Я помню дождь, что падал стеной,
и джунгли вокруг, словно во сне,
слепящая тишина надо мной,
и сердце бьется, словно в огне.

Я помню боль, что в моей груди
вдруг ожила, как маленький зверь,
и я увидел, что ждет впереди
красивая женщина с именем - Смерть.

Но там, за ее бескрылой спиной,
струился блестящий волшебный свет,
и я не боялся, что будет со мной,
я понял отчетливо - Смерти нет.

Я понял, покинув земную твердь,
я буду жить, не умру никогда,
и вновь невластная станет Смерть,
и я вернусь, отыскав Врата.

Но вот, вернувшись, смогу ль опять
я вспомнить тех, кто меня любил,
кто станет и после смерти ждать,
когда я вернусь из последних сил.

Смогу ли вспомнить опять свой дом
и ту, что меня с войны ждала...
Я помню тьму, что была кругом,
и Смерть что меня звала.

Этот звук заглушал все остальные. Он вламывался в сознание, как танк, и безжалостно крушил мою память. О взрывах. О дожде. О VC. О боли. Потом, в госпитале, мне сказали, что это был всего лишь вертолет, санитарный "Хьюи", подбирающий живых после боя. Если они были, эти живые. Тогда же мне казалось, что это скрипят врата Ада, открывающиеся, чтобы принять меня. И я лежал и ждал, когда придет Смерть и заберет меня отсюда. Чтобы не видеть больше эту страну, эти джунгли и эту войну. Чтобы не видеть, как умирают мои товарищи, мои братья. Именно братья по оружию и по несчастью. Сейчас все они были полужидким дерьмом, в котором я лежал по самые уши, и которое все больше и больше размывало дождем. Здесь всегда такая идиотская погода: или жара не хуже, чем в пекле, или нескончаемый дождь. Сейчас был дождь.

Пятнистое брюхо вертолета вынырнуло из сплошной туманной завесы и начало кружить над поляной, то пропадая, то вновь появляясь. Я больше не ждал смерти. Теперь появился страх, что они не заметят меня среди мертвых и улетят, а когда вернутся, то я успею подохнуть сто раз. Если вообще вернутся. Звук уже не был таким оглушающим. Он начал стихать, а вертолет временами пропадал за какой-то черной пеленой. Мне хотелось закричать, чтобы они забрали меня с собой, но в горло набилась какая-то слизь, и я не мог произнести ни звука. И все боялся, что они улетят без меня. Вертолет и правда скоро пропал, просто делся куда-то и все. Это было хуже всего. Теперь, когда я вспоминаю те часы, меня снова охватывает безысходный ужас и начинает трясти. Тогда же я просто разревелся, как маленький, от обиды и страха. Но дождь смывал слезы и никто их не видел. От этого стало еще хуже, потому что в голове словно бы взорвалась мина, и толчками боли отозвалась в горле.

Я вспомнил одного парня из своего старого взвода. Когда его вытащили после такого же боя, он закрывал лицо руками от яркого света, никого не узнавал и все повторял: "Мама, я хочу домой". Меня в том бою не было, я был в госпитале из-за лихорадки. Тогда от всего взвода нас осталось только двое: тот парень и я. Его отправили домой, а меня в другой взвод. Сюда.

А теперь я, наверно, снова остался один. И тогда, чтобы не сойти с ума, я заорал, что было сил. Теперь-то я понимаю, что не мог я тогда заорать, только булькнуть, потому что осколок мины задел горло. Но тогда мне было все равно. Боль накрыла меня с головой, с дождем, с джунглями и моими мертвыми братьями. Напоследок мелькнуло чье-то удивленное лицо. И все кончилось.

Я до сих пор не знаю, сколько пробыл тогда в отключке. День, месяц, год. Но это время тянулось, как вечность. И всю эту вечность меня убивали, потом вертолет рыскал в поиске раненых и уходил без меня. Я понимал, что я жив, но они почему-то считали меня мертвым. "Убит в бою". Когда ты жив, эта строчка режет тебе сердце и душу, а когда мертв... Но я не был мертв. Я был в Сайгоне, в госпитале. Мне сказали, что это чудо, что я выжил, что не потерял сознание раньше, чем меня нашли. Что не сошел с ума. Правда, теперь я не могу нормально говорить, потому что осколок задел голосовые связки. И еще иногда путаются мысли. Но все говорят, что мне повезло, потому что и правда из всего взвода остался я один.

В госпитале я провалялся почти полгода. Доктора заштопали мне все дырки, убедились, что петь и речи толкать я уже не буду и выпустили домой. Я хотел вернуться... туда, но какой-то чин сказал, что я сделал все, что мог, что Америка гордится мной, что я заслужил право вернуться домой, и дал мне билет до Вашингтона. А я вот думаю: чтобы заслужить это право, мне пришлось три года ползать по этим вонючим джунглям, видеть, как умирают те, кого ты любишь, самому убивать. А если бы я умер тогда под дождем? Или если бы на "Хьюи" меня не заметили? Тогда у меня тоже было бы право вернуться. Вернуться в цинковом гробу под белый солдатский крест. И тогда уж точно: "Убит в бою". Страна не забывает своих героев. Герой, мать их...

Я увидел эти кресты через несколько часов, когда мой самолет приземлился в Вашингтоне. Но люди, которых я встречал, они как-то странно смотрели на меня. Мне хотелось сделаться как можно меньше и незаметнее. А потом кто-то в спину бросил: "Убийца". Я обернулся. Это была женщина. И она смотрела на меня с ненавистью. Я хотел крикнуть, что она не права, что я ни в чем не виноват. И не смог. В горле снова что-то не сработало. А она посмотрела на меня и пошла дальше. Но тогда я еще не знал, что самое плохое впереди. Они все имели право называть меня убийцей, потому что я был убийцей. Но никто и никогда из тех парней, которых я знал, не насиловал женщин в деревнях. Ведь это была война, а на войне забываешь о таких вещах. Никто из нас не делал этого. Но люди не знали об этом. Для них любой солдат, вернувшийся оттуда, был убийцей, сумасшедшим, насильником. Люди смеялись мне вслед, оскорбляли иногда в спину, но чаще в лицо. Каждый коп считал своим долгом подойти и сказать: "Убирайся". А я не мог даже ответить им. Потому что с горлом все еще было не в порядке. Да что там говорить, и с нервами тоже. И вот тогда я пошел на Арлингтон.

И увидел эти кресты. Это было намного страшнее, чем можно себе представить. Бесконечные ряды мертвых имен и дат, среди которых я нашел несколько знакомых. Я знал всех этих парней, и было как-то странно то, что вот сейчас я стою на земле, а их больше нет. Нет и никогда уже не будет. Все они "убиты в бою". А, может быть, так лучше для них. Они не убийцы, они герои. В глазах людей, оставшихся здесь, они защищали свою Родину от грязных нападок коммунистов, а мы, те, кто выжил, убивали беззащитных - стариков, женщин, детей. Эти кресты постоянно напоминают им об этом, просто не дают забыть. И ничего не докажешь.

Над кладбищем была тишина, в которой я вдруг услышал горн. Где-то провожали в долгую дорогу еще одного из нас. Я очень скоро отыскал их, потому что что-то, что было внутри меня, тянуло туда, как магнит. Я увидел несколько человек в черном у гроба. Потом два офицера бережно отвели в сторону молодую женщину. Даже за ее просторным платьем было видно, что у нее очень скоро будет ребенок. И его отец лежал сейчас в гробу. Или то, что от него осталось. Мне вдруг захотелось подойти и посмотреть в его лицо - может быть, я знал его. А потом сказать этой женщине, что он с ней, мы все с ней, что у нее будет ребенок, сын, частичка того, кого она любила. Но я так и не сделал этого, не посмел. Ведь я-то был жив. Потом я пошел за ними и увидел, что на машине этой женщины была желтая лента - знак надежды, что кто-то, кого ты очень любишь, вернется к тебе. Один из офицеров хотел снять эту ленту, но она не позволила. Словно еще надеялась на что-то.

За спиной кто-то крикнул. Я обернулся, но там никого не было. И вдруг я снова услышал похоронную песню горна, а потом в сердце толкнулась боль и стон. Но на этот раз я разобрал слова: "Иди к нам". Мои братья, они звали меня к себе, в мир, где не было войны. Мне казалось, что я схожу с ума, но тогда я действительно слышал их голоса. И если бы я мог умереть тогда. Уйти и не возвращаться. Иногда эти голоса все еще преследуют меня. Особенно ночью, когда остаешься один на один с собой. Они зовут меня. И я знаю, что очень скоро буду с ними.

А тогда я просто сбежал оттуда. Летел, как ненормальный, думал, что смогу обмануть Смерть. У меня еще было немного денег, которые мне выдали на дорогу. И тогда я зашел в первый попавшийся бар и надрался вдрызг. Впервые за последние три года. Я до сих пор не могу вспомнить, что было потом. Все тонет в каком-то тумане. Твердо знаю лишь одно: в результате этого запоя я оказался в тюрьме без цента в кармане и без документов. Меня приговорили к ходке в тридцать суток за бродяжничество и дебоширство в пьяном виде. Я попытался рассказать им про дождь, про ленту, про голоса, но не мог вымолвить ни слова. Вероятно, во время запоя я так надсадил глотку, что открылась рана. Потом мне сказали, что я не дошел до камеры всего каких-то пять шагов, когда потерял сознание и рухнул прямо на руки конвою. Я не помню этого. Помню, что вдруг подступила тошнота, закружилась голова, и потемнело в глазах, и еще боль. Но эти тридцать суток я провел не в камере, а в тюремном госпитале. Когда меня выпускали, ко мне подошел сержант, который меня и арестовал, и спросил, есть ли кто-нибудь, к кому я мог бы поехать. Мои родители были в Далласе, а сам я ушел в армию из Нью-Йорка, но я не хотел туда возвращаться. И объяснить я тоже не мог, поэтому просто мотнул головой. Тогда этот парень сказал, что он был в Корее, а его сын погиб несколько месяцев назад во Вьетнаме. И что я похож на его сына и поэтому, пока я тут валялся, он нашел мне работу и угол.

Работа была хреновой, но в моем положении выбирать не приходилось. Мне хватало на жизнь того, что я получал. У меня был свой угол - мой дом. Я старался избегать тем о войне и упоминать, что был солдатом. На вопрос, что с горлом, говорил, что это несчастный случай. Примерно через месяц я написал родителям, что жив, работаю и скоро женюсь. На самом деле у меня даже девушки не было. Все это оказалось ненужным. Мама просила меня вернуться домой, но теперь у меня была своя жизнь и свой дом. И все должно было быть хорошо.

Они вернулись ночью. Я научился спать три-четыре часа в сутки, потому что все остальное время, положенное на сон, я вижу дождь, пятнистое брюхо "Хьюи" и боюсь, что они оставят меня умирать в джунглях. Но в ту ночь сон был совсем иным. Я снова слышал голоса, зовущие меня назад. Я видел лица моих погибших братьев. Они шли передо мной тенями и звали меня с собой. И я вдруг понял одну вещь. Нельзя насовсем убежать от войны. Она все равно будет жить в тебе, хочешь ты этого или нет. И во мне тоже что-то осталось от Вьетнама. Оно причиняет мне боль, оно точит мою душу, заставляет сердце истекать кровью и забирает силы. С каждым днем я слабну, и все слышнее становится зов. Однажды я сломаюсь. Я знаю, что уже сломался. Сейчас, когда я пишу эти строки, я уже знаю, что умираю. И очень скоро я уйду с ними, с моими братьями.

Этот звук заглушал все остальные. Он вламывался в сознание, как танк, и безжалостно крушил мою память. О взрывах. О дожде. О VC. О боли. Но это был всего лишь вертолет, санитарный "Хьюи", подбирающий живых после боя. Сейчас я был единственным живым здесь, и мне казалось, что это скрипят врата Ада, открывающиеся, чтобы принять меня. И Смерть, она была рядом. Пятнистое брюхо кружило над поляной, то пропадая в сплошной завесе дождя, то вновь появляясь. Я знал, что они ищут меня. Но Смерть была уже рядом. И она тоже искала меня. И тогда я крикнул: "Я здесь!". Но горло, забитое сгустком крови, разорвалось болью, и я понял, что вертолет уже никогда меня не найдет. Потому что я умираю. Прощайте, я умираю. Простите, я умираю. Я умираю.

Когда я очнулся от боя,
когда я открыл глаза,
то небо, как шелк, голубое
тонуло в моих слезах.

Когда я увидел небо,
земля ушла из-под ног.
И уходил я в небыль,
но только крикнуть не смог.

И мрак надо мной сомкнулся,
беря меня навсегда.
Когда я от боя очнулся,
была вокруг пустота.

Звонок в дверь разбудил меня на самом интересном месте. Я вообще очень редко вижу сны, поэтому мысленно послал ночного визитера, перевернулся на другой бок и сделал новую попытку провалиться в свой сон. Ха! Не тут-то было! Этот придурок продолжал нагло ломиться в мою дверь, заодно, наверняка, перебудив всю округу.

- Кажется, кто-то пришел. Иди, открой, дорогой.

Моя жена Салли тоже проснулась и безжалостно ткнула меня в бок. Сна как не бывало. Чертыхаясь и проклиная все звонки на свете, я слез с кровати и направился к двери, полный решимости набить шутнику морду и спустить с лестницы.

- Кого там черт несет?

- Меня, - голос показался мне странно знакомым, но в тот момент я никак не мог вспомнить, чей он.

- Кого "меня"?

На этот раз не ответили. В молодости мой отец был охотником, и от него осталось старое ружье, которое всегда висело на стене. Все это было слишком уж подозрительно, поэтому я снял его и только тогда открыл.

И чуть не сел от неожиданности. За дверью обнаружилась странная фигура. Это был человек среднего роста, отлично сложенный. Он был одет в камуфляж, к его ремню был пристегнут длинный нож в ножнах. Я видел, что он молод, не больше двадцати пяти, но его короткие волосы были седыми.

- Эйвел, это ты? - тихо спросил он. Из-за очков, заслонявших его глаза, я не сразу узнал его. Но потом...

- Кейн? - я не мог в это поверить.

- Да, Эйвел, я вернулся.

Нас было два брата, как в Библии: Каин и Авель. Кейн и Эйвел, я то есть. Пять лет назад Кейна мобилизовали на ту не-войну, о которой сейчас так много говорят. Мне повезло больше, я сумел уклониться от призыва. Через два года мы получили извещение, что Кейн "пропал без вести, предположительно, убит". Отец погиб на охоте, когда мы были еще маленькими, и мама так больше и не вышла замуж. Она все надеялась, что это ошибка, что Кейн жив и даст о себе знать. Надеялась до конца жизни. Вместе с ней мы похоронили и его. И вот сейчас он стоит передо мной, мой брат Кейн, и я никак не могу сообразить, что мне делать.

Из спальни вышла Салли.

- Что случилось, милый? Кто этот человек?

Она была рассержена. Я постарался объяснить как можно спокойнее.

- Это мой брат Кейн. Помнишь, я говорил о нем?

- Кейн, - конечно, она знала о нем, - Но ты говорил, что он давно мертв.

Он как-то странно склонил голову и спросил:

- Кто это, Эйвел?

- О, извини. Я совсем забыл об этом. Я ведь женился два года назад. И это моя жена Салли.

То, что потом сказал Кейн, повергло меня в шок.

- Извините, что я не умер, леди.

И вот тут до меня дошло, что это и правда он.

- О, Господи! Что ты говоришь?! Это просто здорово, что ты вернулся. Ты даже сам не знаешь, как это здорово!

- Можно мне войти?

- Конечно! Что за чушь ты несешь в своем доме?

Он сделал неуверенный шаг, и только тут я заметил тонкую гладкую трость рядом с его ногой. Он проверял ей дорогу, хотя отлично знал этот дом, словно...

- Кейн, твои глаза.

- Что? А-а, прости, я забыл тебя предупредить. Давно уже привык. Я больше не вижу.

Это было ужасно. Я помнил Кейна абсолютно здоровым, способным часами бродить по городу. А сейчас я видел, как он натыкается на косяки, словно маленький котенок, у которого еще не открылись глаза. И мне было по-настоящему страшно, хотя, когда дело касалось его самого, он двигался вполне уверенно, как человек, действительно давно привыкший к слепоте.

Когда Салли успокоилась и снова ушла в спальню, Кейн спросил:

- А где мама?

- Она умерла полтора года назад.

Я не стал ему говорить, как она ждала его до последнего момента, потому что Кейн и так отреагировал на это странно. Вернее, вообще никак не отреагировал, только тихо пробормотал:

- Как много изменилось за это время.

Изменилось действительно много. Из бывшей комнаты Кейна мы сделали кабинет, но он сказал, что ему нужно только одеяло. Когда он снял свою форму, я ужаснулся еще больше. Его тело было сплошь покрыто шрамами. Но, как я ни старался, так и не смог вытянуть из ничего вразумительного насчет того, что с ним произошло и как он потерял зрение. Он вообще больше ничего не сказал.

Утром я заглянул к нему. Кейн спал на полу, завернувшись в одеяло. Только сейчас я разглядел, как сильно обожжены его глаза.

* * *

Почему-то Салли невзлюбила Кейна с той самой ночи. Потом я заметил, что он тоже старается ее избегать. Первую неделю Кейн почти не выходил из дома или звал меня с собой, видимо заново адаптируясь к мирной жизни. Вечерами он стал пропадать в забегаловке, где мы часто бывали еще до того, как его мобилизовали. И я с ним. Бар "Кирпичики" - так это место называлось. С каждым разом мы возвращались все позднее и позднее, а Салли злилась все больше и больше. И вот однажды, когда мы вернулись совсем на рассвете, ее терпение лопнуло, и она закатила нам грандиозный скандал. Сказать по-честному, я не помню, что она тогда говорила. Не говорила - натурально орала. Но на следующий вечер я остался дома, а Кейн пошел в "Кирпичики" один. Лучше бы я поссорился с Салли и пошел с ним.

За весь вечер мы не сказали друг другу и пяти слов. Но, когда Кейн не вернулся к полуночи, я слез с кровати и начал одеваться. Салли уже давно спала, и я сделал все, чтобы она не проснулась. Однако уже на самом пороге спальни меня остановил ее голос:

- Куда это ты собрался, дорогой?

Я оглянулся - Салли смотрела на меня в упор. Мне ничего не оставалось делать, как только сказать:

- Кейна до сих пор нет дома.

- Ну и что?

- Думаю, что он застрял в баре.

- Где же ему еще быть, твоему братцу?! - хмыкнула она, - Наверняка, напился и спит где-нибудь!

- Я должен привести его домой.

Я чувствовал, что она права. После своего возвращения Кейн очень часто напивался. Это стало его обычным состоянием. Я-то видел, что ему совсем худо, но Салли, похоже, этого не замечала. Или не хотела замечать.

- Милый, а тебе не кажется, что с возвращением твоего брата у нас стало намного больше проблем?

- Я знаю, дорогая. Но он - мой брат. И он вернулся с войны. Это чудо, что он вообще вернулся. Мы должны ему помочь снова стать таким, как все. А сейчас я должен вернуть его домой.

- О, Господи! Эйвел! Он не маленький мальчик и вполне может сам о себе позаботиться! И лично я не должна ему ничего!

- Салли! - я прервал ее, чтобы напомнить, - Ты забыла? Он слеп!

Мне показалось, что она просто-таки взорвалась:

- Я обо всем прекрасно помню! Ничего не случиться с твоим драгоценным Кейном! Выспится и придет!

- Он - мой брат.

Женщину не переспорить. Особенно Салли. Мне ничего не оставалось делать, как просто хлопнуть дверью. И я хлопнул.

Ночь была удивительно лунной и спокойной. Мне тогда показалось, что в такую ночь не может произойти ничего плохого, поэтому я немного отдышался и со спокойной душой направился в "Кирпичики".

Кейн был там. Я услышал его тихий хриплый голос, как только вошел. Он сидел за стойкой, а его трость стояла рядом. Вокруг сидело человек семь, и никто не обращал на него внимание. Я подошел и сел рядом. Так оно все и было: Кейн был уже пьян в стельку и неизвестно как сохранял способность к членораздельной речи. Перед ним кверху дном стоял ряд пустых стаканов - не меньше десятка. Еще один, опустошенный на половину, он держал в руке. Я прислушался к его словам и мысленно ужаснулся. Глядя в пустоту, Кейн вещал:

- ... и всех этих желтозадых! Мы там умирали, в этих хреновых джунглях, чтобы вам тут жилось спокойно! И теперь мы же - убийцы! Я там глаза потерял! А все для чего? Чтобы вы тут могли спать спокойно! А теперь я - убийца! А если б я подох, то был бы героем! И здесь - враги! - внезапно его голос упал до шепота, - Кругом одни враги. Ты! - его палец безошибочно ткнул в человека, сидящего рядом, - Враг!

- Что ты сказал, слепой? - парень угрожающе поднялся, - А ну, повтори!

Я взял брата за руку и собой ощутил, как он вздрогнул от моего прикосновения.

- Кейн!

Он повернул голову.

- Эйвел, это ты?

- Да, Кейн.

- Что ты здесь делаешь?

- Хочу отвезти тебя домой. Пошли.

- У меня нет дома. Твоя жена меня ненавидит.

- Это неправда. Мы любим тебя. Пойдем домой.

Все было бы хорошо, но тут встрял тот парень, которого Кейн обозвал врагом.
- Эй, парень, забирай своего психованного дружка, и проваливайте отсюда!

Этого бедняга Кейн вынести уже не смог. Он издал какой-то странный гортанный крик и бросился на него. От слепого человека трудно ожидать такой прыти, поэтому парень растерялся и тут же получил удар по лицу. Он взвыл от боли и кинулся на Кейна. Вообще-то "Кирпичики" это такое место, где только и ждут случая подраться, но на этот раз их растащили вышибалы, а на шум появился хозяин.

- Эй вы, двое! Если вам вздумалось помахать кулаками, сделайте это где-нибудь в другом месте. Иначе вас просто выставят отсюда. Особенно это касается тебя, Мартинес. Понял?

Парень что-то ему ответил и убрался, а я снова занялся Кейном. Мне удалось вытащить его из-за стойки только после того, как он допил свой стакан. Он почти уже не мог стоять на ногах, поэтому я закинул его руку на свое плечо и повел к выходу. Кажется, прохладный воздух немного отрезвил его. По крайней мере, на ногах он теперь стоял тверже. Отдышавшись, Кейн снова начал говорить что-то о войне, но язык его уже плохо слушался. И вдруг из темноты мы услышали голос того самого, Мартинеса:

- Эй ты, слепой!

Их было трое, и они вышли нам навстречу.

- Я так и не понял, что ты сказал.

Не поворачивая головы, Кейн спокойно ответил:

- Должно быть, ты слишком туп для этого.

- ЧТО?!!

В руках Мартинеса блеснул нож, а я подумал о Салли. Все-таки я любил ее. Кажется, Кейн воспринял это по-другому.

- Я не ослышался? Кто-то щелкнул ножом?

- Ты не ослышался, слепой. Это нож. И очень хороший нож.

- Не лучше моего.

Нет, мой братец определенно сумасшедший. Я убедился в этом именно тогда. В ответ на угрозу Мартинеса он выхватил клинок и, сломя голову, бросился в бой. Мне пришлось разбираться с двумя остальными.

Когда все кончилось, Мартинес лежал на земле и истекал кровью. Кейн сжимал в руке нож, черный от его крови. Но, хоть убейте, я не знаю, КАК он это сделал. Мне тоже изрядно досталось. И тем, двоим, кажется, тоже. Они сбежали, как только заметили, что дело принимает совсем другой оборот. Не в их пользу.

- Эй, Кейн, - позвал я его.

Он молча опустил руку.

- Ты сделал это.

- А я что говорил, - он хрипло неестественно рассмеялся, - Враг...

Он не договорил, вдруг резко побледнел и безмолвно рухнул на землю.

Дома я обнаружил у него несколько свежих ножевых ран, но мы решили, что не стоит отвозить его в госпиталь. Салли очень злилась, что я тогда пошел, и несколько дней не хотела со мной разговаривать. Но я рад, что не послушал ее, потому что знаю, что Кейна убили бы тогда, если бы не было меня.

С неделю Кейн провалялся дома. Он наотрез отказался лечь на кровать и все это время лежал на полу, завернувшись в одеяло и никак не реагируя на наше присутствие. В конце концов, мы привыкли к его новому состоянию, Салли успокоилась, и наша жизнь вошла в обычную колею.

Но продолжалось это недолго. В одну из ночей я проснулся от какой-то странной тревоги. Я пытался разобраться, что произошло, и вдруг услышал тихий звук. Словно кто-то закрыл дверь, стараясь никого не разбудить. И тут до меня дошло. Кейн! Он не мог постоянно пребывать в прострации и рано или поздно должен был прийти в себя. Я соскочил с кровати, как уж с раскаленной сковороды, и бросился в его комнату. Так оно и было. Вернее, не было. Не было Кейна.

Мы так никогда и не узнали, где он был. Я искал его в "Кирпичиках", но он там не появлялся. Я хотел заявить в полицию, но Салли снова была против. И все-таки она была права: с его возвращением у нас вдруг сразу прибавилось проблем.

* * *

Кейн вернулся через четыре дня. Мне снова не удалось вытянуть из него ни слова. Но что-то в нем изменилось - он стал совсем какой-то странный. Только потом я сообразил, что это было началом конца. Кейн перестал разговаривать с Салли. Потом он откуда-то притащил домой автомат "Узи". Но это было только первой ласточкой, потому что потом он собрал в своей комнате целый арсенал. Иногда ночами я слышал, что он не спит, мечется, как зверь в клетке. Несколько раз мне казалось, что я слышу чьи-то голоса. А однажды я явно слышал, как Кейн говорил с кем-то. Я встал, подошел к его двери и попробовал заглянуть, но дверь оказалась заперта. Оказалось, что Салли тоже слышала его голос. И именно она первая категорично заявила:

- Эйвел, он свихнулся.

Кейна не было, а мы лежали в постели.

- Кто? - сначала не понял я.

- Кейн.

- С чего ты взяла?

- Они все ненормальные, те, кто вернулись оттуда. Зачем он притащил все это оружие? С кем он говорит по ночам, если никого нет? Эйвел, мне страшно! Вдруг он совсем сойдет с ума и убьет нас!

Она разрыдалась в мое плечо. Я старался ее успокоить, но в душе понимал, что она права. Похоже было, что мой брат действительно немного не в себе. Оттуда, где он был, нельзя было вернуться нормальным. Чтобы успокоить Салли, я клятвенно пообещал поговорить с Кейном и принять меры, если оправдаются наши подозрения.

Мне удалось сделать это только дней через десять, но сейчас я думаю, что лучше бы я никогда этого не делал. Я уже давно убедился, что единственный способ заставить моего брата говорить после его возвращения, это напоить. Когда я в сопровождении изрядного количества выпивки вошел в его комнату, Кейн возился с чем-то из своего арсенала. Я в очередной раз поразился, с какой ловкостью он действует. Его руки знали все сами. Ему словно совсем не нужны были глаза!

Кейн повернул голову на звук и сказал:

- Входи, Эйвел.

- Откуда ты знаешь, что это я?

- Ты ходишь так, что слышно за милю. К тому же ты не поливаешься духами.

Он продолжал свое дело, а я почему-то вдруг почувствовал себя полным идиотом.

- Кейн, мы должны поговорить.

- О чем?

- О тебе.

Он насмешливо фыркнул.

- Задавай свои вопросы, Эйвел.

А теперь я не знал, с чего начать, поэтому я спросил первое, что пришло мне в голову:

- С тобой все в порядке?

- Да.

- Я хочу спросить: зачем тебе все это оружие?

- Там, где я был, то этого зависела жизнь.

- Но ведь все кончилось, Кейн! Ты вернулся! Здесь твоей жизни уже ничего не угрожает.

- Ошибаешься.

Он сказал это так, что я и правда почувствовал, что ошибаюсь. Кейн немного помолчал и потом продолжил:

- Враги везде, просто вы их не видите. Я тоже не вижу, но я их чувствую. Твоя Салли... Ты твердо в ней уверен? А я знаю - она враг. Она пыталась меня отравить. Но я выжил. Я снова выжил им назло.

Как-то раз Кейн и правда чем-то сильно отравился. О том, как худо ему было, знаю только я. С тех пор он перестал есть дома. Но я никогда не предполагал, что он думает ТАКОЕ! Я начал его убеждать, что это неправда, но он уже не хотел меня слушать. Воспоминания били из него неудержимым потоком, словно плотина, до сих пор сдерживавшая его, на этот раз не выдержала и рухнула. Мне показалось, что Кейн уже позабыл обо мне и говорит только для себя. То, что я услышал, это было ужасно. Словно я сам побывал в кошмаре той войны. Сейчас я уже точно не помню, о чем он тогда говорил. Нет, не говорил, - кричал. Только одно я понял точно: он действительно сошел с ума. Поэтому я не знаю, правда ли то, что он тогда рассказал, или это была фантазия помутившегося рассудка.

По словам Кейна, перед самой демобилизацией в одном из боев его контузило. Санитарный вертолет, собиравший раненых после боя, его не нашел, а, может быть, его просто сочли мертвым. Зато, потом его нашли те, другие. Потом Кейн узнал, что вместе с ним в плен попал еще один парень из их взвода. Все остальные погибли.

- Два года, - теперь он почти шептал, - Два года ежедневных пыток, голода, унижений. Многие сошли с ума. Но я не из них. Я выжил назло всем. Они выжгли мне глаза, они били меня, они хотели, чтобы я превратился в животное или умер. Но я выжил!

Кейна трясло. Я пытался его успокоить. Но едва я прикасался к нему, он вздрагивал, как от боли, и рвался в сторону. А потом я уже просто слушал. Я не буду рассказывать здесь то, что рассказал тогда мой брат. Это слишком мерзко. Никто из вас даже не подозревает, ЧТО можно сделать с беспомощным человеком.

Кейн сказал, что он не знает точно, сколько пробыл в плену. Два года или больше. Просто однажды на тот лагерь, где содержали военнопленных, напали. Может быть, это была специальная спасательная экспедиция, а, может быть, им просто повезло, что их нашли.

- Я подслушал потом случайно, - Кейн хихикнул, - там было больше тридцати американцев. Они сумели спасти только девять человек. Остальные умерли или сошли с ума. Но я выжил! А потом оказалось, что мы пробыли там больше двух лет. Всего два года. Тогда мне показалось, что прошло лет сто. Потом они отправили нас в Сайгон. Хотя теперь они называют его Хо Ши Мин, как их гребаного вождя! Я провалялся в госпитале восемь месяцев и еще четыре дома. Герой, их мать...

Кейн закрыл лицо руками. Он говорил что-то еще, но я уже не слушал. Мне было страшно.

Внезапно он замолчал. Я поднял на него взгляд. Он отнял руки, и я увидел, как из-под закрытых век стекли две густые темные капли. Не слезы. Кровь. КРОВЬ.

- Не смотри на меня, - тихо простонал Кейн, и по его лицу прошла судорога боли, - Не смотри на мои слезы!

- О, Господи, Кейн!

- Я думал, что у меня больше нет слез.

- Это не слезы, это же...

Он не дал мне договорить. Что-то выкрикнув на том незнакомом мне языке, мой брат первое попавшееся под руку оружие и выскочил из комнаты. Я думал, что смогу его догнать, ведь он слепой, но дверь захлопнулась раньше, чем я успел крикнуть. А на улице он просто исчез. Я немного поискал его, а потом вернулся в дом и снова зашел в его комнату. И тут мне бросилось в глаза то, без чего Кейн не мог выйти из дома. В углу стояла его трость.

* * *

Вот и все. Я не буду описывать то, как мы искали его. Можете мне поверить, это не интересно. На этот раз Салли не стала меня отговаривать заявлять в полицию. Кейна нашли через пять дней в госпитале Красного Креста. Когда мы с Салли приехали туда, док перед дверью палаты тихо сказал:

- Он в очень тяжелом состоянии. Мы так и не смогли выяснить, что произошло, но ваш брат поступил к нам с многочисленными ушибами и переломами, а потом открылись старые раны...

- Да, он провел на войне пять лет.

- Он вернулся уже ослепшим?

- Да.

Док молчал, но мне-то и без слов все было понятно.

- Я могу его видеть?

- Да, но очень недолго.

- Он спрашивал обо мне?

- Нет, он сказал, что у него нет родственников. А потом полиция нашла вас.

- Он... как у него с... рассудком?

- Периодически он приходит в себя, но почти не осознает реальности. Ему кажется, что он в военном госпитале в Сайгоне.

- Он выживет?

- Мы не знаем. Шансов немного, но они есть. Все зависит от него самого.

Меня пустили к Кейну на несколько минут. Салли осталась в коридоре, а я пошел к брату. Его голова и одна рука были забинтованы, глаза тоже, а к шее и к носу тянулись какие-то трубки. Когда я вошел, он насторожился и хрипло спросил:

- Кто здесь? Кто это?

- Кейн, это я, Эйвел.

- Эйвел? Зачем ты пришел?

- Потому что ты - мой брат.

- Уходи, Эйвел.

Это было последнее, что он сказал мне. Это было так просто. И я ушел. А вечером нам позвонил его врач и сказал, что Кейн умер, просто перестав цепляться за жизнь.
Знаете, иногда по ночам я никак не могу уснуть. Я снова вижу лицо своего брата и слышу, как он рассказывает о войне. Только сейчас я начинаю понимать, что война уже никогда не отпускает человека. Только сейчас я начинаю понимать, как он страдал, мой брат Кейн. И тогда мне кажется, что если бы я не ушел, если бы я забрал его тогда домой, то сейчас он был бы жив.

Если бы...

Где ты любимая? Почему не пришла за мной,
когда я остался один в темноте.
Неужели ты не слышала голос мой,
неужели ты не видела - я в беде?

Где ты любимая? Почему не со мной сейчас,
когда душу и тело терзает боль?
Мне кажется, это мой смертный час.
В последний раз к тебе прикоснуться позволь.

Где ты любимая? Что завтра будет с тобой,
когда скажут тебе, что меня уже нет,
когда скажут тебе, что я не вернусь домой.
Не вернусь к тебе и через тысячу лет.

Где я любимая? Меня поднимает вверх.
Кто я любимая? Не помню себя совсем.
Кричит навылет пробитый стерх...
Что будет дальше со мной? Зачем?

Не знаю...
Здесь темнота...
Мне кажется это Смерть.

Рассвет. Медленно вкрадывается в спящий город, погребая его под собой. Звезды на светлеющем небе уже потеряли блеск и стали похожи на дешевую подделку. Они умирают, отдавая жизнь наступающему дню. Следующей ночью они воскреснут, но будут уже другими, так же, как станет другим мир, который они увидят. Мир изменяется медленно, невидимо человеческому взгляду, но неотвратимо.

Карма.

Он думал о карме, стоя у окна и глядя, как просыпается город. Сигарета, зажатая между пальцами, тлела в темноте красным огоньком, и ему казалось, что это еще одна звезда. А тонкая струйка дыма была похожа на отлетающую душу.

А как это будет, когда душа покинет тело?

Не знаю.

А что будет дальше?

Не знаю.

Темнота.

Час назад он проснулся от дикого крика, как скальпель, распоровшего ночную тишину. Кто-то кричал совсем близко от него, и он вскочил, обливаясь холодным потом и сжимая в руке нож, существовавший только в его воображении. Но через какое-то мгновенье пришел в себя и вдруг осознал, что это кричит он сам. Он задохнулся, и старая рана в груди начала пульсировать горячим сгустком боли. Он зажал ее рукой и в бессилии упал навзничь.

Сон. Это был сон. Ему не надо было вспоминать, что ему снилось. За двадцать лет непрекращающихся кошмаров он выучил их наизусть. Вот только не научился не видеть их. Он закрыл глаза в надежде провалиться в спасительную пустоту, но в ней вдруг снова возникло лицо с узкими раскосыми глазами и ненавистью в них.

Это был лагерь для военнопленных, куда их привели после того, как они нарвались на засаду. Клетки из бамбука, в которых можно было только сидеть, согнувшись пополам. Выгребные ямы. Крысы. Пытки. Стоны умирающих. Бессвязное бормотание сошедшего с ума рядового, которому казалось, что он попал в Ад. Только это и был Ад.

Воспоминание обожгло его, и он снова вскрикнул. Сел на смятых простынях, сжимая руками горящие виски и раскачиваясь из стороны в сторону, как от сильной боли. Прошло несколько минут прежде, чем картинка исчезла, и он пришел в себя.

Все. Сегодня уже не уснуть. Кошмар вернется, едва он закроет глаза. Никуда от него не деться. За двадцать лет он научился спать по три-четыре часа в сутки, но так, чтобы не видеть сны. Иногда удавалось растянуть это время до шести часов. Иногда он вскакивал через несколько минут после того, как лег, и всю ночь потом был обречен лежать с широко раскрытыми глазами, глядя в темноту перед собой. Почему-то такие тяжелые приступы случались чаще всего под Рождество и Новый год. Иногда он не мог справиться с ними сам, и, чтобы забыться, ему требовалось ОЧЕНЬ МНОГО выпивки. Сейчас был как раз такой период.

Он поднялся с постели и подошел к окну. Его бил озноб, но он знал, что бесполезно одеваться. Холод был внутри. Первая сигарета плясала в его пальцах дикий танец, но после второй стало немного легче. Озноб почти прошел, но холод остался, словно внутри него был лед. Кусочек льда вместо сердца. Он обхватил себя за плечи и подумал о карме.

Из всех, кто был в лагере он один остался в живых. Все погибли.

Темнота.

Все, кроме него.

Карма.

Он остался умирать каждую ночь.

* * *

В светлеющих сумерках комната изменилась. Предметы проступили четче, обретая форму. Он вдруг почувствовал утреннюю прохладу - она лизнула его обнаженные плечи. Сигарета так и осталась недокуренной. Он пошел к разоренной постели, чтобы лечь и снова попытаться уснуть - предстоящий день обещал быть тяжелым. И вдруг увидел неясную фигуру в темноте, призрак, восставший из... Ада. Он не мог рассмотреть его лица, но это явно был мужчина. Призрак стоял неподвижно и лишь немного покачивался, словно его зыбкое тело разносило ветром.

- Кто ты?

Голос прозвучал хрипло и показался ему чужим. Призрак не ответил, только немного шатнулся вперед.

Он увидел угрозу в его движении, и невольно пришли в действие боевые рефлексы, вбитые в него годами упорных тренировок. Он не успел сообразить, что не нужно было этого делать. Его рука взметнулась вверх, а тело бросило вперед - удар должен был убить призрака на месте. В темноте что-то вздрогнуло, а потом разлетелось с мелодичным звоном. Призрак исчез, словно захлопнулись двери обратно.

Запах крови. Тоненькая струйка стекала по руке и обрывалась, падая на пол густыми каплями. Горячо.

Нет ничего.

Он не выдержал и закричал долгим, леденящим душу криком, но перехватило дыхание, и крик замер на губах. Оборвался, словно расстрелянный.

Нет ничего.

Он помедлил несколько секунд, а потом все же добрался до кровати и зажег свет. Пол был усеян мелкими блестящими осколками, а рама на стене зияла, как провал в памяти.

Не было ничего.

Он посмотрел на руку, увидел, что сам порезался в нескольких местах и вдруг глупо хихикнул. Это было зеркало - его отражение в зеркале. Он хотел убить себя. Смех разорвал его грудь и был похож на рыдание. Не мог остановиться, даже когда подкосились ноги, и он упал на колени. Кажется, это была истерика.

Она длилась целую вечность. И только когда легкие начали пылать огнем незажившей раны, он заставил себя прекратить всхлипывать и замер, неподвижно лежа на полу. Нагой человеческий эмбрион. Мысли застыли, как фантастические изваяния.

Темнота.

Время остановилось.

Когда он поднялся, размазывая по щекам слезы и кровь, все еще был рассвет. Ему уже не хотелось смеяться. Его душу выжег огонь ярости.

Ненависть.

И потом опустошение.

Как слепой, он ощупью дотянулся до изголовья кровати и сначала нашел нож, а потом вожделенную бутылку и приник к горлышку, жадно глотая обжигающую жидкость. Они часто спивались - такие, как он. Спивались или сходили с ума. Он пил, чтобы не сойти с ума. Иногда, это помогало.

Отбросив бутылку, он прошлепал в ванную и открыл ледяную воду. Еще не успев умыться, непроизвольно поднял глаза и вдруг снова отшатнулся. На него смотрел изможденный человек с заострившимися скулами и безумием в глазах.

Он сам.

Снова он сам в зеркале.

На лице слезы смешались с кровью. Он выпрямился, и вся ярость и ненависть, что была в нем, вся боль и горечь прошедших лет, что не принесли ему забвения, выплеснулась в одном долгом леденящем душу крике. На одном дыхании. Последнем.

Кулаки обрушились на зеркальную поверхность, сметая и его самого и его жизнь. Боль в изрезанных руках отозвалась во всем теле горячей волной. Вместе с зеркалом лопнула и хрупкая ткань реальности, погребя его под темным покрывалом.

Нет ничего.

Любовники в соседнем номере, не спавшие на рассвете и слышавшие его крик, встрепенулись и утратили весь свой любовный пыл. До конца жизни уже.

Карма.

* * *

Холод.

Холод окутывает тело, и пустота вокруг. Сознание балансирует на тонкой грани света и тьмы - серые сумерки. Боль еще не вернулась. Холод ее заморозил.

Он очнулся от холода, оттого, что тело сотрясал озноб. Было уже светло, и он сообразил, что был в отключке несколько часов. Бок, на который он упал, от холода не ощущался, и мимолетно ему подумалось, что снова не миновать госпиталя, если от простуды откроются старые раны. Он поднялся, постанывая. Понадобилось не меньше часа под горячим душем, чтобы он отошел и перестал трястись, как осиновый лист. Он старался не смотреть на кровь, стекавшую по ногам, и постепенно успокоился. Чашка крепкого кофе в баре перед началом работы окончательно привела его в себя.

Бар назывался "Кирпичики" и существовал еще тогда, когда он только вернулся с этой чертовой войны. Он зашел туда выпить, да так и остался, нанявшись вышибалой. Владелец - улыбчивый одноглазый мужчина по имени Косой Билл - с первого взгляда узнал в нем бывшего солдата и что не все у него в жизни гладко. Он не стал задавать вопросов, - просто дал ему выпивку за счет заведения, а потом предложил работу. Потом он стал одним из совладельцев и никак не мог понять, что движет Биллом в его стремлении устроить судьбу случайно зашедшего к нему человека.

Только однажды, вернувшись из скитаний по стране в поисках родственников бывших сослуживцев, он услышал одну историю, объяснявшую очень многое.

Историю о Звере.

Историю о парне, вернувшемся с его войны и принесшем Зверя в своей груди. Он был убит уже на гражданке, и Зверь вернул ему жизнь в обмен на жизни других. Этот парень был другом Косого Билла. Никто не знал, куда он исчез, когда его жизнь была оборвана снова, но говорили, что видели его потом - он так и не нашел забвения.

Пепел вместо сердца.

Тогда же он услышал об Арсте. От незнакомого слова веяло безысходностью. Он запомнил его, потому что оно рождало то, что он чувствовал.

Арст вместо жизни.

Он сидел, глядя в пустоту перед собой, и прикуривая одну сигарету от другой. Его никто не тревожил, потому что знали уже, как он может быть опасен, спасаясь от призраков прошлого.

Опасен и невменяем.

Он отреагировал только на появление Билла.

- Пол.

Он медленно-медленно поднял голову.

- С тобой хочет поговорить какая-то девушка.

- Что за девушка?

- Она сказала, что ее зовут Джей Канада, и что это касается тебя и Дика Джонса.

Он встрепенулся.

Прошлое.

Джей Канада была дочерью одного из его сослуживцев. Но она не могла знать о Джонсе. Или могла?

- Где она?

- Она будет ждать тебя вечером здесь.

Он кивнул и зажег новую сигарету, наблюдая, как огонек спички снова танцует в его пальцах.

Хуже кармы было прошлое, ее создающее.

Отставной сержант Пол Корриган знал это как никто другой.

* * *

Джей закончила атаку на бар к полуночи и, поставив на стойку последний стакан, огляделась, пытаясь увидеть Пола. Под действием виски изображение утратило свою четкость, и картинка расплывалась. И тогда Джей подумала, что на этот раз ей удалось напиться так, чтобы не видеть и не воспринимать окружающий мир. В основном не видеть, потому что не воспринимать было несколько затруднительно. Какая-то часть ее никак не хотела отключаться и каждый раз поддерживала в отравленном организме жизнь и быстроту реакции против ее воли. И это тоже было частью того, из-за чего она стремилась напиться.

Маленький пожилой бармен - китаец предъявил ей счет, и Джей принялась с интересом изучать содержимое своих карманов в надежде обнаружить там нужную сумму, и периодически сверяясь с цифрой на бумажке. Она старалась двигаться как можно ровнее. К счастью, денег хватило. Джей бросила на стол три смятые бумажки и уже собралась убраться отсюда, но ее внимание привлек странный шелестящий звук откуда-то сверху. Знакомый такой звук. На мгновение Джей замерла, страстно надеясь, что ей померещилось, а потом подняла голову.

Пепел появлялся ниоткуда. Он медленно падал тонкой пеленой и ложился на столы, на пол, на плечи и головы людей. Зал был уже наполовину укрыт серым покрывалом, но люди почему-то не замечали его.

Только Джей.

Снова началось.

Она стряхнула пепел со своих длинных волос, и ощутила, как обожгло ей руку. Джей невольно вскрикнула, чувствуя, как адреналин нейтрализует алкоголь в ее крови. На мгновение все исчезло, и она сделалась совсем трезвой. Но было уже поздно. Пепел летал по залу, а бармен улыбался, и в его раскосых глазах Джей видела то же выражение, что и в глазах VC, стремившихся убивать. Он знал, чем это кончится.

Джей вскочила, и рука невольно дернулась к кобуре на поясе. К кобуре, которой не было сейчас, и которой она никогда не носила.

Только пепел.

- С вами все в порядке, мисс Канада?

Бармен улыбнулся еще шире, и Джей тихо процедила сквозь зубы:

- Не твое дело, ублюдок. Чертов желтозадый недоносок.

Его лицо осталось безмятежным. Она так и не поняла, он не услышал ее или сделал вид, что не услышал. Но ей вдруг показалось, что он знает все о ней. О ней и об этом пепле.

- Зачем ты так?

Она резко обернулась, готовая убивать. Но ярость в ее глазах вдруг утихла, обнажая ее душу.

Он был старше на двадцать лет, чем она помнила из своих снов. Волосы темные с проседью. Серые глаза оттенка стали. Она знала его таким всегда, но только сейчас поняла, что перенесенные страдания и двадцать лет не прошли для него незамеченными.

Все кончилось. Отпустило напряжение, в котором она жила последний год. Обжигающий пепел стал прахом и исчез.

- Ты хотела со мной поговорить?

- Да.

- Я слушаю тебя.

- Мистер Корриган... Пол...

Она вдруг почувствовала, как вместо слов рождаются слезы. Ноги предательски подкосились и, падая, она успела выдохнуть, словно заклясть:

- Помоги мне, Пол.

Боль, которую он увидел в ее глазах, заставила его вспомнить кошмар, пришедший ночью, и то, какой он был после того, как пришел в себя. Испуганный зверь, загнанный в угол.

Что-то знакомое.

Он вел себя так же, когда вернулся. Что-то знакомое в этой девочке было им самим - таким, какой он был двадцать лет назад. Боль пережитых страданий, ушедших, но оставшихся в сердце.

Война.

Пол подхватил ее на руки и прижал к себе. Она была легкая, и Пол подумал о своей так и не родившейся дочери.

Люди смотрели ему вслед, когда он шел через бар, но он закрыл дверь своего номера, отсекая внешний мир.

Разбитое зеркало.

Темнота.

Пепел.

* * *

В полузабытьи она бормотала что-то, и сердце Пола окутал ледяной мрак. Джей говорила о его войне - о войне, которая окончилась двадцать лет назад, так, словно сама вернулась с нее только вчера.

Она открыла глаза, обвела номер подозрительным взглядом и произнесла первую фразу:

- ... твою мать.

На что Пол тихо ответил:

- Не бойся. Здесь они до тебя не доберутся.

Она поверила ему.

- Ты только не уходи. Не оставляй меня.

- Я не уйду.

Совсем не думая о своих действиях, он лег рядом с ней и прижал ее к себе. Джей прильнула к нему, как котенок, свернувшись клубком, и впервые за последний год уснула, не тревожась. Все уже кончилось.

Ненадолго.

Пола разбудил сдавленный крик, оборвавшийся на полувздохе. Он открыл глаза и прислушался к ночной темноте. Сначала ему показалось, что это снова кричал он сам, но потом он вспомнил и не нашел Джей рядом с собой. Он пружиной поднялся и на мгновение замер, когда пришло понимание. Потом огляделся, страшась не увидеть ее, но она была здесь.

Джей сидела на подоконнике, поджав под себя ноги и обхватив одной рукой плечи. Она смотрела на темное небо, как бисером, усыпанное звездами, и он подумал, что она могла бы быть эльфийской принцессой, если бы родилась не здесь и не сейчас, и не знала страданий. Он старался ступать осторожно, но она все же услышала и обернулась, вздрогнув всем телом. Он увидел, что между тонкими пальцами тлеет длинная сигарета, но даже это не разрушило его иллюзии. Она старалась не дрожать, но было видно, что ее руки ходят ходуном. Маленькая хрупкая девочка, узнавшая то, что терзало и его тоже.

Карма.

Время сдвинулось, и ее кармой стала боль того, кого она не знала. Не могла знать. Или могла?

Он рискнул подойти поближе и тихо заговорил:

- Расскажи мне, что это было.

Джей глубоко затянулась сигаретой и хрипло ответила:

- Мне никто не верит. Но он сказал, что ты мне поверишь.

Она бросила окурок и зажгла новую сигарету, пряча волнение. Пол взял ее за руку, и она вдруг увидела, что у него глаза мальчишки.

Но он был такой же, как она. Беззащитен перед неумершим прошлым. Разница только в том, твое это прошлое или...

- Скажи, что стало с Алексом?

От неожиданности он отшатнулся от нее.

- Он умер.

- Его убили. Убили уже в лагере, да?

Да. Узкие раскосые глаза, обладатель которых жаждал его крови. Крови сержанта Пола Корригана.

Он выдохнул:

- Да.

И замолчал не в силах больше отвечать. Но она стала говорить сама:

- Вы возвращались из разведки, и вертолет разбился. Ты тогда был ранен в бок, поэтому впереди шел Дик. У него был пистолет. Алекс пристал к вам где-то в джунглях. Вы тогда подумали, что он немного не в себе. Он и правда был не в себе. Шел дождь, и поэтому Дик не услышал шум. Вы нарвались на засаду. Дика расстреляли. А тебя забрали с собой. А что стало с Алексом?

Пол смотрел на нее и не видел. Ответил, словно сомнамбула, повторяя:

- Его убили уже в лагере, - но потом встрепенулся, - Ты не можешь этого знать. Откуда ты знаешь?

- Мне рассказал Дик.

Дик.

Его расстреляли первым, потому что он прикрывал их.

Магический ужас объял его, и он невольно застонал. Воспоминания, которые он так долго стирал из своей памяти, снова проявились четко, как на переводной картинке. За двадцать лет он так и не забыл ни одной минуты всего этого кошмара.

Трое их было. Трое мужчин пробирались через джунгли под прикрытием тропического ливня.

Первым шел Джонс, и у него был пистолет. С треском продираясь по мокрым кустам, краешком сознания он понимал, что нужно быть осторожнее, производить как можно меньше шума, и вообще быть незаметнее. Но сейчас ему было наплевать, что он уязвим. Им всем было наплевать на то, что с ними будет. Но все же Джонс надеялся, что те, кто сейчас были позади него, успеют спастись, когда его убьют первым. Он надеялся, что Корриган вернется в часть и расскажет то, что они узнали в этой идиотской разведке. И то, что с ними случилось, после того, как сбили их вертолет, и они чудом спаслись от взрыва. Он знал, что ему предстоит умереть первым, если они нарвутся, и надеялся на возвращение напарника в часть, потому что тогда его родители не получат обманчивую надежду "Пропал без вести". Эта надежда заставляла его идти вперед.

Корриган шел замыкающим, всего в каких-то четырех шагах от шедшего перед ним и по его следам. Время от времени картинка перед его взглядом расплывалась, а звуки делались плотнее, и он думал, что это усиливается дождь. Но пульсирующая боль в боку напоминала ему о ране, и тогда он понимал, что все это признаки подступающего беспамятства. Ему хотелось упасть и не подниматься, но он продолжал выдергивать ноги из грязи и переставлять их, двигаясь вперед. Он верил, что Джонс их выведет... куда-нибудь. Только подальше отсюда.

И был с ними еще один - семнадцатилетний мальчишка, худющий, босой и оборванный, с тихим голосом и безумным взглядом. Он приблудился к ним по дороге и помнил только свое имя - Алекс. Но ночью он бредил, и Джонс слышал, как он говорил о лагере, о гуках и крысах. Днем он шел молча и только изредка вскрикивал, закрывая лицо тонкими, как плети, руками, словно видел что-то, недостижимое для них. И не верил ни во что.

Они шли вторые сутки, но Корригану казалось, что прошла целая вечность с того момента, как Джонс оттащил его от горящего вертолета. Он с трудом мог понять день, потому что приступы беспамятства крали тусклый дневной свет, и ему казалось, что снова пришла ночь. И дождь, не прекращавшийся ни на минуту.

Все было так, как и предполагал Джонс. Они шли вторые сутки, и вторые сутки монотонный ритм тропического ливня был их проводником. Поэтому они не услышали звук, раздавшийся в нескольких шагах впереди. Показалось, что по кустам прошмыгнул зверек, и тут же все смолкло, а джунгли сомкнулись, храня своих обитателей. Джонс отогнул ветку и вышел из-под прикрытия кустов.

Яркая умытая ливнем зелень перед его газами напомнила ему о доме, и он успел подумать о том, как вернется. Еще он успел увидеть, как среди этой зелени вдруг расцвел дивной красоты огненный цветок, а потом боль скрыла от него мир. Падая на колени, он закричал, спасая остальных, и этот крик взорвал его сердце на тысячи осколков жизни. Только бы не стала темнота. Для него она была бы концом. Некоторое время он еще боролся, расстреливая черные призраки, которые появились из кустов. Не призраки - людей, убивших его.

Только бы не стала темнота.

Но она наступала неотвратно, как рок. И пришла в тот момент, когда он понял, что умирает.

Корриган уже не услышал его крик. Когда он пришел в себя, жизнь уже кончилась и начинался Ад.

Лагерь.

* * *

Дальше она не знала, но до него вдруг дошло, что она и так уже рассказала немало. У него был только один вопрос:

- Откуда ты все это знаешь?

Она пожала плечами.

- Мне рассказал Дик Джонс. Он хотел, чтобы я нашла тебя.

- Дик Джонс мертв.

Некоторое время она молчала, а потом начала говорить.

Ей было шестнадцать, когда это началось.

Нет, сначала кончилось.

Кончилось в один день, когда она не смогла справиться с управлением своего мотоцикла, потому что какой-то лихач подрезал на повороте. Когда она пришла в себя после недельного забытья и увидела над собой белый потолок вместо голубого неба, то первой мыслью было, что это госпиталь в Сайгоне.

Сайгон?

Но потом ей казалось, что это всего лишь отголосок сна. После того, как отец взял ее за руку и сказал, что ее парень умер через десять минут после аварии. Еще несколько дней Джей провела в сумеречном состоянии, не реагируя на внешние раздражители. А когда ее душа воскресла из тьмы, то уже не принадлежала ей.

Она стала дверью в Арст.

Сначала это были просто сны. Ей снилось, как трое продираются сквозь джунгли, и она была тем, кто шел впереди. Каждый раз сон обрывался в тот момент, когда автоматная очередь перерезала грудь. И крик не мог вырваться наружу, - она просыпалась, задыхаясь и теряясь в реальности. Во времени.

Дик Джонс появился после того, как она впервые увидела пепел, появлявшийся ниоткуда. С этого момента она стала его жизнью. А он хотел вернуться. Спустя двадцать лет все еще хотел.

* * *

Арст есть мир между Жизнью и Смертью. Дверь в него открыта, но немногие могут войти туда. А выйти не может никто.

Иезис - хозяйка там. Иезис - Нерожденная и Никогда-Не-Умирающая.

* * *

Когда автоматная очередь разорвала его грудь, Дик Джонс понял, что умирает, но не захотел этого. И когда где-то там, на протяжении темного туннеля, открылся боковой вход, о котором никто никогда не рассказывал, он вошел в него, не задумываясь о том, а сможет ли вернуться назад.

Здесь не было времени. Жизни. Смерти. Здесь вообще ничего не было. Он был один и не знал, сколько. Потом дверь открылась снова, и на пороге возник силуэт хрупкой девушки. Девочки. Дик заговорил с ней и узнал, что там, в его - другом - мире, прошло уже двадцать лет.

Она стала его жизнью. Он рассказал ей о себе все, что никому еще никогда не рассказывал. Сначала она думала, что это безумие. Потом начала думать, что это безумие безумца. А потом нашла Пола Корригана.

* * *

- Расскажи мне, как это - умирать?

Все еще была ночь. Бесконечная ночь. Джей сидела в глубоком кресле, расслабившись и грея руки о чашку кофе, что Пол сварил для них. Он стоял к ней спиной и смотрел в окно. Вздрогнул от ее вопроса и понял, что сейчас он более уязвим, чем она.

Низкие темные тучи заволокли небо, принеся с собой резкий ветер, - похоже, собиралась гроза.

Темнота.

Они сидели в темноте, потому что электричества не было, и у Пола не нашлось свечей. Он ответил:

- Там темнота, - и добавил, - Дик знает.

Она сделала глоток из чашки, и в этот момент раздался первый взрыв. Она пригнулась в кресле, а потом увидела, как Корриган метнулся от окна и упал на пол, к ее ногам. Несколько секунд они оба были в оцепенении, и каждый подумал о напалме. Джей первой пришла в себя. Дождь, стремящийся выбить стекла, подсказал ей, что это была иллюзия. Не взрыв - раскат грома. Резко стало холодно.

Пол поднял голову, и Джей ужаснулась, увидев в его глазах ненависть, и только где-то на самом дне едва теплилась боль. Вспышка молнии, а потом новый раскат грома заставил его снова пригнуться. Джей скользнула вниз, и ее нежные пальцы коснулись его плеч, ощутив, как он дрожит.

- Это только гроза. Только гроза.

- Я знаю.

Он поднялся, держась за грудь. Осознание приходило медленно.

Только гроза.

Гроза, где молнии похожи на горящие джунгли, а гром на взрывы. Гроза, когда ливень иссекает беззащитное тело. Гроза, после которой утопаешь в грязи. Гроза, открывающая дверь в...

Ад?

Арст?

Куда-нибудь.

Он почувствовал прикосновение Джей. Хрупкая девочка, неизвестно какими судьбами узнавшая ужасы войны, и такая беззащитная перед неумершей болью. Сейчас она была щитом между ним и его прошлым. Ее присутствие неожиданно наполнило его душу спокойствием.

-Ты еще молода, Джей. Тебе не надо знать всего этого.

- Но я знаю.

- Ты знаешь, когда пепел вместо сердца. Знаешь, когда ночью видишь кошмары. Ты все знаешь.

Он прильнул щекой к ее плечу. Она нежно коснулась его седых уже волос. И тогда он ощутил, что плачет. Конечно, не впервые за последние двадцать лет. Но впервые, прижавшись к кому-то, кто умеет его понять.

Джей вдруг нашла его сухие губы и, забывшись, провела по ним языком, как когда-то целовала своего любимого.

Пол замер, не веря себе. Его уже давно никто не любил, - женщины отдавались ему, потому что так хотели. Фальшь их поцелуев заставила его отказаться от любви. Сейчас он снова подумал о Джей, как о своей дочери, потому что она просила его защиты. О матери, потом что она закрыла его собой. О любовнице, потому что сейчас она любила его так искренне, как только могла. Иначе не могло быть.

Карма.

И в тот момент, когда он ответил ей, невидимая ткань реальности зазвенела, словно разбивающееся зеркало. Он поднял голову и еще сильнее прижал Джей к себе.

Зеркало. Его не было, потому что он разбил его ночью в стремлении убивать. Пустая рама светилась невидимо темным светом, пульсировала, как сердце. Где-то в бесконечной глубине завихрения складывались в нечеткие формы. Он смотрел и видел в них джунгли. И троих, идущих на смерть. Молния за окном сверкнула, словно предвещая апокалипсис.

Джей обернулась тоже и тут же поднялась. Она увидела джунгли и себя - мужчину - впереди троих. И зов.

- Там Арст.

Он вздрогнул от ее слов и понял, что сейчас она должна будет уйти туда. Ему с ней нельзя. И ему ее не остановить.

- Я должна. Меня ждет Дик. Я найду его и вернусь или...

Она не договорила, но он понял и так, увидев обреченность в ее глазах.

... или не вернусь.

Что там, за дверью из мира живых?

Не знаю.

А как там будет?

Не знаю.

Он сказал тихо, и сам едва услышал себя:

- Иди, я подожду вас здесь.

Зеркало продолжало светиться темнотой. Гроза безумием бушевала за окном.

Из изголовья постели Пол достал свой нож и протянул Джей. Она взяла его и опустила в голенище сапога. Потом сжала его ладонь. Пол смотрел ей вслед, но она не оглянулась, - шагнула в темный провал и исчезла. Почему-то стало темно.

Когда он открыл глаза, ничего уже не было. Он поднялся с пола и огляделся. Ясное небо было за окном. Пустая рама зеркала на стене. Джей нет. И не было.

Ее поцелуй все еще жег его губы.

Не дано никому знать, что там есть - Арст. У каждого своя жизнь и своя смерть.

* * *

Его поцелуй жег ее губы, когда Джей открыла глаза. Она все еще была в номере, но Пола уже не было рядом. Она поднялась и обернулась к зеркалу. Ничего. Пустая рама - нет даже осколков. Джей подошла к окну и заглянула наружу. Там был город, точно такой, каким она помнила его.

Не совсем.

Он был пуст. Ветер гнал пыль по дороге и трепал наполовину оторванную афишу. Окна соседнего дома были похожи на ослепшие глазницы. Кругом была пустота, - Джей ощущала ее каждой клеточкой. Она невольно попятилась, а потом стремительно вышла из номера. Позвала, но только тишина была ей ответом. И здесь не было никого. Джей подошла к лифту и нажала на кнопку вызова диспетчера. Эфир отозвался статистическим потрескиванием, а потом чей-то голос выкрикнул:

- Эй, Джуд!

- Привет!

Но вместо ответа она услышала какие-то звуки, и через несколько секунд сообразила, что это играет старая заезженная пластинка, игла которой постоянно соскакивает с одной дорожки на другую. Невольно Джей разочарованно стукнула по кнопке вызова. Лифт ответил ей кряхтением, но потом все смолкло. Она повернулась к нему спиной и направилась к двери, ведущей на лестницы. Но там был тупик.

- Эй, какого дьявола!

Голос погас в тишине. Еще немного постояв и убедившись, что здесь выхода нет, она пошла по коридору, проверяя все двери подряд. Ей потребовалось всего минут десять, чтобы убедиться, что выхода нет вообще. Она позвала снова, и снова не получила ответа. Джей вернулась к лифту и присела на корточки у стены, задумавшись. Лифт недовольно заурчал и открылся со змеиным шипением. Джей соскочила и словно погрузилась в его недра. Двери сами закрыли, а потом лифт задумчиво тронулся. Она наблюдала, как меняются цифры на индикаторе этажей. Единица сменилась нулем, а потом появилась надпись: "Выход". Створки раздвинулись, и перед Джей открылась степь, сначала показавшаяся ей бесконечной, потому что горизонт где-то там далеко сливался с небом. Она вышла, а когда обернулась, лифта уже не было. Несколько секунд она оставалась неподвижна, привыкая к новой реальности. К реальности иного мира.

Этот мир был иным. Прислушиваясь к себе, она не узнала времени. Потом пришло понимание - здесь его просто не было. А потом она посмотрела вокруг.

Серые сумерки. Небо затянуто низкими грозовыми тучами. Перед ней была степь, сколько хватало ее зрения. Сухая трава под ногами. Где-то в бесконечности горизонта небо сливается с землей.

В бесконечности.

Не было ничего за спиной.

Была степь. И бесконечность тоже.

Она хотела крикнуть, но звук застрял где-то в гортани, и она так и не смогла вытолкнуть его наружу. Совсем как в ее снах сначала, когда она просыпалась от безмолвного крика, тяжело хватая ртом воздух. Тишина звенела в ее голове. Джей сделала шаг, ожидая услышать хруст серой травы. Но не услышала ничего. Серое безмолвие.

Пепел.

Она пригляделась внимательнее и увидела, что под ногами у нее пепел. И кости, рассыпающиеся в прах. Она закричала, не думая, что здесь не можно этого сделать. Воздух ответил ей легким ветерком, подхватившим ее крик и задувшим, как свечу. Она зашлась в кашле, подобном тому, что мучил с войны Пола, и невольно упала на колено, сжав грудь. И только тогда услышала.

Приступ кончился, но она не знала, как долго он продолжался. Все еще не поднимаясь, она огляделась. Бесконечность вокруг растянулась на всю ее жизнь.

Пепел.

И прах.

Что-то сказало ей, что нужно идти. Найти Дика, потому что только тогда она сумеет вернуться.

Через какое-то время сумерки посветлели, а потом из-за горизонта поднялось Солнце. Она надела темные очки, и мир снова стал сумерками. Она не знала, сколько времени прошло, - кажется, несколько часов. Она шла вперед, не думая о том, куда ей нужно попасть. Вообще ни о чем не думая. Это ощущение было ново для нее и необычно. Весь последний год ее душа искала покоя. Иногда ей казалось, что она умерла, и ее призрак никак не может его обрести. Мир серого пепла и сумерек дал ей его. Она просто шла, зная, что нужно идти.

Она сделала привал, когда Солнце поднялось уже достаточно высоко, и лежала на спине, давая отдых ногам. Немного хотелось пить, но пока она не обращала на это внимание. Она думала о карме. Была уверенность, что она не погибнет здесь. И через несколько миль она нашла реку.

Река была неширокая. Джей подошла поближе и увидела, что вода в ней чистая и такая прозрачная, что она видела каждый камешек на дне. Она сняла очки, и мир оказался намного ярче, чем был в степи. Трава была зеленая и молодая. Река текла справа налево, и Джей заворожено смотрела на ее течение, а потом присела на колено и опустила руку. Вода оказалась холодной. Снова дала знать о себе жажда. Она зачерпнула воду ладонью и сделала несколько глотков. У нее был вкус - вкус чистой ключевой воды.

Вкус крови. Он появился внезапно, и сначала она не поняла, что происходит. Вода оставалась чистой, но на ее губах превращалась в горячую жидкость с солоноватым привкусом. Джей сделала еще глоток и поднялась. Только сейчас она увидела темные потеки, что пробивались по краям. Они разрастались, превращая прозрачный поток в грязно-бурое течение. Трава, соприкасавшаяся с водой, высохла на ее глазах и рассыпалась в пепел, что был в степи. Невольно она отступила назад на несколько шагов. Краски поблекли и смешались, словно стерлись. Теперь перед ней была река крови, в которой она видела огонь, пожирающий джунгли.

Кровь невинных.

Она закричала снова, и все исчезло.

Она подошла к реке, в которой вода была так прозрачна, что она могла разглядеть каждый камешек на дне. Трава по краям была молодой и зеленой и казалась ярче. Прежде чем перейти реку, она наполнила пластиковую бутылочку, которая нашлась в ее рюкзачке. Чистая вода была похожа на хрусталь, и каждая ее капля переливалась в солнечном свете тысячами оттенков радуги.

Она отыскала брод и перешла реку по камням, едва замочив сапоги. Она все боялась снова увидеть кровь, но больше этого не было. Просто чистая река.

* * *

Потом был дом. Она нашла его, когда снова начало смеркаться. Он был полуразрушен, но стены и крыша сохранились достаточно хорошо, и сначала она подумала, что сможет найти кого-нибудь, кто сможет помочь ей выбраться. Она вошла внутрь и несколько мгновений привыкала к полутьме. Хотела позвать, но снова не услышала себя. Дом был пуст, но следы говорили о том, что покидали его в спешке. Она подумала о тех, кто жил в этом странном мире, и о том, что заставило их уйти. Но ей идти было некуда. В доме она провела ночь.

Смеркалось быстро. Джей попила немного воды и с удивлением отметила полное отсутствие чувства голода.

Уснуть удалось не сразу, и сон ее был беспокойным. Ей виделись люди, должно быть некогда жившие в этом доме. Их лица были искажены страхом. Они что-то кричали друг другу на странном гортанном языке, в котором Джей узнала тот язык, который никогда не знала. Они метались по дому, собирая вещи, и не замечали ее. Джей пробовала заговорить с ними, но когда один из них просто прошел сквозь нее, она оставила все попытки и просто наблюдала. Дом был сделан из бамбука, и сквозь щели в стенах полыхало алое зарево.

Зарево.

Ночью.

Джей выбежала из дома и резко остановилась, словно наткнулась на невидимую стену. Перед ней не было степи, - были джунгли, которые полыхали огнем. Она обернулась - за спиной была хижина из бамбука, и она уже догорала. На нее полыхнуло огнем, и Джей инстинктивно закрыла глаза руками, отшатнувшись. Когда она снова смогла видеть, вместо хижины уже остался только...

Пепел.

Он падал сверху, появляясь ниоткуда.

И проникал в ее мир.

Джей шла вперед, раздвигая руками цепляющиеся ветки. Пошел ливень, и она успела вымокнуть до нитки, но ей уже было все равно. Она шла, надеясь, что когда-нибудь это кончится. Время от времени ее сознание сворачивалось в тугой горячий комочек и в любой момент готово было покинуть тело, но она удерживала его внутри усилием воли. Знала, что нужно сделать еще что-то.

Что-то очень важное.

Оно уже отступило куда-то на задворки сознания Джей, когда она отодвинула ветку и вышла на прогалину. В тот же момент чья-то невидимая рука сделал то же самое, и ей навстречу вышел мужчина. Высокий. В помятой "джангл-фетигс". С пистолетом в руке. Изможденный. Она увидела в его глазах страдание, и вдруг внезапно пришло узнавание.

Узнавание.

Она сама была им несколько месяцев.

Дик Джонс.

Она не услышала выстрелов. Просто увидела, как он отшатнулся, и отшатнулась сама. Грудь пронзила сильная боль, и Джей невольно упала на колено.

Дик схватился за грудь и упал на колено, перехлестнутый автоматной очередью. Он что-то резко закричал, и два человека за его спиной метнулись куда-то вглубь джунглей. Не успели. Их окружили, взяли в кольцо. Вторая очередь прошила горло, и потом он уже не смог подняться.

Джей вскрикнула от боли и начала задыхаться, рванув ворот куртки. Глаза застлала кровавая пелена, и потом она сменилась темнотой. Где-то на пороге ее сознания пульсировал горячий сгусток, бывший ее жизнью. И все исчезло.

Темнота вокруг.

Она все еще была рядом, когда Джей открыла глаза. Жгло грудь. Но она была жива, и не было ничего больше. Глаза постепенно привыкли, и она увидела, что все еще находиться в доме. Через окна светился голубоватый рассвет. Джей немного подождала, пока уймется боль, и вышла наружу. Перед ней была степь.

Наваждение.

Но боль была, сидела в ее...

...Дика...

...груди маленькой ядовитой змейкой. Настоящая.
Она словно воочию услышала снова крик Дика, сплетшийся с ее собственным.

Она должна.

И пошла вперед.

Карма.

* * *

Когда степь сменилась горами, Джей уже потеряла счет времени. Горы встали перед ней сплошной стеной, и тянулись, теряясь в горизонте, и не оставляя надежду на переход между ними. Но она нашла узкое ущелье и начала подъем. На высоте нескольких десятков футов она нашла родник и пополнила запасы воды. Голода по-прежнему не было, и Джей заметила, что немного потеряла в весе. Ровно столько, сколько потеряла бы при аналогичных физических нагрузках в тренажерном зале.

Плато было почти в сотне футов над землей. На нем был вход в пещеру и пропасть с другой стороны.

И еще прах, что и в первой половине ее пути по степи. Истлевшие кости. Пепел. Она подумала, что это Голгофа. Конец ее пути. Теперь нужно было ждать.

Она легла на спину, и небо раскинулось над ней голубым шатром. Ни одно облачко за весь ее путь не коснулось его девственной чистоты. Впервые Джей подумала о том, а что осталось там, в ее мире, за пределами Арста. Она просто исчезла? Или осталось ее тело, которое возможно находится в коме или в летаргии? И впервые она подумала о том, что не хочет возвращаться. Здесь было то, чего она искала там - покой.

Запредел смерти.

Нет ничего.

Арст.

Она ждала до ночи и всю ночь, лежа на спине и наблюдая, как зажигаются звезды, а потом гаснут. Созвездия были похожи на те, что ей довелось наблюдать в школе, на занятиях по астрономии. Но не те. Вместо Полярной звезды здесь были три: белая, алая и черная. Они располагались треугольником, но вместо треугольника ее подсознание нарисовало корону. Не было медведиц, - вместо них она увидела дракона, расправившего крылья и выдыхающего пламя из ноздрей. Здесь не было серых сумерек.

Рассвет пришел слишком быстро, совсем не так, как это было внизу. И на рассвете она поняла - пришло время. Джей поднялась на ноги и отошла в сторону от входа в пещеру. Луч поднявшегося Солнца попал в расщелину по ту сторону пропасти и сконцентрировался. Его тонкая раскаленная добела игла прошила прохладный воздух и исчезла во мраке пещеры. Нервы Джей напряглись, но несколько секунд ничего не происходило. Но потом...

Сначала был ветер, который принес снова пепел. А потом она увидела призрачные фигуры, что появлялись из недр пещеры. Они выходили оттуда и шли через плато, а потом шагали в пропасть и растворялись в воздухе. Сначала десятки... потом сотни... потом Джей подумала, что их тысячи. Их силуэты были размыты. Стерты из жизни. И даже из мира Арста.

Прах.

Они все выходили и выходили - тысячи погибших на той войне. Выходили, проходили мимо нее маршевыми колоннами и уходили в пропасть. И только потом она увидела его. Он был последним. Не таким, как другие. Его взгляд все еще был живым, хотя кровь на "джангл-фетигс" говорила, как его убили. Дик Джонс привалился к скале и тут увидел ее. Стон:

- Джей.

Это был первый звук, который она услышала в этом мире, и сама обрела голос:

- Дик.

И все кончилось. Они были одни, совсем одни на весь Арст - умерший, чтобы вернуться, и умершая, чтобы вернуть.

Джей увидела, как он начал скользить вниз, и подхватила его, закинув его руку себе на плечо. Солнце поднялось уже высоко. Джей опустилась на землю, все еще поддерживая его.

- Джей.

Он застонал и вдруг заплакал, как плакал до него Пол Корриган, неумело, уткнувшись ей плечо. Джей гладила его по волосам, успевшим поседеть.

- Тш-ш... все кончилось. Мы вернемся. Я обещаю.

Джей обняла его и ощутила, как он обнимает ее в ответ. Она целовала его лицо и чувствовала его поцелуи на своих губах.

- Идем... Нам пора.

И они пошли обратно.

* * *

Долгий был этот путь. Джей не знала точно, сколько шла вперед. Дни и ночи слились в ее памяти нескончаемой серой чередой, в которой был только пепел. И еще одиночество. По ночам они разжигали огонь и спали, крепко прижимаясь друг к другу. Иногда она слышала, как стонал Дик. Иногда он пробуждался, и она всегда знала, что ему снилось. Там, в ином мире ей виделись его кошмары. Тогда она целовала его сухие губы и начинала рассказывать о том, каким стал их мир через двадцать лет. Он слушал ее, не перебивая. И лишь иногда шептал молитву милосердной Иезис, прося ее позволить им вернуться.

Она позволила спуститься с гор. Они уже поверили, что возможным стало вернуться, когда на горизонте показался дом, в котором Джей видела свой сон сбывшимся. Ее первой мыслью было - обойти его стороной, как можно быстрее, как можно дальше. Не приближаться к нему, но здесь Иезис впервые вмешалась в их путь.

Когда упали первые капли дождя на землю, до сих пор знавшую только пыль и пепел, Джей не поверила своим ощущениям. Она вытянула руку ладонью вверх и поймала еще несколько капель. Они были чистыми и прозрачными, но маленький зверек внутри Джей, разбуженный Диком, сжался в комочек, весь подобравшись, - она ждала, что в любой момент на ее руках вместо хрусталя воды окажется кровь. Но ничего не произошло, только усилился дождь и скоро превратился в настоящий ливень.

Дик тоже увидел дом, и не стал долго думать. Он крепко взял ее за руку и потянул за собой.

- Ничего не случиться, не бойся. Нам надо только переждать ливень. Идем, я буду с тобой и смогу тебя защитить.

И она поддалась, позволила увлечь себя, как маленькая девочка, и побежала за ним, чувствуя, что струи, рассекающие ее лицо, обжигающе горячи.

Словно напалм.

Они все же успели вымокнуть прежде, чем добрались до дома. Низкие грозовые тучи превратили небо из серого в свинцовое, и внутри царил полусумрак. Свет не пробивался даже в щели. Джей перевела дыханье и отжала волосы.

- Я вся мокрая. Ты сможешь развести огонь?

- Сейчас посмотрим, что можно сделать. В джунглях было возможно.

Дик послонялся по дому и нашел несколько сухих досок. У Джей в джинсах всегда была зажигалка, и уже через несколько секунд их укрытие осветилось небольшим рыжим огнем. Джей огляделась и только сейчас заметила, что дом был совсем другим, чем тогда. Свет не пробивался в щели между стволами бамбука, потому что сейчас стены были монолитными. Похоже на глину. В спину дохнуло холодным ветром, и она, обернувшись, увидела струи, стекающие с крыши мимо окна.

Которого не было, когда они вошли.

- Дик.

Его взгляд был внимателен, словно он уже знал, о чем она спросит. Кажется, и правда знал.

- Здесь все так быстро меняется. Почему?

- Это иной мир, Джей. Здесь ничего не служит нам, а мы подвластны Иезис.

- А кто она?

- Она хозяйка всего здесь. Она видит все и все знает. Нет ничего постояннее Арста, но здесь нет ничего постоянного.

Он смолк, не умея больше ничего сказать. Она тоже не спрашивала, начав осознавать, что не все дано знать здесь живым.

На улице стремительно темнело, а дождь все не кончался, выбивая на крыше мерную дробь, от которой клонило в сон. И вот уже не осталось света, кроме их костра. От тепла одежда начала подсыхать, исходя паром, и Джей сделалось неуютно. Дик давно снял куртку и распял ее около огня. На его груди и плечах она увидела шрамы, но не стала спрашивать об их происхождении. Знала и так. Видела. Только покрепче обхватила себя за плечи, стремясь сохранить остатки тепла.

Дик, наконец, решился.

- Тебе надо высохнуть и согреться.

Она не ответила, прекрасно осознавая, что он прав. Но... Он сказал снова:

- Ты ведь была там вместе со мной. Ты знаешь, что иногда жизнь важнее. Сейчас как раз такой случай.

Он разулся, стянул штаны, и остался совсем обнажен. Все же сел на пол спиной к ней. Через несколько секунд Джей тоже потащила куртку через голову. Сначала стало холодно, но огонь быстро высушил кожу, и стало тепло. Усталость сделала свое дело, и Джей улеглась на пол, автоматически сворачиваясь в позу зародыша, и подсовывая себе под голову рюкзачок. Уже на грани сна и реальности, она почувствовала, как Дик осторожно лег рядом с ней, стараясь не потревожить ее хрупкий сон, и крепко обнял, прикрывая собой ее спину от холода, вползающего из окна. Она невольно прижалась к нему, окончательно проваливаясь в сон.

На этот раз Иезис их пощадила. Они спали спокойно, и Джей очнулась только на рассвете. Не от кошмара, - оттого, что Дика рядом с ней колотил мелкий озноб, и только сейчас она осознала, что всю ночь он согревал ее собой, не взяв ничего взамен. Она повернулась к нему лицом и обхватила руками, отдавая частицы своего тепла.

Своей жизни.

Он открыл глаза, и в них она увидела холод потухшей и остывшей золы, оставшейся на месте их костра. Его уже не возродить, можно только зажечь заново. Его веки снова смежились, обрывая последнюю ниточку с внешним миром.

- Дик.

Она осторожно потрясла его за плечи, но не получила ответа.

- Дик, проснись. Мы должны выжить.

Снова ответа не было, и Джей вдруг четко осознала, что не будет, если она что-нибудь не сделает. В отчаянье она прижалась к нему всем телом, а потом дотянулась до одежды и укрыла. На мгновение он пришел в себя, притянул ее к себе и хрипло простонал:

- Джей, не отдавай меня им. Я не хочу.

- Не отдам. Ты сможешь вернуться. Я обещала, что вытащу тебя отсюда.

Я обещала. Неважно, какой ценой.

Никто их них не знал, чьи губы были первыми. Они просто коснулись друг друга и уже не смогли разъединиться. Дик лег на теплую одежду, а Джей закрыла его собой сверху. Он целовал ее и, обладая ею, снова обретал жизнь, не замечая, как теряет ее Джей, отдавая каплю за каплей. Когда он отпустил ее, она была почти обессилена. В его глазах снова зажегся огонь, и он благодарно прошептал:

- Я люблю тебя, Джей.

- Мы выберемся.

И она провалилась в забытье, но оставалась в сером сумраке всего секунду. Потом снова вынырнула на поверхность, потому что надо было идти дальше.

* * *

Дальше.

Они шли дальше и скоро достигли реки.

Дик лег отдохнуть и незаметно уснул, и Джей не стала его будить. Она подошла к реке и присела на колено. Вода была чиста, и она увидела, что расположение камней на дне не изменилось. Она зачерпнула воду ладонью и долго смотрела, как переливаются хрустальные капельки. Все ждала, когда вместо них станет тягучая темная кровь.

И не дождалась.

Потом она долго смотрела в зеркальную гладь и видела там свое отражение. Смотрела и видела там отражение юной девушки с глазами, в которых была бесконечность. Та, другая тоже смотрела на Джей, а потом вдруг ожила, задвигалась, перетекая невидимой трансформацией, и вот уже другой лик был там. Юная девушка с глазами, в которых была бесконечность, и с горькой усмешкой, так похожая на саму Джей. Вот только не она. Джей отпрянула, но затем снова вернулась, словно подчиняясь неслышимому зову. И смотрела, смотрела, смотрела... И только когда та, другая, снова начала цепь трансформации, постепенно сглаживающей изображение, сердце Джей подсказало ее имя.

Иезис.

Нерожденная и Никогда-Не-Умирающая.

А следом возникло еще одно воспоминание. Джунгли - зеленые листья, и голубое небо, похожее на мокрый шелк. Тягучий звон гонга стелется по земле, растекаясь по всей долине. Далекая песня. Тонкий дымок ароматных палочек, повисший в храме. Словно и нет войны, и никогда не было. Древняя умиротворенность, тысячелетние ритуалы. А оказалось, всего лишь нет войны.

А потом она поняла, ЧТО будет ее ценой за возвращение Дика.

Ее собственная жизнь.

Иезис посмотрела на нее в последний раз и исчезла.

Джей вернулась к Дику и легла рядом с ним. Во сне он уткнулся в ее плечо, снова прячась от своих снов. Словно слились две половинки одной жизни.

И снова разлука.

Он так и не узнал о ней до самого конца.

Через несколько часов после того, как они покинули реку, Джей все же спросила у Дика о том, что ей привиделось. О джунглях и небе. О песне гонга и аромате храма. Он обнял ее за плечи.

- Это было. Это было на самом деле. Так было еще до войны.

- Ты был там до войны?

- Нет, - он помедлил, - Но мне кажется, что какая-то часть меня была. Была... и теперь я знаю, ЧТО мы разрушили, вторгшись туда. И это - мой пепел.

Она подумала, - невольно повторила одними губами:

- Это - мой пепел.

Не все было здесь так просто. Как зеркало, разбившееся на миллионы осколков в комнате Пола, - из осколков миллионов душ складывалось здесь бытие.

Как миллионы крупинок пепла, покрывавшего степь.

Точно так же к Джей пришло понимание, когда они достигли ТОГО МЕСТА.

- Нам надо ждать. Здесь.

И они ждали. Целовались, занимались любовью, говорили. Так много надо было сказать. Джей все боялась, что не успеет, но она успела. Успела отдать все, что у нее было, чтобы там, за Дверью, он мог жить и не вспомнил о ней.

Она не знала, что это будет, - было зеркало. Оно висело в пространстве, ни на что не опираясь и не отбрасывая тени. Это было не то зеркало, что в комнате Пола. То было простым, в простенькой гладкой раме. А это было толстым в тяжелой раме тусклой темной бронзы. Но его поверхность точно так же клубилась темным дымом, жила своей жизнью. И в глубине завихрений Джей снова увидела лик Иезис. И вдруг Джей вспомнила, что в комнате Пола зеркала не было совсем. Он рассказал ей, как разбил его ночью. А здесь... Она заколебалась, но откуда-то ОТТУДА услышала тихий голос:

- Эй, Джуд!

Это было ТО МЕСТО. Дверь.

- Дик!

Она повернулась к нему и увидела, что он уже и так знает, что сейчас произойдет.

- Что, милая?

Вот только думает, что они пойдут туда вместе. Вместе вернутся.

- Дик, ты ведь знаешь, что там?

- Знаю, родная.

- Иди туда. Там живые и тебя ждут. Но... мне надо остаться.

- Джей, что ты говоришь? Зачем остаться?

- Так надо. Я готова. Иди.

Он говорил что-то еще, умолял ее. Но она уже знала, что это невозможно.

- Дик! Мы ничего не сможем изменить! Это моя карма! Уходи! Уходи...

Уже стон.

Он прижал ее к себе и нашел ее рот. Она приоткрыла губы, отдавая ему силу Урд. А потом оттолкнула.

- Я люблю тебя.

Ее глаза оставались сухими. Его глаза наполнились жидким хрусталем, но он не позволил ему стечь.

- Я люблю тебя.

Он отступил и смотрел на нее, не отрываясь. Пытался запомнить каждую ее черточку, но отчетливо понимал, что там, по ту сторону Двери он не сможет ее вспомнить.

Арст заберет его память.

Как забрал его любовь.

Джей смотрела на него, чувствуя, как изменяется ее тело, становясь призрачным. Когда он ушел, зеркало еще висело несколько секунд, а потом исчезло, напоследок снова показав Иезис.

Она улыбалась.

Джей ощутил запах гари... и услышала выстрелы... и автоматная очередь разорвала ей сердце. Умирая, она чувствовала, как жжет ее губы его поцелуй.

Ее поцелуй жег его губы, когда он открыл глаза, чтобы увидеть перед собой темноту. И звезды смотрели в его окно тысячами глаз. Несколько секунд он лежал неподвижно, и перед его глазами все еще прокручивались обрывки его сна.

Дивный был этот сон.

Ему снилось, что он погиб тогда, когда они напоролись на засаду в джунглях. Нет, не погиб, а ушел в мир, где нет ни жизни, ни смерти. В мир, где нет ничего.

В Арст.

И там он был долго, а потом снова открылась дверь, и когда он вошел в нее, то оказался в чьей-то душе, которая так же блуждала в сумерках в поисках успокоения. Он вышел из темноты, и она ринулась в его объятия, думая, что он кто-то другой. А когда поняла, что ошиблась, уже сдвинулись механизмы кармы, сливая их в одно-единое существо. В две половинки, лишенные друг друга и обреченные друг друга искать. Но когда они стали вместе, он узнал, что там, в мире живых, прошло двадцать лет. А еще он узнал, что может вернуться. А еще, что Арст всегда берет свое. Душу в обмен на душу. И она осталась, чтобы он смог вернуться. Но любовь не смогла разделиться.

Дивный был этот сон.

Он открыл глаза, когда рассвет закрывал глаза звезд призрачной рукой. Ему вдруг показалось, что его сон был явью. Он провел по губам тыльной стороной ладони, стирая горечь. Откуда-то из глубин сознания пришло имя:

- Джей.

Он вспомнил, как целовал ее перед тем, как вернуться. Вчера? Ночью? Двадцать лет назад? И он вспомнил свою жизнь, которой у него не было, пока не появилась она. И еще он вспомнил, что отныне она заняла его место в садах Смерти. Вспомнил все.

- Джей!

Крик распорол ночную тишину, как скальпель. Но было уже поздно.

- Зачем ты сделала это? Скажи мне только одно, любимая: зачем?

Не было ему ответа.

Но где-то в глубине души он так и не смог поверить, что все это было. Слишком уж причудливо сдвинулись пласты кармы. Он вдруг вспомнил, как вернулся с войны и иногда рассказывал о ней. В основном, когда напивался. Никогда не мог ясно вспомнить то, что произошло после той операции, когда они с Полом Корриганом попали в лагерь, словно туманная завеса скрыла от него память. И двадцать лет он думал, что его амнезия происходит от алкоголя. И ничего не помнил о ней.

Только сейчас он снова ощутил боль в груди, когда его прошила автоматная очередь. Он начал задыхаться, и перед глазами прошло все, что произошло с ним. Он вспомнил, как вошел в темный тоннель и впереди был свет. А потом маленькую дверь сбоку, про которую никто никогда не рассказывал. И когда он вошел в нее, то оказался между жизнью и смертью, и двадцать лет скитался там, пытаясь обрести покой. А потом пришла она.

И тогда он вспомнил, как их привели в лагерь, и узкоглазый врач осмотрел и зашил его рану. Они думали, что он все равно не выживет, но он выжил. Назло. Выжил и вернулся домой. И забыл о ней, о той, что дала ему этот второй шанс.

Дивный был этот сон.

Он так и не уснул больше в ту ночь. Сначала хотел подождать до утра, но понял, что не протянет. В телефонном справочнике нашлось три абонента. Пока он набирал номера, сердце било в груди раненой птицей. Он не знал, что скажет ей. Сможет ли вспомнить она? Он решил, что просто попросит ее о встрече. И если она откажется, то... Но она должна была помнить. Иначе не стоило ему жить. Гудки показались ему длинной в вечность.

Но трубку так никто и не взял.

Потом он всю ночь глушил виски, уже не отдавая отчета себе. Он хотел, чтобы все вернулось. Он проклинал Арст. И ничего не мог сделать.

* * *

К утру выпивки не осталось, и он пошел в "Кирпичики". Косой Билл, партнер Пола Корригана, сказал, что Пол не скоро придет. Дик махнул рукой. Теперь некуда спешить. Он хотел взять еще выпить, но желудок, сговорившись со здравым смыслом, яростно запротестовал.

Он сказал, что это был всего лишь сон.

Не было никогда иного мира.

Не было никогда Джей Канады.

Не было ничего.

Просто ночной кошмар, из тех, что так часто снятся ветеранам той войны. Кошмар о несбыточном.

Дик сел к стойке и взял себе двойной кофе. Вторая чашка отрезвила его полностью. Потом он закурил, и бармен-китаец пододвинул ему пепельницу. Косой Билл все еще сидел рядом с ним.

- Билл, когда придет мистер Корриган?

- Не могу точно сказать. В последнее время он не очень хорошо себя чувствует.

Дик взял телефон и набрал номер Пола.

- Пол, это Джонс. Нам надо поговорить... Да, срочно... Хорошо, я приеду сам...

Он сорвался с места и всю дорогу гнал, как сумасшедший, едва не нарвавшись на аварию.

Пол сидел на разобранной постели, и между его пальцев дымилась сигарета. И у него был такой взгляд...

Дик понял, что он тоже знает.

- Кто она? Скажи мне, Пол, кто она?

- Ты ведь ищешь Джей, да?

- Да.

- Тебе это приснилось.

- Но ведь тебе тоже. А потом я вспомнил ее. Это было. Скажи мне, кто она?

- Она дочь одного из моих ребят. Ты не знаешь его - он был еще до тебя.

- Как их найти?

Пол выудил из глубин своей памяти телефонный номер. Но Дику пришлось ехать домой, и снова он гнал. А когда добрался до телефона, то вдруг засомневался.

Помнит ли она?

А если нет...

Дик поднял трубку.

Снова гудки, показавшиеся ему вечностью.

Ответил мужской голос:

- Да?

- Извините, что беспокою вас. Но у меня серьезное дело. Я разыскиваю мисс Джей Канаду. Вы знаете ее? Это важно.

- Кто вы? - голос был усталым, словно его обладатель спрашивал это уже не первый раз, - Вы знаете ее?

- Нет. То есть да.

- Так нет или да?

- Да, да. Я знаю ее.

- Кто вы?

- Меня зовут Дик Джонс. Скажите ей, что я все вспомнил. Скажите ей, что я хочу ее увидеть. Просто увидеть и все.

- Вы не сможете увидеть мою дочь, мистер Джонс.

- Почему? Это важно, это...

Сердце почему-то дало сбой. Но мужчина не дал ему договорить.

- Вы не сможете увидеть мою дочь. Она умерла сегодня ночью.

Снова гудки.

Трубка выпала из его ослабевших пальцев. Сегодня ночью. Сегодня ночью, когда он вспомнил обо всем.

Он хотел закричать, но уже не смог. Сознание смешалось. Две реальности. Две кармы. И он один.

Снова один.

Он провел по губам тыльной стороной ладони, вспоминая ее поцелуй.

Зачем, любимая?

Так жжет в груди.

Так жжет...

Три года был я на войне,
три жизни в джунглях потерял,
три раза Смерть казала мне
Свой ослепительный оскал.

Три раза в сердце ранен был,
три раза взят судьбою в плен,
три раза обо всем забыл,
Сгорая в яростном огне.

Три раза душу запятнал,
и предал три своих любви,
три раза из засад сбегал,
а руки вымазал в крови.

Три раза я с ума сходил,
а сердце стонет и болит.
Всего три слова затвердил,
когда пришел: "Я был убит".

Его звали Джон.

Ее звали Джейн.

Не улыбнувшись, она приподняла левую бровь и сказала не вопросом, а утверждением:

- Джон и Джейн Доу.

И сама того не зная, попала в точку.

Ему было от двадцати до сорока. У него были темные с проседью волосы и голубые глаза, темневшие, когда он волновался. Тело, под потертой рубашкой одетое рельефом мускулатуры, но не перекачанной, а естественно натренированной, наводило на мысль, что к двадцати ему все же ближе, но серебряные крылья на висках, сеть мелких морщинок возле глаз и плотно сжатые обветренные губы заставляли думать, что он намного старше. А точные гибкие движение только сбивали с толку. Только что он прошел по трассе не меньше десятка миль, потому что ни одна машина, в которые он просился, голосуя, так и не остановилась. В этой местности не любили таких типов, усталых, небритых и подозрительных. Трасса была пыльной, и теперь серый налет покрывал его высокие армейский ботинки и голубые "левайсы", неуловимо изменив их оттенок. Ему были все равно, потому что эту ночь он собирался провести в мотеле - помыться самому, постирать одежду, чтобы на следующий день продолжить путь в менее устрашающем виде. Хотя в основном это было нужно не ему, а чтобы не цеплялись случайные копы. Он не хотел неприятностей.

Неприятностей для них.

Ей было... впрочем, неважно, сколько было ей. Она была молода. И хороша собой, когда красота не бросается в глаза, а проявляется постепенно, когда приглядишься. Густая пышная грива волос была естественного черного цвета, а глаза - двумя болотно-зелеными омутами. Когда она поворачивала голову, то по волосам пробегали красные искорки, отражавшиеся в зрачках. На ней тоже были "левайсы", но раза в три дороже, черные, облегающие длинные стройные ноги. Маленькая кожаная майка, так не гармонировавшая с тяжелыми ботинками, четко обрисовывала небольшую грудь и подтянутый живот. Она была похожа на хиппи из-за большого количества кожаных и бисерных браслетов на тонких запястьях и серьги в левом ухе в виде распятья. Свою часть пути она проделала на спортивном "Шевроле" с открытым верхом, и водила она так, словно родилась за рулем, получая от этого видимое удовольствие. Когда она решила, что пора остановиться и немного отдохнуть, было уже совсем темно.

Мотель, в котором пересеклись их пути, назывался "Солдатские молоточки", и они приблизились к нему с разным сторон трассы. Он шел на восток. Она летела на запад. А здесь они встретились.

Случайно.

Сначала пришел он.

Зашел с жаркой улицы, ощутив вожделенную прохладу. Кожаная рубашка была мокрой от пота на спине и в подмышках, да и джинсы выглядели не лучше. Отупевший от ходьбы мозг тут же посетила фантазия о воде и выпивке, а потом о мягкой постели со свежими простынями. От этой мысли он вышел из транса и произвел ориентировку на местности. Кроме двери, в которую он вошел, была еще одна, ведущая, видимо, в ту часть, где были номера. В дверном проеме он разглядел лестницу, которая сейчас была пуста. Окно было раскрыто и затянуто противомоскитной сеткой. Холл был достаточно просторным, а покрытие на полу не скользило. В общем, если что-то станет не так, то места для маневров было достаточно. Удерживая в поле зрения окно и вторую дверь, он подошел к стойке, поцарапанной, но отполированной и даже украшенной каким-то растением. Подошел совсем бесшумно, по-кошачьи.

- Привет.

Голос прозвучал хрипло и, похоже, застал портье врасплох. Молодой парень сидел, закинув ноги на канцелярский стол, и увлеченно разглядывал какой-то журнал из тех, что только для настоящих мужчин. От постороннего звука он едва не свалился со стула, одновременно сбрасывая ноги со стола и пряча журнал. Вид у него был такой, будто он опасался, что его сейчас отшлепают. Совсем мальчишка, подумал он, лет шестнадцать, не больше. Табличка на груди паренька подсказала, что его зовут Томми Ли Мартин.

- Добрый день, мистер Мартин.

Пришедший выглядел слегка подозрительно, а к тому же Томми было страшно неловко оттого, что он прозевал, когда мужчина вошел. Да потому что он бесшумно вошел, просто таки подкрался, шепнул внутренний голос, не дававший Томми покоя с тех самых пор, как он увидел свой первый эротический сон. Подкрался и выглядел подозрительно. Отец всегда предупреждал его против таких типов, приписывая им непременное уголовное прошлое.

Должно быть, все мысли тут же отразились на его лице, потому что незнакомец улыбнулся какой-то неуловимой улыбкой и поднял руки, демонстрируя, что безоружен. У Томми отлегло от сердца, и он улыбнулся в ответ, благополучно придушив мысль, что оружие может быть спрятано. Например, за ремнем джинсов на спине.

- Чем могу помочь... сэр?

Похоже, мальчишка перепугался, но справился. В какой-то степени он представлял, как выглядит и поэтому мог понять происходящее.

- Мне нужен номер. Одноместный, с душем. На ночь. И чтобы никто туда не сунулся.

То, что он хотел, отыскалось на втором этаже, и даже дешевле, чем он предполагал. Он заплатил залог, расписался в книге и получил ключ с алюминиевой пластинкой, похожей на армейский жетон.

- Это все ваши вещи?

Портье кивнул на полевой ранец за его спиной. Он кивнул в ответ и поблагодарил. И ушел.

Комната оказалась в конце коридора и была вполне подходящей для одной ночи. У окна стояла низкая кровать, напротив старый шкаф, на полу раскинулся потертый ковер. Занавески на окне были раздвинуты, открывая вид на внутренний двор. Простенько, но мило и аккуратно. И ни души больше. Он с наслаждением стянул рубашку, бросив ее на пол, и принялся раскладывать ранец. Вещей внутри было минимум: чистая смена белья, еще одна рубашка, щетка и бритва, завернутые в полотенце, кожаный мешочек с бахромой и индейской вышивкой, охотничий нож и бумажник. Он взял то, что хотел, а остальное тщательно сложил обратно и убрал ранец под кровать. Прежде чем переместиться в маленькую ванную, он еще раз внимательно осмотрел номер, но не нашел ничего подозрительного и отправился мыться уже почти со спокойной душой.

Недельная грязь стекла с него вместе с остатками мыла, и кожа скрипела под пальцами, а он все никак не мог заставить себя выйти, наслаждаясь заслуженным покоем. В голове было пусто, ни одной мысли, и это тоже доставляло ему удовольствие. Счастье - это когда отступает боль. Закрыв глаза, он прислонился к стенке и позволил воде просто стекать по его телу, очищая и расслабляя. Он изменил ритм и способ дыхания, помогая воде и ощущая, как восстанавливаются утраченные силы. Ему просто необходима была передышка.

После душа он посвятил целый час тому, чтобы привести в порядок свою одежду, отложив "на потом" только джинсы. Последним усилием воли он развесил белье сушиться, а потом рухнул на кровать, почти не чуя под собой ног от усталости. За окном темнело, и на небе проступил желтый диск полной Луны и несколько первых звезд. Спала дневная жара, а снаружи затрещали цикады. Простыни приятно холодили его тело, распространяя запах чистоты и цивилизации. Он прикрыл глаза и через секунду уже спал. И проспал, когда к мотелю подъехала она.

На Томми Ли Мартина ее появление произвело тот же эффект, что и явление незнакомого мужчины за несколько часов до - он испугался. Сначала он услышал снаружи визг тормозов, а потом в дверях возникло эфемерное создание женского пола, самое хорошенькое, которое Томми когда-либо встречал, и его явление было похоже на бурю в Канзасе. Она окинула холл беглым взглядом, но на лице не отразилось ничего такого, что бы выдало ее мысли. Дверь за ее спиной захлопнулась с оглушительным треском, и она подошла к стойке. Пока она двигалась, Томми успел подумать о причине, загнавшей ее в эту дыру между двумя штатами.

- Чем могу помочь, мисс?

Она смерила его взглядом, не содержащим и намека на оценку, и на секунду Томми показалось, что она под кайфом. Чертова хиппи, против которых отец предупреждал тоже. Что за день выдался... Сначала тот подозрительный парень, а теперь это существо с дикими глазами и манерами кровной принцессы.

- Люкс на ночь.

Мотель, конечно, ей попался не из лучших, но другого не предвиделось. Если она хочет сесть завтра за руль, то должна передохнуть - выспаться и все такое. Если оно будет, это "и все такое".

- Если вам что-нибудь понадобится, вы можете позвонить и заказать в номер.

Она фыркнула, занятая раскопками в кармане своих "левайсов" в поиске денег.

- Не сомневаюсь.

Нашла. Как раз хватало, чтобы заплатить залог. Она расписалась в книге, машинально прочитав предыдущую запись - какой-то Джон.

- Ваши вещи...

- Не стоит.

Она была налегке, что сильно облегчало ей жизнь. Самый минимум, уместившийся в небольшой рюкзак. Она взяла ключи и удалилась, оставив после себя тонкий аромат "Кензо" и марихуаны, и ощущение, что что-то важное в жизни проходит мимо. Томми еще смотрел ей вслед, даже когда она скрылась в полумраке лестничного пролета.

Номер подтвердил ее первое впечатление от мотеля - дешево, но могло быть и хуже. "Люкс" означало, что здесь была более современная мебель, телефон и телевизор - старый черно-белый монстр. Окна выходили на некое подобие сада, дававшего дополнительную прохладу и свежесть. Уже совсем стемнело, и Луна висела в небе яркой желтой лампочкой. Она открыла окно, впуская ночь, слаженный хор цикад и лунный свет, и только сейчас ощутила, как же она устала. Она погасила верхний свет и зажгла неяркий настенный светильник, придававший сухой казенности номера жилой и даже уютный вид. Она с удовольствием разделась и отправилась в душ.

Когда высохли волосы и отдохнули мышцы, спать ей уже не хотелось. Душ придал новые силы и заставил снова почувствовать вкус к жизни. Она припомнила свои мысли насчет "и все такое" и принялась одеваться. Еще подъезжая, она заметила вывеску, приглашавшую посетить бар на первом этаже. Она добавила немного духов, взглянула в зеркало и вышла из номера.

На другом конце коридора открылась дверь, и вышел мужчина. Она заметила, что он высок и хорошо сложен, и куда более привлекателен для нее, чем мальчишка-портье. Когда она подошла к лестнице, чтобы спуститься, он все еще возился со своим замком. Ждать она не стала.

Он бросил на нее беглый взгляд и вернулся к проблеме. Упрямая "собачка" никак не хотела становиться на место, и он сосредоточил все свое внимание на ней. Чертыхнулся сквозь зубы и услышал щелчок, но девушки в коридоре уже не было. Зато она была в баре, куда он спустился с намерением перехватить что-нибудь и вернуться в номер - спать.

Бар был маленький, из тех, в которых можно остановиться перекусить, но задерживаться надолго не стоит. За дальним столиком сидели двое шоферов-дальнобойщиков, а во дворе дремал их суперкарго. В другом углу расположились копы - местный шериф и его помощник. Обычно посетителей бывало больше, но в этот вечер их, видимо, распугали представители закона, настроенные не особо дружелюбно. Девушка за стойкой, одетая в униформу бармена и чем-то неуловимо похожая на Томми Ли Мартина, уже успела прикинуть, что выручка сегодня будет немного меньше, чем ожидалось, и что отец будет сердит. Из-за этого и еще из-за того, что ее брат имел глупость сдать номер какому-то подозрительному типу. Который, к слову сказать, только что появился в баре.

Господи, дорогой Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы не случилось ничего плохого. Спасибо. Мэри Роберта Мартин. Аминь.

Он подошел к стойке и сел на высокий вращающийся стул. Радио было настроено на рок-волну, и он услышал голос незабвенной Джин Мин:

Боль в твоем сердце.

Жаркое марево джунглей.

Презрительный смех автомата

Нет... Нет! Не-е-ет!

- Сэр, с вами все в порядке?

От голоса, прорвавшегося сквозь видение, он вздрогнул и снова осознал себя дома. Ну, или почти дома.

- Да, извините. Дайте мне пиво и хот-дог.

В глазах Мэри, чье имя было написано на табличке сродни таблички портье, мелькнуло сочувствие, когда она ставила ему его заказ. Он заметил это, и ему вдруг нестерпимо захотелось предложить ей подавиться своим сочувствием или засунуть его в некое место между ног. Пять лет назад, когда он вернулся, во взглядах, устремленных на таких, как он, чаще читалась ненависть или презрение. Но не сочувствие. ЭТО появилось совсем недавно. Он как-то слышал, что где-то в Кентукки парень, вернувшийся из плена, разнес половину города и в одиночку уложил полотряда полиции штата только полому, что какой-то тупой коп решил проявить к нему жалость и сочувствие. Он прекрасно понимал того парня. Джон, кажется, так его звали. Джон Рембо.

Он отхлебнул пива и сосредоточился на радио, потому что если он позволит своим мыслям свернуть в эту сторону, то очень скоро у копов появиться работа. Или куча неприятностей.

Не сейчас. Только не сейчас.

Пиво было в меру холодным, хот-дог достаточно вкусным, а голос Джин Мин уже исчез в эфире. И все бы хорошо, но в этот момент он своими звериными инстинктами ясно ощутил, что кто-то смотрит на него. В упор. Он обернулся и ответил тем же долгим взглядом. И едва не подавился, потому что это была она, та девушка, которую он видел в коридоре.

Она наблюдала за ним, скосив глаза, с того момента, как он появился. Для нее это случилось на втором коктейле, когда мозг тоже решил расслабиться. Ни за что на свете она не призналась бы, что загоняет себя днем, чтобы не видеть снов ночью. Иногда это удавалось. Иногда нет. Должно быть, у каждого из нас есть такая история, о которой мы предпочитаем забыть, и которая преследует нас до конца жизни. Сейчас как раз был период преследования.

Она видела, как он на несколько секунд выпал из окружающего мира в транс, и подумала, что у этого парня тоже есть такая история. Собственные воспоминания отдались эхом болезненно и не вовремя, и она решила, что третий коктейль ей тоже не помешает. Она покосилась на копов, но они была заняты друг другом, и подозвала Мэри Мартин.

- Повтори это, подружка. Пожалуйста.

Мэри помедлила, но все же смешала ей новый коктейль. Она отхлебнула глоток, и ее мысли снова вернулись к незнакомцу рядом. Похоже, у него проблема, и она даже догадывается, какая. Он был чем-то похож на нее... Она не закончила, потому что парень обернулся и в упор посмотрел на нее. Словно прочитал ее мысли. Она заметила седину в его волосах, но глаза у него были молодые - глаза мальчишки. Она отсалютовала ему своим стаканом, в котором позвякивали кубики льда, и он вернул ей жест бутылкой с пивом.

Мысль подойти возникла у них одновременно, но она не двинулась с места, позволяя сделать это ему.

Он сел рядом и ощутил исходивший от нее тонкий аромат духов и марихуаны. Что это были за духи, он определить не смог, но они ему нравились. Он обошелся без долгих вступлений.

- Меня зовут Джон.

Голос был хриплый, но не оттого, что он много курил, а оттого, что он много молчал. Еще она заметила, что у него глаза оттенка неба, когда после грозы оно становиться похоже на мокрый голубой шелк.

- Меня зовут Джейн, - и через паузу, - Джон и Джейн Доу.

И при этом осталась вполне серьезной.

Примерно через четверть часа они оказались в его номере. Почему именно там, а не в ее "люксе", никто так и не понял. Просто... так получилось. Из окна на них смотрела полная Луна, сохраняя на своем лике бесстрастное выражение. Свет они не зажигали, так что кроме Луны, их не увидел больше никто.

Ее тело оказалось тоненьким и словно бы высеченным из безупречного лунного камня - того же темно-желтого оттенка и так же слегка светилось в ночи. У нее была крепкая грудь, тонкая талия и аккуратные по-мужски узкие бедра. Глядя на нее, он подумал о своей так и не рожденной дочери. Она стояла перед ним и, облитая молоком лунного света, была светла, как печаль.

Он был темен, как неизбывная тоска, и лежал на кровати, откровенно любуясь ею. Его тело было прочерчено шрамами, от которых она возбуждалась еще больше. На нем не было ни капли жира, одни мускулы, и он оказался чертовски сильным для своих... Впрочем, она так и не смогла определить его возраст, потому что у него был темперамент подростка.

Когда он коснулся ее губ, они были вкуса вишен - горько-сладкими. Руки взметнулись на его плечи и легли двумя невесомыми крыльями ангела на земле. Она не была им. Она была сексуальной кошкой, непредсказуемой и ненасытной. Он ощутил мягкий толчок, и в следующий миг ее ноги сомкнулись на его чреслах. Она прижалась к нему жарким телом, вызвав в паху тяжесть и боль. Он перенес ее на кровать, уже изнемогая от нахлынувшей звериной похоти, легко разорвал ее тонкую майку и почувствовал, как она сдирает рубашку с него, царапая спину острыми коготками. Но не почувствовал боли. В тишине тихонько звякнули друг о друга его жетоны.

Она ловко извернулась, освобождая их от последних покровов одежды, и поднялась перед ним. Ее тело способно было свести с ума, и она это знала. Пусть сходит - сегодня ночью можно все. К запаху "Кензо" и марихуаны добавился пряный аромат мускуса, источаемый ее возбуждением. Она постояла так секунду и обрушилась на него, накрыла волной. Ему хотелось ее разорвать, но она не позволила. Она не позволила, а вместо этого начала гладить его и целовать и услышала, как он застонал. Поясницу выгнуло дугой, но облегчения это не принесло. Она сама хотела его, хотела до боли.

Поэтому когда он сжал ее так, что хрустнули кости, и одним резким движением перевернул на спину, она не стала сопротивляться. Лунный свет отразился в его зрачках двумя бликами. Она развела ноги, и он наконец-то вошел в нее, чувствуя, как раздвигаются под его напором упругие хрящики ее лона и снова смыкаются, восхитительно плотно обнимая ее плоть. Из его груди исторгся новый стон, которому вторило более высокое эхо.

Она впилась ногтями в его спину, не замечая крови, струившейся из-под ее пальцев. Ее зубы щелкнули совсем рядом с его плечом. Она горела. Она просто пылала, помогая ему бедрами, руками и всем телом. В какой-то момент ей не хватило воздуха, и мозг закричал, умирая от гипоксии, но она не услышала его крика. Только сердце забилось еще сильнее.

Их тела слились воедино. Их души поднялись в да-хэй и слились воедино. Они стали одним существом и на какое-то время каждый из них позабыл о своей боли, потому что она перестала существовать вместе с остальным миром. На какое-то время друг в друге они обрели не просто утешение, а нечто большее - часть себя, которую утратили до того. Но пересечение судеб стало для них перекрестьем прицела.

Они достигли пика одновременно. Содрогнувшись всем телом, он запрокинул голову и завыл на полную Луну долгим леденящим душу плачем. Одновременно с ним она закричала, орошая его плач своими слезами.

Он целовал ее мокрое лицо, вдруг поняв, какая же она хрупкая и беззащитная в своей возбуждающей наготе, и повторял, не зная, что еще ей сказать:

- Не плачь, не плачь, не плачь...

Она затихла, не понимая, что это с ней. Она думала, что слезы уже кончились. По телу прошла волна дрожи, а потом ее охватил озноб.

Он лег рядом, постепенно приходя в себя. То душевное равновесие, которое ему удавалось сохранить, было нарушено. И виновница этого, похоже, сама была не в лучшей форме. Он обнял ее, согревая своим телом, и позвал:

- Джейн.

- Что? - она ответила еле слышно.

- Ты в порядке?

Немного помедлила, прежде чем ответить. Не в порядке, потому что больно так, что выворачивает наизнанку.

- Да.

Она взяла его жетоны и стала разглядывать. В темноте они светились отраженным лунным светом. Она прочитала его данные - имя, которое он назвал, было настоящим. На левой стороне его тела от соска к животу тянулся ровный шрам, в нескольких местах перечеркнутый более мелкими. Похоже было, что его просто наскоро зашили и до медиков с тонкими хирургическими иглами он так и не добрался.

Сколько ангелов танцует на конце одной иглы?

Она провела пальцем по шраму вниз. Потом вверх. Потом снова вниз. Снова вверх...

- Это оттуда?

Он растерялся, сначала не понял, о чем она, но потом до него ДОШЛО. И он перестал дышать. Он содрогнулся.

- Да.

Она перелезла через него и подошла к окну. Бесплотный призрак, а не человек. Баньши. Погибель. Она не обернулась, когда спросила:

- Каково тебе было умирать?

Он вспомнил. Вернулась боль, но не та, что была тогда, потому что тогда ее не было, а та, что пришла потом.

- Не страшно. И не больно.

Она вернулась на кровать и заглянула ему в глаза. В душу.

- Тебе не было больно?

- Нет, не было.

Он привлек ее к себе. Она доверчиво прижалась к его плечу, словно вверяя ему себя. Ему показалось, что успокоилась. Он был в смятении. Прошлое, о котором он старался забыть, обрушилось на него снова и едва не погребло под обломками его жизни.

- А больно, когда из пистолета?

Он обдумал ее вопрос. В него никогда не стреляли из пистолета. В него стреляли из автомата.

- Нет, Джейн, это не больно.

Потом он вспомнил, как ныли, бывало, его старые шрамы. И он усомнился.

Больно бывает не только от боли.

Они оба это знали.

- Пойдем лучше в душ.

Она оказалась легкой, и держать ее было удобно, как ребенка. От яркого света она жмурилась, а потом сладко по-кошачьи зевнула, показав остренькие зубки. При ярком свете она показалась ему еще более совершенной.

- Долго ты был там?

Они сидели в комнате и пили кофе. Стрелки часов перевалили за полночь.

- Три года.

Целую жизнь.

Ему всегда казалось, что целую жизнь.

Он родился и вырос на Среднем Западе, и был старшим из двух братьев. Когда ему было шестнадцать, его со скандалом выставили из школы, а родители после жуткой разборки решили, что легче оставить все, как есть, чем пытаться что-то изменить. Через месяц он сбежал в Нью-Йорк с женщиной старше себя на пять лет. С матерью случился удар, и отец в гневе предложил ему никогда больше не показываться на пороге отчего дома. В ту ночь он напился и сильно избил свою любовницу, но она простила это ему, как и многое другое потом. Почему, он так никогда и не понял.

Его призвали в шестьдесят шестом, и в какой-то степени это было для него выходом. Это была отличная возможность бросить опостылевшую любовницу, потому что он знал, что уже никогда к ней не вернется. Родители получили длинное письмо о том, что блудный сын идет защищать звездно-полосатый флаг от красной угрозы, и сменили гнев на милость, позволив ему приехать попрощаться. Он приехал. Младший брат был в восторге от того, что "Джонни-бой идет на настоящую войну" и с детской наивностью пожелал ему привезти оттуда какой-нибудь подарок для него, любимого братика. Его отец, переживший когда-то Пирл-Хорбор, а потом сражавшийся во Второй Мировой, хмыкнул и пожелал ему привезти оттуда свою собственную задницу живой и по возможности целой. Мать старалась держаться, но слезы были так близко, что он видел, как они блестят в ее удивительно красивых глазах. В первый и в последний раз они говорили с отцом на равных. И уже под конец разговора его отец уронил фразу, тут же запив ее глотком виски:

- Дерьмовая это штука, война.

А через сутки он сам оказался в этом дерьме.

Он оказался во Вьетнаме.

Бой накрыл его в первый же день и избавил от всех ура-патриотических иллюзий, что сильно облегчило ему жизнь. Их называли там не солдатами, а "военными советниками", а войну - "полицейской акцией", но это была именно война, на которой лилась кровь, стреляли автоматы и матерились все: от рядового до бригадного генерала. "Военные советники" умирали так же легко, как и просто солдаты, и кровь у них была такая же алая.

Поначалу его добивал климат. Он никогда до этого не видел субтропики, и от жары кружилась голова, а от москитов потом чесалось все тело. Впрочем, он научился носить форму без нижнего белья и не обращать внимания на укусы. Учиться пришлось быстро, потому что от этого зависело, будет он жив завтра или нет. Парень, прилетевший вместе с ним, погиб через месяц - его укусила ядовитая змея, которую он не заметил, устраивая себе лежбище в засаде.

Привыкнуть к смерти оказалось немного сложнее, чем к климату. Когда желтолицый косоглазый ублюдок в черной вьетконговской форме, похожей на пижаму, появился перед ним впервые, он уставился на него во все глаза и очнулся только от вопля сержанта:

- Стреляй же... твою мать. Стреляй!

Он поднял автомат и не смог остановиться, пока в рожке не закончились патроны. Только потом он сообразил, что расстреливает уже труп. Тело было почти разорвано его пулями и напоминало скорее фарш, а не человеческое тело. Он ощутил рвотный позыв, но расслабляться было некогда. Убивай, если хочешь жить. Дальнейшая практика показала, что о самом факте смерти лучше не думать. Те, кто думали, сходили с ума. Он не хотел так. Он хотел выжить и вернуться домой. Все они хотели.

Через год он был сержантом. На войне быстро повышали в звании. Он уже редко задумывался о моральной стороне дела, но был хорошим командиром, потому что думал о том, как сохранить своих людей. Некоторые склонялись к мнению, что об этом он думал больше, чем о сохранении своей собственной шкуры. Именно тогда его впервые ранили - он прикрывал своего единственного оставшегося в живых рядового, зеленого еще необстрелянного щенка. Бой был жестоким. VC лезли со всех сторон, словно размножались быстрее, чем гибли. Под финал шарахнула артиллерия и вместе с косыми зацепила и своих. Связист просто прирос к своей рации, вызывая хоть кого-нибудь, и вдруг среди боя из эфира донеслась музыка, и голос далекой Джин Мин спел о холмах и боли. Перед глазами встали зеленые холмы родного штата, и глаза матери, и он поднялся в бой с криком, матом, и почти не соображая. Когда что-то горячее толкнуло его в плечо, он сначала не понял, что это было. В горячке боя боли не было, только автомат почему-то стал более тяжелым. Второй толчок заставил его упасть, и мир стал похож на ожившую картину Сальвадора Дали. Он еще продолжал стрелять, когда их накрыло напалмом, и джунгли взорвали шквалом огня. Он не помнил, как выбрался оттуда и почему остался жив. Так и не вспомнил.

После госпиталя он вернулся обратно в свой взвод. Вернее, от взвода остались только номер да тот рядовой, которого он прикрывал. И все началось сначала.

Потом он был ранен еще дважды, и последний раз вернул его домой. На память об этом последнем разе остался шрам, которые гладили пальчики Джейн, и ночной кошмар, в котором он раз за разом сходился в рукопашном бою с двумя VC, устроившими засаду. Он видел фанатичную ненависть в их узких глазах и понимал, что ему не жить. Выжил он тогда чудом.

Он вернулся домой спустя три года. Его родители постарели. Его брат вырос. Его бывшая любовница родила ребенка и срочно искала себе мужа. Его друзья - тоже бывшие - устраивали свою собственную жизнь и отделывались от него короткими незначащими фразами. Изменившийся мир не смог принять его и таких, как он, потому что они изменились тоже, но изменились по-другому. Для своей страны героями были те, кто отдал за нее свою жизнь, а те, кто вернулся, были убийцами. И невозможно было доказать обратное.

Он нигде не задерживался надолго. Рано или поздно возникали проблемы с властями, когда он уже не мог сдерживаться и срывался. Хотя до серьезного обвинения дело ни разу не дошло, но все равно приходилось перебираться на новое место. До следующего раза.

Спустя какое-то время они стали жертвами. Все чаще и чаще он стал видеть в обращенных на него взглядах жалость и сочувствие. К нему относились так, как относятся к тяжело больному родственнику. А ему хотелось взять автомат и убить их. Ему не нужна была ложная жалость, ему нужно было только понимание.

Просто понимание.

И еще избавление от боли.

Через несколько лет ему вдруг показалось, что он обрел то, что давно искал. Избавление от войны, что продолжалась внутри него. Мир с самим собой.

- Я пробыл там три года, и иногда мне казалось, что не вернусь.

Она слушала его с таким пониманием. Вьетнам был тем, разговоров о чем он старался избегать. Те, кто не был там, понять его не могли, потому что им казалось, что это всего лишь что-то подвинулось у него в голове. Он тоже старался не думать об этом.

Она поняла.

- Ты думаешь, ты смог вернуться?

Он помолчал немного, ощущая, как всплывают те его чувства, о которых он старался не вспоминать, утопив на дне бутылки. Она сейчас играла на самых тонких и уязвимых струнах его души.

- Иногда мне кажется, что нет, - он говорил тихо, с трудом подбирая слова, - Война словно бы застряла во мне, в моей голове. Иногда мне кажется, что мир сдвинулся, пока я был там. Но я-то остался таким, какой был.

- Нет! Это ты изменился, и очень сильно. Мир сдвинулся там, где ты был, и ты сдвинулся вместе с ним. Ты стал другой, и вы никак не можете приспособиться друг к другу. Тебе сейчас кажется, что наоборот, потому что ты не замечаешь, каким ты стал, ты видишь только, что что-то изменилось.

- Ты не знаешь, каким я был, и поэтому не можешь знать, изменился я или нет. Ты - с другой стороны.

Она опустила голову, и он вдруг ощутил, что невольно вторгся туда, куда она старалась не пускать никого. Когда она заговорила, ее голос был еле слышен от неприкрытой боли.

- Я знаю. Мой брат-близнец был там.

Они были близнецы, и этим сказано все. Сколько она себя помнила, брат всегда был рядом. Сначала они вместе сидели дома под присмотром матери, и за все те бесконечные шалости и проделки, которые они устраивали, они отвечали тоже вместе. Если один из них заболевал, то второй тут же выдавал аналогичные симптомы, даже если при этом был абсолютно здоров. Как правило, им хотелось одного и того же, и поэтому мороженого и шоколада всегда не хватало. Дети это всегда проблемы. В случае близнецов проблемы были двойными.

Потом они вместе пошли в школу, в один класс, превратившись в двойную головную боль своих учителей. Они стойко покрывали друг друга и поэтому как-то раз едва вместе и не вылетели, хотя виноват был только один. Если им случалось вдруг поссориться, то через час они все равно были уже вместе и снова что-то замышляли. Когда она впервые поцеловалась с мальчиком, ее брат узнал об этом первым. Когда он лишился невинности, его сестра узнала об этом первой. И жутко ревновала. Он тогда поклялся, что любит ее больше всех на свете. Она успокоилась. Ненадолго.

Когда в семидесятом его отправили во Вьетнам, она почувствовала себя так, словно половина ее тела вдруг оказалась парализованной. Брат всегда был готов защитить ее от реальной или воображаемой опасности, и теперь она чувствовала себя уязвимой. Два года, что он пробыл там, она училась жить одна и каждый день утешала себя мыслью, что вот вернется братик и все будет, как раньше. За это время она поступила в колледж и завела свой первый серьезный роман. Изредка от него приходили письма, не очень длинные и не очень информативные. Она писала ему в ответ целые поэмы о своей жизни и неизменно заканчивала заверениями, что любит и ждет. Только однажды он послал письмо ей одной. Длинное письмо, в котором он описал весь тот кошмар, в котором жил. Все это так отличалось от того, что говорили в новостях и писали в газетах, что на какой-то момент времени она даже поняла соображения тех, кто устраивал демонстрации против войны. Родители этого письма не увидели, а у нее закралось подозрение, что как раньше уже не будет.

За несколько дней до его возвращения она сидела на лекции в своем колледже, и вдруг ноги словно взорвались горячей болью. Она не сумела сдержаться и сдавленно застонала, мгновенно покрывшись холодной испариной. В глазах потемнело, а к горлу подступила тошнота.

- С вами все хорошо, мисс? - голос профессора доносился, будто через вату.

- Не совсем. Можно... можно мне выйти?

- Да, конечно. Кто-нибудь, проводите ее.

Провожать не пришлось - пришлось нести, потому что она поднялась и от нового приступа боли потеряла сознание. Очнулась уже дома, чтобы услышать, что врачи ничего не нашли. А через несколько дней ее брат вернулся домой. На носилках. Его ноги были искалечены осколками взорвавшейся рядом гранаты.

Она поднялась первой. То, что с ней произошло, называлось психосоматическим расстройством. Приступ настиг ее в тот момент, когда ее брат получил свои раны. Она пыталась с ним поговорить, но он только орал и матерился. Она плакала, и только это, казалось, приводило его в чувство. Он ненавидел весь мир. Сначала она забегала к нему в каждый удобный момент, и он предлагал ей не соваться в его жизнь, оставить его в покое и вообще идти к черту. Тогда она стала появляться как можно реже, и тогда брат обвинил ее, что она бросила его, оставила одного, когда ему так нужна поддержка родного человека. Она не знала, что делать, ощущая, как то, что поразило его мозг, постепенно добирается и до нее. Заслышав голос брата, она вздрагивала от страха. Тем более, что она была единственной, кто знал, что у него есть пистолет. Родители прятались за ее спиной, как за ширмой.

Еще ему снились кошмары. В первый раз, услышав душераздирающий вопль из-за стены, она сорвалась и бросилась в его комнату. Он горел. Ей удалось его растолкать, и он разлепил мокрые от слез и пота ресницы. Глаза горели лихорадкой и бредом.

- Они окружили нас. Рассредоточиться. Стреляйте. Стреляйте же... вашу мать!

Его глаза остановились на ее перепуганном лице, и во взгляде появилась осмысленность. На миг он снова стал прежним.

- Джейн, прости меня. Прости...

Это стало повторяться почти каждую ночь.

Был еще один момент, когда она снова увидела его прежним - в день, когда он сам смог выбраться за пределы дома. Они отпраздновали это событие всей семьей, и весь вечер он был спокоен и весел. А когда она вошла в его комнату поговорить пред сном, как это бывало в детстве, то увидела в руках брата пистолет.

- Что ты делаешь?

Он вздрогнул, посмотрел на нее и отвел взгляд. Она прошла и села рядом, физически ощущая исходящее от него отчаяние.

- Джейн, сестричка...

Его лицо вдруг исказилось гримасой боли. Брат уткнулся ей в колени и разрыдался.

После того, как он снова стал ходить, стало еще хуже, потому что теперь он мог спокойно добраться до виски. В моменты просветления она все так же старалась рассказать ему о своей жизни, но он говорил, что это все мелочи рядом с тем, что пришлось пережить ему. Близнецы больше не понимали друг друга. Каждый из них жил в своем собственном мире. Мире боли для них обоих.

- Что с ним стало, с твоим братом?

- Он не выдержал и застрелился.

От воспоминаний ее трясло, и чьи-то руки дали ей воды. Звезды на бархате неба сменили свой узор, и Луна желтой монеткой скатилась к копилке горизонта. Она совсем потерялась во времени.

- Знаешь, после того, как я вернулся, то долго не мог привыкнуть к мирной жизни. Думаю, что твой брат тоже не смог адаптироваться.

- Ему иногда казалось, что кругом одни враги. Мама, отец, мой приятель. Даже я. Но я любила его. Всегда...

Она не договорила. Слезы снова были близко, но она держалась.

Он вдруг представил очень отчетливо то, через что ей пришлось пройти. Просто оглянулся назад и посмотрел на себя со стороны. Он тоже был таким, когда вернулся: дергался и срывался по малейшему поводу. Его безумно раздражали люди, любившие поговорить об идее и смысле "полицейской акции во Вьетнаме", сидя при этом в теплом баре за кружкой пива. Для них, тех, кто был там, это не было "полицейской акцией". Это была война, где либо убиваешь ты, либо убивают тебя. И вот теперь он видел мир словно бы с другой стороны. Порой их жизнь становилась адом и тогда они, в свою очередь, раздвигали его границы для своих близкий. Именно это заставило его покинуть дом и пойти в неизвестность.

- Прости его, твоего брата. Ему было больно. Ты даже представить себе не можешь, как каково это, вернуться и обнаружить, что то, за что ты умирал, уже никому не нужно. Как и ты сам.

- Но это неправда! Он был нужен мне! Он ведь был половиной моей жизни. Я смогла бы помочь ему, мы ведь вместе всегда могли со всем справиться. Почему он не сказал мне? Почему?

- Наверно, он боялся, что ты не поймешь.

- А ты... тоже боишься?

- Нет. Мне кажется, что я уже ничего не боюсь, потому что со мной уже случилось все самое плохое.

- Самое плохое, это когда умирает тот, кого ты очень любил.

Он знал. Он видел. Сначала было больно, потом он привык. Проклятье и спасение человеческого рода: способность привыкать ко всему, даже к кошмару. Он ответил тихо-тихо:

- Я знаю.

Она встала и подошла к окну. Он подошел следом, обнял за плечи, очень нежно, словно боялся ее сломать. Небо уже начинало светлеть.

- Скажи, Джон, а сны? Тебе тоже снятся эти сны?

Он понял, какие "эти".

- Да. Такое ощущение, что бежишь по кругу и не можешь вырваться.

- Мне сейчас иногда снится, как он умирает. А я стою за невидимой стеной и не могу ничего сделать.

- Наверно, ты теперь тоже одна из нас.

- Из вас? Ты делишь мир на вас и остальных?

- Не я. Люди сами отвергли нас. Нас послали защищать свою страну, потом называли убийцами. Когда мы вернулись, то оказались никому не нужны. И что было делать? Очень немногих дождались дома и смогли принять потом такими, как есть.

В его словах прозвучала горечь застарелых обид. Его не дождались. Не дождались его друга и мальчишку из соседнего квартала. Именно тогда он озлобился на весь мир.

- А, может, вы сами не захотели, чтобы вас приняли?

Он вспомнил про ее брата и впервые подумал, что и так может быть, но оставил ее вопрос без ответа.

Случайна была эта встреча. Случайны все разговоры. Никто никогда не узнал, что в них была правдой, а что ложью. Только на какой-то момент две противоположных стороны смогли понять друг друга, а значит, стали на шаг ближе. Да двум страдающим сердцам стало немного легче от обретенного понимания.

Когда поднялось Солнце, она ушла в свой "люкс", а он лег на кровать и уснул, и плохие сны не тревожили его в этот раз. Затягивались раны.

Она же собрала свои немногочисленные вещи и уехала. Чувство вины впервые отпустило ее. Начинался новый день, в котором боли было немного меньше.

Он проснулся и хотел увидеть ее снова, но ее уже не было. Он спустился вниз, где все тот же мальчишка-портье читал все тот же журнал.

- Простите, как давно уехала леди, снимавшая "люкс"?

Томми Ли подбросило так, словно к стулу подвели электричество. Незаметно сотворив знак для отвода нечистой силы, он посмотрел на часы.

- Пять часов назад, сэр.

- Она не сказал, куда едет?

- Нет, сэр.

Больше они не виделись никогда, хотя всю жизнь оба вспоминали эту ночь и этот разговор, ставший толчком для перемен к лучшему. Время стерло страдания, стерло из памяти их лица, оставив одни имена.

Ее звали Джейн.

Его звали Джон.

Почему я здесь, мама?
Что за люди меня окружают?
Что за свет слепит мне глаза?
Почему постоянно стреляют?

Что со мною, скажи мне, мама?
Жжет мне грудь, как огнем из Ада.
Я не помню, зачем и где я?
Здесь темно, но света не надо.

Мне не больно, не бойся, мама.
И не плачь, что теряешь сына.
Помнишь, я обещал вернуться?
Как могу я тебя покинуть?

И совсем мне не страшно, мама.
Что за души меня окружают?
Почему ничего не помню?
Говорят, что я... умираю?

Не надо рыть мне могилу, я хочу, чтобы меня сожгли. Кремация, после которой от разлагающегося смердящего трупа остается мягкий сероватый пепел, - вот самая чистая Смерть. А кладбища, куда приходят скорбящие друзья и родные, даже белые арлингтонские кресты, это сосредоточение боли и безысходности. Как будто те, кто лежат под этими крестами, даже мертвые продолжают умирать. Выпускают последнее дыхание, которое отравляет тех, кто наверху. Они, пришедшие, не понимают этого яда, но чувствуют его и поэтому продолжают плакать. Яд мертвых выходит только через слезы или остается внутри, отравлять сердца и души, ожесточать их. И еще я думаю, что нас погибло слишком много для такой маленькой и бессмысленной войны. Слишком много белых крестов. Целый лес, в котором можно заблудиться и не заметить, как и сам окажешься под одним из них. Поэтому я хочу, чтобы меня сожгли, а прах развеяли над джунглями Вьетнама. Некоторые из моих братьев по оружию до сих пор ведь остались там. Их кости тлеют глубоко в земле, на которой гуки сажают свой рис. И я хотел бы быть там, вместе с моими братьями. Тоже стать прахом. Господь всемогущий! Столько лет прошло, а я до сих пор не могу забыть.

Они снятся мне. В дождь. Когда идет дождь, я словно возвращаюсь назад. Снова слышу их голоса - крики и смех. Слышу выстрелы, взрывы и стук вертолетных лопастей. Чувствую запах напалма и вонь горящих джунглей. Все возвращается, как наяву, и нет спасения от этого бреда. Они зовут меня на помощь. Наваждение приходит ночью, и тогда я умираю. Наконец-то.

Нам нужна твоя помощь, говорят мне они.

Иди к нам, говорят мне они.

Как ты посмел бросить нас в беде, говорят мне они.

И не слышат то, что я отвечаю. И тогда я начинаю кричать. Пытаюсь докричаться до мертвых, погибших много лет назад, потому что для меня они еще живы. В моем сердце. Люди не умирают, пока есть хоть кто-то, кто помнит о них. Я помню. Их лица и голоса почти стерлись из моей памяти, но в сердце, где-то очень глубоко, я помню. И мне жаль, так жаль, что я не остался там вместе с моими братьями.

Кто мне скажет, по какому принципу Смерть забирает в свои Сады? Почему одни в двадцать лет остаются в джунглях лежать пустыми оболочками, а другие возвращаются домой и продолжают жить? Почему к одним ОНА более милосердна, чем к другим? У меня нет ответов на эти вопросы, но одно я знаю точно - те, кто остались жить, точно такие же пустые оболочки. Война выжигает души, а взамен остается только темная леденящая пустота. Не жизнь и не Смерть.

Со стороны кажется, что нам повезло, тем, кто выжил и вернулся домой, что мы продолжаем жить. Женимся и рожаем детей. Находим работу и платим налоги. Покупаем дом и заводим собаку. Напиваемся в барах и трахаемся с первой попавшейся шлюхой. По ночам просыпаемся от кошмаров. Но это ли жизнь? Мы не живем. Мы всего лишь длим свое существование, пропитанное болью и чувством вины.

Я здесь, говорю я в ответ.

С вами, говорю я в ответ.

Я прикрываю ваши спины в мире живых, говорю я в ответ.

Но до мертвых не докричаться, ибо Бездна разделяет нас. Я только смею надеяться, что скоро лягу рядом - мягким пеплом и тленом.

Простите меня за то, что выжил. Не спрашивайте, почему.

Я не знаю...

Армия спит и не видит снов.
Затвор передернут на раз и на два.
Рисунок зачеркнут решеткой штрихов.
С губ моих крик не сорвался едва.

Армия спит, замерев на войне,
словно картинка из мира Дали.
Джунгли застыли в рыжем огне.
"Хьюи" зависший где-то вдали.

Армия спит на один только миг,
что растянулся на несколько лет.
Замер в груди моей долгий крик,
и ничего уже больше нет.

Это задание казалось им сущим безумием. Джон думал, что его мог дать только человек, который никогда не был в джунглях. Но на самом деле в задании не было ничего необычного.

Было убийственное время - полдень, - когда Солнце стоит в самом зените, и от его палящего зноя невозможно спрятаться. Сквозь непроходимые дебри тропических джунглей пробирались четверо. Впереди, как ни в чем не бывало, шел проводник из местных. За ним трое пехотинцев во всеоружии едва волочили ноги. Всего в каких-то десяти шагах от них петляла узкая мелкая речушка, издающая удивительное зловоние и привлекающая мириады мух. Из всех четверых проводник был наиболее приспособлен к местному климату, как кактус приспособлен к пустыне. За все время их утомительного пути, - а шли они с рассвета, - он не издал ни единого звука, предпочитая обходится жестами. И ни разу не остановился, хотя ему приходилось труднее всех, ведь он был первопроходцем. Сначала американцы бодро топали за ним, презрев жару, москитов и зловоние и соблюдая осторожность, но очень скоро усталость взяла свое. Теперь они едва тащились, спотыкаясь и опустив головы.

Первым не выдержал Сэнди Логан, самый молодой из них. Запнувшись о толстый корень, он упал на колени и выронил из рук тяжелую винтовку. Сведенные от напряжения пальцы разжались сами собой. Осипшим от жары голосом он выдавил:

- Все, не могу больше.

Темноволосый зеленоглазый красавчик Фрэнки Шеффер тяжело сел рядом с ним. Сейчас он был не в лучшем виде и совсем не красавчик. Вытерев ладонью пот с лица, он взялся за флягу, пристегнутую к ремню на боку. Несколько глотков чистой воды вернули ему некоторые силы и способность к членораздельной речи.

- Эй, Джонни. Скажи этой заднице, что мы не пойдем дальше, пока не отдохнем.

Джон Стюарт нагнал проводника и что-то тихо произнес по-вьетнамски. Он был невысок ростом и оттого казался младше и слабее своих товарищей по оружию, но его гибкое тело было одето отлично развитой мускулатурой, и впечатление хрупкости было обманчивым. "Джангл-фетигс" сидела на нем, как влитая, оружие казалось естественным продолжением руки, а лицо с нанесенными на скулы зелеными полосами за весь их долгий утомительный путь так и не сменило выражения угрюмой решительности. Так же, как и черные глаза, чуть-чуть приподнятые к вискам. Джон был прирожденным воином.

Переговорив с проводником, он вернулся к своим и объявил привал. Вьетнамец остановился, присел под деревом на корточки и закрыл глаза. Он мог просидеть так целый день, ни разу не шелохнувшись. Пехотинцы переглянулись, и Сэнди сквозь зубы процедил, ни к кому конкретно не обращаясь:

- Засранец.

Вьетнамец вызывал у них раздражение, львиная доля которого приходилась на необходимость ему доверять.

Пока Стюарт и Логан утоляли жажду и приходили в себя, Шеффер вытащил из нагрудного кармана листок, расправил его на колене и углубился в чтение письма. На правах старого друга Стюарт заглянул ему через плечо. По стилю и почерку он безошибочно узнал руку Келли, младшей сестры Фрэнка.

- Слушай, Джонни, - Фрэнк дочитал письмо и вернул его обратно в глубину кармана, - Я давно хотел тебя попросить...

- О чем?

- Если со мной что-нибудь случится, вернись и позаботься о Келли.

Стюарт хотел ответить, что ничего не случится, но промолчал. Даже в мирной жизни никто не застрахован, а уж на войне все могло закончиться внезапно и резко, в любой момент. И ничего не успеешь сделать. Шеффер словно прочитал его мысли, потому что ответил:

- Просто пообещай мне это, и я буду спокоен.

Шеффер смотрел на него снизу вверх, сгорбившийся и прислонившийся к плечу друга. И печаль, которой отродясь не бывало в глазах красавчика Фрэнки Шеффера, была красноречивее любых слов.

- Я сделаю, - ответил Стюарт и знал, что сделает.

Он ободряюще хлопнул друга по колену, сделал еще один глоток из фляги и скомандовал:

- Хватит прохлаждаться, мы еще должны сделать нашу работу, - и что-то добавил по-вьетнамски.

Проводник мгновенно очнулся от своего транса и вскочил. Шеффер и Логан снова переглянулись. Этот узкоглазый дикарь готов был служить дяде Сэму с куда большим рвением, чем они. Возможно, потому что ему за это платили. Много платили. Шеффер скривился и тихо выругался:

- Желтая сука.

Им предстояло преодолеть не меньшее расстояние, чем они уже прошли, и мысль эта наводила на пехотинцев тоску. Для них слово "природа" ассоциировалось с пикником на травке в парке, но никак не с джунглями. Проводнику было лучше всех - он здесь родился и вырос, и пребывал в естественной, так сказать, среде обитания.

Логан не удержался и добавил:

- Да пошло оно нахер, это задание.

Задание и в самом деле было идиотским. Группа из трех коммандос должна была пробраться к маленькой отдаленной деревушке, посмотреть, что там происходит, зарисовать план, вернуться и доложить. Большого смысла во всем этом никто из них не видел, но приказ есть приказ. Чтобы они не заблудились в дебрях девственности, им выдали проводника и примерную карту того района. И никаких боевых действий.

К тому моменту, как они почти добрались до места, Солнце уже склонилось к самому горизонту. Пехотинцам было наплевать, что там с этой деревней, и в чем заключался смысл задания. Все трое мечтали о том, чтобы вернуться в лагерь, поесть, отмыться и выспаться. Однако, впереди ждал еще один неприятный сюрприз.

За время их похода река, вдоль которой они продвигались, расширилась и теперь несла свои смрадные воды с удивительной резвостью. Они вышли из джунглей в том месте, где она снова начала плавно сужаться. Проводник обернулся к Стюарту и произнес несколько гортанных слов. Шеффер автоматически переспросил:

- Что он сказал?

- Деревня в миле отсюда, но нам нужно перейти на другой берег.

Логан скривился и недоверчиво переспросил:

- Нам нужно... что?

Река в его глазах тут же стала в сто раз грязней, омерзительней и зловонней, а скудный обед попросился наружу. Логан отвернулся и тяжело сглотнул.

- Форсировать реку, - повторил Стюарт, - И не говори, что ты не умеешь плавать.

- Умею, - Сэнди вяло кивнул, - Но почему нельзя было сделать это раньше, когда... когда можно было?

Когда она не была такой широкой, и ее можно было просто перешагнуть. Логан совсем скис. В их группе он был самым молодым, а его годовой опыт никак не тянул против трех лет, что провели здесь Шеффер и Стюарт. Год, из которого он половину просидел в Сайгоне, прежде чем попал на настоящую войну.

- Проводник говорит, что с той стороны одни болота, и пройти можно только здесь, - Джон помолчал немного и добавил, - Держись, Сэнди. Скоро все закончится.

- Скорей бы уже. До смерти хочется помыться и выпить.

- Я найду тебе самую лучшую выпивку во Вьетнаме. Давайте... все равно же придется.

Все четверо разделись и вошли в воду, держа винтовки высоко над головами. В первый момент Стюарту показалось, что он решил искупаться в выгребной яме. Вода была ржаво-бурой и вязкой, как сливки. Слева от него Логан начал материться, и Джон видел, как лицо Сэнди сначала сделалось белым, а потом зеленым. Он подобрался поближе на случай, если Логану вдруг станет совсем плохо. Проводник, привычно загребавший вонючую жижу, был уже в десятке футов впереди.

Они провели в жидком аду несколько минут, но всем это время показалось растянутым до бесконечности. Выбравшись на другой берег, Стюарт подождал, пока стечет вода, потом срезал пиявок, успевших присосаться в реке, отер тело ладонями и начал одеваться. Логана все-таки вырвало. Шеффер помог ему справиться с приступом, но никто ничего не сказал. Эта война была слишком грязной во всех смыслах.

Стюарт отрывисто бросил:

- Мы не укладываемся в график. Поторопитесь.

График! Он думает еще и о графике! Шеффер и Логан переглянулись и поднялись.

Остаток пути был самым легким, и очень скоро они уже лежали в зарослях, окружавших деревню.

Ничего не происходило. Не было ничего, что говорило бы о близости противника. Ничего, что вообще говорило бы о войне. Деревня жила своей повседневной жизнью. Лачуги, рисовые поля и домашние животные. Люди в остроконечных широкополых шляпах. Голые детишки, игравшие в грязи, покрывавшей то, что здесь было за главную улицу. Стюарт перебросился с проводником парой фраз, потом повернулся к своим и тихо произнес:

- Он говорит, что гуков здесь не видели уже несколько месяцев.

Шеффер фыркнул и осклабился.

- Это и так понятно. Не понятно только, за каким хером мы сюда приперлись?

Вопрос повис в воздухе. Смысл задания был абсолютно туманен. Стюарт задумчиво созерцал вполне мирную картину, открытую перед ними. У него было ощущение, что в ней что-то не так. Три года, проведенные в джунглях, в постоянной опасности, выработали у него фантастическую интуицию, и сейчас эта интуиция говорила ему, что все обманчиво, все совсем не так, как кажется.

- Продолжаем наблюдать, - сказал он, - Ночью дежурим по очереди. Завтра утром двинемся обратно.

В их группе он был старшим, поэтому возражений не последовало. Пехотинцы рассредоточились, все же оставаясь в видимости друг друга, и принялись наблюдать. Джон снова подумал, что это задание - сущее безумие.

К вечеру жара спала. Воздух быстро темнел, меняя прозрачно-синие оттенки. Стрекот насекомых становился все громче. Люди в деревне закончили свои дневные дела и разошлись по лачугам, служившим домами. Ничего не происходило.

Шеффер подполз поближе к Стюарту и прошептал:

- Думаю, нам нужно отойти подальше в джунгли и ночевать там. Не нравится мне все это, Джон.

Стюарт был согласен. Чувство тревоги, точившее его с первого момента, как они подошли на позицию, многократно усилилось. Все здесь было слишком правильно, и эта правильность угнетала. Не было такого места в стране, куда не пришла бы война. Не могло быть. Война распустила щупальца на каждую квадратную милю территории и стремилась пожрать ее, как голодный зверь.

Из подступающей темноты бесшумной тенью появился проводник. Дернул Стюарта за рукав, что-то быстро проговорил и указал рукой на деревню. Все трое одновременно повернули головы.

- Вашу мать... - сказал Джон.

Деревня быстро заполнялась низкорослыми людьми в черной форме и с автоматами наперевес. Они просачивались между хижинами нескончаемым потоком, безжалостно погребая иллюзию мирной жизни. И пехотинцы, и проводник вдруг почувствовали одно и то же, исходящее от этой черноты. Волну ужаса. Смертельную угрозу.

Стюарт рефлекторно собрался в комок, готовый к мгновенному действию, и скомандовал, не глядя на своих:

- Отходим. Тихо и осторожно.

О да, они умели быть осторожными. Их научили выживать и действовать быстро, не раздумывая. Пехотинцы собрались в группу и начали отходить, углубляясь в джунгли. Никаких боевых действий. Сумерки сгущались с неимоверной быстротой, превращаясь в ночь. На темном небе проступили дыры звезд.

Они уже поверили, что сумели убраться не замеченными. Ночь была им на руку, но в темноте Логан не увидел место, где было это. Он всего лишь сделал еще один шаг.

В неестественной тишине они четко услышали сухой щелчок. Стюарт обернулся и увидел, как Логан застыл на месте.

- Сэнди, нет, - тихо сказал он, - Не смей двигаться.

Это ничего не меняло. Сэнди Логан прекрасно знал, чем это закончится. Он еще дышал, говорил и чувствовал, но на самом деле был уже мертв.

- О, Господи Иисусе! Джон!

Мина подпрыгнет, как только он уберет ногу...

- Я не хочу умирать!

...и разорвется ему прямо в лицо...

- Джон, сделай что-нибудь!

...потоком огня и боли.

- Я не хочу, Джон!

Паника затопила его с головой, отключая разум.

- Сэнди, нет!

Стюарт успел дернуть Шеффера на землю, когда "бетти-попрыгушка" взметнула в небо огонь, ударив им в грудь и голову Логана. Легко разрывая податливую плоть и разбрасывая окровавленные куски.

- Сэнди...

Гуки в деревне превратились в переполошившийся муравейник. Видимо, "бетти" была ловушкой, и как только ловушка захлопнулась, они открыли огонь. Дорожки трассирующих пуль четко светились в темноте. Стюарт огляделся, пытаясь найти проводника. Вьетнамец на корточках по своему обыкновению сидел под деревом. Стюарт хотел уже заорать на него, но осекся на полувздохе. Даже в темноте было видно, что его голова повернута под неестественным углом, а лицо и грудь залиты кровью. Ниже его тело было сплошным месивом. Стюарт почувствовал, как живот схватило болезненным спазмом. А ведь он думал, что уже привык ко всему...

- Фрэнки, - он тяжело сглотнул, - Мы раздолбаем всех этих желтозадых, вернемся и будем жить долго и счастливо, да?

- Да!

Они продвигались короткими перебежками, чтобы создать ощущение многочисленности. Приказ не вступать в боевые действия был забыт. Навязанный им бой был в самом разгаре, и оба они понимали, что просто отступить и укрыться в джунглях им уже не удастся. Их будут преследовать и все равно загонят, как дичь. Наступив на мину, Логан подписал смертный приговор не только себе, но и своим товарищам.

Стюарт смог различить отдельные крики на чужом языке. Вьетконговцы не могли понять, где противник и какова его численность. Они вообще не ожидали, что нарвутся здесь на американцев.

Джона вдруг захлестнуло чем-то. Его рассудок помутился. Он больше не осознавал своей реальности. Был только какой-то инстинкт, жаждущий крови. Требующий крови. Вымогающий.

Зверь.

С душераздирающим воплем Стюарт сдернул с убитого гука огнемет и полоснул по темноте. Две ближайшие хижины вспыхнули с хищным треском. Он увидел, как в одной из них распахнулась дверь, и оттуда выскочила молодая женщина, похожая на фарфоровую статуэтку. Только сейчас она была похожа на живой факел, потому что ее одежда и волосы были объяты пламенем. Она каталась по земле, и Стюарт ясно видел ее покрытое ужасом лицо. Но не мог остановиться. Горячий запах крови пьянил его. Он продолжал убивать, убежденный вдруг в собственной неуязвимости.

Где-то рядом Шеффер судорожно дернулся, поймав грудью автоматную очередь, и осел на землю. Стюарт угадал по губам его предсмертный хрип:

- Джон... Келли...

- Да, Фрэнки... Я помню.

Время как будто замедлилось для него. Он видел в ночном воздухе светящийся след от трассера. Провел взглядом вдоль яркой линии и на другом конце увидел молодого вьетконговца в черной форме. Он бесстрастно наблюдал, как умирает его жертва.

- Сучий выродок!

Стюарт вскинул огнемет и превратил гука в живой факел, чувствуя при этом странное наслаждение. Как будто не он, а кто-то другой действовал сейчас вместо Джона Стюарта.

- О, Фрэнки...

Он понял, что остался один.

Нет, я не хочу умирать, я не могу умереть сейчас, я должен выжить, я должен, я дол...

Горячая волна боли ударила его по спине и по голове, взорвала мозг, но на этот раз боль была извне. Она сбила Стюарта с ног, заставила упасть на колени, а потом лицом на землю. Он захлебнулся в потоке собственной крови. В голове мелькнула последняя мысль: я умираю. А потом пришла темнота.

Соединенные Штаты Америки, три месяца спустя

01

Его никто не встречал. Джон послал в Даллас телеграмму из Сайгона, где провалялся в госпитале три месяца.

Говорили, что это чудо, что он остался жив. Сам Джон не знал, насколько это чудо и насколько он жив или мертв. Стоило ему закрыть глаза, как из темноты тут же возникали пятнистые бока "Хьюи", вываливающегося из-за горизонта и делающего круги в поисках живых. Если они были, эти живые. Уже теряя сознание, Стюарт увидел над собой искаженное ужасом лицо и словно сквозь вату услышал.

- Все мертвы, кроме этого.

А потом черный провал, в котором он тоже умер и воскрес тысячу раз. И больше ничего. Когда Стюарт окончательно пришел в себя, он был уже в госпитале в Сайгоне.

- Где я? - спросил он у белого потолка, не очень-то надеясь получить ответ, но к своему удивлению услышал:

- Вы в безопасности. Все уже в порядке. Все позади.

Он с трудом повернул голову, но даже от этого усилия в глазах потемнело, а уши наполнились звоном. Когда темнота отступила, он увидел маленькую девушку с узкими раскосыми глазами. Она приветливо ему улыбалась. Джон вдруг ощутил резкую вспышку боли в груди, но она исчезла так же внезапно, как и появилась.

- Кто вы?

- Меня зовут Коу, - девушка встала и поклонилась по обычаю своего народа, - Я медсестра.

Невольно он перевел ее имя и смутился. Коу означало "девственница".

- Это... госпиталь?

- Да, сэр.

- А что с остальными.

- Сэр? - она продолжала улыбаться, но явно не понимала, о чем идет речь.

- Что с моими людьми? Они живы? Где они?

- Извините, сэр. Я ничего не знаю. Я всего лишь ухаживала за вами.

- Что произошло? Почему я здесь?

Он пошевелился, но сил было совсем мало.

- Вам нельзя волноваться. Сейчас вы должны спать. А потом доктор Шнайдер ответит на все ваши вопросы.

Она заботливо укрыла его одеялом и повторила:

- Спите, и все будет хорошо.

Джон открыл глаза во второй раз, чтобы снова увидеть милую улыбку Коу, но на этот раз рядом с ней стоял мужчина лет сорока с явной сединой в густых темных волосах и корсарской бородкой.

- Добрый день, мистер Стюарт, - сказал мужчина, - Я доктор Шнайдер.

Джон в ответ сдержанно кивнул.

- Как вы себя чувствуете?

- Хорошо, док. Скоро я смогу уйти отсюда?

- Боюсь, что нет. Все не так просто.

Джон остался безразличен к ответу и задал следующий вопрос:

- Что с остальными? С моими людьми?

- Тут есть кое-кто, кто хочет поговорить с вами об этом. Вы уверены, что у вас хватит сил?

- Да, я в порядке.

Шнайдер обратился к сестре.

- Коу, пригласи тех двух офицеров, что ждут за дверью.

Через несколько минут в палате появились "те два офицера". Джон скользнул взглядом по знакам различия и у обоих заметил нашивки военной разведки. И тут же понял, что не доверяет им. Он попробовал найти причину этого недоверия, но все было покрыто мраком. Поэтому он ограничился еще одним сухим кивком и на вопрос о здоровье спросил:

- Что с остальными?

Офицеры переглянулись, и один из них, майор, коротко ответил:

- Они погибли.

- Все?

- Да. Нам очень жаль.

Им жаль! Как бы не так!

- Как?

Они снова переглянулись между собой. Второй - полковник - присел на стул рядом с койкой и удивленно сказал:

- Мы надеялись получить ответ у вас.

Джон молчал, глядя в потолок. Полковник подождал немного и продолжил:

- Мистер Стюарт, вы - единственный, кто остался в живых. Наш агент, Шеффер и Логан - все погибли. Все, кроме вас. Поэтому мы хотели бы получить подробный рапорт о ходе выполнения вашего задания и обстоятельствах их смерти. Вы меня понимаете?

Он ответил не сразу. И это было совсем не то, что разведчики хотели бы услышать. Джон сказал:

- Нет.

- Нет? - не поверив своим ушам, полковник обернулся на своего спутника и доктора и снова переспросил:

- Нет?

- То, о чем вы говорите, полковник... Когда это было?

- Четыре дня назад.

- Кто там был?

Ответил майор:

- Вы, Шеффер, Логан и наш агент.

- Все они погибли?

- Да, мистер Стюарт.

Джон долго молчал, собираясь с мыслями, но офицеры и доктор терпеливо ждали. Они дождались совсем не того ответа, который хотели услышать.

- Я ничего не помню.

- То есть как это? - полковник даже вскочил. Джон вдруг сам осознал собственные слова.

- Док... я ничего не помню.

Голова начала наливаться горячим свинцом, а в глазах потемнело. Стюарт устало прикрыл веки, словно опустил шторы, и погрузился в небытие. Измученное сознание жаждало отключиться, не вынеся потрясения.

Шнайдер аккуратно подтолкнул разведчиков к выходу из палаты, любезно при этом улыбаясь.

- Прошу вас, господа. Ему надо отдохнуть. Сегодня он уже все равно ничего вам не скажет.

Полковник обеспокоено спросил:

- Он действительно ничего не помнит?

- В таких случаях возможна частичная амнезия. Мы разберемся с этим.

- Но нам крайне важно, чтобы с ним все было в порядке. Он должен представить рапорт.

Доктор Шнайдер только развел руками.

- Его психика сама должна справиться с этим. Мы сделаем все возможное, но дать гарантии я не могу.

Полковник придвинулся почти вплотную к Шнайдеру и с нажимом произнес:

- Вам лучше постараться. Очень постараться.

Но и на следующий день Стюарт ничего не вспомнил. И через неделю. И через месяц. Усилия, предпринятые госпитальным психиатром, оказались тщетными. Память не желала раскрываться даже под глубоким гипнозом, как будто все события были стерты из реальности, а не просто из сознания одного человека.

Молодое сильное тело отлично справлялось с болезнью, и скоро физические раны Стюарта зажили, оставив только многочисленные шрамы. Память продолжала спать, надежно храня под темной завесой ужас пережитого. Почти каждую ночь Джон просыпался в холодном поту, задыхаясь от наваливающейся на грудь и горло тяжести, но не мог вспомнить, что видел. Первое время Шнайдер еще на что-то надеялся, но вынужден был сдаться. Джона демобилизовали и отправили в Штаты. Домой.

Он дал родным телеграмму, но его никто не встречал.

Он слонялся по пыльному душному аэропорту в надежде, что все же ошибся, и его кто-нибудь подберет. Устав надеяться, он вышел в город и тут же растерялся. Он не был в Далласе шесть лет, с момента, как за три года до призыва уехал в Нью-Йорк, и за это время город успел перемениться. Джон отыскал знакомые ориентиры и медленно пошел вдоль тротуара. После ранения у него осталась легкая хромота. Левая рука, сломанная в нескольких местах, теперь до конца не разгибалась. Темные волосы, раньше коротко остриженные, свисали на лоб длинными прядями, и закрывали один глаз и скулу. Джон знал, что внешне сильно изменился, и думал, что, возможно, в суматохе аэропорта его просто не узнали. Что же... он доберется до родительского дома сам. Ему не хотелось тратить последние деньги на такси, и он решил, что возьмет его, только если совсем станет невмоготу.

Он был настолько погружен в свои мысли, что не заметил, как рядом притормозил старый "Кадиллак". Услышал только, как кто-то окликнул:

- Эй, Джонни!

Стекло опустилось, и Джон увидел физиономию своего младшего брата Микки. Микки широко улыбнулся и распахнул дверцу.

- Забирайся.

Джон сел в машину и только тогда сказал:

- Рад видеть тебя, братишка.

- Извини, что опоздал. Мне сообщили час назад.

Шесть лет назад, когда Джон уезжал в Нью-Йорк, Микки было всего пятнадцать. Три года спустя, когда Джон добровольцем пошел во Вьетнам, Микки уже пытался сколотить собственное маленькое дело. Медкомиссия признала его негодным, что вполне вписывалось в рамки пацифистских взглядов Микки Стюарта. Джон не осудил его, но между братьями пролегла трещина, которая со временем только выросла в размерах.

Сидя рядом с братом и глядя в окно, Джон кожей чувствовал, как Микки украдкой рассматривает его. Как животное в зоопарке. Как совершенно незнакомого чужого человека. Они были слишком разными. На Микки был новенький костюм, а на Джонни его "джангл-фетигс". Микки был все так же красив, а Джон не мог даже нормально двигаться, и в памяти зияла дыра размером с Техас. У Микки были деньги и молодая жена, у Джонни не было ничего, кроме боли и мрака прошлого.

Молчание становилось невыносимым, и, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, Джон спросил:

- Как дома? Отец и мама здоровы?

- Да, только у Кейт с утра мигрень.

Кейт... Лица не было, но откуда-то из далеких глубин всплыло понимание, что Микки говорит о своей жене. Джон видел ее на свадебном фото, что мать прислала ему с письмом.

- Ну, ты знаешь, у женщин это обычное явление, когда... - Микки смутился и замолчал.

- Значит, вы живете вместе с родителями?

- Да. Мы решили, что пока так будет лучше. Но мы уже почти накопили на первый взнос за наш собственный дом.

- Будешь вить семейное гнездышко, а, Микки?

Брат вздохнул и ответил странно:

- Приходится.

Джон пытался придумать, что бы еще сказать, но необходимость поддерживать беседу отпала сама собой. "Кадиллак" въехал во дворик дома Стюартов. Джон вышел из машины и замер.

Он слишком давно не был здесь, чтобы помнить все до мельчайших деталей, но в сердце он хранил образ отчего дома и думал, что все будет, как раньше, стоит только вернуться. И вот он вернулся, но за шесть лет мир в его голове успел сдвинуться. Родители выбежали навстречу и обнимали его, и влекли его скорее в дом. Все здесь было знакомым, но Джон чувствовал себя чужим.

Мама плакала и все повторяла одно слово:

- Живой!

Отец, более сдержанный на проявления чувств, только хмыкал в густые усы, но не отходил ни на шаг. Микки куда-то исчез и появился снова в сопровождении пухленькой светловолосой девушки.

- Знакомься, братишка, это Кейт.

Джон растерянно пожал ей руку и пробормотал, как он рад, но на самом деле ему было все равно. От усталости у него двоилось в глазах, и ныли раны.

- Что-то ты слишком бледный, сынок, - заметила миссис Стюарт, - Тебя хорошо лечили?

- Да, мама.

Он не скажет им. Ни за что не скажет. Дыра в памяти - это только его проблема.

- Ничего, - пробасил мистер Стюарт, - Поработает в саду, на свежем воздухе, и сразу оздоровеет.

- Да, отец. Мама, я хочу отдохнуть с дороги.

- Конечно, сынок. Твоя комната тебя ждет.

Он не спросил, почему его не встретили. Не спросил, почему Кейт и Микки так скоропалительно женились и живут у Стюартов. Все это, как и многое другое, промелькнуло мимо его замутненного сознания. Джон хотел сейчас только одного - остаться в одиночестве.

Его бывшую комнату переделали в гостевую, но это не имело значения. Джон с удовольствием вылез из формы, принял душ и лег на кровать, застеленную свежими простынями. Его охватили покой и умиротворение. Он дома, а здесь с ним не может случиться ничего плохого. Ему всего лишь нужно несколько дней, чтобы придти в себя. Вернуться в себя. А потом все пойдет так же, как и раньше. Он съездит в Нью-Йорк, чтобы повидать Келли Шеффер, а потом вернется в Даллас. Вернется домой. Нет ничего лучше дома.

Джону казалось, что он не спит. Закрыл глаза на несколько минут, а мысли продолжают бежать по кругу. Ведь не может же быть так, чтобы он спал и думал одновременно. И вот, когда он решил, что лучше встать, раз уж он все равно не может уснуть, и открыл глаза, то понял, что проспал все это время.

В комнате сгущались вечерние сумерки. Пространство постепенно наливалось темной синевой, скрадывающей очертания предметов. Несколько минут Джон не мог сообразить, где он, и уже начала подступать паника, что память снова его подвела, но потом в сознании как будто что-то сдвинулось, и все встало на свои места. Он дома. Это сладкое слово - дома.

Из-за стены послышались неясные голоса: мужской и женский. Они о чем-то спорили, и тон постепенно повышался, переходя на крик. Джон не хотел слушать. Хватит с него криков на всю оставшуюся жизнь. Он хотел уже встать и пойти разобраться, но тут все закончилось, а через несколько секунд с силой хлопнула дверь. Джон полежал еще немного, собираясь с мыслями, а потом поднялся и отправился вниз.

За ужином он заметил, что Кейт сидит, не поднимая головы, и не участвует в общем разговоре. Несколько раз Джон попытался ее разговорить, но она отвечала односложно, бросая на Микки быстрые взгляды и смущенно улыбаясь. Отец делал вид, что не замечает. Мать с тревогой смотрела на младшего сына и тут же быстро отводила глаза. Джон оставил свои попытки втянуть жену брата в общий разговор, и ему показалось, что все вздохнули с облегчением. Что-то здесь было не так.

Что-то сильно не так.

Ощущение это, сначала бывшее интуитивным, не оформившимся, превратилось в твердую уверенность уже к концу первой недели пребывания Джона в родительском доме. Днем, когда Микки был у себя в конторе, его жена охотно помогала миссис Стюарт в работе по дому. Джон не раз видел, как они вдвоем возились с цветочными клумбами, и больше были похожи на подруг, чем на свекровь и невестку. И отец был рад, называл Кейт дочкой. Но вечерами она превращалась в тень - молчаливую и незаметную. Вечером слышен был только голос Микки, который подробно рассказывал о своих успехах и строил планы на будущее. Он не советовался с родителями. Не спрашивал у жены. Он констатировал факты. Джон не вмешивался.

Несколько дней ушло на то, чтобы придти в себя после перелета из Сайгона, привыкнуть к новому климату, к городу и к отсутствию ежедневных госпитальных процедур. В глубине души Джон был уверен, что с возвращением домой раны его чудесным образом исцелятся, а дыры в памяти заполнятся привычным содержимым. Когда этого не произошло, он решил, что нужно просто немного подождать. Украдкой он ходил по дому, всматриваясь во все мелочи, которые попадались ему на глаза, прикасаясь к ним и пытаясь вспомнить, было ли точно так же раньше или изменилось? Ответа на этот вопрос у него не было. Дом был родным и вместе с тем совершенно чужим. Грань между тем, что он помнил, и тем, что забыл, была слишком зыбкой и неотделимой. Непреодолимой.

Как-то он несколько часов провел в подвале, разбирая свои старые вещи. Туда их отнесли после его отъезда. В другой раз не мог уснуть, спустился в гостиную, вытащил семейные альбомы и долго разглядывал снимки при желтоватом свете настольной лампы. И снова было то же тревожащее душу чувство. Он не помнил некоторых вещей, людей и событий, но не мог определить, то ли это оттого, что всем людям свойственно забывать незначимое. То ли оттого, что в его памяти все эти вещи, люди и события попали в черные пятна амнезии. От осознания этого Джона тошнило, и начинала болеть голова. И он не мог спросить, потому что не хотел, чтобы родители знали. Хватало всего остального.

Всем остальным была война. Еще одно чудо, которое не произошло. Джон думал, что вернется к мирной жизни, и все закончится, но война продолжала длиться в его сознании. Джон был постоянно готов к опасности, к бою, но ничего не происходило, и от этого нервы натягивались все сильней и сильней. Он ощущал их вибрацию и все время боялся сорваться. Каждый громкий звук, каждое резкое движение рядом заставляли его вздрагивать. Кошмарные сновидения не прекратились, и часто Джон встречал рассвет, сидя в открытой раме окна и выкуривая несколько сигарет подряд.

В дождливые дни он погружался в тоскливую меланхолию. Раны стонали тупой ноющей болью. Хромота делалась сильней, и Джон старался нагружать больную ногу как можно меньше. Погрузившись в депрессию, он окончательно замыкался в себе. Часами смотрел на дождь и пытался вспомнить. Тщетно.

Днем мать приносила ему обед прямо в комнату, понимая, что если не сделает это, сын предпочтет остаться голодным. Но вечером ему приходилось спускаться к общему ужину. Джон молча съедал свою порцию, брал сигареты и стакан виски, выходил на крыльцо и смотрел на закат или на все тот же бесконечный дождь. Иногда следом выходил отец, и они молчали вдвоем. Джон опасался, что начнутся расспросы, но мистер Стюарт, побывавший на Второй Мировой и чудом переживший высадку союзников, ничего не спрашивал сам и запретил домашним.

Как-то к их вечерним посиделкам присоединился Микки. В тот день он заключил весьма удачную сделку и за ужином позволил себе выпить немного больше обычного. Микки был весел и чувствовал себя так, словно может легко завладеть всем миром. Ему хотелось снова и снова смаковать детали, но ни мать, ни жена для этого не годились. Микки считал, что только мужчины могут по достоинству оценить его ум и сноровку. Он в десятый раз завелся с рассказом, но его ждало разочарование. Отец рассмеялся и перебил сына в середине фразы:

- Если бы ты действительно был так ловок, как ты тут нам втираешь, то вы с Кейт давно бы уже жили в собственном доме.

Микки вспыхнул и через секунду яростно взвился.

- Я хотя бы работаю и могу содержать себя и жену. А вот Джонни у нас, кажется, решил подождать, пока его замуж кто-нибудь не возьмет.

Мистер Стюарт перестал смеяться и угрожающе произнес:

- Заткнись, Микки.

Но его уже понесло.

- Что скажешь, Джонни-бой? Долго еще будешь сидеть на нашей шее? Для моего-то дела ты не годишься, но я могу помочь по-братски. Подыскать работенку попроще. На выпивку точно хватит.

Джон молча сделал последний глоток, отставил стакан в сторону и начал подниматься. Мистер Стюарт взревел:

- Майкл! Я велел тебе замолчать!

Но это только подлило масла в огонь.

- А что, отец, я не прав? Джон превратился в тряпку, в девчонку! Думаешь, никто не знает, как ты по ночам орешь, а, Джонни? Думаешь, никто ничего не видит? Это для них ты герой, а для меня...

Микки не договорил. Джон закончил подниматься, медленно и осторожно, а в следующий момент совершил неуловимое движение, и Микки вдруг оказался прижатым к стене дома. Локоть старшего брата немилосердно давил на горло. В его черных глазах было бешенство. На скулах двигались желваки. Микки начал хрипеть, ощущая, как в глазах лопаются сосуды. Сквозь шум в ушах он услышал:

- Тебе лучше и правда заткнуться, братец.

И тут же все закончилось. Мистер Стюарт, человек нехилого телосложения, легко оторвал одного сына от другого.

- Хватит, Джон. Не стоит. А тебе, Майкл, лучше уйти, пока еще бед не натворил.

Микки булькнул поврежденным горлом, попятился и скрылся за дверью, откуда тотчас раздались встревоженные голоса женщин.

Джон тяжело дышал. Ярость отошла, и тут же накатило отрезвление. Он не замечал, как потирает левую сторону груди, пытаясь успокоить неистово колотящееся сердце. Отец плеснул ему еще виски и подал стакан.

- Присядь, сынок. Смотри, тучи расходятся.

Он выпил залпом и подчинился. Тучи действительно разошлись, открыв краешек багрового Солнца. Завтра будет ясно, и боль уйдет. А вместе с ней уйдет и хандра. Может быть.

Мистер Стюарт помолчал немного, а потом сказал, не глядя на сына:

- Мне было чуть меньше, чем тебе сейчас, когда союзники высадились в Нормандии. Мы попали в западню. Это был не бой, а бойня. Я до сих пор вижу ее во сне и, наверное, уже никогда не перестану. Твоя мать знает. Я хочу, чтобы ты тоже знал. Ты не один. И если захочешь поговорить...

- Отец... я не захочу.

- Все так плохо?

- Да.

Никогда... Никогда ему не объяснить, что он чувствует. Обрывки старых видений - клочки порванной памяти. И еще постоянное присутствие чего-то чужеродного, что живет в образовавшихся черных дырах. Джон не умел объяснить всего этого. Да и не хотел.

Однако же стычка с Микки повлекла за собой последствия. Первым из них было то, что Джон стал пропускать совместные ужины. Микки так и не извинился, и они теперь едва разговаривали. Джон ссылался на больную ногу, но все прекрасно понимали, что он просто не хочет встречаться с братом. Вторым последствием стало то, что Джон серьезно задумался о поездке в Нью-Йорк.

В чем-то Микки был прав. После возвращения Стюарта домой прошло уже шесть недель. Джон не предпринимал попыток найти работу, зная, что все равно уедет, но и поездку тоже откладывал. Его страшила сама мысль о возвращении в большой мир, о том, что придется как-то взаимодействовать с другими людьми. Дома он чувствовал себя в безопасности, затворившись в своей комнате и общаясь только с членами семьи. Но было обещание Фрэнку, о котором он помнил постоянно. Нужно было ехать в Нью-Йорк, к его сестре. И уже потом, когда он снова вернется в Даллас, придется устраивать свою жизнь и учиться жить дальше. Не сейчас. Потом. Только мысль о "потом" примиряла его с действительностью.

Как ни странно, но катализатором активных действий снова оказался младший брат.

Джон с легкостью вычислил то, о чем в доме Стюартов не говорили. Не скрывали, но и не говорили. Микки был скор на расправу и тяжел на руку. Кейт была беременна, но это не останавливало ее мужа. Они не выносили это за пределы спальни, но все равно все знали. Иногда Джон слышал через стенку, как они ругаются, и на следующий день Кейт появлялась в кофте с длинными рукавами и высоким воротом. Несколько раз видел, как Кейт сидела на заднем крыльце и плакала, стараясь, чтобы никто не заметил. Но - открытого конфликта не было. Джон попытался поговорить с матерью, но она малодушно заявила, что это дело Микки и Кейт. Сама Кейт все отрицала. И Микки утратил над собой контроль.

В тот вечер он был расстроен и зол. Сделка, сулившая его бизнесу дополнительные инвестиции и которую Микки считал уже своей, сорвалась в последний момент. Не заметить его расстройство было сложно, однако, за ужином Микки держался. Развязка наступила позднее.

Ночью Джон снова проснулся в кошмаре, чувствуя запах напалма, слыша взрывы и крики. В комнате стояла кромешная тьма, и некоторое время он не мог понять, где находится. Напалм и взрывы исчезли, но крики остались. Мужской и женский голоса. Мужской был настолько громким, что Джон легко мог разобрать некоторые слова. Женщина отвечала тише, но по ее голосу можно было понять, что она находится на грани истерики. Потом рядом хлопнула дверь, и Джон окончательно пришел в себя.

Скандал продолжался дальше. Теперь Джон узнал голоса - это были Микки и Кейт. Молодая женщина плакала и все время повторяла:

- Не надо, Микки, пожалуйста, не надо...

Джон рывком поднялся с постели, в темноте надел джинсы. Нужно было это прекратить, пока от шума не проснулись родители. Он вышел из комнаты. Свет резанул по глазам, и Джон невольно прищурился.

- Что происходит?

Микки стремительно развернулся и оказался с ним лицом к лицу. От младшего брата ощутимо несло виски.

- Не твое дело, Джонни-бой, - процедил он и тут же заорал, - Убирайся!

Джон мгновенно подобрался, как хищная кошка. Мышцы напряглись, готовые к броску. Сознание очистилось от остатков сна.

- Потише, Микки, ты всех разбудишь. Успокойся.

- Да плевать мне на всех! И не надо меня успокаивать! Не лезь не в свое дело, Джонни-бой!

Джон видел, что брат утратил над собой контроль. Шаг за шагом он наступал, оттесняя Микки к стене. Обратился к Кейт.

- Что случилось?

Она быстро-быстро вытирала глаза маленькой ладошкой и силилась улыбнуться. Делала вид, что все в полном порядке. Как обычно. Снова. Но ее голос предательски дрожал, когда она ответила:

- Ничего, Джон, правда. Микки просто устал и немного выпил. Все хорошо, правда, Микки?

- Черта с два, - взревел он, - Все плохо! И в этом ты виновата, сука!

Из глаз Кейт снова потекли слезы. Микки шагнул в ее сторону, но Джон преградил ему путь. Намерения младшего брата были столь ясны, как если бы он озвучил их вслух. Виновный был найден, и виновного ждала расправа.

- Хочешь ударить ее, Микки? - все так же спокойно спросил Джон, - Слабая беременная женщина ведь не сможет тебе ответить. Ударь сначала меня.

На несколько секунд Микки опешил. До сих пор еще никто не вставал между ним и женой. Его глаза налились кровью.

- Думаешь, ты и здесь герой? А сколько слабых женщин ты убил там, Джонни-бой? Сколько ты изнасиловал? И не говори, что ничего подобного не было! Было! И все это знают!

Голова вспыхнула адской алой болью. Перед мысленным взором Стюарта возникла яркая картинка: горящая девушка - тонкая темная фигурка с руками-веточками. И следом тут же пришла еще одна: другая девушка, распластанная на земле, кричащая, обнаженная, беспомощная под темной двигающейся массой в камуфляжной форме.

Он не хотел этого. Не хотел этих воспоминаний, но они все равно появлялись сбивающими с ног флэшбэками. Пустой желудок сжался в комок и поднялся к горлу. Душа стремилась избавиться от мерзости на физическом - животном уровне. Джон невольно привалился к стене, сбитый с ног внезапно пробудившейся памятью. Однако, черные дыры все еще зияли в ней. И там, в этой черноте, где-то между, он снова ощутил присутствие Зверя, услышал его рык и почувствовал жажду крови.

- Ты молчишь, братец? - неожиданно спокойно спросил Микки, и вопросительная интонация в его голосе была исчезающе мала.

Багровая пелена перед глазами Джона рассеялась. Братья стояли лицом к лицу. Младший - выше на полголовы. Он снова повторил:

- Ты молчишь, Джонни-бой. Значит, это правда.

- Если хочешь ударить слабую женщину, бей сначала меня, - процедил Джон сквозь зубы.

Он не знал, что будет дальше. Отступит ли Микки, не желая поднимать руку на брата, или безнаказанность уже окончательно снесла ему голову. Из-за спины Джона Кейт совсем не вовремя подала голос:

- Милый, пожалуйста... пойдем в комнату. Ты всех разбудишь.

И это было последней каплей. Чаша сдержанности и братской любви на весах душевного равновесия Микки Стюарта безнадежно пошла вверх. Он коротко размахнулся и ударил Джона прямо в лицо.

Что-то хрустнуло. Кейт зажала рот ладонями и заскулила. Джон отлетел к стене, ударившись позвоночником и затылком. Кейт отбежала и забилась в двери родительской спальни, крича:

- Мама, мистер Стюарт! Проснитесь! Они поубивают друг друга! Проснитесь!

- Кейт! - взревел Микки и шагнул к жене, намереваясь заставить ее замолчать любым способом.

Но Джон оторвался от стены и снова стал у него на пути, готовый к схватке. Зверь в его душе пробудился и готов был убивать.

Драка вышла короткой, и Джон ее не запомнил. Их растащили в разные стороны, а потом и по разным комнатам. Он успел только увидеть залитое кровью лицо брата и его свернутый нос и услышать предложение убираться вон из дома и катиться ко всем чертям.

В полумраке комнаты, которая, кажется, снова стала его бывшей, Джон сидел на стуле, запрокинув голову и пытаясь остановить кровь холодным мокрым полотенцем. Под закрытыми веками вспыхивали цветные картинки. Он пытался упорядочить их, построить логическую цепочку воспоминаний, но не мог. Память снова отказывала. Что из всего этого произошло только что? Что - произошло во Вьетнаме? И когда - во Вьетнаме?

Мать сидела рядом и другим полотенцем стирала потеки с его голой груди. Кровь уже успела свернуться и казалась черной. Джон вздрагивал от каждого прикосновения, и не мог ничего с собой поделать.

Наконец, кровь унялась. Он отнял полотенце от лица и опустил голову. Шею, успевшую затечь, тут же пронзили тысячи острых иголок. Джон потер нижнюю челюсть, проверяя ее целостность, и спросил:

- Ты ведь знала, мама?

Она не удивилась, не стала переспрашивать, о чем она должна была знать. Даже не замедлила аккуратных равномерных движений.

- Да, сынок.

- Тогда почему ты не остановила это? Почему вы с отцом ничего не сделали?

Он дотянулся до сигарет и закурил. Солоноватая вязкость крови во рту тут же сменилась горечью табака. Снова стало больно.

- Ты не понимаешь, Джонни...

- Тогда объясни мне. Чего я не понимаю?

Миссис Стюарт закончила работу и бросила полотенце в тазик. Вода в нем была багровой.

- Мы думали, что ты не вернешься. Даже если останешься жив... там... все равно уедешь обратно в Нью-Йорк. Ведь столько лет прошло... Мы уже привыкли считать Микки своим единственным сыном. И мы ничего не знали сначала. Кейт говорила, что ударилась в темноте, она ведь такая неловкая иногда. Я подозревала, но боялась спросить. Боялась, что если вмешаюсь, то потеряю и второго сына тоже. И наших будущих внуков. Я не могла этого допустить...

Миссис Стюарт начала плакать. Слезы мелкими капельками стекали из уголков глаз, и она тут же ловила их ладонью. В ее молчании, в этих слезах, во всем ее облике Джон чувствовал страх. И он вдруг отчетливо увидел, как же сильно она постарела. И так же отчетливо понял, что для нее есть только один сын - Микки. А для Джона нет больше места в родительском доме. Поэтому его никто не встречал. Поэтому его комната была переделана. Поэтому о нем так преувеличенно заботились - как о дорогом госте, нежданном и мимолетном.

- Я все понял, мама.

Он затушил окурок, поднялся и подошел к открытому окну. Теплой майской ночью оглушительно трещали цикады и благоухали цветы в саду. Джон наслаждался этой песней и этим ароматом, закрыв глаза и пытаясь заполнить пустоты в памяти тем хорошим, что еще оставалось для него.

- Я уеду завтра, и у тебя снова будет один сын. Все останется по-прежнему. Но я вынужден тебя попросить дать мне немного денег на первое время. Найду работу в Нью-Йорке и все вам верну.

Он думал, что ранит ее своими словами. Где-то в глубине души он надеялся на это, потому что хотел услышать просьбу остаться. Хотел знать, что нужен. Но по молчанию матери он понял, что она с ним согласна. Согласна потерять одного сына ради другого, потому что уже смирилась с этим много лет назад.

И тогда Джонс сказал то, что мать хотела от него услышать. Обреченно подвел итог:

- Так будет лучше для всех.

Нью-Йорк был раскален от жары, вонюч и многолюден. Ничего не изменилось в Большом Червивом Яблоке за время отсутствия в нем Джона Стюарта. Он шел по тем же самым улицам, видел тех же самых людей, что и три года назад, и надеялся, что Келли Шеффер не сменила адреса, по которому жила в Бруклине. Джон пытался до нее дозвониться, но она не брала трубку.

На стук в дверь тоже никто не отозвался - крохотная дешевая квартира была пуста. Джон, измученный жарой, долгой поездкой и голодом, прислонился к стене и съехал на корточки. Прикрыв глаза, он пытался представить, как будет разыскивать Келли, если окажется, что она здесь больше не живет, но мысли постоянно соскальзывали на другое. Вместо этого он думал о том, что снова переедет. Уедет с восточного побережья куда-нибудь вглубь страны, в какой-нибудь маленький городок, где его никто не знает, найдет работу, и попытается начать все сначала. Не нужно будет никому ничего объяснять. Шрамы, оставленные на его теле войной, не скрыть, но потерю памяти он сможет оставить только своей проблемой. Если никому ничего не рассказывать, то никто не узнает. И он будет осторожен, чтобы то, что жило теперь в нем, больше не выходило наружу. Он сможет себя контролировать...

- Ты ждешь Келли, сынок?

Чужой голос раздался неожиданно и угрожающе близко. Джон вскочил, но ноги затекли от неудобной позы и длительной неподвижности. Хромую тут же пронзила острая боль, и Джон едва не упал. В глазах потемнело, а голова наполнилась пронзительным звоном. Несколько секунд Джон чувствовал себя совершенно беспомощным, как будто подвешенным между небом и землей, и от осознания этой беспомощности было еще хуже.

Но потом мир прояснился, и Джон увидел перед собой сухощавого мужчину лет пятидесяти и открытую дверь за его спиной и понял, что это сосед Келли. Должно быть, увидел подозрительного парня, не уходившего слишком долго, и решил прояснить ситуацию. В Бруклине всегда нужно быть настороже.

Джон сглотнул пересохшим горлом и ответил:

- Да, сэр.

- Ее сейчас нет дома.

- Я знаю, сэр. Я приехал из Далласа и мне некуда пойти. Вы не будете против, если я подожду ее здесь?

Меньше всего ему хотелось выходить в душный город и слоняться по улицам не известно сколько, привлекая внимание. Но еще меньше ему хотелось, чтобы этот бдительный старик вызвал копов, поэтому Джон постарался быть вежливым.

Пару минут они с подозрением разглядывали друг друга. Джон потирал больную ногу, сам того не замечая, и готовился быстро отступить. Далеко ему не убежать, но попытаться он может. Они с Фрэнки часто навещали его сестру, но соседей ее Джон не знал. Наконец, мужчина решил, видимо, что он безопасен, и продолжил:

- Она на работе. Кафе называется "Стрелок". В двух кварталах отсюда.

Джон испытал облегчение. Келли Шеффер не только не переехала, но даже не сменила место работы. В "Стрелке" она подрабатывала официанткой, еще во время учебы в школе. Они с Фрэнки мечтали, что потом она пойдет в колледж, но жизнь все решила за них. Дальше "Стрелка" Келли так никуда и не попала. Джон выслушал инструкцию, как найти кафе, хотя знал дорогу прекрасно. Нужно было быть вежливым до конца, ни к чему ей потом проблемы с соседями из-за него. Поблагодарил Мистера Бдительного и отправился по знакомому пути.

К его радости посетителей в "Стрелке" в этот час было немного, и он сразу увидел Келли. Женская копия Фрэнка Шеффера, одетая в черно-белую униформу, сидела у стойки и разговаривала с другой официанткой. Она была такой же ошеломляюще красивой, как и ее брат, и красоту эту было невозможно скрыть. Джон боялся, что может ее не узнать, но все сомнения разом отпали, стоило ей повернуть голову на звякнувший колокольчик. По тому, как изменилось ее лицо, Джон понял, что она тоже его узнала.

Разговор с подругой мгновенно был забыт. Келли грациозно соскочила с высокого стула и сделала несколько шагов Джону навстречу. Она выглядела потерянной. Глаза начали наливаться слезами, который очень быстро переполнили веки и потекли по щекам крупными прозрачными каплями.

- Джон... Боже мой! Джон...

Он запоздало задался вопросом, а знала ли она о гибели брата. Ему сказали, что Шеффер был убит, но сам он этого не помнил, и только сейчас понял, что подсознательно где-то не верил в это. Ему казалось, что он приедет в Нью-Йорк, и все это окажется ошибкой. И - да, знала.

Пока он сомневался, Келли сократила оставшееся расстояние и обняла его за шею. Немного поколебавшись, Джон здоровой рукой обнял ее в ответ.

- Я думала, что больше не увижу тебя, потому что Фрэнк... он...

Потому что Фрэнк: ты позаботишься о моей сестренке, Джон? Сделаешь это?

- Он просил присмотреть за тобой.

Стюарт думал, что сейчас она ответит что-нибудь в духе того, что она уже взрослая и за ней не нужно присматривать. Девушки теперь часто так говорили в фанатичном стремлении к самостоятельности. Но вместо этого Келли ответила:

- Да, он всегда заботился обо мне. А теперь я одна. Одна осталась.

Келли отстранилась от него, достала носовой платок и начала приводить себя в порядок. Смущенно пробормотала:

- Прости. Обычно я не такая истеричка.

Стюарт был поражен тем, как быстро она справилась с собой. Видимо, девочке пришлось очень быстро научиться быть сильной. И в этом она была похожа на брата. Фрэнк умел взять себя в руки за считанные секунды.

Джон дотронулся до ее плеча.

- Теперь ты не одна.

На это Келли не ответила. Спрятав платок и переглянувшись с подругой, она спросила о вещи более приземленной.

- Где ты остановился?

- Пока нигде. С вокзала сразу поехал к тебе. Я звонил, но никто не брал трубку. Когда ты заканчиваешь?

- В шесть.

Стюарт хотел сказать, что сейчас пойдет поищет себе мотель, а к шести вернется, но Келли продолжила:

- Я дам тебе ключи. Иди ко мне.

Он смутился. Келли Шеффер и для него была почти сестрой, и Джон вполне допускал мысль, что у нее есть какая-то личная жизнь, которой он может помешать. Ему совсем не хотелось выяснить отношения с ее парнем.

- Келли, тебе не стоит...

- Стоит! Я буду рада, если ты поживешь у меня.

- Я там столкнулся с твоим соседом. Кажется, я ему не понравился.

- Это мистер Денвилл. Я позвоню и все улажу.

И Стюарт сдался, потому что на самом деле это было идеальным решением проблемы. Почти все силы, которые он набрал в родительском доме, ушли на последний конфликт с Микки и переезд.

- Хорошо.

Келли ослепительно улыбнулась.

- Давай я принесу тебе кофе и схожу за ключами. И позвонить.

Под взглядами персонала и посетителей "Стрелка" Джон проковылял к самому дальнему столику в углу. Они с Келли привлекли внимание, и сейчас он чувствовал себя неуютно. Выпьет свой кофе и уйдет. Нужно просто немного потерпеть.

Но вместе с кофе Келли принесла салат, омлет с беконом и тосты. Только увидев наполненные тарелки, Джон понял, как сильно он проголодался. Попытался вспомнить, когда ел в последний раз, и не смог. Кажется, он вообще не испытывал голода с того момента, как пришел в себя в Сайгоне.

- Спасибо, Кел. Выглядит отлично.

- Приятного аппетита, Джон.

Она вернулась к своим обязанностям, а на него постепенно перестали обращать внимание. Сидя в углу и наслаждаясь ланчем, Джон сам наблюдал за людьми.

В последние три года все люди для Джона Стюарта поделились на две категории - свои и чужие. Свои носили "джангл-фетигс", дерьмово чувствовали себя в чужом климате и не вполне понимали, что они тут делают. Чужие носили темные одежды странного покроя, не обращали внимания на капризы погоды и точно знали, за что сражаются. Общее у них было только одно - кровь. Она была алой с обеих сторон.

Здесь же, в мирном кафе, все люди казались теперь Джону разными. Некоторые ему нравились, а некоторые - нет. По лицу и улыбке Келли он легко мог определить, кто здесь постоянный клиент, а кто зашел впервые. У этих людей был другой общий знаменатель - мирная жизнь. Сам Джон не был для них ни своим, ни чужим. Ощущение этой оторванности от мира было очень острым.

За наблюдениями Стюарт не заметил, как пролетело время. Очнулся только тогда, когда Келли убрала тарелки и положила на их место ключи.

- Я все уладила.

Он поднял на нее взгляд. Келли смущенно улыбалась. Повинуясь провинциальной привычке, Стюарт переспросил:

- Ты уверена?

- Да.

- Хорошо. Спасибо.

Он сунул ключи в карман джинсов и вышел на улицу. Отдых и хорошая еда придали ему сил, и Джон преодолел обратный путь намного быстрее.

Когда он возился с замком, за спиной снова возник Мистер Бдительный. Денвилл, вспомнил Джон. Его зовут не Бдительный, а Денвилл.

Стюарт повернулся к нему лицом, не замечая, что старается двигаться медленнее и не делать резких движений. Он бы даже улыбнулся, если бы мог.

- Келли... то есть мисс Шеффер...

- Я знаю, - перебил его Денвилл, - Она предупредила, что ты придешь. Я просто хочу сказать тебе одну вещь, сынок.

Повисла пауза, и несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, пристально и не мигая. И только потом Денвилл закончил:

- Если ты хочешь причинить ей боль, то тебе лучше этого не делать. Считай, что я тебя предупредил.

Стюарт усмехнулся и ответил однозначно:

- Никогда.

Все было сказано предельно ясно. Дверь закрылась. И вторая дверь закрылась тоже.

Квартира Келли Шеффер говорила о положении ее дел красноречивее всех финансовых отчетов вместе взятых. И слово это было - минимум. Минимум вещей и мебели, которые Джон помнил еще по тем временам, когда здесь жил Фрэнки. В квартире царили чистота и порядок, но они не могли замаскировать вынужденной аскезы. Видимо, Келли старалась тратить как можно меньше.

Стюарт бродил по квартире, наслаждаясь прохладой и тишиной. По сложившейся уже бессознательной привычке он всматривался в знакомые предметы и пытался пробудить в себе память, не понимая, что дыры не здесь. Они совсем в другом времени и месте. Ему казалось, что любая мелочь может сдернуть непроницаемое покрывало в любой момент. Но этого все не происходило.

Потом он долго стоял под душем, закрыв глаза, слушая шум воды и чувствуя, как прерывистые струи ударяют по коже. Это был не дождь, и осознание этого привносило в душу Стюарта не депрессию и меланхолию, а умиротворение. Вода стекала по искалеченному телу и остужала раны. Они давно уже превратились в шрамы, в следы минувшего, но горячая фантомная боль иногда возвращалась. Как и боль от того, другого. Полностью уйдя в ощущения, Джон не замечал, как из его горла исходит тихое рычание.

После душа он сварил себе еще кофе, сел за стол и не заметил, как заснул перед полной дымящейся чашкой, уронив голову на скрещенные руки. Ему снилось, что он матерый седой волк. Бежит по техасской прерии, поднимая мощными лапами маленькие пылевые смерчи. Влекомый запахом крови. Ему снилось, что он - Зверь.

Келли Шеффер вернулась домой в половине седьмого и застала гостя на кухне, спящим и голым. Полотенце, которым он оберну бедра после душа, соскользнуло и теперь просто свисало со стула. Келли поспешно отвернулась, опасаясь, что Джон вот-вот проснется, и будет неловко, и начала выкладывать покупки из двух больших пакетов. Она действительно откладывала каждый свободный цент и для себя покупала только самое необходимое. Однако, Джо был ее гостем, дорогим и желанным, поэтому после работы Келли зашла в супермаркет и закупилась, не жалея средств. Она знала, что Стюарт не из тех, кто будет жить на деньги одинокой девушки. Он был из тех, кто всегда выполнял данное слово, а значит, сможет действительно позаботиться о ней.

Она разбирала пакеты, раскладывала все по местам, а взгляд невольно возвращался к Стюарту. Снова и снова. Келли он нравился еще с тех времен, когда Фрэнки привел в дом нового друга, но сам Джон всегда относился к ней, как к младшей сестре. Келли не могла этого не чувствовать. Потом Джон и Фрэнк отправились во Вьетнам. Это было серьезно. Это была уже взрослая жизнь, в которой очень скоро не стало места для наивной детской влюбленности. Несколько раз Келли соглашалась на свидания, но все было не то. Ни один из тех молодых людей, с которыми она встречалась, не вызывал замирания сердца. Но вот в ее жизни снова появился Джон и...

Она не замечала, что просто стоит и смотрит на него. Взгляд ее скользил по изгибам тонкого поджарого тела, отмечая и четкий рельеф мышц, и темно-розовые линии шрамов, и длинные пряди, упавшие на лицо. Келли уже понимала, что все вернулось на круги своя. Вот перед ней тот, кто владеет ее сердцем. Но она никогда об этом ему не скажет.

Джон пошевелился, что-то пробормотал и открыл глаза. Резко поднял голову. Келли поспешно отвела взгляд и снова занялась покупками, откладывая те из них, которым предстояло стать ужином.

- Извини.

Стюарт запахнул полотенце одним быстрым движением, поднялся и скрылся в комнате. Ему было неловко за то, что он заснул в столь недвусмысленном виде и проспал приход Келли. Находясь на грани яви и сна, он успел поймать ее взгляд. Девочка выросла и стала взрослой девушкой, красивой, самостоятельной и одинокой. Отец ушел из семьи, когда Фрэнк и Келли были совсем маленькими, а мать умерла в тот год, когда Шеффер закончил школу. Теперь не было и его. Теперь у Келли был только Джон. А после событий в родительском доме у него была только Келли. И с этим им предстояло как-то жить дальше. Одевшись, он вернулся на кухню.

Они вместе готовили, а потом просто сидели на высоких барных стульях и пили кофе. Джон курил, а Келли рассказывала о своей жизни. Какие-то смешные случаи с работы. О том, как она откладывает деньги на учебу в колледже. Про мистера Денвилла, которому она иногда помогает с уборкой, а он присматривает за ее квартирой, когда Келли отсутствует. Про миссис Джонсон из квартиры сверху. Ее муж остался во Вьетнаме, и Келли раз в неделю сидит с ее детьми.

Стюарт напрягся. Больше всего он боялся, что за рассказами последуют вопросы. И что он ответит тогда? Что скажет Келли о том, как погиб ее брат? Ложь противоречила всей его сущности, а ответа у него и не было. Однако, случилось странное - Келли так ни о чем и не спросила.

На ночь она постелила ему в бывшей комнате Фрэнки. Джон сотни раз спал на этой кровати, но сейчас ему пришлось заново привыкать к ней. Он вытянулся, заложив руки за голову, и закрыл глаза. В крошечной квартире Шефферов он чувствовал себя больше дома, чем в своей бывшей комнате в Далласе. Здесь было спокойно и тихо. И безопасно. Это был совсем другой мир. Убаюканный тишиной и усталостью, Джон отключился.

И не увидел, как ночь надвинулась из-за темных стекол, поглотила его и принесла кошмар, имени которому не было. Что-то, чего он не видел, не помнил, хотело его убить. Он видел перед собой весенние цветущие джунгли и лица, искаженные страхом и ненавистью. Он слышал автоматные очереди, взрывы и нечеловеческие крики. Он чувствовал пьянящий запах крови и ее привкус на губах.

Сознавая свое бессилие, Стюарт начал задыхаться.

А потом молодая вьетнамская девушка, так похожая на ласковую Коу, вдруг превратилась в живой факел и начала метаться между хижинами, захлебываясь криком и воздевая руки к небу. Такому светлому и чистому, но не способному помочь ей.

И Джон заорал вместе с ней. От крика он потерял равновесие и в который раз начал проваливаться в Бездну. Мозг и остатки разума подсказывали, что он дома и ничего этого нет, но он не верил. Новый вопль разорвал легкие, когда девушка рухнула замертво. Джон сильно дернулся и открыл глаза.

Серый туманный рассвет вкрадывался в комнату. Стюарт лежал на спине и пытался вспомнить, что с ним только что было. Но он не МОГ. Еще не до конца придя в себя, он ощутил чье-то присутствие. Келли стояла у двери.

- Меня разбудил твой крик, - тихо сказала она, - Все в порядке?

- Нет... то есть да. Теперь да.

- Плохой сон?

- Кошмар. Повторяется почти каждую ночь.

- Есть один способ, чтобы защититься от сна. Надо повернуться к нему спиной и сделать вид, что его нет.

Джон усмехнулся. Он знал этот способ, но он мог защитить только от детского воображения. От того зла, которого на самом деле никогда не было. Но не от автоматной очереди.

- Нельзя спиной. В спину могут убить.

Присутствие Келли и ее наивное предложение чудесным образом заставили Джона проснуться окончательно и придти в себя. Исчезли фантомные запахи напалма и крови.

- Келли...

- Да?

- Ты ведь получила K.I.A. на Фрэнка?

- Да, - с секундной заминкой.

- Я хочу посмотреть. Можно?

Она молча вышла и вернулась через пару минут. Джон взял листок. Стандартное извещение, что "Фрэнсис П. Шеффер убит в бою". В рассветных сумерках буквы были едва различимы.

- И это... тоже.

В ее ладони Джон увидел два тускло блестевших прямоугольника на тонкой цепочке. Он взял жетоны и подушечкой пальца провел по ровным строчкам.

Значит, это правда. Значит, Фрэнки, красавчика Фрэнки Шеффера действительно больше нет. Стюарта бросило в пот, и сердце начало сбоить. Те двое, что приходили в госпиталь, не солгали. Шеффера, лучшего друга, почти брата, убили, а он ничего не помнит.

Ничего.

Однажды кто-то сказал ему, что Смерти нет. Что жизнь - есть вечность, а Смерть - всего лишь переход на новый уровень. Джон Стюарт, принесший Смерть очень многим людям, знал точно, что все это - ложь.

Его охватил озноб, и маленькие волоски на теле стали дыбом. Не было никакой вечности, кроме той, в которой лишь холод, тьма и одиночество. Джон сел, прислонившись затылком к холодной стене. Душа его стремительно заполнялась яростью и протестом.

Он не должен был выжить. Он должен был остаться в джунглях вместе со своим другом... с братом... со всеми остальными. А сейчас жизнь отравляла его ядом безысходности.

Стюарт крепко зажмурился, но ресницы все равно намокли, а горло больно сдавило сдерживаемое рыдание. Только не сейчас. Не здесь. Не перед Келли.

- Проклятье!

Джон резко размахнулся и с силой бросил жетоны в стену. Они звонко стукнулись друг о друга и упали на пол. Келли вскрикнула. Она подошла к стене, опустилась на колени.

- Что ты делаешь?

Бережно подняла, надела цепочку на шею и закрыла жетоны на груди обеими ладонями. Этот жест беспомощности мгновенно отрезвил Стюарта.

- Прости...

Он подошел к ней и опустился рядом.

- Прости меня, - хотел добавить, что чувствует себя идиотом, но вместо этого неожиданно добавил, - Мне страшно.

Джон обнял ее за плечи, прижал к себе и гладил длинные волосы. Чувствуя, как она вздрагивает, и понимая, что и сам на грани истерики. И не было ничего, чтобы облегчить боль. Уткнувшись лицом в макушку Келли, он быстро заговорил.

- Мне сказали, что я видел, как они погибли. Фрэнки, Сэнди и та крыса - наш проводник. Сказали, что я один остался в живых. Я не помню. Я ничего не помню. Там ничего нет, только...

Он осекся. Мысль мелькнула и скрылась в глубинах подсознания. Потому что на самом деле там - было.

- Прости меня. Прости, что выжил я, а не Фрэнки.

Он не замечал, как из глаз текут слезы, только чувствовал, как уходят вина и горечь. И задавался вопросом - надолго ли?

В первый же день, свободный от работы в "Стрелке", они с Келли отправились на кладбище. Тело Фрэнка Шеффера доставили домой и похоронили, пока Джон валялся в госпитале. Сейчас он думал о том, что и через это Келли пришлось проходить одной.

День снова был жарким, но, идя среди могильных плит, Стюарт ощущал, как время от времени его касаются холодные потоки воздуха. Были ли это души тех, кто здесь покоился, или обычное явление природы, он не знал. Дом Фрэнка был сейчас здесь, и Джон только надеялся, что его друг наконец-то обрел покой.

Они нашли нужное место. Келли положила белые лилии, которые принесла. Стюарт опустился на колени и осторожно коснулся плиты. Губы дрогнули немыми словами прощания:

- Прости меня, Фрэнки. Если бы я помнил, то все равно просил бы прощения. Прости за то, что я не спас тебя, не уберег для Келли. Прости меня, друг. Надеюсь, что тебе хорошо там, где ты сейчас. И ты можешь не беспокоиться, я позабочусь о ней. Потом, когда мы встретимся, я смогу сказать: "Смотри - она счастлива!" Так будет, я обещаю. Не прощай, ты же знаешь, я ненавижу прощаться. До свиданья, Фрэнки.

Они часто мечтали о том, что будут делать после войны, как жить. Фрэнк хотел вернуться в Нью-Йорк и поступить в колледж, а потом и в университет. А Джон хотел перебраться в Калифорнию и жить на берегу океана. Гулять по кромке воды, чтобы волны захлестывали ноги, и слушать, как плачут чайки и как поет прибой. Они мечтали о другой жизни, но все получилось совсем иначе.

Джон хотел сразу же приняться за поиски работы, но переезд через полстраны и последовавшее за ним нервное потрясение не только разбередили душу, но и физические раны. Восстановление заняло больше времени, чем он рассчитывал. Джон не хотел быть бесполезным и взял на себя ведение дома, насколько это было в его силах. Келли приходила со смены и находила дом - чистым, обед - приготовленным, а Джона - за просмотром объявлений о работе. Однако, это не могло длиться до бесконечности и, когда Стюарт пришел в форму, он взял старую машину Фрэнка и поехал по выбранным объявлениям.

В прошлой жизни, которая у него была до войны, Джон Стюарт был специалистом по сейфам. Мог открыть любой замок, имея в запасе достаточно времени, чуткие уши, чувствительные пальцы и пару подручных инструментов. Но больше он этим заниматься не хотел. Хотел найти нормальную работу без рисков для свободы и репутации и начать все с чистого листа. Однако, никто не хотел брать на работу бывшего солдата - отказывали сразу, без объяснений. В одном офисе его попросили открыть сейф, в котором отказал замок. Джон открыл. На него посмотрели с уважением, но подозрительно, вежливо поблагодарили, дали немного денег и выпроводили вон. В другой конторе он наладил печатную машинку и перекрасил вывеску, после чего его бумажник потяжелел еще на несколько долларов. На этом его трудовая деятельность закончилась.

Он мотался по городу до позднего вечера. Работы не было. Джон устал и проголодался. Он остановился у первого попавшегося бара и с удивлением обнаружил, что колеса, а может и привычка вынесли его к тому самому месту, где они с Фрэнком любили бывать до войны. Ничего здесь не изменилось. Все те же дома, сжимающие переулок с трех сторон. Вечерние сумерки, стремительно густеющие, вспухшие тусклым светом фонарей. И даже темно-красная вывеска над входом в полуподвальное помещение по-прежнему гласила "КИРПИЧИКИ". Заведение Косого Билла, получившего прозвище за отсутствие одного глаза, выбитого в драке.

Стюарт вошел внутрь и подсел к стойке, за которой неунывающий старина Билл все так же ловко управлялся со стаканами и бутылками. Кажется, время обошло это место стороной.

Не поднимая взгляда, Билл спросил:

- Что будем пить?

Все было знакомо, как в прошлом, ставшем для Стюарта запредельно далеким. На какой-то момент Джону показалось, что у дальнего конца стойки он слышит смех Фрэнки. И он автоматически ответил:

- Как обычно.

Билл, наконец, сообразил взглянуть на посетителя. Несколько минут они молча смотрели друг на друга, а потом бармен неуверенно спросил:

- Стюарт? Джон Стюарт?

Джон издал короткий смешок и ответил:

- Собственной персоной.

Билл продолжал внимательно изучать его единственным глазом, но потом не выдержал.

- Иесусе! Что с тобой случилось? Мы думали, что ты давно уже сыграл в ящик. Никто не знал, куда ты исчез. А Шеффер? Что с ним стало?

Вопросов было слишком много. Билл крикнул, чтобы его заменили, а сам вышел из-за стойки и увел Джона в подсобку. Не забыл и бутылку виски и два стакана. Они присели за конторский столик Билла. Бармен небрежно отодвинул в сторону стопку бумаг и на их место поставил стаканы. Стюарт вытащил сигареты и закурил. Обвел взглядом тускло освещенную комнату.

- Все еще на плаву, Билл?

- Это точно. Что бы не происходило в стране, люди всегда не прочь выпить. Выгодный бизнес, как говорит мой старик. А уж он-то в этом понимает.

Во время сухого закона старик Билла возил контрабандное спиртное и продавал в этом самом баре. Билл унаследовал его дело. Все об этом знали. В городе у бара "Кирпичики" была специфическая репутация, но Косого Билла она не смущала.

Виски пролилось в стаканы, а потом и в желудки.

- Так где тебя носило, проходимец? И что у тебя с лицом?

Джон невольно коснулся шрамов, но тут же отдернул руку. Сердце начало бешено пульсировать. Чтобы успокоиться, Стюарт сделал глубокую затяжку и только потом ответил:

- Я был во Вьетнаме.

Билл едва не подавился виски, но сумел сдержаться. Ему уже приходилось иметь дело с ветеранами, и он хорошо усвоил, что с этой темой лучше быть осторожным.

- А Шеффер?

- Он тоже. Мы вместе там были. Только его убили, а я выжил.

Лучше бы наоборот. Лучше бы его убили, а Фрэнки вернулся домой. Проклятые люди проклятых джунглей в проклятой стране. И воспоминания, которых у него нет, приносят лишь смятение и страх. Джон сказал странно и тихо:

- Давай не будем об этом.

- Что, так плохо?

- Плохо, да. Все плохо, Билл.

Они снова выпили. Молча Стюарт закурил новую сигарету. Бармен осторожно сменил тему.

- А ты решил, значит, сюда вернуться?

- Да, у Фрэнки сестра осталась. Келли. Я обещал о ней позаботиться.

Билл расплылся в улыбке.

- Да, помню. Забавная такая девчушка.

Мысль о Келли и Джона немного смягчила.

- Она теперь настоящая мисс, красивая и умная. Ей самое место в колледже.

- А ты что же? Что будешь делать дальше?

Стюарт пожал плечами.

- Жить. Для начала найду работу, а там... Время покажет. Может, у тебя для меня найдется что-нибудь, Билл?

- У меня комплект, извини. Если только вышибалой. Они каждую неделю меняются.

В подсобке повисла пауза. Работать вышибалой Стюарт не мог, и они оба это понимали. Последствия ранения оказались одной из причин, по которой с работой у Стюарта могло и совсем не сложиться. Все же он сделал последнюю попытку:

- Если что-нибудь подвернется, дай мне знать.

- Хорошо, - Косой Билл выдержал паузу, но потом все же спросил, - Клинта уже видел?

Клинт Уизер был человеком из прошлой жизни. Тем самым, который решал, когда, где и какой сейф будет вскрывать Стюарт. Тем самым, чьего появления Стюарт желал бы меньше всего. Косвенно он был одной из причин, по которой они с Фрэнки записались в армию.

На спине Джона, под правой лопаткой до сих пор темнела татуировка, теперь перечеркнутая шрамами. Символ их маленькой и независимой банды. Стюарт хотел бы, чтобы эту часть его прошлого тоже можно было бы перечеркнуть.

Он коротко ответил:

- Нет. И не хочу. С этим покончено.

Косой Билл помолчал немного, потом сделал глоток.

- Тебе нужно кое-что знать. Клинт стал теперь большим боссом. Связался с крутыми парнями и пропадает в Чикаго или в Вегасе. Там теперь совсем другие дела и другие деньги. Понимаешь, к чему я говорю?

- Понимаю.

Амбициозность Клинта Уизера была известная далеко за пределами их маленького круга. Клинт готов был играть по-крупному и ждал своего шанса. На сомнительных людей у него был нюх, поэтому он не спешил связываться с кем попало. А теперь очень похоже было на то, что он дождался.

Джон откинулся на шатком старом стуле, по привычке прислонившись затылком к стене и прикрывая глаза. От всего этого разговора исходила опасность. Он чувствовал это той сущностью, что с недавних пор жила у него в груди.

- А что остальные?

Кроме них с Шеффером и Уизера было еще трое.

- Том и Стив работают на Клинта, но ходят слухи, что они собираются завязывать. Клинт не хочет тащить за собой старых дружков, - Билл усмехнулся, - У него теперь новые. А деваться им некуда.

- А Фил?

- Умер год назад. Задолжал крупную сумму за наркоту, и его застрелили прямо на улице. Я думаю, что это Клинт его и прихлопнул, но доказать ничего не смогли.

Стюарт снова закурил. Нехорошие дела творились в городе. Когда дерутся свои со своими - это всегда плохо. А у Косого Билла было ведь что-то еще. Что-то, что он припас напоследок. Или не знал, как сказать. Был он человеком незлым и много лет умудрялся поддерживать нейтралитет, жестко пресекая в своем баре все разборки.

- Выкладывай, Билл, не стесняйся. Что там еще у Клинта?

- Ты у него, малыш Джонни. Остальные ему не нужны, а вот тебя он поджидает. Строит планы, как ты будешь работать на него и его новых боссов. Говорит, что у тебя талант.

Был у Джона талант, да такой, который мало где применим. И Стюарт хотел бы, чтобы и вовсе его больше не пришлось применять. Война кардинально изменила его взгляды на жизнь. Как будто душу взяли, разъяли на составные части, а потом сложили по новой, как мозаику.

В школе им всегда говорили, что их правительство самое лучшее, а русские хотят уничтожить все, что у них есть. Все детство Джонни Стюарта прошло под давлением красной угрозы. Отправившись во Вьетнам, он ни разу не усомнился в правильности своего выбора. Их с Шеффером выбора. Все три года, что они провели в джунглях, у них не было сомнений.

Джон усомнился уже потом, когда лежал в сайгонском госпитале, пытался вспомнить и чувствовал движение чего-то чужеродного в груди. Уравнение больше не сходилось.

Правительство, самое правильное и демократичное, в одно и тоже время одних сажало на электрический стул за убийство, а других посылало убивать. Получалось, что эти - хорошие, а те там - плохие? Но вот еще вопрос - в чем заключалась разница? Почему там Джон Стюарт был героем, а здесь превращался в убийцу? И Фрэнки... Фрэнк Шеффер там погиб ни за что, просто за идею, что Америка сильнее всех. Ради чего? Это была не их война, и, если бы Джона убили тоже, то Келли осталась бы совсем одна. Стюарт вспомнил, как снимал желтую ленточку с ее машины. Нет, его совесть уже достаточно отягощена.

Мыслей было слишком много. От алкоголя они путались и вызывали головную боль. Одно только Стюарт мог сказать точно:

- Я не буду работать с Клинтом. Он меня не получит. Хватит. Хочу нормальной жизни.

Косой Билл покачал головой и разлил остатки виски по стаканам.

- Тебе придется самому сказать ему об этом. Но будь осторожен, сынок. Будь осторожен.

Клинт Уизер появился в Нью-Йорке дней через пять после этого разговора. Все это время Стюарт был занят поисками работы, и сам в "Кирпичиках" не появлялся. Вообще старался лишний раз не светиться в том квартале, но Бруклин оказался слишком маленьким и тесным местом, чтобы в нем можно было легко спрятаться. Да Джон и не прятался, зная, что рано или поздно они с Клинтом пересекутся. И это произошло совсем не так, как хотелось бы Джону. Клинт пришел к нему сам.

За три прошедших года он не изменился. Совсем. Клинт Уизер был высокий красивый мужчина, голубоглазый и светловолосый, всегда изысканно одетый и подчеркнуто спокойный невозмутимостью хозяина жизни. Статный. Любимец женщин, сияющий белоснежной улыбкой. Одно, впрочем, все же в нем изменилось - костюмы стали еще дороже. В дешевой съемной квартире Келли Шеффер он выглядел чужеродным элементом.

К счастью, Келли была на смене в "Стрелке". Этот факт не мог Стюарта не радовать, потому что разговор предстоял не для нежных девичьих ушей.

Дальше порога Клинт не пошел. Прислонился к стене, скрестил руки на груди и широко улыбнулся, начиная свою партию по не известно когда сложившемуся ритуалу.

- Джонни Стюарт, такие люди и без охраны! Где, черт побери, тебя носило все эти годы? И где Шеффер?

Стюарт коротко обрисовал, где его носило и где Шеффер. На лице Уизера отразилось немного театральное огорчение.

- Значит, убили Фрэнки... Бедняга Фрэнки. Прими мои соболезнования, Джон. Кажется, у него осталась сестра?

- Мы в ее квартире, Клинт, и ты это отлично знаешь.

- Ах, да... Прости, забыл. Так огорчился. Мы можем чем-нибудь ей помочь?

Стюарт почувствовал, как в груди поднимается волна ярости и подкатывает к мозгу, угрожая затопить разум и помутить рассудок.

- Нет, Клинт. Но все равно спасибо.

Они немного помолчали, пристально глядя друг на друга. Каждый пытался оценить противника и не выдать собственных мыслей и чувств. У Джона было преимущество. Он закурил, сделал глубокую затяжку и выдохнул густое облако дыма, отсекая взгляд Уизера. Это была игра, и каждый шаг был похож на шаг по минному полю, когда у тебя нет карты. Каждый ход должен был быть просчитан. Все рефлексы Джона Стюарта, приобретенные на войне, вздыбились и сейчас работали в полную силу.

Клинт вкрадчиво поинтересовался:

- Чем думаешь сейчас заниматься? Я слышал, ты ищешь работу... И как успехи?

Успехи были паршивыми. Стюарту отказывали раз за разом. Дошло до того, что Келли осторожно намекнула, что может поговорить с хозяином "Стрелка" - им нужен был мойщик посуды. И они договорились, что, если за неделю Джон ничего не найдет, то сам придет в кафе. Но эта перспектива его не радовала.

Словом, крыть было нечем, и Стюарт решил форсировать неприятный разговор.

- Мои проблемы тебя больше не касаются. Выкладывай, зачем пришел, Клинт.

Уизер вздохнул и выложил:

- Слышал, что за дела теперь делаются? Знаю, что слышал, можешь не отвечать. Хочу, чтобы ты снова со мной работал, но не здесь, а в Вегасе. Там теперь большая игра, и я намерен сорвать джек-пот. А ты в своем деле мастер. Мог бы мне пригодиться.

Джон докурил сигарету и только тогда ответил:

- Нет.

- Тебе не интересно? Не нужны деньги? Я слышал, что Келли хочет поступать в колледж. Если согласишься, то у тебя будет столько денег, что она сможет выбрать любой колледж в стране.

Клинт Уизер всегда знал, куда надавить. Келли хотела учиться, и Джон собирался сделать все, чтобы дать ей такую возможность. Но не так. Не такой ценой.

- Я не хочу работать с тобой, Клинт. Хватит.

Уизер, похоже, не поверил своим ушам.

- Извини, Джон, что ты сказал?

- Ты слышал.

Клинт зачем-то вынул из кармана пачку денег и начал вертеть ее в руках.

- Армия плохо повлияла на тебя, Джонни. Но я все понимаю, - в его голосе прорезалось сочувствие, - Нет, правда. Я все понимаю. Тебе сейчас нелегко. Ты подумай о моем предложении, а потом мы снова поговорим. Только ты хорошенько подумай, Джонни.

Не дав ему времени на ответ, Клинт Уизер отлепился от стены и вышел. Стюарт едва удержался от желания плюнуть ему вслед

Ночью Джону снова снился кошмар. В какой-то момент он вдруг понял, что спит и что все это ему снится, и попытался вырваться, вернуться в реальный мир. Но сон его не отпускал, держал крепко. Стюарт смотрел на себя как бы со стороны и при этом понимал, что сам он, настоящий, лежит сейчас в квартире Келли и не может пошевелиться. Нервные импульсы не проходят, и тело сковал сонный паралич. Джон пытался закричать, чтобы проснуться уже окончательно, но трахея сжалась и не пропускала даже воздух.

В какой-то момент рядом появилась Келли. Она присутствовала в двух местах одновременно: в джунглях, куда его постоянно возвращал кошмар, и сидела на полу в комнате. Осознание того, что Келли может пострадать, заставило Стюарта совершить невероятное усилие над собой.

- Келли... - прохрипел он и попытался дотянуться до нее рукой, - Ты должна спрятаться.

Сознание все еще было раздвоенным, но тело уже очнулось от неподвижности сна. Джон ощутил, как контроль над мышцами возвращается к нему.

- Келли! - голос тоже окреп, - Прячься!

Он схватил ее за запястья так крепко, что ногти впились в тонкую кожу. Келли издала тихий стон, и это заставило Джона проснуться окончательно.

- Джон, мне больно.

Он поспешно выпустил ее руку.

- Прости... Что случилось? Что ты здесь делаешь?

- Ты начал кричать и... я беспокоилась.

- Я что-нибудь говорил? Что-нибудь осмысленное?

- Что нам нужно спрятаться. И еще звал Фрэнка.

От ее последней фразы лоб и виски покрылись липкой испариной. Почти с самого начала у Джона было подозрение, что в кошмарах он видит то, что было выбито из его сознательной памяти. Иногда возникало ощущение, что погибшие воспоминания вот-вот удастся вернуть, но каждый раз Джон ловил только воздух. Цеплялся за воздух.

Он соскользнул на пол и прижал Келли к себе, по-братски поцеловал в висок, совершенно не думая, что этот жест может быть расценен как-то иначе. Не обращая внимания на то, что между его руками и горячей кожей тела - только тонкая бязевая рубашка, а Келли замерла и боится пошевелиться.

- Прости меня, - повторил Джон, утыкаясь лицом ей в волосы, - Наверное, это никогда не закончится.

- Закончится, - так же тихо ответила Келли, - Все рано или поздно заканчивается. Все, кого я люблю, покидают меня. И ты тоже уйдешь.

В ее неосторожных словах Стюарт услышал совсем другое. Предложение Клинта не шло у него из головы, и он так же хорошо представлял, чем может обернуться его категоричный отказ. И Джон ответил созвучно своим собственным мыслям:

- Нет, Кел, я не допущу этого. С нами ничего не случится. Ничего плохого.

- Ты думаешь? Я так устала, Джон...

- Я клянусь тебе в этом.

На этот раз поцелуй пришелся не в висок, и оба они понимали, что когда-нибудь подобное должно было произойти. Он был один, и она была одна. И был человек, который связывал их своей Смертью. Все было предопределено.

Уже потом, в ванной при ярком электрическом свете Стюарт увидел тонкие кровавые разводы у себя на руках. Он не чувствовал и не помнил, как вцепился в руку Келли и ногтями проколол ее тонкую кожу. Он вообще не понял, откуда на его руках взялась кровь. Он только успел почувствовать, как Зверь ломает последние преграды, и единственное, что его отделяет от мира людей, это сам Джон. Его жизнь.

А потом он отключился.

Это было похоже на войну, и кому-то из них двоих это должно было стоить жизни. Ссора не оглашалась, но Стюарт всегда чувствовал повышенный интерес к себе, когда время от времени заходил в "Кирпичики" справиться у Косого Билла о работе и выпить свою единственную порцию виски. Билл рассказывал, что Уизер злобствует больше обычного, но на обострение Клинт не шел. И Стюарт тоже выжидал.

Между тем, неделя их договоренности с Келли истекла, а нормальную работу он так и не нашел. Келли поговорила с хозяином "Стрелка", как и обещала, и Джона взяли подсобным рабочим. Это внесло в его жизнь некоторую стабильность, но острый момент с Клинтом оставался. Все же Стюарт надеялся, что они разойдутся мирно, и поэтому Келли ничего не сказал. Да и она была не из тех, кто станет донимать расспросами, хоть и видела, что Джон встревожен.

После той ночи, закончившейся сначала поцелуем в комнате, а потом обмороком в ванной, они продолжили жить, как жили. Джон говорил, что найдет себе квартиру и съедет при первой же возможности, но на самом деле оба они знали, что это совсем не решено окончательно. Келли пугала мысль, что придется снова жить одной, без родного человека рядом. Пусть Джон в какой-то степени заменил ей брата, а не был ее настоящим парнем, он все равно заполнял ту пустоту, которую Келли Шеффер чувствовала в своей жизни постоянно. Она с удовольствием готовила для него, хотя они всегда могли поесть в "Стрелке". Ночью, когда Джону снились кошмары, она приходила в его комнату, и сидела рядом, позволяя до боли терзать свою руку, и сторожила его сон. Днем, когда он выходил покурить в редкие минуты отдыха, она находила момент, чтобы выйти следом и сказать что-нибудь, понятное им двоим, и получить в ответ легкую ускользающую полуулыбку. Больше всего она боялась утратить все это.

Стюарт вовсе не был ни глупцом, ни слепцом, чтобы это не видеть. Более того, его точно так же страшила мысль, что от Келли рано или поздно придется съезжать. Больше всего он ценил ее молчаливую поддержку, то, что она не задавала вопросов ни о его пребывании во Вьетнаме, ни о гибели Фрэнка. Стюарт понимал, что она запомнила его вырвавшееся признание об амнезии и просто щадила его чувства. За это он был ей благодарен тоже. И думал, что сошел бы с ума окончательно, если бы по ночам оставался наедине с войной, которая возвращалась снова и снова, чтобы рвать остатки его души. Как он стал связующим для пустоты в жизни Келли Шеффер, так и Келли была связующей для черных дыр его памяти, не позволяя им расшириться и поглотить его. Хотя бы на какое-то время.

Все это они прекрасно знали друг о друге, но никогда не говорили об этом. Как будто молчание было залогом того, что ничего не изменится к худшему. Но...

В тот вечер Келли отправилась к миссис Джонсон, у которой подрабатывала няней. Они со Стюартом договорились о времени, когда он придет ее забрать, а сам он снова пошел в "Кирпичики". Косой Билл накануне прислал записку, что вроде бы есть человек, готовый поговорить о работе. В баре Джон сел за дальний конец барной стойки, взял свой обычный виски со льдом и приготовился ждать. Ждать пришлось недолго, потому что еще раньше в баре появился Клинт.

От его ярко-красной куртки у Стюарта зарябило в глазах. Его сопровождали двое молодых парней, молчаливые и теряющиеся на фоне босса, но по их виду Стюарт понял сразу: его пришли убивать. Если Уизер сейчас не получит ответ, который его устроит, Стюарту не жить. К душе подкатила тоска. Что же... по крайней мере он заберет их с собой. Попытается. Это было единственное, в чем он был сейчас уверен совершенно. Только вот Келли...

Клинт порыскал взглядом по бару, увидел Джона и направился к нему, постепенно расплываясь в улыбке. Чем ближе он подходил, тем шире становился оскал. И это тоже было плохим знаком. Джон остался сидеть.

Уизер присел рядом. Что-то сказал одному из своих громил, и парень тут же испарился, но скоро вернулся и поставил перед боссом выпивку. Стюарт осклабился.

- Смотрю, ты завел себе мальчиков на побегушках, Клинт?

Реакции не последовало. Они пришли не за этим.

- Ты подумал над моим предложением, Джонни?

Клинт сделал первый глоток из стакана. Стюарт закурил новую сигарету.

- Подумал.

- Это хорошо. Я тебя знаю, Джонни, ты хорошо подумал.

Стюарт промолчал. Для него все эти ритуальные танцы не имели смысла. Он все решил еще там, по другую сторону океана. Из них двоих это Клинт был тем человеком, который не желал принять то, что лично его не устраивало.

Он думает, что выиграл, подумал Джон, и эта мысль заставила его издать маленький саркастический смешок. Он слегка наклонился вперед, приближая свое лицо к лицу противника в этом пока еще пассивном противостоянии. Из-за длинных прядей его глаза блестели напряженно и немного опасно.

- Я хорошо подумал, Клинт, - он говорил нарочито тихо, создавая еще большее напряжение, провоцируя и действуя Уизеру на нервы, - Я не буду с тобой работать, какие бы условия ты мне не предложил. И я очень не советую тебе трогать Келли.

Провокация удалась. Улыбка сползла с лица Уизера, как кусок разлагающейся плоти. Глаза налились кровью, а на точеном красивом лице выступили красные пятна.

- Не смей. Мне. Угрожать!

Голос поднялся до крика, но Уизер тут же взял себя в руки, словно устыдившись несдержанности, и закончил так же тихо, как говорил Джон:

- Ты пожалеешь.

Стюарт отрицательно качнул головой.

- Только не об этом.

Он не пожалел. Он хорошо знал, что произойдет дальше, поэтому был готов, когда на него напали. Удивился только, что люди Клинта ждали так долго, позволили ему пройти целый квартал от "Кирпичиков" к дому Келли. Или ждали, когда он достигнет плохо освещенного места, от которого к тому же отходил длинный пустой тупик. В этом-то тупике его и начали убивать.

Стюарт понял, что происходит. Адреналин мгновенно отравил его кровь. Прошлое войны преследовало его не только в кошмарных снах, но и сейчас - вздыбившимися нервами, обострившимися инстинктами убийцы и ненавистью, вытеснившей страх. Он ненавидел тех, тогда, унесших сотни жизней его братьев по оружию. Он ненавидел этих, сейчас, пытавшихся отнять жизнь у него. Система распознавания "свой-чужой" дала сбой, а вместе с ней Джон Стюарт утратил и связь с реальностью. Его полуоглохшие уши слышали взрывы и выстрелы. Полуослепшие глаза видели взметающиеся вверх языки пламени и багровое от их отсветов ночное небо над джунглями. Разум уже не контролировал тело - сознание медленно покидало его.

Стюарт дрался ожесточенно, на поражение, не понимая, сколько у него противников. Время растянулось, как это всегда бывало по его ощущениям в бою. Он сопротивлялся и бил, уже не чувствуя, что его задавили численным превосходством. Тело не чувствовало боли ударов. Только запах крови бил напрямую в мозг, но Стюарт не понимал, что это ЕГО кровь.

Зверь рвался наружу, потому что преград больше не было.

В какой-то момент времени из мешанины образов сознание вырвало один, крупным планом: черный зрачок пистолетного дула, нацеленный ему прямо в сердце и готовый вот-вот выплюнуть смертоносный комочек свинца.

- Нет!

Воздух вырвался выстрелом. Джон успел дернуться в сторону. Что-то горячее... он знал - ЧТО... больно ударило его в грудь. Он схватился за куртку, и ладонью тут же ощутил... кровь... липкое и горячее. Раздались новые выстрелы. Стюарт увидел полыхнувшую, как огонь, куртку Клинта. По краю сознания чиркнула мысль, что Уизер, должно быть, разрядил в него всю обойму. Потом багровая пелена застлала глаза, делая мир похожим на ожившую картину Дали. Звуки слились и теперь напоминали тягучую песню гонга. Изображение потемнело и выключилось.

Джон Стюарт лежал на асфальте в луже собственной крови, прижимая ладонь к ранам на груди последним жестом отчаяния. И был мертв.

Кажется.

Страшная боль. Тысячи мелких когтей впились в тело, и раздирают плоть на тысячи кусочков. Мокрое серое облако окутало мозг и уже добралось до сердца. В груди вспыхнул огонь. А потом он разлился и породил волну цветовых пятен-игл, которыми кто-то словно расстреливает бездыханное тело.

Но иногда откуда-то сверху опускается мрак, и боль отступает тогда. Тьма поглощает душу, разум и тело и растворяет своей темной волей, чтобы потом воссоздать вновь. Круговорот жизни и Смерти.

Какая-то хищная тварь добралась до тела. Изнутри. Хищная тварь изнутри. И вот уже кровь тоненькими струйками сочится из каждого пореза, из каждого укуса, заливая ложе. Ложе - железный стол под яркими лампами. А по лицу медленно струятся слезы. И на свете есть только одно, то способно спасти от подступающего безумия.

А потом что-то страшное надвигается из Бездны. Та, чье лицо сокрыто во тьме, со своего пьедестала произносит приговор:

- Умри.

Все умирает. Прах развеивается в бесконечность. Пылинка ложится к пылинке, создавая причудливый узор из разбитых душ. Проходят миллионы лет. Целая вечность. И все возвращается вновь. И уже нет боли, нет ничего. И однажды та, чье имя сокрыто во тьме, произносит:

- Проснись.

И тот, кто раньше был Джоном Стюартом, открывает глаза. Он видит над собой лица людей в масках, но они расплываются, сливаются в цветовое пятно. Он слышит их голоса, но и они смешиваются, сливаются в ровный гул. Кожей чувствует холод, и что он в этом холоде лежит совсем нагой и не может пошевелиться. Потом снова наступает темнота, в которой чей-то голос отчетливо произносит:

- Вот родился Зверь.

Каждое слово отдает нестерпимой болью. Память снова распадается на кусочки. И Джон думает, что единственное, что он может сделать, чтобы вырваться из кошмара, это закричать. Он начинает кричать - долго, до тошноты, до белого взрыва у себя в голове. И только тогда все заканчивается.

Он снова открывает глаза и видит знакомую комнату. Видит темный силуэт рядом и ощущает горячую руку, нежно касающуюся его щеки. Приходит узнавание, и он облегченно выдыхает:

- Келли... Как хорошо, что это ты... Келли...

Первое, что увидел Джон, когда открыл глаза, был солнечный свет. Яркий луч бил прямо в расширенный зрачок и пронзал мозг раскаленной иглой. Стюарт инстинктивно прикрылся рукой, но свет не исчез. Он был теперь внутри, путался в дырах памяти... раздражал. Бил наотмашь. Джон сделал попытку увернуться, но тело вдруг потеряло равновесие и опору под собой, а потом рухнуло куда-то вниз. Впрочем, лететь было невысоко. От удара Джон пришел в себя окончательно.

Он был там же, где и всегда, - в квартире Келли. Лежал на полу рядом с кроватью, на которой спал с момента своего появления. Локоть раненой руки чувствительно стонал. Стюарт потер его бессознательным жестом. Потом рука потянулась к груди. Что-то с ним случилось. Что-то очень плохое. Пришло и забрало его душу, то, что от нее осталось. Но два факта занимали Джона больше всего.

Он был голый.

Последнее, что он помнил, это "Кирпичики" и то, как Косой Билл наливал ему виски.

Дальше была пустота. Знакомая до боли пустота амнезии. Джон застонал и выматерился.

Когда прошел первый шок, и к нему вернулась способность соображать, Стюарт понял, что той одежды, которая была на нем, нигде нет. Этот факт был отмечен им достаточно равнодушно. Нет, значит, нет. С ним и без того произошло уже слишком много странного, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Он просто поднялся с пола и пошел в душ.

Сначала долго смотрел в зеркало, впав в некое подобие транса. Временами ему казалось, что отражение расплывается, и вместо его собственного лица проступают совсем другие черты. Хищные черты Зверя. Теперь Джон отчетливо чувствовал его присутствие.

Потом он стоят под душем, подставляя под струи поочередно голову, плечи, спину. Только иногда что-то случалось с реальностью. Когда Джон открывал глаза, то вместо прозрачных прохладных струй видел другие - густые, алые, горячие. И еще запах - характерный запах с оттенком железа, от которого Стюарт не мог избавиться уже который месяц. Тогда Джон закрывал глаза, и снова все возвращалось на свои места. Он старался не думать о происходящем и только этим удерживал психику на грани разумного.

После душа Стюарт, не вытираясь, завернулся в полотенце и вернулся в комнату, огляделся. Ни одежды, ни обуви, в которой он помнил себя в последний раз, не было. Ключи от квартиры, деньги, документы - все исчезло вместе с курткой и джинсами. Джон чертыхнулся, представив, что придется как-то объяснять все Келли. Но вот что объяснять, он тоже представлял себе с трудом. Что надрался в "Кирпичиках", где-то по дороге зачем-то разделся и приперся домой, в чем мать родила. И, кстати, где Келли? Сегодня у нее выходной, и она не ушла бы просто так, не оставила его одного. Связь между ними стала настолько сильной, что они оба ощущали разлуку на уровне физической боли.

Джон переоделся в запасную одежду, сварил себе крепкий кофе и закурил. Ему нужно было подумать. Больше всего он хотел бы сейчас вспомнить и понять, что произошло. И еще - чтобы Келли вернулась домой и помогла ему. У Стюарта была иррациональная уверенность, что именно так и будет, стоит ей появиться. В конце концов, она была единственной, кто знал правду о нем.

За первой чашкой последовала вторая, и тут же новая сигарета. Стюарт сходил в комнату Келли и взял со спинки стула ее косынку, которую она надевала дома, когда готовила или убиралась. Тонкая ткань источала нежный аромат - знакомый, родной, успокаивающий. Ожидание не тяготило Джона. Часы, наверное, даже целые дни, проведенные в засадах, научили его истинно восточному свойству замедлять время, самому замедляться для реальности вокруг. Это было то, что дал ему Вьетнам наравне с умением выживать и убивать, и что его братья по оружию никогда не понимали. Пожалуй, только Фрэнки мог... Только Фрэнки... Поскорей бы уже пришла Келли.

Как ответ на его мысленную мольбу, хлопнула входная дверь. И тут же раздалось тревожное:

- Джон!

Стюарт мгновенно очнулся, совместив себя с реальностью, вскочил и бросился ей навстречу.

- Кел!

Она выронила сумочку и бумажный пакет, который принесла с собой. Что-то звякнуло и, кажется, разбилось, но Келли этого не заметила. Она буквально упала в подставленные объятия, чувствуя, как от облегчения вскипают слезы и уже нет сил их сдержать. Текут сами собой, впитываясь в ткань его рубашки, а потом дальше, в тело, кажется, в саму душу.

- Я думала, что ты уже не вернешься. Тебя так долго не было, и я испугалась. Ты обещал, что не покинешь меня. Где ты был, Джон?

От волнения она не кричала, даже не говорила, это был горячечный шепот. И каждое слово вонзалось в душу Стюарта острой иглой вины. А самое ужасное было то, что ему нечего было ей ответить, поэтому он повторял то единственное, что только и мог сказать:

- Прости. Прости меня, я виноват. Прости...

Даже когда эмоции схлынули, и оба они успокоились, то некоторое время продолжали не двигаться.

- Не надо, Келли, не плачь. Все будет хорошо.

Стюарт снова и снова гладил ее волосы, губами собирал слезы с ее лица. И не верил ни одному своему слову, потому что знал: хорошо не будет.

Поздно ночью, когда они лежали в одной постели, переплетясь руками и ногами, насытившись друг другом, Джон признался, что память снова его подвела.

Он отсутствовал неделю. Семь дней были изъяты из жизни, образовав очередную дыру, но теперь Джон знал, что в ней может прятаться чудовище. И контролировать это он не может.

- Что тебе сказали в госпитале?

В темноте Келли осторожно подушечкой пальца водила по его шрамам.

- Что со временем я все вспомню.

- Значит, вспомнишь. Все будет хорошо, Джон, вот увидишь. Только из "Стрелка" тебя уволили. Но это не страшно. Найдем тебе другую работу.

- Да черт с ней, с работой, - Джон помолчал, а потом как в омут, - Со мной что-то происходит, Кел. Что-то странное. Мне кажется, что я превращаюсь во что-то страшное. Как будто в какое-то другое существо. И это оно выходит наружу, когда я ничего не помню.

Сказанное слишком походило на безумие, и Стюарт невольно задержал дыхание, ожидая ответа. Он был готов к тому, что Келли оттолкнет его и скажет убираться вон, но с другой стороны знал, что она этого не сделает. Фрэнки бы не сделал, а Келли была очень похожа на брата. Скольжение по его груди, доставлявшее Стюарту острое удовольствие, не замедлилось ни на миг.

Келли спокойно спросила:

- А что оно делает, это существо, когда выходит? Ты знаешь?

- Мне кажется, оно убивает.

- Ты кого-то убил?

Убил... Во Вьетнаме ему приходилось много убивать. Там был закон джунглей: либо ты, либо тебя. Но ведь она спрашивает совсем не про Вьетнам. А здесь...

- Я не знаю.

- Если ты кого-то убил, то нам, наверное, придется уехать.

Стюарта невольно поразило, с какой готовностью Келли приняла происходящее. Легко, как легко впустила Джона в свою устоявшуюся жизнь.

- Тебе не нужно в это ввязываться. Я должен разобраться один.

Она усмехнулась. Как будто давно уже для себя все решила.

- Но ведь кто-то должен тебе рассказывать, сколько тебя не было и что в это время происходило.

И Джон улыбнулся в ответ невидимой в темноте улыбкой.

- Тогда для этого не обязательно уезжать.

Конечно, они никуда не уехали, и все пошло так, как было сразу после возвращения Стюарта. Келли уходила в "Стрелок" и снова взялась за подработки. Джон снова каждый день просматривал объявления о работе, но чем дальше, тем больше у него появлялось чувство, что очень скоро ему это не понадобится вовсе. Пока не происходило ничего, но напряжение висело в воздухе плотной пеленой. Как-то не сговариваясь, они с Келли перестали расходиться на ночь по разным комнатам, а начали спать вместе у нее. И Джона никогда там не тревожили кошмары. Если у Келли выпадала ночная смена, он все равно шел в ее комнату, ложился на ее подушку и чувствовал себя спокойнее, хотя сон и не шел к нему в одиночестве. На улицу он не выходил.

Келли ничего не говорила о его добровольном затворничестве. Мистер Денвилл пару раз спросил, куда подевался ее друг, но она отшутилась. Для нее все происходящее тоже было странно, но Келли Шеффер была из тех девушек, которые принимают жизнь, как она есть, и умеют жить с тем, что есть. То, что она больше не одна, перевешивало все остальное. Пусть что-то происходило, и она не вполне понимала, что именно, но проблемы следовало решать по мере их поступления и никак не раньше.

Для Джона проблемы снова начались в тот день, когда он решил наведаться в "Кирпичики" и кое о чем расспросить Косого Билла. Мысль эта сверлила мозг уже не первый день, зудела и чесалась, как заживающая ранка. Про Косого Билла ходили слухи, что иногда он знает о людях то, чего они сами о себе не знают.

Стюарт пошел днем, когда риск нарваться на Клинта и его людей был минимальным. Так же, как и на сочувствующих. Когда до бара оставалось меньше квартала, он остановился. Из пустынного тупика отчетливо тянуло холодом, но холод этот остужал не тело, а душу. Как будто Солнце остыло, и мир покинули свет и радость. Как будто холод проник внутрь, разбежался волной по нервам и крови и заставил сердце и чувства превратиться в мерзлый ком колючего льда. Кожу под рубашкой начали колоть тысячи мелких иголочек, и к Стюарту пришло смутное ощущение, что когда-то... совсем недавно что-то подобное с ним уже было. На несколько секунд оборвалось дыхание. Мир перед глазами начал блекнуть и расплываться серым пятном. Стираться. В ушах зазвучал металл набата, и чей-то голос произнес: это конец. Шрамы начали пульсировать болью, но еще сильнее была боль в груди - в нестерпимом холоде она обжигала, пронзала насквозь... убивала. Джон вдруг понял, что умирает. И что это тоже не в первый раз.

Он вошел в тупик и прислонился к стене, непроизвольно прижав руку туда, где сердце. Он ожидал, что почувствует бешеную пульсацию, но вместо этого была только пустота. Чужая сущность внутри ожила и начала заполнять Стюарта собой, ускоряя выход сознания из тела. Колени подогнулись, и он медленно осел по стене вниз. И в этот момент все закончилось.

- Эй, парень. Ты в порядке?

Голос проник через подступающее небытие, и Джон увидел его, как сноп золотистых искр. Вокруг него морок начал рассеиваться.

Кажется, это была женщина. Молодая, меднокожая, с длинными иссиня-черными волосами и темными глазами в пушистых ресницах. Знаки, нашитые на ее кожаную рубашку, бисерные браслеты и серьги яснее ясного говорили о ее происхождении. Она протянула руку и коснулась его плеча. И в этот момент реальность между ними как будто замкнуло, словно от прикосновения хлопнул электрический разряд. Женщина что-то сказала, тихо и удивленно, но язык ее, как и символы, Джон не понял.

Он мгновенно пришел в себя. Зрение прояснилось, и холод отступил. Вернулось четкое ощущение границ тела.

- Ты в порядке? - снова спросила женщина.

- Да. Теперь да.

Она помогла ему подняться. Стюарт нервно закурил, ожидая, когда она уйдет, но она не уходила.

- Что ты здесь делаешь?

- В каком смысле?

Она усмехнулась.

- Можно сигарету?

Джон молча протянул ей пачку. Женщина вытянула штуку и при этом снова невольно коснулась его руки. Неслышно хлопнул очередной разряд - ощущение где-то на уровне подсознания. Стюарт вдруг почувствовал биение сердца.

- Ты кто?

Вопрос вырвался сам собой, но она даже не удивилась. Просто ответила:

- Джина.

Джина. Отлично. И ничего не ясно.

- А ты?

- Джон.

- Что с тобой случилось, Джон? Ты знаешь?

Она не прикуривала, просто вертела сигарету в пальцах. Это простое движение притягивало взгляд завораживающей равномерностью. Оно гипнотизировало и действовало успокаивающе. Яркие проблески бисера на тонких запястьях Джины только усиливали странный эффект.

- Знаешь, что это за место?

- Нет.

- Я так и думала.

Сигарета прекратила свое движение.

- А ты хотел бы узнать?

Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, но это не был поединок взглядов. Скорее, это было взаимное проникновение душ. Джон легко открылся этой странной скво, внезапно возникшей у него на пути. А она так же легко читала то, чего не мог понять даже он сам.

- Да. Ты знаешь?

- Теперь знаю.

- Расскажи мне.

Сигарета снова начала танцевать.

- Мы верим в то, что в каждом из нас спит Зверь. В большинстве людей, особенно в белых, он спит так глубоко, что никакая сила не способна его разбудить. Они рождаются, живут и умирают, так никогда и не узнав о его присутствии. Зверь в них подобен снулой рыбе зимой, замершей подо льдом. Но есть и другие. Иногда что-то происходит с миром и людьми, и в некоторых из них Зверь просыпается.

- Зверь принадлежит миру духов, - продолжила она, все так же играя сигаретой, - Это сущность не добрая и не злая, она просто есть. Зверь просыпается в дырах сознания и начинает пожирать человеческую сущность крупица за крупицей. В первую очередь он отбирает память. Человек, одержимый Зверем, никогда не помнит, где он был и что делал, потому что в это время жил не он, а Зверь. Потом он отбирает чувства. А потом - жизнь.

- Зверь никогда не пробуждается просто так, - продолжала она, - Он приходит в мир, чтобы убивать. Так он восстанавливает равновесие, которое было нарушено. Один раз пробудившись, он никогда больше не спит. Если человек со Зверем внутри умирает раньше, чем будет совершена его миссия, то Зверь может поддерживать жизнь в нем до тех пор, пока не завершит все, что должен. Иногда случается так, что человеку нужно умереть, чтобы Зверь пробудился окончательно. Но это очень большая редкость. Почти никогда. Мы считаем таких людей истинными воинами, чья сила идет из мира духов.

- Зверь приходит в человеческий мир, когда пожелает, и нет такой силы, которая могла бы его остановить, - закончила она.

Стюарт слушал Джину, как завороженный. По мере ее рассказа к нему все сильнее приходило ощущение узнавания. Это про него она рассказывала ему самому. Он сам одержим пробудившимся Зверем, присутствие которого все яснее и яснее чувствовал после возвращения в Штаты.

- А что потом? - голос прозвучал напряженно и хрипло, - Что потом будет с...

...со мной?

Вопрос не прозвучал, но все было слишком очевидно. Джина, наконец, закурила, и Джону показалось, что вместо спичек она просто щелкнула пальцами.

- Воин уходит вместе со Зверем. Но это может произойти очень не скоро, - она помолчала и неожиданно снова спросила, - Ты действительно не помнишь это место?

Стюарт медленно повернул голову, всматриваясь в каменный туннель. На самом деле он множество раз проходил мимо, на пути к "Кирпичикам" и обратно. Но, видимо, Джина спрашивала о чем-то другом. О чем-то, что он забыл. Может быть, о чем-то, что случилось с ним в те дни, которые Джон потерял последними.

- Ты можешь помочь мне вспомнить?

Вместо ответа она взяла его за руку.

И Стюарт увидел.

Картинки мелькали перед его мысленным взором чередой быстрых кадров. Что это было, его собственные спрятанные до сих пор воспоминания или странная магия Зверя, он не знал. Но он запомнил лица, и это привело его к понимаю того, что все происходящее - реально. Что все это было неспроста: и его решение пойти в "Кирпичики" именно в тот день и час, и холод, дохнувший, кажется, с того света, и появление Джины. Зверь уже захватил Джона Стюарта и вел теперь своим путем.

Джина отпустила его руку и спросила, внимательно глядя в глаза:

- Ты понял теперь?

- Да. Но... почему я?

- Потому что так было угодно Иезис.

Он усмехнулся.

- Не знал, что вы ее признаете.

- Если видел что-то собственными глазами, то глупо это отрицать.

- Хотел бы я верить, что все это правда.

Увлеченный собственными мыслями, Джон говорил сейчас не о переменчивой богине-насмешнице, а о Звере. И Джина ответила не на слова, а на мысли. Может быть, умела прочесть?

- Самое желанное для него - кровь. Тогда ты сможешь увидеть сам. Если сумеешь.

Стюарт недобро прищурился.

- Сумею, можешь не сомневаться.

Он достал новую сигарету и попытался прикурить, но порыв невесть откуда взявшегося холодного воздуха загасил пламя зажигалки. Стюарт отвернулся всего на несколько секунд, но потом Джины рядом с ним уже не было. Джон поднял голову и посмотрел в небо. Ему показалось, что он видит лестницу духов, по которой странная скво возвращается туда, откуда являлась.

Конечно, в "Кирпичики" он уже не пошел, а вместо этого вернулся домой. До возвращения Келли со смены оставалось еще несколько часов. Он успеет. Он сможет. Если все, что сказала Джина, правда, то он сумеет это остановить. Потому что у него нет выбора. Он должен.

Повинуясь безотчетному стремлению, Стюарт снял рубашку, взял на кухне нож и прошел в ванную. Сейчас он разберется со всем этим, а потом начнет все сначала. Они с Келли уедут в Калифорнию, подальше от холодного и червивого Большого Яблока. Туда, где никто их не знает, и не будет задавать лишних вопросов. Келли должна учиться. А он уж как-нибудь постарается сделать так, чтобы они вместе жили еще долго и счастливо. Потому что только они сами ведь и есть друг у друга. Связующие друг для друга.

Он смотрел в зеркало на свое искалеченной войной тело. Шрамы на груди - тонкой сеточкой, и некоторые из них он не может видеть глазами, но они есть. Он провел по рубцам кончиками пальцев, как это делает Келли. Вверх-вниз, как завороженный, но мысль о Келли заставила его очнуться. Она не должна это видеть. Она не должна пострадать, если Джон не сумеет справиться с...

Стюарт лезвием ножа провел по ладони, делая глубокий разрез. Кожа разошлась легко, как и поверхностный слой мышц. Будет еще один шрам. Кровь потекла легко, срываясь на пол тяжелыми каплями. Стюарт прижал руку к груди, размазывая кровь по иссеченной коже и не отрывая взгляда от своего отражения в зеркале.

Сначала он увидел, как изменилось его лицо. Едва уловимо, каждая черта отдельно, но все вместе изменения стерли из реальности Джона Стюарта и явили Зверя. И все же у Зверя был его облик, пусть и измененный. Голову пронзила сильная вспышка боли и уже не отпускала. Он выронил нож и невольно вцепился себе в волосы, застонал. Боль заслоняла сознание, затуманивала зрение. В ушах снова забил набат, и он уже не услышал, как стон превращается в рык. В груди разлилась мертвенная пустота и холод. Последнее, что он ощутил гаснущим разумом, это падение.

Потом Джон Стюарт перестал существовать.

Мясо ходило по улицам Нью-Йорка и не знало, что оно мясо. Приговорено и приготовлено к трапезе. Несколько дней мясо жило своей обычной жизнью, но участь его была уже решена. И оно не почувствовало присутствие Зверя, даже когда он подошел совсем близко.

Зверь просидел в засаде несколько часов. Ему было не привыкать и не занимать терпения. В человеческой жизни его очень хорошо обучили подобным вещам. Зверь не чувствовал голода и жажды, кроме одной - жажды мести и крови. Не чувствовал промозглого холода, который в некоторых закоулках Нью-Йорка не исчезает даже в самые раскаленные летние дни. Не чувствовал усталости. Зверь ждал и дождался.

Мясо - в количестве трех кусков - явилось в точку рандеву, когда уже совсем стемнело. Впрочем, это не было помехой ни для охотника, ни для жертв. Мясо остановилось и начало спорить между собой, ругаясь и яростно жестикулируя. От мяса несло тухлятиной и ядом, но Зверя это не смущало. Запах был не физическим, потому что его издавали не отравленные тела, а разлагающиеся души. Мертвое живое. Зверь повидал много подобного на своем долгом веку, поэтому даже не удивился. Он вышел из укрытия и молча отправился убивать.

Три человека, стоявших у самого входа в тупик, не замечали вокруг себя ничего. Только что они покинули заведение Косого Билла, где провели прекрасный вечер с выпивкой, покером и шлюхами, и жизнь казалась им теперь самой лучшей штукой на свете. А сами они чувствовали себя королями, способными мановением руки сложить к своим ногам весь мир. Никто из них уже не помнил, как несколько дней назад в этом же тупике они оставили лежать парня, который лично им не сделал ничего плохого. Всадили ему в грудь несколько пуль и бросили подыхать. Не он первый и не он последний, а босс никогда не скупился на награду. Когда из темноты каменного туннеля возникла безмолвная фигура, они даже не сразу заметили, что теперь не одни. Зверь подошел почти вплотную и только тогда на него обратили внимание.

Спор мгновенно затих. Троица уставилась на пришельца, не веря своим глазам. Для них это было чудом, потому что ни разу еще призраки не являлись с того света ни в кошмарных снах, ни наяву. Но только не в этот раз. Один из троицы его узнал и невольно отступил на шаг.

- Ты?!

Зверь осклабился и издал тихий рык. Он чувствовал, как запах, издаваемый мясом, изменился. К сладковатым нотам разложения отчетливо прибавилась кислятина страха. Нечеловеческим зрением, которому не мешала темнота, он видел, как по обращенным к нему лицам разлилась мертвенная бледность. Чутких ушей достиг новый писк, как слабая оправдательная попытка:

- Но это невозможно...

Это было возможно. Более того, это происходило прямо сейчас. И счет шел на секунды.

Мясо схватилось за пистолеты, но дула обратились к пустоте. Реальность Зверя была другой, и в ней существовали дыры, скользя по которым, он перемещался почти мгновенно. Мясо еще только начало поворачиваться лицом к опасности, а первый из них уже упал мешком - со свернутой шеей. Даже сквозь чертыхания и мат было слышно, как хрустнули позвонки под резким поворотом сильных ладоней.

Двое других открыли стрельбу, но все равно это было медленно. Слишком медленно. Для Зверя они двигались, словно в замедленной киносъемке. Он видел летящие в него пули и легко уклонился, просто сделав шаг в сторону. Одновременно с этим он захватил руку с пистолетом и повторил резкое движение, легко ломая локтевой сустав. Мясо закричало, но Зверь не дал ему шансов. Он вцепился в это верещащее горло и рванул на себя, выдергивая кадык и трахею. Фонтан крови хлынул не только ему на руку, но и на лицо, и на грудь.

Остался последний. Он не понимал, что происходит. Он видел только, как его друзья погибли мгновенной и страшной смертью, а их убийца двигался нереально быстро и был очень силен. Он казался обычным человеком, но вместе с тем был каким-то мистическим существом. На несколько секунд он остановился и посмотрел в глаза своей последней жертве. И было в его взгляде нечто такое, что последний кусок мяса только испуганно пролепетал:

- Нет, пожалуйста, нет. Я не хотел. Это он приказал. Я не хотел...

Мочевой пузырь рефлекторно расслабился, и по ногам потекла горячая струя. Чудовищный выброс адреналина заставил последнего мгновенно протрезветь, так что он в полной мере ощутил свою смерть. Пальцы Зверя сжались у него на горле, отгоняя дыхание, и сжимались до тех пор, пока вместе с воздухом не ушла и сама жизнь...

Все было кончено.

И для Джона тоже все было кончено. Зверь отступил, оставив человека стоять над тремя свежими трупами. Стюарт посмотрел на руки, не веря смутным образам, которые отделяла от него багровая пелена присутствия чужеродного разума.

Он убил их голыми руками? Он убил их? Он?

Ему вдруг показалось, что город замер, насторожился, почуяв присутствие хищника на своей территории. Но разве могло такое быть на самом деле? Стюарта начал колотить озноб. Внезапно ослабев, он упал на колени. Он хотел закричать, но из горла вырвался только надсадный хрип, какой может издавать раненое животное. Он закрыл лицо руками, по-детски стремясь укрыться от того, что разум отказывался принимать, но реальность все равно никуда не исчезла. Она была здесь и грозила вырваться из-под контроля, если он немедленно не уберется подальше отсюда. И за это Джон тоже себя ненавидел. Мысль об этом точила мозг, подобно червяку в яблоке. В какой-то степени он сам ощущал себя червяком в Большом Яблоке. Джон истерично усмехнулся. Если он не остановит это, то от Яблока останется только огрызок. Он должен вернуться домой. Он должен попытаться вернуться домой с войны, которую притащил с собой. Вместе со Зверем.

Только сейчас Стюарт обратил внимание на то, что из одежды на нем - одни старые армейские брюки. Он был бос, наполовину наг и покрыт чужой кровью. В таком виде он дойдет разве что до первого полицейского патруля. Но и оставаться здесь, на месте преступления, он тоже не мог. Где-то завыла сирена. Издав еще один истерический смешок, Стюарт решил, что прорываться придется, как не крути.

Все это было очень странно. Или, может быть, ему повезло. Или это Зверь вел его по чистому пути, потому что время от времени сознание как будто отключалось. Джон выпадал из реальности, а когда возвращался, то обнаруживал себя бредущим по улицам. Люди проходили мимо, как будто не замечая его вовсе. Мимо проехала полицейская машина. Навстречу попался мужчина с собакой на поводке. Собака зарычала, но тут же взвизгнула и поджала хвост, стоило Джону на нее взглянуть. Хозяин мазнул по нему равнодушным взглядом, как по пустому месту, и дернул поводок. Никому не было дела до полуголого окровавленного человека, и Стюарт добрался домой без проблем. Единственное, что его волновало, это реакция Келли, но в ней он был уверен теперь больше, чем в самом себе.

Свернувшись в комочек, Келли без сна лежала на диване, на котором Джон спал первые дни после возвращения. Она взяла его рубашку в ванной и положила под щеку. От ткани исходил едва уловимый запах. Келли закрывала глаза и представляла, что лежит на плече Джона. Эта иллюзия помогала ей справиться с тоской и безысходностью. В огромном городе Келли Шеффер до смерти устала от одиночества. Хотелось завыть и застрелиться.

Джон снова исчез. Она вернулась домой из "Стрелка", принесла им на ужин лазанью, а его не было. Как и в прошлый раз - без предупреждения. В ванной она нашла капли крови, и это испугало ее сильнее, чем что бы то ни было до того. Крови было немного, всего несколько капель, но само ее наличие - пугало. За Джоном не водилась подобная небрежность, поэтому Келли решила, что он снова был не в себе. Ее снедал иррациональный страх, что он может уйти и забыть дорогу домой, к ней. На самом деле она ни на что не претендовала. Она просто не хотела быть одна. Только бы Джон вернулся...

Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, Келли сползла с дивана и стала бродить по квартире, бесцельно переставляя вещи с места на место. Ее не смущала подступившая темнота. Даже перед собой она не делала вид, что ее действия хоть сколько-нибудь осмысленны. Все пустое. Пустота разливалась в душе мертвенным холодом. На ресницах вскипели слезы и поползли по коже обжигающими дорожками, но Келли их не заметила.

Когда в дверь тихонько поскреблись, она решила, что начинает сходить с ума. Келли замерла и прислушалась. Она почти не дышала. Через несколько секунд звук повторился. Это Джон! Джон вернулся! Келли неслышно подошла к двери и прислушалась, все еще не доверяя себе.

- Келли...

Голос был глухой, но она узнала. Пальцы дрожали, когда она отпирала замок, и Келли не сразу справилась. Наконец, у нее получилось, и Джон почти упал ей на руки.

- Ох, Кел...

- Джон!

Она была в шоке, но старалась не подавать вида. Что-то говорила, когда тащила его в ванную. Джон едва стоят на ногах. Вода, стекающая с него, была красной. Лихорадочно смывая кровь с его груди, Келли боялась, что он ранен, что она причинит ему боль, но ран не было. Вся эта кровь была не его, и в какой-то момент Келли поняла, что это пугает намного больше.

- Что случилось, Джон? - она почему-то могла говорить только шепотом, - Что с тобой произошло?

Он не отвечал. На этот раз он помнил, и от этого было еще хуже. Зверь вырвался. Джон чувствовал его. Он был им. Смотрел на его действия из глубин собственного сознания и не мог его остановить. Теперь он сам был Зверем. Там, внутри себя. Не понимая, что делает, Стюарт скреб ногтями по груди, оставляя глубокие царапины, из которых мгновенно начинала сочиться кровь, примешиваясь к той, другой.

Келли заметила и обеими ладонями сжала его трясущиеся пальцы.

- Не надо... не надо...

Слезы жгли глаза и падали крупными каплями, но она не замечала. Зато Джон заметил, и это было именно то, что привело его в чувство, вернуло осознание происходящего. Зверь отступил окончательно, оставив теперь только его.

- Келли?

Он перестал царапать себя. Повинуясь секундному порыву, взял руки Келли и прижал ладони к губам, потом прильнул щекой. От этого простого прикосновения стало легче. Обоим.

- Все хорошо, Кел. Это не моя кровь, не бойся.

- Расскажешь?

Стюарт напрягся, но уже через несколько секунд напряжение отпустило. Где-то на интуитивном уровне он почувствовал, что рассказать ей - можно. Джон доверял Келли, и столь велико было это доверие, что она все равно ведь уже знала и о дырах в его памяти, и о Звере в его груди. Знала и принимала, как данность. Поэтому Джон не колебался.

- Расскажу. Кому еще, кроме тебя, я могу рассказать?

Потом она сварила много крепкого кофе, и они сидели на кухне, на высоких барных стульях. С мокрых волос Джона стекали редкие капли, падая на обнаженные плечи. Царапины на груди больше не кровоточили, и время от времени Джон рассеянно проводил по ним кончиками пальцев. Он боялся смотреть на кровь, но потом пришло понимание, что Зверь не тронет Келли, даже если пробудится. Джон не мог объяснить этой возникшей у него уверенности, но она была. Так же, как была уверенность в том, что Келли просто выслушает его и не станет делать глупостей типа обращения в полицию.

Джон рассказал ей обо всем, ничего не утаил. Он знал теперь, что за существо обитает в нем, мог назвать его по имени, знал, что оно делает. Келли даже бровью не повела. Они снова лежали в ее постели, вжимаясь друг в друга, переплетя руки и ноги, как будто только так могли найти спасение от происходящего. Когда Стюарт закончил, Келли отобрала у него тлеющую сигарету и сделала несколько глубоких затяжек.

- Копы могут вас вычислить, - спокойной сказала она.

- Это не важно. Скоро все закончится.

- Откуда ты знаешь?

- А я и не знаю.

Они помолчали немного. По потолку проползли отблески огней. Большой город никогда не спал.

Келли снова спросила, все так же спокойно:

- Что мы будем делать?

- Если увидишь, что я - это не я, беги.

Она усмехнулась.

- Думаешь, я смогу?

- Не знаю.

- Нет, Джон. Я не из тех, кто убегает.

В ее голосе было столько интонаций Фрэнки, что Стюарту показалось на какой-то миг, будто он слышит его самого. Но Келли пошевелилась, длинные волосы мазнули по обнаженному плечу, и морок рассеялся. Но этих мгновений хватило, чтобы Стюарт понял - она не отступится от него. Он потерся щекой об ее затылок бессознательным жестом глубокой привязанности. И вдруг прошептал:

- Я люблю тебя.

На несколько секунд Келли замерла. Кажется, даже дышать перестала. Ладонь, скользившая по шрамам на груди Стюарта, остановилась, но потом возобновила свое плавное движение. Джон ощущал это простое прикосновение, как цепочку слабых электрических разрядов. Порой ему казалось, что между ладонью Келли и его собственной кожей он видит крошечные голубоватые разряды. Ему казалось, что он вот-вот услышит их шелестящее потрескивание, но вместо этого услышал, как Келли эхом откликнулась:

- Я знаю. Я тоже тебя люблю.

Они обнимали друг друга, и обоим казалось, что их тела скроены по одному лекалу и идеально подходят друг другу. Каждый изгиб, каждая впадинка или выступ находили свое место. Волосы мешались на подушке, переплетаясь отдельными прядками. Чувствуя дыхание Келли на своем плече, Джон ощущал, как наконец-то перестают пульсировать и болеть черные дыры в сознании. Как будто Келли непостижимым образом заполняла их собой, своей собственной сущностью, изгоняя все чужое.

А что если на самом деле она - единственный способ остановить Зверя? Не удовлетворенная жажда крови, не отмщение, не абстрактное равновесие добра и зла, а просто... любовь? Что, если они просто будут жить дальше, и тогда Зверь отступит сам? Если Джон никогда уже больше не увидит крови?

Это возможно?

- Келли...

- Что?

- Давай попробуем... просто жить.

- Ты думаешь... он уйдет?

- Я не знаю. Но я хочу в это верить.

- Хорошо. Давай попробуем.

И они попробовали. И у них почти получилось. И это были их самые счастливые дни.

Келли сразу со смены летела домой, отказываясь от кофе и болтовни с подругами. Стюарт ждал ее, время от времени подходя к двери и прислушиваясь. Каким-то шестым... звериным... чувством он угадывал ее приближение даже до того, как она поднималась на свой этаж. Каждый раз он хотел отворить дверь ей навстречу, но останавливался. То же самое внутреннее чутье останавливало его. Самое большее, что он делал, - это отпирал замок. Келли распахивала дверь, не тратя драгоценные секунды на возню с ключами, и сразу попадала в объятия Джона.

Ни он, ни она этого не осознавали, но каждое мгновение они стремились прикасаться друг к другу, хотя бы мимолетно, почти незаметно. Келли шла готовить, и Джон плелся за ней. Он курил у открытого окна, и Келли прислонялась щекой к его плечу. Пальцы переплетались. Если один принимал душ, то второй сидел на полу рядом. Ночью из-за жары они скидывали простынь на пол, но не могла отодвинуться друг от друга ни на дюйм. Утром они просыпались вместе, всегда в одно и тоже мгновение, и первое, что видели, - это глаза друг друга. Время вынужденной разлуки тянулось медленно и мучительно, отзываясь физической болью. Но даже сквозь сомкнутые пальцы оно неуловимо утекало, истончалось. Это было маниакально и безумно, но это было единственное, что позволяло не свихнуться им обоим.

Мистер Денвилл снова спросил у Келли, куда подевался ее приятель. Она заверила его, что все в порядке, и позабыла. Стюарт не выходил на улицу все эти дни, но она не обращала внимание. Будущее казалось туманным и неопределенным. Казалось, что его вообще нет. Она не думала. Она жила здесь и сейчас.

Джон больше не чувствовал Зверя. От присутствия Келли холод в груди, похожий на комок льда, нагревался и уже не давил так сильно и неотвратимо. Впервые после возвращения Стюарт чувствовал себя в безопасности. Впервые он позволил себе поверить, что нормальная жизнь для него - возможна.

А потом он порезался.

Клинт Уизер действительно считал себя королем мира. Он был молод, хорош собой и чертовски удачлив. Все его "темные делишки" проходили гладко и оборачивались не только прибавлением не только финансов, но и авторитета в определенных узких кругах. Везучий сукин сын - так его называли между собой те, для кого Уизер был всего лишь маленьким винтиком в огромной махине бизнеса. Впрочем, сам он осознавал себя отнюдь не маленьким винтиком, а мощной движущей силой. Тщеславие было его слабой стороной, его уязвимостью, на которой грех было не сыграть. Кое-кто и играл. А Клинт, распробовав вкус настоящих больших денег, уже не мог остановиться. Вдоволь насытившись материальными благами, он решил, что с такой же легкостью может купить и человеческие жизни, и души.

- Сам дьявол мне брат, - любил повторять Клинт, еще не зная, что его собственная жизнь и душа уже проданы.

Проданы Зверю.

Зверь пришел за ним ночью. Только что Клинт оприходовал свеженькую малолетнюю шлюшку, запил это дело отличным виски и удалился отлить. Девчонка осталась лежать на кровати, глядя в потолок и размышляя, как бы вытянуть из этого красавчика денег сверх оговоренной суммы. По всему было видать, что у него их куры не клюют. Мог бы и расщедриться. Клинт был ее первым клиентом, и она еще абсолютно не умела разбираться в людях.

Когда постучали в дверь, девушка как раз репетировала плаксивое выражение лица бедной сиротки, глядя в выуженное из сумочки маленькое зеркальце. Если вот так сложить губы и пару раз хлопнуть ресницами, то получится то, что надо. Стук прозвучал, как гром среди ясного неба. От неожиданности зеркальце выскользнуло из потной ладошки, упало на пол и разбилось. Девушка бросила быстрый взгляд в сторону ванной - что-то слишком долго возится там красавчик. Не иначе, как заснул на унитазе. Немного поколебавшись, она завернулась в простыню и прошлепала к двери. На пороге стоял невысокий темноволосый парень, и было в нем что-то такое, отчего инстинкт самосохранения у нее мгновенно проснулся и взвыл в полный голос. Вот только слушать его никто не собирался.

- Что за хрень? Эй, мы так не договаривались! - крикнула она в сторону ванной, - За двоих платите больше.

Она попыталась закрыть дверь, но пришелец непостижимым образом уже вклинился внутрь. Ей вдруг показалось, что он издает тихое горловое рычание, а в следующий момент он коснулся какой-то точки на ее шее, и девица мешком рухнула к его ногам. Зверь оскалился и перешагнул через тело. Он чуял жертву.

Из ванной появился Клинт, изрядно помятый и захмелевший, но все тот же "солнечный мальчик".

- Что за...

Он не договорил, икнул и отвесил нижнюю челюсть. Бесчувственное тело на полу проплыло мимо его сознания, потому что над ним стоят призрак. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга. Уизер физически ощущал, как алкоголь испаряется прямо из его крови, выжигаемый адреналином. А потом Зверь сделал маленький шаг ему навстречу и сказал:

- Привет, Клинт. Узнаешь меня?

Клинт закрыл рот и попятился. Он узнал его, он узнал бы его из всех людей мира. Из всех призраков мира. Отгоняя наваждение, он прохрипел:

- Ты мертв.

- Как видишь, не совсем.

Зверь, захвативший тело Джона Стюарта, продолжал наступать. Он был безоружен, и Клинт думал только о том, что должен добраться до своей одежды - до пистолета. Но к ужасу своему не мог вспомнить, где именно бросил кобуру. Чтобы хоть немного потянуть время, он выдавил:

- Зачем ты пришел?

Зверь не удостоил его ответом. Его намерения были очевидны, и, кажется, в оружии для этого он не нуждался. Клинт чувствовал, как противные холодные капельки пота стекают по спине, а колени предательски дрожат и подгибаются. Он злился на себя за этот страх, казавшийся ему нелепым, но вместе с тем точно знал, что на этот раз ему не вывернуться. Каким-то тридесятым чувством он понял, что это не Стюарт пришел его убить, а нечто более сильное и странное. И это нечто уже загнало его в угол.

- Джон... Джонни-бой, ты же не убийца.

- Неужели? Но ведь ты убил меня, Клинт. Сейчас моя очередь.

Его глаза были пустыми, и пустота эта заставила Уизера окончательно поверить в происходящее. И в неотвратимость судьбы - тоже.

- Ты не понимаешь, Джон. Ты ничего не знаешь.

Белые зубы сверкнули в зверином оскале.

- Ты забыл, что я мертв. А мертвые знают все.

В этот момент Клинт вспомнил, где его кобура, его спасение. Глаза метнулись в нужную сторону всего на мгновение, но Зверю хватило этого, чтобы понять, что последует дальше.

Где-то внутри чужой сущности Джон Стюарт уже знал, что случится дальше. Он не чувствовал тела - оно онемело, и вместе с ним онемели все чувства. Он отстраненно наблюдал за тем, что происходит, и знал, что не станет вмешиваться. Не захочет вмешиваться. Впервые он осознавал себя наравне со Зверем. Был его частью и знал это. Осознавая себя машиной для возмездия, для убийства. Впервые он мог видеть то, что было сокрыто за провалами памяти. Напряжение переросло в острую физическую боль, прогнав онемение. Джон вдруг увидел, как Клинт сделал резкое движение в сторону, силясь дотянуться до кобуры. Где-то в мозге вспыхнула яркая цветная картинка - другое место, другое время, другая война, то, чего он не помнил, - а потом сознание взорвалось миллионами осколков реальности, разлетевшихся режущим глаза фейерверком.

Зверь стучался в закрытую дверь. И ключ уже был у него в руках.

Он ощутил себя продолжением оружия, черным ощерившимся дулом, готовым изрыгнуть огонь через навинченный глушитель. Нет, не так - он сам был оружием. Орудием. Через сомкнутые губы протолкался какой-то хрип, больше похожий на стон. Клинт не закончил своего движения, потому что из разорванной шеи фонтаном забила кровь, лишая его жизненных сил в считанные минуты. В его глазах было непонимание. Кровь заливала пол.

Ее было так много, что Стюарту казалось, будто сейчас он захлебнется в ней. Откуда-то с периферии раздался приглушенный женский крик, оборвавшийся судорожными всхлипами. Должно быть, это девушка. Коу. Или Коу была потом? Разум проваливался в серый плотный, как сметана, туман. Зверь вдохнул сладкий пьянящий запах и захмелел, как от хорошей выпивки. Это было то, чем он питался, - страх и кровь. Кровь покрывала его руки до локтей, и Стюарт не замечал, как в задумчивости слизывает ее с пальцев. И улыбается. У его ног, скрючившись и дергаясь в конвульсиях, лежало то, что несколько минут назад было Клинтом Уизером.

На какое-то время Зверь, насытившись, отступил. Джон обвел растерянным взглядом комнату. Кровь была не только на полу, но и на стенах. Растерзанное тело на полу дернулось в последний раз и затихло - для него все было кончено. Взгляд натолкнулся на два широко раскрытых испуганных глаза и искривленный в безмолвном крике рот. Маленькая шлюшка пришла в себя и с ужасом смотрела на все происходящее. Где-то подсознательно она уже понимала, что у нее проблемы, но не хотела в это верить.

- Пожалуйста... мистер... пожалуйста... я никому не скажу... - залепетала она тонким срывающимся голоском и поползла по полу, скользя на пролитой крови. Жалкое существо, оказавшееся не в то время не в том месте. Именно это зрелище случайной жертвы, тщившейся спасти себе жизнь, позвало Зверя обратно.

Он преодолел расстояние до новой жертвы одним тягучим прыжком. Девушка закричала на высоких пронзительных нотах. Зверь ударил ее по лицу, отключая звук. Голова бессильно мотнулась в сторону, а из сломанного носа хлынула кровь. Она не понимала, что происходит, не знала, за что ее хочет убить этот странный молчаливый человек. Не совсем человек. Как это бывает иногда перед приходом Смерти, у нее вдруг открылось второе - истинное - зрение, и маленькая глупая девочка, не окончившая даже средней школы, увидела настоящую суть вещей, как если бы прошла сквозь врата да-хэй. Существо, склонившееся над ней и отсчитывающее последние минуты ее жизни, было когда-то человеком, но больше не было им. Оно было темным, искрящимся багровыми отблесками, и чудовищно прекрасным. У него были огромные глаза - два темных провала, острые голубоватые зубы и грива жестких черных волос, начинавшаяся над высоким лбом и спускавшаяся на плечи и обнаженную спину.

- Кто ты?

Зверь не ответил. Склонившись, он обхватил лицо девушки ладонями, подержал несколько секунд, вглядываясь в обезумевшие от страха глаза, и потом сделал быстрое круговое движение. Хрустнули шейные позвонки, прерывая жизнь за секунду. Лицо девушки разгладилось, а глаза подернулись дымчатой пеленой, растворяющей страх. Казалось, что под конец жизни она поняла что-то очень важное. Зверь опустил обмякшее тело на пол, аккуратно и бережно, как будто не хотел причинить ей излишней посмертной боли, и выпрямился. Его работа в Нью-Йорке была закончена.

Келли снова проводила время без сна. В сгущающихся сумерках, в одиночестве она сидела на постели, подтянув колени к груди и прижавшись щекой к рубашке Джона. От ее ткани исходил почти неразличимый запах, который она уже привыкла ощущать рядом с собой по ночам. Закрывая глаза, Келли представляла, что Джон рядом, что пальцы касаются не пропитанной его запахом ткани, а ладони. Время без него тянулось мучительно и медленно. Где он был? И он ли был? Она ни секунды не сомневалась, что все рассказанное им - правда. Это было странно и запредельно, но Келли знала, что Джон не станет лгать. Ей - не станет.

Она успела задремать к тому моменту, как щелкнула дверная "собачка". Так они договорились, если Стюарт снова исчезнет, Келли не станет запирать дверь, пока дома. И она ждала его. И дождалась.

Сон как рукой сняло. Келли легко соскочила с постели, бросилась ему навстречу и буквально влетела в его объятия. Уткнулась лицом в плечо и прошептала.

- Мне было так плохо без тебя. Так страшно.

Это тоже было только их - откровенность на пределе возможного. Обнажение чувств и мыслей, какое бывает, только если двое доверяют друг другу абсолютно. Есть такие вещи, которые нельзя переживать в одиночестве. Иногда им обоим казалось, что даже слова не нужны больше, достаточно одного прикосновения, чтобы понять, что творится с другим. И горячечный шепот Келли Стюарт услышал не слухом, но сердцем. Его пальцы легли на ее затылок и скользнули по пушистым волосам.

- Прости меня...

Она прижалась к нему сильней и несколько раз кивнула. До следующего раза.

Она ни о чем не спрашивала, но Стюарт сам заговорил, едва они улеглись и потушили свет. Слова падали в темноту и растворялись в ней, и то, что они означали, как будто растворялось тоже, стиралось из реальности ощущением безопасности и покоя. Не было ни Зверя, ни того, что он совершал. Были только Джон Стюарт и Келли Шеффер. И одиночество, разделенное на двоих. Келли не ужасало то, о чем он рассказывал. Это был Джон, и этого было достаточно. Зверь же им не был.

Невесомые скользящие движения... вверх-вниз. Легкие касания пальцев... Горячее дыхание, обжигающее кожу...

Келли держала его за руку, не отпуская ни на секунду, и этот простой жест был для Стюарта сейчас единственное, что не давало сойти с ума. Он не заметил, как отключился, как будто батарейки в его голове сели все разом. А потом, впервые за все то время, что он спал не один, к нему вернулся кошмар. Подкрался так, что Стюарт не смог уловить, когда скользнул из реальности в видения.

Бред поглотил его спящий разум. Джон видел не ночь, но тьму Бездны. Он снова был в джунглях, где трое коммандос тащились за проводником на идиотские задание. Навстречу своей Смерти. Он услышал сухой щелчок и обернулся. Сэнди Логан застыл на месте, и в его глазах был бесконечный ужас. А потом "бетти" разорвала ему грудь, вынимая сердце, и в небо взметнулось пламя. Фрэнки Шеффер дернулся, поймав собой автоматную очередь, и осел на землю. В воздухе все еще светился след от трассирующих пуль. Стюарт провел взглядом вдоль яркой линии и на другом конце увидел молодого вьетконговца в черной униформе, напоминающей пижаму. Он смотрел, как умирает его жертва, с бесстрастностью исследователя. Стюарт вскинул винтовку и полоснул его по груди - с такой же безжалостностью. Он хотел закричать, но инстинкт подсказал ему, что это не есть реальность. Джон до крови закусил губу, но боль была настоящей. Снова кровь. Что-то ударило его по голове и по спине.

Чьи-то руки отвели со лба мокрые от холодного пота волосы. Чей-то знакомый голос тихо сказал:

- Не бойся. Все уже закончилось.

Джон открыл глаза и прямо перед собой увидел лицо Фрэнки. Все было правильно, но другая часть его говорила, что нет. Фрэнки Шеффер был ведь мертв.

- Ты пришел за мной? - прошептал Стюарт.

- Я вернулся.

Джон ощутил в горле шар, перехвативший дыхание и пульсирующий в такт лихорадочному сердцебиению. Он начал проваливаться в Бездну, но тот же голос вернул его назад.

- Джон, не уходи.

- Ты пришел за мной? - повторил Стюарт.

- Нет. Я пришел к тебе.

Лицо Фрэнка было спокойным и умиротворенным. Он все еще был в форме, но на ней уже не было следов боя. На мгновение Джону показалось, что от него исходит чистое голубоватое сияние.

- Джон, спасибо...

- За что?

- За сестру.

Стюарт помолчал, но все же спросил:

- Ты знаешь, что со мной случилось?

- Да, знаю. Скоро все закончится.

Сердце оборвалось, а виски заломило болью.

- Келли?

- Нет. Он не тронет ее.

- Он ушел?

- Еще нет. Ты узнаешь, когда. Скажи Келли, что я люблю ее.

Стюарт понял, что лучший друг сейчас снова покинет его, и на этот раз уже навсегда.

- Фрэнки, - он хотел коснуться его, но рука прошла сквозь тело, - Как ты там?

- Скучаю по тебе и Кел.

- Мы... наверное, скоро встретимся. Совсем скоро, может быть.

- Может быть... Тогда до встречи.

Джон улыбнулся ему на прощание и широко распахнул глаза. Рассвет высветлил комнату, сделав очертания предметов более четкими. Джон был там, где и должен - в квартире Келли. Сама она лежала рядом, уткнувшись лбом ему в плечо и свернувшись в защитную позу зародыша. Джон притянул ее к себе, обнимая за узкие плечи, а потом вдруг почувствовал, как она беззвучно вздрагивает.

- Что случилось? - тихо спросил он, скорее угадав, чем зная, что она тоже не спит.

- Ты видел Фрэнка?

Вопрос прозвучал неожиданно и поверг Стюарта в замешательство. Он не знал, было ли то, что он видел, бредом или явью. Несмотря на все случившееся с ним, он до сих пор не знал, что бывает там, за гранью. И Келли... она говорила так, словно что-то надломилось внутри нее, и теперь она истекала кровь. И она тоже.

- Зачем он оставил меня одну? Это нечестно. Неправильно.

Ты не одна, хотел ответить Джон, но промолчал. Сейчас она была не одна, но будущего у них не было. Зверь отнимал не только прошедшее и настоящее. Он лишал надежды. И поэтому Стюарт сказал:

- Он просил передать, что любит тебя, - пауза, - И я тоже. Мы оба.

Он целовал ее так нежно и осторожно, словно она была хрупкой, и от его прикосновения могла разбиться. Больше всего он хотел оградить ее от жестокости внешнего мира. Мир отвернулся от них обоих, и они отвернулись от мира.

Я люблю тебя.

Никто им не был нужен, кроме друг друга. Друг в друге они прятались и находили утешение. Ночью Келли части просыпалась и лежала, не двигаясь, только чтобы послушать, как дышит рядом Джон. Не зная, что он тоже не спит, потому что хочет чувствовать, что она рядом. Их пальцы были переплетены, потому что даже во сне, в этом смертельном сне разума они оба нуждались в поддержке друг друга. Их дыхания смешивались, и обоим иногда казалось, что на самом-то деле у них одно дыхание на двоих. Несмотря на июльскую жару, только объятия друг друга могли согреть их обоих.

Где-то там, на краю их жизней, топталась Смерть. В компании со Зверем. Но ни один из них не смел подойти, пока эти двое были рядом. Как будто что-то большее охраняло их.

Любовь, может быть?

Стюарт понимал, что скоро все закончится. Зверь больше не воровал его память, а как будто интегрировался в его личность, слился с ним. Джон просто отходил в сторону и наблюдал, не вмешиваясь. То, что делал Зверь, его не ужасало. Сам он не делал ли то же самое последние три года? Стюарт понимал, что стал орудием возмездия в игре высших сил, понимал, что от него самого уже ничего не зависит. Чувствовал близость ухода. И только одного желал: чтобы Келли не пострадала. Не пострадала.

Келли была тем последним, что еще держало его в жизни.

Я люблю тебя.

Генерал Фрост, инициировавший некогда вылазку группы Стюарта, как обычно утром пришел в свой кабинет в Сайгонском штабе.

- Доброе утро, Вьетнам! - радостно поприветствовал он портрет президента Никсона и приготовился выпить первую из многочисленных чашек кофе за день. Как обычно. Закурил первую за день сигарету и подошел к висящей на стене карте. Как обычно. У него была мысль, что неплохо бы проверить еще одно место, сведения о котором от разведки были слишком противоречивы. Додумать ее Фрост не успел, потому что в следующий момент умер. Не как обычно.

Он так и не понял, что же его убило. Одна секунда - он еще дышал. Вторая секунда - он больше не мог дышать, потому что его горло было разорвано. Кровь покинула тело генерала Фроста за считанные минуты.

Расследование, проведенное по факту смерти, ничего не дало. Не было следов взлома. Никто не видел, чтобы кто-нибудь заходил в кабинет или выходил из него. Никаких отпечатков пальцев или следов. Смерть генерала списали на странный несчастный случай. Тело предали земле на Арлингтоне со всем полагающимся пафосом. Было сказано много слов о героической гибели на боевом посту, достойном Настоящего Солдата и Офицера. В кабинете тщательно замыли все следы крови, и в него въехал один молодой подающий надежды штабной полковник.

К зиме о странной смерти забыли.

С последним исчезновением Джона Келли начали мучить кошмары. Каждый вечер она старалась не ложиться как можно дольше и в результате часто засыпала прямо на диване, с раскрытой книгой или включенным без звука телевизором. Кошмары все равно приходили, но она снова и снова пыталась отсрочить неизбежное.

Ей снилось, что она одна, что Стюарта никогда не было в ее жизни, что он погиб вместе с Фрэнком и остальными. Джон рассказал ей, что на задании с ним были еще трое. Он не помнил, но ему так сказали. И вот она видела четыре фигуры, пробирающиеся по джунглям, едва различимые в яркой густой зелени. Видела реку, сначала узкую, а потом расширяющуюся и обретающую черты странного текучего болота. Видела деревню, в которой лачуги перемежались с озерцами рисовых полей. Люди там были все на одно лицо. Воздух плавился от жары и гудел от жужжащих мух. А потом все менялось. Резко темнело, и вместе с ночью на деревню накатывала волна чего-то черного. Келли не могла понять, что это, но вместе с этим приходило ощущение ужаса. Ужас делал темнее наступившую ночь. Ужас затоплял разум, снося все барьеры адекватности. Ужас пробуждал все животные инстинкты, заставляя бежать с криком. И Келли кричала, и бежала, и просыпалась.

Когда Джону снились плохие сны, она никогда не могла понять его до конца. Ей казалось странным, что что-то может настолько завладеть человеком... что-то нематериальное... что вырваться можно только чудовищным усилием воли. Только заплатив за это кусочком жизни. Джон говорил, что каждый раз минуты, часы кошмара прошлого подменяют собой часы настоящего. Теперь Келли узнала, что он имел ввиду, - на собственном опыте. Но у него была она - рядом, держала за руку, говорила, что он не один, что все хорошо, возвращала его в настоящее. А у нее сейчас не было никого.

Келли старалась не спать, но все равно отключалась рано или поздно. В какой-то момент она поняла, что не может больше контролировать время и с трудом отличает реальность от кошмара. Она продолжала ходить в бар, ориентируясь на часы, но после того, как два дня подряд пришла не в свою смену, согласилась на недельный отпуск.

- Хреново выглядишь, Кел, - сказал ей владелец на этот второй день, - Тебе нужно как следует отдохнуть.

Она переоделась, взяла пакет с готовым ужином, попрощалась с подругами и вернулась домой, не замечая, что двигается медленно, как сомнамбула, а глаза ее - бессмысленны и стеклянны.

Возле дверей она столкнулась с мистером Денвиллом. Он обвел ее внимательным взглядом, как будто пытался просветить насквозь.

- Что с тобой, девочка? - в его голосе звучало беспокойство, - Ты здорова?

Она нашла в себе силы улыбнуться, не зная, насколько же вымученной выглядит эта улыбка со стороны.

- Да, мистер Денвилл. Просто плохо сплю в последнее время.

Она отвернулась и стала возиться с замком, когда спиной услышала еще один вопрос. Вполне ожидаемый, впрочем:

- Он обижает тебя?

В голосе старика звучал металл, и Келли была уверена, что никому не поздоровится, вздумай кто-нибудь ее обидеть. Мистер Денвилл слыл нелюдимом, другие соседи его недолюбливали, но Келли никогда не понимала - почему и за что? К ней он всегда был внимателен и добр. Поэтому его вопрос она восприняла, как проявление заботы, а не как вторжение в свою личную жизнь.

Оставив ключ в замке, она развернулась на каблуках и горячо ответила:

- Нет, мистер Денвилл, нет! Джон никогда не сделал мне ничего плохого.

И неожиданно глаза налились слезами. Стюарт никогда не делал ей ничего плохого. Она просто не знала, увидит ли его когда-нибудь снова, и от этого осознания ее сердце сейчас медленно умирало - клетка за клеткой. Келли низко опустила голову, скрывая охватившие ее смятение и отчаяние.

- Тогда где он сейчас, когда ты так расстроена? Почему он не присматривает за тобой?

Она хотела бы знать. Джона не было уже девятый день, и это было самое длительное его отсутствие. Келли постоянно ловила себя на том, что прислушивается, ожидая шагов и щелчка замка, но этого не происходило. А она продолжала оставлять дверь открытой, когда была дома. Она вспоминала и вспоминала все, что он рассказывал ей о случившемся во Вьетнаме и после - о своем пребывании в Сайгонском госпитале, о возвращении в отчий дом и потом в Нью-Йорк. Вспоминала о Звере и каждый раз задавала себе один и тот же вопрос: а что если Зверь забрал его? Увел в сады на другой стороне реальности? Что, если Джон никогда уже не вернется?

- Он вернется. Он обязательно вернется за мной.

Келли сама не заметила, как произносит это вслух. Слезы переполнили меру страдания и хлынули наружу. Келли выронила пакет и закрыла лицо руками. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел ее слабость, пусть даже и мистер Денвилл, но и сдерживаться больше она не могла. Слишком долго ей пришлось это делать. Слишком сильно ей хотелось в это верить.

Мистер Денвилл погладил ее волосы настолько легким и коротким прикосновением, что она его не заметила.

- Не плачь, девочка. Даже если и нет, то ты сама его отыщешь.

Сказанное им - слова, интонации, - было настолько странным, что Келли невольно отвлеклась от переживаний. Выглянула из ладоней и переспросила:

- Что вы имеете ввиду?

Старик на мгновение напрягся, словно и правда сказал что-то не то. Лишние слова вместо утешения.

- Только то, что сказал.

Но Келли не так-то просто было сбить с мысли.

- Вы сказали, что я сама его отыщу. Что вы имели ввиду? Вы что-то знаете?

- Только то, что люди иногда теряются и потом не могут найти дорогу домой. Они забывают какие-то важные вещи и блуждают во тьме, потому что не помнят, что им нужно идти на свет. И тогда нужен кто-то, кто сумеет их найти и вернуть обратно. Кто-то, кто покажет, где их дом. Ты понимаешь, о чем я говорю, Келли?

Она слушала его, как зачарованная. Каждое слово отзывалось в ее душе узнаванием, как будто их вложили в нее, посеяли ростки, которые сейчас дали всходы.

- Я понимаю, - прошептала Келли, вытирая слезы, и повторила, - Я понимаю, мистер Денвилл, спасибо. Спасибо вам за все.

Старик улыбнулся и кивнул.

- Иди, девочка.

Дома она сварила себе побольше кофе. Она долго не захочет спать. А если даже и захочет, то все равно не сможет. И еще ей нужно как следует подумать. Келли взяла блокнот, в котором писала текущие заметки и в котором Джон записывал нужные телефоны, когда искал работу, карандаш и села за стол. Придвинула к себе пепельницу и зажгла сигарету. Несколько затяжек помогли ей привести мысли в порядок.

Если Джон действительно потерялся, если Зверь увел его куда-то в темные дыры в пространстве, то она сможет его отыскать. Для нее не было сомнений в том, что все правда, что Зверь существует и может забрать душу Джона Стюарта. Где-то в глубине души она всегда это знала. Они оба, наверное. И поэтому они так стремились друг к другу - зацепиться за реальность, задержаться в ней, не исчезнуть. Келли вспомнила, как никому не позволяла приблизиться к себе, привязаться, так же, как не приближалась и не привязывалась сама. Брат был единственным исключением, но это была связь крови. Келли вдруг осознала, что у Фрэнка тоже никогда не было сильных привязанностей. Единственным его близким другом был Стюарт, как и у нее самой. Стюарт вернулся в ее жизнь, и у них обоих было ощущение, что они рождены друг для друга, что их судьбы переплелись где-то на столь тонких уровнях, что никак не могли быть разорваны. И если кто и может отыскать Джона, то только она. Надо только придумать, с чего начать.

Келли начала с того, что на чистой странице написала все, что знала о Джоне. Что-то рассказывал ей брат, что-то он сам. Сведений было мало, но обострившаяся за последние девять дней интуиция подсказывала ей, что все это неважно. Она перевернула страницу и начала записывать имена и названия, всплывавшие в их разговорах после возвращения Стюарта. Где-то тут был человек, который сможет ей помочь. Келли писала быстро, не задумываясь и не перечитывая. Карандаш легко скользил по бумаге, и Келли остановилась только тогда, когда грифель полностью стерся. Она взяла нож, чтобы заточить его заново, и в этот момент раздался звонок в дверь.

От неожиданности Келли вздрогнула так сильно, что столкнула блокнот на пол. Но в дверь уже не звонили, а стучали, и она оставила блокнот лежать там, куда он упал. Нужно было открыть, пока соседи не подняли тревогу из-за шума.

За дверью стояли двое мужчин и, несмотря на строгие штатские костюмы, от них так и несло полицией. Как будто у них на лбах стояли яркие светящиеся клейма.

- Мисс Шеффер? Келли Шеффер?

- Да.

- Эээ... у вас все в порядке?

Коп смотрел куда-то мимо, и его рука была неестественно согнута, и Келли поняла, что он готов схватиться за оружие. Она проследила его взгляд до ножа в своей руке и тут же спрятала его за спину. Губы дрогнули в улыбке, но получилось не очень.

- Да... офицеры. Я была на кухне.

- Конечно. Мы можем войти, мисс Шеффер?

- Да, пожалуйста.

Она посторонилась, пропуская их внутрь. Отнесла нож обратно и взяла новую сигарету. Сердце вдруг начало биться так быстро, что Келли показалось, будто ребра вот-вот треснут. Она бы хотела сейчас присесть и собраться с мыслями, но пришлось возвращаться к копам.

- Чем могу быть полезна, офицеры?

- Мисс Шеффер, кем вы приходитесь Джону Стюарту?

- Невестой.

Это было не так. Келли сказала первое, что пришло в голову, но тут же поняла, что это было правильно.

- Почему вы не заявили о его пропаже?

- Потому что он не пропадал. А что случилось?

- То есть вы хотите сказать, что...

- Подожди, Майлз, - второй офицер, до того молчавший, сделал успокаивающий жест рукой, - Мисс Шеффер, я детектив Маркс. Мой торопливый коллега - коллега Остин. Мы пришли к вам по поводу мистера Стюарта. Когда вы видели его в последний раз?

Сердце запнулось.

- Что случилось?

- Отвечайте на вопрос, мисс Шеффер, - торопливый офицер Остин снова гнул свою линию. Келли мгновенно напряглась.

- Нет. Сначала я хочу знать, что случилось.

Копы переглянулись. Они разыгрывали классический тандем "хороший полицейский - плохой полицейский", но девушка была слишком спокойна.

- Мисс Шеффер... Келли... - начал Маркс, - Три недели назад тело Джона Стюарта доставили в наш морг. Мы полагаем, что его убили в драке. У него в кармане была записка с вашим именем и адресом. К сожалению, у нас произошла путаницы с документами и...

- Подождите!

Келли сделала круг по комнате, сходила на кухню и вернулась с новой сигаретой.

- Что значит "три недели"? Это невозможно.

- Мне очень жаль, мисс Келли, но это правда. Сегодня все прояснилось, и мы начали расследование. Нам очень жаль, и от лица полиции Нью-Йорка мы выражаем соболезнования и приносим свои извинения.

Келли начало колотить мелкой дрожью. Пальцы не слушались, и она переломила сигарету пополам. Кровь отхлынула от головы, и лицо залила мертвенная бледность.

- Это невозможно, - тихо повторила она, - Я видела его девять дней назад, и он был жив.

Офицеры снова переглянулись.

- Девять дней назад... - сказал Маркс, - ...тело Джона Стюарта исчезло из морга. Расследование этого прискорбного случая зашло в тупик. Да еще эта путаница с документами... Мы надеялись, что вы сможете нам помочь.

Некоторые время Келли молчала, пытаясь справиться с собой. В голове словно бы щелкали тумблеры, передвигая кусочки головоломки - каждый на свое место. Разрозненные части собирались в единое целое, и даже даты, названные офицерами, укладывались в картинку.

Они его не найдут, подумала Келли. Зверь увел Стюарта в темные дыры пространства и памяти, и времени, может быть. Поэтому его никто не найдет. Кроме нее. За то время, короткое, что они провели вместе, между ними образовалась прочная связь - симпатическая, эмпатическая, можно было называть как угодно, суть от этого не менялась. И эта связь не прерывалась ни на секунду, в этом Келли была уверена, а значит, Стюарт был... где-то.

- Мисс Шеффер, вы в порядке?

Голос детектива Маркса заставил ее очнуться от размышлений. И сам собой возник еще один вопрос:

- Как вы узнали, что это он? Как вы идентифицировали его? Потому что девять дней назад он был жив.

- Ошибка исключена. Мы опознали его по отпечаткам пальцев в военной базе.

Ей продолжали задавать вопросы, но Келли твердила свое. Девять дней назад Стюарт был жив, она его не просто видела, они ведь жили в одной квартире. Она не заявила об его исчезновении, потому что Стюарт и раньше отсутствовал по несколько дней. Да, она абсолютно уверена. Нет, ничего больше сказать не может. Да, она обязательно позвонит, если что-нибудь изменится. Да, это все очень странно.

Наконец, копы ушли. Оставшись одна, Келли зажгла новую сигарету и некоторое время стояла у окна, прислушиваясь к звукам шумного большого города. Она слушала, но не слышала. Ее мысли были заняты сложившейся наконец-то головоломкой. Мистер Денвилл был прав: если кто и сможет найти Стюарта, то только она. Вот только узнать бы, с чего начать.

Мысли начали путаться. От нервного напряжения Келли знобило. Она взяла рубашку Джона, накинула на плечи, и вместе с мягкой от изношенности тканью ее окутал тонкий запах. Именно его она ощущала, когда они с Джоном прятали друг в друге, лежа в одной постели. Этот запах помогал ей пережить внезапные отсутствия Джона. Ей казалось, что этот запах проникает в самое ее существо, успокаивая натянутые до дрожи нервы. Келли прикрыла глаза и представила, что это Стюарт, что это его руки обнимают ее сейчас, а дыхание ерошит волосы на затылке. Из груди, из самого сердца невольно вырвался стон:

- О, Джон... Где ты?..

Наверное, подспудно она ждала, что сейчас случится чудо, и он войдет, обнимет ее по-настоящему и скажет, что все будет хорошо. Или что пустота, разделяющая их, донесет до него призыв, и он услышит, ответит. Если существует Зверь, если существует связь, позволяющая Келли чувствовать его, где бы он не был, то почему не быть и такому? Но ответом ей была только тишина пустой квартиры. Тишина одиночества.

- Где ты?! - Келли не выдержала и сорвалась на крик и слезы. Сердце рвалось от боли. Ноги подкосились, и она рухнула на колени. Сухие рыдания сдавливали горло удушьем, и в какой-то момент Келли думала, что все закончится прямо сейчас. Тело не вынесет напряжения, и тогда она отправится вслед за Джоном, где бы он не находился. Она будет свободна.

Но приступ отчаяния вскоре прошел. Келли поднялась и пошла на кухню за водой, не замечая, насколько медленно она двигается. Она чувствовала себя неимоверно усталой. Ей нужно было отсидеться, придти в себя, а потом она подумает еще и обязательно придумает что-нибудь еще.

На полу возле стола валялся блокнот. Келли подняла его и вдруг заметила, что почерк, которым была исписана страница, - не ее. Она пролистала дальше и окончательно убедилась в догадке. На последних листах были заметки Джона. Сначала она не хотела читать, это ведь были его личные записи, но взгляд невольно зацепился за отдельные слова: Зверь... в госпитале считают, что амнезия временная... Фрэнки... думаю, что уже никогда не вспомню... Келли... Зверь не тронет ее... Келли - единственное, что у меня осталось...

Она начала читать с самого начала, и глаза снова застлали слезы. Это не был его дневник в классическом понимании. Стюарт описывал то, что происходило с ним с момента пробуждения в сайгонском госпитале. Записи были краткими, почти схематичными, и касались только его состояния, но Келли видела, что с их помощью он пытался проанализировать и понять все то странное, что с ними случилось. И первая же фраза выбивала пол из-под ног.

Келли - единственное, что у меня осталось. Я боюсь, что Зверь отнимает ее у меня, заставит забыть. Поэтому я должен все записать.

А дальше были неровные нервные строчки, иногда незаконченные фразы и ошибки в словах, как будто Джон торопился. Провалы в памяти и во времени. Драка рядом с "Кирпичиками" и странное видение после нее. Индейская женщина без возраста и ее рассказ. Кровь и слияние двух сознаний, когда Стюарт начал осознавать, что происходит, когда он - не он. Размышления о природе Зверя и о том, что ждет его потом, когда Зверь совершит свой суд и насытиться. И через это Джон проводил красную линию: я должен уберечь Келли.

Страниц было немного, не исписана и половина блокнота, но Келли читала их снова и снова, вчитывалась в каждое предложение до тех пор, пока в голове снова не защелкали тумблеры. Несколько часов. Временами ей казалось, что она слышит голос Джона, рассказывавший ей все то, что было в незаконченных предложениях, что оставалось между строк. Она закончила только тогда, когда кусочки головоломки окончательно встали на свои места. И то, что она увидела, заставило ее содрогнуться.

Стюарта действительно убили в драке. Он был всего лишь человеком, а человеческое тело не в силах остановить пулю. Но Зверь, видимо, создал его двойника, заставил жить дальше и продолжил убивать. Только теперь Джон сам стал Зверем, потому что больше его сознание не прерывалось. Он делал то, что должен был делать, и волновало его только одно - чтобы Зверь не добрался до Келли, до его единственной. Джон считал, что она была той причиной, которая не позволила ему окончательно превратиться в монстра.

Финала не было. Записи обрывались фразой: я знаю, кто будет последним.

А потом Зверь забрал его и увел с собой, не оставив даже физических следов пребывания в человеческом мире. Келли не знала, даже представить не могла, что после всего этого стало с Джоном, исчез ли он навсегда, или Зверь и дальше поддерживает его жизнь, помнит ли он еще о ней.

Машинально она перевернула несколько пустых страниц и вздрогнула. Дальше была еще одна запись, сделанная, видимо, самой последней. И, прочтя ее, Келли точно знала, что она должна сделать. Неважно, сколько времени на это уйдет, неважно, сколько сил она отдаст. Она должна была, потому что, кроме нее, у Джона не было никого. Потому что никто не заслуживает вечного одиночества. Потому что она верила, что любовь - больше.

Я блуждаю один во тьме и не могу найти дорогу домой. Если кто и сможет меня спасти - то только ты.

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"