе к месту старта "Ричарда". На пороге комнаты Хэнк обернулся. Его взгляд в последний раз скользнул по знакомым с детства предметам, и сердце кольнуло непрошенной тревогой. Как будто этот раз действительно был ПОСЛЕДНИМ, и память стремилась вобрать, впечатать в себя малейшие детали реальности, которую теряла. Усилием воли Хэнк отогнал от себя эти невеселые мысли и недрогнувшей рукой задвинул за собой створку двери.

Родители ждали его в холле. Сидели рядом на диване, и узкая лапка Оры покоилась в широких ладонях ее мужа. Миссис Лоуренс не плакала. Пока еще. Ее светлые волосы были собраны на затылке в большой узел, и он заставил ее гордо вскинуть голову и выпрямить спину.

Увидев сына, мистер и миссис Лоуренс поднялись ему навстречу.

- Мама, отец... - отбросив сумку, Хэнк припал перед ними на колени, - Благословите меня.

Ора положила руку на его склоненную голову.

- Иди смело, сынок, иди вперед. Пусть Иезис осветит твой путь и поможет тебе вернуться домой.

Хэнк прижался губами к руке матери, полной грудью вдохнул запах лаванды, запах родного дома. Потом поднялся и обнялся с отцом.

- Мы любим тебя, Хэнк. Чтобы не случилось, помни, что у тебя всегда есть дом, где тебя ждут. Будь осторожен на своем пути.

- Я тоже люблю вас. Я вернусь - обещаю.

Он ушел. И только тогда Ора позволила себе заплакать, уткнувшись в плечо мужа. А он гладил ее по волосам, но не мог найти слов утешения.

Полковник Тодгард пришел проститься со своими подопечными уже перед самым стартом. Они уже разложили по каютам все вещи, успели в последний раз протестировать все системы и теперь терпеливо дожидались в рубке управления времени отлета. Шлюзы были задраены. Длинная цепочка крохотных зеленых огоньков, протянувшаяся на консоли над их головами, красноречиво говорила, что все в порядке, и корабль готов к взлету.

Ожила внешняя связь, но вместо уведомления о начала подготовки к старту бодрый голос космодромного связиста сказал:

- Эй, ребята, к вам тут пришли.

Рейнджеры переглянулись. Ли ответил:

- Мы уже в герметике.

Это означало, что "Ричард" уже был герметично закупорен. Ли посмотрел на индикатор, отсчитывающий время до старта в обратном порядке. Они никак не успеют открыться и потом снова закрыться. Видимо, связист тоже это сообразил.

- Я знаю, но этот полковник умеет быть настойчивым. Можете поговорить, но только быстро.

На любом другом космодроме такой номер ни за что бы не прошел. Конечно, "Ричарду" открыли бы небо вовремя, но после возвращения его владельца, то есть Лоуренса, ждал бы огромный штраф, а связист лишился бы работы и получил волчий билет. Но космодром был частным, а значит, была и лазейка, которой воспользовался Тодгард.

Строго говоря, его не должно было здесь быть. Весь инструктаж был давно закончен, а накануне они попрощались. И все же полковник Тодгард решил рискнуть и лично проводить "Ричарда" и его экипаж.

- Борт "Ричард Плантагенет", как слышите меня?

Ответил Ли:

- Слышим тебя отлично, отец.

- Давайте... Ни пылинки на трассе. Я буду молиться за вас.

- Спасибо, отец.

Вклинился третий голос:

- Борт "Ричард Плантагенет", кончайте трепаться. Ваш выход.

Кажется, полковник хотел сказать что-то еще, но от этого намерения в эфире остался только вздох. Ли мысленно сосчитал от пяти до одного и приказал:

- Приготовиться к старту.

- Да, сэр, - ответили сразу несколько голосов снаружи.

- Силовое поле.

- Активировано.

Они стартовали с открытого грунта, и вокруг корабля выросло радужное силовое поле, которое защитило бы космодром и другие корабли в случае, если что-то пошло не так. Как только поле активировалось, Галлахер начал разогрев планетарных двигателей, которые должны были извлечь корабль из зоны земного притяжения и вывести в открытый космос.

- К взлету готов, всем покинуть зону.

Со времени открытия силовых полей последнее предупреждение потеряло актуальность. За пределами поля ни температура, ни звук, ни давление ничем не могли повредить случайному свидетелю. А для оставшегося внутри спасения не было, потому что не существовало возможности преодолеть силовой барьер, если только его прозрачность не настроена специально. Но космонавты, как известно, народ суеверный, и поэтому продолжали использовать устаревшую формулу. Так, на всякий случай. Мало ли что.

- Борт "Ричард Плантагенет", старт разрешаю.

- До старта осталось 60 секунд. 59... 58... 57...

В чреве корабля Галлахер пробормотал что-то насчет чей-то матери. Лоуренс оторвал кнопку от рукава куртки. Ли до крови прокусил губу. Они слишком хорошо понимали, что на этот раз рейд может статься очень опасным.

- От винта.

Галлахер плотоядно ухмыльнулся и нажал заветную кнопку. Мощные двигатели взвыли на все голоса, а из дюз начало вырываться светящееся пламя. Хорошо слаженные механизмы легко вознесли корабль в голубое небо. Увеличившаяся сила тяжести вдавила человеческие тела в а-кресла, заставив кишки прилипнуть к позвоночнику. На небольшом матовом экранчике, расположенном перед глазами Галлахера, ноль сменился единицей, затем двойкой. Цифры менялись все быстрее и быстрее, пока не слились в сплошную ленту.

- Минута, полет нормальный, - доложил он.

"Ричард Плантагенет" все быстрее набирал высоту, выходя в открытое пространство, улетая к звездам.

На космодроме, на безопасном расстоянии два техника наблюдали за взлетом. Когда "Ричард" показался выше защитного поля, один из них сказал другому:

- Надеюсь, эта консервная банка не развалится по дороге.

На что получил исчерпывающий ответ:

- Угу.

Человеку не дано было крыльев. Он был рожден ползать по лицу планеты, как паразит, но не летать. Вот почему человечество так стремилось вверх, все выше... и выше... и выше...

Столовая корабля не была предназначена для одного человека. Помещение с длинным пластиковым столом, залитое белым светом люминофорных ламп, могло вместить в себя человек двадцать - полный экипаж плюс стажеров или пассажиров, если таковые случатся. Ли, приткнувшийся на самом краешке в гордом одиночестве, сосредоточенно ел. Под холодным светом он чувствовал себя неуютно, поэтому старался как можно скорее дожевать свой рис и разбудить уже Галлахера.

Они несли вахты по очереди, по восемь часов каждая. Это давало возможность не только для того, чтобы выспаться, но и оставляло личное время. Сейчас как раз заканчивалась вахта Ли, а Галлахер должен был его сменить.

К счастью, "Линкольн" сообщил точные координаты той планеты, на которую сел, и это дало возможность рассчитать курс с точностью до девятого знака после запятой. Галлахер заложил курс в навигационные приборы, и присутствие человека требовалось только на случай форс-мажора.

Когда-то, в не самые лучшие времена Айку Ли доводилось ночевать на улице. Теперь он летел черт знает куда и черт знает зачем, но отчего-то не чувствовал себя в большей безопасности чем тогда, когда спал в кустах, стрелял в каждую тень и имел столько шансов погибнуть в эту ночь, сколько и выжить. Кстати, насчет кустов. Мысль совершила стремительный полет по цепочке ассоциаций и уперлась в суровую действительность. Пора бы Галлахеру вытряхиваться из своего гнездышка и приступать к работе.

Ли бросил в рот последнюю порцию риса. Потом вымыл палочки для еды и убрал их в специальный мешочек. Несмотря на то, что каждый фунт личного груза пришлось отстаивать с боем, все они взяли с собой нечто подобное, без чего вполне можно было обойтись, но глубоко символичное.

Уже на подходе Ли услышал заливистую трель таймера Галлахера, но открывшаяся картина была далека от ожидаемой. Впрочем, он не удивился. Половину крохотной - три на три шага - каюты занимала спальная полка, а на ней, неловко свернувшись и с носом зарывшись в одеяло и подушку, безмятежно спал Галлахер. Он явно и слышать не хотел о том, чтобы подниматься.

Ли боком втиснулся в каюту и остановил захлебывающийся таймер. Галлахер не пошевелился. Ли хищно улыбнулся, резко сдернул с него одеяло и заорал:

- Рота, подъем! Вставай, Галлахер! Подъем!

Галлахер продолжал спать невинным сном младенца, но Ли был из тех, кто никогда не сдается. Ему и минуты не потребовалось на обдумывание следующего шага. Он скрылся в душевой, но тут же вернулся обратно и плюнул в спящего широким веером ледяных брызг. Галлахер заворочался и пробормотал:

- Кто-нибудь, выключите воду.

Но сон уже покидал его, отходил, крадясь на мягких лапах. Галлахер перевернулся на спину и сладко потянулся, до хруста в костях выгибая сильное тело. Небесно-голубые глаза в пушистых черных ресницах распахнулись, а потом Галлахер томно протянул:

- О-о-о... Ли-и-и...

Ли осклабился в ответ. Самым лучшим вариантом общения он считал молчание, но сейчас неожиданно сказал:

- Давай, Галлахер, вытряхивай свою задницу с постели. Отечество тебя призывает.

- Люблю я нашу работу, - доверительно сообщил ему Галлахер и добавил, - Но как вахта, так хоть все бросай. А так - люблю.

Через четверть часа они совершили в рубке управления ритуал по передаче вахты, и Ли почувствовал себя свободным человеком. Наконец-то.

В своей каюте он переоделся в короткое тренировочное кимоно и просторные брюки. Тело скучало без тренировок в додзе, без поединков и схваток, без боевой медитации. К счастью, "Ричард Плантагенет" был рассчитан на длительные перелеты, а это значило, что в числе прочих было и помещение под спортзал. Пусть маленький, пусть необорудованный, но все же... Экипаж, вынужденный иногда по несколько месяцев буквально сидеть на одном месте, должен все равно быть в хорошей форме. И Галлахер, и Лоуренс совершали сюда периодические набеги. Ли тренировался ежедневно.

Он проделал разминку и перешел к ката - бою с тенью. Медленные плавные движения постепенно ускорялись, сливались одно с другим. Тело перемещалось по ограниченному пространству и казалось, что искусственная гравитация локально отключена, и Ли парит между полом, стенами и потолком, используя любую поверхность.

Он не уловил того момента, когда сознание перестало воспринимать реальность, и на смену ей снова пришли видения. Ли все еще продолжал двигаться с бешеной скоростью, но теперь ЕГО ТЕЛО и ОН САМ были отдельно друг от друга.

Время - это химера. Единственное, что у нас есть - это краткое мгновение между было и будет, невыносимое сейчас. Мы живем - сейчас. Мы любим - сейчас. Мы умираем - сейчас. Прошлое - это наш вымысел, а будущее - несбывшиеся желания. Любой, кто способен понять это, способен презреть время.

Ли знал, что время - это всего лишь нити основы, на которых ткацкий станок бытия ткет полотно реальности. И что только от мастера зависит, какой узор обретет ткань будущего: будут ли там цвести сады, или воцарится чернота Бездны, или все зальет белым светом Смерти. Будущее бесконечно вариативно, а значит, обстоятельства всегда могут измениться. И лишь некоторые из них будут всегда, во всех нитях реальности.

Карма.

Двигаясь внутри летящего корабля, Айк Ли увидел, что из них пятерых...

...ПЯТЕРЫХ?!!...

...в живых останется кто-то один.

Не отдавая себе отчета, он закричал, но в холодной бесконечности космоса его так никто и не услышал.

К своим двадцати пяти годам Джин Галлахер твердо усвоил одно: красота - это его самая большая сила и самое большое проклятие одновременно. С первого же взгляда люди начинали относиться к нему вполне определенно: его либо любили, либо ненавидели. Не было ни одного человека, который относился бы к нему НИКАК. В десять лет он находил это прекрасным. В пятнадцать считал само собой разумеющимся. В двадцать - вполне заслуженным. Сейчас все это было крайне утомительно.

Была обычная вахта, как были десятки до нее и будет десятки после. Они прошли уже больше половины пути, за которую с ними так ничего и не случилось. "Ричард" ровно стучал основными двигателями, и к этому стуку уже настолько привыкли, что перестали его замечать. Словом, все как всегда. Время приближалось к полуночи, и вахта Галлахера подходила к завершению. Он предвкушал, как передаст вахту Лоуренсу и завалится спать. Сегодня Ли не пришлось стаскивать его с постели. Галлахер пробудился задолго до начала своей вахты, что с ним случалось крайне редко, и сейчас отчаянно зевал. Все- таки самая утомительная работа - это безделье.

Черт побери! Это еще что?!

Галлахер вдруг понял, что в рубке уже несколько секунд завывает сирена общей тревоги. Что с ним? Заснул с открытыми глазами? Грезил? Или?...

На терминале обозначился метеорит размером с небольшую планетку, который стремительно летел прямо в лоб "Ричарду". Этакий божественный щелчок.

- Черт! Мать твою...

Галлахер закончил фразу совсем уж витиевато и нецензурно и лихорадочно защелкал тумблерами. Будь это обычный мелкий камешек, умный "Ричард" отбросил бы его своей защитой или на мгновение отклонился от курса и сразу вернулся обратно. На это мгновение пилот почувствовал бы легкую дурноту и больше ничего. Но это был не маленький камешек. Галлахер включил экстренное торможение. К горлу подступила тошнота, и перед глазами поплыла черная пелена, но скоро все вернулось в норму. Метеорит, отброшенный защитой, на терминале слегка уменьшился, хотя и не стал от этого безопаснее.

В рубке появились остальные. Для Ли субъективно была глубокая ночь. Он был разбужен сигналом тревоги и оттого, еще сонный, одет в одни брюки, без рубашки и босиком. Лоуренс как раз собирался сменить Галлахера и выглядел много лучше. Они быстро расселись по своим местам.

- Что у нас тут? - поинтересовался Лоуренс.

- Метеорит.

Ли вызвал на терминал данные, то же самое сделал Лоуренс. Галлахер на всякий случай начал готовиться к маневрированию - в любой момент спасение могло перейти на кончики его пальцев.

- Как оно? - через несколько секунд спросил Ли.

Лоуренс ответил:

- Попробовать можно.

В открытом космосе Лоуренс исполнял в числе прочих и обязанности артиллериста. Их короткий диалог с Ли был обсуждением возможности не маневрировать мимо, а расстрелять метеорит из пушки. По молчаливому уговору Лоуренс и Галлахер признавали капитаном Ли, а значит, его приказ был последним словом.

Ли сделал глубокий вдох и сказал:

- Давай, долбани эту кучу хлама.

- Да, сэр.

Лоуренс немного поиграл с клавиатурой, обрабатывая данные и посылая компьютеру команды. На спине "Ричарда" открылся шлюз, и из него высунулось длинное тело пушки. Ощерившийся черный провал начал обшаривать безбрежное пространство космоса, отыскивая свою жертву.

Нашел.

Лоуренс ощутил это радарами своей души, и на его губах зазмеилась улыбка. Нехорошая такая улыбка. Не предвещающая ничего хорошего. А тут и неудачливый камень угодил как раз в перекрестье прицела, как муха в самый центр паутины. Лоуренс издал совершенно нехарактерный для себя ехидный смешок и утопил кнопку гашетки на пульте управления.

Ствол пушки содрогнулся и выплюнул кусок бело-оранжевого пламени. Разбрызгивая искры и протуберанцы во все стороны, пламя вытянулось в стрелу и, преодолев расстояние от корабля до цели за считанные секунды, ударило в метеорит. Груда камней, спаянная льдом, вздрогнула и разлетелась в разные стороны. Медленно и красиво, как будто была спецэффектом в старом космическом боевике. Метеорит нашел свою Смерть за немыслимое количество миллиардов миль от того места, где начал свой путь. Часть мелких осколков попала в "Ричарда", но не смогла преодолеть защитный экран. Компенсатор нивелировал отдачу, и корабль даже не сбился с курса.

Лоуренс считал показания компьютера и доложил:

- Готов. Повреждений нет. Все системы в норме.

- Готов к ускорению, - доложил Галлахер.

- Отлично, - Ли никак не поучаствовал в прошедшем развлечении и удовлетворился чувством сопричастности, - Переходим в обычный режим.

- Да, сэр.

Все они говорили коротко и действовали слаженно, как будто снова находились в боевой обстановке. Навыки, полученные за несколько лет в армии, настолько прочно засели в их сознании, что превратились уже в рефлексы. Лоуренс, в обычной ГРАЖДАНСКОЙ жизни все делавший размерено и неторопливо, преображался и в разы ускорялся, когда это было надо. Галлахер напрочь забывал о волнениях плоти и становился серьезным. Один Ли никогда не менялся.

Галлахер убрал защиту, отнимавшую слишком много драгоценной энергии, и перешел в режим ускорения. Дополнительная сила тяжести впечатала их в кресла, но это продолжалось недолго. Автоматика выровняла гравитационное поле, и сила тяжести снова стала обычной. Когда "Ричард" наберет необходимую скорость, дополнительное поле автоматически отключится, но люди внутри корабля вряд ли это заметят.

Все было позади. Лоуренс собрался остаться в рубке до начала своей вахты - оставалось не больше получаса. Ли спокойно мог идти досыпать, но вместо этого он придвинул к себе консоль, задумался на секунду, а потом исполнил на клавиатуре какой-то сложный пассаж.

"Ричарда" больше не было. Стены рубки, кроме центральной панели, превратились в проекции окружающего корабль пространства. Иллюзия была настолько велика, что людям показалось, будто они плывут в открытом космосе, на этот раз не защищенные скафандрами или стенами корабля.

Просто - в космосе.

В темноте слабо поблескивали зеленые и голубые огоньки приборов. Хвала Иезис, ни одного красного или желтого! А за кораблем мерцали звезды. Маленькие холодные глаза, смотрящие из далеких миров. Словно какой-то неведомой тоской, подернутые дымкой искажений. Мириады безмолвных огней, следящих за жалкими попытками человечества проникнуть в их тайны. Глаза тех, кто навсегда ушел в глубины космоса, их свечи, еще светящие оставшимся, но уже мертвые.

Тоже - навсегда.

Трое людей вдруг почувствовали себя совсем беспомощными, словно и не было корабля, словно ледяной вакуум уже сковывал их сердца. Забирал себе их души. Галлахер прошептал дрогнувшим голосом:

- Ли, не надо.

- Иногда мне кажется, - словно не слыша его, проговорил тот, - Что вся наша Вселенная не настолько бесконечно, как нам кажется. Что есть бесконечность? Петля. Все возвращается, как на ленте Мебиуса. Но где эти пределы? Где? И только один... один, как в плохом боевике. Один... Кто?...

Галлахер и Лоуренс, завороженные его тихим монотонным голосом, ощутили, как вечность смыкается в них. Звезды становятся все ближе и ближе... совсем рядом - можно дотронуться рукой... сознание расширяется, как Вселенная, на изнанку которой они заглянули... растворяется... умирает...

- Не-е-ет!!!

От этого нечеловеческого вопля Ли вздрогнул и зажег освещение. Галлахер, весь мокрый от холодного пота, сидел, вцепившись в подлокотники своего кресла побелевшими пальцами. Его трясло и было здорово слышно, как стучат его зубы. Обеспокоенный, Лоуренс вскочил и подошел к нему. Узкая ладонь накрыла дрожащие пальцы.

- Джин, что случилось? Что с тобой?

- Не знаю. Голова... кружится.

Он поднял на друга глаза. В их бездонной голубизне штормовыми волнами плескался ужас. В груди развернулась ледяная страшная пустота. Что там говорил Ли? Один, как в плохом боевике? Но...

Почему - один?

- Успокойся, все в порядке.

Лоуренс повернулся к Ли, которому тоже стало не по себе. Впервые видения будущего были столь ясны и однозначны.

- Не знаю, - он пожал плечами, но за безразличием скрывался страх, - Я не знаю.

Ли замолчал. Лоуренс закатил глаза. Галлахер никогда не страдал агорафобией. Он вообще не страдал никакими фобиями, всегда неунывающий Джин Галлахер, и этот внезапный приступ помстился дурным знамением.

Лоуренс сверился со своим таймером - вахта Галлахера уже почти подошла к концу. Ли, вырванный тревогой из сна, выглядел уставшим. Галлахер был бледен и оттого выглядел ничуть не лучше. Лоуренс вернулся в свое кресло и сказал:

- Идите отдыхать. Лоуренс вахту принял.

Возражать никто не стал.

Галлахер едва дополз до своей каюты. Он с трудом уговорил себя принять душ, но, когда смыл липкий холодный пот, почувствовал себя немного лучше. Он лег на полку и погасил свет, но тут же ледяное дыхание космоса снова объяло его и заставило инстинктивно свернуться в позу зародыша. Галлахер никогда не боялся темноты, даже не задумывался, что ее можно бояться, но вот... Ужас вернулся. Галлахер поспешно включил светильник на максимум. Лежал и смотрел в ничто перед собой.

Оставшись один, Лоуренс пересел в кресло вахтенного офицера. Он еще раз проверил состояние "Ричарда" и убедился, что из схватки с метеоритом они вышли без потерь. Сделав соответствующую запись в бортовом журнале, Лоуренс переключил компьютер в режим игры. Он любил компьютеры и вообще всю электронику. С ними было легче, чем с людьми. Общаясь с кибермозгом, он забывал обо всем, уходил в неведомый для подавляющего большинства мир компьютерных грез. Но на корабле этот парень умирал и оставался солдат, вахтенный офицер, помнящий свой долг превыше себя самого. "Ричард Плантагенет" мог спокойно идти по своему курсу.

В жизни Хэнка Лоуренса было все только самое хорошее. Он был долгожданным ребенком, единственным и любимым, но в рамках разумного, благодаря мудрости Оры. Его не баловали, как это часто бывает с подобными детьми, но и не было ни одного мгновения, когда Хэнк думал, что он не любим или не нужен своим родителям. У него всегда была крыша над головой и пища, как физическая, так и духовная - на развитие и обучение своего отпрыска мистер и миссис Лоуренс не жалели ни времени, ни денег. Хэнк унаследовал тонкую аристократическую красоту матери и несокрушимое здоровье отца и никогда не знал тяжелых изнуряющих болезней.

Он пошел в одну из лучших школ Америки и обнаружилось, что интеллект мальчика ничуть не уступает его физическим данным. Как ни странно, природная застенчивость и доброта не сделали его изгоем среди сверстников. Его любили и охотно принимали в любую компанию. Вот только с девочками вышло далеко не сразу. Перед глазами Хэнка стоял образ матери, которую он боготворил. Если бы среди них нашлась вторая Ора Лоуренс...

К великому изумлению всех присутствующих в его жизни, после окончания школы гордость и надежда Хэнк Лоуренс не пошел в университет, где его уже дожидались с распростертыми объятиями. Вместо этого он пошел на вербовочный пункт и записался в армию. Друзья впали в транс. Родители впали в панику. С Орой случилась истерика, но любимый сын так об этом никогда и не узнал. Он считал, что должен послужить своей стране прежде, чем выжмет из нее все, что она сможет ему дать.

Мистер и миссис Лоуренс утешили себя тем, что весь этот бред не затянется дольше, чем на год. Что Хэнк удовлетворит свое гипертрофированное чувство долга и вернется домой. Из их класса пятеро парней и три девушки ушли на службу. Семеро из них уже нашли свою Смерть в разных концах Галактики. Хэнк остался последним. Он отдал армии пять лет.

Последняя жизнь была погублена в черной дыре виртуального космоса. Галлахер все смеялся и говорил, что управление игрушечным кораблем не имеет ничего общего с настоящим. Лоуренс и сам это знал, но все равно любил игрушечный космос и его игрушечные корабли, и... его игрушечную Смерть.

Вот оно!

Он никогда не проигрывал, зная эту игру вдоль и поперек, но сегодня какая-то мысль настойчиво теребила его мозг и мешала сосредоточиться. Лоуренс оттолкнул клавиатуру. Повинуясь импульсу, посланному ему разумом, он проделал все те же действия, что и Ли. Корабль исчез.

Это были звезды. Они смотрела на него немигающими глазами давно ушедших. Заглядывали в самую душу. Откуда-то неуловимо потянуло лавандой.

Лоуренс видел в них свою жизнь: прошлое, настоящее, будущее. Но будущее обрывалось в разверстую Бездну. Как будто Атропос уже нацелила свои ножницы на нить. Что увидел Галлахер? Лоуренс теперь точно знал - он уже никогда не вернется.

Не вернется домой.

Новое происшествие снова пришлось на вахту Лоуренса. Две трети пути были уже позади, и все они втайне надеялись, что встреча с метеоритом останется первым и последним их приключением в открытом космосе. Все они уже давно вышли из того щенячьего возраста, когда хочется романтики с продолжением. Гораздо более ценились теперь тихие спокойные вахты, когда все работает исправно, корабль движется по своему курсу и не надо напрягаться и решать какие-то экстраординарные ситуации, но... Надежды, как известно, юношей питают.

Сирена, предупреждающая об опасности, взывал так неожиданно, что Лоуренс подскочил и едва не свалился с кресла. В отличие от Галлахера он не стал высказывать сигналу все, что он о нем думает, а сосредоточился на показаниях компьютера, не дожидаясь, пока подойдут остальные. Иногда все могут решить доли секунды.

Прямо по курсу чувствительные локаторы "Ричарда" - его глаза и уши - обнаружили некое тело. В отличие от метеорита тело было неподвижным или же перемещалось с настолько малой скоростью, что ее можно было не брать в расчет. До тела было еще несколько часов, но все же Лоуренс выдвинул минимальный защитный экран и начал малое торможение. С каждым этапом сканирования очертания на мониторе становились все яснее. Одновременно шел анализ, и Лоуренс сразу же просматривал ряды поступающей информации. Это было что-то нетипичное для открытого космоса и все же очень знакомое. Постепенно у него зародилось страшное подозрение. Слишком правильные очертания. Слишком знакомый состав поверхности. Но эфир молчал, а предмет не делал ничего, чтобы убраться с их курса. И все же это было не просто тело, это был...

- Корабль!

Лоуренс обернулся вместе с креслом. За его спиной стоял Галлахер, скрестив на груди руки и неотрывно глядя на монитор. То, что Лоуренс только подозревал, теперь прозвучало, как будто приговор. Как будто десять секунд назад чужой неподвижный корабль мог стать чем-то иным.

- Ты выходил на связь? - спросил Галлахер.

- Только что собирался.

Лоуренс надел головной телефон и вышел в эфир. Антенна на спине "Ричарда" начала вращаться, отыскивая сигналы. Точно так же связист другого корабля должен был вызывать их, чтобы скорректировать случайно совпавшие курсы. Но Лоуренс не услышал ничего, кроме обычного статистического фона. Космос был пуст.

- Я - частный корабль "Ричард Плантагенет", порт приписки Земля. Я - частный корабль "Ричард Плантагенет", порт приписки Земля. Кто вы? Кто вы? Прием.

Чужой корабль молчал. В эфир снова полетел зов Лоуренса.

- Я - частный корабль "Ричард Плантагенет", порт приписки Земля. Кто вы? Вам нужна помощь? Прием.

Ответом была тишина. Лоуренс переключил частоту и начал все сначала. Все корабли переговаривались на одной частоте, если это было необходимо, но нельзя было исключать, что передатчик другого корабля вышел из строя, и они надеются, что связист "Ричарда" проверит весь диапазон. Но слишком неподвижен был этот корабль, дрейфующий в темных глубинах. И ждать еще не меньше двух часов, когда они приблизятся достаточно, чтобы получить новые результаты.

Галлахер сел в кресло пилота и начал делать вычисления. Уже стало точно ясно, что это корабль, и было два варианта: либо изменить курс и обогнуть его по длинной пологой дуге, либо затормозить до полной остановки и оказать помощь попавшему в беду собрату. Галлахер хотел подготовить оба набора данных, чтобы потом осталось только заложить их в компьютер.

Бесшумной тенью скользнул на свое место пробудившийся Ли и впился взглядом в длинные строки анализа.

Лоуренс, уставший от вахты, охрипший от постоянного повторения своих позывных, снял наушники и сжал виски нервными пальцами. Он решил позволить себе несколько минут отдыха.

Ли заметил:

- Если эта груда металлолома не уберется с нашего курса, то просто взорвется на нашем поле.

- Похоже, у них нет защиты, - ответил Лоуренс, - Я звал их по всему диапазону, но они молчат.

- Если они в беде, то почему не повесили маяк?

Вопрос прозвучал риторически. Каждый корабль, в том числе и "Ричард", был оснащен маяками, подававшими сигнал бедствия попеременно на всех частотах во всех направлениях. Прослушивая эфир, Лоуренс непременно должен был наткнуться на такой маяк, но этого не произошло. И на вопрос Ли не было ответа, пока они не подойдут ближе.

Несмотря на то, что человечество выдвинулось уже достаточно далеко за пределы своей системы, колонизировались те планеты, что были пригодны для жизни, шло активное изучение достигнутых пределов и поиск новых, несмотря на изобретение и развитие энергетических защитных полей, звездные корабли продолжали гибнуть. Некоторые, как "Линкольн" успевали позвать на помощь, но большинство исчезали бесследно. Легенда о "Летучем голландце" вышла в космос.

Возможно, где-то там, в его холодных глубинах, исчезнувшие корабли все еще продолжали свой путь. Еще были живы их экипажи, но для всего остального человечества они были мертвы. Шанс обрести спасение был ничтожно мал.

Все исчезнувшие корабли заносились в специальный реестр, который был в каждом бортовом компьютере. Но "Ричард" был еще достаточно далеко, чтобы попытаться провести идентификацию.

В томительном ожидании тянулись эти два часа. Галлахер закончил расчеты и теперь их проверял Ли, чтобы исключить возможную ошибку. Галлахер полулежал в а-кресле, прикрыв глаза рукой. После своей собственной вахты он проспал не больше четырех часов, а сил для предстоящего маневра требовалось много.

Лоуренс сдал вахту, но не ушел, а продолжал прослушивать эфир и время от времени называл себя. Уже было ясно, что перед ними дрейфует погибший корабль, но они могли уйти, только убедившись, что не смогут ему помочь. Таков был древний закон, перенесенный из моря в небо.

Наконец, Лоуренс запустил программу идентификации и составил запрос. Словно ощутив его действия, встрепенулся и выпрямился в своем кресле Галлахер. На боковом мониторе побежали изображения кораблей, их названия и другие данные. Приборы "Ричарда" сканировали неизвестный корабль и искали сходные признаки. На его корпусе должна была быть электронная подпись, невидимая человеческому глазу, но легко читаемая компьютером. Подпись содержала название корабля, его статус и порт приписки.

Реестр Пропавших (которые имели куда больше шансов быть Погибшими) обновлялся перед отлетом "Ричарда" и был ничтожно малый шанс, что чужого корабля в нем не было, если он пропал в то время, пока "Ричард" был в пути. Трое мужчин с нетерпением ожидали результатов идентификации. Придется тормозить и производить разведку, но для выработки плана обследования нужны были данные.

В какой-то степени им повезло. Компьютер "Ричарда" сумел прочитать электронную подпись и вывел результат.

Ли, сменивший Лоуренса на вахте, начал читать. Галлахер снова откинулся на кресле и закрыл глаза. В следующие несколько часов ему предстоит тяжелая работа, и хотелось набраться побольше сил. Лоуренс открыл портативную аптечку и нашел себе активатор - препарат, подстегивающий нервную систему. Оранжевый шарик взорвался под языком ярким апельсиновым вкусом, и усталость отступила. Галлахер покосился на него, приоткрыв один глаз, но решил, что пока может обойтись.

- Торговый корабль "Белые гуси", порт приписки Стэт-Лаура. Совершал рейс на Землю. Вышел со Стэт-Лауры шестьдесят дней назад. Тридцать семь дней назад связь прервалась.

Ли сделал паузу, прикидывая курс торговца. Галлахер тут же буркнул, не меняя позы:

- Мы как раз в этом районе. Давай дальше.

- Экипаж - семь человек и киборг. Владелец - горнодобывающая компания "Санси". Груз - кварцевые образования.

- Как раз перед нашим отлетом замолчали, - снова вставил Галлахер, и тут же без перехода спросил, - Эй, Лоуренс, а что такое кварцевые образования? Что-то ценное?

- Не особенно. Кварц это оксид кремния, и является одним из самых распространенных минералов. Кварцевые образования имеют очень много разных форм. Скорее всего, "Белые гуси" вез необработанную россыпь. А "Санси" это...

- Я знаю. Это такой большой алмаз. Древний и жутко ценный. Нам не светит.

- Точно! Зато светит премия от компании. По крайней мере, за корабль.

- Если будете трепаться дальше, то ничего не светит, - вклинился Ли, - Мы должны забрать бортовой журнал и повесить свой маяк. Давайте, за работу.

Он был прав. Им предстояло затормозиться, захватить торговца и пристыковать его к себе. Потом кто-то поднимется на борт "Белых гусей", разведает обстановку и заберет документы. На последнем этапе на торговца навесят маяк с предупреждением и данными "Ричарда" и оставят его дрейфовать в космосе. Во время следующего сеанса связи на Землю сообщат координаты погибшего корабля, и кто-то - возможно, сам "Ричард" по дороге домой - подберет его и отбуксирует в Солнечную систему. Или данные передадут на Стэт-Лауру в компанию "Санси", и тогда они сами заберут свой корабль. В общем, на ближайшие десять-двенадцать часов работы хватит.

Галлахер вышел из своего полутранса. Пока что управление было автоматическим, но ему следовало быть начеку, чтобы в нужный момент отключить автопилот и перейти к ручному пилотированию. Вся тяжесть маневрирования ложилась на него.

Ли находился на вахте и до ее окончания не имел права покидать корабль, потому что в это время нес полную ответственность за успешное следование корабля по курсу. Он отмечал события в бортовом журнале со скрупулезностью записного педанта. В будущем эти записи и все те документы, которые они возьмут на борту "Белых гусей", послужат доказательством того, что именно они нашли пропавшего торговца. Таким образом, Лоуренс оказался единственным, кто мог провести разведку.

Посовещавшись немного, они решили попробовать обойтись без стыковки, потому что в случае с мертвым кораблем это представляло некоторую сложность. Как и на любом военном корабле, на "Ричарде" был шаттл, способный перемещаться не только в планетарных условиях, но и в безвоздушном пространстве открытого космоса. Разведка и спасение были как раз его основными функциями. Безопасность людей прежде всего.

В отсеке отстрела Лоуренс оживил шаттл и принялся тестировать системы. Цепь зеленых огоньков, говоривших, что все в норме, радовала глаз. Закончив здесь, Лоуренс доложил:

- В работе. Пошел одеваться.

В другом отсеке он влез в скафандр, проверил вооружение и взял треккер - прибор для обнаружения живых существ. Потом вернулся к шаттлу и доложил о готовности к отстрелу. Ответил Галлахер:

- У тебя есть четыре часа, чтобы все осмотреть и притащить. Через четыре часа начинаю разгон.

- Да, сэр.

Женский голос из динамика начал отсчитывать:

- Внимание! До отстрела осталось 60 секунд. Всем немедленно покинуть отсек. До отстрела осталось 60 секунд. 59... 58... 57...

Тяжелое мощное тело "Ричарда" содрогнулось. Створки шлюза разошлись в разные стороны. Шаттл, взвыв всеми двигателями сразу, рванул с места. За пределами корабля включились факелы, что сделало его полет управляемым.

Ли на мониторе наблюдал, как маленький шаттл, похожий на скорлупку, приблизился к огромному чужаку и прилепился к его мостику. Совсем уж крошечную фигурку Лоуренса нельзя было и разглядеть, но из динамика раздался его бодрый голос:

- Совершил посадку. Выхожу на борт.

Ли щелкнул тумблером и включил личный монитор Лоуренса. Теперь оставшиеся на "Ричарде" могли видеть все то, что видел разведчик, посредством специальной цифровой камеры, вмонтированной в шлем скафандра. Внизу монитора бежал тройственный график, показывающий температуру, пульс и кровяное давление разведчика.

- Будь осторожнее, - передал Ли, - И удачи тебе.

- Спасибо.

Лоуренс ступил на борт погибшего корабля. После невесомости космоса искусственное гравитационное поле торговца должно было притянуть его вниз, но этого не произошло. Лоуренс миновал переходный шлюз и включил магниты на ботинках скафандра. Теперь он снова превратился в двуногое прямоходящее, и это сильно облегчило ему жизнь. Заработали анализаторы и меньше, чем через минуту, выдали результат. Воздух был вполне пригоден для дыхания. Радиационный фон в норме. Корабль - ярко освещен. И еще - не подавал признаков жизни. Лоуренс настроил треккер и двинулся внутрь.

"Белые гуси" был типовым кораблем, не подвергавшимся перестройке, и Лоуренс отлично представлял себе его планировку. Пораскинув (внутри шлема) мозгами, он решил сначала осмотреть рубку управления, а дальше - будет видно.

Все было, как обычно. Не было никаких видимых повреждений или следов борьбы и того, что экипаж покидал свой корабль в спешке. Впрочем, следов экипажа не было тоже. Треккер в руке разведчика молчал - не было и признака людей.

- Пока ничего и никого. Иду в рубку управления.

Кажущаяся безопасность начала давить на нервы. Очень хотелось снять тяжелый шлем и дышать нормально. Казалось, что нет ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться, но Лоуренс помнил, что это корабль из Реестра Пропавших, и это знание до боли обостряло ориентировочный рефлекс. Однако, Лоуренс был достаточно опытным разведчиком, чтобы не поддаваться ситуации.

В рубке управления было - никого. Как и ожидалось. Ни одного тревожного индикатора. Лоуренс сел за терминал и начал проверять данные. За время своего дрейфа торговец несколько отклонился от курса, но в целом двигался в сторону солнечной системы, куда и собирался. Тридцать семь дней назад прошел последний сеанс связи со Стэт-Лаурой. Тридцать пять дней назад была сделана последняя запись в бортовом журнале. Тогда же были остановлены все двигатели, хотя количество оставшегося горючего соответствовало расчетному. Лоуренс передавал свои наблюдения на "Ричард" и в конце добавил:

- Такое чувство, что люди просто внезапно исчезли. Как на "Марии Целест".

- Забирай журнал, вешай маяк и возвращайся.

- Я хочу посмотреть каюты команды. Может быть, там что-нибудь найду.

- Хорошо, давай.

Лоуренс вынул диск бортового журнала и спрятал в карман на скафандре. Напоследок он обернулся и обвел рубку последним взглядом. Ледяное дыхание обреченности снова коснулось его разума. Люди с "Белых гусей" тоже надеялись, что полет пройдет нормально, и они вернуться домой. И где они - эти люди вместе с их надеждами?

Осмотр жилых кают ничего не дал, кроме того, что в экипаже было пятеро мужчин и две женщины. И плюс киборг. У него даже была своя каюта, хотя кибернетические организмы не нуждаются ни в отдыхе, ни в человеческой пище. Здесь было все то же - ничего не тронуто, и ни малейшего признака людей. Здесь Лоуренсу сделалось до ужаса страшно. Должно быть, именно это чувство испытывали древние моряки, когда в океане находили такие вот покинутые корабли. Морские законы, некоторые названия и имена пришли в космос, но вряд ли кто-то мог предположить, что в небо поднимутся и "Летучие Голландцы". Лоуренс поймал себя на том, что одними губами произносит слова литании против страха.

Он хотел взять что-нибудь из личных вещей сгинувшего экипажа, чтобы сразу же после возвращения "Ричарда" переслать родным, но корабль производил впечатление заколдованного. Лоуренс отчего-то вдруг побоялся, что злое колдовство перейдет к ним.

В наушниках раздался голос Галлахера:

- Мы пролетаем мимо, помаши нам ручкой.

Лоуренс истерически хохотнул. Незатейливая шутка здорово подняла ему настроение. Быстрый взгляд на хронометр подсказал, что половина отведенного ему времени уже истекла. Было ясно, что по какой-то неведомой причине люди покинули торговец... Потянулась нить ассоциаций и породила новую мысль.

- Я хочу осмотреть отсек отстрела. Может быть, там что-нибудь прояснится.

Ли кивнул, как будто Лоуренс мог его видеть. Он додумался до того же самого и как раз собирался дать команду. Если шаттла нет, то становится ясно, куда и как делись люди, а в причинах пусть разбирается "Санси". А вот если...

- Давай, но лучше поторопись.

- Понял.

Лоуренсу действительно удалось поспать несколько часов. За это время "Ричард" ушел на разгон и готовился к прыжку в пространство Шакти - часть пути они проделали за гранью ведомого, и их курс напоминал пунктир. Приходилось иногда выныривать в привычное пространство Эйнштейна, чтобы избежать необратимых последствий для людей. В рубке управления Галлахер делал все необходимые расчеты.

В медицинском отсеке на столе лежало тело киборга. Действие парализатора уже заканчивалось, и он приходил в себя. Несмотря на то, что Лоуренс отключил его энергетические центры, тело содрогалось в попытках восстановить контроль. Лоуренс взял его живую руку и ощутил, как холодные пальцы тисками сжали его ладонь. Живой карий глаз обратился к лицу Лоуренса, и в нем было страдание.

Вошел Галлахер.

- Что с ним?

- Паралич отходит. У него остались живые нервы, и сейчас к ним возвращается способность к синаптической связи. Очень немногие способны сразу придти в себя после паралича, а мой парализатор был на максимуме.

- Он буйный?

- Нет, я отключил его энергоцентры.

Галлахер обратил невидящий взгляд в показания на приборах, по которым Лоуренс отслеживал состояние киборга. Он был серым от усталости и напряжения, но не хотел идти отдыхать, пока ситуация с "Белыми гусями" хотя бы немного не прояснится. А единственный, кто мог рассказать это, похоже, отключился совсем. Это дало вялым мыслям Галлахера новое направление.

- Долго он еще... будет в отключке?

- И часа не пройдет, как очнется.

Новая пауза и новый вопрос:

- Слушай, Хэнк, а что там было? На торговце?

То, что Галлахер назвал своего друга по имени, а не по фамилии, как это повелось у них еще со службы, выдало его волнение. Лоуренс передернул плечами.

- Ничего.

- Совсем?

- Совсем ничего. Только он, - Лоуренс кивнул на бесчувственное тело и продолжил, - Как будто люди только что были, а потом вышли, и я просто их не нашел. Но на самом деле там никого не было.

- Ты раньше когда-нибудь видел такое?

- Нет, - Лоуренс отрицательно покачал головой, но тут же поспешил добавить, - В космосе - нет. На Земле несколько раз находили покинутые корабли, кажется, пару раз даже самолеты, но в космосе...

Галлахер тихо возразил:

- Может быть, находили. Просто мы об этом не знаем.

- Может быть.

Киборг начал следующий этап воскрешения. Рецептор засветился желтым, а в отсеке запахло озоном - знак того, что пытается восстановиться механическая часть. Левая половина тела дернулась, но тут же снова бессильно рухнула на стол. Рецептор погас, а живой глаз широко распахнулся. Взгляд испуганно метнулся по чужим лицам.

Лоуренс склонил голову и спросил на интерспиче, искусственном языке, скорее суржике, принятом для межпланетных коммуникаций:

- Ты меня слышишь?

Киборг мигнул.

- Сейчас я восстановлю работу речевых центров, и ты сможешь говорить. Понимаешь меня?

Киборг мигнул снова. Лоуренс проделал необходимые коммуникации, и они смогли разобрать слова, произнесенные тихим шепотом:

- Кто вы?

- Частный корабль "Ричард Плантагенет". Меня зовут Лоуренс, а это - Галлахер. А кто ты?

- Кибернетический организм ? Е-721009064, торговый корабль "Белые гуси", порт приписки Стэт-Лаура.

Галлахер тоже решил высказаться. Он спросил:

- А имя у тебя есть?

Киборг думал долго, целых десять секунд. Потом Галлахер увидел, как напряглось его лицо, словно он хотел сказать что-то или, наоборот, сдержать слова. Лоуренс и Галлахер переглянулись.

- Они называли меня Шерман.

- Отлично, - согласился Лоуренс, - Пусть будет Шерман.

Лоуренс был принципиально против обычая, дававшего право называть киборга любым именем, не всегда благозвучным или хотя бы цензурным, только потому, что киборг относится к корабельному имуществу, а не к экипажу. Галлахер поддержал его энергичными кивками.

- Шерман - отличное имя, тебе очень идет.

Шерман обратил блуждающий взор на Лоуренса, видя в нем защиту, и пожаловался:

- Я не могу двигаться, - он попытался поднять стальную руку, но безуспешно.

- Так и должно быть, я отключил твои энергоцентры.

- Я понимаю.

- Ты говоришь на системном английском, Шерман?

- Да.

- Тем лучше. Значит, неточностей не возникнет.

Лоуренс перешел на родной язык и вызвал Ли, который хотел присутствовать при допросе. Он поморщил свой аристократический нос. Лоуренс предпочитал думать о предстоящей процедуре не как о допросе, а как о беседе. Ли появился сразу, как только Галлахер сменил его на вахте.

Начался допрос. Вопросы и ответы сразу фиксировались на отдельный диск, чтобы потом можно было скопировать протокол в бортовой журнал, а диск приложить к материалам с "Белых гусей". Ли придерживался нейтрального тона, задавал вопросы коротко и ничего не комментировал. Лоуренс на протяжении всего разговора воздерживался от дополнений, выполняя роль Беспристрастного Свидетеля. Краем глаза он следил за мониторами, и было в их показаниях что-то, что ему совершенно не нравилось.

В целом история, рассказанная Шерманом, совпадала с данными из Реестра Пропавших и теми данными, которые передал Лоуренс с борта торговца. Корабль "Белые гуси" принадлежал компании "Санси" со Стэт-Лауры. Шестьдесят стандартных суток назад они отправились на Землю с грузом кварцевых образований. Полет протекал нормально, часть пути они преодолели в подпространстве. Связисты регулярно выходили на связь, и тридцать семь суток назад провели очередной сеанс. Все шло, как обычно, пока тридцать пять суток назад экипаж попросту не исчез. Шерман в это время как раз возвращался из двигательного отсека в рубку управления. Только что он получил указания от капитана, но, когда вошел в рубку, капитана в ней не было.

И вообще никого не было.

И было кое-что еще, на что Шерман сначала не обратил внимание. Двигатели, которые он только что проверил и оставил в идеальном состоянии, безмолвствовали. В рубке стояла звенящая тишина, казавшаяся неестественной. Еще не понимая, что происходит, Шерман попытался связаться... ну, хоть с кем-нибудь, но безуспешно. Через несколько часов он убедился, что корабль пуст. Весь экипаж исчез, а у Шермана не было никакого объяснения, как и почему это произошло. Попытки запустить двигатели, как и попытки внешней связи успешно провалились. "Белые гуси" лег в дрейф - он продолжал двигаться в сторону Солнечной системы, но его полет постепенно замедлялся.

К счастью, Шерман относился к тем киборгам, которые являлись автономными системами. К счастью, корабль не лишился энергии полностью. К счастью, таинственная сила, которая унесла людей, не затронула его логические цепи, другими словами, он не сошел с ума. Шерман продолжил полет, время от времени делая попытки запустить двигатели или выйти на связь, но это, похоже, было безнадежным делом. К счастью, на торговца наткнулся "Ричард Плантагенет".

Шерман закончил свой рассказ. Люди потрясенно молчали. В задумчивости Лоуренс начал выбивать на столе замысловатый ритмический рисунок, и его пальцы двигались все быстрее и быстрее.

Изучая искусственный интеллект, он ознакомился и с основными концепциями создания кибернетических организмов. Первые пробы относились еще ко второй половине двадцатого века, когда люди научились заменять поврежденные органы механическими протезами. Параллельно с этим разрабатывался проект по созданию андроидов - человекообразных роботов. В какой-то момент эти два параллельных направления сблизились, а потом и слились. В "Киборг Электроникс".

Люди, далекие от этих разработок, ничего не узнали о слиянии. Они спокойно продолжили впадать в кому и калечиться в катастрофах. До развития межзвездных перелетов и последующей ассимиляции в Галактику Земля задыхалась от перенаселенности. И мертвых при этом было больше, чем живых. Снова широко распространился обычай кремации, но всегда были еще и "овощи", то есть люди с погибшим мозгом, но уцелевшим телом. Еще не мертвые, но уже и не живые. И были еще погибшие от Формы Е - страшной болезни, поражающей мозг. И психически неполноценные - с неразвившейся или распавшейся психикой. И еще многие другие...

Создание первых киборгов вызвало сильнейший общественный резонанс. В полный рост стал вопрос: кем они являются - людьми или машинами? Наличие человеческого тела, пусть и частично замененного на тонкую электронику и механику, говорило в пользу первого. Но искусственный мозг и отсутствие личности явно указывало на второе. Киборги первой серии, выпущенные под литерой "А", были способны только на элементарные действия и прямые команды. Со временем спектр деятельности расширялся, а логические цепи становились все более сложными. Ни один из них по-прежнему не был способен на эмоции, а блок принятия решений был ограничен правилами подчинения, но некоторые киборги серии "D" были пугающе похожи на людей.

Больше всех была возмущена Святая Церковь Человека Креста. Создателей киборгов обвинили в некромантии, ереси и предали отлучению. Публично, но заочно. Церковь и ее последователи придерживались мнения, что люди, превращенные в киборгов, насильно лишены возможности на Спасение и Возвращение в Эдем. При этом Церковь предпочитала не знать, что некоторые люди еще ПРИ ЖИЗНИ продавали "Киборг Электроникс" право на использование своего тела после Смерти.

Дом Иезис тактично промолчал.

Киборги не были людьми. Память о прекрасной жизни, способность к эмоциям, а значит, и сожаление о подобном существовании, и желание что-либо изменить, полностью уничтожались. Несмотря на некоторое подобие присутствия личности, ни один киборг до сих пор не прошел тест Тьюринга. Хотя последняя серия - "D"...

Стоп!

Лоуренс оборвал свою мысль и сосредоточился на промелькнувшем несовпадении. Его серые холодные глаза впились в лицо неподвижного киборга, присутствующего здесь и сейчас.

- Шерман, назови свой серийный номер.

- Е - 721009064.

- Насколько я знаю, последние несколько лет киборги имели обозначение серии "D".

- Да, это так. "Е" - новая экспериментальная серия. Моих... - на мгновение он запнулся, но все же сумел подобрать нужное понятие, - Моих собратьев пока меньше сотни. Нас направили на различные работы, чтобы протестировать.

Подозрение, зародившееся у Лоуренса, оформилось в четкую мысль, но это было бы слишком невероятно. Стараясь проявить как можно меньше интереса - хотя это было совсем необязательно - он спросил:

- Что нового есть в серии "Е"?

Шерман закатил глаза, прогоняя вопрос по своим логическим цепям. Лоуренс готов был поклясться, что слышит, как работают его платы.

- Извините, но эта информация закрыта.

Ответ, в общем-то, был предсказуем. Пока новая модификация находится в стадии тестов, разработчики вряд ли обнародуют внесенные изменения, чтобы не сужать себе поле доработок. Вот когда о выходе новой серии будет объявлено официально, с демонстрацией, презентацией и прочей шумихой, тогда и... Но Лоуренс не хотел ждать, когда это произойдет, а хотел получить ответ на свой невысказанный вопрос. Поэтому он попробовал с другой стороны.

- Ты проходил тест Тьюринга, Шерман?

- Да.

- И каков был результат?

- Отрицательный.

Это вогнало Лоуренса в новый приступ глубокой задумчивости. Формально ответ был получен: киборг не преодолел тест Тьюринга, следовательно, не являлся искусственным интеллектом, что и было интересом Лоуренса. С другой стороны, ответ, данный Шерманом, мог быть заложен его создателями. Как раз на случай, если попадется кто-нибудь слишком умный или слишком любопытный типа Лоуренса. Как не крути, а все равно получается, что он ничего не узнал. Обидно.

- Что со мной будет?

Вопрос Шермана заставил его вернуться к действительности, хотя и был адресован скорее Ли.

- Я хочу сразу предупредить тебя, Шерман: у каждого из нас есть личное оружие. Если ты сделаешь что-нибудь, что покажется нам угрожающим, тебя разнесут так, что собирать будет нечего. Понимаешь?

- Да, сэр. Считаю своим долгом успокоить вас и сообщить, что мое поведение ограничено специальными блоками. Я НЕ МОГУ причинить вред людям.

- Хорошо. Но ты все равно запомни, что я сказал.

- Я запомню, сэр.

Люди переглянулись. Оба они подумали об одном и том же. Контуры поведения киборгов действительно были строго ограничены с тем, чтобы ни один из них не мог намеренно повредить окружающим людям. Но ходило немало легенд о спятивших киборгах - маньяках, в одночасье преодолевших барьеры и начавших убивать все живое. Ни Лоуренс, ни Ли сами с таким не сталкивались, но считали, что здесь лучше быть настороже.

Шерман переводил взгляд с одного лица на другое и ждал ответа на свой вопрос. Ли запомнил его.

- Думаю, что ты полетишь с нами, а потом мы вернемся на Землю. А там видно будет. Мы не можем прервать наш рейд, чтобы доставить тебя на Землю сейчас, так что придется тебе прогуляться с нами, - Ли усмехнулся и жестко закончил, - Другого выбора у тебя все равно нет.

- Да, сэр.

- Можешь дать ему энергию, - это было уже к Лоуренсу.

Шерман приподнял левую руку, а потом тяжело спрыгнул со стола, громыхнув ботинками и плотно став на ноги.

- Меня зовут Ли, остальных ты знаешь. Добро пожаловать в команду, Шерман. Надеюсь, мы сработаемся.

- Я буду стараться, сэр.

- Ты можешь называть меня просто по имени.

В рубке управления Галлахер уже был готов к прыжку в пространство Шакти. Появление Шермана он встретил так, как будто они всю жизнь летали с киборгом. Они расселись по а-креслам и почти сразу же прыгнули. Холодные заносчивые лики звезд на мониторах слегка позеленели, как будто их схватил приступ морской болезни.

В вечной темноте космоса корабль - маленькое обжитое уютное обиталище мысли - взорвался потоками ослепительного, дразнящего воображение света и, искривляя пространство и время, рванул навстречу своей судьбе.

Они вынырнули в нормальное пространство в точно намеченной точке - на самом краю планетного ожерелья звезды, не имевшей названия, а в каталоге обозначенной длинным неудобоваримым кодом. Звезда спектрального класса G0 имела пять планет, и оставалось только тихо порадоваться, что "Линкольн" успел точно указать, где их искать.

Сразу же после прыжка "Ричард" начал тормозить, и в центральной в поясе планете подошел уже на планетарных двигателях, малой скоростью. Еще в пути люди разработали несколько вариантов всех дальнейших действий по поиску и спасению "Линкольна" и его экипажа, но начинать акцию можно было только после тщательного изучения обстановки. Работали все.

Сутки "Ричард" вращался вокруг планеты, которую с легкой руки Галлахера в шутку стали называть Розой. Каждый новый виток смещался на несколько градусов, шесть раз меняли направление, и все это время "Ричард" звал в надежде, что "Линкольн" услышит и даст о себе знать.

Безрезультатно.

Параллельно с орбитальным поиском велось изучение планеты. Собранные данные внушали надежду на то, что люди с "Линкольна" смогли выжить, даже если потеряли корабль. Атмосфера планеты состояла из азота, кислорода, углекислого газа, водорода и других газов в незначительных процентах, что в принципе позволяло обойтись без скафандров. Сила тяжести составляла девяносто пять процентов земной, а продолжительность суток - двадцать пять с небольшим стандартных часов. Температура в экваториальном поясе была выше, чем на Земле, но переход на ночной образ жизни решал эту проблему. Благодаря тому, что атмосфера была богата основными элементами, Лоуренс сразу же предположил наличие развитых форм жизни. Предположение о том, что эти формы могут оказаться РАЗУМНЫМИ, так и не прозвучало, но витало в воздухе и наложило на работу оттенок некоторой нервозности.

"Ричард" заканчивал последний виток, и уже было ясно, что придется садиться и вести поиск по поверхности. Галлахер делал расчеты, по собранным данным выбирая место для посадки. Лоуренс продолжал изучение. На отдельный экран он вывел модель планеты, и постепенно она заполнялась деталями, прорисовывая облик и характер Розы. Ли нес очередную вахту, одновременно с этим делая записи в бортовой журнал. И даже Шерману нашлась работа - он следил за двигателями в нижних отсеках.

- Поиск завершен, результат нулевой. Программа готова?

- Да, готов к посадке.

- Тогда садимся.

Галлахер начал снижение. Автоматически включился сигнальный ревун, громким воем оповещая о маневрах корабля. Для посадки Галлахер выбрал равнину в умеренных широтах на дневной стороне, и сейчас вместе со снижением "Ричард" тормозил до полной остановки.

Изучая характер планеты, Лоуренс не обнаружил специфических для высокоразвитой цивилизации признаков. Не было искусственных дорог, раскинувшихся по всем направлениям. Не было городов или даже просто крупных поселений - они неизменно дали бы о себе знать россыпями огней. Стратосфера была пуста и безжизненна: не было ни летательных аппаратов, ни зондов, ни радиосигналов. Картины, проносившиеся на мониторе, были однообразны: буйные зелено-голубые леса, похожие на папоротники. Похоже, Роза находилась в самом начале жизни, и тогда не удивительно было отсутствие разума.

Что-то рыбообразное, возвышающееся в степи, промелькнуло и исчезло за границами монитора, что-то явно чуждое этому миру. Изображение успело смениться другим, но его отпечаток все еще оставался на сетчатке глаз Лоуренса достаточно времени, чтобы сигнал дошел до мозга и получил расшифровку.

- Ли!

От его крика Ли вздрогнул и резко повернулся вместе с а-креслом. Лоуренс уже переключился на другой терминал и отматывал видеопоток назад, впившись в изображение немигающим взглядом.

- Что там?

Даже Галлахер на мгновение оторвался от маневрирования и бросил быстрый взгляд через плечо. Мелькали кадры и вот, наконец, Лоуренс остановил нужный. Тот, на котором его подсознание уловило чужеродную для этого мира НЕПРАВИЛЬНОСТЬ.

Рыбообразный силуэт был нацелен вверх. Лоуренс увеличил изображение, вычленив нужный фрагмент, но четкости не было - искажение размывало контуры в разные стороны.

- Светофильтры.

Лоуренс пробормотал это скорее для себя и защелкал тумблерами. Изображение стало яснее, как на переводной картинке. И они увидели...

...военный корабль того же типа, что и "Ричард Плантагенет". Он стоял на грунте строго вертикально, что говорило о том, что посадка была совершена нормально, но его нижняя треть утопала в зелени буйной местной фауны, и это наводило на мысль, что корабль был покинут своим экипажем. На его матовом от долгих странствий в пустыне космоса корпусе четко читалось гордое имя, выложенное не тускнеющими буквами. Это был...

- "Линкольн"! - выкрикнул Галлахер, - Координаты! Быстро!

- "Линкольн", - повторил Лоуренс, выдыхая воздух, который вдохнул почти минуту назад.

- "Линкольн", - прошептал Ли, - Мы нашли их. Это "Линкольн".

- Координаты!

Ли сообщил пространственные координаты пропавшего и вновь обретенного товарища, и Галлахер прямо на ходу начал менять посадочную программу, чтобы максимально приблизиться к "Линкольну".

Лоуренс нацепил наушники и принялся заново сканировать эфир. Его бледное тонко вырезанное лицо осветилось внутренним светом, который способна зажечь одна лишь надежда на лучшее. Но с каждой минутой свет этот мерк, исподволь сменяясь другим озарением, черным - болью отчаяния. Никто не откликнулся на его призыв. Эфир был пуст, и даже маяка, звавшего на помощь, не было, совсем как на...

- Ну что? - спросил Ли.

- Ничего. Там пусто.

..."Белых гусях". Мысль вселяла невольный ужас. Притащиться со спасательной миссией за ...дцать парсек и обнаружить, что люди исчезли и спасать уже некого, это было... После пугающей пустоты "Белых гусей" это было на грани рассудка. Поэтому он не оставлял попыток.

Сели удачно. Галлахер сделал все возможное и даже немного больше и посадил "Ричарда" в километре от "Линкольна", и теперь два одинаковых шпиля пронзали белесое небо Розы.

- Посадка завершена.

Замолчали двигатели, умолк сигнальный ревун, но обрушившаяся тишина еще продолжала звенеть отголосками привычного звукового фона. А когда умолк и этот призрачный звук, наступившее безмолвие показалось неестественным.

Люди были измотаны. Почти двое суток непрерывной напряженной работы, подточили силы. Галлахер полулежал в а-кресле, прикрыв глаза рукой, и его пальцы продолжали нервно подергиваться, как будто он все еще маневрировал. Лоуренс стянул наушники. Его лицо из худощавого сделалось изможденным. Он так и не дождался ответа. Перед глазами Ли продолжали мелькать строки данных, и ему потребовалось некоторое усилие, чтобы прекратить их свистопляску. Шерман, снова поднявшийся в рубку управления, сохранял неподвижность, почти слившись с окружающим интерьером. В отличие от людей, ни один киборг не способен устать.

- Шерман, - не произнес, а прошелестел Ли.

- Да, сэр?

- Остаешься на вахте. Если будет что-то подозрительное, сразу буди нас. Смотри, наблюдай, запоминай. Понял?

- Да, сэр.

- Я выдвину поле, так что ничего не должно произойти, на все же... Корабля не покидать, в контакт не вступать, просто смотреть.

- Да, сэр.

Уже на полуавтомате Ли проделал необходимые манипуляции, и вокруг "Ричарда" выстроился невидимый силовой барьер, который при необходимости выдержит и ядерный удар. Военный корабль и без него представлял собой неприступную крепость, но первые сутки на чужой планете это как раз тот случай, когда лучше "пере", чем "недо".

- Экипажу девять часов сна, - снова шелест, - Через девять часов встречаемся в рубке, нам надо решить, что предпринять дальше.

- Ли, но ведь там люди, которых мы должны спасти, - голос Лоуренса едва ли звучал громче, но каждое слово как будто материализовывалось в непривычной тишине рубки, падало тяжелой вздувшейся каплей и исчезало у самого пола, - Вспомни, зачем мы здесь. Каждая минут может оказаться роковой.

- Что ты предлагаешь? Немедленный поиск? Нам всем нужно отдохнуть. На химии долго не протянуть.

- Мы можем хотя бы осмотреть "Линкольн".

- Посмотри на него, Ло, - Ли дал увеличенное изображение, на этот раз не из видеопотока, а с внешних наблюдательных камер, - "Линкольн" покинут. Он мертв. Если и есть живые, то они ушли. При посадке мы орали на всю планету, и если есть хоть кто-то живой, нам подадут знак. Или придут к "Ричарду".

Они редко называли друг друга по именам и почти никогда - по прозвищам. Голос Ли был чудовищно усталым, а услышав "Ло" вместо привычного "Лоуренс" он понял, что бесполезно спорить. Но ему так сильно хотелось убраться отсюда, что Лоуренс возразил.

- А если нет? Если нет возможности подать знак или придти?

- В любом случае все мы нуждаемся в восстановлении сил. Сейчас от меня лично мало толка, - подал голос Галлахер, до того молчавший. Его пальцы больше не дрожали, но от этого он не стал выглядеть лучше.

- Хорошо, - Лоуренс опустил голову, - Подчиняюсь большинству.

- Не вздумай сделать глупость и удрать в одиночку, - снова сказал Ли, - Это будет расценено как бунт.

На бледных скулах Лоуренса вспыхнул румянец. Именно это он и собирался проделать, но пришлось подчиниться.

- Да, сэр.

Они разошлись по своим каютам, и "Ричард" погрузился в тяжелый сон.

Затишье перед бурей.

Больше всего "Линкольн" был похож на кенотаф. По крайней мере, именно это сравнение пришло на ум Лоуренсу, едва они вошли внутрь.

Защитное поле было отключено, судя по всему, уже давно, потому что местные растения вплотную обступили тело мертвого корабля, а самые смелые даже заползли внутрь через открытый шлюз. Последний факт тоже наводил на скорбные размышления, потому что никто в здравом уме не станет держать двери своего дома открытыми. Особенно на чужой планете.

- Смотри под ноги, - буркнул Галлахер, едва не наступивший на что-то длинное и извивающееся, что поспешно скрылось в кишках коридоров. Лоуренс стал смотреть.

Углубившись на пару десятков шагов внутрь, они включили фонари. Два мощных световых потока вспороли чернильную темноту, но уютней легче от этого совершенно не стало. Лоуренс поежился под курткой. Сюда живительные свет и тепло звезды уже не добирались, и стены, впитывавшие холод межзвездного пространства, все еще продолжали отдавать его обратно.

- Похоже, система накрылась медным тазом. Ни света, ни отопления, - Галлахер как будто прочитал мысли товарища, но закончил уныло и тихо, - Ни людей.

Лоуренс промолчал. С каждым шагом его надежды на то, что сейчас они заберут экипаж "Линкольна" и улетят домой, катастрофически уменьшались в размерах. Не заберут и не улетят, потому что здесь нет никаких людей. Их надо найти и вот уже тогда...

Все время, что они продвигались внутрь, Галлахер обшаривал лучом каждый квадратный сантиметр стен и переборок, но ничего подозрительного не обнаружил. На первый взгляд все было в полном порядке. Вот только "Линкольн" был мертв.

Наконец, добрались до рубки управления. Все это время они опасались, что дверь окажется заблокированной и придется уйти ни с чем, а потом возвращаться с инструментами и вырезать отверстие, потеряв на этом до суток времени. Но к их изумлению проем был пуст, и коридор заканчивался не монолитом, а знакомыми очертаниями консолей и приборов.

- Ли, видишь это? - спросил Галлахер. Как и в случае с "Белыми гусями" за разведкой следили на "Ричарде".

- Вижу.

- Что скажешь?

- Пиздец котеночку пришел.

Лоуренс поморщился, но промолчал. Выражение было грубым, но очень верно отражало суть происходящего. Открытая рубка управления означала, что люди по каким-то причинам покинули корабль и не собирались возвращаться.

Кенотаф.

- Забирайте журнал и возвращайтесь, - распорядился Ли.

С этим пришлось повозиться. Диск был на месте - Лоуренс видел это по хронометрическому счетчику, но все железо было мертвым и не хотело отдавать свою часть. Пришлось вскрывать кожухи и извлекать диск вручную. Работать было неудобно, и от этого настроение у Лоуренса опустилось ниже некуда.

Пока Лоуренс возился с железом, Галлахер еще раз внимательно осмотрел рубку, но так и не нашел то, что искал. Не было следов разрушений, а инопланетная жизнь отчего-то избегала селиться в опустевшем корабле. Только несколько растений у входа. И все. В который уже раз он покосился на счетчик Гейгера, но радиационный фон был в норме.

Голос Ли в наушниках спросил:

- В чем проблема, Галлахер?

- Ничего, просто осматриваюсь. Хочу понять, что же у них случилось.

- И?

- Пока ничего.

- Есть! - это подал голос Лоуренс. Его деструктивная деятельность успешно завершилась, а добычей стал вожделенный диск.

- Уходим.

- Подожди, надо здесь все прибрать.

- Зачем?

Вопрос поставил его в тупик. Зачем убирать, если сюда уже никто никогда не войдет?

- Да, действительно...

Лоуренс послушно положил части кожухи и отступил назад. Сердце сжало щемящей болью, но он ничего не сказал.

Весь обратный путь они проделали молча.

На первый взгляд, который можно было составить по записям в бортовом журнале, "Линкольн" действительно совершал обычный учебный рейд, в котором мнемоник и его охрана были зарегистрированы, как пассажиры, возвращающиеся в расположение на Земле. Такое иногда практиковалось, когда учебный корабль делал переброску других лиц, если позволяло место, и в этом не было ничего необычного. Все шло по отработанным схемам. В расчетное время "Линкольн" достиг пункта назначения - одной из удаленных колоний - взял своих пассажиров и двинулся обратно. Беда пришла, когда не ждали - на середине пути у корабля отказали системы жизнеобеспечения. Капитан принял решение совершить посадку на ближайшую подходящую планету.

За весь этот несчастный рейс "Линкольну" несказанно повезло единственный раз - ближайшей оказалась планета земного типа, на которой можно было выжить и без терраформирования. Кто-то из стажеров пошутил, что, когда они выберутся, то их ждет солидное вознаграждение за обнаружение будущей земной колонии. На этом везение закончилось.

"Линкольн" совершил посадку, техники осмотрели корабль сверху донизу и пришли к однозначному выводы, что своим ходом им до Земли не добраться. Послали сигнал SOS и уселись дожидаться помощи. Чтобы не терять время и употребить его с пользой для стажеров, команда начала изучение планеты.

Роза оказалась первоклассной находкой. Разведчики, рискнувшие выйти без респираторов, вернулись живыми и невредимыми. Планета находилась в самом начале (конечно, в масштабах Вселенной) своего цикла, а это означало, что вероятность возникновения разума стремится к нулю. Его, то есть разум, и не обнаружили. Капитан и аналитик уже приступили к написанию отчета, который обещал быть очень оптимистичным, но...

Дальше записи обрывались. Все оставшееся на диске пространство было заполнено пустотой и тишиной, что яснее слов свидетельствовало о том, что больше к нему не возвращались. Почему "Линкольн" оказался без энергии, почему команда покинула корабль, куда ушли члены экипажа - все это осталось за кадром.

Время в уголке монитора остановилось, и через пару секунд компьютер выплюнул диск наружу. В рубке "Ричарда" стояла тишина - глубокая, давящая на плечи и на сознание, как бывает, когда приходит большая беда и точно знаешь, что ничего нельзя уже сделать. Никто не пошевелился. Галлахер, лучше других знавший постоянный экипаж "Линкольна", в начале много шутил и комментировал некоторых людей и их действия, но внезапный обрыв вогнал его в настоящий ступор. Перед глазами еще стояли веселые лица тех, с кем ему тоже доводилось летать, но интуиция, которая есть у каждого солдата, подсказывала, что все они, скорее всего, уже мертвы.

Ли рискнул первым нарушить затянувшееся молчание:

- Какие будут соображения?

- Не похоже было, что они уходили в спешке, - тихо проговорил Лоуренс, - Не было следов боя или бегства. Больше похоже на целенаправленный отход. Думаю, что имеет смысл включить маяки и начать спиральный поиск.

- Разумно, - согласился Ли, - Если они где-то поблизости, то уже двигаются к нам. Маяки дадут ориентир.

Речь шла о том, чтобы повесить и включить на обоих кораблях маяки, которые будут подавать сигналы и в слышимом диапазоне, и в радиоэфире. Способ был прост, но эффективен, потому что позволял достигнуть результата малыми усилиями. А благодаря спиральному поиску можно было перекрыть достаточно большую территорию за короткий промежуток времени. В целом путь, предложенный Лоуренсом, был наиболее оптимален.

- Я не понимаю! - вдруг сказал Галлахер, и голос его прозвучал неожиданно резко, - Не понимаю, почему они ушли с корабля.

- Сейчас это уже неважно, - ответил Ли, - Мы должны отыскать оставшихся в живых и забрать их на "Ричард". Прояснить ситуацию можно будет и потом.

- Если они остались...

Лоуренс произнес это тихо, и Галлахер невольно переспросил:

- Что?

- Если остались живые.

Пауза. Потом Ли:

- Никогда не считай человека мертвым, если не видел его труп. Но даже тогда ты можешь ошибиться.

Лоуренс усмехнулся и ответил:

- Я запомню твои слова, Ли.

Несколько секунд висела тяжелым покрывалом тишина. Галлахер снова прикрыл глаза рукой и даже не пошевелился, когда Ли спросил снова:

- Ты хорошо знал... знаешь капитана Смита, Джин?

Только глухо ответил:

- Я был у него стажером. Можно сказать, что капитан Смит и есть "Линкольн". Он всегда говорил, что погибнет вместе с кораблем и поэтому отставка ему не грозит.

- Попробуй...

- Я понял! Чтобы он отдал приказ покинуть корабль, угроза должна была быть связана непосредственно с "Линкольном", но они не должны быть далеко, потому что знают, что помощь придет. Лоуренс прав: нужно включить маяки и начать спиральный поиск.

- Тогда давайте, за работу.

На этот раз они разбились на пары иначе: Лоуренс и Шерман остались на "Ричарде", а Галлахер и Ли снова полетели на "Линкольн".

Пугающая пустота покинутого корабля произвела на Ли не меньшее впечатление, чем на его товарищей, но он не позволил эмоциям отразиться на своем лице. Не позволил себе даже поежиться, хотя по телу пробежала мертвенная дрожь. Украдкой он бросил быстрый взгляд на Галлахера - у того было настолько убитое лицо, что это только усилило тревогу Ли.

Разумеется, еще один осмотр не принес ничего нового, хотя на этот раз они исследовали не только рубку управления, но и жилой отсек. У обоих мелькнула мысль, что надо бы спуститься к двигателям, но тут же угасла, так и не высказанная вслух. Нет, никто из них не был трусом... просто они предпочитали не рисковать без особой на то необходимости.

Они заходили в каюты, и с каждым разом Галлахер мрачнел все больше и больше. Для него все эти исчезнувшие люди не были абстрактным экипажем, как это было на "Белых гусях". Даже если бы на дверях не было таблиц с именами, он все равно мог бы легко сказать, кто живет здесь... жил.

О, Иезис! Насмешница Иезис, как жестоки порой твои шутки!

Галлахер остановился перед очередной дверью и таблицей на ней, но на этот раз на его красивом лице отразилась настоящая мука. А здесь...

...а здесь жил когда-то он сам, и тогда здесь стояли совсем другие имена. Он с легкостью вспомнил их... и лица своих друзей... толкнул дверь в каюту и вошел внутрь.

Мощный луч хид-фонаря выхватывал отдельные фрагменты пространства. Что-то сверкнуло на крохотном откидном столике. Галлахер вернул туда луч и увидел стереокуб. Должно быть, он принадлежал кому-то из обитателей каюты, а сейчас остался, как напоминание о том, что они были. Не раздумывая, Галлахер взял куб и сунул в карман. Пусть будет что-нибудь... хоть что-нибудь, что будет напоминать ему... Он так и не довел свою мысль до конца.

- Галлахер!

Он обернулся, за спиной стоял Ли.

- Давай повесим этот чертов маяк и уберемся отсюда.

- Пошли.

Они выбрали место у распахнутого шлюза, но все же внутри "Линкольна". Основным аргументом этого решения послужило то, что местная жизнь по какой-то неясной причине избегала соваться на покинутый корабль. Галлахер стал на стражу, а Ли занялся маяком. Его маленькое электронное тельце он прикрепил к стене и вдохнул в него душу несколькими легкими касаниями.

- Надолго его хватит? - не оборачиваясь, спросил Галлахер. Он знал процедуру установки и мог легко определить действия Ли по звукам.

- На десять стандартных суток. Если за это время никто не объявится, то можно будет сменить аккумулятор. Или...

...или уже некому будет придти. Галлахер понял его незаконченную мыль и без слов. Но и сам промолчал.

Ли ввел текст сообщения... выбрал диапазон передачи - на всех частотах... установил громкость - максимальную.

- Приготовься.

Они заложили себе уши, и Ли нажал на "Ввод". Вой, раздавшийся следом, оглушил, кажется, всю планету. Ли постучал Галлахера по плечу и сделал знак уходить. Постоянно страхуя друг друга, они добежали до трифибии, и уже изнутри Ли связался с "Ричардом".

- Ли вызывает Лоуренса, как слышите нас?

- Вас или эту иерихонскую трубу, которую вы включили?

- Нас.

- Слышу нормально.

- А ее?

- Воет так, что мертвого из могилы поднимет.

- Отлично. Мы сделаем несколько кругов и посмотрим на реакцию.

- Вас понял.

- Поехали! - это относилось уже к Галлахеру, снова занявшему свое кресло пилота.

- Ну, давай, посмотрим, кого мы разбудили.

Галлахер поднял трифибию на высоту примерно восьми метров и начал на малой скорости описывать спираль, центром которой был "Линкольн". Ли сосредоточился на обзоре местности, и оба они смолкли.

Роза была бы прекрасным местом для земной колонии. Обильная флора и фауна, подходящий климат и ничтожная вероятность разумной жизни - человечество вцепится в эту планету зубами и ногтями, и со времени даже гибель "Линкольна" покажется малой ценой за открытие такого ценного ресурса. Голубовато-зеленые лесные массивы радовали глаз и успокаивали нервную систему, и постепенно Галлахер пришел в себя от жесткого потрясения. К нему вернулась его легкость и веселость, а глаза засияли любовью к жизни. Он просто органически не умел впадать в депрессию. Надолго.

Мимо проплыл силуэт "Ричарда", и они удалились за пределы видимости его сенсорных систем, о чем им тут же доложил Лоуренс:

- Я вас потерял.

- Вас понял.

Они кружили и кружили, но ничего не происходило. Никто не вышел из-под сени деревьев и трав и не помахал им рукой. Не было ни единого следа присутствия людей. Экипаж "Линкольна" как будто сквозь землю провалился.

Наконец, Ли не выдержал и скомандовал:

- Возвращаемся.

Обратный путь они проделали значительно быстрее, благодаря тому, что летели по прямой. Не было ничего утешительного. За время их поиска у Лоуренса и Шермана тоже ничего не произошло. Первый день поисков не принес результатов.

Они установили субъективное время "Ричарда" по суткам планеты, поэтому вечер на корабле совпадал с закатом местного солнца. Обсуждение прошедшего дня провели за ужином, но оно было коротким, потому что обсуждать было особенно нечего. Шерман, не нуждавшийся в отдыхе, как и все киборги, снова остался на вахте, а люди разошлись по каютам.

У себя Галлахер, не раздеваясь, рухнул на койку. Пилотирование доставляло ему острое наслаждение сродни сексуальному, но даже от самого любимого дела мы порой устаем. А он устал. Он чертовски устал от сегодняшнего поиска, и нервное потрясение, которое он испытал на борту погибшего "Линкольна" только добавило усталости. А больше всего он боялся, что вот сейчас он уснет, а день продолжится в сновидениях, и уже никогда не закончится. Такое с ним тоже случалось. Иногда.

Что-то впивалось в бок. Не открывая глаз, Галлахер сунул руку в карман и нащупал острые грани. Память тут же белой вспышкой высветила картинку: вот он в своей бывшей каюте на "Линкольне"... луч фонаря мечется, выхватывая беспорядочные куски реальности... и на откидном столике... стереокуб!

- Свет!

Послушно зажегся матовый свет. Галлахер вытащил куб и поднес к глазам. Внутри него была чья-то жизнь. Если посмотреть на квадрат грани, то внутри откроется трехмерная картинка. В каждом доме, в каждой семье были такие кубы, призмы, тетраэдры, гексаэдры - все разнообразие многогранников. У него тоже был такой. Когда-то в детстве.

Первая грань открывала группу из трех человек - двое мужчин и в центре девушка. Все они были с короткими "уставными" стрижками, в форме курсантов, и стояли на фоне корабля, но это был не "Линкольн", а какой-то другой. Мужчины скалили зубы в широких улыбках и обнимали девушку за плечи... а на ее лице был только намек на улыбку, и руки она скрестила на груди. Иногда на такую игрушку можно было начитать комментарии к снимку, но этот куб был без звука.

Дальше шла семейная сцена: еще молодая пара и двое детей - девочка примерно семи лет и мальчик лет трех-четырех. Все они были нарядно одеты и, судя по обстановке, семейный портрет был сделан на студии. Лица взрослых были незнакомыми, и Галлахер заключил, что это кто-то из детей вырос и стал кем-то из троих с того, первого снимка.

Потом были юноша и девушка. Они стояли, взявшись за руки, и были бы похожи на любовников, если бы не явное сходство лиц, выдававшее в них брата и сестру. Должно быть, дети выросли. Присмотревшись, Галлахер узнал девушку с первого снимка. Скорее всего, куб принадлежал именно ей, но Галлахер ее не знал.

Следующая грань... и три девушки весело смеются в объектив. В руках у них цветы, а за спинами - природный ландшафт. Но ТОЙ среди них нет. Подруги?

Пятая грань открывала вид на Землю, и на нее он смотрел намного дольше, чем на остальные. Где-то в сердце шевельнулась тоска. Галлахер снова вспомнил свой отчий дом и семью. Он так давно не был дома! Вот они вернутся и тогда... Глаза затуманились, и Галлахер не скоро повернул куб последним снимком.

Это был единственный портрет, изображавший одного человека. Мужчина смотрел в кадр, слегка прищурившись, и было в его взгляде что-то недоброе. У него был вид хищника, взиравшего на жертву и готового ее пожрать. Галлахер не стал долго смотреть, почувствовав инстинктивное неприятие.

Киборг ? Е - 721009064 - Шерман, как называли его люди - неподвижно сидел в а-кресле в рубке управления. Со стороны он мог бы показаться изваянием, но все его системы функционировали и были начеку. Подключившись к бортовому компьютеру, он стал глазами и ушами "Ричарда" и собирал информацию. Он давно уже забыл те времена, когда имел собственные чувства и мысли, давно забыл, кем был когда-то. И только иногда одна из искусственных цепей давала сбой, но пока что ошибка не стала фатальной.

На этот раз Ли заставил себя делать ката чудовищным усилием воли. Впервые в жизни. Обычно тренировки помогали ему очистить разум и абстрагироваться от происходящего в реальности, но только не на этот раз. Оставив это, он попытался войти в медитацию и снова увидеть будущее, но... нити путались и обрывались в Бездну, в никуда. Ли задрожал от своего бессилия, но ничего не мог с этим сделать.

Иногда предвидение - это открытые окна, через которые можно видеть все: весь мир во все времена. А иногда это глухие стены. И тогда видящий обречен жить, как в темнице и мучаться неизвестностью. Большинству людей это чувство незнакомо, потому что они никогда не были за пределами своей тюрьмы и не знают, что там есть что-то еще. Но жизнь тех немногих, которые ЗНАЮТ, порой превращается в Ад. В Ад, когда вИдение приходит. И в Ад, когда оно покидает.

Ли пытался понять истоки своего странного дара, но ни разу не нашел ответа. Он знал, что иногда будущее идет по прямой и тогда все сбывается в точности так, как он видел, но иногда события множатся, и вот здесь уже ничего нельзя сказать наверняка.

Лоуренс в своей каюте тоже рассматривал голографию, но это было хорошо знакомое ему лицо Оры. Он боготворил свою мать, и не проходило и дня, чтобы он не думал о ней. Вот и сейчас он повесил снимок на переборку и в полумраке смотрел на благородный овал лица и нежную улыбку. Ах, если бы только нашлась вторая Ора Лоуренс, он женился бы, не раздумывая, и осел уже дома.

- Я вернусь, мама. Я обещаю.

Пальцы коснулись дорогого лица, и Лоуренсу показалось, что запахло лавандой.

Второй день поисков так же не принес результатов. Громогласно ревел маяк. Трифибия кружила, постепенно охватывая все большие и большие территории. По здравому размышлению Лоуренс пришел к выводу, что вряд ли стоит искать за пределами того материка, на котором стояли оба корабля. На "Линкольне" в отличие от "Ричарда" не было трифибий, а шаттл стоял на месте. Следовательно, люди не могли перебраться на другой участок суши. А здесь, кажется, не осталось ни одного квадратного сантиметра, который остался бы неизученным. И на третий день... и на четвертый...

Впоследствии стало уже не важно, кому пришла в голову безумная идея сделать вылет вчетвером. И уж совсем не важно, почему трое других на это согласились. Возможно, это произошло, потому что Роза казалась такой похожей на Землю и такой БЕЗОПАСНОЙ. Возможно, потому что нервы, свитые напряжением в тугие клубки, не выдержали, наслав помрачение на разум. Возможно, было что-то еще... Потом это стало не важно.

С момента посадки "Ричард" находился под защитой силового экрана, что гарантировало ему абсолютную безопасность, но на этот раз Лоуренс немного изменил его настройки. Теперь, если кто-нибудь подойдет к кораблю в их отсутствие, поле проверит антропометрические признаки и пропустит, если пришелец окажется человеком. Все остальные формы жизни окажутся за его пределами.

- Готово, - доложил Лоуренс. Невидимое поле снаружи вздрогнуло зыбким маревом, принимая изменения.

- Уверен, что это сработает? - уточнил Ли.

- Да, пропустит любого.

- Может, записку написать? - убийственно серьезным тоном спросил Галлахер, но голубые глаза его смеялись.

- Точно! - откликнулся Лоуренс, - К обеду не жди. Твоя крыша.

- Надолго хватит резерва?

- На год.

- Не думаю, что ты воспылаешь любовью к этой планете, - ухмыльнулся Ли, но тут же вспомнил о своих обязанностях капитана, - Хватит трепаться. Даю пять минут на сборы.

- Да, сэр!

Через пять минут они загрузились в трифибию, облаченные в полную боевую форму и вооруженные до зубов.

- Почему-то у меня такое чувство, что мы отправляемся на войну, - ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Лоуренс. Ему было здорово не по себе.

Галлахер - профи пилотирования - поднял трифибию на этот раз на двадцать метров и пробормотал сквозь зубы:

- Ну, давай, детка, - он обращался к машине так, как мог бы обращаться к одной из своих женщин, - Будь умницей. Мне совсем не хочется превратиться в кошачьи консервы.

"Детка" вздрогнула в экстазе и в который раз уже понеслась по кругу.

На этот раз они намеревались облететь весь континент, преследуя сразу две цели. Первой был поиск людей, хотя никто из них уже не верил в возможность спасения несчастного экипажа "Линкольна", но никто и не хотел признаваться в своих мрачных мыслях. Второй целью было составление карты материка. Бортовой компьютер трифибии записывал все перемещения и курсы и потом на их основе моделировал примерную карту местности. То же самое по просьбе Ли делал Шерман, используя функциональные возможности своего нейрокомпьютерного мозга.

Все шло гладко. Галлахер пилотировал. Шерман сканировал окрестности. Ли и Лоуренс смотрели в четыре глаза, стараясь ничего не упустить, и лишь изредка перекидывались комментариями по поводу увиденного. Местное солнце поднималось все выше и выше, и температура внутри машины медленно, но верно поднималась. Ли вспомнил фразу насчет кошачьих консервов и включил охлаждение. И вот тут их изрядно тряхнуло, как будто щелчок заставил трифибию вздрогнуть.

- Что это было? - спросил Лоуренс, не отрываясь от наблюдения, и в его голосе пока не было тревоги.

- Не знаю.

Стук двигателей вдруг пошел с перебоями, и корпус вздрогнул еще раз, а потом начал вибрировать. Галлахер до ломоты в пальцах вцепился в штурвал и снова тихим ласковым голосом обратился к машине:

- Не дрожи так, детка, ты не в постели. Сейчас мы сядем, и все будет хорошо.

На панели вспыхнул угрожающе-красный сигнал, и женский голос произнес:

- Внимание! Неполадка в двигателях. Мы рекомендуем совершить посадку и вызвать техников "Дженерал Моторс". Спасибо, что пользуетесь нашими трифибиями. Повторяю: внимание! Неполадка...

- Ну, давай! - неожиданно выкрикнул Галлахер, заставив вздрогнуть уже своих товарищей.

- Джин, что происходит?

- Я не знаю!

- Сажай ее!

- Пытаюсь...

- Внимание! Неполадка...

- Заткнись, сука!!!

Тряска резко усилилась, и Трифибия начала терять высоту. Уши заложило высоким пронзительным воем. Освещение несколько раз мигнуло и погасло.

- Джин, какого...

- ...твою мать!

- Садись!

- Ну, давай!

Трифибия завалилась на один бок и неуклюже развернулась. Людей внутри бросило друг на друга и на пол. В полумраке ботинок Ли въехал Лоуренсу по зубам, и на губах тут же выступила кровь.

Волна чего-то, что отказывалось подчиняться разуму, накрыла сознание, всасывая людей в свою пустоту подобно черной дыре. А потом пришла темнота.

Всепроникающая.

Вечность спустя Ли показалось, что рядом кто-то плачет. Вернее, не плачет даже, а истерически рыдает. Ли хотелось подняться и превратить этого кого-то в макивару, чтобы не смел сеять панику. Они взяли на себя слишком ответственную миссию, чтобы поддаваться человеческим слабостям вообще и панике в частности. С этими мыслями и некоторым усилием воли Ли заставил себя открыть глаза и понял, что никакой это был не плач и уж тем более не истерика. Рядом Галлахер и Лоуренс со стонами приходили в себя.

Над ними расстилалось белесое небо, и тропическое Солнце Розы немилосердно жгло глаза. Ли сделал глубокий вдох и почувствовал характерную и такую знакомую боль в грудной клетке. Похоже, сломано ребро или даже несколько, но это не страшно, потому что могло быть хуже.

- Иезис милосердная, пресвятая...

Это Лоуренс. Он сидел рядом и каждые несколько секунд сплевывал кровью. Приглядевшись, Ли заметил у него нехороший признак - взгляд был расфокусирован и пуст, что говорило о возможном сотрясении мозга. Вдруг Лоуренс припал к земле, и его вырвало. А вот это уже точно сотрясение.

- Ло! Эй, Ло, ты в порядке?

- Да... сейчас буду.

Лоуренс лег на землю и закрыл глаза.

- Что это? Где я? Это рай? На Ад это что-то не похоже. Я умер? Или нет? Что, во имя Бездны, происходит?

На лице Галлахера блуждала самая идиотская улыбочка из всех, что Ли когда-нибудь у него видел. Галлахер тоже сидел, и его покачивало из стороны в сторону. Пальцы намертво вцепились в штурвал, но все остальное отсутствовало напрочь.

- А ты что, ожидал, что в раю тебя встретят с оркестром? - спросил Ли, не представляя, что еще сказать.

- Я точно не знаю, но что-то в этом духе. И много-много ангелов. С крыльями и с нимбами. И все голые.

Ли ухмыльнулся. Галлахер и на том свете будет думать на свою любимую тему. Он, наконец-то, огляделся. Картина была безрадостная и прямо сказать удручающая. То, что осталось от трифибии, было разбросано вокруг в виде обломков, а посреди всего этого бродила одинокая человеческая фигура.

- Шерман!

Киборг переключил внимание с обломков на Ли.

- Как вы себя чувствуете, сэр?

- Кажется, сломал ребро, но в целом хорошо. А ты?

- Благодарю, сэр, я чувствую себя отлично. У киборгов серии Е запас прочности повышен на двадцать процентов по сравнению с предыдущей серией.

- Можешь сказать, что произошло?

- Не могу дать полный отчет, сэр. Я не нашел черный ящик, - на смуглом лице Шермана не дрогнул ни один мускул, а голос оставался тихим и спокойным, - Мистер Галлахер совсем немного не дотянул до посадки, когда Трифибия развалилась на части и упала. Не могу сказать, почему это произошло. Я вытащил вас из обломков, я имею в виду вас, мистера Галлахера и мистера Лоуренса, и пошел посмотреть, что уцелело.

- Да, - задумчиво протянул Ли и на его обычно бесстрастном лице отразилась смесь недоумения и сожаления, - В нас нет повышенного запаса прочности. Знаешь, будет просто отлично, если ты в первую очередь поищешь аптечку.

- Да, сэр.

Ли поднялся на четвереньки... потом на ноги. Ребра охнули и напомнили о своем существовании, но сейчас в Ли проснулся капитан, который заботится, прежде всего, о своих людях.

- Ты живой, Галлахер?

- Кажется, да. Хотя я не уверен.

- Голова как?

- В порядке.

Его лицо уже приобрело нормальное выражение. Галлахер огляделся вокруг и риторически спросил:

- О, поле, поле, кто тебя усеял мертвыми частями?

- Надо посмотреть, как там Ло.

Лоуренсу, похоже, было плохо. Он все еще лежал на боку, свернувшись в позу зародыша. Ли перевернул его на спину и похлопал по щеке.

- Ло! Очнись, Ло! Лоуренс!

Светлые ресницы дрогнули, и жемчужно-серые глаза открылись. В них уже не было пустоты, и это радовало. Он сел.

- Ли? Что случилось?

- Как ты себя чувствуешь?

- Голова болит. Что случилось?

- Мы потерпели аварию. Трифибия развалилась и упала.

- Надеюсь, никто не... Все живы?

- Да.

- Хорошо.

Лоуренс снова закрыл глаза и тяжело привалился к Ли. Тот невольно скривился от боли. На их счастье подошел Шерман.

- Я нашел аптечку. С мистером Лоуренсом все в порядке?

- Похоже, у него сотрясение мозга.

Галлахер не удержался и добавил:

- Уж ему-то точно есть, что сотрясать.

Ли нашел нужный препарат и сделал Лоуренсу инъекцию, после чего тот снова пришел в себя.

- Потерпи немного, Ло, сейчас будет лучше.

Его голову уложили на колени Галлахера, а Ли разделся и занялся своей раной. На торсе набух чудовищный кровоподтек, при виде которого глаза Галлахера невольно расширились. Ли осторожно подушечками пальцев ощупал повреждение. Как он и предполагал, два ребра оказались сломанными и еще как минимум на двух могли быть трещины. Ли нашел обезболивающее и вколол инъекцию и себе. Потом посмотрел на Галлахера.

- Нужно сделать бандаж. Сумеешь?

Они все проходили курс первой медицинской помощи, так что на самом деле Ли мог бы и не спрашивать.

- Сумею.

Галлахер действительно вполне успешно справился с поставленной задачей, или это подействовало лекарство, но, одевшись, Ли уже не чувствовал ребра при каждом вдохе.

- Ты уверен, что с тобой все в порядке? - снова спросил он Галлахера.

- Уверен.

- Должно быть, у тебя тоже повышенный запас прочности, как у Шермана.

В ответ Галлахер усмехнулся, но промолчал.

Пока они занимались ребрами Ли, Лоуренс окончательно пришел в себя. Его перестало мотать, и даже кровь не шла из разбитых губ. Шерман за это время успел стащить к ним все, что уцелело.

Им повезло. Можно сказать, им повезло, потому что уцелела вся их экипировка, и они не остались безоружными. Так же Шерман обнаружил спасательный набор, которым обязательно укомплектовывают каждую трифибию. Галлахер повертел его в руках и удивленно заметил:

- Кто бы мог подумать, что это действительно может пригодиться?

Как и большинство пилотов, Галлахер всю свою службу протащил на корабле и делал высадки на поверхность планеты только в тренировочном лагере. В отличие от Лоуренса и Ли, например.

Помимо спасательного набора, был еще запас пищевых концентратов и воды. Ли задумчиво обозрел все это богатство, и это придало его мысли другое направление.

- Шерман!

- Да, сэр?

- Ты можешь определить, где мы? И где "Ричард"?

Киборг закрыл глаза, и его веки начали мелко вздрагивать, выдавая работу глазных яблок. Своим внутренним взором он считывал карту, которую успел составить за время поиском... потом ответ.

- Нам нужно идти на северо-запад. Корабль там примерно в ста пятидесяти километрах.

Галлахер выматерился, не сдерживая себя и, видимо, не получая от этого никакого удовольствия. Лоуренс измученно прошептал:

- Так далеко.

Ли некоторое время молчал, а потом тихо сказал:

- Сейчас мы немного отдохнем и пойдем. Мы дойдем и вернемся домой.

Но он помнил о своем видении. И в глубине души он усомнился.

Отдыхали не больше часа. Как только Лоуренсу стало лучше, они тронулись в путь. Свое оружие и экипировку каждый нес сам, но все остальное пришлось распределить между Галлахером и Шерманом. Лоуренс и Ли пытались настоять, чтобы им тоже дали часть, но Галлахер воспротивился, и пришлось уступить.

- Может быть, встретим людей с "Линкольна", - прошелестел Лоуренс, - Возможно, кто-нибудь остался жив. Хоть кто-нибудь.

Так начался их последний поиск.

Ближе к ночи они разбили лагерь. Остаток дня не принес никаких результатов, кроме разочарования и усталости. Лоуренса несколько раз приходилось поддерживать, но он старался идти сам и усиленно делал вид, что просто споткнулся. У Ли снова заныли ребра, когда закончилось действие обезболивающего. Не радовали уже местные красоты и хотелось только одного - упасть и больше никогда не подниматься.

Галлахер шел впереди. За ним плелись Лоуренс и Ли, а замыкал Шерман. Несколько раз Галлахеру показалось, что в зарослях мелькнул человеческий силуэт, но никаких признаков людей они так и не обнаружили. Привал сделали, как только звезда скрылась за горизонтом.

Сидя у запаленного только что костра, Ли, Галлахер и Лоуренс поглощали концентраты. Воду решили экономить, и поэтому пришлось довольствоваться сухим пайком, но это не страшно. В желудке концентрат разбухнет и создаст ощущение сытости. Еды тоже было мало, но если будет вода, то они смогут выжить, сколько бы им не пришлось добираться до корабля. Теоретически они могли проделать сто пятьдесят километров за три, максимум четыре дня, но приходилось учитывать то, что ровно половину маленького отряда составляли раненые. А это могло означать - в два раза дольше.

В спасательный набор трифибии входила двухместная палатка, в которой вполне можно было поместиться втроем. Ее замаскировали ветками и радовались, что не придется спать под открытым небом.

Привалившись спиной к спине Лоуренса и давясь концентратом, Ли напряженно всматривался и вслушивался в пространство вокруг. В темноте маячила одинокая фигура Шермана, поставленного часовым. Природа вокруг жила своей непонятной жизнью, но сейчас от этого дикого мира их не отделяла защита силового поля и надежная скорлупа корабля. Они были один на один с чужой планетой. У Ли было устойчивое чувство deja vu, но он почему-то не знал, чем все это закончится.

Пятеро, мелькнуло на краю сознания, нет, только один...

За спиной что-то забормотал Лоуренс. Прислушавшись, Ли понял, что он читает литанию Иезис. С той стороны костра Галлахер поднял голову и смотрел, не отрываясь и не мешая, пока Лоуренс не закончил. Ли подождал, пока он не дочитает до конца, и потом спросил:

- Как ты, Ло?

- Голова раскалывается. Здесь правда ничего не видно или у меня темно перед глазами?

Ли обменялся с Галлахером быстрым тревожным взглядом. С заходом солнца действительно быстро стемнело, но костер давал достаточный свет.

- Здесь темно, Ло. Темнее, чем на Земле.

- Да... и звезд почему-то не видно.

Ли поднял голову к небу, рассматривая алмазные россыпи незнакомых созвездий. Где-то среди них было Солнце, но без приборов и карт Ли не мог определить, какая звезда была их родным светилом.

- Сегодня облачно, поэтому нет звезд.

- Интересно, что там сейчас дома? - Галлахер поспешил сменить тему, - Я даже не знаю, день там сейчас или ночь.

- Это не важно, - ответил ему Лоуренс, - Ты не один, пока есть дом, в который можно вернуться и в котором тебя кто-то ждет. Где бы ты не был, сколько бы времени не прошло, тебя все равно будут любить, помнить и ждать.

Пауза. Снова Галлахер:

- Знаете, я, наверное, поеду к родителям, когда вернусь. Я уже так давно не был дома. Хочу еще хотя бы раз обнять свою мать.

- Я обещал маме, что вернусь.

- Мы все вернемся, Ло. Все вернемся домой.

Ли не участвовал в их диалоге. У него была своя квартира, но не было дома, куда он так отчаянно рвался бы вернуться. И никто, кроме, пожалуй, полковника Тодгарда, его не ждал.

- Шерман, - окликнул он, - Сначала стреляй, потом разбирайся. А если придут люди, то буди всех.

- Да, сэр.

- Экипажу девять часов сна.

Они затушили костер и заползли в палатку. Галлахер отключился мгновенно. Потом Лоуренс - скорее провалился в небытие, чем заснул. Ли все никак не мог пристроить свои несчастные ребра, но потом забылся и он.

Только ближе к рассвету всех троих внезапно выдернули из сна громкие крики, стрельба и какие-то странные звуки, похожие на горловое кваканье. Ли опомнился первым - его боевые рефлексы оттачивались ежедневными тренировками. Он схватил свою винтовку и мгновенно выкатился из палатки с громким воплем.

- Тревога! Подъем! Шерман, что...

Он осекся на середине фразы. Вокруг творилось что-то невообразимое. При неверном свете рассветных сумерек Ли разглядел несколько странных существ. Тело, похожее на шар, сразу переходило в голову, на которой вместо лица было два выкатывающихся круглых глаза, фосфоресцирующих жутким светом, да устрашающих размеров рот, похожий на зубастую щель. Громоздкое тело поддерживали две широкие перепончатые лапы, поразительно похожие на лягушачьи. Верхних конечностей было больше двух, но сколько именно, Ли не стал разглядывать. Неровная темная кожа существ источала беловатую, отвратно воняющую слизь. И еще их было много.

Очень много.

Они были повсюду. Были ли они чудовищным порождением местной фауны или чем-то еще, но они были отвратны самой человеческой природе. Не задумываясь, Ли открыл огонь по наступающим монстрам.

Рядом раздался голос Лоуренса:

- Иезис великая! Что это?!

Он стоял, точно так же сжимая винтовку, и в его расширенных глазах был ужас.

- Кто-нибудь, разбудите меня, - к ним присоединился Галлахер, - Мне снится плохой сон. Ужасный сон. Кошмарный сон. Я не верю своим глазам. Я сейчас проснусь. Сейчас проснусь!

- Ты не спишь! - жестко оборвал его Ли и скомандовал, - К бою!

Уже бессознательно они стали в позицию, которую в них вдалбливали инструкторы на тренировках и реальные бои: спинами друг к другу, образуя треугольник и вскидывая винтовки.

Почувствовав исходящую от людей готовность защищаться, замешанную на инстинкте самосохранения и животном страхе, твари перестроились и перешли в наступление. Была в их действиях какая-то упорядоченность, и на мгновение Ли показалось, что их отвратительные глаза светятся разумом. Показалось и исчезло.

- Шерман! - заорал он, - Шерман!

Киборг не ответил, но через несколько секунд, помстившихся вечностью, он присоединился к людям.

Рядом раздался нечеловеческий вопль, и краем глаза Ли увидел искаженное лицо Галлахера. Мощный поток огня, вырвавшийся из ствола его винтовки, замкнул защитное кольцо. Несмотря на потери, монстры начали сужать кольцо, затягивая удавку. Они не были вооружены, но их численный перевес был в несколько десятков или даже сотен раз больше. На место одной сожженной твари тут же становился десяток других. Некогда было задумываться, ЧТО это и ОТКУДА это взялось. Нужно было убивать, убивать, УБИВАТЬ!

- Ко мне, выблядки! Ко мне, вашу мать!

Неистовый срывающийся крик, полный ярости, раздался, как гром среди ясного неба. Из зарослей за кольцом чудовищ выметнулась одинокая человеческая фигурка, как будто карающий ангел спустился с небес. В руках одиночки расцвел ярко-алый огненный цветок.

Кольцо рассыпалось, и некоторая часть лягушкообразных монстров повела атаку на сумасшедшего камикадзе-одиночку.

Продолжая отстреливаться, Ли пропустил момент, когда одна из тварей подобралась к нему слишком близко. Щелястая пасть раззявилась, и зубы сомкнулись на плече Ли.

Он закричал. В глазах потемнело от боли. Рука мгновенно онемела, а рукав начал быстро пропитываться кровью. Ли успел подумать, что вот и все, но тварь отвалилась, сметенная Галлахером. В ее зубах остался кусок мяса. Ли выстрелил в последний раз и рухнул на землю в глубоком обмороке, исчерпав запас сил.

За несколько десятков световых лет от Розы и от этого боя, в самый разгар веселья по случаю юбилея мэра Лос-Анджелеса Ора Лоуренс вдруг замерла, словно превратившись в изваяние. Царственно вскинутая голова с высокой причудливой прической застыла в полуобороте. Глаза, только что искавшие мужа в зале, остановились. Светская полуулыбка превратилась в страшный оскал. И только сердце забилось сильнее, норовя проломить ребра и вырваться наружу. Лица окружавший ее людей слились в один хоровод, а звуки - в низкий давящий на уши гул. С трудом протолкался чей-то голос:

- Ора, дорогая, с тобой все в порядке? Что ты увидела?

Увидела предрассветные сумерки. Они шевелились и были живыми. У них были белые глаза навыкате и зубастые пасти-щели. Они наступали, и в этот момент Ора поняла, что сейчас умрет. Откуда-то повеяло лавандой... потом тело острой судорогой пронзила боль...

Не в силах сдержаться, Ора вскрикнула. Пальцы разжались, и бокал, который она держала в руке, медленно упал на пол, разлетаясь на тысячи осколков... вино выплеснулось на белоснежное платье Оры Лоуренс алыми пятнами, так похожими на кровь.

Стало тихо. Умолкли разговоры и смех. Оркестр сыграл еще такт и тоже замолчал. Она ничего этого не видела, опрокидываясь в ничто.

- Любимая, я здесь, я с тобой. Все хорошо, родная.

Руки мужа поддержали ее, не давая упасть. Щемящая тоска в груди и смертное наваждение сгинули, и Ора снова вернулась в реальность. Ледяная статуя ожила и задвигалась. Она провела рукой по глазам, стирая остатки жуткого видения, и отступила на шаг.

- Прошу меня простить. Прошу простить.

Бережно поддерживая жену под руку, мистер Лоуренс вывел ее из зала. Она шла, спотыкаясь, и мокрый подол прилипал к ногам и оставлял на полу алый след. Как будто кровоточило ее сердце. У подножия лестницы Ора снова споткнулась, и мистер Лоуренс спросил:

- Поедем домой, да, дорогая?

- Да, - прошелестело в ответ, - Домой.

Извинившись перед виновником торжества, Фрэнк вызвал авиетку и помог жене войти в нее.

- Домой!

Ора была белее мрамора. На ее лице застыло такое безутешное горе, что мистер Лоуренс не решался спросить о его причине. Он знал, что между женой - матерью! - и сыном существовала некая мистическая связь, и ему страшно было услышать то, что скажет Ора. Этот рейд Хэнка... этот его последний рейд...

Уже дома, под защитой родных стен Ора немного пришла в себя. Испачканное платье полетело в конвертер - она больше никогда не захочет его надеть. Длинные светлые волосы рассыпались по плечам. Фрэнк Лоуренс присел рядом с женой и взял ее ладонь в свои руки.

- Как ты себя чувствуешь, мое сердце?

- Уже лучше.

- Может быть, расскажешь, что тебя так взволновало?

Она медленно повернула голову, и впервые в жизни мистер Лоуренс увидел в глазах жены такую безнадежную тоску. Сердце запнулось и пошло с перебоями. Он узнал ответ раньше, чем услышал.

- Наш сын не вернется к нам. Роза убила его своими шипами.

- О чем ты говоришь, милая? Какая роза?

- Та планета, на которую они полетели. Ведь у каждой розы есть шипы.

- Откуда ты узнала?

- Я видела. Я увидела его глазами, а потом почувствовала. Боль. Страшно. И...

Ее голос дрогнул. В глазах возникли прозрачные озера, задержались на мгновение и пролились двумя реками. Мистер Лоуренс порывисто прижал голову жены к своей груди... гладил ее волосы и шептал:

- Ты ошибаешься, моя любовь. Просто ты устала и тебе показалось. Иезис милосердна, она вернет нам нашего единственного сына. Все будет хорошо, моя родная, вот увидишь. Они вернутся. Они все вернутся, и Хэнк тоже.

Он говорил что-то еще, повторял одно и то же, но уже знал, что уговаривает себя. Ора никогда не ошибалась в том, что касалось Хэнка. Вот и сейчас...

Нет, говорили его губы. Нет, говорил его разум.

Да, говорило его сердце. Да, говорили его глаза.

Они оплакивали своего сына - безутешные родители, быстрее любого сигнала узнавшие его судьбу, - когда его искалеченное тело остывало под бледным небом чужой планеты.

На следующее утро Ора вышла из спальни в белых траурных одеждах - их она не снимет уже никогда. Пройдя по всему дому безмолвным призраком, она вышла в сад и прошла к тому месту, где сильнее всего ощущала свою связь с сыном.

Лавандовые поля.

Именно их он увидел в свой предсмертный миг. Именно сюда пришла Ора. Безжалостно сминая хрупкие цветы, последние в этом уходящем году, она прошла в самый центр фиолетового ковра и опустилась на колени. Слезы уже не просыхали на ее глазах, когда она подняла к небу прекрасное лицо.

- Иезис, я прошу тебя. Пусть ты взяла в жертву моего единственного сына... моего Хэнка... пусть, я соглашусь. Но прошу тебя, позволь остальным вернуться... Вернуться домой.

Наконец-то взошедшая звезда увидела страшную картину. Чудовища были повсюду. Их тела лежали бесформенными кучами и, кажется, уже начали разлагаться. Тошнотворный запах усилился, и теперь сырой утренний воздух был наполнен миазмами их испарений. Оставшиеся в живых монстры отступили, покинули поле боя. До следующего раза?

От палатки остался обгоревший остов и чудом уцелевшие лоскутки, и о ее дальнейшем использовании можно было забыть. Осталось только помолиться о том, чтобы уцелело что-нибудь из снаряжения и запасов. Люди с трудом приходили в себя.

Несколько секунд Галлахер со страхом озирался вокруг, готовый расстрелять любое подозрительное шевеление, а потом что-то заорал в небо. Слов не было. Был просто дикий крик, выпускающий ужас пережитого.

Недалеко от него незнакомый парень провел рукой по глазам и тяжело опустился на землю, опираясь на винтовку. Что-то тихо проговорил сам себе. Никто не услышал.

Шерман склонился над Ли и позвал:

- Мистер Галлахер.

- Что?!

Галлахер, еще не отошедший от горячки боя, подскочил от неожиданности и едва не разнес киборга в клочья.

- Мистер Ли ранен.

Ли истекал кровью. На плече явно проступали следы зубов, а кусок мяса был просто вырван. Куртка, да и земля вокруг почернели от вытекшей и свернувшейся крови.

- Аптечку! Бегом!

Пока Шерман выполнял приказ, Галлахер попытался найти на шее Ли пульс... нашел... жилка билась слабо и с перерывами, но она все же была.

- Потерпи, Ли. Сейчас... я сейчас, только потерпи немного.

Галлахер разрезал рукав и обнажил рану. В его широко раскрытых глаза все еще стоял кошмар, но он не мог позволить себе свалиться в истерику, хотя так хотелось. Руки тряслись, когда он потрошил чудом уцелевшую аптечку. Вдвоем с Шерманом они обработали рану антисептиком и сделали перевязку. Потом одну за другой инъекции: обезболивающее... противошоковое... что-то еще. Разумом Галлахер почти не понимал, что именно он делает. Знания, вложенные большей частью под гипнозом, выплывали откуда-то издалека и уходили обратно, минуя сознание.

- Ли, очнись! Давай, Ли!

Голос сорвался, но чудо все же случилось. Ли застонал и открыл глаза. Какое-то время они оставались мутными, но потом взгляд сфокусировался.

- Джин... Я еще жив?

- Жив, жив, - подтвердил Галлахер, - Встать сумеешь?

С трудом, но все же Ли поднялся на ноги. Лекарство заглушило боль в израненном теле, но он знал, что это не продлится долго. Он огляделся:

- Где Лоуренс?

Тело Лоуренса лежало неподалеку. Над ним на коленях стоял незнакомый парень. При этом он не выпускал из рук свою винтовку, и было видно, что в любой момент он готов к бою. Он поднялся навстречу и глухо сказал:

- Он мертв. Мне очень жаль.

Лоуренс лежал лицом вверх. Его остекленевшие глаза, похожие на две чистые серые лужицы, смотрели в небо. На губах осталась его застенчивая полуулыбка. Светлые волосы казались темнее застывшего лица. Все остальное было страшно. От шеи и ниже его тело было разорвано почти что в клочья. Среди лохмотьев почерневшей от крови одежды виднелись внутренности. Одна рука была оторвана и держалась на тонкой полоске кожи. Из таза и бедер торчали кости. Его винтовка лежала рядом, и коченеющие пальцы продолжали обхватывать приклад. Но самым странным было то, что Хэнк Лоуренс был мертв.

- Иезис жестока!

Галлахер едва отошел на несколько шагов и согнулся пополам. Диафрагма судорожно сжалась, но все же удержала скудную пищу внутри желудка.

- Ох, Ло, - тихо выдохнул Ли. Незнакомец рядом повторил:

- Мне очень жаль. Ничего нельзя было сделать. Они жрут нас, так что ему еще повезло. В какой-то степени.

Ли опустился на колени. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, собираясь с силами, а потом здоровой рукой снял с Лоуренса цепочку с жетоном. То, что у всех них осталось с армии. Жетоны-смертники, позволявшие идентифицировать погибшего бойца. Подошел Галлахер.

- Как же так, Ло? Как же так?

Ли закрыл Лоуренсу глаза. Теперь уже навсегда.

- Прощай, брат.

- Прощай, брат, - эхом откликнулся Галлахер.

Они отошли от тела и бессознательно стали правильным полукругом, отдавая последний почетный караул погибшему. Ли и Галлахер переглянулись.

- О, Иезис, милостивая и милосердная, прими в свои объятия душу нашего брата и даруй ему бессмертие в новом рождении. Мы будем помнить и любить его, как помним и любим тебя, святая изгнанница. Услышь наши мольбы, Иезис, и мы будем вечно благодарить тебя за твою доброту.

Галлахер помолчал немного, давая остальным возможность мысленно добавить что-нибудь к своей литании.

- Пусть пыль станет пылью, а прах - прахом. Возвращайся к нам снова, брат. Мы будем ждать.

Галлахер поднял винтовку и направил шквал огня на тело Лоуренса. Едва взметнулись первые языки пламени, солдат с "Линкольна" принял стойку "смирно" и поднял руку в последнем приветствии.

Хэнк Лоуренс сгорел быстро. Его светлая душа вознеслась в объятия Иезис вместе с дымом, а тело рассыпалось пеплом. Стоя рядом с Ли, Галлахер горестно спросил:

- Что мы скажем миссис Лоуренс?

Ли промолчал. Они оба не могли себе этого представить. Миссис Лоуренс сойдет с ума от горя.

- Будет лучше, если для начала мы уберемся отсюда.

Голос прозвучал холодно и бесстрастно. Галлахер, все еще убитый горем от потери близкого друга, так никогда и не понял, ЗАЧЕМ он это сделал. Он переступил несколько шагов, глядя перед собой невидящими глазами, и с короткого размаха ударил незнакомца по зубам. Парень упал на землю и, кажется, отключился. При этом он не издал ни звука.

- Отлично, Джин! - в голосе Ли прозвучал сарказм, - Надеюсь, ты еще помнишь, что он один из тех, кого мы должны спасать?

- Помню.

Галлахер смотрел на своего поверженного противника, и в его мозг вкралось одно нелепое подозрение.

Он был очень молод - на вид не дать больше двадцати, совсем щенок. Темноволосая голова замотана грязным бинтом с пятнами потемневшей крови. Форма ничуть не лучше и местами разорвана. На одном рукаве Ли разглядел шеврон "Линкольна", а на другом сержантские нашивки. У него были две винтовки, соединенные вместе и замотанные в нескольких местах липкой лентой. Осунувшееся бледное лицо. И что-то еще... Что-то...

Припав на одно колено, Галлахер расстегнул на парне китель и вытащил жетон. В его ладони миниатюрный чип ожил... по дисплею побежали строчки информации. И то, что увидел Галлахер, повергло его в ступор.

- Поздравляю, Ли, - наконец, с трудом, выдавил он, - У нас девочка.

Галлахер вернул жетон на место. На азиатском лице Ли появилось выражение беспомощности.

- О, нет.

- О, да!

Девочка между тем пришла в сознание и открыла глаза. Ее взгляд был безжалостным и жестоким и одновременно с этим каким-то затравленным.

- Мэм, прошу простить мне мою несдержанность. Позвольте, я помогу вам подняться.

Не дожидаясь ответа, Галлахер взял ее за руки и рывком поставил на ноги. Она сплюнула в сторону сгусток крови и провела по губам тыльной стороной ладони. А потом, словно продолжая это начатое движение, нанесла Галлахеру резкий удар под челюсть. Все так же безмолвно, не сводя с него глаз.

Галлахер отшатнулся назад, но устоял на ногах. Ни Ли, ни Шерман не успели ничего сказать или сделать. Галлахер потер поврежденное место и сказал:

- Да, я это заслужил.

- Полагаю, обмен любезностями закончен? - холодно спросила девушка.

- Да, пожалуй.

- Мэм, - это Ли, - Вы являетесь членом экипажа с "Абрахама Линкольна"?

- Да.

- Есть кто-нибудь еще, кроме вас?

- Нет, я осталась одна. Больше никого нет. Никто не выжил. Только я.

Она старалась держать себя в руках, но голос дрогнул.

- Мне очень жаль. Мы прибыли, чтобы спасти вас, но, кажется, поздно.

Она саркастически хмыкнула и бросила быстрый взгляд на Галлахера.

- Можете считать свою миссию выполненной. Больше никого нет, кого нужно было бы спасать. Только я. Сержант Гордон, корабль "Абрахам Линкольн".

- Айк Ли, корабль "Ричард Плантагенет".

- Джин Галлахер.

- Кибернетический организм ? Е - 721...

- Это Шерман.

- Отлично, но нам действительно нужно убраться отсюда. Лучше не находиться долго на одном месте.

Она подобрала свою винтовку, и стало видно, что на самом деле ей тяжело держать оружие. Что она устала и силы уже на исходе.

- Наша трифибия разбилась, и мы вынуждены возвращаться к кораблю своим ходом.

- И где он, ваш корабль?

- Недалеко от "Линкольна". Шерман, можешь определить?

Прикрыв глаза, киборг провел сканирование и поиск.

- Примерно в ста сорока километрах.

- Сержант, а что случилось с "Линкольном"? Почему вы ушли?

- Из-за них, - она мотнула головой на монстров.

- А что это? Что они такое?

Гордон долго молчала. Ее взгляд скользил по равнине, а когда вернулся к лицам мужчин, то заставил их содрогнуться.

- Я не знаю, - тихо ответила она, и в ее голосе прозвучала неприкрытая боль, - Я до сих пор этого не знаю. Они убили всех, а я до сих пор не знаю, ЧТО они такое.

История гибели "Линкольна" была краткой и драматичной. Когда первая группа разведчиков не вернулась, капитан Смит послал на их поиски, но и спасатели сгинули без следа. Их семьи получат "Пропал без вести", хотя Гордон склонялась к тому, что от них уже ничего не осталось. Люди стали осторожнее и почти не выходили из корабля. Вокруг установили силовой барьер и ждали помощи, но это длилось недолго. Потом явились монстры. Раз за разом лягушкообразные твари атаковали людей в их крепости, просто тупо лезли вперед, не считаясь с потерями в своих рядах. Впрочем, вряд ли они умели считать. Силовой барьер отлично держал оборону, но энергия при этом стремительно истекала, и не было никакой возможности ее возобновить. Через неделю осады команда раскололась. Часть хотела уйти с корабля и попытаться выжить на поверхности планеты за счет мобильности группы. Вторая часть, в которой был и капитан Смит, считала, что нужно остаться на корабле и дожидаться помощи. Противостояние не было длительным. В первый же удобный момент, когда чудовища на время отступили, желающие покинули корабль и ушли в девственные джунгли. Гордон была вместе с ними. Услышав, что "Линкольн" пуст и мертв, она долго молчала, опустив голову, а потом глухо заметила:

- Значит, у них тоже ничего не получилось.

Какое-то время им действительно удавалось выжить за счет своей мобильности. Они опасались отходить далеко от "Линкольна", чтобы не пропустить помощь, но с каждым днем надежда на то, что кто-то явится их спасать, таяла. Их было девять человек. Двое не выдержали происходящего и покончили с собой. Еще двое чем-то отравились и отошли в мир иной, истекая черной вонючей жидкостью. Одна нарушила приказ и ночью отошла из лагеря одна, чтобы пописать. Эта стеснительность стоила ей жизни. Вчетвером они решили удалиться от корабля и сумели продержаться еще несколько недель. А потом Гордон осталась одна. Она собрала все, что уцелело: запасы концентратов и воды, и самое главное - боеприпасы, и решила пробираться обратно к "Линкольну". У нее было серьезное подозрение, что к тому времени она осталась единственным выжившим, но Гордон гнала эти мысли. Она потеряла надежду, что помощь придет. Она хотела умереть, защищая свой дом.

- Тебе не придется умирать, - сказал Галлахер, - Правда, Ли?

Но Ли не поспешил подтвердить его слова. Вместо этого он спросил:

- Что стало с вашими пассажирами?

- Они оставались на корабле.

Вот и все. Их миссию действительно можно считать законченной. Они отыскали "Линкольн" и его экипаж - сержанта Гордон, единственную уцелевшую в кровавом поединке с шипами. Все остальные мертвы. Осталось только добраться до корабля и уносить ноги.

Позади было шесть часов утомительного пути, последовавшие за внезапным боем. Их снова было четверо, но теперь вместе солнечного, вдоль и поперек изученного Лоуренса была сумрачная незнакомая Гордон. Они сделали привал, когда Ли от напряжения потерял сознание и повис на руках Шермана. Его бандаж на ребрах ослаб, а рана на плече начала кровоточить.

- Нельзя исключить, что слюна этих тварей содержит яд, - сказала Гордон, пока они вдвоем приводили его в чувство.

- Как думаешь, они разумны?

- Я не знаю. Мы не нашли признаков разума, но чужие есть чужие. Возможно, мы просто не увидели то, что лежит у нас под носом.

Ли очнулся. Они помогли ему сесть и снять куртку. За прошедшие сутки гематома на торсе приобрела угрожающий багрово-фиолетовый цвет.

- Можно я посмотрю?

Ли кивнул. Тонкие длинные пальцы Гордон невесомо прошлись по коже легким нажимом. В особенно чувствительном месте Ли втянул воздух через сжатые зубы. Кожа была сухой и горячей.

- Больно? А здесь? А здесь?

Ничего не объяснив, Гордон заново сделала тугую повязку, стараясь быть как можно более аккуратной. Потом занялась плечом.

Тут все было намного хуже. Рана воспалилась и источала отчетливый запах разложения. Кожа вокруг почернела, и рука висела плетью. Гордон и Галлахер переглянулись, но никто не произнес ни слова, они прекрасно поняли друг друга.

- Это нужно почистить и перевязать. Выдержишь?

Ли заставил себя слегка улыбнуться и ответил вопросом на вопрос:

- А у меня есть выбор?

- Пожалуй, нет.

Гордон вколола ему новую порцию обезболивающего и занялась раной. Ли сделался белым, как снег. На лбу и на висках выступили крупные капли пота. Потом, уже не замечая этого, он закрыл глаза и застонал. Действия Гордон были уверенными, как будто она выполняла привычную работу, и это заставило Галлахера спросить:

- Гордон, ты медик?

- Нет.

- А кто?

- Разведчик. В числе прочего мы изучали и полевую хирургию. Видишь, знания пригодились.

Галлахер потер нижнюю челюсть. Гордон бросила на него быстрый косой взгляд и усмехнулась.

- Этому нас учат тоже.

- Ты хорошо научилась.

- Спасибо.

Пока они занимались Ли, Шерман постоянно сканировал пространство на предмет новой атаки. Винтовку Лоуренса он присоединил к своей, как это было сделано у Гордон. Он двигался по кругу молчаливым стражем, понимая, что обязан защищать этих хрупких уязвимых людей. Он, который тоже когда-то был человеком. Но это было давно. В прошлой жизни. И неправда.

Закончив с Ли, Гордон занялась собственной уставшей и грязной персоной. Она тоже устала. Устала до того, что готова упасть и больше не вставать. Чувство опасности, все это время помогавшее ей ускользать от монстров, притупилось от постоянного страха. Гордон находилась на грани отчаяния, хотя и не готова была в этом признаться даже себе. Все время, проведенное в одиночестве, она думала не о том, как бы выжить, а о том, как не сойти с ума.

- Давай, лучше я.

Она позволила Галлахеру размотать истасканный бинт на своей голове. На лбу был длинный глубокий порез, начинавшийся от левой брови и одним росчерком поднимавшийся до линии волос над правым виском. Рана уже подживала, но все равно выглядела устрашающе. Когда ее нанесли, кровь, должно быть, залила Гордон все лицо. Галлахер представил себе эту картину и содрогнулся. Пилоты почти не сталкиваются с подобными вещами. Их Смерть, как правило, бывает быстрой и милосердной.

- Не очень-то это похоже на наших зверюшек, - заметил Галлахер, стирая сукровицу. Гордон сидела, скрестив ноги и обнимаясь со своей винтовкой, и он стоял перед ней на коленях. Впервые в жизни он стоял на коленях перед девушкой. Гордон долго молчала и поэтому, когда она заговорила, Галлахер сначала даже не понял, что она отвечает на его слова. Она говорила тихо, тщательно выбирая слова:

- Терри Коннор... ну, та, которая сошла с ума... она решила, что все мы все равно умрем... и что ее святой долг не дать нам погибнуть от лягушачьих зубов. Что-то она так говорила насчет того, что тогда ни Иезис, ни Человек Креста не примут душу, и она будет обречена на вечное скитание между мирами. Терри решила, что она сама должна убить нас всех... она взяла нож и... Я просто защищала своих людей. А ночью она и Дик... ее муж... они покончили с собой.

За время ее рассказа Галлахер закончил перевязку, но сохранил свою коленопреклоненную позу, украдкой рассматривая Гордон. Некоторые мелкие признаки, незаметные с первого и даже со второго взгляда, указывали, что она несколько старше, чем он думал. И что за истекшие несколько недель ей здорово досталось. Почему-то в глаза бросились обломанные неухоженные ногти и руки в ссадинах и царапинах.

Защищала своих людей.

- Гордон, - шепотом позвал он.

- Что?

Она отвлеклась от созерцания горизонта и подняла на него взгляд. И в глубине ее глаз Галлахер вдруг увидел не только усталость, но и странную древнюю боль и пустоту, какая неизменно появляется в глазах человека, игравшего в саму страшную игру - игру со Смертью. И в нем шевельнулся первобытный страх, как тогда, когда Ли показал им звезды.

- Как ты думаешь, Ли дойдет?

- Я не знаю.

Но Ли после перевязки и инъекций стало получше. Они воспользовались привалом, чтобы пожевать концентратов, но сил это почти не прибавило. Ли больше пил, чем ел.

За время их пути небо затянули низкие свинцово-черные тучи. Влажный воздух, кажется, стал густым и вязким и перемещался сырыми потоками от малейшего движения. Звуки дикой природы стихли, и стал слышен зов кораблей - двойной сигнал маяков на "Ричарде" и "Линкольне".

Гордон обеспокоено посмотрела на небо и, наконец, решила озвучить свои подозрения:

- Скоро пойдет дождь, возможно, ливень. Нам лучше пройти еще сколько-нибудь, а потом поискать убежище. Пока идет дождь, мы будем в безопасности.

- Откуда знаешь? - подал голос Ли.

- Они не нападают во время дождя. Тоже прячутся.

- Тогда, может быть, нам стоит продолжить путь в это время?

- Будет тяжело идти, ты просто не представляешь себе. Земля раскисает и превращается в болото. Струи могут быть настолько сильными, что сбивают с ног. Обычно мы использовали это время, чтобы отдохнуть.

- Значит, нам нужно идти.

Ли поднялся и взял винтовку. Его правая рука покоилась на перевязи и бездействовала, но он сможет стрелять и левой. Его не взять голыми лапами.

Следом за ним встала Гордон. Взяла свое сдвоенное оружие и вещи. Она сильная. Она выдержит. Она все сможет выдержать.

- Т. Гордон! - вдруг воскликнул Галлахер, и она обернулась.

- Что?

- Я вспомнил! Это ведь ты - Гордон Т?

- Да.

- Там, на "Линкольне"... Мы были там с Ли, и я зашел в каюту, в которой сам когда-то жил. Там на дверях было твое имя.

Ее лицо исказилось мукой нечеловеческой боли, но Галлахер этого не замечал. Все это время он думал, где мог ее видеть. Перебрал в уме весь экипаж "Линкольна", но в то время, когда он проходил стажировку, Гордон там не было. И вдруг - озарение, инсайт. Все сложилось один к одному.

- Там был стереокуб, и я взял его, сам не знаю, зачем. Я вспомнил: там была ты.

- Где он? - спросила она побелевшими губами.

- На "Ричарде". Это твой?

- Да. Мы уходили в спешке. Я хотела взять его с собой, положила на стол и забыла.

- Я взял!

- Хорошо, - выдохнула, - Спасибо.

Но улыбка, возникшая было на ее губах, погасла. И это почему-то вызвало у Галлахера разочарование. Нестерпимо захотелось снова увидеть, как она улыбается.

- Эй, Гордон, - он все еще смотрел снизу вверх, - Скажи, а как ты смогла выжить одна?

Ли, открывший было рот, чтобы поторопить Галлахера, закрыл его и ничего не сказал. Заданный вопрос был ему не менее интересен. Он посмотрел на Гордон, заглянул ей в глаза, в душу... и то, что он увидел, ему совсем не понравилось.

Гордон ласково провела рукой по винтовке, вызвав у Галлахера неоднозначные ассоциации.

- Убивай, - сказала она, - Убей свой страх. Убей себя. Будь повсюду и нигде. Скажи Смерти "Нет!". Она услышит тебя и подчинится. Ты можешь заставить ее покориться. Смерти нет, пока ты не веришь в нее.

Они не нашли, что сказать в ответ. Ли, профессиональный боец и убийца, поразился жесткости и жестокости ее слов. Ни одна женщина не должна переживать такое, что могло бы подвести ее к таким выводам.

Шерман вдруг ощутил, как что-то очень-очень далекое давит в левой стороне груди и вносит в четко отлаженную систему хаос. Неясные образы промелькнули и пропали.

Галлахер поднялся и отважился снова посмотреть ей в глаза. И вздрогнул, как от удара, потому что в них было бесконечно долгое страдание.

И все же они не могли двигаться бесконечно. Казалось, что предыдущий переход отнял все последние силы, но люди упорно продолжали тащиться вперед, к своей цели. Впереди - Галлахер. Следом - Шерман и спотыкающийся Ли, который уже не сопротивлялся, когда киборг его поддерживал. Замыкала Гордон. Они уже не любовались первозданной природой и не восхищались тем, насколько Роза подходит для земной жизни. Их тела устали от похода, а души устали от постоянного страха и боли.

Галлахер с треском продирался сквозь джунгли. Краешком сознания он понимал, что нужно быть осторожнее и производить как можно меньше шума. Но ему было уже по большей части наплевать, что он уязвим. И все же он надеялся, что те, кто шел позади него, успеют спастись, когда его убьют первым. А он успеет прихватить с собой в Бездну как можно больше этих мерзких вонючих тварей. Он надеялся, что кто-нибудь... Гордон!.. вернется домой и расскажет о том, что с ними случилось. Эта надежда заставляла его идти вперед.

Ли шел всего в каких-то четырех шагах от Галлахера и по его следам. Время от времени картинка перед его взглядом расплывалась, а звуки делались плотнее, и он думал, что это просто капризы незнакомой планеты. Но стонущий бок и пульсирующая боль в плече напоминали ему о ране, и тогда он понимал, что все это признаки подступающего беспамятства. Черной пустоты, в которую он проваливался время от времени. Но он продолжал переставлять ноги и старался не запинаться. Он надеялся, что Галлахер приведет их к "Ричарду"... хоть куда-нибудь. Только подальше отсюда.

Шерман рядом с ним был сосредоточен на том, чтобы не дать Ли упасть. И еще на том, чтобы не пропустить начало атаки, если чудовища нападут. И еще на том, чтобы Гордон не отстала от них и не потерялась. И еще на десятках мелочей, отвечавших за успешное функционирование его системы, а вот тут, кажется, что-то было неладно. Порой перед глазами проносились неясные образы, как электронные привидения. Почему-то очень болела спина. И Гордон... было там что-то такое, связанное с Гордон, что заставляло его напрягаться.

Гордон смотрела на спины идущих впереди и старалась ни о чем не думать. Иногда ей казалось, что она все же сошла с ума в своем одиночестве, и все, что происходит сейчас, на самом деле раскручивает перед ней больное сознание. Она старалась найти какие-нибудь критерии, чтобы отделить реальность от бредовых галлюцинаций, но ничего не могла придумать. И ей оставалось только идти вперед и вперед... и вперед... снова... дальше... еще... Гордон уже ни во что не верила.

Остаток дня тучи сгущались, но дождь так и не пролился. Стемнело намного раньше и к вечеру сильно похолодало. Пора было подумать о ночевке.

Они ориентировались по Ли, как по самому слабому в группе. Он держался сколько мог, хоть иногда багровый туман застилал глаза, и Ли уже не видел, куда идет. Он продержался дольше, чем сам того ожидал, и все же... Они не могли двигаться бесконечно. Остановились без сигнала, просто потому, что не стало уже сил идти дальше.

С гибелью палатки они лишились своего единственного убежища, но Гордон это не страшило. Облазив местные заросли, она нашла подходящее место, и вдвоем с Шерманом они возвели временный шалаш в густых папаротникообразных кустах. Сине-зеленые стены, для надежности укрытые сверху большими плотными листьями, не пропустят воду, а толстый настил из мха и тех же листьев предохранит их от сырости на земле. Они не посмели развести костер, чтобы не привлекать к себе внимание лягушек. Было там какое-то невнятное предположение, что их привлекают свет и тепло. На всякий случай решили не рисковать. Да и местная фауна тоже могла пожаловать в гости, чего не хотелось так же сильно.

Галлахер и Гордон снова давились сухим пайком. Ли ничего есть не стал - только пил, и это было плохим признаком. Открыв рану, Гордон едва сдержала позыв к обратной перистальтике. Невольно она встретилась взглядом с Галлахером, и в его глазах был страх. Оба промолчали, понимая друг друга без слов.

На обработку ушло почти две трети дезинфицирующей жидкости. Гордон завершила перевязку, но Ли этого уже не замечал. Его колотил озноб, хотя от тела так и веяло жаром. Глаза лихорадочно блестели, а на скулах выступил яркий нездоровый румянец. Галлахер уложил его в импровизированный шалаш, и Ли тут же инстинктивно свернулся в позу зародыша, подтянув колени к груди и скрестив руки. Что-то пробормотал.

- С этим что-нибудь можно сделать? - спросил Галлахер, обращаясь к Гордон.

- В аптечке есть еще одна инъекция. Ее действия хватит часов на двенадцать.

Этого было мало. Катастрофически мало. Полноценное исследование раны Ли и попытку хоть что-нибудь с ней сделать можно было провести только на "Ричарде", но... До корабля нужно было еще дойти, а Ли слабел с каждой минутой.

- Мы понесем его, если будет нужно, - медленно проговорил Галлахер и тут же поправился, - Я понесу. Хватит того, что мы потеряли Лоуренса.

Гордон хмыкнула, но в ее усмешке прозвучала горечь. Она потеряла здесь всех, кто был ее семьей в последние несколько месяцев. Где-то отчасти она потеряла здесь саму себя.

- Завтра будет видно. Мы должны отдохнуть.

- Да, ты права. Шерман!

Из темноты неслышно возник киборг, похожий на призрак в доспехах. Его желтый глаз-рецептор жутковато светился в чернильной ночи. Темнота здесь всегда наступала внезапно, как будто кто-то выключал свет.

- Я здесь.

- Стреляй во все, что шевелится.

- Не беспокойтесь, мистер Галлахер, я не подпущу их к вам. Отдыхайте.

- Спасибо, Шерман.

- Я рад помочь. Жаль, что мистер Лоуренс...

Он не договорил и так же бесшумно исчез, только брякнула винтовка. Одновременно с этим ударили первые тяжелые капли дождя, и уже через несколько секунд хляби небесные разверзлись по полной. Галлахер и Гордон заползли в шалаш.

- Это ведь Ло нашел его на торговце, - отстраненно продолжил Галлахер цепь своих внутренних ассоциаций, - Лоуренс.

- На каком торговце?

- На "Белых гусях".

Под аккомпанемент дождя Галлахер кратко изложил ей историю встречи с пропавшим без вести и найденным кораблем. Гордон слушала, не перебивая, и ему стало казаться, что она заснула.

- Теперь представляешь, каково нам было, когда мы пришли на "Линкольн" и увидели, что никого нет?

Она ответила сразу же, и это было знаком того, что она не спала и все слышала.

- Представляю... А каким он был, ваш Ло?

- Солнечным. Добрым. Очень умным. И доверчивым. Мы с Ли все время подкалывали его. Сейчас я так об этом жалею. Не представляю, как мы скажем его матери. Она не перенесет этого.

- Мне жаль, Галлахер, - сказала она, немного помолчав, - Мне правда очень жаль.

Гордон позволила себе немного расслабиться и вытянулась в полный рост рядом с Ли. Невольно она задела его рану. Ли хрипло застонал, мгновенно покрывшись потом. Он не спал, а был, скорее, погружен в беспамятство, но даже там боль настигла его.

- Наверное, лучше его не тревожить. Иди ко мне, Гордон.

Поколебавшись немного, она аккуратно переползла и легла рядом с Галлахером. Он тоже колебался, но потом все же обнял ее и прижал к себе.

Джин Галлахер пропустил через свою постель не меньше сотни женщин, но ни одна из них не вызвала у него такой лавины чувств, как только что это сделала Гордон, сама того не зная. Он хотел ее. Какая-то бессознательная часть его существа понимала, что в любой момент может погибнуть, и отчаянно стремилась к тому, чтобы оставить после себя хоть что-нибудь. Но и это было не все. Он хотел, чтобы Гордон оставалась в его жизни и потом тоже. А сейчас... вот сейчас он поцелует ее и...

Она застонала, а потом резко открыла глаза. Даже в кромешной тьме этой дождливой ночи на чужой планете был отчетливо виден светящийся в них страх. Губы, которые Галлахер только что хотел поцеловать, разомкнулись, и несколько бессвязных слов сорвались и канули в темноту.

- Что? - переспросил Галлахер, не очень-то надеясь на ответ. Он его и не получил.

Несколько секунд Гордон сохраняла напряженную каменную неподвижность, но потом сумела справиться с собой.

Чувствуя себя полным идиотом, Галлахер тихо произнес:

- Не бойся. Мы тебя вытащим. Осталось совсем немного.

К его немалому удивлению на этот раз последовал такой же глухой ответ:

- Мне кажется, они не успокоятся, пока не прикончат меня.

- Нет. Мы вытащим тебя. Дойдем до "Линкольна" и уберемся отсюда. Вот увидишь.

- Мне так хочется верить тебе, Галлахер.

- Поверь. Я клянусь тебе.

Гордон уткнулась в его плечо в поисках эфемерной защиты от кошмарной враждебной реальности.

- Постарайся отдохнуть, - снова прошептал ей Галлахер, - Завтра будет тяжелый день.

Он подождал, пока выровняется ее дыхание, а мышцы перестанут мелко вздрагивать от напряжения, и только тогда сам провалился в спасительную черноту забытья.

Утром дождь все еще шел. Темнота ночи рассеялась, но небо было заложено низкими черными тучами, не пропускавшими свет, и от этого казалось, что рассвет не пришел, а сразу наступили вечерние сумерки. Перед новой ночью. Или это только казалось Ли, чей организм был отравлен ядом и изнурен температурой и слабостью.

Ли проснулся первым и долго лежал, собирая остатки сил и воли в кулак. Предыдущие сутки почти не оставили в его памяти следа, но длительный сон восстановил организм достаточно для того, чтобы сознание прояснилось. Собравшись с духом, Ли попытался сесть, но это удалось ему далеко не с первой попытки. Раненая рука не ощущалась и раньше, но теперь онемение захватило половину тела. Ли пробовал снова и снова, стараясь разогнать кровь и подпитать отказавшие мышцы. Наконец, он поднялся, неловко опираясь на здоровую руку, и огляделся.

В полумраке зеленые стены их убежища казались темно-серыми. Снаружи шелестел дождь, но внутри было сухо. Тусклый свет просачивался через лаз, который они не стали заделывать до конца. Галлахер и Гордон спали, крепко обнявшись, и не пошевелились, когда Ли пополз к выходу.

- Доброе утро, мистер Ли. Рад, что вам стало лучше.

Шерман стоял на страже. Он что-то такое сделал со своей броней, и теперь она покрывала его тело ровным сегментарным слоем, не пропуская сырость внутрь. Шерман был похож на большую рептилию.

Ли кивнул и спросил:

- Что у нас?

- Все спокойно, никто не появлялся.

- А наши склизкие друзья?

Губы Шермана дернулись, как будто он хотел усмехнуться. Но все знают, что киборги не имеют эмоций.

- Они тоже, - Шерман помолчал немного, а потом позвал, - Мистер Ли.

- Знаешь, лучше называй меня просто Ли. Без "мистера".

- Хорошо, Ли. Я хотел спросить...

- Что?

- Вы можете узнать, кто я? В смысле, кем я был раньше, до того, как...

Он не договорил, но все было ясно.

...до того, как стал киборгом. Когда-то он был человеком, но "Киборг Электроникс" уничтожила его личность, сохранив тело. Теперь Шерман жил в строгих рамках подчинения и безопасности человека. Без права восстановления своего прошлого. Для всех он был мертв отныне и навсегда. Но все же...

- Ты что-нибудь помнишь?

Несколько секунд Шерман молчал. Он помнил. О, да! Он помнил, но это воспоминание постоянно ускользало от него, как вода утекает сквозь пальцы.

- Почти ничего, - наконец, прошептал он, - Смутные тени. Кажется, женщина... и с ней ребенок... много машин. И больно, все время больно.

Шерман прижал руку к левой стороне груди и отпустился на землю рядом с Ли. Он чувствовал боль не только когда-то искалеченного тела, но и истерзанной души, и эта последняя боль была много сильнее. Его губы шевелились, как будто он продолжал рассказывать, но Ли больше не услышал ни слова. Он закрыл глаза, и боль Шермана, таившаяся глубоко внутри, под неуязвимой броней, обожгла его.

И Ли увидел...

...смуглая женщина с копной смоляных кудрей. Ее маленькая копия, которая почему-то двоилась, и Ли понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что девочек на самом деле было две. Огромный мегаполис, который он видел с высоты летящей авиетки. Маленькая уютная квартирка, в которую хотелось возвращаться. Большой ангар, в котором желтые авиетки стояли длинными рядами. Потом это все обрывалось за багрово-черной завесой.

Темнота...

...больно!

Ли открыл глаза. Он по-прежнему сидел на пороге шалаша, но сейчас его голова лежала у Шермана на груди. Должно быть, Ли непроизвольно зацепил память киборга, и организм, истощенный ранами, не выдержал нагрузки и отключился. Ли отстранился и сглотнул. Несмотря на почти стопроцентную влажность, у него в горле пересохло, и глоток вышел сухим и болезненным.

- Извини, Шерман, я не уверен, что смогу тебе помочь. По закону вся информация о прошлом киборгов является закрытой. Боюсь, что моих связей не хватит, чтобы докопаться. Я попробую, но ничего не буду обещать.

- Спасибо... Ли, - и тут же без перехода, - Сержант Гордон очень красивая, правда?

- Да, правда. Самая красивая девушка, какую я только видел. Надеюсь, Галлахер вытащит ее отсюда.

- Мы уже недалеко, а этих тварей нет поблизости.

- Ты можешь узнать, что они из себя представляют?

- Для этого мне нужна хотя бы одна особь, но и тогда я не смогу сказать ничего определенного. Я не специализирован для научной работы.

- Жаль. Если бы Лоуренс...

Ли оборвал себя сам, не закончив фразу. Лоуренс смог бы определить, что они такое и что с ними можно сделать. Но Лоуренса уже не было и, кажется, не было так давно, что прошла уже целая вечность.

За спиной раздался шорох. Ли подвинулся, хотя это стоило ему некоторых усилий, и рядом с ним присела Гордон. Она провела рукой по глазам, как будто стирала что-то невидимое, и спросила:

- Думаешь, это утро доброе?

Ли в силу происхождения и соответствующего воспитания ко всему происходящему в жизни относился философски. Поэтому он ответил:

- Доброе, потому что мы продвинулись вперед и все еще живы.

Гордон саркастически хмыкнула.

- Это ненадолго.

Он мог бы ответить ей, что нужно верить в лучшее, что оптимизм - это уже половина пути, что не нужно сдаваться, и тогда они выберутся отсюда и вернутся домой. Но в глубине души Ли понимал, что она права. Права эта несчастная девочка. Они живы, но это ненадолго.

Ли промолчал.

Галлахер пробудился последним, что было, в общем-то, неудивительно. Не открывая глаз, он пошарил рукой рядом с собой в надежде уткнуться в Гордон и переждать кошмар возвращения к реальности. Но рядом не было никого, и от этого он очнулся почти мгновенно. Почему-то ему вдруг показалось, что Ли и Гордон, и Шерман ушли, оставили его одного. Невольно у него вырвался возглас:

- Айк!

Секунду он всматривался перед собой немигающим взглядом, а потом увидел на сером фоне проема четкий характерный профиль Ли. И услышал знакомый голос:

- Я здесь, не кричи.

И Гордон тоже. Сидит, смотрит, и от ее внимательного взгляда делается жутко. Галлахер заткнулся и пополз к выходу. Проснувшийся желудок болезненно сжался в голодном спазме. К тому же промозглый сырой холод забрался под форму, и зубы тут же начали выстукивать дробь. А дождь все шел, и при взгляде на то, во что он превратил и без того поблекшую натуру планеты, стало еще холоднее. Как будто краски полиняли из зеленого и синего в неопределенно-серый. В своем карауле Шерман постоянно ходил вокруг шалаша, но, стоило ему только остановиться, как ботинки тут же начинали погружаться в то жидкое месиво, которое покрывало теперь землю.

- Почему так холодно? - спросил Галлахер, ни к кому конкретно не обращаясь, - Здесь не должно быть так холодно. Это же тропики! Или я уже чего-то не понимаю в этой жизни.

- Тебе кажется, - ответила Гордон, - На самом деле сейчас около двадцати градусов по Цельсию, но тебе кажется, что холоднее, потому что ты давно уже не ел ничего горячего, устал и боишься.

Сама она старалась вести себя и говорить так, как будто они на обычном пикнике в выходной день, но это плохо у нее получалось. Уже плохо. Под глазами залегли глубокие тени, а черты лица заострились настолько, что проступили кости. Ее руки дрожали, хотя она и не хотела это показать. Гордон было намного хуже, чем ему.

- Я не... - начал было Галлахер, но тут же осекся, и закончил совсем не так, как собирался, - Да, ты права. Я боюсь. Но я боюсь не Смерти, а того, что к этому могут приложить свои... лапы эти гнусные твари.

- Бояться не стыдно, Джин, - подал голос Ли, - Страх, а особенно страх Смерти, это нормальное проявление инстинкта самосохранения. Если человек ничего не боится, то он безумен.

Установилось молчание. Галлахер получил свою долю скудного завтрака и медленно жевал, стараясь растянуть процесс и таким способом получить хотя бы иллюзию полной сытости. Ли вложил в свою тираду немалую долю последних сил и пытался восстановиться. Действие обезболивающего подходило к концу, и перед Ли уже в полный рост встали призраки предстоящего страдания. Шерман молча нес свой караул, потому что в его программу было заложено не вмешиваться в разговор людей без крайней необходимости. Да и в своей прошлой жизни он был немногословен. И только Гордон, борясь с дрожью и холодом, обдумала слова Ли и тихо сказала, когда ответа уже никто не ждал:

- Я не боюсь. Мне все равно.

Это потому что ты устала, голодна и замерзла, хотел сказать ей Ли, но промолчал. Она пробыла здесь намного дольше, чем они. Дольше на целую вечность. Поэтому ее опыт нельзя было оценивать теми же мерками, что и у остальных. Вместо этого он в который раз уже повторил:

- Нам лучше отдохнуть.

Прозвучало как заклинание в надежде на будущее. Но если бы только можно было отдохнуть еще и от страха и безысходности, которая шаг за шагом подменяла собой тающую надежду.

Как их поход и как ничто в этом мире, дождь не мог идти вечно и закончился, как следует полив свой любимый цветочек.

Ли мужественно отказался от обезболивающего, уверяя, что сможет продержаться и так, но во время перевязки потерял сознание. Гордон и Галлахер с трудом вернули его в себя, но провалы в поглощающую Бездну становились все более длительными, а светлые периоды стремительно сокращались. Он был похож на глубоководного ныряльщика, который погружается в толщу воды, потом выныривает на поверхность, делает несколько судорожных вдохов и погружается обратно. Так и Ли - возвращался на несколько минут к осознанию реальности, а потом уходил обратно в черноту. Он знал, что уже не сможет дойти, но все равно... все равно... И уже не замечал, что иногда Шерман поднимает его и несет на руках.

Несмотря на четкую смену дня и ночи, у них у всех чувство времени притупилось настолько, что казалось, будто они идут целую вечность. Внутренние часы Шермана продолжали исправно отсчитывать стандартные секунды, но людям казалось, что время на этой планете претерпело изменения. Оно растянулось настолько, что каждая минута казалась вечностью. Гордон потеряла счет не только минутам и часам, но даже и дням во время своих скитаний. Ли ничего не видел и не ощущал от боли и отравляющего его тело и разум яда. Галлахер был подавлен и старался вообще не думать о происходящем. Ему казалось, что все, что лежало за пределами этого злополучного полета, происходило не с ним и не в его жизни.

Они тащились вперед целый день, только один раз остановившись на полчаса. Они уже почти не разговаривали, стараясь ограничиваться односложными репликами. Каждое слово отнимало и без того тающие силы. Идти было сложно. После ливня земля так напиталась влагой, что превратилась в слой густой вязкой грязи, в которой ноги утопали по щиколотку. Из-за высокой влажности воздух казался тяжелым, давил не только на легкие, но и на плечи. Гордон, успевшая кое-как адаптироваться к местному климату, задыхалась, но не жаловалась, понимая, что остальным приходится хуже. Впрочем, Галлахер пострадал меньше всех и поэтому тоже не жаловался. А вот Ли становилось все хуже и хуже.

Кровь разнесла яд по всему организму, и теперь Ли чувствовал, как внутренние органы надрываются, работая на износ, чтобы поддерживать жизнь в умирающем теле. И было еще одно, о чем он не хотел говорить своим спутникам. Меркнущее сознание уже не проваливалось в темноту Бездны, а скользило по нитям реальности, открывая временные ворота. На грани жизни и Смерти так легко было видеть прошлое, которого никогда не было, и будущее, которого уже никогда не будет.

Он видел мужчину в строгом черном костюме и женщину в белом платье. Они обменялись торжественными клятвами, потом кольцами и сейчас скрепляли союз ритуальным поцелуем. Но самый главный подарок она сделает позже, когда они останутся наедине. Две крохотные жизни были спрятаны глубоко внутри этой смеющейся очаровательной женщины. Они уже теплились, и их будущее тоже было определено.

Он видел мальчика, который мыл пол в дешевом баре. Мальчик мечтал о том, как выучится и всего добьется сам и никогда не станет ходить в подобные заведения. Он еще не знает о том, что через несколько лет служение людям из необходимости превратится в его долг.

Он видел мальчика, который скакал верхом по выжженной прерии и орал от восторга. А потом просыпался и долго лежал в прохладной ночи, положив руки под голову и счастливо улыбаясь. Он еще не знает о том, что этот волшебный сон перестанет ему сниться после первого же выхода в открытый космос. Как будто оборвались какие-то невидимые нити, связавшие его с Землей.

Он видел девочку с блестящими из-под челки глазами. Она стояла у окна, смотрела на крупные хлопья снега и зябко куталась в материнскую шаль. Ее глаза блестели из-за слез, которые она прятала от самой себя. Девочка поссорилась с родителями и в наказание осталась дома одна. Она уверяла себя, что ей не больно. И еще не знает о том, что пройдет всего десять лет, и она снова останется в одиночестве, и ей будет ОЧЕНЬ больно.

Он видел нечто, что скиталось по космосу не одну сотню лет, прежде чем обрело пристанище в звездной колыбели чуждой его разума цивилизации. Оно не знает, что значит знать.

Он видел Безумие, ждущее впереди того, кто останется в живых.

Он видел, но Бездна поглотила его.

Ли вынырнул на поверхность, чтобы сделать новый глоток свежего воздуха, когда монстры наступали. Галлахер судорожно перезаряжал винтовку, вынув из подсумка - последний? - магазин. Гордон и Шерман сражались, прикрывая спины друг друга. Ли пытался стрелять, но всех его сил хватило только на то, чтобы удержать винтовку и давить на спусковой крючок, не отпуская. Галлахер встал рядом, защищая друга.

- Ли, в порядке?

- Да!

Вместо ответа из горла вырвался хрип.

Перед глазами промелькнуло лица Гордон, похожее на холодную жестокую маску убийцы. Мозг сержанта Гордон отключил эмоции и оставил один разум. Она оторвалась от Шермана и начала отходить в сторону. Лягушки потянулись за ней. Гордон отходила все дальше и дальше, отвлекая внимание на себя. Шерман засек ее маневр.

- Куда?!

-Молчать!

Галлахер скрипнула зубами, видя, что Гордон оттягивает опасность на себя, но не смея оставить Ли в одиночестве. Из горла Галлахера вырвался крик отчаяния:

- Гордон!

На мгновение она обернулась, думая, что Галлахер ранен. Но этой ничтожно малой доли секунды хватило, чтобы чудовища заняли более выгодные позиции. Гордон громко выругалась. Шерман услышал ее и пошел на помощь, выжигая все на своем пути. Боль в сердце стала сильнее. Его живой карий глаз лихорадочно сверкал, а шлем громко гудел.

Часть монстров заинтересовалась этим странным существом, которое не поддавалось классификации, и отвлеклась от людей.

Круг сужался, и скоро Шерман и Гордон оказались в кольце. Среди шума боя чувствительные сенсоры киборга вычленили спокойный четкий голос Гордон:

- Сделай так, чтобы они улетели отсюда. Домой. Сделай это, Шерман.

Ему не надо было объяснять, кто "они". Он понял, что она готова умереть, снова защищая своих людей. Преодолевая боль в несуществующем сердце и электронный шум в нервных тканях, Шерман ответил:

- Нет. Ты не умрешь!

Но ее винтовка выплюнула последний сгусток огня и погасла. Магазин был пуст.

- Вот и все, - прошептала Гордон и выпрямилась навстречу своей Смерти. Но Шерман скользнул вперед и заслонил ее собой. Повторил:

- Ты не умрешь.

- Пусть они убьют меня! - почти завизжала Гордон, - Им нужна я! Тогда они уйдут! Дай им убить меня!

Электронные вихри, которые на самом деле были простыми человеческими эмоциями, легко сносили программы, прошитые в сам организм киборга. Рушились барьеры. И, совсем как Гордон когда-то... вечность назад... Шерман заорал:

- Ко мне, выблядки! Ко мне, вашу мать!

И уже не почувствовал, как зубы и когти начали рвать тело на куски.

Темнеющее небо треснуло и светлой молнией раскололось надвое. Монстры, хоть и схожие с лягушками, но не любившие воду, тревожно заквакали, и начали отступать во мрак, исчезая где-то за пределами видимости. А потом с неба хлынули тугие потоки, похожи на молнии Индры. Наступила тишина, которую разорвал вопль Галлахера:

- Они! Ушли!

В этот крик, тихий от слабости и усталости, он вложил все, что рвало его душу: страх, голод и холод, боль от потери Лоуренса, ненависть к мерзким неведомым тварям и все то, чему не было имени. Голос по-мальчишески сорвался, но Галлахеру было плевать.

Ушли... Ли, смертельно бледный, поспешил опереться о его плечо, но силы тут же оставили его. Ли скользнул на землю и в Бездну одновременно.

- Ли!

Галлахер склонился над ним. Темные ресницы Ли задрожали, как крылья умирающей бабочки, но глаза не открылись. Не было сил. Достало только на хрип:

- Гордон...

Галлахер стрельнул глазами по сторонам. Небо как будто светилось ровным серым светом сквозь плотную завесу дождя.

- Гордон! Шерман!

Она позвала откуда-то из-за спины:

- Галлахер... мы здесь...

Шерман лежал лицом вверх. Дождь гулко стучал по его доспехам, отсчитывая последние секунды жизни киборга. Шерман все пытался встать, но его искусственная часть была полностью мертва, а живая умирала. Лицо кривилось от боли.

- Что? - спросил Галлахер, опускаясь на колени.

Шерман обратил на него живой глаз, разлепил губы и прошептал:

- Все просто, мистер Галлахер, я умираю. Киборги тоже... смертны.

В его горле что-то клокотало, и голос как будто двоился, как будто одновременно работали живые связки и электронный речевой аппарат. Но электроника сбоила, давала помехи. С уголка губ по смуглой щеке стекала тоненькая струйка крови. Она не успевала добраться до шеи, потому что дождь смывал ее. Галлахер всегда думал, что у киборгов нет крови. По краю сознания чиркнула мысль, что надо будет спросить об этом у Лоуренса, но ее тут же догнала другая. У Ло уже больше никогда ничего не спросишь. И у Шермана - тоже.

Киборг перевел взгляд на Гордон. Она взяла его за руку и сжала холодные пальцы.

- Может быть, теперь они не будут убивать тебя, Гордон. Хотя я не думаю, что им хватит моей жизни.

Галлахер проглотил ком в горле и, стараясь говорить как можно естественней, спросил:

- С чего ты решил, что умираешь?

- Они убили меня.

Шерман коснулся своей груди. Прямо против сердца была маленькая прожженная дырочка. Он должен был давно умереть, но жизнь все еще держалась в его раздвоенном теле.

- Мы заберем тебя на "Ричард". Можно будет согнать твою матрицу в бортовой компьютер и забрать на Землю. Тебя восстановят. Я попрошу Тодгарда, и он добьется, чтобы тебя восстановили.

- Не надо. Это не жизнь. Особенно теперь, когда я вспомнил.

- Что? - подала голос Гордон и так же переспросила, - Что?

- Романо Рамирес. Меня звали Романо Рамирес. Они все равно убью меня снова.

Ни Гордон, ни Галлахер не стали у него спрашивать, кто "они". И так все было понятно. Киборга с внезапно восстановившейся памятью ждала участь лабораторной крысы-мутанта. Его мозг препарируют, микросхемы разберут на атомы, потом восстановят и сделают это снова. Будут повторять до тех пор, пока не поймут, почему вернулась вырезанная, вытертая до последнего память. Шерман, однажды переживший Смерть и насильственное воскрешение, обречен будет на бесконечные реинкарнации.

- Хорошо, - Гордон согласно наклонила голову, - Как ты захочешь... Рамирес.

Его угасающее сознание, тухнущий взгляд снова обратились к Гордон.

- Мне больно, - Шерман потянул ее руку и накрыл ею дырочку в груди, - Здесь. Я снова чувствую. Я снова...

Он не договорил. Взгляд живого карего глаза остекленел, а кровь все еще стекала и не успевала добраться до шеи. Электронные сны эмоций больше не снились Шерману. И боль отпустила.

Они уже слышали "Ричарда". Надрывно завывала одинокая сирена, и Галлахер почему-то был уверен, что это "Ричард Плантагенет". А "Линкольн" молчит. Снова мертвый. Порой Галлахеру казалось, что он видит высокий сигарообразный силуэт корабля, но в следующее мгновение мираж пропадал. Оставался только голос.

Гордон неслась вперед, словно боевая лошадь, опаздывающая к финишу. Точнее, ей казалось, что она несется. На самом деле они двигались медленно, очень медленно. Сутки назад они разделили и доели остатки сухого пайка. Тогда же Ли вкололи последнюю дозу активатора. Когда его действие закончилось, раненый больше не приходил в сознание. Он метался и стонал в бреду, что-то бормотал не непонятном языке и был совсем плох. Бездна забирала его. Галлахер и Гордон несли его на самодельных носилках, а чаще Галлахер тащил его на себе, чтобы Гордон могла прикрывать. Иногда он тихо матерился сквозь зубы.

Споткнулся и невольно повысил голос. Гордон услышала его и обернулась.

- Что? Тебе плохо?

Галлахер остановился, выдохнул и мрачно ответил, не глядя на нее:

- Не знаю. Я устал. Просто смертельно устал.

Гордон подошла к нему. Поколебавшись немного, она подняла руку и прикоснулась к его заросшей грязной щеке. Пальцы легли совсем невесомо, задержались на несколько секунд и порхнули в сторону.

- Потерпи немного. Скоро мы будем дома. Давай сейчас отдохнем, а потом пойдем дальше.

Галлахер выбрал место получше и уложил Ли. Сел рядом, а потом лег. На самом деле это ему надо было бы поддерживать Гордон и предлагать ей отдых. Но он был пилотом, а она разведчиком. Ее специально тренировали на выносливость и длительные тяжелые переходы. А, по большей части, ему было уже все равно. Хотелось просто дойти до "Ричарда". Доползти до "Ричарда". И даже на монстров уже плевать.

Гордон села рядом. Ее собственный порез на лбу никак не заживал и снова саднил. Мокрая ткань формы липла к телу и мешала двигаться. Высокая влажность давила на легкие и мешала дышать. Иногда голова кружилась, а перед глазами плавали багрово-черные пятна. У Гордон было подозрение, что ее организм тоже отравлен, но она ничего не говорила. Не хотела вешать на Галлахера еще и это.

- Галлахер.

- Что?

- Мы должны рискнуть и развести огонь, чтобы просушить одежду и согреть Ли.

- В аптечке что-нибудь осталось?

Он сам знал, что нет. Но вдруг он ошибается? Так хотелось ошибиться.

- Нет.

- Я хотел ошибиться.

Собравшись с силами, они развели маленький костер и перенесли раненого поближе. Устраивая Ли поудобнее, Галлахер шептал ему, находя в этом и своеобразное утешение для себя самого:

- Давай, Ли, мы уже близко. Слышишь, как "Ричард" нас зовет? Скоро мы вернемся домой. Не покидай меня, Ли, я не хочу быть один, когда нужно будет сказать миссис Лоуренс про Ло. Ты мне нужен. Не из-за миссис Лоуренс, а просто. Если ты слышишь меня, Ли, там, в своей темноте, держись. Я прошу тебя, не покидай меня одного.

Ли услышал его. В самой глубине Бездны он услышал горячечный молящий шепот. Паутина временных нитей и путы боли затягивали его вниз. Яд в крови лишил сил подняться к поверхности. Преодолевая их, Ли рванулся и вынырнул.

Белки его глаз были красными от лопнувших сосудов. Кожа как будто пошла черными трещинами, начало которых шло от раны на плече. Разлагающаяся плоть испускала миазмы, но Галлахер не ощущал этого.

- Ли!

Зрачки медленно повернулись в его сторону.

- Я умираю.

- Мы летим домой.

Гордон взяла винтовку и встала спиной к костру, имея свой целью подсушиться сзади, и одновременно обозревая местность. Ее силуэт расплывался перед глазами Ли то ли от слабости, то ли от марева огня. Но все равно он видел тонкую невысокую фигурку. Оружие в ее руках казалось вполовину больше своего естественно размера.

Галлахер проследил за его взглядом и тихо спросил, склонившись к самому лицу Ли:

- Гордон? Позвать?

- Забери ее отсюда, Джин. Она должна выжить. Она достойна жить. Достойна лучшего. Люби ее... Джин...

Ли прикрыл глаза. Длинная тирада отняла у него много сил, но слишком важным было то, что он хотел сказать. Он знал, что останется здесь. Тело сожгут. Дух найдет себе новое тело, снова будет жить, но часть все равно останется здесь. Только один покинет Розу, но теперь линия двоилась. Был шанс. Один-единственный. ПРИЗРАЧНЫЙ шанс, что улетят двое. Но если это произойдет, то в далеком будущем их общий потомок перевернет мироздание. Во тьме Бездны Ли видел это совершенно четко. Он хотел донести это до Галлахера, но время стремительно истекало. Драгоценных секунд не хватало на множество слов и объяснений. Ли нашел руку Галлахера и вцепился в его пальцы с неожиданной силой.

- Ты должен увезти ее отсюда. От этого зависит будущее. Просто поверь мне.

Галлахер почувствовал, как на глаза набегают слезы, как больно впились в руку ногти Ли, но боль в сердце была сильнее. Он потерял друга, которого знал много лет, потерял друга, которого знал несколько дней, но каждый из этих дней можно было засчитать за год. И вот теперь это происходило снова. Пусть он убеждал себя, что Ли нужно только добраться до "Ричарда", а дальше все решится само собой, но в глубине души Галлахер знал, что все уже кончено. Считанных часов, оставшихся до корабля, не хватит Айку Ли, чтобы выжить.

- Потерпи немного, Айк, я прошу тебя, совсем немного.

Ли растянул губы в улыбке, больше похожей на оскал. Выдохнул:

- Не бойся. Мне не страшно умирать. Я даже рад. Там мне будет не больно. Смерти нет, Джин. Смерти... нет...

Ли закрыл глаза, засыпая или теряя сознание, Галлахер этого не знал. Только едва заметное дыхание говорило о том, что Ли еще не ушел в лучший из миров. Галлахер осторожно высвободил руку. На коже остались багровые лунки там, где Ли вцеплялся в него. Галлахер хотел снять с него куртку, но не рискнул потревожить, только переместил, чтобы согревался другой бок.

Подошла Гордон, присела рядом на корточки, но оружие по обыкновению из рук не выпустила.

- Как он?

Галлахер опустил голову, чтобы она не увидела, как намокли его ресницы. Нервы вышли за предел. Слабым стало не только тело, но и чувства. Он понимал, что с этим ничего не сделаешь, но все равно не хотел, чтобы Гордон видела.

- Держится, - голос прозвучал глухо, - Он сильный.

- Давай, - Гордон нашла в себе силы улыбнуться, - Мы должны отдохнуть.

Они сели на землю, прислонившись друг к другу спинами. Чувствуя узкую спину и острые лопатки Гордон, Галлахер вдруг подумал о ней, что она всего лишь маленькая испуганная девочка, потерявшаяся далеко от дома.

- Давно ты в армии, Гордон?

- Семь лет. Сразу после школы.

- Хочешь вернуться, когда мы выберемся отсюда?

- Да, если повезет, буду поступать в Офицерский Корпус.

Галлахер не ответил. Для него самого заключение контракта на службу в армии стало выходом из патовой ситуации. Когда представилась возможность, он уволился без угрызений совести вместе с Ли и Лоуренсом. Чье-либо стремление сделать карьеру профессионального военного он воспринимал как существующую данность, но за пределами своего понимания. И вот Гордон, пережившая настоящий кошмар и готовая подвергнуться подобному снова. Более того, она готова была взять на себя ответственность за подобный кошмар для многих других людей по долгу офицера. Гордон. Девочка с глазами убийцы.

- Наш отец всегда хотел, чтобы мой брат стал генералом, а я - знаменитой балериной. Но получилось наоборот. То есть еще не совсем получилось.

- Твой брат и правда... балерина?

- Я же сказала, что не совсем получилось. Джейсон - самый высокооплачиваемый стриптизер на Новой Вирджинии.

Галлахер воздержался от комментариев, опасаясь обидеть Гордон, но она верно поняла его молчание.

- Это не то, что ты видишь в обычных стрип-барах и что может происходить потом. То, что танцует Джейсон, возведено в ранг искусства. Это как разница между бумажным самолетиком, который может сделать любой, и космическим кораблем.

Галлахер смутился оттого, что Гордон так легко угадала его мысли. Хорошо, что она его не видит.

- Извини.

- Ничего.

- Скучаешь по нему?

- Да, очень. Мы не виделись уже два года. А ты разве не скучаешь по своей семье?

- Скучаю.

Галлахер замолчал. Он не видел родителей семь лет, и каждая мысль о покинутом доме была болезненной. Гордон снова легко угадала его мысли, но тоже молчала, набираясь сил.

- Не может быть и речи о том, чтобы послать туда еще один корабль, Уильям, - генерал Симмонс четко выверенным движением исполнил удар клюшкой по мячу, пронаблюдал, как мяч упал прямо в лунку, самодовольно улыбнулся своему мастерству и только тогда посмотрел на полковника Тодгарда, - Если только ты не снарядишь его за свой счет. Бюджет ВКС не безразмерен. Или найди новых добровольцев, чтобы спасти этих.

- Я все понял, Артур.

Воскресный гольф - аристократическая игра для избранных в элитном загородном клубе - это было святое. Здесь не было званий, фамилий и плохого настроения. Здесь были костюмы, имена и сияющие улыбки по тысяче долларов за коронку. Полковник Тодгард не любил гольф, но всегда мог найти человека, который пригласил бы его в качестве гостя.

С момента последней связи с "Ричардом Плантагенетом" прошло десять дней. Ли сообщил, что они нашли "Линкольн", сели рядом и готовятся к выходу. Потом пошли помехи и связь прервалась. Когда Роза снова оказалась в пределах досягаемости, на все запросы отвечала только автоматическая система "Ричарда". Она и сейчас продолжала это делать. Очевидно, что корабль был в рабочем состоянии, но покинут экипажем. О причинах этого можно было только догадываться. Полковник Тодгард не хотел догадываться, он хотел знать наверняка.

Как и предполагал когда-то оптимист Галлахер, разведка делала вид, что ничего не происходит, что "Линкольн" просто немного задержался с учебным полетом, а куда там отправился частный корабль "Ричард Плантагенет", это его личное дело. Отправился и сгинул. С кем не бывает? Его внесут в Реестр Пропавших. Через год объявят пропавшим без вести официально. Через пять лет - пропал без вести, предположительно погиб. Через десять признают погибшим. И никто ничего не узнает. А в голове мнемоника сработает защитный механизм, и тогда Смерть станет для него желанным ангелом милосердия. Потерянной информации, конечно, жаль, но не критично.

Полковник Тодгард старался держать себя в руках, но с каждым днем, когда "Ричард" не отвечал, это становилось все сложней. По ночам он просыпался и сидел на веранде Лавендер-Холла, глядя в ночное небо и силой мысли пытаясь дотянуться до приемного сына и его друзей.

Четыре генерала - два разведчика и два безопасника, инициировавшие спасательную миссию "Ричарда", продолжали спокойно играть в гольф. На все аргументы Тодгарда ответ был один: сигнала SOS не было, посылать специальный корабль, значит, привлечь ненужное внимание, да и финансировать это предприятие никто не будет. Тодгарду понадобились сутки, чтобы принять решение.

Сутки спустя после разговора в гольф-клубе он отправился к нотариусу, с которым работал последние несколько лет, и затребовал полную оценку своего движимого и недвижимого имущества.

- Ты сошел с ума, Уильям, - сказал ему нотариус, мистер Харрис.

- Я вправе делать со своим имуществом все, что сочту нужным, - парировал полковник.

- Желание клиента - закон. Но не говори, что я тебя не предупреждал.

- Я буду иметь это ввиду.

Полная оценка имущества заняла два дня. Получив на руки файлы с конкретными цифрами, Тодгард вернулся домой и занялся собственными подсчетами. Итога был с одной стороны неутешительным, а с другой - вполне отвечающим его желаниям. Распродав все, что можно, в том числе и дом, Тодгард мог получить сумму, достаточную для того, чтобы снарядить корабль.

Сомнений не было. Он втравил мальчиков в это предприятие и теперь должен их вытащить, чего бы это ему не стоило. У Тодгарда не было семьи - единственным родным человеком для него был Айк Ли - приемный сын. Но разве любой отец не пожертвует всем ради своего сына? Закончив подсчеты, полковник связался с Харрисом и отдал распоряжение срочно реализовать все имущество. Сам он параллельно с этим занялся поиском подходящего корабля.

Ночи по-прежнему не приносили Тодгарду отдыха. Он сидел на веранде, вдыхая запах лаванды и глядя на звезды, и призраки трех молодых мужчин окружали его. Силой мысли полковник пытался дотянуться до них, но на пути становилась черная пустота Бездны.

- Айк, сынок, простишь ли ты когда-нибудь меня?

Шпиль, венчающий носовую часть "Ричарда", возвышался над горизонтом. Галлахеру он казался святыней, обещающей скорое и успешное возвращение домой. Недалеко от него виднелся точно такой же шпиль "Линкольна", который для Гордон был как мемориал погибшей команде корабля. Каким-то невероятным внутренним чутьем оба они - и Галлахер, и Гордон - могли отличить корабли друг от друга. Спасение было близко, но не радовало.

Прошедшая ночь была самой тяжелой за весь их безумный переход. Галлахер и Гордон дежурили по очереди сменами по два часа, потому что на более длительное время не хватало сил. Вместо сна были черные провалы, похожие на беспамятство. Бодрствование было не намного лучше, и Галлахер несколько раз ловил себя на попытках понять, происходит ли весь этот кошмар на самом деле или только в его воспаленном воображении. Казалось, что Роза и ее монстры уже так давно в его жизни, что ничего другого в ней просто никогда не было.

Отдежурив вторую вахту, Галлахер хотел разбудить Гордон, но с ужасом обнаружил, что все стало хуже, чем он думал. От тела Гордон несло таким жаром, что, прикоснувшись к ней, на мгновение Галлахер решил, что обжегся.

- Гордон. Эй, Гордон.

Она застонала, а потом ее голова резко метнулась из стороны в сторону. Галлахер позвал погромче, но в ответ она только бессвязно что-то пробормотала сквозь зубы. Галлахер почувствовал, как на лбу выступил холодный пот, несмотря на дефицит жидкости в организме.

- Нет, нет, нетнетнет, давай, Гордон, приходи в себя, вернись.

Он тряс ее за плечи, надеясь вернуть в сознание, звал, не замечая, что срывается на крик. Приступ паники поглощал остатки разума. Галлахер был измучен, на пределе собственных сил. Если Гордон не сможет идти сама, то ему остается только лечь рядом с ней и Ли и умереть. Он не сможет тащить на себе их обоих и сражаться, если лягушки нападут.

Гордон снова что-то сказала, и на этот раз Галлахеру показалось, что осмысленно. Он переспросил:

- Что?

- Не тряси, мне больно.

Он отпустил ее плечи, радуясь, что в темноте душной ночи Гордон не видит его перекошенного страхом лица.

- Я сейчас пойду, подожди.

- Не надо, - Галлахер нашел ее руку и стиснул тонкие пальцы, - Тебе лучше поспать. Я сам.

- Спасибо.

Остаток ночи прошел, как в тумане. Галлахер сидел рядом с Ли и Гордон и прислушивался не к тому, что происходит вокруг, а к их дыханиям. Временами он сам проваливался в сон, но ему снилось, как он сидит на чужой планете вдали от дома и боится, что остался один. Галлахер не различал яви и сна и думал, что просидел так всю ночь, не смыкая глаз.

Утром Гордон стало намного лучше. Близость цели придала ей новые силы. А может, это несколькочасовой сон без перерывов хоть как-то восстановил энергетический запас организма. Кроме того, им повезло. В зеленой глубине кустов Гордон разглядела неприметные желто-зеленые плоды, мякоть которых могла утолить муки жажды и голода. Точно такие же плоды она несколько раз ела, пока была одна, но за время пути к кораблям, плоды ни разу не попадались. Они с Галлахером не только поели сами, но и умудрились впихнуть немного мякоти в Ли.

- Они очень быстро портятся, - сказала Гордон в ответ на предложение Галлахера взять немного с собой, - Ты не успеешь даже снова проголодаться, а их уже нельзя будет есть. Нам лучше идти, чтобы как можно быстрее добраться до корабля.

Галлахер был с ней согласен. До "Ричарда" оставались считанные километры. Уже через пару часов они все трое будут в безопасности. Галлахер не допускал и мысли, что твари нападут снова, и вдвоем с Гордон они не смогут отбить атаку. Не допускал мысли, что оснащения в медблоке "Ричарда" может не хватить, чтобы спасти жизнь Ли. Не допускал мысли, что может легко погибнуть сам. Для этого он слишком сильно был оптимистом и верил в хороший исход при любом раскладе. Он чувствовал себя старше на жизнь, но еще не был сломлен.

- Давай-давай, вперед. Скоро все это закончится.

Уже не имело значения, кто говорил - он или Гордон. Это были мысли их обоих. Скоро они будут на "Ричарде", а это все равно, что дома.

Но они успели продвинуться вперед совсем немного. Тело Ли свели жесткие судороги, и Галлахер едва удержал равновесие.

- Гордон, помоги мне!

Вдвоем они уложили раненого на землю. Галлахер опустился рядом и уложил голову Ли к себе на колени, придерживая за плечи. Под его пальцами пробегали волны дрожи, и вместе с ними такими же волнами нарастала паника.

- Что это? Гордон, что с ним происходит? Ли!

Гордон не стала тратить время на слова. Она с усилием разжала Ли челюсти и вставила между зубами какую-то палочку.

- Держи его.

Сержант Гордон смотрела на жизнь куда менее оптимистично, чем Галлахер. Она с самого начала не питала никаких иллюзий насчет того, что Ли способен продержаться весь переход. Он прожил дольше, чем она ожидала. Будь у нее лишние жизненные силы, Гордон удивилась бы. Но сил не было, и она просто констатировала факт. Сейчас сомнений не было - Ли доживал свои последние минуты. Гордон посмотрела на Галлахера и промолчала, потому что он верил. Все еще верил в чудо.

Зачем Смерть приходит за нами? Зачем приходится терять близких и уходить самим? У Гордон не было ответов на эти вопросы. Мысль о том, что за "Линкольном" послали помощь, дала ей хрупкую уверенность, что все еще может закончиться хорошо. Она выберется отсюда, и кошмар останется позади. Но теперь, глядя, как из тела Айка Ли истекает жизнь, Гордон осознала всю эфемерность своей глупой надежды. Надежда на спасение - химера, порожденная инстинктом самосохранения. На самом деле нет никакой надежды. Гордон останется здесь. Целая планета станет для нее последним пристанищем. При мысли об этом Гордон издала безумный смешок.

Галлахер не услышал его. Ли затих, а потом открыл глаз. Страдание, не сходившее с его лица с момента, когда закончилось обезболивающее, исчезло и сменилось умиротворением. Галлахер выцарапал из его зубов палку и суеверно отбросил в сторону.

- Не пугай меня больше так, - сказал он, и его голос дрожал, - Я могу испугаться.

- Больше не буду, - прошелестело в ответ. Ли силился улыбнуться, но получалась вымученная гримаса.

- Ты как? Можешь идти дальше?

- Подожди. Сейчас...

Довольно долго Ли молчал. Галлахеру казалось, что кризис миновал, и наступило улучшение. Но сам Ли понимал, что это не так. Последние трое суток реальность перестала являть ему свои узоры, только сосущую черноту Бездны. Подобно Гордон, Ли знал, что останется здесь. Жизнь стремительно уходила вовне. После судорог он уже не ощущал тела, потому что наступил паралич. Он с трудом дышал, и каждое слово неумолимо приближало его к Смерти. Наконец, он вычленил самое главное:

- Увези ее, Джин, и ничего не бойся.

Галлахер не стал переспрашивать. Он знал, о чем говорит Ли. Пусть он отказывался верить - это отрицание ничего не меняло.

- Я не боюсь.

Ли глубоко вдохнул и выдохнул беззвучно, одними губами:

- Прощай, брат.

На новый вдох не хватило сил. Черные глаза Айка Ли вспыхнули волшебным осмысленным светом и погасли. Он улыбнулся, встречая свою Смерть, и его сознание крикнуло ей: Я здесь!

- Айк.

Нет ответа.

- Айк!

Галлахер склонился над неподвижным телом и спросил:

- Что ты наделал, Ли? Что я скажу полковнику Тодгарду? Зачем?

То же, что и миссис Лоуренс, отстраненно подумал ДРУГОЙ Галлахер. А меня они спросят, почему же тогда ТЫ остался жив? Почему позволил нашим детям уйти в темноту в одиночестве? И тогда останется только одно - покончить с собой, чтобы пойти следом.

Галлахер снял голову Ли со своих колен.

- Гордон.

Она сидела рядом, глядя перед собой страшными пустыми глазами. На какой-то момент Галлахер испугался, что и она - тоже.

А что, если и она - тоже?!

- Гордон!

Зрачки ожили и медленно повернулись в его сторону. Потом так же медленно повернулась голова. Шторы отрешенности в ее глазах раздвинулись, давая понять, что Гордон здесь.

- Айк умер.

Гордон не нужно было даже проверять пульс, чтобы констатировать Смерть. Лицо Ли разгладилось и стало похоже на лицо Будды - умиротворенное, с ускользающей полуулыбкой. Гордон прошептала:

- Ему уже не больно.

- Не больно, - эхом откликнулся Галлахер и коснулся рукой его лба, - Прощай, брат.

Они с Гордон поднялись, помогая друг другу, и отошли на несколько шагов. Галлахер поджег тело и начал произносить литанию Иезис. Гордон выпрямилась, расставив ноги для равновесия, и подняла руку в прощании. Измученное тело Айка Ли скрылось в очищающей пламени. Несгибаемый дух вышел из тьмы и встал рядом, невидимый и неслышимый для живых.

Тело Ли, подточенное и полуразложенное ядом шипов, сгорело быстро. Остался пепел, который уйдет в землю и потом прорастет травой. Может быть, когда-нибудь и душа Ли возродится в новом теле. Так же, как и души Лоуренса и Шермана. Иезис будет милосердна и позволит жить снова. Они все заслужили эту милость богини-насмешницы.

- Пойдем, мы должны идти.

На этот раз Галлахер звал вперед. Он думал теперь только об одном: любой ценой он должен выполнить последнюю просьбу умершего друга и увезти Гордон домой. Они с Лоуренсом знали, что порой Ли руководствовался в принятии решения чем-то вроде откровения свыше. Лоуренс иногда шутил, что у Ли есть прямая связь с Иезис. Они привыкли доверять ему, и сейчас Галлахер не задумывался, почему в последние минуты жизни Ли говорил о том, что Гордон должна улететь. Он попросил, и для Галлахера этого было достаточно.

Они прошли всего несколько шагов: впереди - Галлахер, Гордон - за ним. Потом по наитию, так хорошо знакомому Ли, Галлахер обернулся и увидел, как Гордон медленно оседает на землю, впервые на памяти Галлахера выронив винтовку, с искаженным лицом и сдавленным стоном.

- Что? Что случилось?

Галлахер бросился к ней, думая, что сейчас она умрет у него на глазах, а он даже не успеет понять, почему это произошло. Он подхватил ее и удержал от падения.

- Гордон, что?

Она прислонилась головой к его плечу, как будто ища защиты от кошмарной реальности. Галлахер обнял ее, инстинктивно стремясь закрыть собой. Она беззвучно вздрагивала всем телом, и Галлахер подумал, что она плачет, но не поверил. Гордон не плачет, ее нервы из стали.

- Здесь моя могила, - ответила Гордон в его шею, - Мне страшно. Я боюсь.

- Ничего не бойся, я с тобой.

- Я не могу больше, не могу, не могу...

Стальные нервы сдали. Гордон старалась удержать слезы, но не могла. Слишком долго она хотела быть сильной, а хотелось быть слабой. Слишком долго она защищалась сама и защищала других.

- Не бойся, я не отдам тебя им... девочка моя...

Не отдавая отчета в своих действиях, Галлахер начал целовать ее лицо. Просто естественный жест мужчины, желающего успокоить плачущую девушку. Лоб, виски и соленые губы. Ее губы были сухие и в трещинках. Одна трещина лопнула, и из нее сочилась кровь. Не думая, Гордон обвила его шею руками и начала отвечать на эти неистовые поцелуи.

Все свершилось быстро. Ни Гордон, ни Галлахер не думали, что делают. Это не был акт любви, когда любовники растворяются друг в друге и становятся единым целым. Это был физиологический секс, когда инстинкт самосохранения побуждает к размножению перед лицом неминуемой гибели. В неистовстве они не замечали ни пергаментной кожи, ни грязи и ссадин, ни выпирающих костей, ни болезненного блеска в закрытых глазах. Никакой романтики или высшего смысла, как это показывают в фильмах. Только в самом конце Галлахер застонал, сквозь сжатые зубы, призывая Иезис.

Потом, обессиленные, они легли на землю. Не говорили друг другу ни слова, просто лежали рядом. Гордон - на спине, вытянувшись и закрыв глаза. Галлахер - на боку, свернувшись в позу эмбриона и уткнувшись лбом ей в плечо. Время остановилось. Гордон казалось, что мир вокруг вращается с бешеной скоростью, затягивая ее в центр воронки.

- Мы должны идти, - прошептала она, не двигаясь.

- Да, - ответил Галлахер, закрывая глаза и чувствуя, как сознание ускользает.

Ему казалось: он вышел из плоти и поднялся вверх. Он видел два нагих человеческих тела, затерянных на чужой планете в глубоком космосе. Он видел пепелище рядом - все, что осталось от еще одного человека, и сверху это было похоже на жертвоприношение. И девушку на спине, словно следующей жертвой должна была стать она. И мужчину рядом, свернувшегося на боку, похожего на эмбрион перед началом развития. Он видел Гордон и себя, но не понимал этого, потому что реальность сдвинулась.

Так они пролежали несколько часов, в полусне, в полубессознании. Так бывает, когда психика устает держать удар и переключается в режим самосохранения. Ничто не тронуло их. Ни одна тварь не подошла даже близко к беззащитным людям, как будто сверху они были накрыты невидимым защитным куполом.

А может быть потом, что Айк Ли, невидимый все то время, пока Гордон и Галлахер спали, стоял рядом с ними, охраняя их покой.

Родители Айка Ли - мелкий драгдилер и уличная проститутка - назвали своего сына совершенно иначе, но слог "Ли" уже тогда присутствовал в его имени. Мальчик был плодом случайного секса под воздействием секстази, наркотика, который многократно увеличивал желание и ощущения от полового акта. Беременность явилась для девушки неприятной неожиданностью, и в первый раз малыш Ли едва не лишился жизни в возрасте трех недель с момента зачатия. Четвертая из таких попыток закончилась преждевременными родами. Ли никогда не узнал о жутковатом символизме своего появления на свет, но всю жизнь прожил с ощущением, что Смерть стоит за левым плечом. Отец новорожденного увидел своего сына один-единственный раз, потому что через десять с половиной часов его убили в пьяной уличной драке. Спустя шесть лет мать Ли загнулась от передозировки какой-то нелицензированной дрянью, и он остался один.

Несколько недель или месяцев он прожил на самом дне самого низшего социального слоя. Когда полицейский рейд случайно обнаружил его в подвале разрушенного дома, мальчик почти уже не разговаривал, кусался и царапался, подвывая на высоких нотах. Его поместили сначала в психиатрическую лечебницу, а потом в детский приют. Там ему дали другое имя, на которое он все равно никогда не отзывался.

В возрасте четырнадцати лет его выкинули из приюта. В его активе были аттестат о среднем образовании, умение драться, умение сопротивляться при допросе, три сексуальных партнерши (одна из которых до встречи с Ли была девственницей), умение обращаться с оружием, нелюбовь к людям и некоторые другие подобные особенности. Ли нашел себе работу в ночном баре, сначала за еду и угол, но уже через полгода угол превратился в отдельную коморку, а гамбургер из бара мутировал в полуфабрикаты из супермаркета. Метаморфоза стала возможна благодаря умению Ли точно выполнять поручения и не задавать лишних вопросов.

Впервые он попался в семнадцать. Попался и выкрутился, проведя за решеткой ровно неделю. Легко, в общем, отделался. После этого его подружка решила, что Ли будет в большей безопасности, если они будут жить вместе, и переехала к нему. В целом они жили даже где-то хорошо. Каждые три-четыре дня девушка устраивала скандалы с визгами и битьем посуды. Ли отмалчивался, тренируя терпение, но потом ожесточенно избивал макивару в додзе, куда начал ходить сразу после ареста. Это была его первая и последняя попытка семейной жизни. Потом он бросал девушек раньше, чем они могли решить, что у них "серьезные отношения".

Постепенно Ли приобрел хорошую репутацию, оброс постоянными клиентами и связями. Он уже не работал в баре, а вел вполне самостоятельные дела. Одно его имя служило гарантией того, что все будет выполнено предельно точно, аккуратно и в срок. Когда он попался во второй раз, отвертеться уже не удалось.

Год Ли провел в камере исправительного лагеря для несовершеннолетних. Компанию ему составлял субтильный индейский парень по прозвищу Оцеола. Когда Ли попал в лагерь, Оцеола уже был там. И оставался там, когда Ли освободился. За что Оцеола мотал срок, Ли никогда не узнал. Зато узнал кое-что об индейской магии и Лестнице духов. Именно Оцеола научил его видеть узоры вероятных реальностей. Не только видеть, но и использовать. Оцеола будет первым, кого Ли встретит после своей Смерти.

После исправительного лагеря стало хуже. Вернувшись, Ли обнаружил, что лишился дома. Второй поход на самое дно социума оказался более тяжелым. То, подо что легко адаптировалась психика шестилетнего ребенка, оказалось губительным для психики взрослого человека. Какое-то время ему удавалось держаться за счет старых знакомств, но ничто не может длиться вечно. За время своих мытарств Ли подхватил сифилис, лишился половины зубов и подсел на кокс.

Следующие два с половиной года своей жизни Ли почти не помнил. Только черные тени, раздирающие его душу на части и крадущие секунду за секундой. Только отдельные обрывки, которые он хотел бы забыть, но никогда не мог. И еще боль от ломки, когда не удавалось достать новую дозу. И муки голода, когда не удавалось достать еду. Приступы тоски и депрессии, когда хотелось только одного - умереть. Приступы агрессии, когда Ли готов был убить любого, кто попадется под горячую руку. Нити реальности рвались, а узоры были изломанными и тусклыми. В алкогольно-наркотическом болезненном угаре Ли не увидел своего будущего.

Все закончилось в одну из ночей в том самом баре, в котором когда-то он начал работать после приюта. В тот день Ли повезло - у него была доза, порция яичной лапши и угол на ночь, так что он в общем-то пребывал в благодушном настроении. Ли поел, ширнулся и отбыл на станцию Большая Отключка. Очнулся на следующий день: в камере, с перебинтованными руками и обвинением в умышленном убийстве.

Жертвой был какой-то парень, которого Ли даже не знал. Его голова представляла собой сплошное кровавое месиво, и даже частички мозга можно было бы разглядеть, если знать, на что смотреть. Ли не мог поверить, что это он, но под бинтами его руки были содраны почти до костей, а в кровавом месиве на лице парня была и его кровь. Ли не мог вспомнить, как и почему он это сделал, но в том, что это именно он, сомнений не было. Расследование было кратким. За убийство с особой жестокостью, совершенное в состоянии наркотического опьянения, Ли приговорили к принудительному лечению и пожизненной ссылке на каторжные работы. Приговор был вынесен спустя сутки после того, как Ли исполнился двадцать один год, и по закону он стал совершеннолетним.

В спецклинике, куда его поместили, в Ли проснулась жажда жизни. Странное желание для того, кто был обречен на пожизненную каторгу. Сначала Ли обдумывал варианты побега, но потом отказался от этой мысли. Следующей умерла надежда на досрочное освобождение. Но Ли хотел жить. Просто жить. И он решил, что все остальное может быть второстепенно.

Полковник Тодгард появился в его жизни подобно ангелу-хранителю, в которых Ли все равно не верил. Историю азиатского парня с талантом воина и нелегкой судьбой он услышал во время благотворительного ужина у судьи, впаявшего Ли пожизненный срок. Потом через этого же судью полковник устроил себе допуск к личному делу осужденного и экскурс в спецклинику. Несколько раз Тодгард наблюдал, как Ли тренируется в своей камере, как держится с другими заключенными и персоналом, как проходит терапию. Смотрел и не мог понять, что нашло на этого парня, что заставило его забить человека насмерть голыми руками. Чем больше смотрел, тем больше понимал, что место Ли совсем не там, где он оказался волею кармы. И полковник Тодгард совершил маленькое чудо. Через полгода, после того, как лечение было закончено, Ли вместо каторги оказался на "Каракатице". С новой судьбой, новой жизненной перспективой и новым именем.

Полковник Тодгард, отец его второго рождения, дал ему имя Айк. И это был уже совершенно другой человек.

"Линкольн" был первым. Он высился перед Галлахером и Гордон, все такое же мертвый, как и несколько дней назад. Для него это время прошло, как один незаметный миг. Для людей прошла вечность.

Невольно Гордон остановилась. Ей казалось, что это ее дом, который она покидает навсегда. Теперь уже точно - навсегда. Галлахер остановился рядом и положил руку ей на плечо. Он ничего не говорил, потому что и так все было ясно.

- Оно здесь, - проговорила Гордон, оглядывая корабль тревожным взглядом, - Я чувствую его.

- О чем ты?

Гордон закрыла воспаленные глаза, как будто так у нее открывалось другое - ВНУТРЕННЕЕ зрение.

- Целое всех частей, оно здесь, внутри корабля. Оно ждет, когда мы придем, чтобы пожрать нас. Пожрать, а потом отделить, чтобы мы тоже стали частями. Мы убили много, и теперь ему нужна регенерация. Мы станем этой регенерацией.

Слушая ее, Галлахер беспокоился все сильнее. Он всерьез начал опасаться, что рассудок Гордон не выдержал всего этого кошмара и повредился. Она начала повторяться, и ему хотелось крикнуть: Замолчи! Я не вынесу даже мысли, что все это еще не закончилось. Я хочу домой, к маме, а все целое, все части, вся эта долбанная планета могут катиться в долбанную Бездну этого долбанного мира к их долбанной матери, только замолчи, Гордон, замолчи ради лица Иезис.

Паника накатывала волнами, и он не мог контролировать этот дьявольский прилив. Мысли путались, а реальность снова начала ускользать, расползаясь темными пятнами. Должно быть, именно так видел мир Ли, в последние несколько дней, когда медленно умирал от инопланетного яда. Чей-то голос издалека звал его:

- Галлахер! Галлахер!

Чудовищным усилием воли он заставил себя отрешиться от поглощающей сознание паники. Несколько раз глубоко вздохнул, выравнивая дыхание и прогоняя из глаз черноту. Это Гордон. Гордон его звала. Она стояла перед ним, и из ее глаз текли слезы, которых она не замечала.

- Что? - его голос прозвучал неестественно спокойно.

- Эти твари. У них есть одно главное, как королева у пчел. Матка. Она и есть их общий разум, их целое, от которого они все произошли. Понимаешь? Мы думаем, что их много, но на самом деле оно только одно. Если мы убьем это одно, то других больше не будет. Понимаешь? Мы должны убить эту королеву, чтобы другие люди, которые прилетят сюда когда-нибудь, не погибли. Понимаешь? Мы должны убить его сейчас, потому что иначе это никогда не закончится. Сюда прилетят другие, и они тоже умрут. Или захотят забрать образцы, привезти на Землю, чтобы изучить. Мы должны остановить это, чтобы никто больше не погиб. Именно мы, потому что больше некому. Ты слышишь меня, Галлахер?!

Поначалу ее монолог казался ему горячечным бредом. На бледном лице Гордон выступили неровные алые пятна. Глаза блестели, но уже не от слез, а от фанатичного безумия, как ему показалось. Но постепенно слова, которые она повторяла снова и снова, обрели смысл. Галлахер соглашался. Да, они должны попытаться спасти мир от мерзких лягушкообразных монстром. И поскольку они здесь, застряли вдвоем на этой долбанной планете, то должны попытаться спасти мир прямо сейчас, потому что потом может быть поздно.

Но другая часть Галлахера, которая обладала бесконечным оптимизмом идиота, которая любила выпить и трахнуться, которая недолюбливала миссис Шульц и беззлобно подкалывала лучших друзей, и... так вот, эта часть была категорически не согласна с предложением Гордон. Этой частью Галлахер не хотел быть героем, спасающим мир от инопланетной заразы. Он хотел как можно быстрее убраться под надежную защиту силовых экранов и брони "Ричарда Плантагенета", а не торчать в трех шагах от спасения, размышляя о судьбах мира. Он хотел вернуться домой и забыть весь этот кошмар, хотя и сомневался, что у него получится - забыть. И увезти с собой Гордон. Гордон увезти с собой тоже, как этого хотел Ли.

Но Гордон стояла радом и все бормотала и бормотала о спасении мира, путаясь в словах и повторяясь.

- Гордон!

Она замолчала на полуслове.

- Почему ты плачешь, Гордон?

Она провела рукой по щеке и посмотрела на мокрую ладонь. Ее взгляд стал более осмысленным. В конце концов, Гордон еле слышно прошептала:

- Потому что мне страшно.

Страшно. Галлахеру казалось, что он уже притерпелся к страху, но нет, это было не так.

- Пойдем, осталось уже совсем немного. "Ричард" рядом, а там мы будем в безопасности.

Гордон отрицательно качнула головой и отступила от него на шаг.

- Ты не слышал, что я говорила. Мы должны убить королеву.

- Я прекрасно тебя слышал! - Галлахер просто взорвался, - Но где? Где она, эта твоя королева? Ты собираешься искать ее по всей планете? Или ты собираешься позвать ее и надеяться, что она сама выползет под наш огонь? Да мы сдохнем от усталости и истощения уже через пару дней! Пожалуйста, Гордон... давай просто вернемся домой.

Он смотрел на нее, а слезы все текли и текли по ее лицу, и это сводило Галлахера с ума. Почему сейчас? Почему безумная идея найти и уничтожить Самую Главную Тварь пришла в больную голову Гордон именно сейчас, когда они уже почти дошли до "Ричарда"? Мысленно задавая этот вопрос, Галлахер и не подозревал, что получит ответ.

- Разве я не сказала тебе? - бровь удивленно дернулась вверх, но Гордон болезненно скривилась от этого простого движения, - Оно здесь, на "Линкольне".

- Откуда ты знаешь?

- Я чувствую его. Оно обессилено, потому что мы убили слишком много его частей. Поэтому мы должны попытаться уничтожить его, пока оно... она слаба.

Несколько минут - непозволительно долго в их положении - Галлахер переваривал услышанное. Он не знал, могло ли быть так, как говорила Гордон, все это казалось слишком невероятным. Вместе с тем у него не было и аргументов против.

- Хорошо, пусть так, - наконец, медленно проговорил он, - Но зачем нам лезть в корабль? Мы можем подняться и уничтожить его сверху. Зачем надо лезть прямо в пасть монстру?

- Потому что я должна видеть, как оно умирает. Иначе я до конца жизни не смогу спать спокойно.

В голосе Гордон зазвучали металлические нотки, как и в самую первую их встречу, когда они с Галлахером обменялись силовыми любезностями. Волю Гордон не так-то просто было сломить. Галлахер не нашелся, что ей ответить. Гордон перестала плакать, окончательно взяв себя в руки. Ее лицо снова превратилось в маску решимости.

- Иди на "Ричард", Галлахер, и жди меня там. Я могу со всем справиться сама.

Гордон так и стояла, отступив на шаг и упрямо выдвинув вперед подбородок, но в этот момент Галлахеру показалось, что между ними пролегла Бездна. Конечно, она сможет. Галлахер и не сомневался. Пойдет и убьет Самую Главную Тварь, даже если Гордон придется душить ее своими маленькими сержантскими ручками. Пауза затягивалась.

- Система самоуничтожения, да? - обреченно спросил Галлахер, и по выражению лица Гордон понял, что попал в точку.

На все, без исключения, военные корабли ставилась система самоуничтожения, позволявшая экипажу самому взорвать корабль в случае острой необходимости. За всю историю ВКС таких случаев было всего два. Каждый из них разбирался до последней буквы, до последней секунды. И каждый солдат - от капитана до стажера - знал, как это сделать. Гордон хотела подняться на борт "Линкольна" и взорвать корабль вместе с маткой. Гордон хотела убить Самую Главную Тварь.

Она ответила на его мысли:

- Да.

Подготовка не заняла много времени. Они проверили боезапас, привели оружие в боевую готовность и подошли к открытому шлюзу. Гордон надломила последний люминофор, оставшийся от аварийного запаса, и от его мертвенно-голубого света стало еще холоднее.

Не сговариваясь и не глядя друг на друга, они взялись за руки, как дети перед походом в страшный лес, к карамельному домику злой колдуньи. Вцепились друг в друга, понимая, что все равно сейчас придется расстаться, но хотя бы на мгновение почувствовать близость другого.

- Мне страшно, - снова прошептала Гордон, глядя расширенными глазами в темное нутро корабля.

- Мне тоже, - так же тихо ответил Галлахер.

Они двигались медленно, хотя хотелось бежать, нестись со всех ног, лететь. Но бежать было нельзя. Они должны были идти в таком темпе, чтобы вовремя заметить нападение. Гордон - впереди, освещая себе путь люминофором. Галлахер - прикрывая ее, в любой момент готовый открыть огонь.

Вдруг Гордон пошатнулась и прислонилась к стене. Галлахер увидел, как люминофор дрогнул и начал падать, но потом невидимая рука подхватила светящийся столбик, разделив его на две неравные части. В полутьме было слышно затрудненное дыхание, вырывавшееся из груди Гордон с каким-то свистом.

- Что с тобой? - встревожено прошептал Галлахер ей в ухо.

- Оно чувствует меня. Мы должны поторопиться.

- Как оно может тебя чувствовать? Как это возможно?

- Я не знаю. И, пожалуйста, Галлахер... заткнись.

Минуты, что они пробирались до нужного отсека, тянулись бесконечно долго. Им обоим казалось, что на самом деле этот самоубийственный поход длится уже не первый час. Пару раз Галлахер чувствовал, как к горлу подкатывает панический комок. Сглатывал и закусывал губу, чтобы удержаться от крика.

Но им повезло - сумели добраться до нужного места беспрепятственно. Им повезло второй раз - дверь оказалась открытой.

- Стой здесь и смотри в оба, - выдохнула Гордон, придерживая Галлахера рукой в проеме.

- Как?

Вопрос был уместен. Глаза привыкли к специфическому свету, но сейчас его единственный источник переместился Галлахеру за спину. Ничего не ответив, Гордон произвела какие-то манипуляции, вернулась к Галлахеру и сунула люминофор ему в руку. Коридор проступил более четко метра на три вперед, но легче от этого не стало. Показалось, что за границей освещенного участка стало еще темнее. И что-то шевельнулось.

- Давай быстрее, Гордон.

Она старалась.

Темнота и теснота бокса давили на психику. Гордон все явственнее ощущала, как дрожат руки и стремительно утекает драгоценное время. Подсветив себе, она откинула панель... шаг обратно, и столбик синеватого света остался у Галлахера. Система самоуничтожения имела собственный дублированный источник питания, и поэтому легко ожила под пальцами Гордон. Засветились буквы и цифры на кнопках. Серым матовым светом начал мерцать экран, отображая подсказки.

Прикладом винтовки Гордон разбила пластиковые окошечки и достала оттуда два ключа. Пазы для них тут же подсветились зеленым. Гордон торопилась, руки дрожали, и ей не сразу удалось попасть в прорези. Она одновременно повернула ключи против часовой стрелки, и корабль тут же огласил вой сирены. Гордон, хотя и ожидала этого, сильно вздрогнула. И тут же услышала, как подпрыгнул и выматерился Галлахер. Издав совершенно безумный смешок, она начала вводить команды. Через пятнадцать минут части ядерного заряда разблокируются и соединятся, превысив критическую массу. Цепная реакция приведет к ядерному взрыву, который разнесет "Линкольн" в радиоактивную пыль. А вместе с ним и кошмарное существо, засевшее в чреве корабля, как неприличная болезнь. Если Галлахеру и Гордон повезет, они успеют добежать до спасительного "Ричарда". Хотя бы до защиты его силового поля. Если им повезет... Начался обратный отсчет оставшегося времени.

- Ходу!

Гордон вскочила на ноги, пролетела мимо Галлахера и дернула его за собой.

Вот сейчас они летели по темным кишкообразным коридорам корабля. Затевая этот рейд, Гордон сделала ставку на то, что лягушки будут заняты спасением своей королевы, и им не будет дела до людей. Действительно, бОльшую часть пути они преодолели беспрепятственно, и только в последнем коридоре перед шлюзом их атаковали.

Тварей было немного, и Гордон отстраненно подумала, что хотя бы частично ее план сработал. Видимо, часть монстров оттянула на себя матка. По крайней мере, Гордон хотела в это верить. В тесном узком коридоре не было места для маневров. Заметив монстров, Галлахер просто поджег их, но вместе с ними начали гореть переборки корабля.

- Мы прорвемся! - выкрикнул Галлахер, но истеричный вой сирены легко перекрыл его голос. Гордон не услышала его, а скорее почувствовала по краю сознания.

Они бежали по последнему коридору сквозь огненный хаос, сквозь мечущихся монстров, утративших связь с ЦЕЛЫМ и забывших о людях, неумолимый голос системы самоуничтожения бесстрастно считал последние минуты их жизни. Последние, потому что и Гордон и Галлахер понимали, что им уже не успеть.

Огонь лизал их тела и опалял волосы. От жары переборки начали лопаться, расплевывая кусочки обшивки, как живые комочки огня. Одна переборка неожиданно лопнула перед самым лицом Гордон, ударив ее градом боли. Гордон закричала, невольно вскидывая скрещенные руки в защитном жесте, и упала, стараясь затушить тлеющую форму. Одна из тварей, видимо, вспомнила, зачем они здесь, и бросилась на Гордон.

Галлахер каким-то чудом услышал ее крик, обернулся и поспешил на помощь. Отогнав монстра новым выстрелом, он проорал:

- Ты жива?!

Не дожидаясь, пока она ответит, он схватил Гордон за руку. Плечо было вывернуто под неестественным углом, но Галлахер этого не заметил. Рывком поставил Гордон на ноги и потащил за собой. Он не видел, как стекленеют и затуманиваются ее глаза, а из прокушенной губы стекает струйка крови. Не видел, что она запинается все чаще, и что только чудо позволяет ей не терять сознание и двигаться. Чудо и неимоверная нечеловеческая сила воли.

Они вывалились из шлюза на равнину. Галлахер потащил Гордон дальше, как можно дальше от "Линкольна". Если они не успеют под защиту силового поля "Линкольна", то им нужно быть как можно дальше от эпицентра взрыва. Но тут же рядом билась мысль, что их не спасут эти несчастные метры, что они слишком много времени потеряли на корабле. И все же... все же...

"Ричард" приближался. Галлахеру даже казалось, что он различает границу силового поля, но в глазах все двоилось от усталости, пота и слез. Оставалось немного. Совсем немного, когда спиной он почувствовал начало взрыва. А потом что-то подхватило их и буквально внесло в границу. Галлахер бросил Гордон на землю, а сверху упал сам, в последнем порыве стремясь защитить, уберечь.

"Абрахам Линкольн", гордый корабль в последний раз вздрогнул в жестокой агонии, а потом обратился в столб кроваво-алого пламени, исходя предсмертным криком. Почва мелко завибрировала, посыпался дождь из раскаленного металла, но он стекал по невидимому куполу, минуя укрывшихся в нем людей. Там, где раньше стоял "Линкольн", теперь взметнулся в небо маленький атомный гриб, сея вокруг себя разрушения и пепел. На несколько минут "Ричард" в коконе силового поля оказался посреди огненного урагана. Галлахер зажмурился, но все равно огонь ослеплял, выжигая глаза, вынимая душу через горящие глазницы. Прижимаясь щекой к земле, он вцепился зубами в руку, чтобы не заорать, не чувствуя, как рот наполняется кровью. А потом все закончилось.

Полежав еще несколько минут и слегка успокоив колотящееся сердце, Галлахер молча встал на колени, опираясь на руки. Его вырвало, но желудок был пуст, и из горла вышла только горькая желто-зеленая желчь. Рядом тихо застонала Гордон. Галлахер вытер лицо и обернулся к ней. Она была без сознания. Он заглянул ей в лицо и с глухим криком повалился на землю, уже не стараясь сдерживать себя. Гордон пострадала намного сильнее, чем он думал. Лицо было обожжено, вместо одного глаза чернела обугленная дыра. Тело, которое всего несколько часов назад он любил, было искалечено и убито. Левая рука вывернута из сустава и сломана так сильно, что торчали кости. Бок прокушен острыми зубами, как будто шипы гигантской хищной розы прокололи податливую плоть. И еще ожоги. В некоторых местах форма сгорела, и ее остатки прикипели к коже. Галлахера снова замутило. Он закрыл глаза, сделал выдох и сильно вздрогнул от неожиданного звука, показавшегося ему оглушительным грохотом. Но это Гордон разжала пальцы и выпустила винтовку.

- Гал... - выдохнула она и скривилась от этого усилия, - ...лах...

Он поднял голову и взял Гордон за руку.

- Я здесь. Я с тобой.

- Как плохо?

Он понял, о чем она спрашивала. Но что он мог ей сказать?

- Ничего страшного, несколько ожогов.

- А "Линк...

Снова не хватило сил, чтобы договорить, но Галлахер понял ее без слов.

- Взорвался вместе с... этим.

Гордон прикрыла единственный уцелевший глаз.

- Больно, - пожаловалась она.

- Потерпи немного. Сейчас я переправлю тебя на корабль и позабочусь обо всем.

Но на самом деле он не мог себе представить, что делает это. Он боялся, что она просто рассыплется у него на руках. Что, если он убьет ее своей попыткой спасти?

- Не... - она снова смотрела на него, и в ее взгляде он видели, что она уходит, - Оста... меня... зде... семи...

Оставь здесь, со всеми. Гордон хотела до конца быть со своим экипажем. И в этот момент Галлахер окончательно осознал, что все. Для нее все кончено. И он не сумел выполнить последнюю просьбу Ли. Он приподнял Гордон, осторожно обнимая ее за плечи, и прислонил ее голову к себе. Слезы двумя светлыми дорожками текли по его лицу, но Галлахер старался не всхлипывать.

- Не оставляй меня, - горячо зашептал он в безумной надежде, что она послушается и останется, - Я уже не смогу без тебя. Пожалуйста, Гордон. Не оставляй меня.

Ее губы шевельнулись, отвечая, но он не услышал.

- Что?

Губы снова пошевелились, и на этот раз Галлахер смог разобрать:

- Тара... Я - Тара...

- Тара... - как зачарованный повторил он, - Тара... девочка моя...

Он склонился и приник к ее разбитым обгоревшим губам. Он старался вдохнуть в нее угасающий огонек жизни, молился, чтобы Иезис дала ему силы вернуть ее, но жизнь покидала Тару Гордон. И он мог только бессильно смотреть, как она уходит. В его губы она прошептала:

- Розы... розы...

Потом вдохнула и уже больше не выдохнула.

Камин: треск поленьев, сухой жар и мечущиеся языки пламени. Стакан виски в руке: слабая попытка отключить стонущий разум, обжигающая змейка по горлу и побелевшие пальцы, способные раздавить хрупкое стекло. Ночь: время одиночества, истинные чувства и попытка понять.

Полковник Тодгард сидел в своей доме, смотрел на огонь и пытался уговорить себя, что все это какая-то ошибка. Все должно разъясниться, и окажется, что не случилось ничего страшного и непоправимого. Ему удавалось это сделать с каждым глотком виски. Но потом алкоголь растворялся в организме, а разум все никак не хотел отключаться, и логика не хотела идти на поводу у желания. Тодгард понимал, что обманывает сам себя, и с каждым глотком мрачнел все больше и больше. Случилось. Он знал это точно.

Случилось днем, когда он, как обычно, был на "Каракатице". Стоял у окна своего кабинеты и наблюдал за тренировкой. Молоденький лейтенант гонял по полосе препятствий новобранцев. Они теряли части экипировки, падали, но никто из них не отползал в сторону, требуя пощады. На какое-то мгновение Тодгард даже забыл о терзавшем его беспокойстве по поводу пропавшего "Ричарда" и с гордостью улыбнулся. К этому лейтенанту полковник приглядывался уже давно. Можно сказать, положил на него глаз, как на подающего надежды офицера. И в этом была немалая заслуга самого полковника, когда-то настоявшего, чтобы подающий надежды сержант пошел в Офицерский Корпус.

От мыслей о будущем лейтенанта его отвлек вызов мобильника. Взглянув на номер вызывающего абонента, Тодгард почувствовал, как сердце екнуло и затрепыхалось раненой птицей. Понадобилось несколько секунд, чтобы натянуть на лицо обычное жесткое и непроницаемое выражение. И только потом можно было отвечать.

На холеном лице генерала Симмонса лежала печать высокомерия и эгоизма, а в глазах сквозило легкое презрение к окружающему миру. Тодгард был знаком с ним неформально, и у них с самого начала установились ровные дружеские отношения. Но после отказа Симмонса хотя бы шевельнуть бровью в сторону прояснения ситуации с "Ричардом Плантагенетом" и его экипажем, генерал стал вызывать у Тодгарда раздражение. И этот звонок мог на самом деле ничего не значит.

- Полковник Тодгард, приветствую.

Генерал Симмонс коротко кивнул. По обстановке вокруг Тодгард понял, что Симмонс сделал вызов не из своего рабочего кабинета, а... Из дома? Тодгард кивнул в ответ и холодно спросил:

- Чем обязан, генерал?

Секундной паузы перед ответом хватило, чтобы смутное ощущение подступающей беды превратилось в твердую уверенность. Там случилось что-то плохое. Что-то очень плохое. Лицо Тодгарда напряглось еще больше, превращаясь в маску.

- Ваш мальчик вышел на связь по экстренному каналу.

Что?! Что у них случилось?! Промолчал.

- Полагаю, - продолжил Симмонс, - Вы захотите увидеть запись. Я могу ее переслать, если вы скажете адрес.

Ни о чем не спрашивая, Тодгард продиктовал адрес своего электронного ящика. Симмонс снова кивнул, распрощался и отсоединился. Через несколько секунд напряженного ожидания компьютер на столе полковника тихо звякнул, извещая о новом сообщении.

Тодгард был спокоен, когда заходил в свой ящик, извлекал прикрепленный видеофайл и открывал его. Только морщины на лице пролегли резче и глубже. Он был спокоен еще три секунды белого шума, предворявшего запись, а потом...

Он ожидал увидеть Ли, и поэтому сначала не узнал человека, чье лицо появилось на мониторе. Запись была двухмерная и далеко не лучшего качества, но дело было совсем не в этом.

Это был Галлахер... нет, это была тень Галлахера. У того Джина Галлахера, которого знал Тодгард, глаза были ярко-голубые, как небо после дождя, а не выцветшие, вылинявшие, как старая тряпка. И они всегда смеялись, в них не было этого затравленного отчаяния и нечеловеческой тоски. У лица Галлахера всегда были правильные черты, из них троих он был самым красивым, и это невозможно было не признавать. Но сейчас он был грязен, изможден и небрит. И светлые дорожки на его щеках были настолько свежи, что Тодгарду привиделось, как слезы, оставившие их, все еще текут. И ни одной мысли, что же у них произошло. Руки полковника невольно сжались в кулаки.

Несколько долгих секунд Галлахер смотрел перед собой пустыми глазами. Тодгард мог бы поклясться, что ему стоило немалых усилий заставить себя говорить. Голос был севшим и срывался на хрип.

- Это частный корабль "Ричард Плантагенет", порт приписки Земля. Говорит капитан корабля Джин Галлахер.

Новая пауза, мучительно-длинная. Капитан? Почему капитан? Что с Ли? Тодгарду отчаянно хотелось перемотать немного вперед, но он боялся, что пропустит что-нибудь, что скажет еще Галлахер. Может быть, хоть что-нибудь, что прольет свет на происходящее.

Галлахер тяжело вздохнул, как будто собирался с последними силами, и еще тише сказал:

- Я возвращаюсь домой.

Сердце пропустило удар.

- Один...

Запись оборвалась. Тодгард уронил голову на скрещенные руки и несколько минут сидел неподвижно. Сердце шло с перебоями. Не замечая, что делает, полковник сунул руку под китель и начал растирать левую сторону груди. Легче не становилось.

Кто-то сунулся в кабинет. Тодгард рявкнул матом, и посетитель тут же убрался. Боль становилась все сильней. Тодгард понимал, что нужно вызвать медика, но сил дотянуться до интеркома уже не было. Только одна мысль билась в голове, не находя выхода наружу.

Простишь ли ты когда-нибудь меня, сынок?

"Ричард Плантагенет" вошел во внешнее кольцо обитаемого космоса. Галлахер, прослушивавший эфир, уловил сигнал орбитальной станции "Нинья" - верный признак того, что он дома, на Земле. Или скоро будет. Но ведь в Солнечной системе космос уже не опасен. Здесь уже ничего не может случиться. Ничего плохого, потому что он дома. Так недалеко от Земли. Почти на Земле.

Улыбнувшись своим приятным мыслям, Галлахер вышел на связь. На мониторе появился диспетчер - молодая женщина с копной темных кудрей, на которых форменная пилотка едва держалась. И у нее был живой, а не компьютерный голос.

- Добро пожаловать в Солнечную систему. Орбитальная станция "Нинья", диспетчер Конти. Пожалуйста, назовите себя.

Галлахер назвался и тут же послал свой идентификационный код. Несколько минут ушло на проверку и выяснение прочих подробностей. Улыбнувшись, диспетчер Конти задала ему координаты курса внутри системы и отключилась.

Следующие несколько часов Галлахер провел в сильнейшем напряжении. Ему приходилось постоянно корректировать курс и следить за тем, что происходит вокруг него. Ближний космос был обитаем и тесен. Кроме того, он был возбужден близостью возвращения домой, что еще сильнее подхлестывало издерганную нервную систему.

Уже скоро. Совсем скоро все закончится.

Посадка на Луне прошла удачно, хотя и на пределе сил. Бессовестные космачи уже давно и вовсю использовали естественный земной спутник в качестве промежуточной станции, несмотря на постоянное нытье колонистов. Галлахер явился из дальних районов, а значит, автоматически был зачислен в "наглые бессовестные космачи". Техники из обслуживания кораблей в карантине нанимались преимущественно из коренных "лунатиков". Они смотрели на него с откровенной враждебностью и о чем-то тихо переговаривались. Галлахер стоял в стороне, скрестив на груди руки, и смотрел, как техники копошатся внутри и снаружи "Ричарда". Близость людей почему-то совсем не грела его, а тяготила.

Уже скоро... Карантин и все... Все закончится.

В доке наступила странная гнетущая тишина. Галлахер прислушался, чувствуя, как холодеет тело, а мельчайшие волоски становятся дыбом. Внутри "Ричарда" раздалось несколько удивленных возгласов.

- Эй, парни, что это здесь?

- Что-то шевелится. Может, что-то живое?

- Жив... О, Господи-заступник!

- Осторожно!

У Галлахера защемило сердце. Он догадывался, что там было. Он знал, КТО... Но неужели? Значит, у них ничего не получилось? Как же так? Значит, Гордон напрасно... Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Потому что кошмар уже закончился!

- Нет!

Они двигались ему навстречу, подпрыгивая и издавая радостные звуки. Три воплотившихся кошмара. Шипы проклятой Розы. У одного из пасти торчала нога. Она еще дергалась, словно человек пытался вылезти и откатить назад свою Смерть. Галлахер услышал солоноватый запах крови, запах возвращающегося ужаса. Почувствовал, как к телу прикасается толстый отвратительный язык, а острые зубы легко прокалывают беззащитную плоть. Увидел свой отчаянный крик и...

...ничего не произошло. Он проснулся, в поту, тяжело хватая воздух открытым ртом. Он перестал орать и резко сел. Он был на "Ричарде" совсем один. Летел домой. И ничего того не было, потому что это был сон. Просто сон. Отдышавшись, Галлахер сумел сориентироваться и издал истерический смешок.

У него было непреодолимое желание обойти корабль и проверить, не прихватил ли он с собой одну из этих тварей. Так, на всякий случай.

- Это идиотизм, - прошептал он, обращаясь к самому себе, и вздрогнул от звука собственного голоса.

Это было глупо. Все время их отсутствия "Ричард Плантагенет" был под защитой силового поля. Галлахер отлично помнил, как перед тем злополучным отлетом Лоуренс настроил поле так, чтобы оно могло пропускать только людей. Homo Sapiens. Поле выдержало ядерный взрыв и не могло пропустить ни одно живое существо.

И зачем? Ну, зачем они полетели тогда все? Вчетвером? Если бы хоть кто-то один остался на корабле, ничего этого не случилось бы. Они все были бы живы.

Нет ответов.

А если все же получилось? Если каким-то извращенным чудом твари проникли внутрь? Что дальше? Дальше Смерть. Гордон была напрасной жертвой. Он должен их найти и уничтожить снова. Галлахер представил себе недра корабля - отсеки и коридоры, в которых можно было играть в прятки целую вечность.

- Треккер!

Хорошо, треккер. Допустим, он их нашел. Допустим, он их нашел и даже смог не погибнуть в первую же минуту. Что дальше?

- Система самоуничтожения. Гордон, ты была права! Их можно будет уничтожить вместе с кораблем и плевать на все остальное.

А "все остальное" - это его жизнь. Галлахер не замечал, что говорит сам с собой. Сейчас самым главным было убедиться, что корабль чист, а обо всем остальном он подумает потом. Галлахер потянулся к стоявшей тут же бутылке виски и сделал три больших глотка, не замечая, как жжет подсаженное горло.

Вообще, алкоголь - это было первое, что он сделал, когда поднялся на борт "Ричарда" и задраил шлюз. Нужно было как-то остановить бившую его истерику, и Галлахер пошел по самому легкому пути. Еще на этапе, когда корабль только снаряжали, он позаботился о том, чтобы в числе прочего загрузили и алкоголь. Не то, чтобы Галлахер собирался удариться в запой, но ведь пригодилось.

Несколько первых глотков он не заметил. Виски вливалось в него, как вода, но уже через пять минут подействовало. Он смог успокоиться и взять себя в руки, насколько это вообще было возможно в его состоянии. Потом был сеанс связи и взлет. Как он сумел покинуть поле притяжения планеты, рассчитать и заложить курс, Галлахер уже не помнил. Отключился и проснулся от собственного крика почти сутки спустя.

Алкоголь затуманил мозги и придал решимости. Галлахер на всякий случай зарядил винтовку, сунул в ботинок нож, отыскал треккер и двинулся на поиски. Он не замечал, что его шатает из стороны в сторону. Не отдавал себе отчет, что, начав палить в любую тень, подожжет корабль и сделает свою гибель неизбежной. Не думал, что нож может ему пригодиться только для того, чтобы попытаться покончить с собой, если вдруг... Размахивая треккером, Галлахер крался по коридорам корабля, подстегиваемый своим страхом. Один раз треккер выдал тоненькое "биип", и на экране вспыхнула ярко-желтая точка. Галлахер подскочил, дико озираясь. Понадобилась почти минута, чтобы разобраться, что он поймал собственный отраженный сигнал. Несколько часов напряженных поисков ничего не дали.

Корабль был чист.

Или он просто никого не нашел.

Галлахер вернулся в рубку управления и сел за пульт. Были и другие меры предосторожности, и он собирался использовать их все. Безжалостно истязая корабль, он захлопывал двери, прочно изолируя отсеки один от другого. Ему казалось, что так он сможет избежать нападения, потому что шипы не смогут проколоть все слои. Сломаются.

Закончив с этим, Галлахер взялся за уточнение обратного курса. Самым простым было вернуться по своим следам, и Галлахер решил не усложнять себе жизнь. В конце концов, он будет присматривать за движением корабля, и, если что-то пойдет не так, сможет внести коррективы. Он просто хотел вернуться домой. Заложив данные в навигационную систему, он удовлетворенно хмыкнул и допил остатки виски.

- Да, девочка моя, - он хотел радостно засмеяться, но вместо этого вышло какое-то карканье, - Мы летим домой.

Тьма.

Обволакивает сознание холодным липким плащом, проникая в каждый его уголок и безжалостно поглощая.

Сердце, запутавшееся в ее цепкой паутине, начало спотыкаться и постепенно остановилось. Мозг, лишенный живительного притока крови, заработал, но лишь для того, чтобы тут же начать агонизировать.

И вот тогда из тьмы выступило чудовище. Оно напоминало огромную лягушку, и даже беловатая слизь точилась из пор его кожи, тошнотворная и отвратительно воняющая. Плотоядно осклабившись, оно перепрыгнуло на своих ластоподобных лапах, и оказалось совсем близко. Струя огня отразилась от его шкуры, как будто бы это была сверхпрочная броня.

От вони существа он начал задыхаться. Легкие горели от недостатка кислорода, а в ушах гулко стучала кровь. Но мозг, запрограммированный на выживание, послал команду к нервным окончаниям, и пальцы сами надавили на гашетку и уже не отпускали. Чудовище заверещало, охваченное пламенем, на каких-то сверхвысоких частотах. От этого визга полопались барабанные перепонки. И Галлахер уже не слышал, не мог слышать своего крика, смешавшегося с воплями монстра.

Тьма. Она все еще окружала его, когда Галлахер резко сел на разворошенной постели, задыхаясь от крика. Несколько долгих секунд ему казалось, что из темноты вот-вот выпрыгнет монстр, и тогда ему конец... Но постепенно осознав реальность, он вспомнил, что в безопасности.

В относительной безопасности.

Галлахер зарычал и резко сбросил ноги с койки. Босые ступни коснулись холодного пола. Нагое тело покрылось мурашками. Почему он голый? Он не знал. Вероятно, где-то там, на волнах алкогольно-наркотического транса, он разделся, но не помнил, почему и зачем. Он стал, неуверенно сохраняя равновесие, и сделал шаг вперед. Ноги лизнуло ледяное пламя Бездны, и Галлахер рухнул в бесконечную пропасть. Прошло очень много времени прежде, чем снизу на него обрушился удар, заставивший измученный мозг вспыхнуть белым огнем.

Все было просто. Слишком просто, чтобы быть реальностью. Но Галлахер знал, что это реальность. Теперь он видел ЕЕ. Красивая молодая девушка в длинном белом платье стояла у его головы. У НЕЕ были темные волосы и огромные черные глаза, излучающие потусторонний свет. Он видел ЕЕ так отчетливо, что не было никакого сомнения в реальности происходящего. Галлахер знал, КТО ОНА. Не разжимая губ, ОНА произнесла, и ЕЕ голос был подобен пению хрустальных сфер мира.

- Ты звал МЕНЯ, и вот Я пришла.

- Кто ТЫ?

ОНА рассмеялась.

- Думаю, ты отлично это знаешь.

- ТЫ...

- Да. Ты ведь столько раз звал МЕНЯ. Что ты хочешь?

- Отдай мне ту, которую забрала.

Красивое лицо девушки исказила злоба, но оно тут же разгладилось, принимая прежнее выражение кротости и любви.

- Зачем?

- Потому что она слишком молода, чтобы умереть.

- Не тебе определять формат листа в Книге Жизни. Второй раз спрашиваю тебя: зачем?

- Потому что у меня никого не осталось. Она нужна мне.

- Ты не можешь знать, захочет ли она вернуться, чтобы быть нужной тебе. Больше не ошибись с ответом. Я снова спрашиваю тебя: зачем?

Пауза. О, он знает ответ. Больше он не ошибется.

- Потому что я люблю ее.

Бред? Безумие? Стало реальностью, когда рядом с НЕЙ начала вырисовываться еще одна фигура, и он узнал ее. Она была темнее и расплывалась, словно ветер растаскивал ее в разные стороны. Но, несмотря на это, Галлахер очень точно увидел ее лицо. Он думал, что сойдет с ума. Или уже сошел? Потому что это была...

- Гордон!

- Привет, Галлахер.

Она сделала шаг к нему - словно порыв ветра - и оказалась рядом. Галлахер ясно видел ее лицо. Оно уже не было обожжено, и ран больше не было, и усталой обреченности в глазах тоже. Галлахер поднялся и вдруг скользнул к ее ногам, обнял, прижался щекой к бедру.

- Гордон, ты ведь хотела вернуться?

- Да.

- Ко мне?

- Да, Галлахер.

- Мне страшно. Кто ОНА?

- Леди Смерть. Не бойся. Пока ты не боишься, ОНА не сможет ничего сделать тебе.

- ОНА пришла за мной?

- Нет. Мы ведь не можем умереть насовсем.

- А ты? Я не смогу тебя снова потерять. Я один в этой пустоте и мне так страшно. Мне кажется, я схожу с ума.

Гордон пустилась рядом с ним. Галлахер почувствовал, как ее плоть начала наполняться кровью, возвращаясь к жизни. Он мог обнимать ее, и ему показалось, что он чувствует биение сердца. Если, конечно, у призраков может быть сердце.

- Я побуду с тобой, - прошептала она ему в шею и добавила, - Сколько смогу.

Хрустальный смех наполнил собой всю Вселенную, и тогда ОНА произнесла:

- Глупые смертные. Я так и думала, что ты захочешь остаться, неспящая. Хорошо, я подожду. Но потом возьму две жизни вместо одной.

Галлахер ответил, не задумываясь:

- Я согласен.

- Так будет.

Сказала и исчезла в столбе пламени, взметнувшемся в бездну космоса. Галлахер перевел взгляд на Гордон.

- Ты будешь здесь? Со мной?

- Да.

Гордон коснулась его губ. На мгновение Галлахер ощутил ее дыхание.

А потом все исчезло.

- Рози? Что ты здесь делаешь?

- Я искала тебя, Джин. Нам нужно поговорить.

"Здесь" это в клубе, куда мальчики ходили играть на бильярде. Неоспоримым преимуществом было то, что в клуб их пускали, не спрашивая удостоверения личности, но Галлахер никак не мог предположить, что пятнадцатилетняя девочка тоже сумеет пройти. Да и вообще, они не виделись уже недели три, и само существование Рози Ричардсон начало как-то потихоньку стираться из его памяти.

- Как ты прошла?

- Охранника отвлекли, и я проскользнула. Я же не виновата, что дома тебя не бывает, а в школе не поговоришь.

- Иезис! Тебя не должны здесь видеть! Что, это настолько важно?

- Да.

Ее голос начал подозрительно дрожать, а глаза налились слезами, и Галлахер мысленно выругался. Вот только истерики ему еще здесь не хватало. Что с ней сейчас делать? Отослать на улицу дожидаться его? Или послать вообще, в глобальном смысле? Впрочем, это надо было сделать еще тогда, когда он только начал терять к ней интерес.

- Пошли.

Он крепко взял Рози выше локтя и потащил за собой. Она семенила за ним покорно, как овечка на привязи.

Галлахер знал здесь один укромный уголок, куда обычно отводил девчонок, чтобы поцеловать и потискать. Если им повезет, то сейчас там не будет очередной сладкой парочки, и им тоже никто не помешает. Надо разобраться с этим побыстрее и вернуться к прерванной партии.

- Ну, выкладывай.

Повезло - секретное местечко оказалось свободно. У Галлахера мелькнула мысль, что ситуацию можно использовать и по прямому назначению. Но сначала выяснить, что там стряслось у этой дурочки Рози. Он прислонился к стене, скрестил руки на груди и постарался придать лицу выражение заинтересованности. Если собираешься поиметь девчонку, то надо создать у нее хотя бы иллюзию того, что она тебе интересна.

Рози начала мямлить что-то там про их чувства, про то, как им здорово вместе, про доверие и ответственность, словом всю ту чушь, которой Галлахер всего старался избежать. Да и отложенная партия манила своей незавершенностью. И он решительно прервал потуги Рози многословно объясниться, потребовав:

- Короче.

Она проглотила окончание фразы и выпалила:

- Я беременна.

Заслоны не выдержали, и Рози расплакалась, давясь рыданиями и всхлипами. Галлахер невольно хмыкнул, подождал, пока она немного успокоится, и спросил:

- От меня ты что хочешь?

Рози покраснела до корней волос и тихо пробормотала:

- Жениться.

- Это с какой радости?

- Потому что это твой ребенок.

От неожиданности Галлахер подавился очередным смешком. Просто не поверил своим ушам.

- ЧТО?

- Это твой ребенок, Джин, и теперь ты должен на мне жениться, как честный человек.

Несколько минут прошли в полном молчании. Рози то начинала снова всхлипывать, то успокаивалась. Галлахер пытался переварить услышанное. За три года бурной сексуальной практики он ни разу не попадал в неприятности ни с беременностью, ни с болезнями. А тут... И как такое вообще стало возможно?

- Как это стало возможно? Твой имплант на этот раз не сработал? Они же вроде дают стопроцентную гарантию.

Лет в двенадцать-тринадцать девочкам ставили контрацептивные импланты во избежание как раз подобных случаев с незапланированной беременностью. Любящие родители, желающие дочери только добра, обычно не скупились и ставили лицензионный вариант, дорогой, но надежный. Чадо отправлялось пастись на травку, и все спали, во всех смыслах, спокойно. Должно быть, родители Рози решили сэкономить и купили имплант на черном рынке.

Девочка покусала губы и ответила:

- У меня вообще нет импланта.

Нет имп... во имя Бездны!

- Почему?

- Ну... папа решил, что я побоюсь забеременеть и без импланта не стану... делать разные глупости. Он должен был стать моим подарком на шестнадцатилетие. Через полгода.

Ах ты, бедная овечка! А ты увидела красавчика Джина Галлахера, влюбилась и потеряла голову. Как и дюжина других девушек. Которым, в отличие от Рози Ричардсона, не нужно было беспокоиться о последствиях.

В зале работали кондиционеры, но Галлахер взмок так, как если бы стоял сейчас на самом солнцепеке. Вдоль позвоночника стекала струйка пота. Рубашка прилипла к телу, обрисовав тонкую фигуру. Галлахер поймал откровенный взгляд Рози на себе и не удержался от нового смешка. Ну, ничему не учится, глупая жертвенная овечка.

- Почему ты мне не сказала?

На ее кукольном личике отразилось возмущение, а Галлахер ощутил потребность выпить. Нервы были сильно напряжены, и он оставался спокойным только внешне. Внутри билась истерика, и если сейчас он не задобрит ее порцией алкоголя, то она вырвется наружу из-под полуопущенных ресниц.

- Ты должен был понять!

В ее интонациях слышалась слепая уверенность в своей правоте, но Галлахер вовсе не чувствовал за собой никакого долга. Он ненавидел, когда на него пытались давить через "Ты должен" и всячески пресекал подобные ситуации.

- Когда мы... когда ты меня... мне же было больно, и кровь была. Ты должен был понять, что у меня нет никакого импланта. Потому что когда имплант, то не больно и нет никакой крови.

Это был распространенный миф, в ложности которого Галлахер убедился на собственном опыте. Он сделал тогда все, чтобы Рози было хорошо, чтобы у нее не осталось плохих воспоминаний о своем первом мужчине. Никто и подумать не мог, что она окажется настолько дурой.

Надо срочно выпить хотя бы для того, чтобы не сказать ей все, что он о ней думает.

- Подожди меня здесь, я сейчас приду.

Галлахер вошел в бар и взял порцию виски. Вообще это было запрещено - продавать алкоголь несовершеннолетним. Но этот бармен был кое-чем обязан Джину Галлахеру, и поэтому в данном случае вопрос был снят. Впрочем, Галлахер понимал всю шаткость их молчаливого договора, и прибегал к нему только в крайних случаях. Вот, как сейчас.

Обжигающая жидкость пролилась по пищеводу, на ходу всасываясь в его стенки и кровь, и Галлахер почувствовал, как его отпускает. Бросив на бармена благодарный взгляд, он вернулся к Рози.

Девочка уже окончательно успокоилась и, похоже, считала проблему решенной. Пронаблюдав, как Галлахер снова прислоняется к стене и принимает прежнюю позу, она хлопнула ресницами и спросила:

- Так когда мы объявим?

- О чем?

- О нашей помолвке, конечно.

Похоже, еще одна порция виски не помешает. Знал бы, взял бы сразу двойной.

- Какая помолвка, Рози? Это идиотизм - рожать в пятнадцать лет! У тебя вся жизнь впереди, а ты собираешься пустить ее коту под хвост!

- Ребенок - не идиотизм, Джин Галлахер, - безаппеляционно заявила она таким тоном, что Галлахера на мгновение взяла оторопь, - И ничего не рано. Сейчас акушерство развито так, что мне ничего не угрожает. Может быть, это ты, - обвиняющий пальчик нацелился ему в грудь, - Ты не хочешь быть отцом?

Галлахер резко выдохнул, издав звук, как если бы ему ударили в солнечное сплетение. Мотнув длинной челкой, он отделился от стены и наклонился к лицу Рози, чтобы смотреть ей прямо в глаза.

- Да, я не хочу. Мне ведь всего семнадцать, и мне не нужен ребенок, - он говорил, не повышая голоса, но в его словах звенела ярость, - Думаю, самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать, это аборт. Я могу дать тебе часть денег, но ни жена, ни ребенок мне не нужны.

- Значит, ты так на это смотришь?

- Именно так.

- Что же... ты об этом пожалеешь.

Они тогда препирались еще какое-то время, потом Галлахер проводил ее до выхода, а сам вернулся в бар. Вторая порция виски немного успокоила взбудораженные нервы. Партия была доиграна. Галлахер сумел убедить себя, что все будет хорошо.

"В нашей смерти, моей и моего ребенка, виноват только один человек - Джин Галлахер. Мама, папа, пожалуйста, простите меня. Я вас очень сильно люблю, но жить дальше не могу. Ваша дочь Рози"

Мистер Ричардсон ворвался в Дом на холмах - имение Галлахеров - как торнадо. В одной руке он сжимал предсмертную записку своей дочери, в другой - ружье. Его просто никто не успел остановить.

Джин услышал крики и вышел посмотреть, что случилось.

- Что здесь...

- Ублюдок! Сукин сын!

Сильный удар, от которого из глаз посыпались искры, сбил его с ног. Джин услышал, как хрустнула его челюсть, и почувствовал, как рот начал наполняться вязкой сладковатой кровью.

Интересно, сколько зубов ему выбил этот ненормальный? А Рози, видимо, все же решила во всем признаться родителям. Не удивительно, что ее отец так взъярился. Его благая идея не дать дочери повода совершить глупость имела не самый лучший исход.

Мысли пришли и ушли, потому что, когда звездочки в глазах рассеялись, Джин увидел, что на него смотрит черный зрачок ружейного дула.

- Сволочь! Чертова бездушная скотина! Как ты мог? Ведь она сама совсем еще ребенок!

В глазах мистера Ричардсона стояли слезы. Руки ходили ходуном, и все равно все происходило слишком быстро. И по несчастному стечению обстоятельств не было никого, кто мог бы остановить это безумие. Галлахер-старший, отец Джина, улетел в Даллас решить некоторые формальности относительно своих земель. Мать на кухне занималась приготовлением ужина, а это в другой части дома, да к тому же она имела обыкновение врубать Вагнера на полную громкость. Конечно, с минуты на минуту должны были придти трое друзей Джина по школе, но, видимо, не успеют. Мистер Ричардсон успеет добить его раньше.

- Будь ты проклят, паршивец! Она всего лишь ребенок...

Как в замедленном кадре из дешевого сериала, Джин увидел - палец мистера Ричардсона медленно давит на спусковой крючок... черный зрачок озаряется белой вспышкой... пуля летит, рассекая воздух... и он не успевает увернуться.

Бицепс левой руки обожгла боль. Галлахер резко втянул воздух сквозь сжатые зубы. Рукав белой рубашки мгновенно окрасился алым. Пуля вошла в пол, выбив фонтан щепок, и некоторые из них порезали Галлахеру лицо.

Промахнулся! Он промахнулся!

Промахнулся, потому что слишком сильно тряслись руки и двоилось в глазах. Мистер Ричардсон отбросил ружье, больше не надеясь на него, и решил, что справедливо будет прикончить щенка своими руками.

Галлахер только успел приподняться с пола, как новый удар уложил его обратно. Дальше все смешалось. После третьего или четвертого (или десятого) удара он врезался затылком и больше уже ничего не помнил.

Не видел, как трое мальчишек, которые все таки появились в Доме на холмах, оттащили мистера Ричардсона от его жертвы. Парамедики и полиция приехали одновременно. Мистер Ричардсон рыдал, когда на него надели наручники и посадили в авиетку. Он все повторял имя своей дочери, а записка осталась лежать на полу в холле. Миссис Галлахер расширившимися от ужаса глазами смотрела, как окровавленное тело ее сына положили на носилки, надели на него кислородную маску и погрузили в авиетку. По дороге в больницу она держала его за руку и читала литанию Иезис. Истерика начнется много позже, когда они вместе с мужем вернутся домой и увидят лужу крови там, где упал Джин.

Ничего этого он не знал, потому что пришел в сознание только спустя двое суток после нападения. Невыносимо болело все тело, а особенно голова. Даже дыхание причиняло боль. Галлахер поднял руку и хотел ощупать лицо, но вместо кожи пальцы нашли бинты и пластыри. Память подкинула воспоминания о хрусте ломающихся костей и багровых пятнах перед глазами. Галлахер застонал.

- Я здесь.

Чей-то дрожащий голос. Кто-то взял его за руку и нежно сжал ладонь. Галлахер перевел взгляд в сторону, едва справившись с приступом головной боли, но картинка перед глазами расплывалась.

- Мама?

- Да, сыночек, это я.

- Я сильно... меня сильно...

- Уже все в порядке, тебе сделали операцию. Все будет хорошо.

- Где я?

- В Далласе.

Галлахер помолчал, собираясь с новыми силами.

- А что случилось?

- На тебя напал Лиланд Ричардсон, отец Рози.

- Я помню. Но за что?

Миссис Галлахер не ответила. Джин все ждал и ждал, и в конце концов начал сомневаться, что мать все еще здесь.

- Мама?

- Думаю, тебе сейчас лучше отдохнуть, сыночек. Ты еще слаб.

Разбитые губы беззвучно шевелились, но Галлахер уже проваливался в новое беспамятство. Ему снились какие-то кошмарные монстры, холод открытого космоса и одиночество. И незнакомая девушка, присутствие которой почему-то казалось ему очень важным.

Что случилось, он узнал только через несколько дней, когда перестал воспринимать мир через призму боли.

Весь месяц после того разговора в клубе Рози Ричардсон периодически донимала Галлахера, но он прочно держал свою позицию - никакой свадьбы, никакого ребенка. Он не знал, призналась ли Рози родителям или нет. Ничего не происходило, и Галлахер посчитал проблему решенной.

Однако, Рози так не считала. Ее мучил ужасный токсикоз, она начала стремительно набирать вес, и родители стали задавать слишком много вопросов. У Рози началась депрессия, которая в итоге всего прорвалась решением покончить разом с ребенком, с тошнотой, с неопределенностью, со страхом перед родителями и с Галлахером. А заодно и с собой. Дождавшись, когда родители отправятся в гости, Рози написала прощальную записку и повесилась в своей комнате.

Закончив рассказ, миссис Галлахер вложила в руку сына ту самую записку. Поднеся ее близко к глазам, Джин долго всматривался в клочок бумаги, а потом глухо попросил оставить его одного.

Ему хотелось плакать, но по какой-то причине слезные железы отказывались работать. Галлахер отвернулся к стене и смотрел на ее голубую поверхность до тех пор, пока искаженное горем и желанием мести лицо Лиланда Ричардсона не исчезло. Она всего лишь ребенок, кричал он, и его крик стоял в ушах, так же, как и лицо - перед глазами. Чувство вины в душе Джина Галлахера зародилось, расцвело и утвердилось всего за несколько секунд и не исчезало уже до конца жизни.

Он провел в больнице четыре недели. Челюстно-лицевые хирурги совершили маленькое чудо и вернули Галлахеру его красивое лицо без изъянов. К его возвращению все следы кровавой бойни в холле были убраны, но Галлахер все равно знал это место и долго стоял, глядя в пол и думая о чем-то своем. Его не трогали.

Лиланд Ричардсон все это время провел под арестом. Джин не хотел подавать иск против него, но родители сделали это сами, воспользовавшись несовершеннолетием сына. Суд состоялся, но был коротким и тяжелым. Во время процесса Джин старался не смотреть на подсудимого, которого помимо адвоката сопровождал еще и врач-психиатр. Мистер Ричардсон был признан невменяемым и помещен в лечебницу для принудительного лечения.

На выходе из зала суда дорогу Галлахеру преградила какая-то женщина, в которой он с трудом узнал мать Рози. Она постарела лет на двадцать, выглядела неопрятной и слегка не в себе. Рука с обгрызенными ногтями легла Джину на грудь, прямо напротив сердца, заставив вздрогнуть.

- Будь ты проклят, - прошелестела миссис Ричардсон, и от ее тусклого голоса он сгорбился, но так и не смог спрятаться.

Ему снился кошмар. Или это был не кошмар и вообще не сон. Галлахер уже давно утратил связь с реальностью. Он вел корабль чисто на своих условных пилотских рефлексах и то, как ему повезло долететь до границы системы, осознал только несколько месяцев спустя. Большую часть времени он вел диалоги с призраками погибшей друзей, иногда с матерью. Или - лежа на полу где-нибудь в углу, сжавшись в комок и пребывая в беспамятстве. Или - ему снился кошмар.

На границе обитаемого космоса он уловил сигнал станции "Нинья", названной так в честь одной из каравелл Колумба. Кажется, "Ричард Плантагенет" и раньше выходил на связь, когда выныривал в пространство Эйнштейна, но Галлахер не мог бы за это поручиться. Слишком зыбкой была грань между тем, что есть, и тем, чего нет.

И вот, проговаривая про себя каждое действие, Галлахер вышел на связь со станцией. Диспетчер - молодая темноволосая женщина в форменном кителе и пилотке. Тепло улыбнулась ему, ничуть не выдав недоумения от того, в каком состоянии находится пилот, и сказала:

- Добро пожаловать в Солнечную систему. Орбитальная станция "Нинья", диспетчер Юнг. Пожалуйста, назовите себя.

Мобилизовав остатки угасающего разума, Галлахер назвал себя и послал идентификационный код. Некоторое время диспетчер Юнг проверяла данные, а потом уточнила:

- Мистер Джин Галлахер?

Длинная пауза.

- Да.

Диспетчер продиктовала ему курс внутри системы и добавила:

- На Луне вас ожидает мистер Уильям Тодгард. Ваш корабль может быть подвергнут процедуре автоматической посадки. Пожалуйста, будьте готовы.

- Я понял.

- Всего доброго.

Она ослепительно улыбнулась и отключилась.

Галлахер погасил монитор и следующий час тупо созерцал навигационную панель. Он должен был бы сейчас смотреть вдвое, потому что внутри системы движение в космическом пространстве было намного плотнее. Вместо этого он думал о Смерти и о безумии и пытался найти объективные признаки того, что с ним не произошло ни того, ни другого. Так и не придя ни к какому выводу и напрочь позабыв о бдительности, он поплелся в свою каюту принять душ и вообще привести себя в порядок. Почему-то это казалось очень важным - выглядеть так, как будто ничего не случилось.

Он долго стоял под струями воды, сгорбившись и опираясь одной рукой о стену, а другой обнимая себя за шею. Стоял, не замечая, что забыл добавить горячую воду, и поток холоден, как лед. Ему теперь было холодно постоянно, так какая разница? Губы беззвучно шевелились, потому что сознание давно уже расслоилось под воздействием алкоголя и наркотиков, которые Галлахер нашел в медблоке корабля. И там, на глубинных уровнях он вел бесконечный диалог с призраками тех, кого уже не было. А если и призраки покидали его, то он разговаривал сам с собой.

Одевшись потом, Галлахер вернулся в рубку управления, сел в а-кресло, отвернувшись от панели, и стал просто ждать.

Alles. Он был один на один со своей судьбой. Галлахер напряженно вслушивался в окружавшую его тьму. Кажется, прошла вечность перед тем, как он - не услышал - почувствовал легкие шаги. Так ходят только кошки и призраки. А потом из темноты выступила мерцающая фигура, похожая на туман. И голос Гордон:

- Пришло время.

Она подошла к креслу и присела на подлокотник. Галлахер взял ее невесомые пальцы и прижал к губам. И так приятно было целовать эту бесплотную руку, что он не мог заставить себя отпустить. Прошептал прямо в нее:

- Ты уходишь?

- Я должна. Мне больше нельзя здесь оставаться. ОНА зовет меня.

- Я не хочу тебя терять. Снова. Что будет, если я пойду с тобой?

- Еще нет. Еще не время.

- Я устал.

- Прости...

Гордон отняла свою ладонь. Он хотел остановить, задержать, но она ускользала от него, исчезала, уходила.

- Мы будем вместе, - голос Гордон терялся, - Не сейчас. Я должна уйти. Но я буду ждать тебя.

Последние секунды они были вместе: умершая женщина, не пожелавшая покоя, и мужчина, готовый умереть ради нее, но не взятый Смертью. Они могли снова касаться друг друга. Галлахер обнял трепещущее бесплотное тело и крепко прижал к себе. Он целовал ее губы и не мог оторваться. Смотрел в ее глаза и не мог наглядеться. Все ждал, когда сгинет Смерть, и не дождался.

- Как ты прекрасна, девочка моя.

- Я буду ждать тебя.

- Я приду.

Галлахер увидел, как вместе с ней исчезает весь мир. Его мозг заливало белым светом, растворившим реальность. Перед ним промелькнула вся его жизнь, но он больше не боялся Смерти. Он улыбнулся так же, как в прошлой жизни, открыто и счастливо. Теперь перед ним была открыта Вечность.

Лейтенант Джин Девро был одним из трех человек, которые должны были подняться на борт "Ричарда Плантагенета" после автоматического приземления. Им ничего не объясняли. Им просто дали приказ: обыскать корабль, найти всех, кто будет на борту, возможно, одного-единственного человека, и доставить прямо в руки тех, кто будет ждать снаружи. Девро как командир оставил себе рубку управления. Второй человек пошел осматривать жилую палубу, а третий - хозяйственную часть. В машинное отделение они решили спуститься втроем.

Дверь в рубку управления была открыта, и еще на подходе Девро увидел, что люди там. Один или двое - он не мог понять. Было там что-то неправильное, что вызывало беспокойство и щекотало нервы. Рефлекторно Девро сжал станнер, подбираясь все ближе и ближе. И возник на пороге бесшумно, как закованный в броню ангел возмездия.

Их было двое. Все-таки двое. Мужчина сидел в а-кресле, повернувшись лицом к двери, и смотрел перед собой пустыми глазами. Ровная спина, вскинутый подбородок и застывшее совершенство лица наводили на мысль, что он мертв, и это трупное окоченение сделало его таким. Рядом, на подлокотнике, сидела девушка, такая же пугающе совершенная и неживая. Пальцы их рук были переплетены, словно вросли друг в друга. И от них веяло такой жутью, что Девро невольно содрогнулся. Сморгнул. И ничего не стало. Видение исчезло.

Он был один. Видимо, Джин Галлахер, судя по голографиям, которые им показали. Вот только узнать его было почти нельзя. Он полулежал в кресле, склонив голову к плечу и прикрывая глаза рукой. Пальцы мелко вздрагивали. Не было мертвой отрешенности. Не было девушки. От него исходила не жуть, а тоскливая обреченность. Ему было плохо настолько, что только слепой мог это не видеть.

Девро растерялся. Что это было? Галлюцинация? Но почему? Что, во имя Бездны, с ним только что было? Некогда сейчас разбираться.

Шлем сказал голосом полковника Тодгарда:

- Девро. Это Галлахер. Выводи его.

И ни слова - о той, другой. Значит... ничего не было. Ему показалось. Ему просто показалось.

- Понял.

Подняв забрало, Девро шагнул в рубку управления.

- Джин Галлахер?

Сидящий вздрогнул, медленно ответ от лица руку и поднял взгляд на Девро.

У него действительно были пустые глаза. Не выражающие абсолютно ничего. Губы скривились в подобии усмешки, скорее похожей на оскал. Несколько секунд Галлахер рассматривал непрошенного гостя, а потом спросил. Голос прозвучал, как жесть:

- Ты кто?

- Лейтенант Девро.

Снова изучающий взгляд, способный вынуть душу. И резкое:

- Я тебя не знаю. Пошел вон из моего глюка.

Галлахер закрылся рукой и снова погрузился в транс. Было устойчивое ощущение, что он собирается провести в этой позе остаток жизни.

Девро оторопел. Их не предупредили, что Галлахер может быть невменяем. Хотя где-то было даже забавно чувствовать себя чьей-то галлюцинацией. В мысли снова вклинился голоса Тодгарда:

- Девро. Присмотри за ним, я сейчас подойду.

- Да, сэр.

Двое других доложили, что корабль пуст, и Девро приказал им выходить. Галлахер сидел, расставив для устойчивости ноги и созерцая что-то недоступное. Вторая рука покоилась на подлокотнике, и Девро разглядел свежие ссадины на костяшках. И еще - рукоять ножа, выглядывающую из берца. И обтянутые кожей выступающие скулы. Много мелких деталей, которые ясно свидетельствовали о том, что последние несколько недель были не самыми лучшими в жизни Джина Галлахера.

А вот и полковник Тодгард, без брони и без оружия. Девро сделал движение, собираясь прикрыть его, но Тодгард поднял руку, давая понять, что все в порядке. Девро отступил, но на всякий случай взял Галлахера в прицел.

Полковник подошел к неподвижной фигуре и тихо заговорил, тронул за руку. Девро не мог разобрать слов, но, кажется, Тодгарду удалось привлечь внимание Галлахера. Тот выпрямился и начал отвечать. Несколько фраз, и Галлахер закрыл лицо руками и сгорбился, плечи вздрогнули. Девро почувствовал желание отвернуться, чтобы не видеть этого проявления чужой слабости.

На то, чтобы убедить Галлахера, что все это не его очередная галлюцинация, понадобилось почти полчаса. Все это время Девро провел в готовности выстрелить в любой момент. Наконец, полковник бросил на него быстрый взгляд и жестом дал понять, что они готовы идти.

Галлахера мотало из стороны в сторону, как пьяного. По некоторым признакам Девро определил, что это предположение не беспочвенно. Он все время что-то бормотал еле слышно, все продолжал свой диалог с кем-то невидимым. И это безумие все длилось и длилось, и в какой-то момент Девро показалось, что рядом с ним действительно идет как-то еще. Призрачная фигура из серебристого тумана.

Его поместили в госпиталь Лунного гарнизона, в отдельную палату, к дверям которой приставили вооруженную охрану.

Полковник Тодгард полдня просидел в комнате отдыха, дожидаясь, пока закончится обследование. В этом не было необходимости, но ему казалось, что если он уйдет, вернется в гостиницу, где остановился, то снова произойдет что-то плохое. Кроме того, он полагал, что разведчики засекретят все, до чего только дотянутся, и хотел перехватить хотя бы информацию о состоянии здоровья Галлахера.

Медленно, капля по капле, истекало время. Тодгард то садился на жесткий диванчик, то нервно мерил комнату шагами, то подходил к окну. Девять на двенадцать шагов. Умное окно улавливало его приближение и каждый раз показывало новый пейзаж. Полковник заметил первые две перемены, а потом перестал реагировать. Он держал себя в руках, и на это уходило слишком много сил. И еще он старался не думать о Ли и о том, что там у них случилось. Пока Галлахер не придет в себя и не сделает доклад, строить догадки не имеет большого смысла. Эта сдержанность отнимала остатки ресурсов. Ему нестерпимо хотелось выпить... ну, хотя бы кофе, но для этого надо было идти в гарнизонную столовую. Нет, лучше он подождет.

Доктор Рэндалл, военный врач, заглянул в комнату отдыха, когда Тодгард совершал очередной проход из угла в угол, сцепив руки за спиной и глядя в пол. Нервно двигались желваки на скулах.

- Полковник.

Он резко остановился и развернулся на каблуках. В глазах стоял вопрос, но жесткое лицо оставалось спокойным и бесстрастным. Если бы не эти ходящие желваки, то ни за что бы не догадаться, какая буря сейчас бушует в душе Тодгарда.

- Прошу в мой кабинет.

Кабинет Рэндалла - маленькая комнатка едва вмещала в себя письменный стол, стул и шкаф. Рэндалл жестом предложил полковнику занять стул, а сам втиснулся за стол.

- Вы уже давно ждете, сэр, и никуда не выходили, - сказал врач, сводя руки шатром и пристально глядя на собеседника, - Вам стоит выпить чая. Или желаете что-нибудь покрепче?

Полковник Тодгард остановил готовый сорваться с губ вопрос и вместо этого вежливо ответил:

- Да, пожалуй.

Рэндалл не стал уточнять. Не вставая с места, он дотянулся до шкафа и достал оттуда бутылку и рюмку. Налил кристально чистой жидкости и пододвинул рюмку полковнику. Тодгард выпил одним глотком и едва не задохнулся от крепости напитка. Зато мысли переключились на другое, а это было именно то, что нужно.

- Ох... Что это было?

- Медицинский спирт. Чистейший, еще с Земли.

- Убойная штука. Итак...

- Итак, Джин Галлахер.

Рэндалл налил еще порцию и поставил перед полковником, но Тодгард к ней не притронулся. Вместо этого он сказал:

- Да. И я хотел бы получить от вас максимально полный отчет. Как он?

- Не в лучшем состоянии, - Рэндалл придвинул к себе планшет и начал просматривать записи, - Сильное истощение всего организма в целом и обезвоживание. Предполагаю, что последние минимум три недели он очень мало ел, преимущественно пил. Об этом же говорит состояние желудка и анализ крови. Я бы даже сказал, что у него не кровь, а алкогольно-наркотический коктейль с примесью крови, - это могло бы быть шуткой, но Рэндалл был убийственно серьезен и обеспокоен, - Думаю, уже успела развиться зависимость. Или эта проблема существовала и раньше?

- Нет. Насколько я знаю, нет. Он - профессиональный пилот. Но откуда сейчас?

- Вероятно, медблок его корабля был снаряжен по армейскому списку. Там присутствуют наркосодержащие препараты, а у вашего мальчика хватило знаний соединить одно с другим. Отсюда и... - врач не договорил, пошелестел бумагами и продолжил, - Многочисленные ушибы, гематомы и ссадины разной степени тяжести, полученные в разное время. Костяшки пальцев на руках сильно разбиты, как будто он дрался. Трещина левой ключицы. Трещины на трех ребрах. Сильное сотрясение мозга. Кроме того, три пореза на грудной клетке и один на шее. Исходя из характера повреждений, я могу сделать вывод, что он нанес их себе сам. Порез шеи - думаю, это была суицидальная попытка. Просто чудо, что он не достал до трахеи и не задел сонную артерию.

Тодгарду хотелось закурить, но на Луне это можно было делать только в специально отведенных местах, и желание пришлось подавить. Рэндалл вздохнул и подвел итог:

- Это - что касается физической части. Дальше. Я не психиатр и не могу делать окончательные выводы, но все же. Он в шоковом состоянии. Думаю, сочетание физической боли и сильной психотравмы. Помрачение сознания, он дезориентирован во времени и пространстве, не понимает, где он и что с ним происходит. Постоянно галлюцинации, он все время с кем-то разговаривает. Скорее всего, это последствия не только психотравмы, но и сотрясения мозга, и долгого пребывания в одиночестве, и употребления наркотиков в сочетании с алкоголем. Мы вынуждены были ввести... медикаментозную поддержку, чтобы успокоить его и снять галлюцинации. Сейчас он уснул.

От полковника не укрылось то, как доктор Рэндалл запнулся в середине фразы о медикаментозной поддержке, но он не стал заострять на этом внимание. Для Галлахера ничего не изменится, если Тодгард вытянет из врача весь лист назначений. А для Рэндалла измениться может. Лунный гарнизон только в самом начале своего существования был элитой, желанным местом назначения, но уже давно превратился в место ссылки. А ведь есть места и похуже Лунного Гарнизона.

Вместо этого Тодгард спросил:

- Он сошел с ума?

- Нет, - ответил Рэндалл и тут же добавил, - Во всяком случае, я так не думаю. Он устал. Он разбит физически и сломлен морально, но не безумен. Пока еще нет.

Тодгард молча взял наполненную рюмку и опрокинул ее содержимое в себя. Он уже собрался задать следующий вопрос, но в дверь постучали, и сразу же появился генерал Симмонс.

- Полковник Тодгард. Лейтенант Рэндалл.

- Генерал.

Они обменялись приветствиями. Тодгард жестом предложил генералу занять единственный стул, а сам прислонился к стене, скрестив руки. Кажется, Симмонс вовсе не возражал против его присутствия. Доктор Рэндалл невозмутимо убрал рюмку обратно в шкаф. Если Симмонс и учуял запах спирта, то ничем этого не выдал. Он предпочел перейти сразу к делу.

- Лейтенант Рэндалл, вы обследовали Галлахера?

- Да, сэр.

- И что вы можете сказать касательно его состояния?

Рэндалл отлистал бумаги на планшете к началу и начал зачитывать заключение, не поднимая головы и не глядя на Симмонса. Генерал выслушал, не перебивая. Если у него и возникли какие-то мысли или вопросы, то на лице не отразилось ничего. И только уже потом он сказал:

- Это все понятно. Я хочу знать, когда он сможет предстать перед комиссией и сделать отчет?

Рэндалл оторвался от записей, поднял взгляд на генерала и несколько секунд недоуменно созерцал старшего по званию. Тодгард слегка кашлянул, давая понять лейтенанту, что тот забывается. Подействовало. Взгляд врача утратил недоумение и снова затянулся бесстрастностью.

- Генерал Симмонс, сэр, я не знаю, о какой комиссии вы говорите, но парень сейчас даже не соображает, на каком свете находится. Сейчас самое главное - вывести его из кризиса. Все остальное будет уже потом.

- Ну, и сколько времени это займет?

- Этого вам не скажет никто. Все зависит от резервов его организма.

Симмонс в задумчивости пожевал нижнюю губу. Не в его власти было приказать Галлахеру вернуться в сознание и снова обрести разум, и генерал очень об этом сожалел.

- Значит так, мне нужен ежедневный отчет о его состоянии. Как только станет возможно, мы перевезем его на Землю. Вам все ясно, лейтенант?

- Да, сэр.

Симмонс достал визитку и бросил на планшет Рэндаллу.

- Это прямой номер для связи. Я жду вашего звонка каждый вечер.

- Да, сэр.

- И еще одно: никто, кроме персонала госпиталя и меня, не должен с ним разговаривать. Охране даны четкие инструкции на этот счет. Как только он станет... адекватен и заговорит, сразу сообщите мне. Если, конечно, это произойдет до возвращения на Землю. Надеюсь, что нет.

- Да, сэр.

Симмонс резко поднялся и, не прощаясь, стремительно вышел. Тодгард тут же последовал за ним. Был один вопрос, который он очень хотел бы решить в свою пользу.

- Генерал!

Симмонс остановился и обернулся.

- Да, Уильям?

- У меня к тебе личная просьба. Разрешение посещать Галлахера. Думаю, он быстрее придет в себя, если рядом будет кто-то, кого он знает. Артур...

Генерал медлил. С одной стороны в словах Тодгарда был резон, с другой десятки лет службы в разведке выработали у Симмонса что-то вроде условного рефлекса "все засекретить".

- Это ведь я нашел их для тебя, - видя его колебания, тихо произнес Тодгард, - И мой приемный сын... он остался где-то там. И другой мальчик, Лоуренс, тоже.

Подумав еще немного, Симмонс пришел к компромиссу.

- Хорошо, Уильям. Но если он заговорит, ты не должен его ни о чем спрашивать.

Полковник Тодгард усмехнулся.

- Как ты сможешь это проконтролировать?

- Мне достаточно будет твоего слова.

Новая усмешка, еще жестче предыдущей.

- Мы договорились.

Они уладили формальности с пропуском, и Тодгард вернулся в кабинет доктора Рэндалла. Врач смотрел что-то на компьютере, но при появлении полковника тут же закрыл файл и спросил, как о само собой разумеющемся:

- Ну что, он дал вам пропуск?

Удивленный взгляд в ответ подтвердил, что он не ошибся в своем предположении.

- Да, я могу приходить.

- Хотите его видеть?

- Да. Это возможно?

- Возможно, если не долго.

Рэндалл убрал со стола все бумаги и поднялся. На вид ему было около тридцати пяти, и Тодгард вдруг подумал, что он давно уже перерос свою должность и свое звание.

- Лейтенант.

- Да, сэр?

- Вы умны и очень проницательны. Почему вы торчите в этой дыре?

Тонкие губы Рэндалла искривились, как будто он хотел ухмыльнуться, но в последний момент передумал. Вместо этого он ответил:

- Именно поэтому. Мы идем?

Полковник Тодгард не стал развивать тему. Видимо, армейская система не смогла переварить умного и проницательного военного врача и отрыгнула его куда подальше. Не он первый, не он последний.

- Да, лейтенант, идемте.

В палате, где лежал Галлахер, стоял полумрак. В окнах, закрытых прозрачными шторами, была чернота открытого космоса. Единственный источник света - люминофорный шар в изголовье постели горел вполнакала. И еще - тихий писк, отмеряющий пульс. И - липкое ощущение обреченности.

Тодгард спросил, не оборачиваясь:

- Я могу побыть с ним? Один?

- Можете несколько минут.

- Благодарю, лейтенант.

Доктор Рэндалл вышел. Гермодверь щелкнула, отсекая маленькую палату от внешнего мира. Если сейчас произойдет разгерметизация, то они смогут прожить здесь еще несколько часов или даже суток. От этой мысли полковник Тодгард невольно поежился под кителем, но потом его мысли обратились к другому, кто был сейчас здесь. Полковник подошел к постели и сел на стул, стоявший рядом. Он смотрел на Галлахера и не узнавал его.

Черты лица заострились, еще сильнее обрисовав высокие скулы и узкую нижнюю челюсть. Истонченное тело сделалось по-девичьи хрупким, выступили все косточки. Галлахер был укрыт только до пояса, и Тодгард мог видеть бандаж на нижних ребрах. И еще три свежих, почти параллельных пореза на груди. Точно такой же порез был на шее. Руки вытянуты вдоль тела. Повязки обхватывали нижние фаланги пальцев, ладони и запястья. Голубые ручейки стекали под бледной кожей, и трубочки, присоединенные через катетеры, выглядели как притоки. Заметно отросшие волосы разметались по подушке и были похожи на черный нимб. И все равно Галлахер был чертовски красив.

Что же у них там произошло? Что-то очень страшное...

Тодгард осторожно взял перевязанную ладонь. Пальцы были холодны, а ногти обгрызены чуть не до крови, притом, что за Галлахером никогда не водилось подобной привычки. Полковник ничего не говорил, только смотрел в прикрытые голубоватыми веками глаза. Он хотел бы дотянуться до поврежденного разума, помочь ему удержаться на тонкой грани безумия, но знал, что не сможет. Слишком далеко ушел Галлахер. Отведенные несколько минут так и прошли в молчании.

Полковник приходил каждый день и терпеливо дожидался, когда ему позволено будет увидеть Галлахера. Его пускали только тогда, когда он спал, накачанный транквилизаторами. Рэндалл говорил, что в другое время он все равно разговаривает только со своими галлюцинациями. Тодгард садился на стул, брал перевязанную руку и молчал.

И в один из таких визитов Галлахер вдруг издал тихий стон и открыл глаза. Долгое время он смотрел прямо перед собой, и его губы едва шевелились. Потом зрачки медленно передвинулись и остановились на лице Тодгарда. Губы снова раздвинулись, и Галлахер прошептал:

- О... полковник... простите меня...

Тодгард наклонился ближе, заглядывая Галлахеру в глаза. В выцветшие полубезумные глаза.

- За что?

- Они все умерли... и Лоуренс... и Ли... и Шерман...

Крупные светлые капли вытекали из уголков этих выцветших полубезумных глаз и потекли по вискам, а за ними еще и еще. Пальцы Галлахера дрогнули и сжали руку, державшую их. Кардиомонитор запищал быстрее, отмечая участившийся пульс.

- ...и она тоже... и я...

Галлахера перевезли на Землю, и там повторилась история с военным госпиталем, одиночной палатой и охраной.

Накануне полковник Тодгард зашел к доктору Рэндаллу, и на прощание тот сказал:

- Присматривайте за ним. Для него кошмар еще не закончен. Можно сказать, он еще только начинается.

Но присматривали за Галлахером глазки голокамер и круглосуточная охрана. Как только его сознание прояснилось, полковнику Тодгарду отказали в посещениях.

Галлахер медленно приходил в себя. Когда исчезли галлюцинации, он начал узнавать и запоминать людей вокруг себя. Их было немного. Ему пришлось пережить несколько ломок, но благодаря медикаментозной поддержке, они прошли менее болезненно, чем это могло быть. Или - потому что рассудок все же временами отказывал ему. Он не чувствовал боли, выламывающей тело, потому что был где-то в глубинах своего собственного открытого космоса. Пытался улететь от кошмара.

Где-то в промежутке между двумя ломками или между капельницей и ночным кошмаром Галлахера все-таки навестили. Человек был одет в гражданский костюм и назвался мистером Симмонсом, но по его выправке и по характерному выражению глаз Галлахер сделал выводы о его реальном статусе и, сам того не зная, попал очень близко.

- Мистер Галлахер, - сказал Симмонс, расхаживая по палате в надежде сойти за гражданского, - Вам предстоит предстать перед комиссией и дать полный отчет о том, что произошло, когда вы находились на... Розе. Записи бортового журнала "Ричарда Плантагенета" обрываются, и для нас крайне важно восстановить все события. Компания "Санси" тоже в этом заинтересована. Думаю, вы понимаете, о чем я.

Симмонс сделал паузу, но Галлахер промолчал. Ему было все равно. Если бы ему сказали, что через час его казнят за уничтожение военного корабля, он не стал бы возражать, а попросил оставить его на этот час одного.

- Разумеется, все это после того, как вы окрепнете, и ваш лечащий врач решит, что вас можно выпустить отсюда. Надеюсь, это произойдет в ближайшем будущем.

Галлахер молчал. Он сидел на постели, притянув колени к груди и упираясь в них подбородком. Взгляд передвигался по прямой "одеяло-окно", иногда натыкаясь на грудь Симмонса по дороге. С того момента, как Галлахер пришел в себя, молчание стало казаться ему наиболее продуктивной формой общения.

- Ну, хорошо, - Симмонс остановился прямо в ногах кровати, и взгляд Галлахера тут же переместился к тропическому пейзажу за окном. Психолог считал, что яркая позитивная картинка поможет пациенту быстрее выйти из депрессии. Но Галлахер видел совсем другие леса, сине-зеленую инопланетную флору, и при первой же возможности задвигал жалюзи.

- У меня будет к вам просьба, мистер Галлахер. Я попрошу вас ни с кем не обсуждать то, что происходило после отлета с Земли. Я могу рассчитывать, что вы удовлетворите мою просьбу?

Просит ни с кем не обсуждать? Как странно. Разве этому Симмонсу не донесли, что он и так не сказал ни слова, кроме односложного согласия или несогласия? Психолог госпиталя, доктор Финч, пытался его разговорить каждый день, но он тупо молчал, не желая выносить свою боль наружу.

- Мистер Галлахер?

Он разлепил губы и снизошел до ответа:

- Можете.

- Очень хорошо. Может быть, у вас будут какие-то просьбы? Я постараюсь вам помочь по мере возможностей.

Чтобы меня оставили в покое. Дали заползти в какой-нибудь темный угол и позволили тихо умереть.

- Что сделали с личными вещами?

- Ваши вещи упакованы и ждут в камере хранения. Вещи мистера Ли забрал полковник Тодгард. Вещи мистера Лоуренса отправили его родителям.

- Среди моих вещей был стереокуб. Мне могут его вернуть?

- Я посмотрю, что можно будет сделать.

Галлахер кивнул и снова ушел в себя. Симмонс хотел что-то еще, но тут заглянула медсестра и вежливо напомнила, что время визита истекло. Пришлось ретироваться.

На следующий день вечером стереокуб действительно принесли. Галлахер взял его, подержал немного в руках, как будто не веря себе, и убрал под подушку. Он боялся, что, снова увидев Гордон, не выдержит, сорвется на истерику, и не хотел, чтобы кто-нибудь это видел. Впрочем... за ним все равно наблюдали...

Ночью, когда все затихло, Галлахер накрылся одеялом с головой и вытащил стереокуб. Поглаживание одной из граней заставило его засветиться изнутри мягким белым светом. Как будто звездочка зажглась между ладоней. Несколько минут Галлахер просто смотрел на свет, пытаясь угадать, за какой из граней будет Гордон. Не ее жизнь, а она сама. Потом решился и поднес игрушку к глазам.

- Какая ты красивая, девочка моя.

Сказал или подумал? Неважно. Гордон была здесь. Ее держал за руку юноша - копия Гордон, но мужского пола. Джейсон, вспомнил Галлахер. Его зовут Джейсон, и он ее брат. Галлахер ощутил укол ревности, но это было так глупо.

Что она сделала с ним, с его жизнью? Галлахер знал ее всего несколько дней, но, потеряв, не представлял жизни без нее. Гордон словно околдовала его, но с ее Смертью чары не рассеялись, а еще крепче сжали его сердце. Галлахер знал, что никогда не узнает, почему так. Он всегда это знал.

- Я боюсь, что ничего нет, - прошептал Галлахер той Гордон, которая улыбалась с другой стороны грани, - Я боюсь, что я просто сошел с ума.

Он затих и прислушался, подсознательно где-то надеясь, что Гордон ответит. На "Ричарде", когда они возвращались домой, она была рядом. Призрак? Наваждение? Подступающее безумие? Это не важно, когда можно было видеть и слышать ее... чувствовать ее руки... любить ее. И сейчас Галлахеру иногда казалось, что она где-то рядом, присутствует незримо.

- Ты подождешь меня, правда? Ведь ты подождешь меня?

Гордон в его голове усмехнулась и промолчала. Галлахер закрыл глаза, и ресницы тут же намокли. В горле стоял комок. Галлахер очень старался сдержаться, но пока что у него получался один раз из трех. Не сейчас. Он загонял истерику внутрь и давился ею. Дышать было больно, воздуха катастрофически не хватало.

Мысли соскользнули на другой виток спирали. А что, если - снова? Если сейчас он сделает вдох и не сможет выдохнуть? Пальцы скользнули по граням стереокуба. Не достаточно острые, чтобы можно было рассечь хотя бы кожу. Нужно найти что-нибудь другое, пока паника не подавила разум. Одним резким движением Галлахер сбросил одеяло на пол и тут же застонал от облегчения. Воздух - вот он. Можно дышать, делать сладкие вдохи и восхитительные выдохи. Галлахер перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. Выступающие лопатки вздрагивали. Истончившаяся бледная кожа натянулась так, что, кажется, еще немного - и порвется. Потребовалось минут двадцать для того, чтобы он успокоился и затих, проваливаясь в черное забвение. Через несколько часов он проснулся от своего крика, хватая руками воздух, как будто старался удержать что-то.

Ему снилась Гордон. Он держал ее в своих объятиях, но знал, что она все равно уйдет. Покинет его. Он умолял ее остаться, но она только улыбалась в ответ. Ее тело таяло, превращалось в темно-серебристый туман. Губы шевелились, и Галлахер точно знал, что она говорит.

Розы... розы...

За ним пришли неожиданно, без предупреждения. Четыре человека: доктор Финч, наблюдавший Галлахера, двое конвойных и человек в штатском, но не Симмонс.

- Мистер Галлахер.

Не-Симмонс приветственно кивнул. Все та же короткая уставная стрижка и специфическая осанка. Губы улыбались, но глаза смотрели безжалостно и холодно... оценивающе. Ему было любопытно.

Галлахер сидел на подоконнике, притянув колени к груди и поставив на них подбородок. Он уговорил психологов убрать тропики из окна и позволили самому выбирать картинку. Чаще всего - вообще никакой. Просто город, скрытый завесой зимнего дождя. Галлахер бросил на вошедших быстрый косой взгляд и снова отвернулся.

- Мистер Галлахер, меня зовут Эл Смит. Я здесь для того, чтобы перевезти вас в другое место.

- Арест? - бесцветно спросил Галлахер, не обернувшись, - У вас есть ордер?

Щелкнул замок планшета. Зашелестела бумага. Не обязательно было смотреть, чтобы понять, что ордер есть.

- В чем меня обвиняют?

- Уничтожение собственности ВКС США. Уничтожение собственности компании "Санси". Это сейчас.

Доктор Финч покосился на своего пациента со смесью страха и любопытства. Галлахер усмехнулся. Собственность армии США - это "Линкольн". Собственность "Санси" - это, вероятно, Шерман.

- И куда вы хотите меня... перевезти?

- В Тарантино-Кар. Будьте добры, переоденьтесь и соберите свои личные вещи.

Галлахер, наконец, оторвался от созерцания дождя, соскочил с подоконника и подошел к кровати. Один из конвойных положил на постель пакет, в котором Галлахер нашел свою одежду. Вещи были чистыми и пахли свежестью. Он помедлил, ожидая, что его оставят одного, чтобы он мог переодеться, но у Смита, видимо, такой мысли не возникло. Под взглядами четырех пар глаз Галлахер разделся донага и потом не спеша оделся в свое, как будто демонстрируя стриптиз наоборот. На ботинках были магнитные застежки, но в джинсах ремня не было. Джинсы, и без того сидящие низко, теперь держались только на выпирающих бедренных костях. Невольно Галлахер прикоснулся к своему впалому животу, к выступающим ребрам.

С личными вещами тоже было все просто. Предметы гигиены, которые ему выдали в госпитале за казенный счет. Стереокуб, который принадлежал Гордон. Ридер, с которого Галлахер иногда читал, принадлежал кому-то из персонала и его следовало вернуть. Блокнот, который ему дал психолог, чтобы он там описал все случившееся и начал вести дневник в рамках психотерапии. Вместо этого Галлахер весьма красочно и анатомически достоверно описал сексуальную жизнь самого доктора психолога и его терапии, сопроводив это иллюстрациями. Блокнот, пожалуй, тоже можно оставить. Пусть изучают... анализируют и делают выводы из неверных посылок. Предметы личной гигиены и стереокуб отправились в пакет из-под одежды. Последовал вопросительный взгляд в сторону Смита.

- Поставьте пакет. Вытяните руки перед собой.

Галлахер подчинился, заранее зная, что сейчас произойдет. Смит быстро защелкнул на его запястьях наручники. Впрочем, не в первый раз в жизни Джина Галлахера. Под любопытствующе-удивленными взглядами других пациентов и персонала его отконвоировали к авиетке.

Тарантино-Кар представляла собой особую зону для содержания особых преступников. Абсолютно весь контингент был водворен туда разведчиками или безопасниками. Войти или выйти было очень сложно, и для этого требовался высокий доступ. Случалось, что люди покидали Тарантино-Кар, имея другое имя, другую биографию и другую внешность. Случалось, что люди вообще не выходили из этой зоны, найдя последний приют в погребальной урне местного колумбария... с номером вместо имени на табличке.

Всего этого Галлахер не знал, хотя и до него доходили слухи о том, что это за место. Он не знал, куда его привезли, потому что та часть авиетки, в которую его посадили, была не то что без окон, а даже без малейшей щелочки. И не знал, что генерал Симмонс через системы слежения наблюдал за каждым его шагом после вступления на нейтральную зону Тарантино-Кар.

Парень выглядел значительно лучше, это нельзя было не признать. Не совсем здоров, но вменяем и адекватен. И способен давать показания. Галлахера провели через нейтральную зону. Снова обыскали, конфисковав личные вещи. Заметно было, как он напрягся, но повел себя разумно и не стал сопротивляться. Не читая, подписал все бумаги, после чего его провели по запутанным кишкам коридоров и водворили в одиночную камеру. Дожидаться первого допроса.

Наблюдая за всеми этими перемещениями, Симмонс жестко уронил:

- Если будет шуметь, успокойте его. Методы на ваш выбор. Чем быстрее он потом расколется, тем лучше будет для него же.

И его слова были услышаны.

Не зная этого, Галлахер тупо разглядывал свое новое обиталище. Камера была крошечной, размером, может быть, с коробку из-под печенья. Лежа на нарах, можно было при желании дотянуться до соседней стены. В углу приютились биотуалет и раковина. Зарешеченное окно - под самым потолком. Темно-зеленые крашеные стены. И стальная дверь с глазком и кормушкой, похожей на кошачий лаз. И все. Как долго он здесь пробудет, Галлахер не имел ни малейшего представления. Он лег на тонкую казенную постель и пожелал себе не сойти с ума.

Время тянулось медленно. Постепенно ушло глухое раздражение от того, что забрали стереокуб. Где-то среди мыслей промелькнуло воспоминание, как Ли рассказывал о медитации. Теперь Галлахер намного лучше понимал стремление своего погибшего друга отгородиться от людей стеной молчания и отрешенности. Люди не стоили того, чтобы растрачивать себя на них.

Галлахер не умел сидеть в позе лотоса, поэтому просто скрестил ноги, прислонившись к стене позвоночником и затылком. От нее шел холод, и он пробирал сквозь рубашку и футболку. Закрыв глаза, Галлахер сосредоточился на дыхании и стал делать медленные вдохи и выдохи. Закружилась голова, а потом тьма распалась на разноцветные кубики.

В душе Джина Галлахера тоже были свои комнаты, и большинство из них было темными. Подходя к Двери в такую комнату, он чувствовал, как болезненно начинает пульсировать сердце. Раньше он не знал, почему так, но сейчас осознание пришло легко и сразу.

Страх.

Он до Смерти боялся увидеть, что есть там - в темных глубинах внутренней сущности. И вот сейчас... Сейчас было все равно. Он уже столько раз умирал, что уверился в абсолютной невозможности Смерти.

Ему казалось, что он блуждает по лабиринту и никак не может найти выход. Больше не было выхода, потому что все изменилось. Как будто душу разъяли на составные части, перетряхнули их, а потом сложили заново. Вот только узор получился уже совсем другой. То, что имело ценность, теперь утратило ее. То, что раньше казалось несущественным, стало жизненно необходимым. Галлахер смотрел на себя как будто со стороны и не узнавал. Может быть, каждая деталь по отдельности и осталась прежней, но все вместе - стало совсем иным. Это... пугало? Нет. Пугало теперь совсем другое. Другая темнота других комнат. Ли говорил о множестве реальностей. Не это ли и есть - множество? Когда обнаруживаешь себя совсем другим...

Погруженный в медитацию, Галлахер как бы потерялся в пространстве и времени. Он не замечал, что в камере становится темно и холодно. Не слышал, как открылась кормушка, и невидимые руки втолкнули тарелку со стандартным армейским рационом и кружку с чаем. Не чувствовал, как затекли мышцы на ногах и спине, и тело, непривычное к длительной неподвижности, ломается и стонет. Он очнулся, когда за очередной - которой по счету? - Дверью ему в лицо ухмыльнулся монстр... ЧАСТЬ.

Галлахер вздрогнул с резким выдохом и открыл глаза. Тьма ударила по зрачкам, а через них и по нервам. Он пошевелился, и тут же почувствовал, как в тело впились сотни маленьких острых игл. Галлахер лег на нары, пережидая боль.

Интересно, почему нет никакого света?

Придя в себя после шока и пытаясь заново адаптироваться к нормальной жизни, он обнаружил, что ее качество стало иным. Галлахер почти полностью утратил жизнелюбие и свой непрошибаемый оптимизм. Больше не хотел общаться с людьми, замкнувшись в своем тесном внутреннем мирке. Ни одного сексуального контакта после возвращения, потому что любая женщина проигрывала рядом с Гордон. Еще - ночные кошмары. Еще - неконтролируемые истерики со слезами, которые накатывали внезапно и так же внезапно отступали. Иногда болела голова, а тело охватывала слабость. И почти полностью исчезло сумеречное зрение.

Галлахер вглядывался в темноту перед собой, но разглядеть что-либо был не в силах. Как будто пространство исчезло, сгинуло в Бездну. Однажды подобное уже было в его жизни, но сейчас рядом не было Лоуренса, способного ободрить одним своим присутствием. И звезд не было.

Сколько времени прошло с начала заточения? Может быть, про него просто забыли?

Слух обострился. Каждый звук теперь казался громче, а специфическая акустика смешивала их и не позволяла точно определить направление. Галлахер окончательно вышел из транса. Воспоминания о кошмарном одиночестве на борту "Ричарда Плантагенета" вернулись яркой вспышкой флэшбэка.

Ему показалось, что он чувствует присутствие монстров. Слышит тихие влажные звуки их передвижений и коммуникаций между собой. Даже мерзкий запах разлагающейся плоти. В темноте Галлахер не мог ВИДЕТЬ, но предчувствие мгновенно стало ЗНАНИЕМ. И это помутило его разум.

Кажется, он бился в дверь и кричал, чтобы его выпустили наружу. Нет. Не кричал - орал, срывая голос. Наружу - в мерзлую пустоту открытого космоса, где звезды похожи на глаза его мертвых друзей. Отсюда - где монстры, ЧАСТИ, которые хотят его поглотить, шипы смертоносного цветка, жаждущие насадить на себя его сердце. Галлахеру казалось, что шипы вырастают/выходят прямо из стен и прорастают сквозь него. К запаху гниения и тлена добавился удушающий аромат роз. Воздух то появлялся, то исчезал, и тогда становилось больно дышать. Кажется, Галлахер порвал на груди одежду в тщетной попытке добраться до него.

Я не могу больше.

Кажется, в какой-то момент открывалась Дверь, похожая на выход в пространство Шакти. За ней был свет, и свобода, и не было кошмара и боли. Галлахер хотел выйти, но стражи Двери не пустили его. Вместо этого его вбили обратно и оставили на полу корчиться от боли и унижения. Впрочем, оба эти чувства меркли, когда за спиной снова мелькнули тени шипов.

ТАК сходят с ума?

Отплевываясь кровью, но не замечая этого, Галлахер поднялся сначала на колени, а потом на ноги. Гордон не сдалась, и он тоже не будет. Когда они снова встретятся, ему не будет стыдно посмотреть ей в глаза. Скоро... Он хотел верить, что скоро.

Камера была длиной в три шага, но ему этого хватило. Инстинкт самосохранения отключился еще в прошлой жизни. Галлахер разбежался и с силой впечатался в железную дверь. На мгновение мир вокруг осветился яркой бело-голубой вспышкой, которая тут же померкла. Вместо нее голова взорвалась болью. Впрочем, боли было столько, что еще одной он просто уже не заметил. Не заметил темных пятен, оставшихся на поверхности. Из горла непроизвольно вырвался хрип. А потом сталь откинула тело назад, прямо в объятия оживающему кошмару.

Когда утром за ним пришли, чтобы отвести на первый допрос, Джин Галлахер был уже невменяем.

Полковник Тодгард настоял на возможности увидеть Галлахера перед допросом. Генерал Симмонс поскрипел зубами, покатал желваки на скулах, но согласился. Было в этом деле что-то настолько неправильное, что любое решение казалось нелогичным. Никто не ожидал, что спасательная операция закончится гибелью всех, кто в ней участвовал, за единственным исключением. Никто не ожидал, что это исключение станет все равно, что еще один труп.

Тодгард сопровождал двух конвойных и адвоката, которого все же решили выделить Галлахеру. Адвокат - мистер Келлер - любезно согласился предоставить им несколько минут для личного общения, разумеется, в своем присутствии. Следуя за его спиной по кишкам Тарантино-Кар, полковник пытался найти слова, которые помогут Галлахеру не сломиться окончательно. Но он искал и не находил. Его собственная боль от потери приемного сына была все еще сильна, и Тодгард понимал, что Галлахеру может быть намного хуже. Что он мог сказать этому голубоглазому мальчику, утратившему всю свою любовь к жизни? Один ответ.

Ничего.

Перед дверью камеры Галлахера мистер Келлер, пребывавший до того в глубокой задумчивости, собрался и придал лицу доброжелательное выражение. Ему говорила, что клиент замкнулся на себе и очень неохотно идет на контакт, но он должен был его разговорить. Заметив эти мимические манипуляции, Тодгард не удержался и дернул уголком рта, изобразив саркастическую ухмылку. Раньше, если Галлахер хотел что-то сказать, то его было не заткнуть. Сейчас все было с точностью до наоборот. Если он не захочет говорить, то его ничто не прошибет. Но лучше ему захотеть, иначе расследование будет тянуться годами.

Охранник заглянул в глазок и начал возиться с замком. По торопливости и дерганности его движений Тодгард понял, что что-то не так. Что-то очень сильно не так.

- Простите. Пропустите меня.

Он бесцеремонно отодвинул сначала адвоката, а потом и конвойных, чтобы самому увидеть, что же там происходит.

Галлахер лежал на полу в неестественной какой-то выломанной позе. Футболка была разорвана в нескольких местах и запятнана кровью. И еще глаза - совершенно белые в приоткрытых веках.

- Джин!

Полковник бросился к бесчувственному телу. Первое, что сделал где-то чисто рефлекторно - проверил пульс на шее. Жилка билась неровно, иногда замедляясь настолько, что это можно было бы принять за агонию.

Тодгард оглянулся на своих спутников.

- Что вы стоите, вашу мать? Врача, быстро!

Один из охранников быстро заговорил в коммуникатор на запястье. Келлер подошел и присел рядом.

- Если это сделал кто-то из охраны, я добьюсь расследования и компенсации.

Тодгард поднял голову, и их глаза встретились. Взгляды сказали все лучше любых слов. Не будет ничего подобного. Они оба знали о жестоких методах Тарантино-Кар, и о том, что бывало намного хуже.

- Мистер Келлер, - голос Тодгарда звучал глухо, - Вам лучше пойти и доложить генералу Симмонсу, что его... что мистер Галлахер пока не может ответить на его вопросы. Я побуду с ним. Не бойтесь, я не буду ни о чем его спрашивать. Даю слово.

Адвокат поколебался немного, но вынужден был согласиться. Тем более, что ему действительно нужно было доложить. Он прекрасно понял, что именно не сказал полковник Тодгард. Люди Симмонса действительно перестарались.

Все время, пока не пришел врач, Тодгард просидел на полу рядом с Галлахером. Он не трогал его, опасаясь причинить еще больший вред. Только держал за разбитую руку и гладил по волосам, как будто хотел забрать себе часть его страдания.

Джин Галлахер провел в госпитале Тарантино-Кар четверо суток. Разбитые руки, ободранная щека, сотрясение мозга и черная депрессия. Ни слова о том, что именно произошло той ночью. Инцидент замяли.

Во время субботнего гольфа полковник Тодгард сказал генералу Симмонсу:

- Ты чудовище, Артур. Своими методами ты убьешь его раньше, чем расколешь. Отдай его мне. Пусть поживет у меня и хоть немного придет в себя. Я думаю, так будет лучше для всех.

Симмонс долго примеривался к удару, весь сосредоточившись на процессе. Если сейчас он промахнется, то партия будет проиграна, а он очень не любил проигрывать. Тодгард стоял рядом и терпеливо ждал. Он тоже не любил проигрывать. Наконец, Симмонс размахнулся и ударил, с полным своим удовольствием проследив, как шарик закатился точно в лунку. Выдержав триумфальную паузу, генерал ответил:

- Хорошо, Уильям, можешь его забрать.

- Спасибо, Артур.

Коротко поклонившись, полковник Тодгард развернулся на каблуках и сразу покинул клуб. Небо останется голубым. Трава останется зеленой. Может быть, эту душу он сумеет уберечь?

Сразу после госпиталя Тарантино-Кар Галлахер переехал к Тодгарду.

- Значит, вы, мистер Галлахер, утверждаете, что экипаж и пассажиры "Линкольна" разделились?

- Да, сэр.

- Это вам стало известно со слов сержанта Гордон?

- Да, сэр.

- А вы сами, лично, видели какие-нибудь подтверждения этому факту?

- Нет, сэр.

- Тогда откуда вы можете знать, что сержант Гордон говорила вам правду? На основании чего вашей группой было принято решение прекратить поиск и возвращаться?

Это был уже не первый допрос. Третий, пятый или сотый - Галлахер не мог сказать точно. Все они слились в сплошную череду вопросов и ответов. Одно и то же по кругу. Все новые и новые уточнения подробностей и мельчайших деталей. Несколько часов подряд, без перерывов и отдыха, пока голова не начнет раскалываться от боли. У Галлахера было устойчивое ощущение, что он говорит с пустотой. Слова падали в никуда и исчезали, никем не услышанные. Иначе как можно было объяснить это тупое повторение?

- Вы знали о том, что Айк Ли сотрудничал с ФБР?

- Нет, сэр.

- Но ведь он был вашим близким другом. Вы вместе работали. Неужели за все это время вы ничего не замечали?

- Нет, сэр.

- Как же так, мистер Галлахер?

- Айк очень скрытный. Был. Он ничего не рассказывал, если не спросить его напрямую. Но я не понимаю, какое это имеет значение. Там не было никого из ФБР. Из ваших там не было никого!

- Имеет, мистер Галлахер, имеет.

Он сидел на жестком стуле, как на расстреле - под прицелом девяти пар глаз. И все они как будто выворачивали его наизнанку. От этого начинало тошнить, и Галлахеру приходилось сдерживаться. Чтобы хоть как-то отвлечься от этого, он курил сигарету за сигаретой, но это не помогало.

- Если, по вашим словам, часть экипажа "Линкольна" осталась на борту, то как вы можете объяснить отсутствие записей в бортовом журнале?

- Я не знаю. Я даже не могу этого знать.

- Может быть, тогда вы сможете объяснить, каким образом сержант Гордон смогла выжить?

- Она не выжила! Я один остался! Вы совсем не слышали, что я говорил?

- Не нужно волноваться, мистер Галлахер.

- Я не волнуюсь! Мне просто кажется, что никто из вас не услышал ни слова.

- Кто-нибудь, дайте ему воды. Мистер Келлер...

- Я прошу прощения за моего подопечного. Он еще не вполне адаптировался к нормальной жизни. Джин, прошу вас...

- Да пошли вы все...

Ночью ему снова снился кошмар. Лягушки сжимали кольцо, а у него не было оружия, чтобы отстреливаться. У них были лица дознавателей из комиссии, и они собирались его сожрать. А он не должен был сдаваться и начинал убивать их голыми руками. Но они множились, ОТДЕЛЯЛИСЬ, но не от целого, а друг от друга. Галлахер просыпался, задыхаясь от страха и ярости одновременно. Ему хотелось заорать, чтобы хоть немного скинуть нервное напряжение, но он мог позволить себе только стон. Боялся, что если начнет кричать, то уже не сможет остановиться, пока не задохнется.

- Вам знаком случай с "Марией Целест"?

- Нет, сэр.

- У вас лично есть какие-либо версии относительно того, что могло случиться с экипажем "Белых гусей"?

- Нет, сэр.

- Только киборг, значит. Вам раньше приходилось встречаться с киборгами?

- Я видел несколько старых моделей, но ни с одним не общался так близко, как с Шерманом.

- Шерман, значит. Он сам выбрал себе имя или это был кто-то из людей?

- Кажется, кто-то из экипажа "Белых гусей".

- А как вы сами лично относитесь к киборгам?

- Я не знаю.

- Он... хм... Шерман не вызывал у вас страха или желания уничтожить его?

- Нет. Он был... очень человечен. Если вы понимаете, что я имею ввиду.

- Мы понимаем, мистер Галлахер. Мы все понимаем. И даже больше, чем вы думаете.

Иногда он не мог вспомнить, о чем его спрашивали. Может быть, потому, что его постоянно заставляли повторять одно и то же, и мысли путались от постоянно бега по кругу. Он тупо подчинялся, потому что все равно уже ничего не мог изменить. Пустые равнодушные голоса твердили, что он виноват. Он знал. Он виноват в том, что остался жив. В лицо бил яркий свет от люминесцентной лампы, и глаза жгло, как будто кислотой. Галлахер не смел зажмуриться, потому что темнота была еще хуже.

Не темнота.

Тьма.

Тьма поглощала его душу, и Галлахер ясно чувствовал, как умирает в нем что-то, что до сих пор держало его жизнь.

- Чья была идея вылететь на поиск вчетвером?

- Я не помню. Это было спонтанное решение.

- А вы понимаете, насколько это было безрассудно?

- Понимаю.

- Вы пилот, мистер Галлахер, вы должны были знать, что в условиях операции экипаж не должен покидать корабль полностью.

- Я знаю.

- А если знаете, то почему допустили такое?

- Я не знаю. У меня нет... ответа. Нет! Ответа!

Галлахер срывался. Его успокаивали, но он срывался снова, и приходилось прекращать допрос. Шок и ужас пережитого отодвигались, но вместо них приходила боль, с которой он не мог справиться.

- Значит, вы утверждаете, что эти существа не обладают разумом?

- Я не знаю. Гордон рассказывала, что они пытались их изучать, но не смогли понять их природу. У нас вообще не было такой возможности.

- Возможности или желания, мистер Галлахер?

- Ничего! Убраться оттуда как можно быстрее, пока нас всех не пережрали!

- Мы снова возвращаемся к вопросу, каким образом сержант Гордон сумела выжить? Если, по вашим словам, они уничтожили весь экипаж "Линкольна"?

- Я не знаю! Она умерла у меня на руках. Слышите? Вы вообще слушаете, что я говорю?

- Откуда она могла знать, что одно из этих существ находится внутри "Линкольна"?

- Она сказала, что чувствует его.

- Как? Каким образом?

- Я не знаю. Я не знаю!

Галлахер возвращался в Лавендер-Холл измученным и вымотанным, на исходе жизненных сил. На время расследования ему запретили покидать пределы владений полковника Тодгарда, да он и не стремился. Он забивался в комнату, которую отвел ему Тодгард, и отстраненно наблюдал, как уходит жизнь. Его жизнь.

И еще его глаза. Когда Галлахер переставал контролировать себя, в его голубых глазах появлялось выражение обреченности. Ему было все равно - он не хотел жить.

Накануне вынесения вердикта он почти не спал. Забывался на несколько минут прямо в одежде, а потом вскакивал и нервно метался по комнате. Точно так же он чувствовал себя в ночь после суда над Лиландом Ричардсоном. Виски снова не помогал. Галлахер снова слышал бестелесные голоса, но на этот раз не проклинающий голос миссис Ричардсон, а голоса Лоуренса и Ли, зовущие его с ТОЙ стороны. И еще - Гордон.

- Тара, девочка моя, подожди немного. Я не могу больше. Я не хочу без тебя.

Скорчившись на постели, Галлахер не замечал, что говорит вслух, обращаясь к той, кого уже не было. Он как будто цеплялся за воздух в попытке удержаться от падения в Бездну.

- Пожалуйста, Гордон, не оставляй меня одного.

Когда утром полковник Тодгард вошел к нему, Галлахер сидел на полу, прислонившись голой спиной к краю кровати. Одно колено подтянуто к груди. Между раздвинутых бедер - пепельница, ощетинившаяся окурками и похожая на ежа-мутанта. В руке дымится очередная сигарета. Отсутствующий взгляд. Осунувшееся лицо с резко очерченными скулами. Отросшие темные волосы свисают на глаза. Галлахер был похож на призрак.

- Во имя Иезис! Джин, давай, соберись. Скоро все это закончится. Потерпи еще немного, сынок.

Тлеющую сигарету выдернули из безвольных пальцев. Персону рывком подняли с пола и втолкнули в душ. Пришлось подчиниться. Текущая вода чудесным образом успокаивала возбужденные нервы и горящие глаза. Вытянувшись под теплыми струями, Галлахер приходил в себя.

Скоро все закончится. Уже сегодня. Он будет свободен и начнет все сначала. Поедет домой, а потом начнет все сначала.

Его уже не раздражали повторяющиеся вопросы и те, кто их задавал. Яркий свет не ослеплял. Полковнику Тодгарду разрешили присутствовать на этом последнем заседании, и Галлахер чувствовал его молчаливую поддержку. За три недели, которые Галлахер провел в Лавендер-Холле, он много раз оказывался рядом в критический момент. Стоически переносил вопли по ночам, пьяные истерики и приступы черной тоскливой меланхолии. Слушал, как Галлахер, захлебываясь слезами, в полубреду говорил о том, как Гордон умирала на его руках, как потом он звал ее, но она не вернулась, и как его жизнь ушла вместе с ней. Сам Галлахер ощущал полковника, как незыблемую скалу, к которой можно прислониться в момент слабости. Он и прислонялся, не зная, что в заботе о нем Тодгард черпает силу, чтобы перенести собственное горе от потери приемного сына.

- Итак, мистер Галлахер, мы рассмотрели ваше дело, - казенные слова падали на пол, как сухие горошины, - Мы пришли к выводу, что обвинения против вас не были доказаны. Компания "Санси" так же отзывает свой иск. Однако, мы нашли, что вы совершили ряд серьезных ошибок, которые являются несовместимыми с деятельностью пилота. Действие вашей лицензии приостанавливается на десять лет. Кроме того, вы должны будете пройти курс послекризисной реабилитации, с последующим освидетельствованием у психологов. Вам все ясно, мистер Галлахер?

- Да, сэр.

Один. Без работы, но с приводом в психушку. Без денег. Начать все сначала? Не реально.

- Теперь хорошие новости. Компания "Санси" готова выплатить вам премию за находку "Белых гусей". С вас снимается ограничение по передвижению, так что вы можете вернуться в свою квартиру. Кроме того, мистер Келлер готов посодействовать вам в поисках новой работы. На этом все. Дело закрыто.

В сопровождении Тодгарда и Келлера Галлахер вышел из кабинета, но уже через несколько шагов вынужден был прислониться к стене. Он был обессилен и опустошен. Он устал, а бессонная ночь и нервное напряжение отняли последние силы. Кроме того, ужасно хотелось выпить. И не просто алкоголь - чтобы погрузиться в блаженное забытье. Забыться и забыть.

- Поздравляю, Джин, - адвокат ободряюще хлопнул его по плечу, - Все прошло успешно.

- Вы так считаете?

- Да. Вы легко отделались.

- Легко... - Галлахер прикрыл глаза и тупо повторил, - Легко...

- Джин, - Тодгард осторожно дотронулся до его руки, - Пойдем домой. Тебе нужно отдохнуть.

По дороге в Лавендер-Холл ни тот, ни другой не проронили ни слова. Галлахер пытался представить себе будущее без работы и близких друзей и видел только черноту. Воображение, всегда с легкостью рисовавшее яркие цветные картинки, отказало. Как будто не было никакого будущего.

Дома Галлахер первым делом схватился за бутылку виски. Плеснул в стакан на три пальца и залпом выпил. Алкоголь обжег горло и улегся в желудок теплой лужицей. Не прошло и минуты, как тело охватило слабость, и Галлахер вынужден был присесть на стул. Иезис, как же он устал от всего этого! Как будто целая жизнь прошла и завершилась реинкарнацией, а память так и не стерлась. Ему нужна передышка, чтобы не сойти с ума от длительности переживаний.

Новая порция виски и облегченный выдох.

Тодгард последовал его примеру и тоже приложился к бутылке. И ему пришлось несладко, хотя он и желал признаваться в этом. Он помнил, как Ли рассказывал о линиях вероятностей, о том, что существует много реальностей. Иногда ему казалось, что пространство расслаивается, являя свою многомерность, суть того, что существует множество миров. Может быть, где-то там, в глубине слоев, Айк остался жив и вернулся домой.

- Что будешь делать дальше?

Не отрываясь от стакана, Галлахер отрицательно мотнул головой. Его волосы отросли настолько, что сзади он стал собирать их в куцый хвостик, но спереди пряди падали низко на глаза. В их густой черной массе Тодгард явственно видел серебристые седые нити.

- Ты можешь оставаться здесь столько, сколько хочешь.

На этот раз утвердительный кивок. Глоток.

- Спасибо, сэр. Вы... очень добры.

Из комнаты раздался сигнал вызова. Отставив стакан, полковник Тодгард вышел, чтобы ответить. Разговор был коротким, но, когда полковник вернулся, Галлахер спал, уронив голову на скрещенные руки. Несколько секунд Тодгард смотрел на него остановившимся взглядом и не стал трогать. Горечь - вот какое чувство он испытывал сейчас. Только горечь.

Галлахер проспал почти весь день. И на этот раз ему не снились кошмары. Его сон был глубок и спокоен.

Вечером Галлахер и Тодгард сидели на веранде Лавендер-Холла и любовались закатом. Картина несла в себе покой и умиротворение. Глядя на неяркий алый свет и фиолетовые облака, Галлахер думал, что все закончилось.

Кажется...

"Санси" удивила его дважды. Первый раз, когда действительно перевела премию за "Белых гусей". Второй раз, когда Галлахер увидел сумму премии. Больше, чем он ожидал. Больше, чем он мог бы получить, если бы их миссия завершилась успехом. Пораскинув мозгами, Галлахер снял часть денег и съехал от Тодгарда на свою старую квартиру.

У него было ощущение, что в последний раз он был здесь очень-очень давно. Наверное, в прошлой жизни. Все предметы были знакомыми, все вещи остались на своих местах, но он узнавал их как-то отстраненно. Он бродил по квартире, как потерянный, прикасаясь к поверхностям кончиками пальцев. За несколько месяцев отсутствия хозяина отпечаток его личности стерся, покрылся слоем пыли. Галлахер и чувствовал себя таким полустершимся. Как будто вернулся в чужую жизнь.

Он тяготел к одиночеству. Слишком много людей, слишком много слов и действий за последнее время. Где-то на уровне животных инстинктов Галлахер хотел заползти в глубокую темную нору и хотя бы попытаться зализать свои раны. Какое-то время ему это удавалось. Новости, книги, фильмы - из Сети. Еда, сигареты, выпивка - через службу доставки. Иногда он выходил подышать (относительно) свежим воздухом, но и тогда отгораживался от мира наушниками с музыкой и темными очками. Миру было все равно. Мир отторгнул Галлахера и не заметил потери. Через две с половиной недели явился первый визитер.

Накануне Галлахер перебрал. С ним это случалось и раньше, но после безумного перелета от Розы до Луны его организм стал намного острее реагировать на алкоголь. Доза, которая требовалась для полной отключки, стала меньше, и похмелье наутро стало жестче. Видимо, организм выработал новый способ защиты на случай, если ядерная алкогольно-наркотическая война повторится. Хорошо это или плохо, Галлахер никак не мог решить. Пришлось принять как факт и попытаться свести потери к минимуму. Вчера это не удалось

Сигнал выдернул его из тяжелого сна о подступающей пустоте в восемь утра. Ему понадобилось восемь минут, чтобы понять, что это кто-то звонит в дверь, а не продолжается ночной кошмар.

- Пошли нах... - пробормотал Галлахер, "проглотив" половину букв. После чего еще десять минут ушло на то, чтобы убедиться в тщетности посыла. Продолжая материться сквозь зубы, Галлахер сполз с кровати, натянул джинсы и поплелся открывать.

Видеоглазок чернел незрячим бельмом. У Галлахера все никак не доходили руки заменить его на новый, а после возвращения и вовсе стало плевать. Шкала ценностей кардинально поменялась, но новый видеоглазок в ней так и не появился. Галлахер распахнул дверь, не зная, кто и что ждет его с той стороны.

Несколько секунд ушло на то, чтобы идентифицировать пришельца. Совместив имя, внешность и статус, Галлахер обреченно вздохнул и спросил:

- Что еще?

- Доброе утро, Джин. Позволите мне войти?

Костюм Келлера был пошит по индивидуальному заказу. Волосы уложены в безупречную прическу. Ногти - отполированы и подпилены до идеальной формы. Портфель и ботинки вели свое происхождение от общего предка. Келлер улыбался открытой улыбкой, демонстрируя белоснежные коронки, а вместе с ними и доверительное дружелюбие. На самом деле в его мыслях коронки превалировали, потому что ничего подобного он не чувствовал.

Галлахер посторонился, впуская все это сияющее великолепие в свою дешевую съемную квартиру. Щелчок закрывшегося замка вызвал приступ головной боли и потемнение перед глазами. Галлахер невольно скривился и втянул воздух сквозь сжатые зубы. Мысль о сигарете вызывала тошноту.

Келлер оценил его состояние мгновенно и безошибочно. Красные глаза, отекшее лицо, рваные нервные движения и потрепанный вид говорили об этом красноречивее любых слов. Келлер тяжело вздохнул. По роду своей деятельности ему приходилось сталкиваться с разными людьми и ситуациями, и некоторые из них он воспринимал уже как неизбежное зло. Сейчас в качестве зла выступали Галлахер и его похмелье.

- Где ваша аптечка?

Галлахер махнул рукой куда-то в сторону кухонного закутка. Келлер чем-то гремел, что-то бормотал сквозь зубы, разыскивая препарат от похмелья. Галлахеру было не все равно только в одном аспекте - каждый звук отдавался в голове пульсирующей вспышкой боли, и он хотел, чтобы это побыстрее закончилось. Где-то по краю сознания прошла мысль, что за последние месяцы это стало его основным желанием - чтобы побыстрее все это закончилось. Губы дрогнули в кривой ухмылке. Галлахер вернулся в комнату, осел на первую попавшуюся горизонтальную поверхность и закрыл глаза.

- Джин...

Прикосновение заставило его вернуться. Келлер стоял рядом и протягивал ему стакан.

- Выпейте. Должно стать легче.

- Спасибо.

Через четверть часа физическая боль ушла, спасибо и на этом. Душевная боль оставалась, но Галлахер уже научился с этим жить. Иногда ему казалось, что ЭТО уже никогда не пройдет. Иногда - что однажды ЭТО тоже закончится, но тогда он боялся, что останется одна пустота. Пустота была еще хуже. Страшнее.

Краски постепенно возвращались, и мир обретал четкость. Галлахер обнаружил Келлера стоящим возле стены. Скрестив руки на груди, адвокат наблюдал за своим клиентом. На его губах была улыбка, кажется, приклеившаяся туда навечно, но в глазах светилась жуткая смесь презрения и жалости. Галлахер ощутил толчок ярости... он ведь не просил Келлера нянчиться с ним... но чувство тут же растворилось. На самом деле ему было все равно. Закурив, Галлахер наконец-то поинтересовался:

- Пришли насчет работы?

- Нет. Я пришел по поручению мистера Джонсона, адвоката семьи Лоуренс. Послезавтра будет оглашено завещание Генри. Вы должны присутствовать при этом, и мистер Джонсон попросил меня заняться этим вопросом.

Генри это Хэнк.

Пульсация постоянно душевной боли усилилась.

Это его завещание будут читать послезавтра, и им зачем-то понадобилось его присутствие. Вопрос в том...

- Зачем?

Келлер едва заметно поморщился, как от зубной боли.

- Не "зачем", а "почему", Джин. Потому что вы являетесь одним из наследников.

Резко закололо в груди слева, и Галлахер невольно прижал к больному месту руку. Легким вдруг перестал нравиться сигаретный дым, и они поспешили выплюнуть его наружу с жестоким кашлем, раздирающим гортань. Галлахер бросил незатушенный окурок в пепельницу, и он продолжил тлеть, медленно истаивая голубоватой струйкой дыма и обращаясь в пепел.

- Мне ничего не нужно. Я не хочу.

- Потом... - Келлер особенно выделил интонацией это слово, - ...вы можете от всего отказаться. Это ваше право. Но присутствовать на чтении завещания вы должны.

- Что будет, если я не приду?

- Мир не рухнет. Но я настоятельно рекомендую вам пойти, Джин. Насколько я понимаю, Генри Лоуренс был вашим другом. Ваш отказ может быть расценен, как неуважение к нему и к его последней воле.

Если бы он мог, он бы заплакал. Слезы были совсем близко. Они сжимали горло и немилосердно жгли глаза. Галлахеру было давно плевать на то, что он ведет себя, как истеричная девица, однако же присутствие Келлера было мощным останавливающим фактором. Только не в его присутствии.

- Хорошо, я понял. Я приду.

Больше всего он боялся встречи с миссис Лоуренс. Он не знал, что скажет матери своего погибшего друга, как посмотрит ей в глаза... что ответит, если она спросит, почему ее сын умер, а он остался жив. Конечно же, Галлахер знал, что она не спросит, совсем не такой была Ора Лоуренс, но иррациональный страх все равно оставался. Страх, наравне с болью и тоской, стал его постоянным спутником.

В день-после-завтра, к десяти часам утра Галлахер явился к дому Лоуренсов. Он не был здесь после возвращения на Землю... кажется, с прошлой жизни. Ему казалось, что он не узнает этого места, но на самом деле здесь ничего не изменилось.

Ему открыл сам мистер Лоуренс, и первые несколько секунд они просто смотрели друг на друга, кажется, в полной растерянности. И только потом Галлахер опомнился и с трудом выдавил:

- Здравствуйте.

- Здравствуй, Джин, проходи.

На лице мистера Лоуренса не дрогнул ни один мускул. Впрочем, Галлахер вряд ли мог припомнить случай, чтобы отец Ло открыто проявлял эмоции. Так что это еще ничего не доказывает. Главное - хорошо, что это была не Ора. У него будет хоть какое-то время, чтобы взять себя в руки перед встречей с Орой. Галлахер облегченно выдохнул, постаравшись сделать это незаметно.

- Мистер Келлер... это мой адвокат... он сказал, что сегодня... я должен...

Слов катастрофически не хватало. Галлахеру иногда казалось, что в своем стремлении уйти от мира и от людей в скорлупу одиночества, он забывает некоторые слова и понятия. Иногда он понимал, что это - всего лишь иллюзия, что это - от его затворничества и недостатка общения. Иногда это понимание покидало его, и тогда приходила сосущая темная пустота. Как будто вместе со словами исчезали кусочки жизни, которые эти слова обозначали. Воспоминания о том, ЧТО он представлял из себя раньше, вызывали у Галлахера недоумение.

Кажется, мистер Лоуренс понял его затруднения и пришел на помощь.

- Я знаю, зачем ты здесь. Пойдем, это будет в кабинете.

Из шести уже присутствующих там человек Галлахер знал только родителей Хэнка. Мужчина без возраста, в хорошо сшитом костюме, абсолютно лысый, но с седой "корсарской" бородкой, был, видимо, адвокатом Лоуренсов. Об этом говорили бумаги в его руках. Трое других - женщина и двое мужчин - прошли как бы мимо его сознания. Если они здесь были, то у них было на это право, но любопытство Галлахера даже не шевельнулось в его сторону. Страшнее всего было присутствие Оры. Они обменялись короткими взглядами, и миссис Лоуренс едва заметно кивнула, ободряюще улыбнулась.

- Вот мистер Галлахер, - сказал Лоуренс, обращаясь к предположительно-адвокату, - Теперь мы можем начинать.

Галлахер сел на единственный свободный стул и поймал на себе еще один взгляд Оры - на этот раз обеспокоенный. А потом они начали.

Все происходящее казалось ему нереальным. Нет, он уже смирился с гибелью Лоуренса и Ли. Он уговорил себя, что где-то там, в одной из параллелей, о которых рассказывал Ли, не было кошмара Розы. Там они все вернулись обратно или даже вообще не улетали в этот рейд, и Галлахер остался таким, как был. Но здесь их больше не было. И не было Гордон. И он сам превратился в тень самого себя. А оглашение завещания Лоуренса было, как последний гвоздь в крышку его несуществующего гроба.

Адвокат монотонно зачитывал пункт за пунктом. Краем глаза Галлахер видел мистера и миссис Лоуренс. Ора, в белом траурном платье, с волосами, собранными в высокую строгую прическу, сидела абсолютно прямо, вскинув подбородок. Ее ладонь покоилась в руках мужа. Ее глаза были сухими.

Потом заплакала незнакомая женщина, забилась в рыданиях, уткнувшись в плечо одному из незнакомых мужчин. Галлахер увидел, как вздрогнула миссис Лоуренс.

Когда назвали его имя, он снова почувствовал резкую боль в груди, слева. Все его существо противилось происходящему, и тело отвечало физической болью. Каждая минуты жизни. Каждое движение. Каждый вдох и выдох. Прикрыв глаза, он старался не выдать своего состояния.

Лоуренс оставил ему свою авиетку, стоившую в три раза больше, чем все, чем владел Галлахер. И еще сколько-то там денег, но точная сумма прошла как-то мимо его сознания. И "Ричарда", поскольку корабль был зарегистрирован на него. И что-нибудь из своих личных вещей, что Галлахер захочет взять себе на память. Последний пункт его просто убил.

Наконец, все закончилось. Мистер Лоуренс предложил всем выпить, чтобы разрядить обстановку, и общее напряжение стало спадать. Вцепившись в стакан с виски, Галлахер старался сделаться как можно незаметнее. Он не знал, что ему делать дальше - уходить или подождать... хоть чего-нибудь. И будет ужасно, если он не рассчитает с алкоголем. Такое вполне могло случиться, потому что желудок по утрам отказывался даже думать о еде. Ничего, кроме сигареты. Сигарета и сейчас была бы не лишней, но Галлахер никогда не видел, чтобы в доме Лоуренсов курили. Ох, Ло, и зачем ты только затеял все это?

- Джин.

Ора Лоуренс дотронулась до его руки, и Галлахер почувствовал, как спина мгновенно взмокла. Вот оно, то, чего он больше всего боялся. Он повернулся к ней, силясь улыбнуться и не зная, что она легко прочитала страх в его глазах.

- Пойдем.

Они вышли из кабинета и поднялись на второй этаж, туда, где были личные комнаты. Галлахер покорно шел за миссис Лоуренс, забыв о стакане с виски в своей руке и о желании покурить. Сердце снова дало о себе знать.

В комнате Лоуренса ничего не изменилось. Чаще всего в отсутствие хозяина в комнате поселяется запустение, как будто время останавливается и не может больше продолжаться... даже если кто-нибудь заботится, чтобы этого не происходило. У Ло этого не было. Было отчетливое ощущение, что он просто вышел на пару минут и сейчас вернется. Компьютер был включен. На столе стоял стакан с водой. На постели лежала открытая книга. В вазе на полу были свежие цветы. Ло любил свежие цветы, и они всегда были в его комнате. Галлахер вспомнил, как они с Ли всегда подсмеивались над ним за это, сравнивали с девушкой. Иногда, когда они слишком уж усердствовали в своих поддразниваниях, Лоуренс обижался. Теперь Галлахер готов был убить себя за это. Он подошел к цветам и осторожно погладил нежные лепестки самыми кончиками пальцев.

- Он хотел, чтобы ты что-нибудь взял, - голос Оры звучал тихо, но Галлахер все равно слышал каждое слово, - Я оставлю тебя, чтобы ты мог подумать, и вернусь через несколько минут.

Галлахер оторвался от созерцания цветов. Лаванда... вспомнил он... это лаванда. Прошептал:

- Я не знаю, смогу ли я...

- Конечно, сможешь. Он так хотел.

Пауза. И - обреченное:

- Хорошо.

Он остался один.

И снова у него было ощущение, что он вернулся в другую жизнь. Предметы казались полустершимися, как и он сам. В который раз уже закралось сомнение: может быть, он тоже умер, просто не знает об этом?

Не зная, что сделать, Галлахер сел за стол Лоуренса и оживил компьютер. Нашел каталог с голографиями и начал тупо просматривать все подряд, возвращая для себя жизнь Лоуренса. Стакан с виски согрелся в его руке, и Галлахер допил его парой глотков. И только тогда его начало отпускать.

Он не услышал, как вернулась Ора, но почувствовал ее присутствие за спиной. В этот момент он смотрел короткую запись, на которой Лоуренс танцевал с какой-то незнакомой девушкой. Тогда он, наверное, думал, что проживет еще много лет. Они все так думали. Наивно.

- Ты выбрал что-нибудь?

Не оборачиваясь, Галлахер отрицательно покачал головой. Голографический танец закончился... партнеры изящно поклонились друг другу... а потом запись началась снова.

- Это Дана, дочь наших друзей. Мы надеялись, что они с Хэнком когда-нибудь поженятся.

Галлахер так же молча кивнул. Лоуренс ни разу не рассказывал о Дане, но теперь это было уже не важно.

И вдруг...

- Бедный мальчик...

Сначала он подумал, что миссис Лоуренс говорит о сыне, но тонкая рука почти невесомо погладила его волосы. И Галлахер понял, что Ора говорит о нем.

- Ты ведь тоже натерпелся...

Он зажмурился, чтобы не дать пролиться предательским слезам. Чужая жалость вызывала ярость и омерзение. Но то, что волной исходило от Оры... это была не жалость... это было сострадание.

Галлахер прижался щекой к прохладной ладони и на внутренней стороне век увидел отчетливую картинку.

Лаванда. Целые лавандовые поля. Сиреневое сияние, едва различимое простым глазом. Чуть горьковатый запах, от которого можно сойти с ума. Каким-то непостижимым образом Галлахер понял, что миссис Лоуренс ЗНАЛА о том, ЧТО ИМЕННО он пережил. Они все. И про беспомощность своего сына. И про раны Ли. И про электронных призраков Шермана. И даже про Гордон. И про отчаяние Галлахера тоже. Все это она прочитала по лавандовым полям.

Все еще удерживая ее руку, Галлахер соскользнул с а-кресла и упал перед Орой на колени. Единственное, что он хотел - и смог - ей сказать, было:

- Простите меня.

Ночной клуб, в который Галлахер решил совершить вылазку впервые после возвращения, был ему хорошо знаком. В прошлой жизни он достаточно часто бывал здесь, и, хотя люди были другими, само место несло на себе узнаваемый отпечаток, дававший чувство защищенности. Для Галлахера это было очень важно - чувствовать себя защищенным.

Несмотря на длительное отсутствие, его клубная карточка сработала без проблем, и громилы на входе пропустили его внутрь.

Мощный драйв психоделика, дурманящий запах какого-то благовония, дискретные вспышки страбоскоба, выхватывающие из темноты человеческие тела, похожие на переводные картинки, - все это обрушилось на Галлахера внезапно и сразу. А он уже успел забыть, как это бывает, и в первый момент был оглушен. Ощущение безопасности тут же исчезло, и Галлахер начал атаку. На бар.

Час и три коктейля спустя ему было уже все равно. Боль и неуверенность отступили. Призраки ЧАСТЕЙ и голоса мертвых перестали его тревожить. Двигаясь в такт длинному сложному ритму, закрыв глаза, отдаваясь течению реальности, Галлахер на какое-то время ощутил себя прежним.

Потом, когда он, разгоряченный и взмокший, отдыхал в стороне от танцпола, к нему подошел кто-то из местных аборигенов. Лицо парня показалось Галлахеру знакомым, но имя прочно стерлось из памяти. Парень о чем-то заговорил, Галлахер отвечал. Из-за громкой музыки приходилось кричать прямо в ухо. Слова тонули в этом шуме, и смысл фраз безнадежно ускользал. Пока не прозвучал ключевой вопрос:

- Хочешь кусочек счастья?

Галлахер не было новичком. Он прекрасно знал, что в подобных местах всегда найдется кто-нибудь, готовый за наличные деньги расширить границы Вселенной. Сигареты, таблетки или даже инъекция - любая форма, которую позволит религия. Искусственный рай на полчаса или на всю оставшуюся жизнь, если психика не выдержит.

- Сколько?

- Четыреста. Всего четыреста монет, и все проблемы останутся позади.

Галлахер медлил. Пару раз ему доводилось прибегать к синтетическому счастью, но исключительно из любопытства, а не почему-то еще. Теперь любопытства не было. Было желание покинуть этот мир и никогда в него не возвращаться. Шуршание купюр, не слышимое в грохоте музыки, и белая таблетка поменяла владельца.

- Захочешь еще, спроси Безумного Белого.

Галлахер не ответил, только кивнул. Ухмыльнувшись, абориген растворился в толпе себе подобных.

Таблетка жгла ладонь. Чем быстрее он ее примет, тем меньше вероятность того, что он с ней попадется и огребет себе проблемы с властями. С этой мыслью Галлахер начал пробираться сквозь толпу в сторону туалета.

Не самое приятное и удачное место, но зато можно уединиться. Все знают, что здесь не ведется видеонаблюдение, и это одна из причин повышенной популярности клуба. Галлахер запер дверь и присел на корточки, прислонившись к ней спиной. Он медлил всего несколько секунд, лелея мысль, что не сможет вернуться обратно, и боль прекратиться.

Следующие пять или шесть часов он почти не запомнил. Только обрывки. Отдельные кадры, вырванные из жизни страбоскобом времени.

Вот он снова на танцполе, и резкие рваные движения сменяются нереально плавными, каких у него никогда не бывает в полном сознании. Ему кажется, что мир сомкнулся, и существует только узенькое темное пространство, обернувшее его тело, как кокон. Он двигается. Взлетают и падают руки. Мокрые от пота волосы налипли на лоб и скулы. Ему кажется, что он может двигаться бесконечно под этот драйв. Что он внутри огромного организма - его сердце.

В следующем отрезке он у бара. В одной руке - стакан с очередным коктейлем, в другой - тлеющая сигарета. Галлахер смеется, закинув голову, но не помнит, над чем, и ему кажется, что в следующее мгновение смех перейдет в рыдание, но он снова не узнает - почему так.

Потом - снова в туалете, в той же кабинке, где он начал путь за счастьем. Но на этот раз его рвет, и ему кажется, что он готов выблевать все свои внутренности. Тело пронзает боль, а мир снова утопает во тьме.

Эйфория сменялась черной тоской. Вслед за двигательной активностью приходила полная апатия. Страбоскоб жизни мерцал без перерыва, и Галлахеру казалось, что он режет его сущность на части.

В какой-то из этих частей он увидел себя как бы со стороны. Темноволосый худой парень с безумными глазами имел в темном углу девчонку. В одном из многочисленных темных углов, на которые никто никогда не обращает внимания. Развернув девушку спиной к себе и подняв ее юбку на талию, до синяков вонзив пальцы в ее бедро, а другой рукой вцепившись в темные волосы, он вбивался в нее сильными короткими движениями. Девушка приглушенно вскрикивала, но Галлахер не мог отличить, ей хорошо или больно. Звуки были слишком похожи. Кончая, он выкрикнул ее имя.

Ее имя.

Дальше снова была темнота, перемежающаяся слоями багрового тумана.

Отходняк был жестоким. Галлахер очнулся дома, но совершенно не помнил, как вернулся. Видимо, у него, как у хорошего корабля, безошибочно сработал автопилот. Что же... ЭТО еще ни разу его не подводило.

Галлахер долго стоял в душе, сделав воду настолько горячей, что жгло кожу, но все равно не мог согреться. Тело билось в крупной дрожи, и иногда ему приходилось опираться рукой на стену, чтобы не упасть. Время от времени он касался шрамов на груди, но не осознавал этого жеста и не чувствовал. Так же, как и то, что по лицу вместе с водой текут слезы.

Он чувствовал себя стеклянным и легким. Движения из рваных и нервных стали плавными и осторожными. Сидя на кухне с сигаретой и кофе, он прижимал к груди стереокуб Гордон и пытался вспомнить... Кажется, он видел ее прошлой ночью. Кажется, он занимался с ней любовью. Кажется, он звал ее... но она почему-то не ответила. Он снова остался один.

Один...

Полковник Тодгард ни разу не видел Галлахера после его отъезда из Лавендер-Холла. С одной стороны он служил для Галлахера стабилизирующим фактором, будучи единственным, кто поддержал его после возвращения. С другой он являлся живым напоминанием о Смерти Ли. Кроме того, он был тем, кто послал их в этот рейд. Послал на гибель. Тодгард понимал двойственность своего положения и поэтому не стремился к контакту, но и Галлахер не звонил сам. Однако, необходимость во встрече скоро возникла.

Галлахер не отвечал на вызовы, и, в конце концов, Тодгард решил приехать без предупреждения, надеясь на удачу. С четвертой или пятой попытки ему повезло. Галлахер был дома и, что более важно, был вменяем. Но на мгновение полковнику показалось, что перед ним другой человек.

Все это время полковник Тодгард надеялся, что мальчик отойдет и станет хотя бы немного прежним. Не обольщался, а именно надеялся, зная, что шансы на это столь же призрачны, как и та Гордон, с которой Галлахер начинал время от времени разговаривать. Надеждам не суждено было сбыться. Он не вернулся. И никогда уже не вернется. Память самого Тодгарда - вот единственное место, где Галлахер останется вечно смеющимся и немного наивным, а не поседевшим и замкнутым.

- Чем обязан, полковник? - спросил Галлахер, разливая кофе в две чашки и закуривая первую за день сигарету.

Он выглядел не лучшим образом, но Тодгард не помнил, когда это было бы с ним в последний раз. Кажется, в тот день, когда стартовал "Ричард Плантагенет".

- Джин, - полковник с удовольствием сделал несколько глотков, - Это про Айка.

Галлахер на мгновение замер, а потом по его губам скользнула... усмешка? Тодгард не знал, что бы это могло быть, и поэтому решил, что ему просто показалось. Но Галлахер сделал глубокую затяжку и спросил со странной интонацией:

- Это тоже про завещание?

- Да. Подожди... что значит "тоже"?

Снова эта скользящая усмешка.

- Недавно вскрыли завещание Лоуренса. Я там был, потому что он оставил мне... кое-что.

Усмешка стала истерической, и на мгновение Тодгард испугался, что ему придется выводить Галлахера из очередной срыва. Но он сумел справиться с собой. Безумие ушло из голубизны радужек и растворилось в черноте зрачков. Скрылось. Тодгард не знал - надолго ли?

- Джин... почему тебя это задевает?

Длинная пауза. Галлахер смотрел в окно. Невольно полковник проследил за его взглядом и как-то отстраненно отметил, что и здесь у него за окном - тусклый городской пейзаж. Реальная картинка, а не одна из сверхпопулярных иллюзий.

- Потому что я один оказался идиотом.

Ответ был столько неожиданным, а голос таким тихим, что Тодгард решил, что ослышался.

- Извини?

- Я один оказался идиотом. Потому что у меня нет завещания. Я вообще не думал о том, что мы можем не вернуться. Я ни о чем не думал.

Произнося это, Галлахер постоянно касался шрама на шее. Почему он не избавится от него? Полковник четко видел, что он не осознает этого движения.

- Это нормально. Не думать о Смерти.

- Почему тогда они думали о НЕЙ?

Тодгард вспомнил прошлое Ли. То, о чем Галлахер никогда не знал. Окровавленные костяшки пальцев. Галлахер разбил свои руки о двери и Двери, которые не открылись для него. На руках Ли кровь была чужой. Поэтому Ли помнил о Смерти, а Галлахер - нет.

- Айк когда-нибудь рассказывал о себе?

- Да.

- Что?

- Он... - Галлахер впал в задумчивость и после еще одной длинной паузы ответил снова, - Нет. Он вообще мало говорил. Вы знаете.

Тодгард знал. Конечно, знал. Он был единственным, с кем Ли говорил о себе. Очень редко. И сейчас полковник Тодгард подумал, что это неправильно.

Галлахер не перебил его ни разу. Только под конец уткнулся лбом в скрещенные на столе руки. Когда Тодгард замолчал, он задал всего один вопрос:

- Почему он никогда не рассказывал об этом нам? Ни мне, ни Лоуренсу.

- Он боялся, что вы отвернетесь от него.

- Мне всегда казалось, что он никогда ничего не боится. Он даже... тех тварей не боялся. И Смерти тоже.

И еще Ли боялся, что Гордон не выберется, но ни его лучший друг, ни приемный отец этого не знали.

- Когда читают завещание?

- Сегодня в пять пополудни, у меня.

Галлахер закурил очередную сигарету.

- Почему сегодня?

Вопрос прозвучал странно, но Тодгард понял, что именно он хотел спросить.

- Я пытался тебя найти раньше, но не смог. Поэтому сегодня.

- Я приду.

Он действительно пришел. В Лавендер-Холл. Отсюда все началось и здесь все должно закончиться. На мгновение Галлахеру стало интересно, понимает ли это полковник Тодгард? И еще он отстраненно порадовался, что у него нет больше друзей.

Мертвых друзей, оставляющих завещания.

Кроме Галлахера и Тодгарда, присутствовал еще один мужчина, с азиатской внешностью, спокойный, как Будда, и совершенно без возраста. Нотариус называл его мистер Чан, и Галлахер понял, что это мастер того додзе, в котором работал Ли.

Все закончилось быстро. Здесь никто не рыдал и не бился в истерике. Сухие казенные фразы, и все расписано четко и определенно, никакого "что он сам захочет". Чану - некоторая сумма денег. Галлахеру - квартира. Тодгарду - все остальное.

Что входило во "все остальное", было на отдельной странице, но Галлахер пропустил эту часть. Известие, что он теперь является собственником недвижимости, ввергло его в шок. Видимо, он совсем не знал своих друзей, потому что и предположить не мог подобного.

Когда все разошлись, Тодгард молча достал бутылку виски и разлил по стаканам. Галлахер бросил на него благодарный взгляд и так же молча выпил.

- Ты в порядке?

- Да, сэр.

Полковник достал из кармана брюк связку ключей и положил на стол перед Галлахером.

- Сэр, я... я не хочу.

Но ему снова не дали отказаться.

- Айк так хотел.

Ли так хотел, но Галлахер решился на то, чтобы приехать в его квартиру, не сразу. Он боялся призрака той жизни, которой у него уже не было.

Здесь не было ощущения, что владелец вышел на пару минут, и сейчас вернется. Перед отлетом Ли законсервировал жилище, и теперь здесь чувствовалось его покинутость. Ли никогда не отличался привязанностью к вещам, и квартира выглядела пустой. Всего несколько личных предметов. Как будто Ли хотел, чтобы его другу не нужно было решать, что делать с вещами бывшего... мертвого... владельца.

Галлахер прислонился спиной к входной двери и съехал вниз. Я умер, понял он, все-таки умер.

Я умер вместе с ними, и теперь мне предстоит реинкарнация. Гордон, ты мне поможешь? Будешь рядом?

Силовые барьеры легко пропустили его внутрь, признавая за своего. Видимо, родители ждали его все это время, а он... Галлахер подошел к щиту. Несмотря на специальное покрытие, пыль все равно оседала, скрадывая краски. Он смахнул ее рукой, а потом поднес пальцы к лицу и вдохнул знакомый с детства запах. По губам скользнула тень улыбки, и сердце забилось чаще.

Густая зеленая шапка, укрывавшая дом, приближалась. Последнюю милю Галлахер летел, как на крыльях. Дорога кончилась. Он остановился. Дом с белыми стенами, красной крышей и голубой дверью казался погруженным в дымку сна. Это был его дом. Галлахер поднялся на крыльцо и уже поднял руку, чтобы постучать, но остановился. Здесь ждут, когда он вернется. Навсегда вернется домой. Но он знал, что уйдет снова.

Он хотел укрыться за деревьями и просто посмотреть на мать и отца, а потом уйти. Он не имел права причинять им новую боль. Он так хотел убежать, но в глазах потемнело, и рука предала его. Он постучал.

Галлахеру казалось, что стук его сердца заглушает все звуки на свете, но он все же услышал тихие шаги за дверью. И голос:

- Кто там?

- Это я.

- Кто "это я"?

Дверь отворилась, и на пороге возник Сэм Галлахер, постаревший, но такой же родной, как и прежде. От волнения Галлахер лишился дара речи и смог выдавить только одно:

- Я...

Несколько секунд, каждая из которых была длиной в бесконечность, Сэм рассматривал его, а потом как-то недоуменно пробормотал:

- Нет, этого не может быть.

- Это я, отец.

- Джинни... сынок... Неужели? Ты вернулся?

Галлахер ненавидел, когда его называли "Джинни", но сейчас этого даже не услышал.

- Да, отец. Вернулся.

В следующий момент они уже обнимались, и Сэм все повторял:

- Сынок... сынок... вернулся... сынок...

- Отец... отец...

Из дома появилась Джулия Галлахер.

- Сэм, кто там? Что случилось?

Галлахер поднял голову:

- Мама?

Она глухо вскрикнула, выронила чашку, которую держала в руках, и привалилась к косяку. Из ее глаз, таких же голубых, как и у сына, текли слезы.

- Джин, сыночек мой. Живой... живой...

Миссис Галлахер оторвалась от косяка и принялась недоверчиво ощупывать сына, пропуская между пальцев седые пряди в его волосах и словно опасаясь, что бесплотный призрак сейчас рассыплется в прах или все окажется сном. А потом прислонилась к его груди и разрыдалась уже в голос.

Когда первые эмоции прошли, и Галлахера выпустили из двойных объятий и впустили внутрь, тогда он понял, как это здорово - вернуться домой. Он был не в лучшей форме последние... да в общем-то с момента возвращения, но сейчас эмоции и впечатления были настолько сильны, что заглушали и усталость, и раздражение. Он вернулся не просто в отчий дом. Он вернулся к своему прошлому.

Встретиться с ним лицом к лицу.

Он брал каждую вещь в руки и долго рассматривал, словно все они были ему незнакомы. Он вспоминал себя, каким он был, и ему становилось страшно. Его больше не было. Не было того Джина Галлахера, который здесь когда-то жил. Он чувствовал на себе тревожный и вместе с тем такой преданный взгляд матери и пытался представить, что она сейчас переживает. Он уже знал, что вернулся не навсегда.

- Не смотри так, мама, - тихо, не оборачиваясь.

- Ты так внезапно ушел тогда...

- Это все из-за... - Джин вспомнил, КАК звали его последнюю подружку здесь, дома, и подавился ее именем.

- ...Рози, - закончила Джулия.

- Розы, - повторил ее сын и грубо выругался сквозь зубы.

К полудню Джулия успела обзвонить всех знакомых и родных с радостной новостью, и теперь Галлахеры готовились к самому торжественному и широкому приему за последние семь с половиной лет. Джин, совершенно отвыкший от подобных мероприятий и от больших скоплений людей, не знал, куда себя деть. Почти каждый из визитеров жаждал обнять его или расцеловать, и Галлахер шарахался от них, с трудом вспоминая их лица. В итоге он забился в свою бывшую комнату, как в убежище. Облегченно вздохнув, повалился на кровать, свернувшись в комок, и закрыл глаза. Из глубин памяти проявились воспоминания, разбуженные обилием впечатлений. Они вторглись в его сознание обрывками снов и реальности.

Вот мама, молодая и красивая, стоит в золотом сиянии заходящего Солнца и зовет его домой. Но он не хочет возвращаться к серой обыденности. Семеро мальчишек вообразили себя первопроходцами и сейчас отважно покоряли новую планету.

У ворот школы отец выпихивает его из красного наземного "Траккера" и наказывает вести себя хорошо, чтобы Сэм мог гордиться сыном. Джин смущенно улыбается и отводит взгляд в сторону. Он задумал новую шалость.

Вот мама уже приподнимается на цыпочки, чтобы поцеловать его, отправляя в школу. Отец пытался поговорить насчет девушек, но Джин снова улыбается и сводит все к шутке. Он потерял свою девственность еще два года назад.

Рози... Невидимые швы на лице пульсируют болью, и Галлахер пытается спрятаться в своих руках. Крик Лиланда Ричардсона звенит в ушах.

У капитана на вербовочном пункте пристальный взгляд, вынимающий душу. Уверен ли мистер Галлахер, что хочет связать свою жизнь с армией? Мистер Галлахер совсем в этом не уверен, но не видит другого выхода.

Не дрожи, детка! Давай же! Давай! Взлетаем! Убираемся отсюда к чертовой матери! Ну, давай, детка! Война собирает свои жертвоприношения. Я не хочу умирать, мама...

Гордон... Безумный взгляд, разбавленный тоской. Слезу текут сами по себе и их ничем не остановить. Тонкое тело в руках, выгибающееся от ожогов, агонизирующее, но такое желанное. Вернись ко мне, Гордон. Я не могу без тебя. Я не хочу без тебя.

Внезапно грохот стартующего корабля разорвал его голову и превратился в монотонный стук. Галлахер подскочил, мгновенно возвращаясь к реальности. Он дома. Это не корабль, это кто-то стучит в дверь его комнаты.

- Джин! Вставай, сыночек!

Джулия. Галлахер сполз с кровати и доковылял до двери.

- Ты еще не одет? - в голосе матери слышалось недоумение, - Переодевайся и спускайся в столовую. Все уже собрались.

- Мама...

- Что?

- Я не могу.

- Что ты не можешь?

- Не могу идти туда. Там столько людей.

- Вот именно! И все они ждут тебя.

Галлахер стиснул зубы. Сопротивляться стремлению Джулии вывести его в свет было бесполезно. Проще было подчиниться, а потом исчезнуть в какой-нибудь подходящий момент.

- Хорошо, мама...

Миссис Галлахер проигнорировала обреченность в его голосе. Пришлось переодеваться, идти в столовую и весь вечер делать вид, что он безумно рад видеть всех этих людей, половину из которых уже не помнил. Иногда он выходил на улицу под предлогом того, что хочет курить, прятался где-нибудь в кустах и тогда получал несколько минут передышки. Он не жалел о своем решении приехать к родителям, но сейчас ему хотелось только одного - чтобы все гости убрались по домам.

Это случилось уже после заката. Огромный солнечный диск почти полностью скрылся за горизонтом, растекся угасающим золотым и розовым сиянием. Теплый воздух весеннего вечера звенел от пения цикад. На стремительно темнеющем небе начали зажигаться первые звезды. Упала вечерняя роса. Галлахер лежал на мокрой траве и улыбался в сгущающуюся тьму невидимой улыбкой. Легкое опьянение примирило его с усталостью от большого количества людей и быстро сменяющихся впечатлений. Голова немного кружилась, и поэтому сам себе он казался некой точкой равновесия, вокруг которой вращается весь мир. Он лежал так до тех пор, пока не пришел Сэм и не сказал с усмешкой, что гости разошлись и путь свободен.

В своей комнате под самой крышей Галлахер содрал с себя одежду и рухнул на постель. Ему казалось, что он отключится сразу же, как только примет горизонтальное положение, но, когда это произошло, сон мгновенно отлетел. Вместо сна он провалился в черное полубредовое забытье и только изредка не просыпался, но приходил в себя, чтобы понять, что снова спутал реальность с возвращающимся безумием. Гордон приходила серебристым туманом и молчала. Галлахер не знал, вернулась ли она к нему хотя бы на какое-то время, чтобы он мог ее увидеть, или он все придумал себе сам. Галлахер пытался ее коснуться, но рука проходила СКВОЗЬ.

- Гордон!

Сердце сжималось от боли. Дыхание сбивалось. Галлахер надеялся, что родные стены укроют его от призраков прошлого, но этого не произошло. И он вдруг понял, что никогда уже не обретет покоя, никогда не избавится от шипов. Призрак Розы будет преследовать его и однажды убьет, свершив свою извращенную месть.

По телу леденящей волной прошла судорога. Гениталии поджались, как будто холод был не только изнутри, но и снаружи. Пытаясь защититься от него, Галлахер перевернулся на бок и сжался в комок. Слезы потекли сами собой. Потом, когда он попытается вернуться к юношеской привычке лежать, заломив руки за голову и раздвинув ноги, чтобы касаться уголков постели, тело будет придавать его снова и снова. Он будет чувствовать боль и холод, и разум будет агонизировать в безумии.

Больше никогда...

Техас был одним из немногих мест, в котором стремительное развитие науки и техники почти не изменило уклад жизни, бывший так до смутных лет, и которому почти не понадобилось восстановление. За сохранением популяций животных и природных ландшафтов следили ничуть не хуже, чем за Форт-Ноксом. Служба в Охране прерий была престижной и почетной, о ней мечтали, ей бредили, ей гордились. Охранники ездили на лошадях, а вместо ласганов многие использовались огнестрельное оружие своих дедов и прадедов. Сохранившиеся в боевой готовности ружья, карабины и пистолеты считались предметами культа и были очень престижны.

До своего поспешного бегства Галлахер был уверен, что будет служить только в Охране прерий и больше нигде. Четыре поколения мужчин и женщин из Галлахеров не знали ничего другого. Маленький Джин мечтал об этом с раннего детства, но... этой мечте не было суждено сбыться. Он не знал, что кое-кто из школьных друзей, кто остался дома и никогда не видел ничего, кроме Техаса, завидовал его судьбе.

Джо Скотт служил в Охране прерий вот уже четверть века, а Сэма Галлахера знал в два дольше. Джин вырос у него на глазах, и Джо был уверен, что он однажды займет место отца. Когда же этого не произошло, Скотт подумал, что Иезис снова решила посмеяться над смертными, а Джин уже взрослый мальчик и может сам для себя решить, что лучше. И вот почему Джо не стал упираться, когда его старинный друг изъявил желание взять сына в патруль.

Трое охранников подъехали к дому Галлахеров на рассвете, когда до восхода Солнца оставались считанные минуты. Оказавшись в седле, Джин обнаружил, что за долгим отсутствием практики не утратил былых навыков. Забытые ощущения и мышечные реакции возвращались легко и естественно.

Скотт бросил на него косой быстрый взгляд, ухмыльнулся и спросил:

- Порядок?

- Да, отлично.

Пятеро всадников выехали со двора. Утро было росным, и в воздухе явно чувствовалась чуть повышенная влажность. Росинки блестели в траве, как маленькие бриллиантики. Сэм посмотрел на небо и сказал:

- К вечеру пойдет дождь.

- Да-а, - протянул Джо и уточнил, - Славная будет гроза, если какой-нибудь придурок ее не остановит.

Они ехали неспешно, и все же Галлахер немного отстал. Все это: прерия, трава с росой, свежий воздух, рассветное пение птиц, медленная езда - возвращали его назад, к тому времени, когда он еще не знал о страдании, которое выпадет ему пережить. В голубых глаза снова появился призрак счастья, которое они излучали когда-то, до того, как...

Он оборвал свои мысли усилием воли и заставил себя погрузиться в безмолвие, внутренне и внешнее. Он вдруг почувствовал, как не потревоженная прерия вытягивает из его души горечь и боль и вместо этого вливает что-то светлое и чистое. Как будто раны начали, наконец, успокаиваться и могли бы совсем затянуться. Как будто ЭТО стало для него возможно.

Джин закрыл глаза, всем своим существом пытаясь впитать в себя энергию жизни, поверить в нее, запомнить это ощущение. Первые лучи восходящего Солнца коснулись его лица. Галлахер вдруг подумал, что мог бы остаться здесь до конца жизни - он надеялся, что до скорого конца! - и обрести дом и близких. И Гордон, и...

Выстрел сбросил его с небес на землю, возвращая к реальности. В этой реальности Гордон уже никогда не будет. Джин едва не свалился с лошади, а рука автоматически дернулась к бедру, к несуществующей кобуре.

Скотт повесил ружье за спину. Перехватив вопросительный взгляд Джина, он пояснил:

- В последние года три койоты плодятся, что твои кролики. Житья не дают, вот и приходится их отстреливать.

Патруль неспешно двинулся дальше. Сэм Галлахер дал сыну свой карабин, и тому тоже довелось пристрелить мелкого падальщика. В первую секунду после выстрела возникло смутное ощущение того, что это совсем другое. Когда он убивал монстров, но это было совсем ПО-ДРУГОМУ. Как будто другой сорт сигарет.

К обеду выехали к реке и остановились у излучины. Вода была чистой и прозрачной, какой могла бы быть в те дни, когда цивилизация белого человека еще не добралась до континента. Однако, эта кажущаяся нетронутость была результатом основательной чистки и последующего неусыпного контроля. Штрафы за экологические нарушения были астрономическими.

Всадники спешились и отпустили лошадей на вольный выпас. Скотт взялся разводить костер, а остальные принялись за приготовление еды. Сэм осторожно подтолкнул Джина к реке.

- Иди, искупайся, если хочешь.

Ему доводилось видеть реки на некоторых из тех миров, где он побывал, но никому и в голову не приходило лезть в них. Это могло бы стать последним в их короткой жизни. Иногда им просто было некогда. Они торопились убивать.

Галлахер разделся и медленно вошел в воду. Река была полноводной и быстрой, и Солнце не успевало прогревать даже верхние слои. Холодная вода приятно облекла уставшее и пропитавшееся пылью тело, заставив подняться дыбом каждый волосок. Галлахер вдруг вспомнил ощущение дикой радости и свободы, когда после школы они купались каждый день, а уикэнд часто проводили на берегу Тихого океана. Тело и душа помнили то, что разум давно забыл: как волна накрывает с головой и на несколько секунд лишает тело веса. Галлахер оторвал ноги от грунта и нырнул.

Он оставался под водой до тех пор, пока в ушах и висках сердце не застучало в громкий гудящий набат. Вынырнув на поверхность, он захлебнулся воздухом и уже не боялся того, что может разучиться дышать, и воздух ускользнет от него. Он забыл, что может этого бояться. И было так здорово - забыть. Галлахер опрокинулся на спину, видя, как яркое небо завертелось над головой. А потом новый нырок... сердце-воздух-сердце-воздух... и снова волна забытого счастья. Холод исчез, ему было тепло и спокойно.

- Эй, Джин! - крикнул ему Сэм и помахал рукой, - Давай на берег!

Он вылез из реки, отфыркиваясь и отряхивая воду с мокрых волос. Истончившееся тело тут же охватил озноб, и Галлахер невольно обхватил себя руками за плечи. Отец смотрел на него каким-то странным взглядом, в котором смешались немой вопрос и боль, но не в лицо, а ниже. Джин опустил голову, прослеживая его взгляд, и тут же закрылся еще сильнее. Скрывая от чужих взглядом шрамы на груди.

Солнце, взошедшее в зенит, быстро высушило и согрело кожу. Галлахер оделся, окончательно скрывая отметины, и подсел к костру. Ему в руки тут же сунули кусок мяса, поджаренный до темно-золотистой корочки и источающий пьянящий аромат. Желудок мгновенно отреагировал голодным спазмом. Галлахер не смог бы вспомнить того, когда в последний раз испытывал ЖЕЛАНИЕ поесть. После отлета с Розы он заставлял себя питать, когда вспоминал об этом или когда чувствовал, что физические силы уже на исходе. А сейчас мясо манило его дурманящим запахом, и Галлахер с жадностью впился в его румяный бок.

Скоро он окончательно согрелся и перестал дрожать. Скотт отвлекся от жевания и спросил:

- Вкусно?

Галлахер только кивнул, продолжая энергично двигать челюстями. Скотт отцепил с пояса флягу и перебросил ему.

- Запей.

Он думал, что будет вода или кофе, но во фляге оказалось виски. Галлахер этого не ожидал и закашлялся от первого же глотка. Патрульные дружно расхохотались, и кто-то из молодых сострил насчет вредных привычек. Только Сэм сжалился над сыном и дал ему воды. Он был единственным, кто заметил, что на вечеринке в свою честь Джин старался не прикасаться к спиртному и что в его бокале чаще всего был сок.

К вечеру патруль сделал почти полный круг, проехав по обычному объездному маршруту. Ближе к закату они снова оказались недалеко от владений Галлахеров.

Как и предполагали оба старших патрульных, небо заложили густые свинцово-серые тучи, готовые вот-вот разродиться грозой. Было душно, воздух пропитался предчувствием стихии и стал липким и тяжелым. У Джулии Галлахер было устойчивое ощущение, что может пройти не просто гроза, а настоящая буря. Из тех, что могут унести близких далеко и безвозвратно.

Охранники вернулись вечером, впрочем, так было всегда. Джулия только руками всплеснула, глядя на сына, который, спешившись, едва устоял на ногах. Он был пьян, но не от нескольких глотков виски, а от свежего воздуха, ощущения свободы и легкости. Увидев мать, он улыбнулся, как в детстве когда-то, и спросил:

- Мама... Можно я завтра в школу не пойду?

Его тон был совершенно серьезен. Не зная, как реагировать на подобный вопрос, Джулия растерянно улыбнулась в ответ и сказала:

- Конечно, милый.

- Спасибо, мама.

Джин с трудом добрался до своей комнаты, рухнул на постель и отключился раньше, чем голова коснулась подушки.

Он не слышал, как первые капли ударили в окно и крышу над его головой. Он проснулся только тогда, когда молния ударила всего в трех километрах от дома. Комната осветилась белой вспышкой, отразившейся на сетчатке закрытых глаз Галлахера, и от этого он очнулся.

Несколько минут он лежал без движения, глядя на электрические всполохи в темном окне и прислушиваясь к разбушевавшейся стихии. Он всегда любил грозу, но сейчас гром отдавался где-то в области сердца тонкими уколами боли.

Может быть, боль станет его постоянной спутницей? Будет теперь его постоянно сопровождать?

Новая белая вспышка высветила одинокий силуэт в проеме окна. Серый абрис в потоках слепящего света. Галлахер знал, кто это. Он закричал ее имя, инстинктивно, как за минуту до Смерти инстинктивно зовут самого близкого человека, теряя голос. Закричал и проснулся.

Снова.

Гроза бушевала за окном. В щель приоткрытой рамы тянуло холодом и промозглой сыростью, которых не должно было быть в Техасе в это время года. Сердце в клетке ребер колотилось, как бешеное. Отдышавшись от крика и придя в себя, Галлахер поднялся и поплелся вниз.

Дом казался ему вымершим. Во время грозы Сэм обычно гасил все огни, и единственным источником освещения служили теперь отблески молний. В их неестественно-белом свете геометрия пространства нарушалась, искажая и реальность тоже. В камине гостиной теплились угли, и их алые искры делали картину еще более сюрреалистической. Галлахер смотрел на них, и ему чудились звезды, которые уже не звезды, а глаза тех, кто не вернется.

- Ли... - губы дрогнули в беззвучном шепоте, - Как вы там? Вы бережете ее?

Галлахер хотел разворошить угли, заставить их гореть ярче и разогнать грозовую тьму, но не посмел. Вместо этого он вышел на террасу, которая тянулась вдоль фронтальной стороны дома.

Воздух был фиолетово-черным. Под ужасными порывами ветра деревья гнулись и шумели листвой, как будто протестуя против стихии. Темное небо исторгало молнии, похожие на протуберанцы адского огня, ранящие землю, и раскаты грома были оглушающими. На земле струи дождя собирались в живые змеящиеся потоки. Галлахер вдруг подумал, что уже несколько лет не видел грозы в ее первозданном виде. В городе метеорологи нивелировали ее мощь, чтобы случайно не были повреждены энергетические сети, опутавшие мегаполисы подобно гигантским паутинам. Космос же всегда был черен и безмолвен...

Галлахер обхватил руками поддерживающий крышу столб и прижался щекой к гладкому дереву. Ему могло бы показаться, что под звуки грозы рушится его жизнь, но не показалось, потому что его жизнь уже была разрушена. Он ощущал себя гальванизированным трупом, который продолжает двигаться только потому, что по его нервам текут импульсы искусственной энергии. Он двигался, но он больше не жил и хотел бы перестать чувствовать. Холод внезапного одиночества, боль от потери, чувство вины выжившего выжигали его изнутри. Если бы он только мог... Иногда шрамы на шее и на груди горели огнем, напоминая ему, что он все еще здесь - по другую сторону от Гордон.

- Джин...

Он вздрогнул от голоса за спиной и повернулся. Мать стояла, кутаясь в шаль, обнимая себя за плечи точно так же, как это делал он. Она была совсем не похожа на Ору, которая уже никогда не снимет траурное платье.

- Что с тобой случилось, Джин?

Они ведь не знали, его родители. Их сын просто вернулся домой. В его темных волосах светлели седые пряди. Его глаза затянуло корочкой льда. На его теле были страшные шрамы, а еще более страшными были раны в его душе. Но до сих пор он ни слова не сказал о том, что привело его к таким последствиям. Джулия смотрела на него, и ее сердце обливалось кровью. И она решилась на вопрос напрямую. Ответ ее ужаснул. Джин, чья кожа в свете молний казалась мертвенно-бледной, а глазницы чудились пустыми провалами, ответил:

- Я умер, мама.

В этот момент его душа как будто открылась для нее, и он начал говорить. Джулия слушала его сбивчивые фразы и неверно подобранные слова и чувствовала, как по спине стекает холодная струйка пота.

Он умер. Он действительно умер там вместе со всеми остальными. Вместе с ней.

- Если бы я мог, я отдал бы жизнь за то, чтобы снова увидеть ее. Только увидеть. Всего лишь на несколько секунд, - взгляд Джина обратился в никуда, а по губам скользнула безумная полуулыбка, - Чтобы коснуться ее. Всего лишь один раз. И сказать, как я люблю ее. И умереть.

Он коснулся своего лица и потом вытянул руку вперед, как будто мог коснуться той, о ком говорил. Но пальцы нашли только пустоту.

Слушая его, глядя на него, Джулия ощутила его боль. Должно быть, он и правда готов был на все ради той женщины, которой уже не было.

Галлахер все еще пребывал во власти своих галлюцинаций. Один взгляд. В глаза. Одно прикосновение. К губам. Одно слово. Люблю.

Ничего не ответив, Джулия обняла его за плечи, как будто хотела завернуть в свою шаль и укрыть от всех невзгод. Она была маленькой и хрупкой, такой, что даже рядом со своим астеничным сыном казалась дюймовочкой. Он сгорбился и уткнулся лбом ей в висок. Ее волосы были влажными и едва уловимо пахли мятой и розами. Он хотел закричать, но не смог. Только вздрагивал каждый раз, когда рука матери касалась выступающих острых лопаток.

В ту грозовую ночь Галлахер окончательно осознал то, с чем не мог смириться. Гордон умерла тогда, на Розе, проколотая шипами.

Осознание обрушилось на него внезапно. Галлахер вдруг вспомнил: вот откроется дверь, и войдет она, вот он проснется и услышит ее голос. Но теперь он знал, что ничего этого не будет. Никогда. И какая-то часть его сердца умерла вместе с той, кому она принадлежала.

Навсегда.

Трифибия медленно карабкалась в гору, но густой снег Аляски, валивший крупными хлопьями, заметал ее и не давал двигаться. Нет, она, конечно, двигалась, но своей скоростью могла поспорить разве что с черепахой. С очень старой и насквозь больной черепахой. Снежная завеса была настолько плотной, что даже свет хид-фар не мог ее пробить. В такой вечер, готовый в любой момент превратиться в ночь, нечего было даже и думать об автопилоте. Именно поэтому капрал Джордан, вынужденный сесть за ручное управление, уже не один раз проклял тот день, когда родился на свет, тот день, когда "сел за руль этого пепелаца", и погодников, устроивший локальный армаггедон. В основном его проклятия состояли из десятиэтажной ругани, пять этажей которой приходились на мат.

- Моя жена скоро с ума сойдет, - жаловался Джордан в перерывах между ругательствами, - И меня сведет. Я уже четвертую неделю обещаю повезти ее на пляж к Тихому океану. А уж если она что заладила, то не отвяжется, пока ты ей это не сделаешь. Будь проклят тот день, когда я женился!

Второй человек, сидевший в трифибии, ответил ему молчанием. Его руки, лежавшие на подлокотниках кресла, казались расслабленными, но самые кончики длинных чувствительных пальцев мелко вздрагивали. Это было единственное, что выдавало его. Что он все слышит и реагирует, и хотел бы вести трифибию сам.

Лейтенант Галлахер отличался редкой способностью всегда смолчать даже там, где этого от него требовали. Зато, если уж говорил, то его слушали все, кто находился в этот момент рядом. В его темных волосах светлела седина, и все знали, что это не от старости - от перенесенного страдания. Страдания, которое застыло в голубых неулыбчивых глазах, так и оставшихся молодыми. Лично у Джордана Галлахер вызвал два чувства: почти суеверный страх и уважение от непонятной его нелюдимой натуры. Происхождения ни того, ни другого Джордан объяснить не мог.

Мысленно проклиная Человека Креста за то, что тот не послал ему более разговорчивого собеседника, Джордан все же продолжал разглагольствовать. На "Каракатице" ходили странные слухи, что Галлахер не всегда был таким. Будто бы раньше он был непроходимым оптимистом и повесой, что не пропустит ни одной юбки. Он был таким, когда покинул "Каракатицу" для дальнейшей службы. Когда несколько лет спустя Галлахер вернулся в качестве инструктора по личной протекции полковника Тодгарда, то был уже совсем другим. Он утратил былую жизнерадостность и полностью замкнулся в себе, избрав формой общения молчание.

Красноречие Джордана пропадало втуне. Молчание лейтенанта наводило на него тоску и сон. Скоро Джордан замолк и попытался сфокусироваться на приборах и управлении. Всего лишь попытался, потому что голова становилась все более тяжелой, индикаторы двоились перед глазами, а отсутствие обратной реакции становилось угнетающим. Это сподвигло Галлахера отвлечься от собственных мыслей. Хлопнув водителя по плечу, он негромко произнес:

- Можете отдохнуть. Я поведу.

Они быстро поменялись местами. Джордан откинулся в кресле, поерзал немного, выискивая удобное положение, и очень скоро задремал. Галлахер, взявший на себя управление, переключил несколько тумблеров, пытаясь найти наиболее оптимальный режим.

Скоро климатическая зона начала меняться, и трифибия пошла быстрее. Когда они совсем вышли из зоны вихревых возмущений, он поменял режим и поднял машину в воздух. Земля под ними из белой стала сначала бурой, а потом зеленой. Аляска, откуда они возвращались, уже утопала в снегу, а в южных штатах еще не закончилось лето.

"Каракатица" встретила их шумом и суетой, из тех, что бывают только на тренировочных базах. Джордан мгновенно проснулся и оживился, как будто подсознательно почувствовал возвращение домой. Трифибия легко вкатилась в ангар и с удовольствием отдалась в заботливые руки механиков. И только ледяная скорлупа Галлахера так и осталась цельной, даже без намека хотя бы на трещину, через которую до него мог бы достучаться внешний мир. Сухо отдав последние распоряжения, Галлахер удалился.

Возле офицерской казармы его перехватили.

- Галлахер!

Лейтенант Роллинг был единственным, кто пытался пробиться сквозь защитную оболочку Галлахера и достучаться до него самого. Он не раздражался на угрюмое молчание или резкие слова, не задавал вопросов и не настаивал на совместной выпивке. Постепенно Галлахер привык к его ненавязчивому присутствию где-то рядом, а остальные офицеры стали использовать его в качестве буфера между Галлахером и всеми остальными.

Он остановился и повернулся к Роллингу. Он устал и мечтал только об одном - остаться в своей комнате в одиночестве, принять душ и поспать хотя бы пару часов. Может быть, на этот раз его не будут протыкать шипы. Может быть, на этот раз он встретиться с Гордон...

- Знаешь, так трое твоих... - Роллинг говорил тихо, как будто боялся, что его услышат, - Вечером я поймал их, когда они возвращались после увольнительной.

Галлахер вздохнул и закурил. Все уже было ясно, осталось только уточнить детали.

- Пьяные или подрались?

- Пьяные. А подрались не здесь, где-то в городе. Им очень повезло, что они не нарвались на патруль.

Действительно, повезло. И Галлахеру тоже, потому что это значило бы серьезные проблемы и для него тоже.

- Где они?

- В старом сарае на хоздворе. Я их запер, чтобы не попались кому-нибудь на глаза.

- Ясно. Спасибо, Роллинг. Поверь, мало им не будет.

Роллинг криво ухмыльнулся. В этом у него как раз и не было сомнений. Галлахер считался одним из самых жестких инструкторов "Каракатицы". Троица попала.

Старый сарай на хоздворе уже больше десяти лет не использовался по прямому назначению. Некоторые из офицеров прикрывали с его помощью свои грехи... или грехи своих подопечных. Полковник Тодгард знал об этом, и Галлахер знал, что он знает. Сарай стоял в самом дальнем углу и выглядел покинутым и одиноким. Именно в нем Роллинг и запер залетную троицу. С мечтой о сне и одиночестве пришлось распрощаться.

Трое. При весьма помятом виде и побитых физиономиях. Разгильдяй Брэннан, тихоня Смит и всегда собранный Стюарт. Они обычно держались вместе, и порой Галлахер чувствовал укол в самое сердце. Они были такими же. Они... Усилием воли Галлахер заставил себя не думать о НИХ.

Увидев непосредственного командира, Брэннан расплылся в идиотско-счастливой улыбке и протянул:

- Ох, лейтенант Галлахер, сэр... вы были правы... это ТАКОЕ место...

О, да. Он знал, про какое место говорил рядовой Брэннан. Накануне он сам посоветовал им пойти в "Тэн-Фор". Отличное место, чтобы расслабиться. Некоторым отлично разжижает мозги. Лучше всего выглядел Смит, потому что накануне выпил меньше всех и всю ночь проспал, как сурок. Физиономию Стюарта украшал непередаваемой красоты свежий синяк. Стюарт умудрялся нарваться на драку даже там, где для этого не было ни малейшего повода. Впрочем, повод ему был и вовсе не нужен. Брэннан мучался похмельем и еще больше воспоминаниями об учиненном вчера дебоше, но это не мешало ему чувствовать себя абсолютно счастливым. Несмотря на всю суровость Галлахера, Брэннан знал, что за ним все они, как за каменной стеной.

От яркого света, пролившегося в открытую дверь, все трое невольно прищурились, а Смит даже заслонился рукой. Галлахер молча бросил им фляжку с водой, за что они были ему благодарны, потому что пить хотелось неимоверно. Он подождал, пока они утолят жажду, и только после этого сказал:

- Вы три идиота.

Смит смущенно отвел взгляд в сторону. Стюарт кивнул. Брэннан озвучил их общую мысль:

- Да, сэр.

- Дисциплинарный суд научил бы вас хорошим манерам.

Брэннан и с этим был согласен:

- Да, сэр.

- Считайте это первым и последним предупреждением.

- Да, сэр.

- Через пятнадцать минут жду вас на полосе препятствий. Время пошло.

Галлахер развернулся на каблуках и услышал брошенное в спину уже более кислое:

- Да, сэр.

Мало им не будет.

Он подошел к полосе препятствий на шестнадцатой минуте. Три изнывающие фигуры уже успели привлечь в себе внимание и собрать любопытствующих. К последним относились базовый кот со странной кличкой Гитлер и полковник Тодгард. Полковник обозрел всех собравшихся, но ничего не сказал.

С собой Галлахер принес полную выкладку планетарного десанта. Тридцать шесть килограммов дополнительного снаряжения, которые вряд ли облегчат рядовым жизнь. Не обращая внимания на зрителей, он навьючил все это счастье на Брэннана, взял секундомер и начал отдавать короткие команды.

- На начало. Пошел!

- Стюарт. Пошел!

- Смит. Пошел!

Им было тяжело, но при этом похмелье сползало прямо на глазах. Ни один из них не уложился в положенную норму. Брэннан тяжело задыхался, но не прозвучало ни одного даже звука протеста. Все трое понимали, что виноваты и что на самом деле еще легко отделались.

Задумчиво глядя на секундомер, Галлахер сделал вывод:

- Это увольнение не пошло вам на пользу.

Он отбросил тлевшую сигарету, натянул на себя снаряжение, бросил секундомер Смиту и сам отошел на начало полосы. Ощутив вес боевой экипировки, тело само напряглось, мобилизуя ресурсы и приходя в боевую готовность. Галлахер отключил посторонние мысли и рванулся вперед. К финишу он пришел за тринадцать секунд до конца норматива, отметив это с внутренним удовлетворением.

- Начнем сначала. На старт.

Голубые глаза ничего не выражали. Спорить было бесполезно. Галлахер гонял их по очереди, подхлестывая криком и иногда матом. Потом бежал сам, неизменно укладываясь в норму. Он тоже устал. Форменная куртка намокла от пота и липла к телу. Ему было все равно.

Тодгард пронаблюдал за экзекуцией до самого конца и за все время не сказал ни слова. Только после того, как залетная троица убралась в казармы, он подошел к Галлахеру.

- Я ошибаюсь или у тебя сегодня увольнительная?

- Нет, сэр, не ошибаетесь.

- Видел себя в зеркале?

- Да, сэр.

- Иди домой и отоспись. Завтра ты мне нужен.

После некоторых колебаний Галлахер решил действительно пойти домой, то есть в собственную квартиру, а не оставаться в своей комнате в офицерской казарме. Чаще всего ему было без разницы, но сегодня вдруг потянуло туда, где его точно никто не достанет.

Домой.

Квартира, доставшаяся в наследство от Ли, стала для Галлахера настоящим домом. Это было единственное место, где он чувствовал себя в полной абсолютной безопасности. Призраки прошлого не преследовали его здесь и шипы не приходили рвать на части его душу. Это было место, где он зализывал раны, когда они снова начинали кровоточить.

Галлахер запер дверь и отключил коммуникации. Никто его не найдет, пока он сам не захочет. Иногда он думал, что если однажды он уснет и не проснется, то никто не станет его искать. Может быть, через несколько недель или даже лет, когда от него останутся только выбеленные безжалостным временем кости. На самом деле он хотел бы, чтобы от него вообще ничего не осталось. Так было бы правильно. Так он точно знал, что соединится с остальными, с теми, кто покинул его.

Он отвернулся от внешнего мира и хотел бы, чтобы внешний мир забыл о нем.

В жизни Фрэнка Лоуренса были два дня, за которые он себя ненавидел. Он предпочел бы стереть их из своей памяти, но они были там. Они были там, и каждый раз, когда мистер Лоуренс вспоминал эти дни, ему становилось так нестерпимо больно, словно кто-то вынимал его душу и сжигал ее заживо. Даже гибель единственного сына не принесла ему столько мук, и от осознания этого боль только усиливалась.

Первый такой день был тридцать один год назад. Фрэнк был молод и думал, что вся жизнь еще впереди. Что все у него будет в жизни, которую он проведет рядом с девушкой, отдавшей ему свое сердце и забравшего его. Он уже готовился представить возлюбленную родителям и официально попросить ее руки, когда отец сам завел речь о женитьбе. О браке с девушкой достойного происхождения, который будет выгоден со всех точек зрения и для всех сторон. А особенно для капиталов обеих семей. Вскоре Фрэнку была представлена мисс Ора Штеффер, и через несколько дней мучительных сомнений он понял, что выбора у него на самом деле нет.

На следующий день он почти три часа просидел в авиетке недалеко от дома своей любимой. Все пытался найти нужные слова, чтобы объяснить, что он здесь ничего не решает, но все равно чувствовал себя предателем. Его поставили перед выбором между любовью и всем остальным, и он выбрал последнее. Оправданно или малодушно? У Фрэнка Лоуренса никогда не было ответа на этот вопрос.

Девушка его ни словом не упрекнула. Она улыбалась, когда он уходил. Фрэнк больше никогда ее не видел и не знал, что это была ее последняя улыбка. Сердце разбилось, и чувства замерзли.

Ора Штеффер стала Орой Лоуренс, и Фрэнк никогда об этом не жалел. Он сделал то, что был должен, но те три часа в авиетке и весь тот день остались в его душе сгустком холодной саднящей пустоты.

Тридцать один год спустя ему пришлось пережить нечто подобное снова.

Почти три часа мистер Лоуренс просидел в авиетке на крыше своего дома. Было кое-что, что он должен был сказать Оре, потому что это касалось и ее тоже и потому что она все равно все узнает. Он сидел и пытался найти нужные слова.

Снова.

И снова у него это не получалось.

На этот раз мистер Лоуренс готов был отдать все, что угодно, только чтобы не причинять боли любимой жене. Если бы его голос был решающим - он бы не сомневался. Если бы нужное решение можно было купить - он бы не сомневался. Но у него не было этих "если бы". Фактически у него была только иллюзия выбора: сказать Оре самому или подождать, пока это сделает кто-нибудь еще. Он выбрал первый вариант. Вот только не мог найти нужных слов.

Коротко звякнул мобильник. Над дисплеем тут же возникла голограмма - лицо Оры. Она была совершенно не похожа на себя - такую, какой она была сейчас - но мистер Лоуренс никак не мог собраться с силами и заменить картинку. Ему казалось, что если он это сделает, то ниточка с той, прежней Орой разорвется. Значит, придется признать, что любимая жена изменилась. Значит, придется признать то, что заставило ее измениться. Фрэнк Лоуренс этого не хотел. Он понимал, что это чистой воды эскапизм - бегство от реальности и от самого себя. Все это он осознавал, но от осознания было не легче.

Он нажал кнопку приема.

- Да, дорогая?

- Фрэнк, где ты? Мне показалось, что твоя авиетка приземлилась на крыше.

- Тебе не показалось, я действительно дома. Никак не могу найти распечатки. Подожди немного, я сейчас спущусь.

- Хорошо, милый. Приказать подавать ужин?

- Да, было бы неплохо. Я ужасно голоден.

- Давай, я тебя жду.

Она отключилась. Мистер Лоуренс обреченно вздохнул. Тянуть время дальше не имело смысла. Он взял распечатки в пластиковой папке, которая на самом деле лежала на соседнем сидении, выбрался из авиетки и отправился в дом.

Ужин был накрыт в столовой. Фрэнк вдруг подумал, что за последние три года за этим столом ни разу не собиралось больше двух человек. Только он сам и Ора. Миссис Лоуренс, в прошлом известная светская львица и общественная деятельница, за последние три года ни разу не пригласила в дом гостей. Ровно с того момента, когда их мальчик покинул дом в последний раз.

- Наконец-то ты дома, милый.

- Добрый вечер, сердце мое.

Они обменялись поцелуями, как делали это каждый раз, когда встречались, с самого первого дня супружества.

- Идем, все уже готово.

Ора была в белом. Траурный королевский цвет, который она надела после того злополучного приема. Надела и больше уже никогда не снимала. Фрэнк ругался на нее, говорил, что она хоронит их сына раньше времени, но в глубине души уже тогда понимал, что она в своем праве. Он знал, что между нею и Хэнком есть ОСОБЕННАЯ связь, которая может быть только между матерью и сыном, и именно благодаря этой связи Ора с точностью до минуты знала, когда начался ее траур.

Она все так же держала спину прямо. Все так же гордо вскидывала подбородок и не позволяла себе проявлять сильные эмоции в присутствии других людей. Она была все той же красавицей, несмотря даже на то, что ее волосы полностью поседели за одну ночь, а на лице лежала печать перенесенного страдания. Но она как будто застыла где-то там глубоко внутри, превратилась в холодную мраморную статую, которая живет и дышит только благодаря некому магическому вмешательству. Последнее пугало Фрэнка Лоуренса больше всего. Где-то он боялся, что однажды магия закончится, и Ора больше не оживет.

Он пригубил красное вино, бокал которого всегда подавался к концу ужина, и решил, что пора. Откладывать разговор не имеет смысла, потому что завтра появится официальное сообщение.

- Ора.

- Да?

- Ты ведь знаешь, что наша компания вкладывает часть денег в развитие внеземных колоний.

Не вопрос - утверждение. Миссис Лоуренс была полностью в курсе финансовых дел мужа. По некоторым вопросам он даже спрашивал ее совета, потому что в свое время она получила неплохое экономическое образование.

- Что ты хочешь мне сказать, Фрэнк? Что-то важное? Я слышу, как ты думаешь.

Невольно он вздрогнул. Иногда Ора действительно заранее знала, что он хочет ей сказать. Может, и правда слышала его мысли?

- Сегодня я присутствовал на комиссии по вопросам внеземных колоний. Рассматривали вопрос о том, чтобы послать корабль с первыми колонистами на новую планету. Решение принято, все бумаги подписаны. Я не знал, что это за планета, Ора. Я потом узнал. Случайно. Когда уже ничего нельзя было отменить.

Фрэнк замолчал. Он чувствовал едва ощутимое покалывание в кончиках пальцев, как будто напряжение висело в воздухе и жалило его своими разрядами. Он бы все отдал за то, чтобы не произносить название планеты.

Глубокий вдох и чудовищное усилие воли, чтобы не отвести взгляд в сторону.

- Это...

- ...Роза, - спокойно закончила за него Ора, и на мгновение мистер Лоуренс впал в ступор.

- Откуда ты знаешь?

- Догадалась. Мы ведь не первый год вместе, Фрэнк. Я не думаю, что ты стал бы так волноваться из-за какой-нибудь другой планеты.

- Я думал, ты расстроишься.

- Я действительно расстроена, но не потому, почему ты думаешь.

- Тогда почему, Ора?

Она помедлила с ответом, но потом:

- Потому что те твари, которые... которые... убили Хэнка и всех остальных... они все еще там. Все думают, что Джин их убил, но... некоторые из них остались живы. Их становится все больше. Они ждут новые жертвы.

И вот тут она заплакала. Мистер Лоуренс ощутил, как мельчайшие волоски на теле становятся дыбом.

- Откуда ты знаешь? - снова спросил, заранее зная, что услышит в ответ.

- Я не знаю. Но я как будто постоянно там. Какая-то часть меня там. Поэтому я знаю.

Как будто часть Оры осталась там. Там, вместе с пеплом, оставшимся от их сына. Поэтому она знала. Поэтому Фрэнк Лоуренс знал, что это правда.

И он устрашился.

В эту ночь полковник Тодгард не спал. Он коротал длинные темные часы у себя в кабинете на "Каракатице", просматривая некоторые личные дела офицеров. Впрочем, подобное времяпровождение стало для него нормой за последние два года. Днем он едва не засыпал на ходу, валился с ног от усталости, пугал курсантов покрасневшими глазами и раздраженным криком, но ночь не приносила ни покоя, ни отдыха. Ночью полковника Тодгарда мучили кошмары.

К нему приходил его погибший сын. Он ничего не говорил, не упрекал его и не обвинял в своей Смерти. Он просто садился на край постели и молчал. И это безмолвное присутствие было хуже всего. Тодгард просыпался и к своему ужасу и стыду чувствовал, что ресницы совсем мокрые. Чувство вины, пустившее корни в тот день, когда ему передали сообщение Галлахера о возвращении, выросло и теперь сидело в нем подобно паразиту, исподволь высасывающему жизненные соки. Только вместе с жизнью оно поглощало еще и душу. Никогда до этого полковник не чувствовал ничего подобного. Ни когда отдавал непопулярные приказы. Ни когда смотрел в глаза родным своих погибших парней. Ни когда убивал сам. Никогда.

- Айк, прости меня, - шептал он, не замечая, - Прости меня, если сможешь.

И от того, что Ли не отвечал, становилось еще хуже.

Сегодня Ли снова приходил молчать, поэтому Тодгард и занимался ночью теми делами, которые отложил на завтрашний день. И только под утро, когда уже начало светать, он забылся на кушетке рядом с рабочим столом. Ненадолго.

После подъема полковник заглянул в офицерскую столовую выпить чашку кофе... или даже пару чашек. По привычке скользнул взглядом по лицам присутствовавших офицеров, но Галлахера среди них не было. Тодгард потер глаза - под веки как будто битого стекла насыпали. Подождал, пока не исчезнут черные круги и разводы, и посмотрел снова. Лица стали более четкими. Мысли - тоже. Галлахера не было и не должно было быть. Тодгард вспомнил, что вчера сам подписал ему увольнительную. Ну конечно же, сегодня... Полковник оборвал собственные мысли.

День прошел... смутно, как это всегда бывало после бессонных ночей. Разобравшись с основной массой дел, полковник покинул "Каракатицу" и улетел домой. После душа и двухчасового сна он почувствовал себя намного лучше. Было кое-то, что он, как и Галлахер, должен был сделать сегодня.

Военный Мемориал Лос-Анджелеса был вынесен далеко за пределы мегаполиса, но Тодгарду не нужен был навигатор, чтобы добраться до места. Он бывал там намного чаще, чем сам хотел бы того. Оставив авиетку на стоянке, он вошел внутрь комплекса.

Мемориал возвели более века назад, но время словно бы не касалось его. Здесь не было ровных рядов белых крестов, как на Арлингтоне. Памятные стены Мемориала, расчертившие пространство одинаковыми квадратами, возведены были из строгого темно-серого мрамора, лишь кое-где прочерченного изломанными светлыми линиями. Металлические пластины с выбитыми на них именами и датами, скрывали миниатюрные ниши. В каждой такой нише стояла урна с прахом, оставшимся после кремации того, чье имя значилось на пластине-дверце. Некоторые ниши были пусты - у тех, чьи тела не были найдены, но кто имел полное право быть погребенным здесь.

Путь полковника Тодгарда лежал в дальний край, туда, где были захоронения двух-трехлетней давности. Тянулась дорожка, выложенная такой же темно-серой галькой. Трава на аккуратном узком газоне по краям казалась тусклой из-за низких предгрозовых туч и подступающих сумерек. Но даже в самый яркий и солнечный день это место всегда казалось Тодгарду запредельно мрачным. Больше века люди приносили сюда свои слезы, горе и печаль, и теперь каждый камень, каждый дюйм земли, каждая травинка были пропитаны здесь безысходностью Смерти. Иногда полковник думал, что даже после того, как цивилизация погибнет и от человечества не останется и воспоминания, это место все равно не будет живым. Жизнь больше никогда сюда не придет. Последний поворот, и Тодгард вышел к нужному месту.

Они были здесь все трое: Лоуренс, Ли и Гордон. Формально Лоуренс уже не состоял на военной службе, когда отправлялся в рейд за "Линкольном", но его отец поднял все связи и надавил на все возможные рычаги, чтобы имя сына было не только в семейном склепе, но и здесь. Он считал, что так будет правильно, если они будут все вместе. Галлахер чуть с ума не сошел, когда узнал об этом и о том, что для него места рядом с ними не осталось. Наверняка, он сегодня уже был здесь или еще придет, а завтра по его красным от лопнувших сосудов глазам Тодгард все поймет сам. Почему-то они никогда не приходили сюда вместе.

Тодгард положил цветы к подножию стены и отступил на шаг. Он так много хотел бы сказать своему сыну, каждый раз между двумя визитами в Мемориал находил все нужные слова, выстраивая их у себя в голове в длинные монологи. И каждый раз все они терялись, уходили куда-то за границы сознания, оставляя после себя пустоту и отчаяние, и всех слов хватало только на то, чтобы повторять снова и снова:

- Прости меня.

Где-то в глубине души Тодгард надеялся, что однажды Ли ответит, когда снова придет ночью. Но этого никогда не происходило. И от этого было еще хуже.

Полковник отсалютовал пустой могиле и побрел к выходу. Его спина оставалась прямой, сохраняя десятилетиями выработанную выправку офицера, но сам он чувствовал себя согбенным и бесконечно усталым. Он мерз под толстым форменным кителем, и холод этот шел изнутри. И не было от него спасения. Прежде, чем завернуть и потерять плиту из вида, Тодгард обернулся. Там, где несколько минут назад был он сам, теперь стоял уже другой человек. Стоял и смотрел ему вслед, и когда полковник оглянулся, отдал ему воинское приветствие. Тодгард отсалютовал в ответ и пошел дальше. Их боль была общей, но каждый из них предпочитал нести ее в одиночестве.

Сугуи Джин : другие произведения.

Шипы

Шипы

Глава I "Команда собирается"

Глава II "Ричард Плантагенет"

Глава III "Белые гуси"

Глава IV "Поиск начат"

Глава V "Хэнк Лоуренс: лавандовые поля"

Глава VI "Шерман: та сторона, где сердце"

Глава VII "Айк Ли: возвращение в Тень"

Глава VIII "Тара Гордон: последний вальс"

Глава IX "Путь домой"

Глава X "Джин Галлахер: еще не конец"

Глава XI "Тени снов"

Глава XII "Дом с голубой дверью"

Глава XIII "Два с половиной года спустя: горн играет отбой"

Комментарии: 3, последний от 11/11/2008. © Copyright Сугуи Джин (sugui@mail.ru) Размещен: 23/10/2008, изменен: 23/10/2008. 488k. Статистика. Роман: Фантастика SubSpace		Ваша оценка:
Аннотация: У каждой розы есть свои шипы...