Сугуи Джин. Зима в сердце

- Сэй Охотская, пройдите. Доктор Туманов готов вас принять.

Она ожидала вызова в приемной почти пятнадцать минут, наблюдая, как за окном идет дождь. Обостренный слух позволял ей легко различать удары отдельных капель по стеклу, но она заставила себя вернуться к нормальному восприятию, и одиночные звуки слились в один, восхитительно-длинный. Она так увлеклась созерцанием ливня, - а скорее, возможностью расслабиться, - что просто не восприняла слова медсестры как адресованные ей. Очнулась, только когда девушка робко дотронулась до рукава ее куртки и повторила:

- Сэй Охотская?

Она медленно повернула голову, и какую-то долю секунды в ее глазах сохранялась пустота, но потом они вернулись к своему обычному выражению безмятежной отрешенности. Словно зеркала. Темные зеркала.

- Доктор Туманов ждет вас.

Она подобралась мгновенно и, входя в кабинет, уже была полностью сосредоточена на цели своего визита. Медсестра посмотрела ей вслед и покачала головой. Иногда среди посетителей доктора Туманова, частного медика с безупречной многолетней практикой, попадались очень странные люди.

Кабинет, где принимал собственно Туманов, был больше приемной в два раза, светлый и теплый. Шумопоглотительные стеклопакеты в рамах полностью заглушали дождь, но легкое жужжание кондиционера и тихая песня из приемника не позволяли поселиться здесь абсолютной тишине. Часть кабинета, предназначенная для осмотра, была отгорожена белоснежной ширмой, а интерьер выдержан в черно-бело-зеленых тонах. В итоге клиент чувствовал себя более спокойным.

- Аглая, проходи, милая.

Она пересекла кабинет и опустилась в удобное кожаное кресло перед письменным столом Туманова. Доктор являл собой просто академический профессорский вид: седой мужчина средних лет, с подтянутой фигурой, в хорошо сшитом костюме - классической тройке - и с обязательной доброй улыбкой.

- Здравствуйте, сэй Туманов.

Она говорила низким хорошо поставленным голосом с небольшой хрипотцой, предполагавшим хорошие вокальные данные, и доктор в очередной раз отметил, как ее голос не соответствует ее внешности. Женщина, сидевшая сейчас перед ним, была молода. Двадцать три, если верить медицинской карте, но на самом деле выглядела она моложе. У нее были темные волосы, явно недавно отросшие с короткой стрижки, и необыкновенные глаза - темно-зеленые, но способные принять сотню оттенков. Резко очерченные плотно сжатые губы выдавали сильную волю, но в целом тонкие черты лица придавали ей сходство с эльфийской принцессой.

Темной, если судить по подавляющей внутренней силе, исходившей от нее.

Сейчас она сидела вполне расслабленно, но по ее взгляду в упор Туманов видел, что она собрана и готова к любому действию. Другой бы этого, может, и не заметил, но Туманов видел, потому что наблюдал за людьми уже тридцать лет.

- Скажи, Аглая, как ты себя чувствуешь?

- Со мной все в порядке. Я пришла узнать результаты обследования.

Она смотрела на старого доктора, но видела дождь за его спиной в слегка приоткрытые гардины. И все же она уловила, как Туманов напрягся от ее слов: изменилось положение тела, наклон головы, движения стали чуть более нервными. Все изменилось на микроскопические доли, но она отметила их все, потому что ее учили замечать такие вещи тоже.

И она заметила.

И сердце глухо стукнулось о ребра.

И замерло.

- Твои результаты готовы, но есть смысл проделать все еще раз...

- Зачем?

- ...за счет клиники, разумеется.

- ЗАЧЕМ?

- В лаборатории не исключают ошибку и поэтому...

...и поэтому она не собиралась проходить эту экзекуцию заново - анализы, томографию, электроэнцефалограмму и еще много всего другого. Все это было лишь стандартной процедурой в том случае, когда на все вопросы стоял ответ "Да". В том числе и в графе "Летальный исход". Она сумела совладать с собой, и на ее лице не дрогнул ни один мускул. Этому ведь ее тоже учили.

Глядя на нее, Туманов прервал свой монолог. Где-то в глубине души он прекрасно понимал, что его слова были всего лишь утешением, слабой надеждой уже обреченным. Возможность ошибки была ничтожно мала и в лично его практике не встречалась еще ни разу. Девочка была обречена, но вся его суть, местами почти неживая от медицинской практики, восставала против ее приговора. Который она, кажется, заранее готова была принять.

- Давайте смотреть правде в глаза, доктор. У меня Форма Е, и с этим ничего уже не сделать. Сейчас я хочу знать только одно: сколько я еще проживу?

В данный момент у нее было больше мужества, чем у него. Глаза так и остались безмятежно-отрешенными, словно речь шла не о ее жизни, а о чем-то далеком и нереальном. Туманов открыл рот и закрыл. Он сам лично просмотрел все этапы исследований, - в ее случае сомнений быть уже не могло. Вот так ломаются жизни. Ему осталось только повторить:

- Да, у тебя Форма Е. Я не знаю, сколько ты еще проживешь, но максимум - три месяца.

Несколько секунд она молчала, приходя в себя. Туманов видел много реакций на плохие известия - от глубокого обморока до истерического припадка. Реакции, подобные этой, встречались крайне редко, но и этих людей всегда что-нибудь выдавало. Ее выдало то, как дрогнули желваки на скулах. И все. Она отдышалась и произнесла, как ни в чем не бывало:

- Благодарю за помощь. Счет будет оплачен обычным путем.

Она поднялась с кресла одним плавным движением, которое Туманов прозевал, и направилась к двери.

- Аглая!

Старый доктор едва успел ее остановить.

- Подожди, девочка.

Он усадил ее обратно в кресло и стал что-то искать на своем столе. Рабочий порядок позволил сделать это ему рекордно быстро.

- Я хочу, чтобы это всегда было с тобой. На всякий случай, если что-нибудь случиться.

В ее руку лег прохладный картонный прямоугольник. Она опустила глаза, и взгляд уперся в сочетание светло-зеленого и черного. На одной стороне были указаны данные самого Туманова и его клиники, а на второй нужно было указать свое собственное имя, дату рождения и куда обращаться при несчастном случае. В целом, это была обычная карточка, но только дополнена указанием на Форму Е и немедленную отправку в клинику самого Туманова в случае, если владелица будет найдена без сознания. Подобные карточки были распространены среди людей, имеющих какое-либо заболевание, сопровождающееся приступами.

Она повертела картонку в руках и сунула в бумажник, почти сразу же о ней забыв. Как-то слабо верилось, что ЭТО может ей понадобиться. Сознание поспешило вытеснить угрожающий фактор и напоминание о нем за свои пределы.

- Спасибо. Я... пойду.

Она говорила тихо. Только что она изменилась на глазах старого доктора почти до неузнаваемости, заставив его сердце сжаться.

Туманов знал эту свою пациентку уже несколько лет, с тех пор, как стал наблюдать ее в группе Сергеева. Он еще помнил, как она смеялась и могла бесконечно долго радоваться жизни. Кажется, совсем еще недавно. Сейчас от той девочки не было и следа.

И это было страшно.

- Аглая, ты не должна отчаиваться! Мы попробуем радиационную блокаду и... Что-нибудь придумаем.

- Сэй Туманов, - она осторожно пожала ему руку, - Неужели вы сами в это верите?

- Я просто надеюсь, что ты передумаешь и позволишь исследовать тебя по более полной программе. Мы могли бы...

Она снова не дала ему договорить:

- Уже не стоит. Прощайте, - и вышла.

На улице все так же лил дождь. Стояла только середина сентября, и похоже природа перед бабьим летом решила показать, что тепло возвращается ненадолго. Но оно уже ощущалось в воздухе, хотя и не обещало быть длительным. Его ждал город, и ждали люди, чтобы закончить все свои летние дела и подготовиться к зимней спячке. Кроме того, близилось осеннее равноденствие.

Аглая Охотская, двадцати трех лет от роду, стояла на крыльце здания, из которого только что вышла, и смотрела, как с шиферного козырька стекают тонкие прозрачные нити. Они были похожи на науанорен - японские шторы из веревочек с нанизанными на них бусинами. Это было красиво, а красота всегда таит в себе немного печали. Аглая любила это время года и любила дождь, потому что эти два фактора всегда сопровождали переломные моменты в ее жизни. Сегодняшний день не стал исключением.

Она сложила ладони ковшиком и подставила их под струю. Вода набралась быстро, и Аглая стала смотреть, как она просачивается сквозь пальцы и утекает. Вся ее жизнь была, как эта вода, начиная с того самого дня, когда пять лет назад она покинула этот город. Тогда тоже шел дождь.

Аглая достала из кожанки пачку "Rothmans" и вытянула длинную сигарету, а когда прикуривала, заметила, как мелко вздрагивает огонек зажигалки. Она сосредоточила на нем внимание и не гасила, пока он не загорелся ровно. Докурив, она раздвинула серебристые нити и вышла под дождь.

В голове была пустота, и Аглая просто шла вперед, переживая состояние эмоционального шока. Где-то на периферии сознания она отмечала те изменения, что произошли с городом во время ее отсутствия. Она всего лишь иногда возвращалась сюда, чтобы немного передохнуть между командировками, а на самом деле покинула свой город тогда, пять лет назад.

Расширили дорожное полотно. Посадили новые деревья. Построили новый дом. Возле двери сиротливо жалась к стене черно-белая кошка. Она была толстенькая, чистая и явно домашняя, и увидев Аглаю, жалобно мяукнула, особо в общем-то не надеясь, что ее пожалеют. Аглая подошла и открыла кошке дверь.

- Иди домой, киска. Сейчас неподходящее время для прогулок.

На этот раз ее голос прозвучал совсем хрипло, но каким-то образом смог переключить ее внимание и заново запустить мыслительный процесс. Аглая вдруг заметила, что устала и промокла, а на улице начало смеркаться. Значит, она бродила несколько часов. Кроме того, ее снова начала бить дрожь, на этот раз уже от холода. Аглая выбралась из дворов, куда забрела в своем беспамятстве, и быстренько сориентировалась до ближайшего бара. Название на вывеске гласило - "Лев и Корона".

В ночной режим бар входил после двадцати одного часа, поэтому сейчас он был наполовину пуст. Полумрак и интерьер на основе дерева располагали к себе с первого взгляда, а наличие живых зеленых растений только увеличивало положительный эффект. Аглая подсела к стойке поближе к музыкальному автомату и взяла себе кофе и коньяк. К концу чашки она согрелась настолько, что заказала себе более основательную пищу и переместилась за столик, на этот раз поближе к батарее. Здесь ее никто и ничто не достанет. Но тут же пришла новая мысль.

Никто и ничто, кроме Формы Е.

Аглая сжала виски тонкими изящными пальцами и неслышно застонала.

Когда человечеству удалось победить чуму ХХ века СПИД, оно ненадолго вздохнуло с облегчением, потому что потом появилась Форма Е. Это заболевание многим представлялось еще более страшным, потому что здесь речь шла о святая святых человеческого существа - о мозге. Никто не знает, откуда взялось ЭТО, но распространилось оно быстро. Форма Е не передавалась никаким путем, она просто появлялась в голове, и медик мог только констатировать факт. На снимках Форма Е проявлялась в виде черного пятна, которое не увеличивалось и не давало метастазы. Оно просто было, а человек был обречен. Посмертная трепанация не выявляла никаких изменений. Болезнь могла проявиться в двух видах: интер-форме и экстер-форме. При интер-форме нервные центры отключались постепенно, один за другим, так, что в итоге всего функционировали только самые необходимые для жизни. Человек впадал в кому и в таком виде мог прожить несколько лет. Другая форма была менее мучительной, но более короткой. Отключалось сознание и некоторые физиологические функции, и такой приступ мог продолжаться от нескольких минут до нескольких дней. Потом функции восстанавливались, но последний приступ отключал сразу все, включая сердце, даруя внезапную, но скорую смерть. У Аглаи Охотской была именно эта форма, и приступ, после которого она попала в клинику доктора Туманова, был уже далеко не первым.

...Потом она повторила себе кофе с коньяком, потом коньяк без кофе, а закончила водкой с апельсиновым соком и сигаретой. Сидя за коктейлем, Аглая вспомнила, сколько раз ее жизнь не просто подвергалась опасности, а стремительно летела в миллиметре от смерти. Это было много легче, чем вот так - медленно. Сейчас она вернулась бы в свою группу, но доктор Туманов вероятнее всего уже послал отчет ее командиру о ее состоянии и исключительно из добрых намерений перекрыл ей все пути назад. Аглая глубоко затянулась и отвернулась к окну, стала смотреть на дождь. Ей хотелось плакать, но глаза оставались сухими. Она разучилась это делать давным-давно.

После девяти бар начал заполняться. Заведение оказалось вполне солидным, и лиц моложе восемнадцати просто заворачивали обратно. Однако где-то в углу Аглая четко уловила специфический аромат марихуаны, ассоциировавшийся у нее с казармой и чудовищными перегрузками на организм и на психику. В душе встрепенулось что-то, похожее на сожаление о былом, но так же и улеглось. В свое время отказ от любого вида наркотиков был вполне осознанным. Аглая повела головой в сторону запаха, но потом снова отвернулась к окну.

Пару раз к ней подходили на предмет "девушка-вы-одна-совсем-скучаете-а-давайте-познакомимся", но каждый раз хватало одного ее взгляда, чтобы заставить непрошеных гостей убраться. Поэтому Аглая не обратила внимания на людей, занявших соседний столик.

Их было четверо: трое мужчин и девушка. Судя по количеству людей, подошедших пожать мужчинам руки, они были здесь уже своими. С их приходом стало шумно и неуютно, и Аглая с сожалением засобиралась домой.

Из всех четверых только один обратил внимание на темную фигуру за соседним столиком. Это была женщина, молодая, но он не смог разглядеть ее лица, как не старался. Только вдруг отчего-то тоскливо стало на душе, и он вспомнил, что надвигается зима. Время одиночества для него. Воспоминание полоснуло по сердцу острой бритвой, и на миг ему показалось, что эта темная женщина такая же пленница своего Ка, как и он. Показалось и забылось. Когда он в следующий раз взглянул в ее сторону, ее уже не было. Он машинально поискал ее глазами и нашел уже около выхода. Узкий, как клинок, луч света обрисовал ее лицо.

Сначала он смолк на полуслове. Потом она исчезла, и он уже не смог ничего сделать. Он не поверил своим глазам. Перед ним была та, кого он любил когда-то больше жизни. Она изменилась: черты лица стали тверже, волосы короче, губы упрямей, но глаза остались теми же.

Безмятежная отрешенность.

Он узнал бы ее, даже если бы она изменилась до неузнаваемости.

Но этого не могло быть.

Аглая Охотская была мертва уже несколько лет.

Роман Зимин тоскливо смотрел вслед ее призраку.

Это была любовь с первого взгляда: Аглае тогда было семнадцать, и она заканчивала школу, а Ромка только что вернулся из армии со срочной службы. Они встретились на какой-то вечеринке, куда Аглая вообще попала совершенно случайно, просто зашла что-то забрать. Пьяный уже Ромка вышел посмотреть, кого там принесло.

- О! Благородная сэй, позвольте...

Но сэй не позволила. Она ТАК на него посмотрела, что он мгновенно протрезвел. Она отвернулась, а потом и совсем ушла, не поддавшись на уговоры остаться. Зачарованно глядя на закрывшуюся дверь, он спросил:

- Кто это?

- Кто? - до хозяйки дошло не сразу, - Ах, это! Охотская. Только тебе с ней ничего не светит.

Ромка выскочил за ней на двадцатиградусный мороз, как был, в тонком свитере и джинсах, и едва успел догнать.

- Сэй! Сэй Охотская!

Она обернулась и остановилась. На ресницах и на высоком воротнике черной шубки лежал иней, а над головой ярко сиял Орион.

- Кто вы? Как вас найти?

Она улыбнулась, - тогда она еще часто улыбалась.

- Идите домой. Замерзнете.

Ромка открыл рот, закрыл и пошел обратно, а она пошла в другую сторону, не оставляя на снегу никаких следом.

Второй раз они встретились спустя четыре месяца, уже в мае, и после этого не расставались больше, чем на два дня, проводя вместе все свободное время. Аглая готовилась к выпускным экзаменам, но чаще всего они просто говорили обо всем на свете. Слегка адаптировавшись от армии, Ромка собирался начать свой бизнес, и Аглая всячески поддерживала его начинание. Относительно своего предполагаемого будущего она отделывалась общими фразами и суеверным "не хочу загадывать". Он не спрашивал, зная, что она расскажет сама, когда захочет.

Но прошли экзамены, потом выпускной бал, на котором Ромка сказал, что любит ее, а Аглая все отмалчивалась. В июле она поехала поступать и только тогда сказала, что собирается в военное училище. Сказала, как приговор вынесла, и на следующий же день укатила, оставив его в полном шоке.

Хотя нет. Чего-то подобного Ромка и ожидал от нее. Он прекрасно видел то восхищение и обожание, с которым Аглая относилась к своему отцу - полковнику Охотскому. Он помнил ее рассказ о том, как в детстве она тайком надевала его китель и фуражку и воображала себя на поле боя, или о том, какие споры происходили между ней и матерью по поводу покупки очередной дивизии солдатиков вместо куклы. Хотя Зимину с трудом верилось, что сэй Евгения могла спорить со своей своенравной дочерью. Где-то в глубине души она тоже уже тогда знала, что Аглая выберет карьеру профессионального военного. Из тех же соображение он даже не сделал попытки ее отговорить. Знал, что все равно она поступит по-своему.

Все три недели, что она пробыла там, Ромка писал ей каждый день огромные письма, полные любви и нежности. Он не хотел признаваться себе, но где-то в глубине души надеялся, что она провалиться и вернется к нему. Аглая вернулась, но только до конца августа, и все это время он не отпускал ее от себя. А потом снова писал о своей любви. Надежда - глупое чувство, но это именно то, что не дает нам сломаться.

Потом он видел ее еще раз, когда Охотская приехала на похороны своих родителей, но тогда она была в городе всего несколько часов. Именно тогда Ромка впервые увидел этот ее отсутствующий взгляд, безмятежную отрешенность, способную навести магический ужас. Ему казалось, что она не воспринимает его, полностью погрузившись в свое горе, замкнувшись на себе, на созерцании чего-то невидимого ему и остальным, что было внутри нее. Он не посмел ничего ей сказать, не посмел ничего сделать - только смотрел на ее окаменевшее лицо и понимал, что уже не осталось ничего, что могло бы ее удержать здесь. Ничего и никого, кроме него. Ему очень хотелось в это верить.

Аглая писала ему еще несколько недель, потом внезапно перестала. Ромка сходил с ума, хотел уже ехать за ней, но тогда от нее пришло последнее, самое короткое письмо. Его трясло, как в лихорадке, когда он добрался до последних строк. Аглая писала, что лучше ему будет забыть о ней, забыть, как дурной сон, что отныне они чужие и что все кончено. Выйдя из шока, Ромка подорвался и поехал к ней в училище, но уже не застал ее. Охотскую перевели, но никто не мог сказать куда. Или не хотел.

Это была его первая зима в одиночестве. Аглая снилась ему ночами, и каждый день он ждал письма или звонка и не дожидался. Иногда ему казалось, что она вернулась домой, но почему-то прячется от него. Вечерами он бродил по пустынным улицам, но не находил ее. Приходил под ее темные окна и часами стоял, ожидая неизвестно чего. Вместо нее он находил только одиночество. Он вспоминал, как они встретились тоже зимой и возненавидел снег. И холод. Тот холод, что был теперь у него внутри.

Маленький бизнес начал приносить доходы, круто меняя его жизнь. Начались сауны с водкой и девочками в компании деловых партнеров. Как-то Зимин поймал себя на том, что выбирает только похожих на Аглаю. Время сделало потом свое дело, и боль начала притупляться. Ему все реже казалось, что она может войти в любой момент. Потом из памяти стерлись живые черты ее лица, ее голос. Остались одни глаза с их особым неповторимыми взглядом.

Известие о ней пришло следующей зимой, сразу после Нового года. Это были всего лишь слухи, но Зимин готов был ухватиться за любую возможность узнать хоть что-нибудь. Ему не хотели говорить, но он едва ли не буквально выбил информацию, а потом не знал, как ему реагировать. Отведя глаза в сторону, человек, наблюдавший за их романом с самого начала, сказал, что Аглая Охотская была убита где-то в зоне локальных конфликтов, все еще будораживших юго-восток.

Несколько дней Зимин пил, не просыхая, закрывшись дома и не отвечая ни на звонки телефона, ни на атаки в дверь. Когда он вышел, то был уже другим человеком. Он бросил веселую компанию с сауной, водкой и женщинами и с головой ушел в бизнес, постепенно расширяясь. Он работал, как сумасшедший, а ночью часами сидел без сна, глядя на фотографию, где они с Аглаей были сняты вместе перед ее отъездом. Они улыбались там, а по его лицу текли слезы, которых он не замечал. Это была ее единственная фотография.

Именно в одну из таких ночей его уставшее сознание где-то замкнуло, и рассудок помутился. Зимин пошел в ванную, отделанную голубым и темно-серым кафелем, взял из упаковки новую бритву и несколько раз провел по обнаженной руке. Кровью из вскрытых вен он старательно вывел одно-единственное слово - АГЛАЯ. Потом он взял фотографию и вышел на ночную улицу.

Ему было легко и свободно, - наконец-то его отпустила боль. Одиночество больше не казалось ему невыносимой тюрьмой, потому что он знал, что очень скоро это закончится. Прижимая снимок к сердцу здоровой рукой, Роман улыбался. Он не ощущал зимнего холода. Он думал о том, что скоро это закончится, и он снова будет вместе со своей любимой.

Он не заметил, как мир вокруг сузился до полыхающей белым огнем точки, а потом и вовсе исчез. Он не почувствовал, как тело охватила слабость, и ноги уже не смогли нести его вперед. Он не услышал свой собственный крик, когда падал.

Ничего.

Он очнулся уже в больнице.

Потом ему рассказали, что его спасло чудо. Бездыханное окровавленное тело заметил дорожный патруль и быстренько отвез в первый попавшийся приемный покой. Медики сотворили невозможное, вернув его к жизни. Зимин же так никогда и не понял: зачем?

Раны на руке зажили и превратились в тонкие белые шрамы, по которым до сих пор можно было угадать надпись. Больше ничего подобного с ним не случалось. Единственно, что стоило упомянуть любовь или любимых женщин, Зимин замыкался и уходил в себя. Иногда старые раны болят намного сильнее свежих и лучше их не трогать. А раны души заживают значительно медленнее, чем раны тела.

Поэтому когда Зимин женился, это стало сенсацией для знавших его и его историю. Его жена Даша была тихой и спокойной и какой-то домашней. И абсолютно непохожей на Аглаю светловолосой и голубоглазой русской красавицей. Это несколько сбивало с толку, но ходили слухи, что таким образом Ромка пытается забыть свою несчастную любовь. Даша только вздыхала, когда он задерживался в офисе или вовсе не являлся домой, и упоенно тратила его деньги. А после ее неудачной беременности, Зимин завел себе любовницу и больше никогда не вспоминал Аглаю Охотскую. Если и оставалось что-то в сожженном сердце и растерзанной душе, то он похоронил это внутри себя. Вместе с ней.

И только иногда прошлое возвращалось к нему страшными призраками в кошмарных снах.

Или наяву.

Ничего это не знала Аглая, выходя из бара ненастным вечером. И не видела его, погруженная в собственные мысли. Как-то ей показалось, что она слышала Ромкин голос, но она отогнала наваждение прочь. Она ведь сама покинула его и неважно, что за все эти годы она не смогла его забыть. Она хотела только рассчитаться и уйти.

Из бара.

Из жизни.

У Аглаи было счастливое детство, насколько это было возможно при кочевом образе жизни. Всю свою жизнь ее родители прожили в любви и согласии, а она была единственным и желанным ребенком в семье. Мотаясь вместе с родителями по гарнизонам, Аглая никогда не имела дома в общепринятом понимании этого слова, но каждый раз Женечка Охотская, идеальная офицерская жена и мать, посвятившая себя мужу и дочери, умудрялась превратить в семейный очаг тот скромный кусочек жилья, который им выделяли. Потом они осели на одном месте и постепенно им стало казаться, что уже никогда не случится ничего плохого.

Аглая всегда любила свою мать, а отца просто боготворила с самого раннего детства. Глядя на его подтянутую фигуру, как в доспехи, закованную в строгий офицерский мундир, она представляла, как однажды тоже наденет форму. Наденет и уже никогда не снимет, даже если на ее плечи никогда не лягут большие звезды.

Они уезжали с разницей между поездами в тридцать часов - полковник Охотский и курсант Охотская. Они обнялись перед поездом, еще не зная, что видят друг друга в последний раз. Через две с половиной недели штабная "Крыса", на которой ехал Охотский, подорвалась на мине. Машину разорвало на две части, а от ехавших в ней людей почти ничего не осталось.

На похоронах Евгения не произнесла ни слова. Накануне ее так накачали транквилизаторами, что она не понимала ни где находится, ни что происходит вокруг. Аглая, приехавшая всего на сутки, смогла выдержать и длительную церемонию прощания, и закрытый гроб, и последний автоматный салют над свежей могилой. Выдержать: не упасть, не сорваться в крик, не заплакать. И то, что творилось в ее душе, было надежно скрыто за зеркальной безмятежной отрешенностью в ее глазах.

Женечка Охотская пережила своего единственного и любимого мужа всего на несколько дней. Она ушла тихо, от того, что раньше называли тоской.

Охотские умерли.

Умерли все.

Осталась одна Аглая.

Она провела в училище два месяца, успешно претворяя в жизнь свою идиотскую мечту о профессиональной военной службе. Через два месяца ее привели к присяге, а через несколько дней Охотская покинула училище и подписала контракт. О причинах, толкнувших ее на такой необъяснимый неординарный шаг, она никогда ни с кем не говорила, тщательно оберегая и сохраняя в себе эту боль. Что-то в ее душе перевернулось в тот момент, дрогнула рука, когда она ставила свою подпись на бумаге с сухим казенным текстом, обещавшим ей скорую смерть, на последнем листе первого в своей жизни контракта. Дрогнула и закончила нервным летящим росчерком, таким знакомым по многочисленным подписям ее отца. Словно полковник Охотский поднялся из могилы, призывая дочь к отмщению за свою оборванную жизнь.

Да, отец, да. Я уже иду - черны мои мысли и холодно оружие в моих руках.

В самолете, что стремительно несся к юго-восточной границе, она так и не смогла сомкнуть глаз. В эту ночь она написала то свое последнее письмо Ромке, сжигая за собой все мосты. Благо, что страдать по этому поводу очень скоро стало просто некогда.

Война - это кровь, грязь, стоны и мат, это презрительный смех автомата и бессильная ярость, сжигающая душу и сводящая с ума. Официально это называлось полицейской акцией, а солдаты назывались военными советниками. Но пуля, она ведь дура, ей все равно...

Охотскую не убили. Ее вытащили из боя в самый последний момент. В госпитале она написала Ромке еще одно письмо о том, что хочет вернуться к нему, но ответа так и не дождалась. И не знала, что ее послание сгорело вместе с вертушкой, возвращавшейся в Россию, и сбитой над горами "Стингером". А не дождавшись, Аглая решила, что Ромка последовал ее совету и вычеркнул ее из своей жизни. Была зима.

Она вернулась спустя три года. Вернулась на своих ногах, с целым телом, но искалеченной душой. Вернулась и принесла войну с собой.

Аглая не спешила броситься в Ромкины объятия - слишком уж тяжело проходила адаптация к мирной жизни. Несколько недель она провела в реабилитационном центре, отвыкая от наркотиков и ночных тревог. Тогда же она узнала, что Ромка женился.

Вот и все.

Все было кончено.

Сразу после центра, Охотская подписала контракт с Александром Сергеевым, военным советником, командиром спецподразделения "Кошачий коготь".

"Когти" были выездные: они ездили в "горячие точки" в командировки. "Наводить шорох", как выражался Сергеев. Будучи армейской элитой, они приезжали, устраивали крутую разборку и уезжали. Все остальное время они тренировались, улучшая и без того отличную форму. И еще одно - "Когти" никогда не бросали своих.

Когда рядом с Охотской разорвалась граната, и мир потерял цвет и звук, она подумала, что это конец, и покрепче вцепилась в автомат. Перед тем, как совсем отключиться. Когда она пришла в себя, все еще было темно и тихо. Прислушавшись к своим ощущениям, Охотская обнаружила, что лежит на сухой и свежей постели. Должно быть, в госпитале. Кто-то держал ее за руку.

Ромка?

Она спросила, но не услышала своего голоса. К горлу подкатил комок, но заплакать она так и не смогла.

Через несколько дней зрение и слух стали к ней возвращаться, и восстановились полностью. Рядом с ней сидел Сергеев и на ее первый вопрос ответил, что она дома. В ее глазах промелькнуло что-то, похожее на облегчение, а потом их снова затянул омут безмятежности.

Пребывая в бреду, Аглая все звала какого-то Романа, но с этого момента не проронила больше ни звука. Когда Сергеев решился спросить, не хочет ли она, чтобы они нашли этого человека, Охотская ответила, не раздумывая и однозначно. Нет, не хочет. И больше они к этой теме не возвращались.

Контузия Охотской была достаточным поводом для того, чтобы ее комиссовали, но она отказалась. Она вернулась в свою группу и выехала еще в одну командировку. Все прошло просто отлично, они вернулись и возобновили тренировки. Именно на тренировке Аглая впервые заметила, что с ней что-то не так. Земля вдруг ушла у нее из-под ног, хотя мир продолжал оставаться на месте. Аглая неловко взмахнула руками, безуспешно пытаясь сохранить стремительно уходящее равновесие, и упала на колени. Ее внутренние гироскопы сошли с ума, посылая в недоумевающий мозг самые противоречивые сигналы. Она видела, что остается на месте, но собственные чувства подсказывали ей, что мир перевернулся. Аглая завалилась на бок, и свет начал меркнуть. Она еще увидела, как к ней бегут двое или трое, а потом как будто выключили свет. Слух сдался последним.

Кончилось все так же внезапно и быстро, как и началось. Аглая открыла глаза и увидела над собой встревоженные лица, потом сообразила, что все еще лежит на земле. Тогда она решила, что это всего лишь последствия ее контузии, но после третьего такого приступа Сергеев отправил ее к доктору Туманову. Ее диагноз стал ее приговором.

Иногда жить становиться так больно...

На улице все еще шел дождь. Уже зажглись фонари, и капли, попадавшие в их свет, поблескивали, как хрустальные бусинки. Они падали и разбивались с неслышным печальным звоном. Аглае казалось, что их звон сплетается в незримую песню о том, что жизнь коротка, но в этой обреченности можно кануть во тьму, а можно сверкнуть, в последние мгновения отдавая себя другим. Несколько минут Аглая стояла, зачарованно наблюдая их танец и не ощущая ни дождя, ни ветра. Глухо стучало сердце, а душа заледенела от боли. Зима теперь была в ней.

Охотская медленно шла по темным пустым улицам, глядя на блестящий от дождя асфальт, и на ее лице леденели прозрачные капли, и непонятно было: то ли это дождь, то ли слезы. Она вспоминала Зимина, но она теперь была - не его, а он - не ее. Сегодня ее обрекли на одиночество.

Уже перед самым домом Аглая вдруг остановилась, вслушиваясь в темноту. Сквозь шелест дождя ей послышался тихий звук, похожий на стон. Через несколько секунд он повторился, и Аглая смогла установить, что он идет от стены дома. Она протопала по луже, не обращая на нее внимания, потому что и так была уже насквозь мокрая, и снова остановилась. Следующий звук привел ее к цели: между стеной дома и высоким крыльцом жался в угол маленький котенок, придерживая на весу левую переднюю лапку. От него исходила волна страха, одиночества и боли, такая мощная, что Аглая едва не задохнулась от хлынувших на нее чужих эмоций. Котенок посмотрел на нее и в последний раз отчаянно мяукнул, словно заплакал, и затих.

- Не надо, котик, - Аглая с трудом разлепила сведенные холодом губы, но уже не отдавала отчета в своих словах, - Пожалуйста, не умирай. Если ты сейчас умрешь, то что же я буду делать одна? Не умирай, маленький. Не надо. Пожалуйста.

Она легко подняла безвольное мокрое тельце и сунула под куртку. Впрочем, сейчас там вряд ли было теплее, поэтому она поспешила, легко запрыгнув на крыльцо одним мощным прыжком. На пятый этаж не поднялась, а взлетела на одном дыхании.

Квартира, числившаяся ее домом, встретила ее темным неуютным одиночеством. Аглая стащила с себя промокшую куртку и сразу же протопала в ванную. Понадобилось десять минут под теплым душем прежде, чем котенок перестал дрожать и открыл глаза. Они оказались точно такого же оттенка зеленого, что и у самой Аглаи. Охотская не пожалела свой лучший шампунь и в процессе помывки выяснила две важные вещи. Во-первых, котенок оказался кошечкой, а во-вторых под слоем грязи скрывалась изумительная черная шкурка - гладкая и плотная.

- Эй, киска, да ты у нас киска.

Аглая смыла остатки шампуня и завернула кошечку в чистое махровое полотенце. Левая лапка оказалась подраненной, и Аглая обработала ей рану и умело наложила чистую повязку. Кошечка зажмурилась и замурлыкала, почувствовав тепло и облегчение. Аглая промокнула ее шкурку и выпустила сушиться на батарею. Сама она не замечала холода от мокрой одежды.

- Ты, наверное, голодная?

В холодильнике нашлись остатки молока и кусок белого хлеба. Аглая накрошила хлеб в молоко и принесла прямо в ванную. Кошечка осторожно обнюхала предложенное и, благодарно взглянув на Аглаю, деликатно принялась за еду.

Пристроив кошку, Охотская, наконец-то обратила внимание на себя любимую. От холодной и мокрой одежды ее колотило мелкой дрожью. Аглая избавилась от ботинок и утащилась в комнату. Отопительный сезон как всегда запаздывал и раздеваться абсолютно не хотелось, но пребывание в холодных и влажных еще джинсах было еще хуже. Поэтому Аглае пришлось собрать все свое мужество и быстренько переодеться во что-нибудь сухое и теплое. После этого жить стало немного лучше и легче.

Когда она вернулась в ванную, кошечка уже дожевывала последний кусочек, а ее шкурка почти высохла. Аглая присела рядом с ней на корточки и погладила по худенькой спинке.

- И что мне с тобой теперь делать, приблуда?

Вопрос был чисто риторический. Кошка доела и принялась умываться. Аглая села на пол.

Пока она шаталась по городу, алкоголь из ее организма весь выветрился, но спокойствие, так желанное ею, все не шло. Почему-то снова вспомнился Ромка. Должно быть, он сильно изменился за эти годы. Она хотела увидеть его и страшилась. Не хотела новой боли. Но хоть напоследок...

Аглая прислонилась затылком к белому в голубых прожилках кафелю и прикрыла веки. На твердых скулах дрогнули желваки - единственная форма, в которой проявлялись ее эмоции.

Эх, Ромка, Ромка... все было бы ничего, если бы не помстился ты сегодня. Коварна была богиня судеб, изгнанница Иезис.

В комнате зазвонил телефон, и Аглая вышла из транса. Она подорвалась с пола, как по тревоге, и все же успела взять трубку. На том конце провода возник командир ее, Сергеев. Пожалуй, единственный человек, с которым она хотела бы сейчас говорить.

- Я тебя не разбудил?

- Нет.

- Извини, что я так поздно, но дело важное, а тебя не было весь день. Ты приедешь завтра на базу?

- Что-нибудь случилось? Командировка?

- Нет, ничего пока не случилось. Просто нам надо поговорить.

- О чем?

- Приезжай завтра, тогда и разберемся.

И тут до нее дошло. Странно, что она не подумала об этом сразу.

- Саша, - она говорила теперь очень тихо, - Ты видел отчет Туманова? Да?

Пауза. Длинная такая бесконечная пауза, сказавшая все лучше любых слов.

- Да, видел.

- Тогда ты знаешь... - она не договорила.

- Знаю. Мне очень жаль.

- Зачем мне тогда приезжать? За расчетом? У меня достаточно денег, - она усмехнулась, - Достаточно до конца жизни.

- Аглая, подожди.

Она смолкла, снова сворачивая нервы стальной пружиной. Их учили не проявлять эмоции. Она не должна.

- Я не говорил о расчете. Просто я хочу поговорить с тобой. Просто поговорить, понимаешь? И ребята хотят тебя видеть.

Аглая немного помедлила с ответом.

- Хорошо. Я приеду, командир.

И грохнула трубку на рычаг, не попрощавшись. Слова Сергеева не успокоили ее. Ее ждут, чтобы попрощаться, а после этого помнить так, как они помнили своих мертвых. Необременительным грузом светлой печали: вот они были и вот их не стало. Отныне она - никто и ничто.

Уже мертвая.

Аглая спрятала лицо в руки, хотя здесь некому было видеть ее.

Отдышавшись несколько минут в угнетающей тишине, Охотская поднялась и открыла маленький встроенный в стену сейф. Из-под бумаг она извлекла пистолет. Вороненая сталь тускло блестела в неярком свете маленького переносного светильника. Аглая проверила магазин, сняла с предохранителя и глубоко вздохнула. Лучшее решение всех ее проблем. Она теперь не видела большой разницы: умереть ей сейчас или потом. Она ведь уже мертвая, девочка с безмятежными глазами, прошедшая с автоматом полстраны.

Ка.

Вся наша жизнь - всего лишь Ка. Осенний ветер, что гонит сухие листья и призывает дожди. Никто из смертных не властен препятствовать ему. Оно было до нас и будет еще долго после нас. Всего лишь дуновение ветра. А мы - опавшие листья. Опавшие и умершие оттого, что уже ничего нельзя изменить. Впереди теперь пустота. Боль. И смерть, чар. Пусть будет милосердна Иезис.

Ка.

Колени вдруг предательски подогнулись, и Аглая опустилась на пол, сжимая пистолет. Она посмотрела в ощерившийся глаз ствола, такой же черный, как глаза Ромки, и нервно хохотнула. Нервы ни к черту. Пора кончать со всем этим.

- Мяу.

Тихий голос заставил ее вздрогнуть и обернуться. Аглая уже успела забыть про свою странную ночную гостью. Черная кошечка сидела на пороге комнаты и не решалась войти без приглашения. Аглая опустила руку, а потом вообще спрятала ее за спину. Коротко рассмеялась, давая выход нервному напряжению.

- Не бойся, милая, заходи. Это не для тебя.

Кошечка зашла и начала тереться об ее ноги, зажмурив глаза и звонко мурлыкая. Аглая присела погладить ее и пробормотала под нос:

- Похоже, это еще не конец.

Боль отступила, уступив место просто печали.

Нет, ее не взять просто так, голыми руками. Она из тех, кто сражается до последнего вздоха, чего бы это не стоило. Возможно, для кого-то это могло бы стать единственным выходом, но не для нее. Не сейчас.

Охотская встала. Пистолет снова был водворен в непроглядную темноту потайного сейфа - ждать следующего раза подобной минутной слабости. Если когда-нибудь станет так же плохо - она это сделает. Да. Но не сейчас.

Аглая взяла кошечку на руки и подошла к окну. Теплый комочек на ее груди замурлыкал, согревая сердце. Косые струны затянувшегося осеннего дождя секли темные окна, как плети секут спину приговоренного. До самой Смерти. До самой...

В какой-то момент она стала прекрасно осознавать, что ей движет уже не детская мечта, а жажда мести за убитого отца и угасшую после его смерти мать. В день похорон ненависть дала в ее душе крохотный росток, который на благодатной почве быстро вырос и распустился в ядовитый хищный цветок. В каждом убитом противнике она видела того, кто заложил взрывчатку, подорвавшую "Крысу". Она убивала, не замечая, как идея отмщения целиком поглотила ее душу и отравила ее разум. Возможно, именно поэтому у Охотской не оставалось сил, чтобы продолжать любить. Она стремилась убивать, где-то смутно понимая, что, сделав выбор, в пользу мертвого, обрекает и себя тоже.

...Прогулка под холодным дождем все же не пошла ей на пользу. Несмотря на то, что она переоделась в сухое и выпила потом кофе, озноб все не проходил. На груди, где сидела кошка, было тепло, но Аглая чувствовала, как тело вибрирует мелкой дрожью, а мышцы напряжены и не могут расслабиться. Руки оставались холодными, а босые ноги сводило судорогой. Она посадила киску на диван и снова направилась в ванную.

Через несколько минут набралась горячая вода, своим паром согревшая крошечное помещение. Аглая бросила горсть морской соли, способствующей расслаблению, и воды окрасились в лазурный цвет. Стащив с себя одежду и заколов волосы, она с наслаждением погрузилась внутрь, чувствуя, как тело тут же начали покалывать тысячи маленьких острых иголочек, расслабляя затекшие мышцы и разгоняя кровь. Через несколько минут покалывание прекратилось и осталось просто расслабленность и покой.

Рука сама потянулась в шкафчику на уровне края ванны и нашла там сигареты и зажигалку. Охотская часто курила в ванной и завела себе отдельную пачку, которая так и лежала всегда в удобном месте. Тонкая изящная сигарета замерла меж длинных пальцев - дымок вился к потолку причудливо изогнутой прерывистой струйкой. Она следила за ним взглядом. Нервы, свитые в клубок, успокоились, и сейчас она получила возможность снова подумать и все взвесить.

Три месяца. Ей осталось жизни - три месяца. Аглая Охотская всегда была реалисткой и предпочитала трезвый взгляд на вещи. Она не обольщала себя ложной надеждой на то, что за это время в мировой медицине произойдет революция, и будет найдено лекарство от Формы Е; не ожидала, что болезнь сама пройдет, и ее мозг очистится под влиянием внешней среды; не верила в чудо. Ее личность сейчас раздвоилась. С одной стороны умирать было страшно и жутко не хотелось. Особенно, когда ты молода, хороша собой, без финансовых и жилищных проблем. С другой же - ее уже давно ничего не держало по ЭТУ сторону: родители умерли, Ромка женился и, похоже, забыл о ее существовании. Она осталась одна - самодостаточна, но все же одинока и неприкаянна. Она никогда не лезла под пули, но и не пряталась. И слишком легко бралась за рискованные задания.

Когда-то Аглая с тоской представляла себе, что придется когда-нибудь выйти замуж и заводить семью. Когда-нибудь, когда она станет совсем не годной к службе. Теперь об этом можно не думать. Можно не думать о том, что ожидает ее после увольнения в случае, если с ней что-нибудь случится, и она останется живой. но беспомощной. Уже ничего. Хорошо... пусть так. Пусть будет так.

Она затушила окурок в пепельнице в форме морской раковины и взяла новую сигарету. Рука снова автоматически потянулась все к тому же шкафчику и на нижней полке нащупала книгу в бумажном издании карманного формата. Какой-то детектив, который она читала в ванной только для того, чтобы заставить мозг переключиться на другое, а потом и вообще уйти в аут. Вот и сейчас слова побежали перед глазами, складываясь в фразы и целые страницы, и навязчивая мысль постепенно затухла, а потом и совсем ушла, почувствовав себя непрошеной гостьей.

Через час Аглая вполне удовлетворилась своим состоянием и вылезла из ванны, вместо одежды завернувшись в большое пушистое полотенце. Хотела лечь, но сна не было - Морфей сегодня пошел на свидание к другой. Пришлось вернуться в той же книге - что угодно, только чтобы не думать, не помнить, не вспоминать... Забыться удалось только под утро.

Ей приснился отец. Она не видела в жизни, как он погиб, но воображение, снабженное знанием о специфике ситуации, услужливо соткало для нее полотно ночного кошмара, который мучил ее вот уже пять лет. В этом сне она стояла на холме, и дорога, по которой должна была проехать "Крыса" стелилась перед ней серой змеящейся лентой. Когда из-за поворота выруливала стальная коробка джипа с навешенными вместо боковых стекол распятыми бронежилетами, то Аглая вдруг понимала, что знает то место, где заложена взрывчатка. И знает, что не успеет добежать и остановить машину. И все же она срывалась с холма, и чувствовала, как тяжело ей бежать, но все равно летела вперед. И каждый раз где-то на половине пути она с размаха влетала в невидимую стену, и в этот момент, взрывчатка детонировала... Медленно, очень медленно машина взлетала в воздух, а потом пламя разрывало ее на куски, и Аглая чувствовала, что стоит под этим огненным дождем. Осознание того, что она снова не смогла, скручивало ее жгутом вины и боли и бросало на землю.

Она просыпалась от крика, который порой невозможно было сдержать. Просыпалась с ненавистью в душе и клятвой на губах - убить. Потом она уже не могла уснуть, курила на кухне одну сигарету за другой и встречала рассвет с тяжелой головой и тяжелыми мыслями. В этот раз легкие разрывались от переизбытка никотина. Она зашлась надрывным кашлем и села на разоренной постели. Лоб, шею и спину покрывала холодная испарина; слипшиеся волосы висели сосульками. Сердце надрывно бухалось в груди в такт пульсирующей боли. Аглая посидела немного, позволяя себе отдышаться, а потом поплелась в ванную.

Та, что смотрела на нее из зеркала, была кем-то незнакомым, кем угодно, но только не ей самой. Запавшие глаза, окруженные темными кругами, с морщинками в уголках, бледные бескровные губы, обтянутые бледной кожей скулы никак не могли принадлежать Аглае Охотской, всегда выглядевшей моложе своего возраста. Женщине в зазеркалье было лет тридцать, и она была полностью разбита жизнью, а на ее лице затаилась затравленная усталость и страдание. Охотская открыла кран и с остервенением плеснула себе в лицо ледяную воду, потом на шею и грудь. На самом деле она терпеть не могла холод, но сейчас это позволило ей быстро придти в себя. Сердцебиение унялось и выровнялось. Из глаз убралось выражение неземной муки, послушно сменившись на ее обычную отрешенность. Волосы теперь были просто мокрыми.

- Подожди немного, - голос прозвучал хрипло, и Аглая поспешила прочистить и горло тоже, - ОНА сама придет за тобой скоро.

Скоро...

На кухне она поставил вариться кофе и закурила последнюю сигарету из пачки, которую купила вчера утром, перед походом у Туманову.

...А кошку назвала Гейшей.

- Рад видеть тебя, Аглая.

Тренировка была в полном разгаре. Капитан Сергеев, военный советник, и Аглая Охотская стояли на краю тренировочного полигона и наблюдали, как три десятка мужчин и женщин в камуфляжах выкладываются на полосе препятствий. Ночью дождь кончился, но земля еще не просохла и поэтому одежда на людях была уже не пятнистая, а бурая, к тому же было достаточно прохладно для середины сентября. Аглая готова была отдать все за то, чтобы быть сейчас между ними.

Она усмехнулась.

- Как видишь, я в полном порядке.

- Да, как всегда.

Повисло неловкое молчание: она продолжала смотреть на тренировку, а он не знал, как перейти к делу. Отчет был неблагоприятный и рекомендовал разорвать ее контракт немедленно. Соответствующий приказ уже был подписан, оставалось только довести его до сведения Охотской. Это было самое сложное. С какой-то стороны советнику сейчас было тяжелее, чем когда гибли его люди. Для воина нет ничего хуже, чем погибнуть не в бою, а умереть в своей постели. Как будто вся жизнь прошла мимо.

Наконец, Сергеев решился:

- Слушай, Аглая, мне очень жаль, но твой контракт был аннулирован.

Она буркнула, все еще не глядя на него:

- Я догадалась.

Он украдкой вздохнул с облегчением.

- Ты сама знаешь, что Устав...

Перебила:

- Знаю, не мучайся.

Его дернуло, словно к коже прикоснулись оголенным проводом, но внешне Сергеев остался спокоен, как скала. Совсем не так он себе представлял этот разговор, но что сейчас он мог изменить? Уже ничего.

- Аглая, не надо так.

- Как?

- Вот так... зло. Это могло случиться с любым из нас.

Сказал и сам почувствовал, что для нее это слабое утешение. могло случиться с каждым, но почему-то случилось именно с ней. Она равнодушно пожала плечами.

- Извини. У меня нервы уже на пределе.

- Я понимаю. Поэтому я хочу предложить тебе новый контракт.

Она встрепенулась, как птица. Неужели? Жажда мести, взлелеянная в ее душе, вспыхнула с новой силой, но холодный разум подсказал, что сейчас речь просто не может идти о возобновлении боевого контракта, и значит, Сергеев имеет в виду что-то совсем другое. И все же...

- Зачем? Деньги мне не нужны, а снова командировки... Только для того, чтобы меня добили. Зачем тебе смертница, которая сама лезет под пули?

- Контракт не для денег и не со мной. У тебя ведь никого здесь нет, кроме нас. Насколько я в курсе, ты не замужем, и друга у тебя тоже нет.

Она усмехнулась.

- Откуда такая осведомленность о моей личной жизни?

- Просто я уже давно наблюдаю за группой. Ни одна из наших пяти женщин не торчит столько на базе, как ты. Все они рвутся домой при первой же возможности, а ты... ты всегда здесь. К тому же, есть ведь и личные дела. Если я совсем ничего не буду знать о своих людях, то какой из меня тогда командир?

Аглая вытащила сигарету и закурила. Небо снова потемнело от дождевых облаков. Они с советником, не сговариваясь, направились к штабу. Вот так всегда было в их группе: необязательны были слова, потому что ее члены порой понимали друг друга без них, безмолвно. Охотская, наконец, ответила:

- Я всегда считала, что профессионал не имеет права на привязанности, потому что это мешает его работе. Возможно, я ошибалась.

- В нашей работе привязанность к дому помогает выжить и не сойти с ума. Хотя я, не задумываясь, отдам группу в твои руки, если вдруг что-то случится.

- Теперь уже нет, - она немного помедлила, рассказывать ли, но все же решилась, - Знаешь, у меня был друг до того, как я поступила в училище. А потом его не стало. Сначала я сама решила, что лучше нам не быть вместе, а потом он... Должно быть, он забыл обо мне или решил, что ему не нужна подруга, которая большую часть жизни проводит в разлуке с ним. А теперь... мне уже вообще все - все равно.

Сергеев ответил тихо:

- Я знаю. Ты этого не помнишь, но в госпитале после ранения ты говорила с ним. В бреду. Я был там и тоже слышал. Извини.

- Тебе не за что извиняться. У меня на самом деле никого нет и в сложившихся обстоятельствах так даже лучше.

Она говорила пустым голосом, не поднимая глаз, и Сергееву вдруг стало страшно за нее. Эта девочка была одним из его лучших солдат, всегда уверенная в себе, немного слишком жесткая для женщины, но от этого еще более притягательная. Сейчас радом с ним была тень Охотской, а не она сама.

- Аглая, ты не должна быть сейчас одна. Именно поэтому я и хочу, чтобы ты согласилась на мое предложение.

Охотская чувствовала себя не лучшим образом. Что-то потянуло на сентиментальные откровения, чего с ней не случалось со времен переходного возраста. В голове творился полный бардак, и она никак не могла собраться с мыслями. Слова Сергеева заставили ее подобраться, как кошку перед прыжком, и снова войти в знакомое состояние, близкое к боевому трансу, когда мозг осуществляет полный контроль и над телом, и над чувствами.

- Хорошо, я готова тебя выслушать.

- Ты знаешь охранное агентство "Кондор"?

- Знаю.

- Виктор Сунгуров, его владелец - мой бывший сослуживец. Сразу после того, как был получен отчет Туманова, я связался с ним и примерно обрисовал ситуацию. Он готов подписать с тобой новый контракт на работу.

Пауза. Потом:

- Сэй Сунгуров - альтруист?

- Нет, просто он кое-чем сильно мне обязан. Он даст тебе работу, чтобы ты не оставалась одна. Кроме того, ты не первая, кого я посылаю к нему, и он всегда высоко ценил моих ребят.

- Он знает о том, что долго я у него не проработаю?

- Нет. Но ведь ты тоже этого не знаешь. В любой момент может все измениться.

Охотская размышляла недолго.

- Хорошо, я согласна.

- Он ждет тебя в любое время.

Сергеев достал записную книжку и вырвал из нее листок с адресом.

- В любое время? Ты все решил за меня, командир?

- Последнее слово оставалось за тобой, как всегда.

Они вышли из штаба и задержались возле раздевалки. Аглая хотела забрать свои вещи. Снова появилось напряжение. Они оба знали, что Охотская сюда уже не вернется. Сергеев тихо сказал:

- Аглая, ты навсегда останешься с нами. Мы будем тебя помнить.

Вот тогда она посмотрела на него. Медленно-медленно повернув голову. Пустыми глазами, похожими на бездну без дна. И он содрогнулся от ее взгляда и от ее слов:

- Да, будете. Потому что "Когти" не забывают своих... мертвых, - и тут же без перехода, - Я не хочу ни с кем прощаться. Я просто хочу забрать свои вещи.

Раздевалка была пуста и вещей у нее было немного, поэтому Аглая там почти не задержалась, не оглянулась на пороге на то место, которое покидала уже навсегда.

Перед тем, как уйти, Охотская вытащила из кармана запасной ключ от своей квартиры и вручила советнику. Сергеев посмотрел на него - брелок это ее боевой жетон, - потом на Аглаю.

- Зачем это?

- Это на случай, если со мной что-нибудь случится. Если вдруг я... - Аглая запнулась, но потом все же продолжила, - Если вдруг я умру дома, то ты сможешь меня найти, а если где-то еще, то сможешь открыть квартиру, чтобы... не пришлось ломать замок. Я даю его тебе, потому что ты... Потому что знаю, что могу тебе доверять.

Ну, конечно, понял советник. Она же внезапно осталась одна - без родителей, без мужа, без подруг, без своих братьев по оружию в "Когтях". Совсем одна - перед ликом небытия. Она взял ключ и сразу же прицепил к своей связке. Оба они привыкли к постоянной близости Смерти, но все равно ситуация казалась дикой и нелепой.

- Хорошо, я сделаю все, что ты хочешь.

Аглая неожиданно насмешливо фыркнула и переспросила:

- Так прямо и все?

Несколько секунд он раздумывал над ее словами, а потом облегченно засмеялся, сообразив, что она его подколола.

- Все, что захочешь, дорогая. Только давай сделаем еще так: ты будешь каждый день скидывать мне на пейджер сообщение, что ты жива и с тобой все в порядке. Это для того, чтобы я был за тебя спокоен и не помчался вскрывать твою квартиру, если ты вдруг несколько дней не была дома. Договорились?

Она усмехнулась.

- Применяешь превентивные меры?

- Точно!

- Ладно, договорились.

Советник с облегчением заметил, что от нее уже не веет арктическим холодом. Теперь она была больше похожа на ту Аглаю Охотскую, которую он привык видеть в своей группе. Они поговорили еще несколько минут, а потом Аглая собралась уходить.

Она позволила Сергееву проводить себя только до КПП и дальше ушла одна, не зная, что он смотрит ей вслед и видит над ее плечами призрачные крылья. То ли уже упавшие. То ли еще не рожденные.

Покинув базу, Аглая в нерешительности остановилась возле дороги. Она все еще пребывала в легком шоке.

Работа.

Почему бы и нет?

Она и сама ощущала, что сойдет с ума раньше, чем наступит ее конец.

От одиночества.

От боли.

От всего сразу.

Жизнь коротка.

И можно кануть во тьму.

А можно сверкнуть яркой звездой.

Две тучи в небесах, наконец-то, встретились, и возвестили об этом на весь мир молнией и громом. Охотская рефлекторно пригнулась, но тут же снова выпрямилась, сообразив, что это не взрыв, а гроза. Странно - гроза в сентябре... Мысли пришли в порядок.

...Она позвонила в "Кондор" через пару дней и доставала секретаря до тех пор, пока у него не сдали нервы, и он не соединил ее со своим хозяином. Разговор был коротким, Сунгуров понимал ее с полуслова, и уже через пять минут Аглая вышла на улицу, вооруженная не только своим послужным списком, но и решимостью хоть что-нибудь изменить. Ехать предстояло на другой конец города, и она вскинула руку. Рядом с ней сразу же остановилась машина.

- Куда пожелает благородная сэй?

Она назвала адрес, и через минуту уже мчалась по улицам, страстно желая не опоздать.

Дождя уже не было, хотя небо по-прежнему осталось в серых перьях туч. Аглая влетела в офис "Кондора" за минуту до назначенного времени. Вместо секретаря ее встретил молодой мужчина в черной униформе с надписью "Охрана", со светлым "ежиком" на голове и отсутствием интереса к ней в глазах. Рядом с ним Аглая показалась себе маленькой и слабой мышкой, хотя и знала, что в случае чего сможет его завалить.

- Сэй Охотская?

Он смотрел на нее снисходительно, небрежно поигрывая мускулами и не замечая, что она вовсе не восторгается его замечательным телом.

- Да, это я.

Она замерла рядом с ним черной статуей, в любой момент готовая к действию. У нее была грация боевой кошки.

- Сэй Сунгуров ждет вас.

Ее проводили в кабинет, но сказали, что доставили. Аглая хотела было возмутиться, но охранник уже ушел, и ее внимание переключилось на владельца "Кондора". Виктор Сунгуров оказался светловолосым сероглазым гигантом под два метра роста. Длинные волосы, собранные в хвост, и стальные коронки, подсвечивающие широкую улыбку, делали его лицо бандитским и обаятельным одновременно. Он поднялся ей навстречу и протянул руку:

- Рад вас видеть, сэй Аглая.

Сухие губы оставили на тыльной стороне ладони невидимую печать. Потом Охотская была усажена в огромное, под стать владельцу, кожаное кресло и заботливо снабжена чашечкой крепчайшего ароматного кофе.

- Командир звонил и сообщил, что вы готовы принять мое предложение, - Сунгуров улыбался доброжелательной и обезоруживающей улыбкой, и Охотская начала понимать, почему он смог выжить в бизнесе, - Все документы уже подготовлены и вам остается только поставить свою подпись.

Аглая воспользовалась паузой в его речи и вставила:

- Он так сказал?

- Да, он сказал, что вы уже в курсе всего и согласны. Что-то не так?

- Все в порядке, просто это все так... неожиданно и так... быстро.

Сунгуров, наконец-то, нашел ее бумаги и неожиданно просто ответил:

- А зачем тянуть-то?

- Действительно.

Охотская взяла протянутые документы, отпила еще глоточек кофе и погрузилась в их изучение. Контракт был составлен по всем юридическим нормам, соответствовал закону и содержал выгоду для обеих сторон. В пункте о сроке было указано первое января следующего года. Пока она читала, Сунгуров спросил что-то о ее прежней службе, о Сергееве и поведал о перспективах, которые ее, Аглаю, здесь ожидают. Она слушала его, иногда односложно отвечая. В тишине кабинета отчетливо был слышен звук кулера от работающего компьютера. Закончив, Охотская взяла тут же предложенную ей ручку с золотым пером и поставила свою подпись.

Улыбнулась одними губами.

Сунгуров заглянул ей в глаза и едва не утонул в их омуте.

Когда-то очень давно Виктор Сунгуров начинал с командой в пять человек: трое из них были бывшими спецназовцами, по тем или иным причинам решившими не продолжать свои контракты, а еще двое - просто крепкими парнями, не знавшими, чем заняться. Их первым офисом стало маленькое затхлое полуподвальное помещение на окраине города, а первым клиентом коммерсантик средней руки, основной проблемой которого были конкуренты на местном рынке. Сунгуров начинал именно с этого, но с тех пор многое изменилось.

Сейчас в штате агентства числилось больше сотни человек, включая собственную охрану, техническую поддержку и поддержку передвижения, тренеров, экспертов, бухгалтерию и обслуживающий персонал. Офис по-прежнему находился далеко не в самом престижном районе города, но теперь это было двухэтажное здание, с виду выглядевшее обычным, но на самом деле способное выдержать осаду или средней массированности атаку. Это был мини-форт, надежно укрепленный и удобный, который сам Сунгуров называл "мой штаб". Первый этаж был полностью "офисным" - там принимали посетителей, демонстрировали силу и мощь, производили расчеты, - в общем осуществляли деловую часть работы агентства. Второй этаж занимали учебные классы и тренировочные залы, а в подвале были оборудованы душевые, бассейн и складские помещения. К задней части здания примыкал отдельно вынесенный пятидесятиметровый тир.

Среди клиентов "Кондора" сейчас числились достаточно известные и уважаемые в городе люди и коммерческие организации. В последний год поднялась новая волна заказных убийств - киллер-профессионал убивал одним-единственным выстрелом в горло и исчезал, испарялся, как призрак. Тихая паника привела к тому, что популярность сунгуровского заведения резко возросла со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Когда позвонил капитан Сергеев и попросил его встретиться с одним из своих людей и обсудить возможность контракта на работу, Сунгуров согласился, не раздумывая. Сергеев и раньше присылал своих людей, и еще ни один из них не дал ни малейшего повода усомниться в себе. Существовала сто и одна причина, по которым человек не мог продолжать службу в "Когтях", но легко подходил для "Кондора".

Когда Сергеев сказал, что это молодая женщина, которой он может дать лучшую характеристику и рекомендации, Сунгуров колебался секунды три прежде, чем согласился снова. Исполнение женщинами охранных функций имело свою специфику, которая до сих пор не была востребована. Но ведь рано или поздно это произойдет, а у него уже будет то, что надо. В том, что девчонка Сергеева именно "то, что надо", Виктор не сомневался.

Она объявилась через несколько дней после разговора с советником, и ее упертости и наглости хватило на то, чтобы добиться соединения с ним с первого раза.

- Сэй Сунгуров?

Ее голос был достаточно низким и каким-то... холодным. Не бесцветным или ровным, временами в нем проскакивали стальные нотки, как заклепки между словами, а именно холодным.

- Да, это я.

- Меня зовут Аглая Охотская. Один наш общий знакомый, капитан Сергеев, сказал, что вы готовы встретиться со мной и обсудить возможность нашего делового сотрудничества. Когда вы сможете принять меня?

Сунгуров не верил своим ушам. Девчонка говорила коротко и прямо, совсем не так, как это характерно для женщин. Сергеев говорил, что в случае необходимости она способна загнать себя в жесткие дисциплинарные рамки и действовать, несмотря ни на что.

- Здравствуйте, сэй Охотская. Я рад, что вы позвонили.

Он ожидал, что она что-нибудь скажет в ответ, но она промолчала.

- Ну, хорошо. Вы сможете подъехать сейчас?

Молчание.

- Через сорок минут? Сэй Охотская?

- Я буду через сорок минут.

И она повесила трубку, оставив его в легком замешательстве и недоумении. Девчонка не просто с характером - она может быть тверда, как сталь. Примерно такое и описывал ему Сергеев.

Сунгуров ухмыльнулся и набрал на интеркоме номер приемной.

- В течение часа сюда подойдет молодая женщина по имени Аглая Охотская. Проводите ее ко мне сразу, как только она появится. И еще одно... ее не надо проверять.

Конечно, пока Аглая этого не знала, но последнее распоряжение автоматически устанавливало для нее статус "особого гостя" и предписывало персоналу уделять ей особое внимание. Список "особых гостей" был достаточно короток, и уже давно не пополнялся, но... Было в ней что-то такое...

Она оказалась до тошноты точна и появилась на последней минуте назначенного времени в сопровождении Игната - одного из охранников, которому, видимо, перепоручили ее встретить.

- Я доставил вашу гостью, патрон..

- Спасибо, Игнат. Ты свободен.

От проницательного Сунгурова не укрылся испепеляющий взгляд, которым оная гостья одарила бедолагу в ответ на "доставил". Простодушный Игнат его, конечно же, не заметил. Виктор поднялся ей навстречу, лучезарно улыбаясь, и запечатлел на ее руке ритуальный поцелуй.

- Рад вас видеть, сэй Аглая.

Она сдержанно кивнула. Виктор усадил ее в кресло, в котором она тут же потерялась и стала казаться совсем маленькой, и распорядился насчет кофе.

А она была совсем не такой, как он представлял. Значительно моложе и привлекательней, хотя было в ее лицо что-то неправильное. Темноволосая зеленоглазая кошечка, уже показавшая свои зубки и коготки. Одета во все черное - киберпанк. Сидит так, словно в любой момент готова к действию. Спиной к двери, но не упускает ее отражение в стеклянных дверцах шкафа. "В конуре", как говорят на жаргоне охранников. Засекла глазок видеокамеры.

- Командир звонил и сказал, что вы готовы принять мое предложение, - он снова улыбнулся, - Все документы уже подготовлены и вам остается только поставить свою подпись.

Он принялся искать документы, досадуя, что не положил их на видное место, а порядок на его рабочем столе - что-то из ряда фантастики. Охотская наконец-то открыла рот.

- Он так сказал?

- Да, он сказал, что вы уже в курсе всего и согласны. Что-то не так?

- Все в порядке, просто это все так... неожиданно и так... быстро.

Сунгуров, наконец-то, нашел ее бумаги и неожиданно просто ответил:

- А зачем тянуть-то?

- Действительно.

Охотская взяла протянутые документы, отпила еще глоточек кофе и погрузилась в их изучение. Контракт был составлен собственными юристами агентства, соответствовал законодательству и содержал выгоду для обеих сторон. В пункте о сроке было указано первое января следующего года. Сунгуров уже из опыта знал, что трех месяцев вполне достаточно, чтобы определить, подходит человек для работы или нет. И, если Сергеев на этот раз ошибся в выборе, Охотская сможет уйти сама и вполне безболезненно. Пока она читала, Сунгуров спросил что-то о ее прежней службе, о Сергееве и рассказал о перспективах, которые ее здесь ожидают. Она слушала его, иногда односложно отвечая. В тишине кабинета отчетливо был слышен звук кулера от работающего компьютера. Закончив, Охотская взяла тут же предложенную ей ручку с золотым пером и поставила свою подпись.

Улыбнулась одними губами.

Сунгуров заглянул ей в глаза и едва не утонул в их омуте.

- Добро пожаловать в нашу большую дружную семью.

Пожимая ей руку, Сунгуров снова ослепительно улыбнулся.

Потом они пошли смотреть агентство и знакомиться. Охотская была удивлена тем, что владелец не поспешил передать ее в чьи-нибудь подходящие руки, а взял на себя труд лично сопровождать ее. Это был его плюс: во-первых и всегда он беспокоился о своих людях, а потом уже обо всем остальном. Каждого своего сотрудника он знал в лицо и по имени и каждый из них был предан своему патрону.

Они прошли по всему агентству, заглянули в каждый кабинет, и каждый сотрудник был ей представлен. Аглая кивала головой, пожимала руки и напряженно старалась ничего не упустить. Новой информации было море и ее приходилось обрабатывать в бешеном темпе. Сергеев оказался прав: от быстрой смены впечатлений Аглая отвлеклась от своих проблем и переживаний, переключилась в боевой ритм, когда задействован каждый нейрон головного мозга и нервной системы, а мысль работает четко и оперативно.

Сунгуров наблюдал за ней. Для него это был еще один тест - посмотреть, как стажер справляется с большим потоком информации, способным выбить из колеи, как сильный удар или три бессонных ночи подряд. Девчонка не бросала на него измученных взглядов, не вздыхала тяжело и обречено и вообще ничем не выдала своего напряжения. Почти ничем, если не считать лихорадочного блеска в глазах и легкого румянца, выступившего на скулах.

Охотская не старалась запомнить сразу все имена и лица, прекрасно зная, что сможет сделать это постепенно. Тем более, что у многих сотрудников к одежде были приколоты бейджы с указанными на них именем и должностью. Она просто смотрела на людей, иногда улавливая их расположение к себе, готовность принять или недоверие. Пока что она пыталась мысленно составить план здания, отмечая его особенности, и представить себе инфраструктуру организации. Последняя представлялась ей достаточно сложной и разветвленной, но в целом укладывалась в обычную четырехуровневую схему. Вечность назад Охотская прошла краткий курс обеспечения безопасности, и сейчас знания выплывали откуда-то из подсознания, порой немало ее удивляя.

Вообще-то с каждым кандидатом на работу в "Кондоре" Сунгуров проводил обязательные тесты по физической подготовке, куда входили бег по полосе препятствий, спарринг с отвлекающими агентами и стрельба. Глядя боковым зрением на Аглаю во время ознакомительной экскурсии, он все раздумывал: давать ей стандартный тест или нет. Сергеев говорил, что ее физическая подготовка была на уровне здорового мужчины, но... Обманчиво хрупкая фигурка и скупые движения создавали иллюзию слабости и беззащитности. Однако, Сунгуров был достаточно опытен в своих охранных делах, чтобы знать, что внешняя невзрачность и не представительность может ничего не значить. Он уже не раз видел здоровых сильных мужиков, которые бледнели и теряли сознание при виде крови или безобидного таракана. Поразмышляв, он все же решил отказаться от физической проверки и ограничиться стрельбой.

В тир они зашли напоследок. Длинное помещение с низкими потолками больше всего напоминало склеп. Аглая вдохнула сырой холодный воздух и подумала, что не больше всего, а именно это и есть. Боксов для стрелков было пять, каждый из них был оснащен наушниками и монокуляром, и отделен от других прозрачными перегородками. Три из них пустовали, а в двух других расположились стрелки.

Сунгуров подождал, пока они не закончат свои серии, и только тогда подошел. Заглянул в монокуляр и одобрительно что-то буркнул. Охотская смотрела на мужчин, подошедших к ним.

Один был постарше, а второй помоложе. Они смотрели на нее со скрытым интересом, но соблюдая нейтралитет, пока не зная, как ее воспринимать.

Прохладный воздух тира остудил ее разгоряченную голову, и боль, засвербившая было в висках, отступила, возвращая Аглае ясность мысли. Тусклый свет в той части, где были боксы для стрелков, дал отдых глазам.

- Господа, эту благородную сэй зовут Аглая Охотская, и она будет у нас работать.

Сунгуров обернулся к ней и указал на того, что постарше.

- Это Вальтер, наш оружейник. Он бог и гений своего дела, а этот тир - целиком его детище.

Вальтер был высок, под стать своему патрону. На вид ему было около пятидесяти, и был он жилист и худ. Пепельно-седые волосы и ярко-голубые глаза контрастировали со смуглой кожей и черной джинсовой одеждой. У него был пронзительный взгляд, от которого не укрылся легкий налет усталости на лице Охотской.

- Рад видеть вас в наших рядах, сэй.

Они обменялись рукопожатиями и оба почувствовали, что в этот момент между ними проскочила искра взаимной симпатии.

Сунгуров кивнул на второго.

- Сергей Снегов, специализируется на одиночной охране. Я с уверенностью могу сказать, что на данный момент он - один из лучших наших людей.

Помоложе он был только относительно Вальтера, потому что на самом деле старше Аглаи на несколько лет. Он смотрел на нее с некоторой подозрительностью, немного не веря в то, что она сможет работать.

- Попробуйте.

Снегов протягивал ей пистолет. Рукоятью вперед. Охотская взяла оружие, посмотрела на него, на мишень, и подошла к центральному боксу, мысленно читая литанию стрелков.

Металл холодил руку. Она подняла пистолет и прицелилась в голову ярко освещенной поясной мишени.

Я целюсь глазом.

Взгляд скользнул вдоль ствола и в толще воздуха проложил прямой ровный туннель, по которому пуля пройдет гладко, ни на миллиметр не отклонившись.

Я стреляю рассудком.

Пистолет стал продолжением руки, а сознание сузилось до диаметра дульного отверстия и стало маленьким продолговатым кусочком свинца.

Я убиваю сердцем.

Аглая нажала на курок.

Я убиваю сердцем.

И еще раз.

Я убиваю сердцем.

И снова.

Я убиваю...

Боек щелкнул вхолостую.

Сознание стремительно расширилось, ослепив ее реальностью окружающего мира. Охотская огляделась, приходя в себя, потом бесшумно положила пистолет на стойку, сняла наушники и отошла. Даже не посмотрела. К окулярам прильнули мужчины. И увидели все одно и то же.

Три аккуратных дырочки: одна в голове, одна в сердце и одна в животе.

К ней обернулся Вальтер.

- Думаю, мы сработаемся, девочка.

- Думаю, да, - это Сунгуров, они со Снеговым тоже подошли, - Во время стажировки вас будет курировать Сергей. Вы составите план дополнительных занятий и тренировок. Потом - получение лицензии. Вообще, ему вы можете задать любой вопрос. Ближайший месяц он будет вашим ангелом-хранителем.

Они со Снеговым переглянулись. На этот раз в его взгляде был интерес. Ее стрельба впечатлила его, хотя он и не подал вида.

Через полчаса они - уже вдвоем - сидели в информационном отделе, где Аглае представляло ответить на множество вопросов. Ее уже сняли цифровой камерой, и чистый лист досье в электронной базе данных украсился ее изображением.

- Пожалуйста, сэй Охотская.

Аглая села за монитор и сосредоточилась на анкете.

В своем кабинете Виктор Сунгуров взял телефон и набрал номер Сергеева.

- Привет, командир... Да, она пришла и сейчас заполняет анкету в информационном отделе... Прошла, обычную... Кого ты мне подсунул, Сергеев? Это не женщина, это какое-то Рэмбо!.. Да нет, ничего страшного. Просто я хочу сказать, что она неплохо стреляет... Точно все в порядке... Она чудесна, восхитительна и неподражаема... Обидеть ее? Никогда!.. Да... Конечно... Может, на следующей неделе?.. ОК... Да... И тебя туда же.

Он повесил трубку, улыбнулся и повторил:

- Думаю, мы сработаемся.

Их было четверо - стажеров в "Кондоре". Каждый из них занимался по индивидуальной программе со своим инструктором. Они иногда пересекались в спортзалах и на некоторых занятиях. Трое мужчин и одна женщина.

Охотская занималась по сокращенному курсу, остановившись на дисциплинах, непосредственно связанных с охраной и обеспечением безопасности, плюс экстремальное вождение и работа с информацией. Снегов оказался безжалостным тираном и гонял ее почти целыми днями. Аудитория. Зал. Автодром. Тир. Бассейн. Снова аудитория... И так по кругу. До изнеможения.

Аглае больше не снились кошмары. Ей теперь вообще не снились сны. Она возвращалась домой вымотанная до предела, валилась на диван и мгновенно засыпала, чтобы утром начать все сначала. Первое время она боялась, что отключится на тренировке, но потом страх прошел. Она перестала думать об этом, лишь иногда спохватываясь, когда темнело в глазах от перегрузок. Теперь она больше была похожа на студентку, таскала с собой тетради и в свободное время читала лекции. И только изредка, когда становилось совсем невмоготу, она убегала. Снегов знал, где она скрывается, но не трогал, давая ей эту короткую передышку.

Очень милосердно с его стороны, правда?

Охотская скрывалась в тире. У нее были неплохие навыки обращения с оружием, но общение с Вальтером за короткое время значительно их расширило. Каким-то магическим образом они понимали друг друга без слов, и эта наполовину телепатическая связь устраивала их обоих, по жизни не отличавшихся болтливостью.

На третью или четвертую встречу, когда Вальтер пригласил ее в свою каморку, он сказал:

- Я вижу, что что-то мучает тебя, девочка. Что-то очень плохое, что застряло внутри тебя. И ты ищешь забвения, истязая себя здесь.. Не обманывай старика, это не война. Это что-то настолько сильное, что смогло заглушить даже эту боль. Нет, я не буду спрашивать тебя, что это. Ты сама скажешь, если захочешь. Давай просто помолчим вместе.

Они сидели в маленькой каморке при тире - святилище Вальтера. Сидели и пили зеленый чай у складного походного стола на складных походных табуретках. Он - в черной джинсе, делавшей его моложе. Она - в черной коже, похожей на гладь оружия, развешанного на стенах.

Она тогда просто кивнула.

Девочка.

Помолчим вместе.

Потом они часто молчали вместе, занимаясь чем-то одним или каждый своим.

Она так и не узнала ни его настоящего имени, ни кто он.

Он так и не узнал о том, что было с ней и в ней.

...Проблем с получением лицензий не возникло. "Вливание в коллектив" по русской традиции отмечали много и со вкусом. Стажеры сменили статус, получили новенькие документы и первое задание - на следующий день предстояло идти в охрану собственного офиса. Несмотря на это, посиделки затянулись, и народ начал расползаться по домам уже заполночь.

Аглая весь вечер ухитрялась оставаться в тени и немного в стороне, хотя в коллективе, где превалируют мужчины, это было нелегко. Она слегка улыбалась и кивала, когда ее называли сестренкой. Но периодически кто-нибудь натыкался на ее отрешенный взгляд и на секунду замирал в недоумении.

Что же она?

Словно бы и не здесь.

И отводил глаза.

Вальтер не отвел.

И Снегов - тоже.

У них складывались странные отношения. На первый взгляд они не выходили за рамки "инструктор - стажер" даже после того, как перешли на "ты", но было в них что-то более... глубинное что ли. Порой Охотской казалось, что он ненавидит ее, но всего через несколько минут она ловила его длинный взгляд и внутренне содрогалась. Во взгляде Сергея Снегова был огонь, бушевали чувства, способные за несколько секунд сменить всю гамму. И была боль и тоска, природа которой крылась где-то настолько глубоко, что с поверхности этот колодец казался бесконечностью.

Каждый человек имеет право на свои тайны. И у каждого когда-нибудь случается история, которая переворачивает всю жизнь, заставляет переоценивать события, людей и самого себя. Это может длиться очень долго, но когда-нибудь все равно заканчивается. И вы хороните эту историю, вашу тайну, глубоко в себе, думая, что предали ее забвению, стерли из памяти, изгнали из снов и мыслей, вычеркнули из жизни. Вы так думаете, но вы заблуждаетесь, потому что рано или поздно она находит путь на поверхность и снова погружает вас в инферно переживаний. Это похоже на старые, уже зажившие раны, которые вдруг снова открылись и кровоточат. И тогда вы можете сойти с ума от боли.

Ловя на себе его длинный взгляд, Охотская чувствовала, как что-то поднимается со дна его души и...

Обрывается, как обрывалось и в ней самой.

Они вышли из агентства вместе, под летящий снег второй половины октября. Аглая остановилась, чтобы зажечь сигарету. От выпитого алкоголя в голове шумело, а в теле ощущалась необыкновенная легкость. Ей казалось, что еще немного, и она взлетит, поднимется над домом и деревьями, над снующими машинами и суетящимися людьми, над беспокойством мира и томленьем духа. Взлетит, вознесется в небо, отринув от себя заботы, проблемы и тяжелые мысли, чистой и непорочной душой, не обремененной телом.

Умирающим телом.

- ...пойдешь? Аглая!

Она вздрогнула. И сначала ожили ее глаза - зрачки обратились в сторону звука. Потом она медленно повернула голову. Лицо Снегова рядом с ней еще сохраняло своим выражением вопрос.

- Извини, что ты сказал?

- Я спросил, куда ты сейчас пойдешь?

- Домой.

- Это же на другом конце города. Как ты будешь добираться?

Охотская огляделась. Они были одни на ночной улице. Температура понизилась, и теперь отчетливо чувствовалось дыхание приближающейся зимы. Так долго жданное бабье лето так и не пришло. Люди забились, как мыши, в свои норки - не лишенные комфорта и с припрятанным на потом кусочком сыра. Она пожала плечами и спокойно ответила:

- Поймаю машину.

- Нет, - он говорил с запинками, и в какой-то степени не верил сам себе, что действительно говорит это, - Сейчас небезопасно. Я живу в соседнем квартале и... ты можешь остаться у меня. Да.

Последним словом он как бы поставил точку в своих колебаниях, и теперь они казались ему глупыми. Ничего не случиться, если они проведут ночь под одной крышей.

Своим обостренным звериным чутьем Аглая засекла его неуверенность.

Странно, с чего бы?

- Да ладно тебе, Снегов. Ничего со мной ничего не случиться.

А если и случиться, то помирать все равно уже не страшно.

- Хорошо. Тогда давай так: сейчас мы вместе выйдем на дорогу, и если через пятнадцать минут никто не остановиться, ты пойдешь ко мне. Согласна?

- Да.

Они вышли на дорогу. Машин было совсем мало, и они пролетали мимо, презрев любые ограничения скорости. Мышки спешили в свои теплые норки, убегая от когтистой лапы холодов. Никто не остановился, и Аглая сдалась.

На самом деле Снегов жил через квартал. Он провел ее какими-то дворами и вывел к старому трехэтажному дому. Пожалуй только в старых районах города и сохранились такие дома - с высокими потолками и звукоизоляцией, как на секретном объекте. К своему удивлению Аглая увидела на подъезде железную дверь и кодовый замок, который, впрочем, открывался не комбинацией цифр, а пинком.

В квартире было темно и тихо, ни одной живой души. Охотская окинула взглядом входную дверь, оценивая ее крепость, и замок. Чтобы открыть его изнутри, ключ не нужен. Дверь достаточно крепкая, но время ослабило ее. В целом, выходу можно было присвоить статус "относительно свободен".

Относительно, потому что все в мире относительно.

Снегов перехватил ее оценивающий взгляд, но ничего не сказал. Девчонка быстро обучается, специфику схватывает на лету. Он видел, как она прикидывала высоту от окон каждого этажа до земли, и ничуть не сомневался, что сейчас в ее темноволосой головке просчитываются варианты возможного отступления.

В тесной прихожей Аглая сняла плащ и наклонилась к ботинкам. Тело повело куда-то в сторону. Прилив крови к голове вызвал шум в ушах, а в глазах потемнело. Сердце забилось в груди раненой птицей и переместилось в виски.

...лечу... я сейчас взлечу... тела нет... легко... я не думала, что это будет так легко... я не...

Темнота может быть милосердна, когда она избавление от боли.

- Аг... О, черт!

Она еще почувствовала, как ее подхватили сильные руки...

...Иезис.

Снегов обернулся как раз в тот момент, когда она начала заваливаться, глядя перед собой широко распахнутыми и абсолютно пустыми глазами. Он успел подхватить ее, не дал ей упасть и услышал, как она пробормотала что-то о пустоте. Первой мыслью была, что Аглая отключилась от алкоголя, но Снегов отогнал ее. Краем глаза он присматривал за ней весь вечер и видел, что Охотская почти не пила. Что угодно, только не алкоголь.

Он отнес ее в комнату и положил на свою постель, матрас, брошенный в углу на пол. Она была бледна - лицо казалось выточенным из мрамора, в тонких прожилках кровеносных сосудов, просвечивавших под кожей. Он взял ее за руки, и они были холодны. Дыхания почти не было, и на мгновение ему показалось, что она уже совсем не дышит. Сергей стащил с нее шерстяной свитер, и почему-то его совсем не удивило, что майка под ним была черного цвета. Сколько он знал Аглаю, столько она всегда одевалась в черное.

Если бы Снегов заглянул в ее бумажник, то нашел бы там карточку, которую ей дал Туманов, и знал, что делать. Но он не заглянул и не знал.

В беспамятстве лицо Аглаи разгладилось и утратило свою холодность. Теперь оно выглядело более живым, чем когда Охотская была в сознании. На щеках лежали стрелки - тени от ресниц. Губы не были больше плотно сжаты, как это бывало обычно, но чуть-чуть приоткрыты, а между ними белели зубы. Она была безмятежна и казалась спящей.

Сергей вспомнил сказку о Спящей Красавице, которую читал в далеком детстве в большой красочной книге сказок. Принцесса укололась веретеном и уснула, и спала сто лет, пока принц не разбудил ее своим поцелуем. Чувствуя себя полным идиотом, Снегов наклонился и легонько коснулся ее полуоткрытого рта.

Чудо свершилось. Аглая тяжело вздохнула и открыла глаза.

Она чувствовала, что лежит на чем-то низком и жестком, и немного позднее сообразила, что на полу. Над ней нависало лицо Снегова, озабоченное, но не испуганное, и это подвело ее к мысли, что на этот раз она пробыла в отключке совсем недолго. Аглая сосредоточилась на своих анализаторах - она видела, слышала, обоняла и осязала. Какое-то время тело было как чужое, но потом контроль над ним вернулся к ее сознанию.

- Сергей, что... - она сглотнула, - ...что случилось?

- Ты упала в обморок.

- Нет, это не...

Она замолчала.

Сергей стоял перед ней на коленях, не зная, что только что она стояла лицом к лицу со Смертью, и думал, что он смог разбудить ее.

На своих губах она еще чувствовала его дыхание. По телу пробежала электрическая искра, бросившая Аглаю в дрожь. Доза адреналина, выброшенная в кровь приступом, едва не привела ее к новому шоку. Тело выгнулось дугой, и в этот момент Снегов снова склонился к ее губам. К ее удивлению он целовался робко и неумело, как подросток, и в какой-то момент она думала, что дальше этого он не посмеет идти. Но он посмел.

Сейчас или никогда.

Аглая стянула с него рубашку и прильнула к горячему телу, согреваясь в его объятиях. Кончики чувствительных пальцев гладили его кожу, очерчивали рельеф каждого мускула, вызывая волны сладкой истомы. Она притянула его к себе, стала целовать шею и плечи.

Сергей положил ладонь ей на грудь и стал гладить, сначала невесомо, а потом все смелее. У нее была просто восхитительная грудь - небольшая и упругая, с твердыми камешками сосков. Снегов разглядывал ее украдкой, как будто боялся, что его ударят за эту наглость. Но Аглая не ударила. Ее рука переместилась ниже, в его пах, и почувствовала как в возбуждении растет и твердеет его плоть. Через несколько секунд она уже добралась до заветного места, и Сергей задохнулся и издал протяжный низкий стон.

Ни он, ни она не заметили, как остались совсем без одежды. Губы и руки уже скользили по телу, ничего не стесняясь. Потом Аглая приняла его в себя, до предела нежно. Снегов двигался в ней, и она знала, что еще немного, и прольется дождем и грозой. Она отдавалась ему всей своей сущностью, самозабвенно, как если бы это было в последний раз.

Потом он лежал на спине, а она была сверху, откинув голову и закрыв глаза. Она была в трансе, но на этот раз не в боевом, а страстном, забывая и забываясь.

Они начинали несколько раз и доходили до полного изнеможения. И потом, когда, наконец, пришли дождь и гроза, ей показалось, что она умерла и вознеслась в да-хэй. И он - тоже.

Аглая вернулась в себя первой. Подложив под голову локоть и чувствуя, как все горит от его ласк и поцелуев кожа, она смотрела в потолок. Потом дотянулась до одежды и нашла сигарету. Первая затяжка была самой желанной.

Открыл глаза Снегов. Мышцы на руках и ногах вибрировали, а пах напоминал и своем существовании пульсирующими стонами. Во рту пересохло, как это бывает только с лютого похмелья. Потом накатило расслабление. Он чувствовал себя выжатым досуха, опустошенным и смертельно уставшим. В голове не было ни одной мысли. Он взял "Rothmans" Аглаи, вытянул сигарету и зажал зубами, не прикуривая.

Какое-то время они просто лежали рядом, а потом Снегов сказал:

- Знаешь, это было...

Восхитительно? Великолепно? Неподражаемо? Аглая готова была к любой банальности.

... впервые у меня.

А вот этого, этой откровенности она не готова была услышать и поэтому молчала несколько минут. Сигарета дотлела до фильтра и больше всего ей хотелось потушить ее о его гладкую смуглую кожу. Вместо этого Охотская философски заметила:

- Все когда-нибудь случается в первый раз.

Снегов ответил тоже не сразу:

- Спасибо. Ты...

И не договорил.

Утром Аглая ушла, и они никогда больше не говорили ни об этой ночи, ни о его неожиданной откровенности. Ни о чем.

Словно и не было ничего.

Не было.

Ничего.

Роман же Зимин так и не забыл той мимолетной встречи в баре со странным названием "Лев и Корона". Разумом он понимал, что такого не может быть - мертвые не воскресали уже две тысячи лет, но где-то глубоко, на самом дне души он сладко замирал от мысли, что вот оно... Случилось снова. Днем он уговаривал себя, что это все бред, видения той части его разума, что была больна Аглаей, что ему привиделось, помстилось желаемое, но ночью, лежа без сна рядом с нелюбимой женщиной и слушая ее дыхание, он думал о том, что не видел ни тела мертвой Аглаи, ни ее могилы, и недоумевал, как мог все эти годы верить слуху, который принес когда-то всего лишь другой человек.

Всего лишь человек.

Он ничего не знал о ней. НИЧЕГО. Он переложил ответственность на судьбу, на свое Ка. Он забыл о самом главном, о любви, загоняя чувства внутрь, туда, где не будет так больно. Он оставил в покое свою память и не заметил, как лишился чего-то, что было в его жизни когда-то важным. Он вдруг осознал, что его жизнь была пуста, а сердце глухо и немо. Словно его лишили крыльев. Мысль об этом не покидала Романа ни на минуту, и через несколько дней он сломался.

Дорогу к ее дому он помнил так, словно проезжал по ней вчера и все пять минувших лет. Кирпичная пятиэтажка по дворах... тут и там припаркованы немногочисленные машины, в основном отечественные или старые отреставрированные иномарки среднего класса... дети играют на заброшенной площадке, хотя на улице уже осенняя темень... три фонаря, один из которых светиться едва ли в четверть накала. Тут ничего не изменилось. Роман оставил свой "Алеф" в соседнем дворе и сюда пришел пешком, чтобы не привлекать к себе внимание новым автомобилем. Последняя неделя выдалась достаточно сухой, и под ногами вместо хлюпающей грязи шелестели опавшие листья. Зимин любил осень.

Он сел на детскую скамейку под ветвями тополя и несколько минут сидел, уставившись в землю перед собой и пытаясь унять стучащее сердце. В воздухе отчетливо тянуло горько-сладким ароматом гари - неподалеку жгли огромную кучу из листьев и сухих веток. Прохладный ветерок плавными взмахами невидимого веера ласкал его лицо.

Этого не может быть этого просто не может быть мне показалось что это она но... а если и правда она если она не погибла и... почему она мне не сказала Иезис почему...

Мысли путались и обрывались. Роман несколько раз глубоко вздохнул и заставил себя поднять голову, а потом заставил взгляд не убегать в сторону, а посмотреть на ее окна. На два ее окна. Кухонное было темно, в фиолетовом стекле отражались свет фонаря и образ неполной Луны, как раз поднявшейся над крышами, а на месте форточки чернел провал. Роман смотрел на него, не отрываясь, мысленно восстанавливая перед собой картинку Аглаиной кухни, вид от окна. Он старался прорисовать все мелкие детали, какие только мог вспомнить: рисунок на занавесках, плиточную отделку на боковой стене и возле мойки (пара плиток сколота), посуду на сушилке, скатерть на столе, пепельницу в виде собаки... еще десятки мелочей, которые запечатлелись в его памяти во время многочисленных визитов в гостеприимный дом Охотских. Лишь бы не смотреть правее, не видеть то, что и так уже заметил боковым зрением. В единственном окне ее единственной комнаты горел свет.

Ну, и что? Это еще ничего не значит.

Это могло ничего и не значить, потому что после смерти Аглаи квартиру могли занять другие люди - ее наследники. Но что-то там, в его несчастном разбитом сердце говорило, кричало, просто надрывалось о том, что нет никаких наследников, а есть за бездушным стеклом теплая и желанная Аглая. Такая любимая и снова ЖИВАЯ... Боль вскинулась горячими волнами и дрожью прошла по телу. Заныли на руке тонкие ниточки шрамов, кровь пульсировала в венах, словно в ожидании того, что сейчас снова откроются узкие щели, выпускающие ее на свободу. Роман смотрел на свет в ее окнах, и постепенно исчезали года, которые он прожил в уверенности, что никогда уже ее не увидит. Увидит... сейчас!

Он вскочил на ноги и решительно направился к подъезду, совершенно не представляя, что скажет ей, если вдруг дверь откроет действительно она. Возможно "Здравствуй, Любимая". Или ничего не скажет, а просто возьмет и обнимет, и поцелует. Зимин взлетел на ее пятый этаж как будто на крыльях, и рука уже сама потянулась к звонку, к ярко-голубой кнопке, которая говорит "динь-динь", но тут же отдернулась, как обожглась. А ЧТО он ей скажет? Ромка постоял какое-то время, оглушенный мыслью, что, возможно, им нечего будет сказать друг другу после пяти лет разлуки, и пошел вниз. Ему нестерпимо хотелось взять бритву...

Он уже почти дошел до своей машины, когда в голове появилась здравая мысль, как можно проверить, кто сейчас живет в квартире Охотских. "Алеф" мяукнул на отключение сигнализации и услужливо распахнул перед ним водительскую дверцу. Зимин сел и включил свет в салоне, взял мобильный телефон. Номер вспомнился так же легко и естественно, как и перед тем дорога к дому. Последовали два длинных, бесконечно длинных гудка, а потом до боли знакомый голос сказал с того света:

- Охотская.

- А... а...

Спазмом перехватило дыхание. Роман сделал еще одну попытку что-нибудь связно произнести, а потом поспешно нажал отбой трясущимися пальцами.

У себя дома Аглая пожала плечами и тоже нажала отбой. Ошиблись номером - с кем не бывает. Она взяла полотенце и пошла в ванную, прихватив с собой Гейшу. Завтра предстоял первый теоретический тест по предварительному осмотру, а потом практика и плавание. Ей хотелось залечь ненадолго в ванну, чтобы расслабиться и смыть с себя пот и грязь сегодняшней тренировки по рукопашке, а потом лечь спать. И она не видела темную фигуру под деревом и блестящие глаза, устремленные на ее окна. Она знала, что одна.

У себя в машине Роман завел двигатель и через несколько минут выехал со двора. Он ехал домой, где ждала его милая ласковая и такая домашняя Даша - законная супруга и хранительница очага по паспорту. По дороге он заехал в супермаркет и купил коробку конфет и банку кофе.

Даша встретила его на пороге - миниатюрная натуральная блондинка с дивными голубыми глазами. Из кухни вкусно тянуло горячим ужином, и Роман точно знал, что во всех четырех комнатах их огромной квартиры нет ни одной пылинки.

- Здравствуй, дорогой.

Она приняла сухой поцелуй в щеку и его куртку.

- У меня уже все готово, иди мой руки. Как хорошо, что ты сегодня пораньше освободился.

На кухне Роман был усажен за сервированный стол, а Даша подала ужин. Она сама предпочитала не есть поздно вечером, сосредоточив все свое внимание на заботе о муже.

- Как прошел день?

Он задавал этот вопрос каждый раз, когда возвращался до того, как она ложилась спать. Жена начала рассказывать о новом салоне красоты, о том, что на субботу она хочет записать их и еще одну семейную пару в сауну, о том, что в ее любимом бутике закончились ее любимые чулки и еще о тысяче мелочей, которые Зимин слушал в пол уха. Он жевал приготовленный ею ужин, но не чувствовал, что в его тарелке. В голове был туман. Дашин голосок раздражал и мешал думать, и вот тут Романа впервые посетила мысль, что его брак заходит в тупик.

Даша была идеальной женой и хозяйкой, но... Он смотрел, как она мельтешит у него перед глазами, слушал, как она щебечет, ел то, что она готовит, занимался с ней любовью и был способен свести ее с ума, но... Аглая была "вещью в себе", - конечно больше "в себе", а не "вещью", - она не любила говорить, особенно о себе, терпеть не могла да и не умела готовить и в постели сводила с ума его. Она была темноглазой брюнеткой, состоящей в основном из рельефа мускулатуры - сухощавое тело с маленькой грудью и узкими бедрами. Между ними с Дашей была еще одна существенная разница: Роман позволял Даше любить себя, а Аглаю всегда любил сам.

Он действительно женился на Даше от отчаяния, чтобы забыть о той, другой, и навсегда покончить со своей несчастной любовью и разбитым сердцем. На медовый месяц он увез ее отдыхать в Калифорнию, на побережье Тихого океана. Первое время он даже наслаждался своим семейным, с позволения сказать, счастьем, но... Но потом снова с головой ушел в работу, переложив на нее заботу о доме, и рутина быта поглотила всю ту восторженность, которая была в первые дни после свадьбы. И вот сейчас, глядя на жену, он впервые подумал о том, чтобы развестись, потому что дальнейшего смысла в существовании вместе больше не было.

После ужина они не засиделись долго, а почти сразу легли в постель. В темноте Роман почувствовал, как игривая ручка блуждает по его телу, забираясь в укромные уголки, но не принял этого желания. Почему-то мысль о сексе с Дашей отозвалась комком в горле и непонятной озлобленность, а потом сменилась равнодушием. Он что-то невнятно пробормотал, отвернулся к стене и сделал вид, что уснул, но на самом деле лежал, глядя в темноту перед собой и думая о том, что сейчас происходит за теми светящимися окнами. Он представлял себе Аглаю... как она спит, растянувшись по своему обыкновению по диагонали двуспального дивана... одеяло, скорее всего, сброшено на пол или задвинуто к стене, потому что у них всегда было жарко даже в самый лютый мороз... темные длинные волосы разметались по подушке - ах да! короткие... у нее сейчас короткие волосы. Так он и провалился во тьму сна без сновидений, с сентиментальным бредом в мыслях.

Несколько дней он был спокоен. Точнее, ему казалось, что он спокоен - сумел отвлечься от своих дурных мыслей и сосредоточиться на работе. Именно работа в итоге всего помогла ему выжить той страшной зимой и окончательно не свихнуться.

...Долгие годы назад, когда Зимин только-только начинал свою коммерческую деятельность, экономические настроения в стране менялись по несколько раз в день, давая возможность с легкостью получить прибыль, но и все потерять с той же легкостью. Как любой мелкий коммерсант, Роман брался продавать все, что можно было продать, любому, кто был готов выложить наличность. Тогда-то он и поднял основную часть своего капитала, на котором потом основал свой нынешний бизнес, который благополучно разросся и расцветал пышным цветом. Иногда Зимин и сам удивлялся, как это у него получилось. Конечно, его нельзя было назвать олигархом даже в пределах родного города, но и из числа крепких середнячков он уже благополучно вылез наверх. Денег хватало на содержание красавицы-жены, квартиру, машину, поездки классом "люкс" и чтобы ни в чем себе не отказывать. В пределах разумного. Кроме того, он помогал родителям и потихоньку откладывал на валютный счет в швейцарской банке.

Он бывал в офисе ежедневно и очень часто засиживался допоздна: сам обзванивал тех партнеров, которые жили в другом часовом поясе, и на рабочий день по Москве у них приходилось другое время суток, читал бухгалтерские бумаги, составлял сметы и изучал проекты, изучал новые финансовые программы, которые постоянно обновлялись на его личном компьютере техническим отделом... а иногда просто сидел, откинувшись в кресле и закрыв глаза, и думал о своей стремительно проходящей жизни.

А потом ноги сами несли его в сторону дома Аглаи, и он снова сидел под ее окнами, невидимый и не узнанный, и смотрел на два светящихся прямоугольника, представляя, что она делает сейчас.

Однажды Роман видел, как она возвращалась откуда-то поздно вечером. Он уже набрал в легкие воздух, чтобы окликнуть ее, но так и промолчал. Если она не захотела возвращаться в его жизнь сама, то какое право имеет он навязывать ей себя, старинного любовника, которого она когда-то отвергла. Мысль о том, что сейчас в ее жизни мог быть кто-то другой, кто согревал ее ночами, прикасался к ее телу, вдыхал ее запах и кому она говорила "Люблю" внезапно обожгла его сердце ревностью. Роман задохнулся от боли, но... Словом, он так и не решился к ней объявиться.

Так минул сентябрь, а в октябре пошел уже снег, и наступили совсем другие заботы. Два последних месяца года весь деловой мир города развлекался: устраивались пышные презентации, организовывались приемы для деловых партнеров, крупные сделки сопровождались различными общественными мероприятиями. Словом, торжества следовали друг за другом каждые выходные, закладывая перспективы на будущий год.

Зимин не был в особом восторге от всех этих дел и каждый раз криво ухмылялся, глядя на пометки в органайзере. Первые выходные ноября - презентация новой косметической линии фабрики "Русское сердце", которая до конверсии специализировалась на создании экспериментального химического оружия. Вторые выходные - открытие ресторана "Кухня для русской души", владелец которого носил экзотичную фамилию Асланбеков, а на некоторую часть его прибыли была куплена та самая граната, которая подарила Аглае Охотской билет на другую сторону... чего бы то ни было. Третьи выходные... четвертые... на декабрь расписание пока было примерным, но практика показала, что оно уже вряд ли измениться. Снова презентация, прием по случаю приезда "наших иностранных партнеров", которые каждый год в одно и тоже время приезжают ради одной и той же "культурной программы": водка, пельмени, баня и девочки... Потом рождественский бал и чей-то день рождения.

Для Зимина лично это было чревато пошивом четырех новых костюмов и тяжелыми мыслями о том, что ему тоже придется устраивать что-нибудь такое для поддержания авторитета в деловых кругах. Дай только малейший повод.

Зато для Даши это время было золотым. Она обожала все эти светские рауты и начала готовится к ним еще летом. Дома были собраны все доступные каталоги модной одежды, а список магазинов тканей и аксессуаров обновлен и дополнен. Даша с упоением носилась по городу в поисках самого-самого, потом с таким же упоением обсуждала с личной портнихой выбранные фасоны и... вываливала все это на Романа. Он слушал ее, отстранено кивал в такт ее словам и продолжал думать о своем.

К концу октября первые четыре платья из восьми были готовы. Даша называла их по цветам: Красное с бисером, Синее со стразами, Розовое с парчой и Оливковое с шитьем. Все четыре аккуратно висели в ее личном гардеробе и дожидались своей очереди. На этом Даша немного успокоилась и переключилась на гардероб мужа.

И она была бы очень сильно удивлена, если бы узнала, что есть еще одна женщина, которая готовится к предстоящему сезону так же тщательно, имея в виду своим спутником Романа Зимина. У нее были готовы три из восьми платьев, и все они были различных оттенков зеленого, потому что, как известно, именно зеленый больше всего идет к рыжими волосам.

...Роман заскучал с молодой женой примерно через две недели после успешного завершения медового месяца. Примерно в это же время он впервые сослался на усталость после напряженного рабочего дня, чтобы ночью не исполнять свои, так сказать, супружеские обязанности. Нет, по-своему его даже тянуло к Даше. По крайней мере в постели ни разу не было осечек по физиологическим причинам, но... но... но... Было одно "но": где-то глубоко в душе все еще продолжала топтаться боль, тянула из него нервы и силы по ночам и никак не хотела уходить. Вот тут-то и появилась Светлана Дубинина, Светочка, Светик, Светулькин...

Строго говоря, она появилась в его офисе задолго до свадьбы, и все это время они благополучно общались каждый день с девяти до шести. Он называл ее фея приемной, а она его - шеф. И все бы ничего, но случилась как-то корпоративная вечеринка по поводу чего-то там, во что Зимин не вникал. Шампанское лилось рекой, и народ засиделся до полуночи. Галстуки были ослаблены, туфли на каблуках сброшены, и общение протекало вполне себе неформально и мило. Потом, когда все собрались разъезжаться по домам, вдруг выяснилось, что им со Светиком по дороге, и он с пьяных глаз решил проявить галантность и вызвался ее подвезти... потом зашел на чашечку кофе... а утром проснулся в ее постели и в ее объятиях. По обоюдному согласию связь их получила логическое продолжение и длилась до сих пор.

История с походом на прием и вовсе началась с недоразумения. Даша как-то не вовремя приболела по женским делам, и Роман попросил Светлану быть его спутницей... для чего подарил ей вечернее платье, новые туфли и сумочку, а так же отвез в салон, где ее полностью преобразили. Прием прошел успешно, дамой Зимина все восхищались, щедро расточали комплименты и спрашивали, где же он до сих пор прятал свою красавицу. Он улыбался в ответ, отшучивался и не подозревал даже, что Светочке все это понравилось ГОРАЗДО больше, чем можно было бы ожидать.

Светочка тоже была бы удивлена, как и Даша, если бы узнала, что в этом году он не собирается брать ее ни на одно светское мероприятие.

Последний год город просто лихорадило. Волна заказных убийств, совершенных "с особой жестокостью и цинизмом" заставила задуматься о своей безопасности даже самых беспечных. Бизнес для владельцев охранных агентств резко пошел вверх, и спрос на квалифицированных телохранителей и просто охранников неожиданно превысил предложение. Нанимали для себя, для офиса, для жен, детей и любовниц. Ходили самые невероятные слухи, но каждый в глубине души был уверен, что ЭТО может случиться с кем угодно, только не с ним и его близкими.

В ожидании череды многолюдных мероприятий, которые будут непременно сопровождаться обильными возлияниями и драками иногда, Зимин задумывался над тем, чтобы нанять себе свою собственную охрану. Не то чтобы он очень уж боялся, что его достанет этот неведомый киллер, но... Всегда приятно знать, что есть кто-то, кто прикрывает твой зад. Еще в начале октября он дал Светлане задание собрать рекомендации по охранным агентствам и просто телохранителям-одиночкам и договориться о встрече для него. Несмотря на некоторые свои недостатки, Света была девочка исполнительная, и через неделю кожаный ежедневник Романа пополнился десятком записей на эту тему.

Первые из них не принесли ожидаемого результата. Роман вдруг обнаружил, что не он один такой умный, и что на всех может не хватить. Впрочем, несколько пробных собеседований помогли ему составить представление для себя самого, чего же он хочет от своего персонального телохранителя, сколько это может стоить и где это можно поискать еще. В итоге всего цепочка посылов привела его в охранное агентство "Кондор".

Владелец, сэй Сунгуров, произвел на Романа двойственное впечатление. С одной стороны, он подавлял своими размерами и мощью организации, а с другой, широкая мальчишеская улыбка и свободные манеры располагали к непринужденному общению.

- Сэй Зимин, - сказал он, поднимаясь из-за стола и делая шаг навстречу, - Рад нашему знакомству.

Его рукопожатие было крепким и дружелюбным.

- Это взаимно, сэй Сунгуров, - улыбнулся Роман и уселся в предложенное кресло. И от кофе не отказался.

- Что привело вас к нам, сэй Зимин?

Роман отхлебнул ароматного кофе и начал излагать:

- Мне нужен человек... телохранитель, который будет сопровождать меня в течение рабочего дня и находится со мной в офисе. Так же в его обязанности будет входить доставка документов и изредка функции водителя. Кроме того, в течение ноября и декабря он должен будет сопровождать меня на некоторые мероприятия, - и тут же добавил, наученный уже опытом, - Последнее будет оплачиваться отдельно, как сверхурочная работа, разумеется. Он будет работать только со мной, пока что до конца года, а там посмотрим... Как вы понимаете, уважаемый сэй Сунгуров, это должен быть надежный человек, на которого можно положится, который будет работать, а не прикидывать, когда ему идти домой и что он скажет жене. Все будет оплачено должным образом, в этом можете не сомневаться. Я готов предоставить все, что будет нужно для работы, и взять на себя накладные расходы.

На его слова об оплате Сунгуров только широко улыбнулся, а по поводу надежности пробормотал, что других они не держат. Потом спросил напрямую:

- Что заставило вас обратиться в охранное агентство? Вам кто-то угрожает?

- Нет, - Зимин был готов к подобным вопросам, - Пока нет. В какой-то степени это можно назвать превентивными мерами. Вы ведь слышали о все этих убийствах? Знаете, сейчас о них все говорят... А тут такой повод - все эти светские тусовки, на которые может придти кто угодно, несмотря на все заверения устроителей. Вы меня понимаете?

- Прекрасно понимаю. Вам понадобится круглосуточная охрана?

- Нет. Только в офисе и на этих... мероприятиях.

- У вас есть дети, сэй Зимин?

- Нет, только моя супруга.

Лицо Сунгурова оживилось.

- Она будет сопровождать вас?

- Нет. Я планирую быть один.

Даша, конечно, устроит скандал. С недавних пор она вообразила себя светской львицей и почему-то решила, что без нее не может обойтись ни одно подобное сборище. Роман прекрасно видел все ее приготовления, но разочаровывать не спешил, считая, что с этим всегда успеет. Тут его посетила светлая мысль, что он может отправить ее куда-нибудь отдыхать, и тем самым избавит себя от сцен. Он легко улыбнулся своим размышлениям и твердо повторил:

- Я буду один.

Сунгурова, в свою очередь, тоже осенило.

- Знаете, я хочу вам предложит немного нестандартный подход, который в вашей ситуации подходит идеально. Что, если вы наймете не телохранителя, а телохранительницу. Женщину, молодую и привлекательную, которая сможет вас повсюду сопровождать, не вызывая подозрений. Уверяю вас, она такой же профессионал, как и любой мужчина, и сможет вас защитить, если что-то все же случится.

Роман растерялся. О такой альтернативе он даже не думал, потому что просто никогда до сих пор не видел женщин-охранников. Знакомство с Охотской наглядно демонстрировало, что такая сэй способна драться, стрелять и защищать не хуже мужчины. А иногда и лучше, потому что в некоторых случаях мужчина пасует перед нелогичностью ситуации.

Сунгуров понял его молчание по-своему.

- Не отказывайтесь сразу. Подумайте и позвоните мне. Конечно, если она вам не подойдет, то мы найдем другой вариант.

- Да, - Роман и не думал отказываться, - Да. Я подумаю.

Они обсудили еще некоторые детали, потом Сунгуров дал ему проект договора о сотрудничестве, и на том разошлись.

...Несколько дней Роман обдумывал эту идею, обсасывал, как мозговую косточку, прикидывая все плюсы и минусы. И чем дольше он думал, тем больше ему это нравилось. В конце концов, он позвонил в "Кондор" и договорился о встрече. По его настоятельной просьбе женщину пообещали прислать в офис.

Свое первое задание, несвязанное с деятельность "Кондора", Аглая получила почти сразу же после оформления лицензии, чему немало удивилась. Соглашаясь на эту работу, она была уверена, что до чего-то серьезного дела не дойдет, и максимум, что ее ожидает, это работа в команде под руководством солидного профессионала. С работой в "Кондоре" она справлялась отлично и даже получала от этого удовольствие. Если и были у кого-то сомнения в ее компетентности, то ей удалось их развеять.

В конце октября Виктор вызвал ее к себе и обрадовал тем, что нашел ей подходящего клиента. Точнее, клиент нашелся сам, и он, Сунгуров, очень бы хотел, чтобы они сработались. Тем более, что работа намечается необременительная и даже приятная. Аглая послушала его и сказала, чтобы он уже прекратил свою рекламную деятельность, а давал ей данные. Сунгуров прекратил и дал.

Все это было в среду, сразу после ее смены, а встреча была назначена на понедельник, и таким образом, у нее получились четыре нормальных выходных дня. В офисе "Кондора" они работали по скользящему графику, и времени хватало только на то, чтобы отоспаться, отмыться и решить самые насущные проблемы. Сунгуров вполне сознательно загружал стажеров, чтобы потом работать было легче.

Все эти дни Аглая провела в отдыхе и куда в более благодушном настроении, чем многие предыдущие дни до. Накануне вечером все же дали отопление, а квартира прогрелась, дав Охотской долгожданную возможность ходить дома в майке и шортах, как она привыкла, а не кутаться в свитер и джинсы. Еще никогда у нее не было такой возможности не делать ровным счетом ничего, как в эти дни. Сначала школа, потом училище, потом служба... даже в перерывах между командировками всегда находилось что-то, что требовало напряжения и активных действий. А сейчас за четыре дня она выползла из дома всего один раз, правда надолго, - ездила по магазинам, чтобы купить себе несколько костюмов для новой работы.

Вообще, Аглая никогда не обращала внимание на то, что сейчас "носят" и "модно". Она обожала джинсы и еще военную форму. Форма подходила ей идеально - сидела на ее мальчишеской фигуре, как влитая, и не стесняла движений. Полковник Охотский всегда шутил по этому поводу, что для потомственного офицера просто ни может быть иначе. Он всегда был уверен, что его дочь будет офицером...

Но работа телохранителя предъявляла несколько другие требования, нежели военная служба. Даже если не выйдет ничего сейчас, сама возможность этого заставила Аглаю задуматься о том, что подобное возможно и в будущем... каким бы туманным оно не было для нее. А, значит, она должна быть готова. Несколько деловых костюмов - для скрытого стиля охраны, когда она будет изображать референта. С брюками, а не с юбкой - чтобы ничего не стесняло движений и при необходимости позволило бы драться ногами. С пиджаком свободного покроя длиной до середины бедра - чтобы можно было скрыть наплечную кобуру или спецсредства на ремне. Еще обувь на низкой устойчивой платформе - чтобы не заботиться о поддержании равновесия. И черная кожаная сумочка на толстой цепочке вместе ремешка, которая изнутри была значительно больше, чем снаружи, и расстегивалась одним движением руки. Дома Аглая развесила покупки в шкафу и благополучно забыла о них до того момента, как они понадобятся.

Во время переездов между магазинами она пользовалась такси, и в голову пришла мысль, а не купить ли собственную машину. Денег на счету вполне могло хватить на отечественный автомобиль среднего класса... что-нибудь типа "Стрекозы". Но следом явилась мысль, что она может легко отключиться прямо за рулем и тогда... Ей самой было все равно, умирать не страшно, но невыносима было осознание того, что могут погибнуть люди, волей обстоятельств оказавшиеся в этот момент у нее на пути. В конце концов Аглая решила, что может ни в чем себе не отказывать и раскатывать на такси, сколько ей угодно... все равно не сможет потратить всех денег до конца жизни.

Выходные пошли ей на пользу, и в понедельник утором она проснулась свежей и отдохнувшей. С лица исчезли тени из-под глаз и нездоровая бледность. Пока варился кофе в фырчащей кофеварке, Аглая налила себе обжигающе ледяного сока. Желудок воспринял его с благодарностью - он терпеть не мог еду по утрам и каждый раз стремился вытолкнуть ее обратно, возмущаясь таким насилием над собой. Попыталась было уложить отрастающие волосы в некоторое подобие прически, но они не слушались, и в итоге не стала мучаться, но оделась с большей тщательностью, чем обычно.

Сунгуров дал Охотской вводную по ее клиенту и сказал, там ее уже ждут. Фирма называлась "Блистающий мир", а владельца звали Роман Андреевич. Совпадение имен неприятно дернуло какую-то болезненную струнку в Аглаиной душе, но тут же забылось. Он вовсе не был в мире единственным и неповторимым.

Офис "Блистающего мира" располагался в деловом центре города, что свидетельствовало о солидности фирмы. Аглая машинально отметила количество и качество иномарок, полностью забивших стоянку перед высотным зданием. Здание это было выполнено из бетона и стекла и считалось ультрасовременным и наиболее престижным. По идее архитектора оно должно было внушать трепет и уважение одним своим видом, но внушало скорее опасение, что если вся эта громада рухнет, то благополучно похоронит под собой всех, кто окажется внутри и в непосредственной близости. Но иметь офис именно в этом здании было престижно и соображения безопасности никого не волновали.

Внутри прятался контрольно-пропускной пункт, и Охотской пришлось зарегистрироваться, после чего ее, наконец-то, пропустили внутрь. Огромное светящееся табло в холле подсказало ей, что фирма "Блистающий мир" расположилась на четвертом этаже в самом конце коридора. К двум лифтам уже выстроили две очереди, предвещавшие несколько потерянным минут и нервов. Холеные мужчины разных возрастов в одинаковых костюмах и с одинаковыми папками и кейсами в руках и бесцветные женщины в строгих деловых костюмах, делавших их полностью асексуальными, безропотно дожидались своей очереди, не желая хоть чем-то отличаться от своих собратьев. Аглая покосилась на них из-за своих темных очков и направилась к широкой центральной лестнице, спиной ощущая провожающие ее взгляды. Почему-то ей жутко не хотелось входить в один лифт со всеми этими людьми.

В приемной ее встретила высокая рыжеволосая девушка в темно-зеленом деловом костюме и туфлях на тонких шпильках. Ее беглый взгляд скользнул оценивающим сканером, а улыбка была откровенно фальшивой. Видимо, посетительница, одетая в черный костюм, не произвела на нее должного впечатления.

- Добрый день, чем могу помочь? - фраза была для нее дежурной и не содержала никаких эмоций. Охотская посмотрела на ее бейдж: "Светлана Дубинина. Секретарь". Абсолютно уверенная в своем положении и абсолютно довольная собой. Ее хозяин, должно быть, из той же породы. Охотская отчетливо почувствовала, что фейс-контроль ей пройти не удалось, несмотря на старания.

- Я из охранного агентства "Кондор". Доложите о моем прибытии.

Сухие казенные фразы прозвучали не особо доброжелательно, но, как ни странно, стимулировали "фею приемной" к действию. Она предложила Аглае присесть и скрылась за второй внутренней дверью. Пока она отсутствовала, Охотская разглядывала приемную. Отделка наводила на мысль, что здесь потрудились не самые дешевые дизайнеры. Аглая оценила и черную офисную мебель, и белые корпуса компьютеров и другой оргтехники, и кожаную мебель в кабинетах. Интерьер оживляли зеркала и живые цветы. Толстые стеклопакеты в окнах, оснащенные сплит-системами, наводили на мысль о пуленепробиваемости. В углу под потолком Аглая заметила два черных "глазка": один от сигнализации, а втором - от видеонаблюдения.

Светлана Дубинина отсутствовала несколько минут и появилась в тот момент, когда Аглая решила скрасить свое ожидание сигаретой, и была уже более любезной.

- Роман Андреевич готов вас принять.

И даже открыла перед ней дверь.

Охотская стремительно вошла в кабинет шефа "Блистающего мира", улыбаясь уголками губ и будучи готовой к чему угодно.

- Здравствуйте. Я из охранного...

Она замолчала в середине фразы и с ужасом почувствовала, как сознание начинает отказывать ей. Она была готова к чему угодно, но только не к этому.

Человек, встретивший ее, тоже был потрясен до глубины души. В первый момент он подумал, что это вернулось былое безумие. Но на этот раз морок не спешил рассеиваться. Возможно ли? Или он вдруг стал старше на жизнь...

- Ты?! Так не бывает...

Бывает.

Ей навстречу поднялся Роман Зимин.

Ромка.

Кровь отхлынула от головы, заставив ее побледнеть, но под смуглой кожей это не было заметно. Картинка перед глазами немного поплыла, но Охотская не позволила себе эту слабость, насколько это было возможно. Ее голос был ледяным, когда она заговорила:

- Извини. В агентстве мне не сообщили имя клиента - дали только координаты. Я разорву контракт. Извини.

Она резко развернулась и вылетела прочь, почти не дав ему времени придти в себя. Но он сообразил быстро и сорвался за ней, наплевав и на свой имидж и на репутацию.

- Аглая! Аглая, вернись!

В двери он едва не столкнулся со своей рыжей секретаршей, но все же сумел ее догнать. Схватил за руку, заставил остановиться и развернуться.

Вряд ли это было случайно. Вряд ли хоть что-нибудь в нашей жизни происходит случайно, потому что тогда человеческий род давным-давно бы уже прервался. Наши жизни, что листья, гонимые осенним ветром Ка. Иногда их пути расходятся так далеко, что уже кажется, им не вернуться обратно. Иногда их пути сходятся вновь, и следуют рядом. И на это нет никакой причины.

- Аглая! - призрак прошлого шагнул ей навстречу и добавил, - Любимая.

Она едва сдержала крик. Все это время она надеялась, что он уже не вернется в ее жизнь. Не хотела новой боли. Еле слышно дрогнули губы:

- Ромка.

Она не забыла, нет, она продолжала его любить, когда писала то свое последнее письмо. И все время потом тоже. И сейчас - тоже...

Они стояли и смотрели друг на друга, не зная, что друг другу сказать. Зимин решился первый:

- Аглая, ты... Откуда ты взялась?

Она ответила совсем тихо:

- Я вернулась.

Безмятежная отрешенность в ее глазах.

Так хорошо скрытая боль.

Этого не могло быть.

Это было.

Аглая стояла, словно в оцепенении. Зимин неловко обнял ее за плечи, но отстранился. На них уже оглядывались. Зимин сказал:

- Пойдем ко мне в кабинет. Там нам никто не помешает.

Она послушно последовала за ним, лихорадочно соображая, что же ей теперь делать. Секундой раньше она свалилась в боевой транс и сейчас наблюдала за собой со стороны, сохраняя вместе с тем полный контроль над своим телом и чувствами. А они так и рвались наружу. Ей хотелось закричать, броситься ему на шею и сказать, что она снова - его. Сердце гулко билось о ребра, но она снова загнала его под ледяной панцирь.

Не время для чувств.

Когда дверь закрылась за их спинами, Роман украдкой облегченно вздохнул. Аглая встала возле двери и скрестила руки на груди. От ее голоса веяло арктическим холодом.

- Как ты меня вычислил?

Роман всегда очень тонко улавливал малейшие нюансы ее настроения и со временем научился понимать ее почти без слов. Сейчас в ее единственном вопросе он уловил широкий спектр эмоций - от страха до негодования.

- Никак. Я просто пришел в "Кондор", чтобы договориться о найме телохранителя. Я не знал, что пришлю именно тебя.

Аглая кивнула и немного расслабилась. Она тоже чувствовала Зимина даже через много лет и знала, что сейчас он не лжет ей.

- Мне очень жаль, но тебе придется работать с кем-то другим. Я не могу работать с тобой и должна поставить об этом в известность Сунгурова. Прощай.

Она повернулась, чтобы уйти, но Роман задержал ее.

- Подожди, не уходи... умоляю... Аглая. Не уходи вот так... как будто мы незнакомы. Я прошу тебя...

Она постояла секунду, но потом снова обернулась к нему.

- Что ты хочешь от меня, Роман?

- Присядь, пожалуйста, для начала.

Она села, и ее поза однозначно говорила о том, что в любой момент Аглая готова встать и уйти.

- Я...

Он хотел сказать о своей любви, о том, как сидел под ее окнами и не решался придти, о всех своих бессонных ночах и безумии, что съедало его душу, но промолчал. Вместо этого спросил:

- Расскажи мне, как ты живешь.

- Одна...

Охотская задумалась, что еще может сказать ему, но не нашла ничего больше. Это слово определяло ее состояние во всей его полноте. Она была одна. Не было больше родителей, не было братьев по оружию, не было друзей, не было мужа или друга, не было работы. Не было самой жизни. Она не знала, что еще сказать.

- А ты? Что ты?

- Все так же. Ничего не изменилось.

- Ничего, - согласилась Аглая, - Если не считать того, что ты смог сколотить себе состояние и женился.

Роман вздрогнул от ее слов, сказанным все тем же голубоватым холодным тоном.

- Ты знаешь? А вот я ничего о тебе не знаю.

Аглая пожала плечами, как бы говоря, что здесь ничем не может ему помочь.

- Знаю. В этом мире слишком много "добрых людей", которые стремятся рассказать тебе обо всем, что происходит за твоей спиной.

Зимин знал это. Такой вот "добрый человек" поспешил сказать ему, что Охотская погибла. Если бы этого не случилось, то сейчас все могло бы быть по-другому. Невидимые тиски предопределения Ка сжали ему горло, не давая ничего ответить.

Разговор не клеился. Им обоим так много хотелось сказать друг другу, но каждый из них считал, что остался один, и чувства другого угасли. Любовь, когда-то полыхавшая ярким огнем, истлела и превратилась в седой негреющий пепел. Аглая понимала, что должна бы уйти, но продолжала сидеть, малодушно откладывая ту минуту, в которую снова потеряет Романа. Ромка понимал, что должен придумать способ уговорить ее остаться, и, если он не сделает этого прямо сейчас, то больше, возможно, уже никогда не сможет.

- Ты... останешься со мной?

Она ответила, не колеблясь.

- Нет. Я не могу работать с тобой.

- Ты нужна мне сейчас. Пожалуйста... Аглая.

...Она осталась. Она выслушала все его аргументы и дала себя уговорить. Почему-то он упорно хотел именно ее. Должно быть, это было предопределено - их встреча. Ка. Она подумала о Ка. О том, что сводило их вместе снова и снова. Ей хотелось вырваться из плена предопределенности, но почему-то она продолжала следовать ей. Следовать своему глупому сердцу.

- А как к этому отнесется твоя жена? - последняя жалкая попытка.

Он был неприятно удивлен ее осведомленностью, но не показал этого.

- Это мое личное дело, в которое она не вмешивается.

- О-о-о, - протянула насмешливо Аглая, - Да ты тиран и деспот.

Он не был таким, когда они были вместе. Как много изменилось с тех пор.

- Нет, просто есть некоторые аспекты жизни, в которые я не пускаю никого.

...и ты - один из них. Но он так и не добавил этого. Внутри глухо шевельнулась старая боль. Аглая не ошиблась. Он действительно хотел, чтобы она стала работать на него. По большей части для того, чтобы находиться рядом с ней постоянно. Да, это выглядело, как безумие. Это на самом деле было безумием, потому что ОН ВСЕ ЕЩЕ ЕЕ ЛЮБИЛ. И не хотел потерять ее снова. Для него Аглая Охотская воскресла из мертвых, и это только подхлестнуло его прежние чувства. Роман помнил одинокие зимние ночи, когда готов был отдать жизнь за одно прикосновение, за одно слово, за один взгляд. И вот она сидит перед ним. Живая. Неприступная. И только он сможет это изменить.

И никакого Ка.

Аглая встала и подошла к окну, разминая ноги. Зимин встал следом. От нее исходил еле заметный аромат "Dune", который не перебил даже запах сигарет.

- Знаешь, я... рад, что ты вернулась.

Аглая не ответила. Да, она вернулась, приползла, как волчица в свою нору, зализывать раны, а потом оказалось, что умирать. И никак не думала, что ее настигнет прошлое. Когда-то она сама оттолкнула Ромку, выбрав между ним и своей службой не в его пользу. И вот, служба закончилась намного раньше и совсем не так, как она ожидала. И любовь потребовала свое. Возможно, Аглая обрекала себя на мучительную пытку - быть рядом с любимым и знать, что он уже не принадлежит ей. Возможно... Но так хотелось... И ее рука не дрогнула, когда Охотская ставила свою подпись в его контракте.

Зимин быстренько подмахнул контракт, заверил его печатью и отдал один экземпляр ей. Аглая усмехнулась.

- Я готова начать прямо сейчас.

Она вернулась домой под вечер, измученная и выбившаяся из сил. Голова раскалывалась, словно с глубокого похмелья. Слишком много новых лиц, новых имен, новых ощущений, новой информации. Весь день она сидела в офисе, изучая личные дела сотрудников и некоторые бухгалтерские документы. Смотрела схемы сигнализации и камер, выписывала постоянные адреса тех мест, где чаще всего бывал Зимин, чтобы потом проверить маршруты. Зимин... Роман...

Ромка.

Не зажигая света, Аглая села на кухне и закурила. Она слишком много курит. Перед глазами стояло его лицо, а в ушах все еще звенел его голос. Он ведь тоже изменился. Исчезла юношеская припухлость, хотя он никогда не был пухленьким и мяконьким. За эти годы он стал заматеревшим волком. Волосы стали темнее, и на смену мальчишескому ежику пришла модельная стрижка. Жесты стали более уверенные. В голосе появились командные нотки. А его глаза... Его глаза остались прежними.

Охотская глубоко затянулась, вогнав в легкие почти полсигареты.

Больше всего ей хотелось позволить ему обнять себя. Прислониться к сильному плечу, отдаться во власть нахлынувших откуда-то из глубины души чувств, восставшей памяти... и вожделеющей плоти. Она не позволила себе. Не позволила ему. Сегодня она снова обрела свою любовь и своими руками сложила между ней и собой крепкую стену из голубых кирпичей льда. Если она забудется, то их острые грани иссекут ее раньше, чем она сможет натворить глупостей.

Так будет лучше для всех.

Вот только почему ей так больно?!

Весь день Охотская держала себя на жестком контроле, не позволяя себе ни на секунду отвлечься на собственные переживания. Сейчас чрезмерное нервное напряжение вылилось в сильную физическую усталость.

Впрочем, не только это. С момента, в который она узнала, что в ее голове заложена мина замедленного действия, Аглая невольно прислушивалась к себе, к своему организму. Ей казалось, что она ощутит сбой в себе, как могла ощутить малейший сбой в работе своего оружия или машины, но и тело, и мозг молчали, ничем не выдавая свой недуг. Иногда кружилась голова, но это всего лишь сдавали нервы. Например, сейчас.

Аглая докурила и занялась ужином. Есть ей не хотелось, но сэй Здравый Смысл подсказывал, что это необходимо. А усталость и нервный напряг пройдут, как только она освоится и войдет в курс дела. Готовить она никогда не любила, поэтому предпочитала поход куда-нибудь в тихое место с более-менее сносной кухней или полуфабрикаты, разогретые в микроволновке, как сейчас. Для ее одиночества это был самый оптимальный вариант.

Телефонный звонок застал ее уже ближе к финалу процесса. Запах пищи вызывал легкую тошноту.

- Охотская.

- Привет, это я.

Сергеев. Позвонил, как и обещал вчера, когда она сказала, что пойдет устраиваться к своему первому клиенту. Кажется, из командира он превращался просто в хорошего друга.

- Как первый рабочий день?

Аглая сглотнула, но заставила себя ответить:

- Отлично.

- Как тебя приняли?

Снова:

- Все хорошо. У меня все нормально.

Непостижимым каким-то образом Сергеев почувствовал ее фальшь. Может быть потому, что сам когда-то обучал ее этому, вернее, совершенствовал ее искусство. А может быть потому, что просто волновался за нее. Но он был уверен в своих словах:

- Почему ты лжешь, Аглая?

Она не ответила. К горлу подкатил комок, мешавший говорить, мешавший дышать. Мозг запаниковал в предчувствии гипоксии. Рука невольно метнулась к горлу и рванула тесный ворот.

- Никуда не уходи. Я сейчас приеду.

Короткие фразы были похожи на приказы. Зачем он это делает? Не важно. Все, что угодно, лишь бы не быть сейчас одной, чтобы не сойти с ума. Хоть кто-то, кто знает...

Охотская грохнула трубку на рычаг и медленно осела на пол рядом с телефоном. Ее бил озноб. Безумно хотелось заплакать, но она не могла. Не умела. Откуда-то выплыла сонная Гейша и начала тереться о ее колени, звонко мурлыкая. Это немного привело Аглаю в чувство. Она поднялась и пошла заканчивать ужин. За окнами было уже темно.

Советник не заставил себя долго ждать. Аглая впустила его и молча достала из холодильника начатую бутылку водки. А, обозрев накрытый стол, Сергеев не удержался и подколол:

- Чисто холостяцкий ужин.

Аглая слабо улыбнулась, не глядя на него, и пояснила:

- Я редко питаюсь дома, поэтому нет ничего... изысканного.

- Поверь, я тебя понимаю.

Сейчас у него была жена, но когда-то он тоже жил один и еще хорошо помнил те времена. И иногда вспоминал с грустью.

Охотская разлила водку по стопкам, и Сергеев все же рискнул спросить:

- За что пьем?

Она ответила, не задумываясь:

- А просто так.

И выпила. Как воду. После спирта это было легко. Сергеев отстал от нее всего на мгновение. Сразу стало тепло, а в голове прояснилось. Мир проступил объемнее и резче, словно убрали пелену с глаз. А после второй стало совсем хорошо, и Сергеев все же решился спросить:

- Что случилось?

- Ничего, - Аглая мотнула головой, - На самом деле все нормально, просто есть одна маленькая деталь. Моего шефа зовут Роман Зимин.

У Сергеева была хорошая память, и он умел сопоставлять факты. Именно это позволяло ему выбрать единственно верную стратегию боя. Но сейчас это было совпадение, случайность. Он переспросил:

- Это он?

Аглая так же молча кивнула, а потом собралась с мыслями и выдала ему все, что случилось за прошедший день. Когда она закончила, Сергеев подумал о предопределении.

Когда-то им было предопределено встретиться, и они встретились и стали вместе. И с этого момента они попали во власть этого предопределения. Слишком много событий сложилось вместе в одну длинную цепочку, чтобы быть просто случайностью. Стремясь вырваться из плена предопределенности, они не замечали, как их затягивает все дальше и дальше.

Охотская замолчала. Сергеев видел в ней сейчас боль. Не в глазах - во всем ее облике. Он взял ее холодные ладони и сжал. Она сидела, привалившись к стене, и смотрела ему прямо в глаза. И сейчас безмятежность в ее взгляде была пугающей.

- Ты все еще любишь его?

Она нашла в себе силы заглянуть правде в лицо.

- Да. Я все еще его люблю. Я так и не смогла избавиться от этого.

- Это ваше Ка, Аглая. Не мучай себя. Я знаю, ты сильная и все для себя решаешь сама. Но сейчас позволь свершиться Ка. Ты можешь быть счастлива, если захочешь, и... сделать счастливым его. Просто загляни в свое сердце.

Она покачала головой.

- У него сейчас другая жизнь, в которой нет места для меня.

- Откуда ты знаешь?

Она снова усмехнулась и повторила:

- "Добрые" мать их #$% люди.

- Аглая, сейчас ты убеждаешь себя, а не меня.

Она не ответила на это, а вместо этого накатила еще по стопке. Сергеев был прав. Она все для себя решала сама. И она сама решила, что не будет больше с ним. Она могла сохранять выбранную ей дистанцию до... конца. А могла бы...

И она сдалась.

- Пусть будет то, что будет.

Они говорили еще долго и благополучно уговорили всю бутылку. Заполночь Сергеев засобирался домой, но Аглая не отпустила его. В последнее время на ночных улицах было не так безопасно. К тому же, Сергеев был уже пьян.

Пока он объяснялся с женой, Аглая постелила ему на диване, а себе бросила на пол спальный мешок. Она умела быть максимально неприхотливой. Погасили свет и легли. Через минуту Аглая почувствовала, что к ней приползла Гейша. Обняв кошку, она закрыла глаза и попыталась уснуть. От выпитого кружилась голова, и Охотской казалось, что реальность вокруг нее невообразимо расширилась, а сама она стала маленькой пылинкой где-то в ее глубинах. Темнота навалилась своей непомерной тяжестью, стремясь погрести под собой ее ставшее вдруг хрупким и беззащитным "Я". Она душила.

Аглая вспомнила о предопределенности. Жестокая память возвращала ее назад - она снова видела себя и Ромку. Как они были счастливы вместе. Как расстались. Как встретились снова, чтобы стать чужими. Глаза немилосердно жгло жидким огнем.

За что, Иезис?

Нема была разлучница.

Аглая хотела закричать, но сухое горло вытолкнуло наружу только стон. Ей почему-то казалось, что она снова в своем болезненном беспамятстве, оторванная от внешнего мира, наедине со своей болью и обреченностью, и что уже все, все кончается, и она тоже. Перед глазами висело багровое марево. По лицу прошла судорога боли, исказившая тонкие черты почти до неузнаваемости. Кошка отпрянула от нее, зашипев и выгнув спину. Но она этого не знала и не чувствовала, находясь во власти своих кошмаров.

Чьи-то руки заботливо обняли ее, как в детстве обнимали руки родителей. Она прильнула к ним всем телом, все душой, содрогаясь. Теплые объятия успокаивали, обещали, что все теперь будет хорошо. Аглая поудобнее устроилась в этих нежных руках и, наконец-то, позволила себе расслабиться. Из-под закрытых век потекли две прозрачные дорожки, но она так и не проснулась.

Сергеев перенес ее на диван и укрыл одеялом. Сел рядом и сидел всю оставшуюся ночь, охраняя ее покой.

Роман в ту ночь вернулся домой глубоко заполночь, и снова застал погашенный свет, холодный ужин и одиночество, но на этот раз он был этому только рад. Подозрительная Светочка пыталась выспросить у него, чего ради он "притащил сюда эту стерву", и от кого она будет его охранять? Но он отмолчался. На этот раз.

Он поужинал и пришел в спальню - Даша не проснулась, когда он ложился. Оставшиеся четыре часа до звонка будильника он провел в полудреме, в которой ему чудилось багровое марево, и лицо Аглаи, до которого он так и не смог дотянуться.

Она называла его Роман Андреевич, приезжала за ним каждое утро и сопровождала целый день. Он купил ей мобильный телефон, дал собственную машину, зарегистрированную на фирму, на которой она возила его, и велел выполнять каждое ее пожелание. Ослушаться никто не смел. Она копалась в бумагах, изучая бизнес, структуру фирмы, партнеров, клиентов и конкурентов, просила внести в расписание какие-то совершенно бесполезные с точки зрения простых людей изменения, просила оформить на нее все возможные доверенности, сделать ключи от всех помещений и сейфов и копии с некоторых документов, просила составить какие-то списки. Целый день посвятила исследованию помещений, которые занимал "Блистающий мир", и извела всех сотрудников вопросами.

Так у них и было, куда бы ни шел Зимин, за ним непременно следовала безмолвная тень с безмятежными глазами. В офисе довольно-таки скоро уяснили себе ее статус и старались не связываться. Особенно после того, как она жестко отбрила одну словоохотливую тетку из бухгалтерии, достававшую всех своими "откровенными разговорами".

Программисты, привыкшие к жуткой смеси русского и искаженного английского, называли ее "бодигард". Иногда просто "гард", но никогда "боди". Постепенно за ними стали повторять и все остальные. Кроме Светочки Дубининой. Светочка называла ее "эта".

Как и любая другая, фирма Зимина была маленькой империей, в которой Роман был королем, а Светочка претендовала на роль королевы. Пока она была всего лишь секретаршей короля, но пребывала в твердой уверенности, что недалек тот день, когда Зимин разведется со своей женой и женится на ней. Такое ведь уже случалось. Всегда и везде в тех любовных романах, которыми она зачитывалась на ночь.

Об их романе знала вся фирма: и дамы из бухгалтерии, и ребята-программисты, и водители, и девушки со склада, одной из которых этот факт не давал спокойно жить. Светочка щедро раздавала покровительственные улыбки, не замечая ни снисходительной ухмылки Зимина, ни того, что ее воображение слегка разыгралось. Впрочем, другие этого не замечали тоже. Словом, все было хорошо и просто замечательно, пока не появилась ЭТА.

Женщина, одетая в строгий черный костюм полувоенного образца. Всего лишь присланная охранным агентством "Кондор". Но вдруг оказалось, что все не так просто. Женщина в черном костюме пробыла в кабинете Зимина достаточно долго, и Светочка не услышала ни слова из их разговора, как не старалась. ЭТА пришла и осталась, и с этого момента спокойная жизнь Светочки в фирме закончилась. По офису поползли слухи, что у Зимина новая любовница - известно кто. Светочка злилась и ревновала, но никак не могла застать его одного в офисе, а вне работы он отключал телефон, едва заслышав ее голос, а на страстные излияния пейджера не реагировал вообще.

Сначала она хотела припугнуть его угрозой, что все расскажет жене его Даше, но потом вовремя опомнилась. Этим делу не поможешь. Тогда она сменила тактику и вилась змеей, но и это результатов не дало.

Зимин приехал сам. В воскресенье. К ней домой. Светлана приготовила потрясающий ужин, надушилась дорогими духами и надела новое кружевное белье. Она планировала оставить его на ночь, а поговорить уже утром. Но Роман начал разговор сам еще за ужином, под красное вино и мясо. Не дал сказать ей ни слова.

- Светочка, мы расстаемся. Ты можешь остаться работать на меня, но между нами все кончено.

У нее потемнело в глазах, все ее мечты и планы рухнули, как карточный домик под порывом ветра. Светочка перестала жевать.

- Но... ты не можешь так со мной поступить! - банальная фраза, произносимая всеми и всегда. Первая реакция.

- Как "так"?

- Вот так. Просто взять и уничтожить все, что есть между нами.

Зимин отпил немного вина, поставил высокий узкий стакан и сцепил руки в замок под подбородком. Ухмыльнулся:

- Проснись, детка.

Светочка вздрогнула. Деткой он называл ее только в постели. Он заметил, но продолжил, чувствуя, что сейчас поступает жестоко с той, в чьих объятиях когда-то нашел утешение... но девочка заигралась в любовь.

- Между нами ничего нет и не было. Вспомни, когда все начиналось, мы договорились, что это никого ни к чему не обязывает.

Она не ответила, потому что так оно все и было. Всего лишь игра в роман шефа и секретарши, возбуждавшая из обоих. Это уже потом для нее это стало чем-то большим, и Светочка была уверена, что и для него тоже. Она вдохновенно сочиняла свою сказку, не замечая, что играет в нее одна.

Роман снова взялся за бокал с вином. Ему чудился аромат духов Аглаи и ее взгляд. Теперь он ждал каждого дня, чтобы увидеть ее, слышать ее голос и знать, что она никуда не уйдет.

Безумие.

Чистой воды мазохизм.

Ни жена, ни любовница никогда не вызывали у него таких чувств.

- Но ведь так много всего было.

Голос Светочки отвлек его от мыслей об Аглае. Он посмотрел ей в глаза, едва успев спрятать злую усмешку.

- Было. А теперь не будет.

Светочка совсем забыла про ужин. Она тихо спросила, кажется, уже зная ответ:

- У тебя есть другая?

Но Зимин промолчал. "Другая" отгородилась от него ледяной стеной, через которую он не мог достучаться до ее сердца. Она четко соблюдала выбранную ею же самой дистанцию и не подпускала его ближе, пресекая все попытки с самого начала. Сначала он злился, но потом пришлось смириться.

- У меня нет другой.

Но Светочка его уже не услышала.

- Скажи, чем она лучше меня?! - нервы сдали, и ее несло, - Моложе? Красивей? Лучше меня в постели? Чем?!

- Замолчи! - Зимин сорвался на крик, но тут же продолжил спокойно, - У меня нет другой.

Светочка ошарашено смотрела на него.

- Нет? Тогда почему ты бросаешь меня?

- Потому что тебя я никогда не любил.

- Что? ЛЮБОВЬ? С чего ты вдруг вспомнил о любви?

Роман не ответил.

В своей жизни он любил всего лишь однажды, и эта любовь едва не стоила ему жизни. Но он не долюбил тогда, и теперь былые чувства воскресли, вспыхнули с новой силой. Все это он хотел сказать, выплеснуть своей любовнице, но не смог. Слова застряли на онемевших губах, чуть тронутые пряным вином.

- Я знаю, кто она, - горячилась Светочка, - эта твоя... Но ты мой! Слышишь? Я не позволю ей...

Она кричала еще, упоенно отдаваясь своей священной ярости. Она припомнила ему все: его редкие неудачи в постели, его бегства среди ночи, все праздники, что она провела в одиночестве, все ложные надежды, что он ей дал. Роман позволил, покорно выслушал все ее упреки, подождал, пока она успокоится и только тогда ушел, оставив на столе ключи от ее квартиры. И пожелал ей счастья.

Светочка осталась одна, в неверном интимном свете сгоревших уже наполовину свечей, в кружевном белье, купленном специально для свиданий с Романом, кипя гневом и негодованием. Кем бы ни была эта его Охотская, ей будет не так-то просто отнять то, что Светочка уже привыкла считать своим - Зимина.

...Покинув свою любовницу, Зимин еще какое-то время неподвижно сидел в своей машине. В ушах стоял визг Светочки, и от этого у него разболелась голова. Вино бродило в крови, возбуждая и без того взведенную нервную систему. Зимин выругался сквозь зубы, наконец-то отпуская нервы.

Полегчало.

Отведя душу, он взял мобильник, и пальцы запорхали над кнопками, как бабочки, больные лихорадкой, набирая номер Аглаи.

Она взяла трубку только после третьего гудка, и в голосе слышала усталость:

- Охотская.

- Аглая, это я, - все слова куда-то делись, и в голове был туман, как от тяжелого похмелья.

- Здравствуй, Роман.

- Я хочу тебя увидеть. Сейчас. Можно мне приехать?

Она немного помолчала.

- Мы встретимся завтра. Извини, но сейчас...

Его обожгла догадка.

- Я понимаю. Ты, должно быть, не одна...

- Я одна, но...

- Аглая! Мне плохо без тебя. Я хочу тебя увидеть сейчас, потому что завтра все может измениться. Пожалуйста, разреши мне приехать.

- Ты не понимаешь? Все уже изменилось. Иди домой, Роман, к своей жене. Прости...

- Аглая! Черт тебя возьми! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

Но она его уже не услышала. В мембрану мелким горохом сыпались короткие гудки. Роман отключил сигнал и в бешенстве швырнул трубку через плечо, на заднее сидение.

- Жестокая... Ты стала жестока, Аглая. Почему? Скажи мне, что такое с тобой случилось?

Отдышавшись, Зимин поехал не домой, а прямо в "Льва и Корону", где и просидел до полуночи. А дома его ждали: Даша так и не легла, пока он не вернулся. В спальню он прошел уже на автопилоте, и жена сказала ему уже в спину:

- Мне нужно сказать тебе одну очень важную вещь.

Он разведется с Дашей, если это нужно было для того, чтобы Аглая была с ним. Он уже решил, пока сидел в баре.

- Мне тоже, только давай утром.

Роман без сил рухнул на свою половину кровати, и Даша присела рядом.

- Ромочка.

Он с трудом приподнял веки. Перед глазами все плыло. Но когда она назвала его "Ромочка", Зимин понял, что спокойно уснуть ему сегодня не дадут. Он ответил, с трудом сдерживая рвавшееся наружу бешенство:

- Что, Даша?

Ее глаза просто сияли и лучились от счастья. Он с тоской вспомнил Аглаю, понимавшую его состояние и чувства с полуслова, с полувзгляда. С полувздоха.

- Ромочка, я беременна. У нас будет ребенок.

Вместе с октябрем город покинуло и тепло. Все чаще небо оставалось тоскливо-серым, и в этом сумрачном свете скупое золото поздней осени казалось поблекшим. Ветер становился все более пронзительным и холодным, а ночами шел дождь, переходящий в снег. Снег не таял, а превращался днем в слякотную кашу. Аглая слушала его шорох, лежа без сна, а по утрам выходила в туманную взвесь мелких водяным пылинок. Но она любила осень.

И только в сердце ее уже была зима.

Она все еще работала на Зимина, хотя ей все больше казалось, что охрана была не нужна ему. Она сопровождала его во всех поездках, связанных с бизнесом, присутствовала на всех переговорах, но ни разу не прибегла к активным действиям. Где-то в глубине души она подозревала, что нужна Зимину совсем не для охраны, а для того, чтобы просто быть в ее обществе. Несколько раз Роман начинал разговор о том, что для них еще ничего не кончено, но каждый раз Аглая переводила тему на что-нибудь другое, инстинктивно стремясь к сохранению раз уже выбранной дистанции.

К избавлению от боли.

И только иногда темными холодными ночами, слушая плач дождя, она вспоминала те времена, когда они были счастливы вдвоем и когда им больше никто не был нужен. Она вспоминала, и внутри все сворачивалось в тугой холодный узел. Сознание стремилось отгородиться от этого, уйти, забыть. И от нее так и веяло холодом, когда утром она ехала встречать Зимина. Теперь у него была другая жизнь, и в ней не было места для Аглаи Охотской.

Теперь у него была другая жизнь, но призраки прошлого возвращались вереницей воспоминаний, когда Роман возвращался домой, к своей жене. Даша была совсем другой, чем та, которую он любил. Добрая, хорошая, способная понять и простить, но другая и нелюбимая. И все чаще и чаще во сне он видел ту, сумрачную, которая отвергла его. И ныла изрезанная рука, своей болью не давая ему предать анафеме любовь, отвернуться от сладкого наваждения, грез о былом.

К непогоде, должно быть.

Аглая прекрасно чувствовала его состояние и никто никогда так и не узнал, ЧЕГО стоило ей сдерживать себя.

Контроль.

Их учили контролю над собой. Поэтому она так и не бросилась ему на шею.

Поэтому на ее лице не дрогнул ни один мускул, когда Зимин пригласил ее к себе, чтобы познакомить с женой.

Она настояла на этом сама, потому чтобы суметь превентивно просчитать опасность, которая может грозить Роману через его семью. В тот вечер Охотская не отправилась домой, как она это делала обычно, а поднялась с Романом к нему. Сердце бешено колотилось, и кровь снова отхлынула от мозга, угрожая ему гипоксией, но Аглая не позволила себе расслабиться. Перед дверью Роман вдруг взял ее холодную ладошку, сжал и ободряюще шепнул:

- Не бойся, все будет хорошо.

Она ответила так же тихо, чувствуя, что в этот момент они снова ВДВОЕМ, снова вместе, и нет больше никого, что сейчас он готов защитить его от любой превратности судьбы.

Дверь открыла Даша со своей стороны. Светло-русая миниатюрная девушка с голубыми глазами и открытой улыбкой, в длинном как бы домашнем платье, на самом деле призванном подчеркнуть разницу между ней, женой успешного бизнесмена, и сотрудницей своего мужа, пусть и такой необычной специфики. Смерила ее изучающим взглядом и сказала:

- Здравствуйте, сэй Охотская. Проходите.

Она посторонилась, пропуская Аглаю в огромную прихожую. Аглая вошла, невольно оглядывая отделку и надежность двери. Здесь все было по высшему разряду. Сочетание дерева и более современных материалов и двойные двери, которые можно было вынести только вместе со стеной. Роман снял с нее кожаный плащ и повесил в шкаф-купе, замаскированный под огромное зеркало во весь рост.

- Рада с вами познакомиться, сэй Охотская. Мой муж много о вас рассказывал, - это снова Даша, улыбается еще ослепительней, но в синих глаза уже скачут злые искорки. Не ожидала увидеть, что ОНА будет обычной девушкой. Почему-то Даше представлялась такая дама-гренадер, с накачанными мускулами и некрасивым лицом.

- Я тоже рада, сэй Зимина. Ваш муж много о вас рассказывал.

Роман уловил скрытую усмешку ему стало неловко, но почему-то не за Аглаю, которая позволила себе колкость в адрес хозяйки дома, а за Дашу, чьи попытки подчеркнуть достаток и положение казались пошлыми в своей неприкрытости. Он ненавязчиво оттеснил супругу и сам обратился к гостье:

- Хочешь посмотреть квартиру, Аглая?

Она хотела. Она с самого начала предупредила его, что должна будет осмотреть его дом.

- Да, это было бы неплохо сделать.

- Даша, - Зимин повернулся к жене, - Накрывай на стол. Я покажу сэй Охотской, где мы живем.

Дашина улыбка стала натянутой. Она вовсе не хотела, чтобы Роман водил Охотскую один и не дал ей возможности снова ненавязчиво подчеркнуть разницу между ними двумя, но... пришлось согласиться. Она кивнула и ушла на кухню.

Аглая украдкой вздохнула с облегчением. Она чувствовала, что не нравится этой холеной красавице, и что эта неприязнь сродни той, которую испытывала Светлана. Догадка мелькнула в сознании, как яркий метеорит в ночной небе.

- Пойдем.

Роман взял ее за локоть и повел в гостиную. Едва за ними закрылись дубовые двери с наборными витражами, Аглая отняла руку и прошипела ему в лицо:

- Ты спишь со своей секретаршей.

Ее тон не оставлял сомнений в том, что она не спрашивает, а утверждает. Зимин хотел было возразить, но тут же подумал о том, как Аглая всегда различала даже самую малейшую ложь в его словах, и не стал отпираться:

- Со Светланой? Да. Я с ней сплю.

- Надеюсь, твоя жена ничего не знает?

- Нет, - но тут же поправился, - Думаю, что нет. А это имеет для тебя какое-то значение?

Он подумал, что она ревнует. А если ревнует, то...

- Это ДЛЯ ТЕБЯ имеет значение. Молодая жена и секретарша-любовница достаточно гремучая смесь, чтобы охрана начала беспокоиться. Вот я и беспокоюсь. Ты еще не забыл, что я должна тебя охранять? Нет? Ты должен был сразу мне сказать, чтобы я знала, откуда ждать опасность.

Зимину это в голову не приходило. Так же, как сейчас не пришло в голову, что все ее вопросы могут иметь профессиональное значение, и что голубой лед может оказаться самым прочным материалом в мире.

- Хорошо. Извини. Я должен был тебе сказать. Только пойдем дальше.

- Подожди, я должна посмотреть.

Охотская стала обходить гостиную. Подошла, в первую очередь, к окну. Второй этаж элитного двухэтажного дома. Огромная квартира, в которой окна выходят на обе стороны - на задний двор с гаражами и хозяйственными постройками и во внутренний двор с бассейном и центральным входом. Деревья кое-где перекрывали обзор, но все равно подходы отлично просматривались. На ухоженных клумбах уже лег снег. Аглая постучала ногтем по стеклу - те же пуленепробиваемые стеклопакеты, что и в офисе. Не оборачиваясь, она спросила:

- Есть кто-то еще?

Роман смотрел на нее и любовался плавными движениями и изгибами фигуры. Она стала суше, но не перестала быть такой же привлекательной, как и прежде. Он представлял на ней не этот полуформенный костюм, а домашнее платье, в которое была одета сейчас Даша, и длинные волосы, какие были у нее в школе, и даже ее жутковатый отрешенный взгляд. Эта, другая, должна была быть здесь хозяйкой, а не его милая жена. Он задумался и не сразу понял, что она спрашивает.

- Что?

Охотская повернулась и впилась в него взглядом.

- Я спросила, есть кто-то еще, кроме Даши и Светланы?

Ты, хотелось ему сказать. Только ты одна.

- Нет.

- Пойдем.

Они посмотрели еще кабинет, и даже их спальню, и везде Аглая находила руку другой женщины, что была теперь в его жизни. До сих пор она как-то отстранено думала о том, что Роман теперь женат. Она не видела этого и того, как он теперь живет. Увидела, и фантом сердечной боли снова вернулся терзать ее. Четвертая комната была подготовлена к ремонту, и в ней Охотская задержалась дольше всего, разглядывая голые стены и думая о чем-то своем.

Даша позвала их к столу, и Аглая получила возможность увидеть последнее помещение. Огромная кухня была разделена пополам узкой стойкой, похожей на барную. В меньшей половине размещались все шкафы, разделочный стол, плита и мойка, а в большей стоял обеденный стол, сейчас красиво сервированный на троих. Они сели. Роман открыл вино и хотел было налить Аглае, но она отказалась, сославшись на то, что ее рабочий день еще не закончен и нужно будет садиться за руль.

Вместо вина она пила минеральную воду и ела качественную еду, которую никогда не смогла бы приготовить сама. Даша напрасно стремилась подчеркнуть свое превосходство - Аглая видела и чувствовала это сама. Все здесь говорило ей о той жизни, которой у нее никогда не будет. У нее хватило бы денег на поддержание подобного уровня, но в одиночестве ей это просто не было нужно. С осознанием собственной смертности многие вещи потеряли смысл, а многие обрели его. Аглая наслаждалась сейчас самой жизнью, и ее проявлениями.

Тон светской беседы задавала Даша, но Охотская исподволь расспрашивала ее о том, что было интересно ей самой с точки зрения безопасности Зимина - о родственниках, о друзьях, о тех местах, где она бывает, и людях, с которыми она общается. Даша отвечала охотно, не видя в этом никакого подвоха. Роман все больше молчал, невольно сравнивая двух женщин, сидевших сейчас за его столом - ту, которую любил он, и ту, которая любила его.

Они были совершенно разные, даже внешне. И он никак не мог взять в толк, как же он был слеп, что женился на девушке, так не похожей на Аглаю. А, может, это и было его спасением - не видеть, не вспоминать... чтобы и намека не было на прошлое, на женщину, причинившую ему боль. Он ловил сейчас на себе взгляды Аглаи, и ему казалось, что ничего еще не кончено, что все можно вернуть, стоит только им понять друг друга. Даша продолжала и продолжала щебетать, а они смотрели в глаза друг друга, и не могли оторваться, ведя свой собственный разговор - без слов, одними мыслями и чувствами.

Перед кофе и десертом Зимину позвонили, и он, извинившись перед дамами, ушел в кабинет, чтобы переговорить без посторонних ушей. Две женщины остались наедине. Они сидели друг против друга, такие разные. Любившие одного человека. Даша улыбалась чему-то и решила нарушить тишину первая.

- Значит, вы охраняете моего мужа?

Последние слова она особенно подчеркнула голосом. У нее был приятный голос, но несколько высоковат, и это резало Охотской слух.

- Да, насколько это возможно.

- Но вы такая... такая хрупкая.

- Ничего, мне это не мешает.

Аглая улыбнулась, но глаза так и остались темными зеркалами, и от этого по коже Даши пробежали мурашки.

- Вы, наверно, такая мужественная и сильная, раз выбрали эту профессию.

Даша продолжала улыбаться, но в ее словах Аглая уловила фальшь и настороженность.

- Знаете, про вас и моего мужа ходит очень много слухов. Например, про вас говорят, что вы - его любовница.

По скулам Охотской прокатились желваки, выдавая волнение, но Даша ничего не заметила. Аглая подумала, что эта девочка либо очень хитра, либо очень наивна.

- Вам солгали.

- Да... теперь я вижу, - Даша перестала улыбаться, - Я знаю про вас, кто вы. Я нашла ваши письма. Случайно.

Письма? Неужели те письма, которые она писала ему из училища? Неужели он сохранил их, и эта глупая дурочка нашла их и прочитала? Это объясняло и ее тон, и некоторые косые взгляды сначала на Романа, а потом на нее, Аглаю. Роман прокололся со Светочкой, с этими письмами... где еще?

Охотская молчала.

- Вы сами отказались от него, а теперь уже поздно. У нас будет ребенок, и вам больше нет места в его жизни.

Ребенок? Так вот для чего понадобилось делать срочный ремонт - комнату перестраивали в детскую. И Зимин не сказал ей об этом тоже...

- Не бойтесь, сэй ЗИМИНА, вашему семейному счастью ничего не угрожает.

- Надеюсь, что так это и останется.

Аглая ответила, не задумываясь:

- Останется.

Тут и Роман появился, весь такой деятельный и активный.

- Как вы тут, девочки?

"Девочки" дружно ему улыбнулись, но остаток вечера прошел скомкано и поспешно. Сразу после кофе Аглая засобиралась домой, упирая на то, что уже поздно, а ей еще нужно что-то сделать. Уже в дверях, прощаясь, Даша произнесла:

- Рада была знакомству, сэй Охотская. Хорошо запомните то, что я вам сказала.

Аглая кивнула и тихо ответила:

- Я запомню, сэй ЗИМИНА.

Роман пошел проводить ее хотя бы до машины. Она отказывалась, но он настоял. Они спустились вниз и сели в салон. Аглая вытащила сигарету и закурила, глядя в окно. Сердце бешено колотилось, и несколько раз изображение перед глазами начинало плыть. Она думала, что легко может отключиться сейчас, и боялась этого. Зимин заметил, как она побледнела после разговора с Дашей наедине, и спросил сразу, без предисловий:

- Что она сказала?

Аглая ожгла его взглядом

- Что я - твоя любовница. Что она знает про то, что... было между нами. И что я должна оставить тебя в покое.

Зимин вспыхнул бешенством. Пальцы сжались в кулаки. Потом открыл рот и снова закрыл. Каков был вопрос - таков и ответ.

- Черт возьми! Она не должна была... Прости. Пожалуйста, прости.

- Она всего лишь боится тебя потерять.

- Это не оправдание для нее. У нее нет права тебя оскорблять.

- Ничего, - Аглая заговорила тихо, успокаивая его своим голосом, как только она одна умела это делать, - Я это пережила. Любая женщина будет сражаться за своих детей и за своего мужчину.

Почему же ты этого не сделала?! Хотел спросить, но слова умерли на губах горьким привкусом полыни, так и не успев родиться.

Она уже сгорела на своей войне. Мирная жизнь тяготила ее постоянным адреналиновым голодом, но сражаться уже не было сил. Их осталось только на то, чтобы жить. Но все эти годы...

- Аглая, милая... все эти годы...

Она не дала ему договорить.

- Не надо. Уже ничего не вернуть - время не повернуть вспять. Не надо жалеть о том, что было. Или чего не было.

- Я...

Она стремительно закрыла его губы холодными трепетными пальцами. У Зимина потемнело в глазах от ее прикосновения. Он вспомнил, как целовал ее, и по телу прошла дрожь. Не соображая, что делает, он прижал ее руку к своим губам.

Ее бросило в жар. Мир куда-то делся, и они остались только вдвоем. Невольно сорвалось:

- Ромка, я...

Но Охотская перебила себя. Не стоило жалеть о том, чего не было. На миг ей показалось, что все вернулось, стало, как прежде. Всего лишь показалось. Она отняла руку и молча отвернулась к окну. Глупое сердце сжалось от нахлынувшей невыносимой боли, отказываясь подчиняться разуму.

Зимин тихо произнес:

- Прости меня.

Она посидела так еще секунду, приходя в себя, а потом повернулась, снова воздвигая между ними невидимую стену.

- Я думаю, что имеет смысл прервать мой контракт с тобой.

- Ты хочешь покинуть меня?

Нет. Она не хотела. Он увидел это на самом дне ее безмятежных глаз.

- Загляни в свою душу, Аглая, и скажи, что хочешь покинуть меня.

- Так будет лучше.

- Для кого? Ты ведь не знаешь, как я жил все эти годы.

- А ты не знаешь, как жила я.

Он не знал, потому что думал, что она мертва.

- Все эти годы...

- Не говори мне ничего. Я не хочу знать. Ничего не хочу знать про тебя.

Зимин осекся на полуслове. Возможно ли, что они стали настолько разными? И сам себе ответил: возможно.

- Я попрошу тебя только об одном. Оставайся со мной, пока можешь.

Аглая помедлила с ответом. Ее разрывало надвое: хотелось уйти и остаться.

Уйти навсегда.

И остаться тоже навсегда.

- Хорошо. Я останусь. Пока останусь.

Но где-то очень глубоко в тайниках своих сердец они оба знали, что это ненадолго.

Снег лег окончательно в середине ноября.

На самом деле первый снег выпал еще в начале октября, но стаял на следующий день, не успев никого пока напугать, а только порадовать. А в ноябре он повалил крупными хлопьями, укрывая землю пушистым пледом и наконец-то скрывая осеннюю грязь.

Аглая все же решила снова посетить доктора Туманова, и как раз была у него, когда с неба слетели белые мухи и закружились над землей в тихом белом танце. Наблюдая за ними в окно за спиной импозантного доктора, Аглая подумала, что их жизнь так коротка. Но она уже знает об этом, а они еще нет.

На визит к Туманову ее вдохновил тот факт, что за все прошедшее с установления диагноза время болезнь дала знать о себе всего один раз. Тогда, у Сергея Снегова... Безумная отчаянная надежда не давала ей покоя, не давала спокойно жить.

Напрасно.

- Мне очень жаль, милая. Твой диагноз подтвердился.

Безмятежность.

Доктору показалось, что она не слышала его слов.

- Аглая...

- Я слышала.

- Я хочу предложить тебе лечь в мою клинику под наблюдение. Мы сделаем тебе полный курс новой терапии и посмотрим, что будет дальше.

- Благодарю за предложение, сэй Туманов, но я снова хочу отклонить его. Для меня уже не имеет смысл что-то изменять. Я уже умерла.

Аглая не дала ему развить эту тему дальше, попрощалась и ушла, заверив, что счет будет оплачен.

Все повторялось. Сколько раз она уже приходила к выводу, что надежда - глупое чувство, но каждый раз надежда держалась до последнего.

Охотская вышла на улицу и остановилась, любуясь снегом. Он падал тонкой кружевной пеленой и лежал на земле мягким бархатным покрывалом. Припорошил ее непокрытые волосы холодной серебряной сединой. Аглая глубоко вдохнула морозный воздух. Чувств не было. Никаких. Словно душа заледенела.

Она вернулась домой, перекусила чем-то вчерашним, поиграла с Гейшей, сидя на полу. Потом обняла кошку и прижалась к пушистой шкурке лбом.

- Что же с тобой-то будет, киска?

Гейша замурлыкала. Она ощущала, что ее хозяйке и единственному другу плохо. Она ощущала боль. Страх. И одиночество. Щемящее чувство одиночества. Кошка прильнула к Аглае, забирая ее негативную энергию и отдавая ей свою светлую.

Аглая чувствовала, как становится легче: отпустило сжавшееся горло, перестало жечь сухие глаза, расслабились напряженные мышцы, сжимавшие зубы. Она отпустила кошку и поднялась одним движением, плавно перетекая из одной позы в другую. Была пятница, в которую Зимин дал ей выходной перед очередным походом на очередное мероприятие.

Первые выходы были позади. Аглая отлично справилась с новой для себя работой и уже не испытывала такого напряжения, как раньше. Ее продолжали считать любовницей Зимина, но и к этому она смогла приспособиться. К ее счастью, она не слышала тех скандалов, которые по очереди закатили сначала Даша, а потом Светлана, когда Роман сообщил, что ни одна из них не будет сопровождать его на эти рауты. Даша плакала - она плакала сейчас по любому поводу и часто просто без повода. Светик рвала и метала, но тоже не смогла тронуть Ромкино сердце. Аглае каждый раз он давал по два дополнительных выходных - один день до часа "Х" и один день после.

Третьего дня он сообщил Охотской, что она будет сопровождать его на какую-то, как он выразился, "деловую пьянку". За дополнительное вознаграждение, разумеется. По легенде Аглая должна была скрыть свои настоящие функции и быть его любовницей, естественно. Она ехидно усмехнулась и поинтересовалась насчет Светочки. Роман скривился. Светочка за последнее время его сильно доставала, и он уже начал придумывать способ, как бы от нее избавиться. У Даши начались "беременные" прихоти, и это тоже не добавляло ему радости в жизни. Роман тяжело вздохнул и ответил, что она нужна ему для прикрытия и что он просто хочет расслабиться.

Днем Аглая и Роман съездили в тот ресторан, где предстояло им быть вечером. Они пообедали, и Охотская смогла негласно провести первичный осмотр на месте. Ресторан был одним из лучших в городе, и ничего неожиданного не предвиделось, но... с некоторых пор она предпочитала все посмотреть сама. Потом она отвезла его в офис, а сама поехала к Туманову.

Вечером она заехала за Романом домой. Он ждал ее у ворот, переминаясь с ноги на ногу в легких туфлях на тонкой подошве. Аглая остановила машину прямо перед ним и распахнула дверцу.

- Что случилось? Почему ты на улице?

Он коротко бросил:

- Поссорились.

И больше не сказал ничего. Они действительно поругались с Дашей, но ему хотелось сейчас сосредоточить свое внимание на Аглае и просто расслабиться.

Расслабление началось с восьми вечера. "Деловых партнеров" было двое, оба с любовницами, а Зимин и Охотская прибыли последними. Перед дверями ресторана Аглая нацепила свою самую очаровательную улыбку и поправила прическу. Волосы уже достаточно отросли для того, чтобы их можно было забрать на шпильки. Зимин снял с нее длинное кожаное пальто и восхищенно присвистнул. Для вечеринки Аглая выбрала кожаные джинсы, топик, оставляющий открытыми руки и плечи, и туфли на высокой платформе. В такой обуви она чувствовала себя достаточно устойчиво, а одежда не стесняла движения. Три шпильки, украшенные стразами, в ее прическе были заточены и могли послужить стилетами, а в маленькой сумочке притаился миниатюрный полуавтоматический "Блайхер". Неформальность предстоящего ужина позволили ей выбрать достаточно вольный наряд. Закончив восторгаться, Зимин предложил ей свою руку, и они пошли в зал.

Столик на шестерых шестиугольной формы располагался в уединенном алькове - подальше от лишних любопытных глаз. Из троих мужчин Зимин был самым молодым, а дамы были весьма разнообразны. Поздоровавшись, Зимин представил свою спутницу, как сэй Аглаю, и на это ограничился. Двух других мужчин звали Рудольф и Эдуард. Рудик и Эдик. Рудику было слегка за тридцать, и больше всего он напоминал берберского пирата. Впечатление не портил даже классический костюм-тройка. Эдику было уже далеко за сорок, и он предпочитал джинсы, свитер и ненормативную лексику, отчаянно молодясь. Оба, привстав, приложились к Аглаиной ручке, и одарили ее одинаково оценивающими взглядами.

Дамы были разнообразны. Спутница Рудика, представленная как Наталья, была чуть старше Аглаи: хорошо сшитое платье из панбархата, тяжелое золото, тщательно наведенная красота и абсолютно пустые глаза. Она казалась дорогим манекеном, и даже ее смех звучал как-то механически. Вторая девушка была, наоборот, слишком оживлена и не умолкала ни на минуту. Даже не девушка - девочка. Лет четырнадцать. С невообразимой прической и невообразимом кислотном прикиде. Она тараторила без умолку, называя Эдика "папочкой", и картинно курила одну сигарету за другой. Эдик называл ее Куколкой, но потом было произнесено и настоящее имя - Изабелла.

Аглая улыбнулась еще шире всем присутствующим и грациозно присела за столик. Тут же появился накрахмаленный официант, источающий радушие и солидность заведения, подал ей меню на голубоватой глянцевой бумаге с синей каймой, и она углубилась в его изучение. Меню, конечно, а не официанта. Чуть позднее она сделала заказ, а Зимин налил ей "Магию света", светлое полусладкое рейнское. На этот раз она не стала отказываться. Роман предупредил, что они будут возвращаться, скорее всего, на такси, а машину она потом заберет со стоянки ресторана. Или он попросит кого-нибудь отогнать ее к Аглаиному дому.

Из двух свободных мест Аглая выбрала такое, которое позволяло ей держать под контролем и зал, и Ромкиных собутыльников. Сумочка на тонком позолоченном шнурке, повешенная через плечо, была прямо у нее под рукой.

Первый тост подняли "за знакомство", и Аглаю все подначивали пить до дна, но она только пригубила. Скоренько прибыл их заказ, и Охотская перенесла свое внимание на французский салат с сыром и яблоками и хлебцы с икрой и маслом. В общем, начало вечеринки было скучным. Она развлекалась, старательно играла роль Ромкиной подруги: бросала на него влюбленные взгляды, позволяла обнимать себя за плечи и целовать себе ручки, и так сочилась нежностью, что даже сама немного поверила в искренность своих чувств.

И он, кажется, - тоже.

Но это была игра.

Всего лишь игра.

Аглая, привыкшая к чистому спирту в виде панацеи от всех болезней, почти не воспринимала рейнское, как алкоголь. Зимин ухаживал за ней, как преданный паж, а под горячее они пошли танцевать. Аглая поднялась из-за стола, подавая Роману руку, и от резкого движения алкоголь все же ударил в голову. Перед глазами поплыло, и на секунду Аглая замерла, приходя в себя. Потом - испуганный взгляд Зимина.

- С тобой все в порядке?

Роман обнимал ее за талию, склонившись к самому уху. Со стороны могло показаться, что он рассказывает ей о том, что их ждет после ресторана.

- Да, не волнуйся. Просто голова немного закружилась от вина. Мне не стоило пить.

Аглая положила руки ему на плечи - невесомые пальцы-лычки. Зимин вдохнул ее аромат, и ощутил, как низ живота наливается тяжестью. Он с шумом выпустил воздух из легких. Мир куда-то делся. Вернулись снова те двое, кем они когда-то были: мальчик и девочка, безумно влюбленные друг в друга.

Краем глаза Аглая заметила, что Рудик пристально наблюдает за ними. Да, конечно, они ведь любовники. Аглая плотоядно лизнула губы с размаха прижалась к Зимину всем телом. Его возбуждение она почувствовала сразу, и по телу прокатилась ответная горячая волна дрожи.

Роман сдавленно охнул и прошептал:

- Что ты делаешь?

- На нас смотрят. Ты еще помнишь, что я твоя любовница?

Он не ответил. Три минуты, что длился из танец, показались ему тремя часами, но когда они закончились, то промелькнули, как три мгновения. От ее близости он совсем обезумел. Ему хотелось овладеть ею прямо сейчас и здесь. Когда музыка закончилась, и Аглая отстранилась от него, Зимин вознес хвалу Иезис за то, что на нем длинный пиджак, скрывающий пах.

Они вернулись к столику; Аглая отпила еще немного вина и, извинившись, удалилась в дамскую комнату - "попудрить носик". В висках набатом стучал пульс. В отделанной белым кафелем комнате было тихо и пусто. Аглая подошла к умывальнику и, плеснув в лицо холодной водой, подняла голову. Зеркало на стене вернуло ей отражение ее самое, заставив вздрогнуть. Из-под бледной кожи выпирали острые скулы, а возле глаз залегла едва заметная сеточка мелких морщин. С каждым днем она становилась все больше похожей на призрак, которым скоро ей предстояло стать. Болезнь точила ее изнутри, выпивая жизненную силу и ничего не предлагая взамен.

Дай мне сил, Иезис, продержаться еще немного.

И тогда Аглая подумала о том, что уже ничего не изменить. О Ромке. О той стене из голубого льда, которую она воздвигла между ними. И о то, что все еще может быть иначе. Она сама отказалась, но в сердце помнила слова Сергеева: будет так, как захочет она.

Аглая вернулась к столику, и весь вечер продолжала свою игру. Она почти не пила, но опьянение все равно наступало, медленно, но неотвратимо. Рудик пригласил ее на танец и нашептывал, как они смогут провести ночь, если сейчас сэй Аглая согласиться уйти с ним. Она смеялась и отказывалась, а он продолжал ее уговаривать и так и норовил поцеловать. Зимин был в бешенстве. Приступ ревности, замешанной на алкоголе, затуманил сознание. Он вытащил ее на улицу - "покурить и немного освежиться". Глаза горели лихорадочным огнем, и он едва не сорвался на крик.

- Что ты делаешь?

- Что? Какие претензии ты ко мне имеешь? - она стала снова холодна, доставая и закуривая сигарету.

- Ты не должна была... - он осекся, потому что до него вдруг дошло, что он больше не может ничего ей сказать или сделать. Она была больше не его. Да и раньше не терпела ревности.

- Что "не должна"? Ты не имеешь на меня никаких прав, не забывай. Я всего лишь тебя охраняю, а все остальное... это роль. Моя роль на сегодня.

Она повернулась, чтобы уйти, но Роман схватил ее за руку и резко притянул к себе. Он не мог больше сдерживать себя, сдерживать то напряжение, которое вызывала у него Аглая и которое он был вынужден загонять внутрь.

Ее губы обожгли поцелуем, и уже не было сил сопротивляться. Охотская уперлась ладонями в его плечи, но так и замерла, безраздельно отдаваясь нахлынувшим чувствам. Где-то глубоко внутри себя она услышала грохот - это свалился камень с ее души.

Наконец-то.

Она прильнула к нему, и мир стал рушиться.

А потом стало темно.

Ее маленькое испуганное "Я" билось в темноте и невидимые стены и исходило криком, пытаясь вырваться из своей тюрьмы. И еще где-то там рос и ширился страх, что на этот раз она уже не проснется. Темнота была целую вечность, но когда Аглая открыла глаза, Ромка все еще был рядом с ней.

Ее губы были горько-сладкими от сигарет и вина. В тот момент, когда Роман понял, что Аглая не оттолкнет его, не ударит ехидной насмешкой, он стал счастлив, как никогда в своей жизни. Поэтому когда Аглая начала заваливаться навзничь, его пронзил смертельный ужас. Он что-то выкрикнул и подхватил ее на руки. И пока она отсутствовала, он едва ли не обезумел.

- Не надо. Не кричи.

Аглая открыла глаза.

Зимин что-то говорил ей, потом нервно смеялся и снова что-то говорил, кажется, о том, что сейчас же отвезет ее к знакомому медику. Аглая еле уговорила его не делать этого, убеждая, что с ней уже все в порядке. Но он почти не слушал ее.

- Ты не понимаешь, Аглая. Я не смогу снова пережить этот кошмар, если с тобой что-нибудь случится. Я не выдержу этого снова. Пожалуйста.

- Не выдержишь снова? О чем ты говоришь?

Наверно, они оба были уже пьяны. Зимин закатал рукав рубашки, чтобы она увидела.

И она увидела свое собственное имя, вырезанное белыми шрамами на смуглой коже. Она достаточно разбиралась в специфике ран, чтобы понять, что, беря бритву, Роман почти не оставлял себе шансов выжить. Вцепившись в его руку, она подняла на него безмятежные глаза, но в голосе слышалось потрясение.

- Зачем? Скажи мне: зачем?

Он заговорил тихо, иногда сбиваясь:

- Ты ведь ничего не знаешь о том, как я жил все эти годы. Я ждал тебя, ждал, когда ты вернешься, до самого конца, а потом... Потом мне сказали, что ты умерла, что тебя убили. Ты ведь не писала мне, и я ничего о тебе не знал. Мне стали сниться кошмары. Я не мог больше жить. Пойми, мне было слишком больно жить без тебя. Я знал, что оказался слаб, но я не мог больше выносить этой боли. Я не помню, как это было. Совсем ничего не помню. Я очнулся уже в больнице, и все эти годы не мог понять, зачем меня вытащили. Теперь я знаю, зачем. Я не знаю, кто там есть, на небесах или в преисподней, но он вернул мне тебя, и это единственное, для чего я тогда выжил. Ты можешь меня ненавидеть или не испытывать ко мне вообще никаких чувств, но я тебя все еще люблю и боюсь, что уже никогда не излечусь от этого. Прости меня, что все происходит вот так, но... Я устал разбивать стену между нами. Я так больше не могу.

Он достал до самого донышка Аглаиной души. Его молчание встало на свое место, как будто последний кусочек сложной мозаики-головоломки. Зимин молчал, потому что был уверен, что она погибла. По этой же причине он смог жениться на Даше, потому что уже не думал увидеть Охотскую живой. Но он продолжал ее любить и сейчас.

ПРОДОЛЖАЛ ЕЕ ЛЮБИТЬ!

И она его - тоже.

Но...

Глядя сейчас на них, смеялась Иезис.

Они поехали потом, но не к врачу, а к Аглае домой. Она так и не сказала ему о том, ЧТО ждет ее впереди. Истерзанная душа жаждала взять свою долю счастья и любви и установила абсолютную диктатуру над разумом.

Они едва дошли до постели, раздеваясь уже на ходу и не размыкая губ в бесконечно сладком поцелуе. Они любили друг друга неистово, как в юности, не обращая внимания ни на что. Во всем мире оставались только они одни, и ночь длилась, и длилась, и длилась...

Умирая от его нежных ласк, Аглая забыла о близости Смерти, совсем забыла о том, кто и что она. Тело требовало любви и откликалось даже на самое легкое прикосновение, как тонкая серебряная струна или как оголенный нерв. Она выгибалась дугой...

...заходясь в одном бесконечном оргазме, Ромка уже не мог выдерживать эту пытку, но снова и снова сходил с ума от осознания того, что вот сейчас Аглая. Живая и с ним. Снова его любит. Ему казалось, что он давно уже покинул тело и вознесся в да-хэй. Он брал ее, делал своей и отдавался ей без остатка.

- Почему ты ушла со службы, Аглая? - он взял ее тонкую руку и по очереди поцеловал в мягкие подушечки каждый пальчик.

- Так сложились обстоятельства, - она поудобнее устроилась у него на плече. согреваясь и разглядывая шрамы у него на руке, - Иногда они сильнее нас.

- Ты не жалеешь? - от пальчиков он перешел к ладони и запястью.

- Здесь бессмысленно жалеть. От этого ничего не изменится, - ее вторая рука опустилась вниз и стала рассеянно поглаживать черную упитанную кошку.

- И ты не уедешь больше? Не покинешь меня? - в его голосе прозвучало столько надежды, что ей снова не хватило духу сказать ему правду.

- Нет. Нет, нет, нет, нет, нет...

- Скажи мне это. Скажи, что ты больше никогда не покинешь меня, - он смотрел в ее глаза.

- Никогда... Никогда - до конца своей жизни, - она смотрела в его глаза.

- Я люблю тебя. Одна Иезис знает, как же сильно я люблю тебя.

- Я тоже люблю тебя, Роман.

- Послушай, что я скажу тебе, Аглая, - он повернулся на бок и оказался с ней лицом к лицу, так, что в глубине ее зрачков смог увидеть свое отражение, - Я разведусь со своей женой. Оставлю ей хорошее содержание, но разведусь. Мы сможем быть вместе. Я хочу, чтобы ты вышла за меня, Аглая. Я хотел этого еще до того, как ты... решила уехать. Развод не займет много времени - у меня хорошие адвокаты.

- Эй, а меня ты не хочешь спросить? - она слегка улыбнулась, отвлеченно думая о том, как непредсказуемы порой бывают капризы Иезис, - Я не думаю, что это хорошая идея...особенно, если учитывать то, что у вас будет ребенок.

- Ты не согласна?

- Нет. Я не пойду за тебя замуж, Зимин, и давай больше не будем обсуждать этот вопрос.

На самом деле ей хотелось до конца своей жизни засыпать и просыпаться в его объятиях, знать, что каждый день они будут вместе и не найдется никого и ничего, что могло бы разлучить их. Последнее время она с ужасом заметила за собой, что стала бояться быть одна по ночам в темноте. Она просыпалась от тяжелых снов и включала свет, чтобы суметь в лучшем случае забыться до рассвета. И такого не было никогда, если Роман оставался у нее.

Охотская слезла с дивана и скрылась в ванной. Зимин услышал, как зашумела вода. Он представил, как она встает под душ и начинает водить руками по обнаженному телу... по дурманящему обнаженному телу, которое он только что держал в своих объятиях. Изнутри поднялась волна желания, а потом все оборвалось в пустоту, оставив после себя дрожь и волнение. Гейша легла рядом с ним, свернувшись в клубок, и он обнял ее, как до этого обнимал ее хозяйку. Взгляд невольно побежал по обстановке.

Здесь было заметно, что несколько лет никто не жил, а недавно вернулся. Едва уловимая запущенность и заброшенность, кое-где тронутая человеческой рукой. Старая мебель, расположенная так, чтобы занимать минимум места и оставить максимум свободного пространства, но начисто отсутствуют всякого рода вазочки, статуэтки и прочие погремушки, которые так любят женщины. На окнах - красивые атласные шторы, но на подоконнике единственный сиротливый кактус, выживший только благодаря своей сухолюбивости. На полу - вытертая дорожка. А книг было много. Роман смотрел на старые тома, некоторые из которых были и на иностранных языках, и почти все они были ему знакомы. Здесь были книги по военной истории, биографии знаменитых полководцев и описания самых известных битв и войн. На другой полке поместились различные энциклопедии по вооружению. Третью полку занимали книги по тактике и стратегии, по различным стилям рукопашного боя и подготовке. Большая часть этой коллекции была собрана еще полковником Охотским, а потом продолжена его дочерью, унаследовавшей страсть отца. Конечно, здесь была и художественная литература, но не в таких количествах, - в основном, последняя волна отечественных авторов. В узкий нахлест между двумя стеклами была вставлена фотография, в которой Роман узнал снимок из выпускного альбома Аглаи. Она была здесь совсем еще девочкой с длинными волосами, густой челкой и широко распахнутыми удивленными глазами. Письменный стол был пуст, хотя в былые времена он был просто завален книгами, бумагами и тетрадями. Видимо, сейчас Аглая больше времени проводила не за ним, как в школе, а где-то в другом месте.

И еще... все здесь говорило об ее одиночестве. Аглая всегда была отшельницей. Насколько он знал, у нее никогда не было близких подруг, с которыми она могла бы поделиться своими девичьими тайнами. Она всегда держала все в себе, намного охотнее выслушивая других, чем раскрываясь сама. Единственным человеком, с которым она могла поделиться, пока не появился Роман, был ее отец. Но полковник Охотский был мертв, и сейчас она должна была чувствовать потрясающее одиночество. Конечно, для нее это не было сильно в тягость, но все же... все же... Она так старательно выстраивала свою стену, что Зимин ей поверил.

Хлопнула дверь, и в комнату вошла Аглая, одетая в одно полотенце, а вместе с ней вплыл аромат геля, которым она сейчас пользовалась, дезодоранта, которым она воспользовалась потом, и духов, которые так пьянили Ромку.

- Давай, шеф, стаскивай свои мощи с дивана. Нам пора ехать.

Она и раньше так его называла - мощи - за худобу, а со временем он стал еще более жилистым... впрочем, как и она. Он с неохотой выбрался из-под теплого одеяла и, проходя мимо, сдернул с нее полотенце.

Роман оставался у нее почти каждую ночь, и порой Аглае казалось, что она совсем сошла с ума, что позволила себе ТАК сорваться на чувства. Иногда они проводили вместе целые сутки, и ей казалось, что это не ее жизнь, а какая-то другая, в которой не она, а совсем другая девушка переживает снова пьянящий яд первой любви. Каждый раз, когда Зимин уходил от нее домой, она металась и не находила себе места. Но каждый день, что они провели вместе, она отсчитывала, как будто складывала в специальную копилку, из которой потом сможет их достать и прожить еще раз.

Прислушиваясь к звукам, которые доносились из ванной, она и не подозревала, что делает это точно так же, как делал Ромка всего несколько минут назад. И точно так же по телу прошла дрожь и оборвалась в Бездну.

Когда Роман вернулся в комнату, она была уже одета и делала кофе. Он подошел сзади, обнял за плечи и поцеловал в шею.

- Ты прекрасна, любимая.

...Так повторялось каждый раз - Роман просыпался в ее квартире, пил приготовленный ею кофе, ласкал ее кошку и целовал ее саму. Потом они вместе ехали в офис, если это был будний день, и целый день проводила вместе. В полдень он кормил ее обедом, и иногда, если позволяло время, они заезжали на пару часов к ней домой, чтобы снова побыть друг с другом, - заниматься любовью или просто поговорить наедине. Вечером Охотская отвозила его чаще, конечно, домой, но раз или два в неделю они снова возвращались к ней, и Роман оставался до утра.

Даша злилась и ревновала, начинала плакать по каждому поводу, и Зимин все откладывал и откладывал разговор о разводе. Она закончила шить свои новые вечерние платья, которые оказались ей не нужны, и теперь сиротливо висели в шкафу, напоминая ей, что ее собственный муж стал от нее бесконечно далек. С горя Даша целиком погрузилась в свою беременность и мечтала только о том, как у нее родится ребеночек, и у них с Романом снова все будет по-прежнему. Она много читала в разных женских журналах, что это одно из основных заблуждений - что мужчину можно удержать ребенком - но, как и все остальные, была уверена, что ей-то уж это точно удастся.

Украдкой наблюдая за Аглаей, Роман иногда замечал, что бывают моменты... всего какие-то мгновения, когда она словно бы отключается от внешнего мира, застывает с пустым взглядом, как статуя, а потом возвращается обратно. Несколько раз он пытался привлечь ее внимание, но она не реагировала, а потом вела себя так, как будто ничего не было. И еще стена... ледяная стена отчужденности, которая была между ними и не исчезла после того, как они снова стали близки. Иногда Аглая была совсем рядом с ним, а иногда скрывалась за своим барьером, будто бы искала там защиту от чего-то, что постоянно преследовало ее. Он не мог понять, что с ней происходит и страшился ее спросить.

Светочка все еще не теряла надежду вернуть к себе Зимина и сделала ставку на то, что редкий мужчина способен избежать зависимости от возможности быстрого секса. Само осознание того, что какую-то женщину можно в любой момент поставить в любую удобную позу и по быстрому оприходовать, действовало на большинство мужчин как наркотик. И, так же, как и от наркотика, от этого было трудно отказаться. Зимин редко проводил со Светланой целую ночь - считанные разы за все время их отношений. Чаще всего они занимались сексом в офисе, в его кабинете. Возможная опасность и мысль о том, что оба совершают что-то незаконное, подогревала их. Но, с тех пор, как за ним стала неотступно таскаться ЭТА, такого не было больше ни разу. А все слухи насчет ее и Зимина только обозлили Светочку. Тот разговор, который состоялся у нее дома между ею и Романом, она не приняла всерьез, так же впадая в распространенное заблуждение, что любого мужчину можно вернуть, и что все зависит только от женщины. То, что Зимин больше не велся ни на ее намеки, ни на ее постоянную боевую готовность, Светочку Дубинину не смущало. Она искренне считала, что это всего лишь временные трудности.

Аглая предпочитала не задумываться над своим будущим, исключая эти мысли из своего сознания. Она наслаждалась тем, что Ромка с ней в этот момент. И лишь иногда, когда чувствовала приближение нового приступа, понимала, что будущего-то, как такового, у нее нет. Порой ей казалось, что лучше покончить со всем прямо сейчас, когда она на пике счастья, а не ждать, когда Смерть смилостивиться и придет за ней. А в следующий момент она была уверена, что в лаборатории Туманова все же ошиблись с диагнозом, и что это не с ней... это не она так до боли счастлива в свои последние дни. И только необходимость звонить каждый вечер Сергееву, чтобы сказать, что она все еще в состоянии это сделать, напоминало Аглае, что все это реальность. Ей было жестоко наплевать на наличие Даши в этом любовном треугольнике и на ее чувства по поводу происходящего. Охотская стремилась взять максимум у своих последних дней.

Ее миру снова вернулись яркие краски, и жизнь по-новому предстала ей во всей полноте. Она с удовольствием позволяла Роману любые безумства, на которые только и способны, что молодость да взаимная любовь двух людей. И призрак Смерти отступил, сдался на время, возвращая ей власть над своим Ка.

А на Новый год он повезет ее куда-нибудь отдохнуть... куда-нибудь, где жарко, светит Солнце, свежие фрукты, теплое море, пальмы и вежливый обслуживающий персонал, где ничто не будет напоминать, что на самом деле сейчас зима и холодно. В Египет, или в Турцию, или на Майами, или в Австралию, или куда-нибудь еще... куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Роман строил такие планы каждый год, но всегда находилось что-то более важное, чем отдых и безделье, и он снова и снова откладывал поездку на потом. Но только не сейчас, не в этом году, когда рядом будет та женщина, которую он по-настоящему любит. Что по этому поводу скажет Даша, его не волновало. Он надеялся, что к Новому году она уже будет знать о предстоящем разводе. Зимин улыбнулся своим мыслям и потянулся, разминая и растягивая застоявшиеся за ночь мышцы. Было воскресное утро, яркое и солнечное, прекрасно, потому что предвещало день, который он мог полностью посвятить отдыху. Жаль, конечно, что он не увидит сегодня Аглаю, но теперь он мог с легким сердцем уступить жизни один день без нее, потому что знал, что других дней, когда они вместе, будет больше.

На своей половине широкой супружеской кровати заворочалась Даша, и Ромка поспешил подняться, чтобы дать ей возможность поспать подольше. Натянул домашние старые джинсы и пошел на кухню. У него не было четкого плана на день, и он справедливо решил, что основательный неторопливый завтрак станет достойным началом. И не беда, если Даша не будет в нем участвовать. Вот если бы Аглая... Ах, Аглая... Роман вздохнул. В последнее время он стал представлять, что вместо Даши Аглая стала его женой. А еще он стал бояться, что однажды перепутает имена.

Роман зарядил кофеварку и потянулся к телефону. Номер вспомнился легко и непринужденно.

- Алло... Исаак Соломонович? Доброе утро, Зимин беспокоит. Ни в коем случае не отниму драгоценного воскресного времени... Конечно... Да... Хочу договориться с вам о встрече. Когда вам удобно?.. Ничего, для вас я буду свободен в любой момент... Нет, здесь ничего, благодарение Иезис. Скорее, это можно назвать семейной проблемой... Дарья Алексеевна-то? Здорова. Дело в другом, но мне не хотелось бы говорить об этом по телефону... Так серьезно... Да... Хорошо... Да... Конечно... Конечно... Спасибо... Поклон Анне Моисеевне. Всего доброго.

Роман отключил трубку и удовлетворенно улыбнулся. Исаак Соломонович был адвокатом с огромным стажем, консультации которого стоили безумно дорого, но вложенные в них средства окупались многократно. В последние пару лет он вел все юридические дела Зимина, и очень многие, кто знал об этом, считали, что Роману очень крупно повезло.

Кофе как раз поспел, и на кухню явилась Даша в шелковом голубом халатике, вышитом розами, и тапочках в виде зайчиков. Она сонно похлопала глазами и сказала:

- Доброе утро, милый.

Одиночества не получилось, но... на самом деле это тоже было не страшно.

- Садись, дорогая. Что тебе налить?

- Лучше всего молоко.

Он налил ей стакан молока и дал теплую булочку.

- Рома, ты сегодня свободен?

- Да. А что ты хотела?

- Хочу, чтобы ты свозил меня по магазинам. Хочу кое-что присмотреть для маленького.

Даша улыбнулась и погладила живот. Ах, да... маленький, вспомнил Роман. Почему-то он ничего не чувствовал ни к этому ребенку, ни к самому факту Дашиной беременности. Какое-то время он уговаривал себя, что это просто не проснулся отцовский инстинкт, но сейчас вдруг отчетливо понял, что НИЧЕГО. Это не его жена и не его будущий сын или дочь. Зимин снова вздохнул.

- Хорошо. Давай съездим.

Они собрались сразу после завтрака. Пока Даша заканчивала одеваться, Зимин спустился вниз - прогреть машину. Отковыряв замерзший за ночь замок, он открыл дверь и плюхнулся в салон, завелся. И вдруг явственно почувствовал запах духов Аглаи... потом к нему добавился горьковатый аромат ее сигарет... в зеркальце над панелью мелькнули ее безмятежные глаза.

Наваждение.

Ее здесь нет, нет... НЕТ.

Он сходил с ума. Часто, возвращаясь домой, он иногда ловил себя на мысли, что сейчас Аглая откроет дверь. По ночам в полудреме он ощущал женское тело рядом с собой, и ему думалось, что это она лежит рядом. Вот и сейчас он как наяву увидел, как открывается дверь, и Аглая идет к машине и говорит:

- Я готова ехать.

Но это Даша... Даша стоит рядом и выжидающе смотрит на мужа, не понимая, о чем это он задумался. Тот час исчез бесплотный дух, и снова вернулась нежеланная действительность. В этот момент Зимин решил, что это будет Египет. Бедуины, верблюды и пирамиды. Кактусы и Сахара. Мертвое море и шведский стол. И никого больше. Только они вдвоем.

Полдня они мотались по городу в поисках удовлетворения для Дашиного шила. Потом обедали в маленьком симпатичном ресторанчике, а вечером Даша настояла, чтобы он вывел ее "в свет", то есть в гости. Вернулись уже далеко заполночь, и Роман с тоской подумал, как завтра он снова вскочит затемно, невзирая на больную голову и усталость.

На следующий день назначена была встреча с Исааком Соломоновичем, и перед его приходом он дал Светлане задание собрать информацию обо всех крупных туристических агентствах и о турах в Египет, которые они могут предоставить на Новый год.

Со Светочкой они были как бы в ссоре. То есть на работе, конечно, оба продолжали делать вид, что все в полном порядке, а на самом деле Ромка едва терпел ее присутствие, а Светик задалась целью вернуть былые отношения. Ей просто невыносимо было видеть, как другие женщины на фирме, знавшие об их романе - все остальные - теперь усмехаются за ее спиной и меняют тему разговора, стоит только ей появиться. За время своего фавора Светочка успела рассориться со всем коллективом, претендуя на роль королевы и ничего не замечая в сладком ослеплении, и теперь не было никого, кому можно было бы поплакаться в жилетку в курилке во время перерыва. Так она и варилась в собственном соку, тайком глотая слезы и кипя от негодования, когда Зимин и Охотская на ее глазах все время проводили вместе.

Задание насчет туристических агентств Зимин дал ей, пока Охотская выходила на пару минут, и просил выбирать, как для себя, отчет предоставить лично ему и никому ничего не говорить. Светлана согласно покивала и ушла к своему столу. В дверях они чуть было не столкнулись с Аглаей, и секретарша не преминула облить ЭТУ презрительным ледяным взглядом, чтобы даже безмолвно дать понять, что она о ней думает. Аглая ответила ей своим безмятежным взглядом и скрылась за дверью кабинета Зимина.

Итак, агентства. Света взяла справочник и нашла нужный раздел. Наименований было больше двух десятком, и в каждое из них надо было позвонить, узнать всю необходимую информацию и записать. Уже через несколько минут она втянулась в работу и начала получать от нее удовольствие. С ней разговаривали доброжелательные менеджеры, принимая ее за богатую клиентку, и она чувствовала себя такой. Богатой бездельницей, выбирающей отдых не по кошельку, а по вкусу. Между седьмым и восьмым звонком ее озарило.

Ну, конечно же! Как она раньше не додумалась?! Тур на Новый год - это Зимин решил передохнуть и отметить праздник как следует. О беременности супруги генерального знала уже вся фирма, поэтому и речи не могло быть о том, что он потащит ее в таком состоянии в такую даль. А если не Дарья, тогда... конечно! Выбирать, как для себя! Светочка улыбнулась своим мыслям и с новым рвением взялась за работу. Пусть он не стал брать ее на все эти светские тусовки, которые длились уже второй месяц. В конце концов он счел нужным нанять охрану, значит, есть повод. А вот праздничная поездка это как раз то, что нужно, чтобы загладить свою вину и растопить ее сердце.

В конце рабочего дня она зашла в его кабинет и положила на стол листки с нужной информацией, обратив его внимание на выделенные названия, где ей предложили самые выгодные условия. Роман посверкал зубами, поблагодарил и сказал, что на сегодня она может быть свободна.

Домой она прилетела, а не приехала в переполненном автобусе по поднявшейся метели. Наскоро поев, Светлана распахнула дверцы шкафа и вытащила на широкую кровать весь свой гардероб. Где-то в уголке сознания промелькнула единственная трезвая мысль, что на самом деле все может оказаться совсем не так, как она себе придумала, но Светочка поспешила малодушно ее удавить. Все их размолвки с Зиминым, все его свинское поведение по отношению к ней, все ее ночные слезы и даже появление ЭТОЙ выстроились в ее голове в стройную и логичную цепочку, в конце которой стояла вожделенная поездка, как единственное возможное разрешение. Светлана занялась перебиранием своих тряпочек и предавалась этому упоительному занятию до глубокой ночи.

Роман же принял к сведению всю полученную информацию и сейчас решал дилемму, что сделать сначала - сказать Аглае или сразу купить путевки и преподнести ей в качестве подарка? Искушение выступить в роли доброго волшебника было очень велико, но за недолгое время их восстановленной близости он уже понял, что Охотская изменилась, и теперь он не мог предсказать ее реакцию или действия. Что она сделает? Бросится ему на шею или сдержанно поблагодарит, а потом откажется? Он не знал. И потом, у нее может элементарно не оказаться загранпаспорта или она составит на праздники свои собственные планы, которые не захочет менять. Поедая приготовленные Дашей голубцы в сметанной подливе, он благоразумно решил сначала спросить у самой Аглаи, а потом уже предпринимать решительные действия.

Но ни на следующий день, ни через день, ни потом так и не спросил. Они так же проводили иногда целые сутки вместе, но было как-то не до этого. Находились другие темы и другие разговоры. И он все откладывал, и откладывал, и откладывал... Так же как и известие, что он начал готовить развод с Дашей.

Белое безмолвие.

На белом снегу алые розы были похожи на маленькие застывшие лужицы крови. Безмолвие кладбища было не абсолютным - тишина звенела в своем надрыве, отражаясь от крестов и надгробных камней, входила к уши и достигала мозга, агонизирующего в судорогах. В последние дни ударили настоящие зимние морозы, и теперь воздух казался скристаллизованным в мельчайшие частицы, способные отразить несуществующий звук.

Аглая чувствовала, как ее мозг и сознание сжимаются от боли. Пронизывающий декабрьский ветер холодил обнаженную голову и раздувал ее темные волосы. Охотская зябко повела плечами под старым бушлатом - "лесной трехцветкой". Теплее от этого не стало, но она не спешила уходить. Из принесенного с собой кожаного рюкзака она достала походную флягу и бумажный сверток. Рукавом смахнула со стола тонкий слой снега и разложила свою нехитрую тризну - спирт и поминальный рыбный пирог. Все делала молча.

С портретов на едином могильном камне на нее смотрели мужчина и женщина. Полковник Станислав Охотский и его жена Евгения... Женя... Женечка... Отец и Мать. Именно так, всегда с большой буквы.

Она налила спирта в пластиковый стаканчик, положила рядом два кусочка пирога. Потом - себе. Руки мерзли на ветру, но она не обращала внимание. Побелевшие губы слегка приоткрылись, вместе с облачком пара выпуская тихие слова:

- Мы скоро будем вместе.

Аглая залпом выпила спирт, обжегший ей гортань. Слова все висели в воздухе, и каждое из них превратилось в еще один кирпичик в ее бесконечной ледяной стене.

Мы. Скоро. Будем. Вместе.

Как четки, нанизанные на толстую шелковую нить, и тихо постукивающие друг о друга под неумолимыми пальцами Иезис.

В Аду ей будет холодно, потому что она всегда не любила холод - не спасали ни теплая одежда, ни обжигающий спирт, ни горячие объятия. Когда одна, не спасает ничего.

- Прости меня, папа, я не смогла отомстить за тебя.

В ее искалеченном жаждой мести сознании десятки убитых врагов были не в счет.

Охотская прижалась лбом к скрещенным рукам и замерла. Снег не таял на волосах, ложась первой сединой. Глаза жгло от груза невыплаканных слез. Время замедлило бег, а потом совсем остановилось...

Ей было плохо. Плохо и одиноко. Пожалуй, впервые в жизни она пожалела о том, что никогда не стремилась к большому количестве знакомых. Сейчас ей не к кому было пойти. Ромка не в счет. Ни за что на свете она не скажет ему, что умирает и что им остались считанные недели, а то и вовсе дни. Пусть уж лучше потом. Лучше она будет являться к нему призраком и быть рядом.

- Сэй, с вами все в порядке? Вам плохо? Сэй...

Чья-то рука коснулась ее волос, и Аглая подняла голову, возвращаясь к реальности. Темнело, и снег приобрел благородный голубоватый оттенок аристократической крови. Она пошевелилась, и остывшая одежда прильнула к телу, заставив его содрогнуться. Охотская никак не могла сообразить, сколько минут или часов... или, может быть, лет... она просидела без движения, и это заставило змейку страха в ее груди развернуться и обнажить свои остренькие зубки. Всегда, сколько она себя помнила, Аглая могла определить время с точностью до двух минут. Болезнь отняла у нее эту способность. Потом она начнет... или разучится... Неизвестность... Аглая не знала, что будет потом.

- Сэй... скажите хоть что-нибудь... пожалуйста...

Мужчина, стоявший рядом с ней, был молодым, если верить его лицу - с четко обрисованными чертами, высокими скулами и твердыми губами. Его голова, как и ее, была обнажена, и снег ложился на темные волосы ранней сединой. И был стариком, если верить его глазам - темным, чуть-чуть приподнятым к вискам. Несколько секунд Аглая смотрела прямо на него, не шевелясь и даже не мигая, а потом тихо сказала:

- Мне плохо... Я умираю.

Охотская поднялась, убрала остатки пирога и флягу в рюкзак и вышла из-за низкой оградки. Как-то само собой получилось, что он предложил ей руку, а она на нее оперлась так естественно, словно они знакомы уже целую вечность.

И ни он, ни она не заметили призрачную тень, сотканную из бледного света подкрадывающихся сумерек и подступающей тьмы, которая скользнула следом.

Потом они вместе шли в сгустившихся сумерках и вместе вышли за ворота кладбища. Немного в стороне Аглая увидела машину - черный "Мэдисон". Снег успел занести его слоем белого бархата, и Аглая сделала вывод, что этот странный мужчина провел на кладбище не меньше времени, чем она. Мужчина достал ключи, и машина тут же отреагировала, мигнув глазами фар и негромко мяукнув. Аглая представила, как пойдет сейчас два километра по открытому снежному полю, отделявшему кладбище от окраинных городских домов, и к горлу снова подступил предательский комок. Вперед она прошла легко, по свету и безветренной погоде, но сейчас поднялась колючая метель, и снежные вихри в сочетании с темнотой полностью перекрывали обзор дальше, чем на метр. Она с тоской посмотрела в сторону домов и не смогла разглядеть ни одного огонька.

Незнакомец, уже разогревавший двигатель своему "Мэдисону", перехватил ее взгляд и заметил:

- Вам не стоит сейчас идти одной. Вы и так уже замерзли и устали. Садитесь в машину - я вас отвезу.

Облегченно вздохнув, Аглая села на переднее сиденье и плотно прикрыла дверцу. Внутри был все тот же пронизывающий холод, но теплые струи воздуха от разогретого двигателя уже топили его и согревали лицо и руки. Мужчина все еще возился снаружи, счищая снег с ветрового стекла и капота, а когда присоединился к своей спутнице, то был заиндивело-бледен. Даже в голосе звенели кристаллики льда:

- Сейчас уже поедем.

Охотская покосилась на него, но ничего не сказала. Нет, она была ему благодарна за то, что в миг ее отчуждения от жизни он не прошел мимо, как это сделали бы девяносто девять людей из ста, за то, что не отпустил ее одну идти в холод и метель эти несчастные два километра, которые в другое время она пробежала бы за несколько минут, и еще за то, что не задавал никаких вопросов, но... Аглая чувствовала, что доведись ей сейчас сказать хотя бы слово, она сорвется... закричит или заплачет и уже не сможет остановиться.

Они ехали по полю почти полчаса. Снег повалил сильней и засыпал накатанную колею за считанные минуты. "Мэдисон" отчаянно буксовал, надрывно хрипел двигателем, и Аглае казалось, что они потерялись в этой снежной бесконечности и уже никогда не выберутся из тумана и тати. А потом вдруг ниоткуда вынырнули дома с желтеющими прямоугольниками окон, и машина пошла легче. На первом перекрестке он все же спросил:

- Куда вас отвезти?

Больше всего ей хотелось сейчас домой: выпить чего-нибудь горячего, принять расслабляющую ванну и лечь в теплую постель. А потом Аглая представила, как вернется в пустую квартиру, а Гейша будет уже спать, и она снова останется одна.

В темноте.

Сюррелиастический страх мгновенно вцепился в нее своими острыми коготками. Аглая выдавила:

- Я... я не знаю... не хочу.

И отчетливый ужас в ее глаза сказал, что это правда.

Несколько минут он молчал, а машина продолжала лететь вперед, не сбавляя скорости, как годы. Но потом:

- Знаете, у меня есть замечательный кофе и коньяк. Хотите?

Она не медлила:

- Да, хочу.

Он привез ее в Юго-Запад, новый спальный район, застроенный преимущественно элитными домами с индивидуальной планировкой квартир. Преодолев железную дверь с кодовым замком, они поднялись на пятый этаж.

...Потом они сидели на маленькой и от этого очень уютной кухне, при свете двух толстых белых свечей, и действительно пили кофе с коньяком. Рядом на тарелочке ломтики лимона и кусочки шоколада, а в Аглаиной руке дымилась тонкая длинная сигарета. Это все было совершенно неправильно, но почему-то безумно приятно и настолько к месту, что не возникало никакой неловкости или наигранности ситуации. Они просто разговаривали о разных пустяках, обо всем, что придет в голову, продолжая называть друг друга на "Вы" и так и не узнав пока друг у друга имен.

Это была не та квартира, которую снимают, чтобы водить женщин или предаваться иным тайным порокам. Об этом свидетельствовали многочисленные мелочи, которых никогда не бывает там, куда хозяин возвращается лишь время от времени. Холодильник был полон еды, от которой Аглая отказалась. В ванной, кроме зубной щетки и пасты, были так же принадлежности для бритья и расслабляющая соль то же марки, что и у Аглаи, но темно-зеленая, хвойная, а не голубая с морским ароматом. Еще были цветы на подоконнике и открытая книга под диваном. И портреты.

В единственной комнате было пять портретов одной и то же девушки. На всех она была разной, совершенно неузнаваемой, но все это была она. Первый из них стоял на письменном столе рядом с раскрытым ноутбуком - это была обычная фотография десять на пятнадцать, вставленная в какую-то безумно дорогую рамку со сложной серебряной гравировкой. На ней девушка была в форме, с короткой стрижкой и решимостью в глазах.

Вторым был большой портрет, написанный на холсте, в резном багете. Он изображал ее в длинном платье. По открытым плечам и рукам рассыпались темные волосы, а у ног выгибала спину черная кошечка, очень похожая на Гейшу. На полочке под портретом стояли живые розы.

И еще три висели над постелью - фотографии, приколотые к стене. Судя по выражению лица и изменению длины волос, все они были сделаны в разное время, и за этот период в жизни неизвестной дамы произошли какие-то изменения, кардинально изменившие ее Ка. Ее взгляд говорил об этом красноречивей и громче любых слов.

- Это моя... жена.

Аглая обернулась. Он стоял за ее спиной и смотрел на большой портрет, и в его глазах были любовь и нежность. По тому, как он запнулся перед последним словом, Охотская заключила, что сейчас этого брака не было: либо не было никогда, либо не было уже.

- Извините.

- Ничего, - он улыбнулся, - На самом деле их сложно не заметить.

Охотская облегченно согласилась, но от нее не ускользнуло, что на самом деле он совсем не хочет продолжать эту тему.

- Знаете, если честно, то я уже очень устала. И можно я позвоню?

Пока она связывалась с Сергеевым и докладывала что с ней все в порядке, он постелил ей свежее белье на постели и нашел чистое банное полотенце. Сергеев, как самая настоящая дуэнья, проворчал что-то насчет того, что она неизвестно где неизвестно с кем, но потом пожелал ей быть осторожной. Аглая пообещала и отсоединилась. Пятнадцать минут под горячим душем окончательно нагнали на нее сон, и она выключилась, как убитая, едва голова коснулась мягкой подушки.

Несколько часов она проспала спокойно, без сновидений, а потом снова увидела себя стоящей на холме и "Крысу" внизу. Сердце тоскливо сжалось в предчувствии того, что сейчас произойдет, и заныло горло, стиснутое безмолвным криком. Охотская судорожно всхлипнула и открыла глаза. Лоб покрыт испариной. Часы на стене показывают три часа ночи - Час Быка, час самоубийц.

Постель на полу, где спал ее гостеприимный хозяин, была разорена и покинута, а с кухни лился потом яркого света. Аглая поднялась, натянула джинсы. Почему-то ей казалось, что она непременно должна пойти посмотреть, почему он тоже не спит в этой пугающе-слепой зимней темноте, а спасается светом и... Ноздри встрепенулись, уловив тонкий специфический запах.

Он сидел на табуретке, скрестив ноги и руки и сгорбившись. По виду самодельной сигаретки в его руке Аглая заключила, что насчет запаха она не ошиблась. На столе стояла все та же коньячная бутылка, но количество жидкости в ней значительно уменьшилось. Аглая безмолвно стала в дверях. Через пару минут он заметил ее присутствие и поднял голову.

От того уверенного в себе незнакомца с добродушным взглядом и обаятельной улыбкой, который подошел к ней на кладбище и спас от ночной темноты и подступающего безумия, не осталось и следа. Сейчас на нее смотрел старик со смертной тоской в остекленевших глазах. Внезапно он заговорил:

- Знаешь, она была моей... Она так и не стала моей женой. Не успела.

Он сказал это так, что Аглая поняла - именно к ней, к этой девушке он приходил сегодня на кладбище.

- Мы так мало были вместе и так мало успели сделать. Почти ничего... Ничего.

Аглая села рядом с ним на вторую табуретку. Непроизвольно взгляд скользнул по его телу. С ним что-то было не так, но ей понадобилось несколько секунд, что сообразить, что именно, - он был обнажен. Всего лишь нагой человеческий эмбрион, открытый всей жестокости мира.

- Как тебя зовут?

Прежде чем ответить, он глубоко затянулся:

- Яр Каховский.

- Аглая Охотская.

Она тоже зажгла сигарету, но свою, без особой начинки.

- Расскажи мне о ней, Яр.

- Зачем? Мы с тобой видимся в первый и в последний раз. Зачем тебе это знать?

- Потому что я так хочу.

Он помолчал немного.

- Хорошо. Я расскажу. Ее зовут... звали Мария, и я любил ее...

...Ее звали Мария, и он любил ее. Они были вместе столько, сколько были знакомы - четыре месяца. Всего четыре... целых четыре! За это время он дважды едва не потерял ее и еле-еле уговорил быть вместе с ним. Временами она бывала облитой холодом статуей, а временами - напрочь сорвавшейся истеричкой. Она могла неделю не выходить из алкогольно-наркотического транса, а потом так же легко неделю не пить ничего крепче кофе. По ночам ей снились кошмары, и он часами просиживал рядом и сторожил ее сон. Он продолжал ее любить, несмотря ни на что, и легко можно было сказать, что они были счастливы вместе. А потом ее убили у него на глазах.

В поисках тех, кто это сделал, Яр пришел к человеку, к которому мог обратиться всего один раз в самом крайнем случае. Власти и могущества этого человека вполне хватило, чтобы найти нужную информацию. Вместе с именами убийц Марии он счел нужным сообщить и то, что в городе недавно состоялась казнь Сержанта, киллера, убивающего всегда одним и тем же способом - выстрелом в горло. А потом...

- Потом я нашел ее тайник с оружием. И еще ее счет - у нее были деньги. Она нигде не работала, но у нее всегда были деньги.

Да, у Марии были деньги. В своем завещании она поделила их пополам - между Яром и своим отцом. Просматривая историю счета Яр обнаружил, что некая фирма достаточно регулярно переводила ей разные суммы, которые Мария почти сразу же снимала, отдавая часть на благотворительные цели. Следов этой фирмы ему найти не удалось.

- Я не знаю, была это она или нет. Понимаешь? Я не знаю... Иногда мне кажется, что все сходится... оружие, деньги... даже звание. И даты... Я проверял: перечисления приходили почти сразу после тех убийств, когда... в горло. Это легко было проверить - все газеты кричали о беспределе и бессилии власти. Но я не хочу в это верить... И уже не могу ее об этом спросить.

Аглая кивала, приобняв его за плечи и вынув из пальцев дотлевшую самокрутку. Отчаявшись найти ответы на свои такие болезненные вопросы, Ярослав Каховский чуть не плакал. Мария Металина ушла из его жизни и то, что она оставила после себя, оказалось мучительно больно пережить. Стоя на кладбище перед могилой своей возлюбленной, он вопрошал ее призрак, правда ли это? И если правда, то никакие следователи никогда до этого не докопаются, точно так же, как никогда не найдут ее убийц. Когда-то Мария говорила, что чувствует, как погружается в инферно. Теперь он готов был погрузиться в инферно тоже. Снова пойти следом за ней, как уже сделал это однажды. Следом... за... ней...

Аглая видела, как лицо Яра застывает статичной страдающей маской, а глаза стекленеют и обращаются внутрь себя. Он погружался в транс.

- Эй...

Ей удалось поставить его на ноги, а потом и отвести его в комнату. Каховский был уже почти невменяем и покорно подчинялся ее движениям. Аглая довела его до дивана, уложила и накрыла одеялом. На несколько секунд его взгляд стал осмысленным, и он прошептал:

- Посиди со мной... пожалуйста... Мара...

Мара... Мария? Это была ты?

Аглая посмотрела на большой портрет неизвестной ей Марии Металиной.

Вот ты была, живая. Незнакомая, но такая похожая на меня. А потом тебя не стало. И вот сейчас я смотрю на человека, который тебя любил, и думаю, а найдется ли кому плакать обо мне после моей смерти? Я не знаю ответа.

Охотская так и не сомкнула глаз. Каховский, уже измученный своими душевными терзаниями до полусмерти, все же забылся, а вот к ней сон так и не пришел. Ни сон, ни забытье, ни даже ее ужасающее ничто. Она погасила свет и так и сидела в темноте, глядя прямо перед собой, наедине со своими мыслями. К рассвету она решила, что расскажет Роману о своей болезни. Если, конечно, у нее хватит на это сил.

Если...

Гром грянул в следующие выходные, когда Зимин сообщил ей, что они должны обсудить один вопрос, но не в процессе, так сказать, работы, а специально. Аглая прикинула, что бы это могла быть, но так ничего и не придумала, а решила, что это как раз хороший момент, чтобы раскрыть Зимину глаза на некоторые аспекты своей жизни.

В воскресенье ближе к обеду он позвонил ей, велел придумать, куда она хочет пойти и пообещал заехать в течение получаса. Аглаю звонок не удивил - он теперь часть приезжал к ней на выходных вот так, спонтанно, если находилось свободное время. Она пообещала подумать, отключилась и спокойно продолжала заниматься своим делом. С утра она вывалила из ящиков стола все бумаги, накопившиеся там еще со школьных времен, и сейчас разбирала свои залежи, сортируя их на три кучки: нужное, что потом надо будет разложить в порядок, ненужное, что можно просто выбросить, и то, что нужно было уничтожить. Природная осторожность брала верх, и стопка на уничтожение была самой большой.

Старые письма, школьные тетради, вырезки из газет, рисунки, какие-то схемы и просто записки, смысл которых был теперь уже неясен, неудачная попытка вести дневник, точно такая же неудачная - написать рассказ, стихи, а чаще всего просто незаконченные обрывки - бумаги лежали слоями, и она могла бы по содержимому каждого слоя определить время "залежа" и вспомнить, что же было тогда в ее жизни. Гейша ходила среди развалов и кучек и постоянно чихала от бумажной пыли. Сначала Аглая хотела просто быстренько раскидать все это по кучкам, но всякий раз увлекалась и начинала сначала смотреть, а потом читать, а потом не могла остановиться. Двигаясь сквозь слои она словно бы перемещалась назад во времени. Сверху лежали конспекты обучения в "Кондоре". Ниже пласт каких-то схем и записная книжка с адресами и телефонами людей, которых Охотская уже почти не помнила. Потом слой писем, которые она писала из училища, а потом из действующей армии. Аглая открывала их и читала, снова переживая события, о которых старалась не думать. Писем было немного - потом писать стало некому. Между письмами она нашла сообщение о смерти полковника Охотского и два свидетельства о смерти. На глаза навернулись слезы, а сердце сжалось смертной тоской от того, что сейчас рядом с ней нет никого. Аглая провела по глазам ладонью и отложила листки отдельно от всех остальных. Потом пошли школьные тетради и рисунки. Почерк становился все менее твердым, а буквы все более крупными. Абстрактные пейзажи, которые она рисовала в старших классах, сменились изображениями принцесс, лошадей и кошек, которые так любят рисовать маленькие девочки. В так называемом дневнике за полгода было не больше десятка записей. Его Аглая тоже отложила отдельно.

Альбом с фотографиями вызвал в ней новый приступ тоски. Сначала шли любительские черно-белые фотографии. Вот Женечка Охотская катает полугодовалую дочь в коляске и даже на нечетком снимке видна ее счастливая улыбка. А вот первая "настоящая" фотография, сделанная в фотоателье - годовалая Аглая в красном платьице сидит на большой синей лошадке. На самом деле и этот снимок был в серой шкале, но Аглая четко помнила все цвета. Потом были карточки из детского сада, на территории гарнизонов, где служил Аглаин отец. Ее с раннего детства окружали военные, и на многих фотографиях она была рядом с людьми в форме. Аглая-первоклассница: в форменном платье, в белом фартучке с крылышками, в ажурных гольфах и с огромным букетом гладиолусов. Тогда же были сделаны и первые цветные фотографии - в школе. Аглая-девочка взрослела, менялась прическа, менялись лица людей вокруг нее, менялись родители. Появились цветные фотографии, сделанные уже более продвинутой техникой, и постепенно вытеснили черно-белые. Но ей всегда казалось, что на тех, старых, люди более живые и более близкие, чем на профессиональном цвете. Потом Аглая-девушка сменила школьную форму на военную. Последний снимок был годовой давности: на нем Охотская стояла в рядом с Сергеевым в окружении своих сослуживцев по "Кошачьему когтю". Не было ни одной фотографии с Романом - перед отъездом она отдала ему единственную и не знала, что с ней сталось. Они думали, что всегда будут вместе, и считали такую мелочь излишней и ненужной. Отвлеченно подумалось, что надо будет сделать еще фотографии, чтобы у него что-то осталось после нее.

Увлеченная воспоминаниями, Аглая совсем позабыла про Ромку, и звонок в дверь застал ее врасплох, заставив вздрогнуть. Она поспешно сгребла все свои бумажки и пошла открывать. Зимин ввалился вместе с прохладным запахом мороза и с тремя розами на длинных толстых стеблях.

- Примет, любимая. Ты придумала?

Он поцеловал ее и начал снимать куртку. Мгновение Аглая раздумывала, а потом вывалила первое, что пришло в голову.

- Знаешь бар "Лев и Корона"?

- Знаю.

- Я хочу туда.

Кажется, именно там она была в тот день, когда Туманов сообщил ей диагноз. И кажется, именно его упоминал Каховский в своем полуночном пьяном бреду.

- Хорошо. Тогда собирайся.

Роман прошел в комнату, погладил Гейшу и обратил внимание на бумаги, разбросанные на полу.

- Что это?

- Так... старые бумажки перебираю, - как можно беспечнее ответила Аглая.

И воздала хвалу Иезис за то, что он не стал проявлять излишнее любопытство. Аглая натянула джинсы, свой любимый черный свитер, и через четверть часа они уже ехали по зимнему городу.

Злая метель, бушевавшая всю неделю, сменилась тихой безветренной погодой и ощутимым потеплением. Снег валил крупными хлопьями, похожими на кусочки ваты. Аглая смотрела на них из машины Романа и чувствовала, как упрямое сознание отказывается принимать факт близкого завершения всего - и этого снега, и этой быстрой езда, и этих таких коротких минут вместе, и всей этой жизни.

..."Лев и Корона" - в это время суток бар был почти пуст, несмотря на выходной день. Они сделали заказ и сели к дальнему столику у окна. Аглая вспомнила, что именно здесь она сидела в ТОТ день... и Роман тоже вспомнил об этом, но никто не решился обозначить как-то это общее знание. Вместо этого она сказала:

- Хорошо здесь, правда?

- Да, - как эхо, продолжение мысли, - Я раньше любил здесь бывать.

- А сейчас?

- Сейчас... реже.

Раньше, это в ту зиму, когда он решил больше не жить. За последний год Роман приходил сюда считанные разы, когда шевеление в застарелой ране гнало его из дома, от надоевшей Даши, от хорошей сытой жизни, когда он внезапно вспоминал, что Охотской больше нет, и ее тело лежит где-то в чужой земле и не известно, есть ли над ним могила, на которую он хотел бы придти умереть. Тогда он шел сюда, погружаясь в свое собственное инферно, а потом на какое-то время становилось легче. Но об этом ей знать не обязательно.

Внезапно, повинуясь какому-то инстинктивному порыву, он спросил:

- Ты была здесь в сентябре? Вечером, когда шел дождь? Была?

Она вспомнила... в сентябре... вечером... шел дождь. Она пришла и заказала себе коньяк, а через несколько часов мучительных размышлений решила заглянуть в черные глаза Смерти.

- Да, была.

- Я видел тебя. Хотел подойти, но ты быстро ушла.

Она молчала. Вот он момент, который был ей нужен. Сейчас она расскажет ему, ПОЧЕМУ пришла сюда в тот ненастный вечер, поставит перед фактом и тогда... Но во рту внезапно пересохло, язык прилип к воспаленной гортани, и она так и не смогла заставить себя произнести хотя бы слово. К счастью, принесли их заказ. Роман налил ей вина о поднял свой бокал.

- Я хочу выпить за тебя, за женщину, которую люблю больше жизни.

Она улыбнулась одними губами и тихо прошептала:

- Я тоже... тебя... люблю.

Они выпили. Было в их неспешной трапезе что-то такое, что щемило сердце... какой-то надрыв, словно смычком водил по оголенным нервам невидимый музыкант. Словно бы они виделись в последний раз и знали об этом. Аглая успокоилась.

Обману тебя, как ты захочешь. Расскажу о том, во что ты веришь. Ты не успеешь меня забыть. Ты не сумеешь меня разлюбить. Никогда.

Никогда.

Зима в сердце.

А Ромка думал, что они будут вместе всегда и везде. Она еще не знает об этом, но это уже решено. Не Ка, а он так решил. Обмануть судьбу. Он тоже решил обмануть, но не знал, что лгать придется Смерти в лицо.

Они разговаривали и улыбались друг другу и не было больше никого вокруг - в их персональной реальности, где они были счастливы. На какой-то момент Роману показалось, что она приоткрыла маленькую дверцу в своей стене из голубого льда, и он успел зайти внутрь и сейчас был в ее крепости, где была другая Аглая Охотская. Настоящая.

Его.

Он был не прав, но еще не знал об этом.

- У тебя уже есть планы на Новый год?

От его невинного вопроса Аглая побледнела. Есть. Да, есть. Быть мертвой.

- Почему ты спрашиваешь?

- Потому что я хочу предложить тебе провести праздники вместе. Я хочу отвезти тебя туда, где сейчас тепло. Хочу, чтобы в Новый год мы встретили на пляже, под шум прибоя, под палящим Солнцем и с каким-нибудь экзотическим коктейлем в бокалах. Что скажешь?

Усилием воли Аглая заставила расслабиться сжавшуюся гортань и впустить в легкие немного воздуха. Потом таким же усилием заставила себя взять сигарету, закурить и спросить:

- И куда ты хочешь поехать?

- В Египет.

- А-а-а... - задумчиво протянула она в ответ, - Пальмы, верблюды и пирамиды... Нет, я не поеду с тобой, Зимин.

Охотская говорила спокойно, но никто не знает, чего ей это стоило. И усмешка в этот момент добавила ей еще немного седых волос на голове.

- Почему? Ты уже пообещала кому-то?

Она стряхнула в пепельницу столбик пепла с сигареты. Как будто только что обратила в точно такой же пепел часть своей души. В этот момент она отчетливо поняла, что совершила ошибку, позволив Зимину снова занять свое сердце, растопить лед отчаяния и обреченности. Ей нужно было бежать от него без оглядки, чтобы избежать этой новой боли, с которой она уже не в силах справиться. Но...

- Нет, я никому ничего не обещала.

- Тогда почему? Ты можешь мне сказать, почему? Почему ты становишься холодна? Почему не хочешь больше ничего? Что с тобой стало? Ты можешь сказать мне, Аглая?

Ромка сорвался. Не выдержали нервы. Он все задавал и задавал свои вопросы, на которые она только молча мотала головой. Нет, нет, нет, нет, нет... НЕТ!!!

Я больше не вынесу этой боли, Иезис. Дай мне забвенья. Дай мне забвенья! ДАЙ МНЕ ЗАБВЕНЬЯ!

Аглая совершенно бесшумно положила вилку и встала, выпрямившись, снова закованная в свои доспехи из голубого льда, неприступная и холодная.

- Я не могу ответить на твои вопросы сейчас! И... мне надо побыть одной и подумать.

- О чем?!

Зимин почти кричал. Он ничего не понимал в том, что происходит. Она снова отдалялась от него, уходила за тонкую завесу какой-то своей реальности, в которой для него не было места. Шрамы на руке заныли, раздирая его белым огнем, в котором снова сгорало его сердце. Ее голос донесся как из другой вселенной.

- О том, как я люблю тебя. И о том, что... Бездна... Бездна... без дна...

Даже эти последние фразы Аглая произнесла своим обычным холодноватым тоном, не повышая голоса. Зимин еще отметил, что она, как и всегда раньше, не сказала "черт" или "дьявол", или "ад", а снова упомянула Бездну, словно имела в виду какое-то известное ей место.

- Я не...

...понимаю.

Но слушать его было уже некому.

Оказавшись на улице, Охотская вытащила сигареты и снова закурила. Несмотря на то, что все это время она оставалась сдержанной и по своему обыкновению немного отрешенной, в ее душе бушевали эмоции, готовые вот-вот сорваться на истерику, и ей многого стоило удержать их внутри. Со временем это стало уже на уровне рефлексов, - она защищалась от внешнего мира замкнутостью, уходом внутрь себя. Но это совсем не значило, что у нее вообще не было чувств.

Были.

И так легко было причинить боль.

Опасаясь, что Зимин выйдет следом, Аглая поспешила уйти. До дома она шла пешком, с наслаждением вдыхая воздух, тронутый легким морозом. Город, покрытый тонким покрывалом снега, после осенней грязи и слякоти казался необыкновенно светлым и чистым. В подкрадывающихся сумерках снег отливал темно-голубым. Аглая остановилась на несколько минут в парке, чтобы посмотреть на пушистые ели в белых шубках. С верхней ветки спорхнула птица, обрушив вниз каскад невесомых бесшумных снежинок. Аглая поймала несколько на перчатку и почему-то вспомнила, как видела сегодня витрину, украшенную к Новому году.

До которого она не доживет.

Улыбка, зародившаяся было в уголках глаз, погасла. Снежинки продолжили свой путь к земле, забытые, а Охотская пошла дальше. Только зашла в супермаркет, чтобы купить новую пачку сигарет и бутылку виски.

За долгое время своего одиночества она успела уже привыкнуть к нему и даже начала получать от него удовольствие. Она ходила по дому в драных джинсах и вылинявшей старой футболке, иногда курила в постели, редко готовила, оставляла где попало свои свитера и не заботилась о том, чтобы уложить свои отросшие с короткой стрижки волосы хоть в какое-то подобие прически. Зимин нарушил ее одиночество, сломал вместе со стеной из голубого льда, заставив снова увидеть яркие краски внешнего мира и почувствовать вкус жизни. Аглая, пусть и недолго, упивалась этим состоянием, инстинктивно стремясь взять у своих последних дней как можно больше, вцепившись в жизнь мертвой хваткой, когда предсмертная судорога сводит пальцы и никак их уже не разжать. Пусть ненадолго, но она была счастлива, и теперь одиночество обрушилось на нее с новой силой, и боль от этого показалась Аглае вдвое сильней. Она уже успела отвыкнуть от мертвых темных окон, от холодной постели, от ночных кошмаров, от пустоты в Коридоре Зеркал и от черного поцелуя "Пустынного орла". К одиночеству привыкалось, но еще сильнее привыкалось к его отсутствию.

Охотская попыталась сообразить себе ужин, но кусок не лез в горло, и она с трудом заставила себя проглотить пару кусочков колбасы и немного зеленого горошка, чтобы дать телу хоть какую-то энергию этой имитацией мяса и овощей. Впрочем, желудку было не до ее душевных терзаний, и он принял скудный ужин с благодарностью.

Аглая включила телевизор и быстренько пробежалась по каналам, но ее внимание ни за что не зацепилось. Взяла книгу, но строчки расплывались перед глазами, а тишина давила на уши, отдаваясь где-то в ребрах слева. Гейша на ее зов шевельнула ухом, но так и не проснулась. Аглая снова сосредоточилась на книге, но через десять минут отложила ее в сторону.

Все ее немногочисленные старые школьные подруги жили теперь своей жизнью, далекой от реалий того мира, в котором обитала Охотская, а новых она после возвращения так и не завела. Впрочем, она всегда плохо сходилась с женщинами... большинство из них просто подавляла своей внутренней силой. Мужчины чаще всего стремились только в ее постель, привлеченные красотой тела и не замечающие души. Пожалуй, сейчас у нее был один-единственный друг - Сергеев. Когда снялись жесткие рамки "командир - подчиненный", она быстро сблизились, почувствовав друг в друге родственные души. И в их отношениях не было и тени эротизма или сексуального влечения. Хотя они в последнее время редко виделись - всего раз или два. И причина была - Зимин.

Аглая старалась не думать о нем, но мысли сами собой возвращались к их последнему разговору. В конце концов Охотская не выдержала. Виски оказался очень даже ничего.

Это было неправильно и плохо - пить, находясь в одиночестве. Аглая прекрасно осознавала это, наливая себе второй стакан. Но иногда это была единственная возможность расслабиться. Некоторые из их группы только так могли спокойно спать и не видеть кошмаров. И только сейчас ей стало немного полегче.

Когда зазвонил телефон, вся порция алкоголя в ее крови почти мгновенно нейтрализовалась дозой адреналина, а тело бросило в озноб. Аглая остановилась посреди комнаты, замерла, так и не закончив движение и глядя на аппарат, словно могла проникнуть в его электронное нутро и узнать, кто там, на другом конце линии.

Ромка?

Нет! Только не он! Не хочу!
Ее нервы сдали раньше. Она медленно сняла трубку и молча прижала к уху.

- Аглая?.. Аглая, это ты?... Ты здесь?

У нее вырвался непроизвольный вздох облегчения. Это был не Зимин - это был Сергеев.

- Я здесь. Здравствуй, Саша.

- Ну, наконец-то! Я думал, что снова не смогу тебя застать.

- Нет, - Аглая с трудом подбирала слова, - Я сегодня дома.

- Ты не одна? Прости...

- Я одна!

Пауза. Что-то в ее тоне заставило Сергеева насторожиться. Общаясь с Аглаей, "вечно непрошибаемой", со времени он научился различать десятки оттенков в интонации ее сдержанной речи. Сейчас он почувствовал обертоны агрессивности, как это бывало всегда, когда она не была уверена в происходящем. Сергеев обошелся без экивоков.

- Что случилось?

Аглая уже хотела по своему обыкновению ответить, что ничего и все в полном порядке, но запнулась на выдохе. Мужество все же изменило ей. Она вовсе не была стальной.

- Поругалась с Зиминым, - ее голос дрогнул.

- Знаешь... Хочешь, я сейчас приеду?

- Зачем? - Аглая усмехнулась, - Твоя жена и так, наверно, меня уже ненавидит.

- Ты ошибаешься. Она все понимает.

- Тогда тебе повезло.

- Готовь кофе.

Но он не стал пить кофе, когда приехал. Одного взгляда на Аглаю хватило, чтобы понять, что она балансирует на тонкой грани и готова вот-вот ее пересечь. Тонкой грани небытия? безумия? сумерек? инферно? Не важно. Рвется там, где тонко.

...Когда это случилось, было уже заполночь. Горел верхний свет, и о чем-то вещал телевизор. Кажется, Малдер и Скалли все еще искали истину. Гейша испуганно забилась на шкаф. От колбасы остался маленький хвостик, от зеленого горошка - один рассол, а от бутылки - примерно четверть. Аглая поднялась, чтобы принести с кухни пепельницу, но тело вдруг повело куда-то в сторону. Ослабленный организм реагировал на алкоголь значительно острее. Аглая хотела опереться на косяк, но рука скользнула мимо, а вместо нее с косяком встретились ее щека и висок. Перед глазами взорвался целый сноп разноцветных искорок, а потом голову пронзила острая боль. Аглая вскрикнула, непроизвольно переходя на мат, а потом неожиданно нервно хохотнула. Из комнаты вышел Сергеев.

- Ты в порядке?

Аглая стояла, все еще прислонившись к косяку, чувствуя, что тело отказывается ей служить. Язык тоже заплетался.

- Я... стукнулась.

Она выдала еще один смешок и вдруг совсем рассмеялась. Ей почему-то казалось забавным, что ее хваленая реакция на этот раз сильно запоздала. Сергеев тоже сначала улыбнулся, но потом ему подумалось, что кто-то из них должен сохранять контроль над ситуацией. И, похоже, это будет не Охотская. Он обнял ее за плечи, увел в комнату и посадил на диван. Она продолжала смеяться, не замечая, что из глаз выступили слезы.

Сергеев так и не понял, в какой момент ее безумный смех сменился плачем. Похоже, Аглая и сама не замечала, что плачет, уткнувшись ему в плечо и полностью отдавшись нахлынувшему горю. Сергеев гладил ее волосы, вдыхая их аромат, и говорил ей что-то нежное и ласковое, утешал, уговаривал... И знал, что, скорее всего, она не слышит его сейчас, наконец-то переживая и выплескивая все те чувства, что так долго были внутри. Словно бы открылся где-то ящик Пандоры, тайник ее души.

- Аглая, девочка моя... Ты уже столько пережила... ты у меня сильная... все выдержишь... сможешь... тебе придется... милая моя, родная, если бы я только мог тебе помочь.. я не знаю... ты только скажи...

Она вдруг подняла залитое слезами лицо и посмотрела своему бывшему командиру в глаза... в самую глубину души, обнажая перед ним свою боль. Длинный взгляд... а потом тихие слова, от которых по его телу прошла судорога:

- Я не хочу умирать.

Лицо Аглаи исказилось от еле сдерживаемого крика, но она превозмогла себя, не закричала.

Я не хочу умирать.

ЭТО было сильнее всего, даже сильнее любви. Это то, что угнетало ее, подтачивало изнутри с того момента, как стал известен диагноз. Психика спрятала это от нее самой глубоко внутрь, но не смогла остановить разрушающее действие этого факта. Одна-единственная фраза, которая сейчас выражала весь смысл ее существования. И это исподволь подтачивало силы Аглаи. И вот оно вырвалось наружу, когда алкоголем сняло последние тормоза. И на какой-то момент Охотской становилось легче.

Она почувствовала это, когда ее отпустило. Словно с плеч сняли часть непосильной ноши. Аглая умылась в ванной и ушла на кухню, взяв сигарету. Сергеев не выдержал, пошел следом.

- Можно?

Она стояла, прислонившись к столу и скрестив руки. Снова женщина с непроницаемым лицом и безмятежным взглядом - воин со смертью в глазах. Повернула голову в его сторону и кивнула. Сергеев встал рядом и тоже закурил. Она нарушила молчание первой.

- Так вышло, Саша. Я хотела сразу, когда узнала... даже пистолет взяла. Если бы не Гейша, было бы уже все. 3.14здец. Наверно, надо было тогда...

- Не надо. Не спеши.

- Я не хочу так... глупо. Я всегда боялась умереть в своей постели. Я хотела в бою, как и должно воину.

- Да, у тебя было много боев. Один из них идет прямо сейчас. Если ты вот так сдашься, то проиграешь его. Ты проиграешь свой самый главный бой - с самой собой. Сражайся, Аглая. Сражайся дальше за свою жизнь.

Она покачала головой.

- Я не могу больше. Я устала.

- Это не ты. Охотская никогда не сдается, она не говорит в середине боя "я не могу", опустив автомат. Она сражается.

- Знаешь... мне уже наплевать.

- Тебе может быть наплевать на все, кроме своей жизни. Ты...

Она не дала договорить.

- Мне уже все равно. Я обречена, Саша. Мне остались считанные дни.

Советник оторвался от стола и стал напротив нее. В его голосе зазвучали стальные командирские нотки.

- Хорошо. Давай, иди возьми свой ствол и сделай это прямо сейчас. Зачем откладывать? Давай! - он не заметил, как сорвался на крик, - Мы похороним тебя, но твое имя уже никогда не прозвучит в списках "Кошачьего когтя". Иди! Что же ты медлишь, если тебе все равно?! Ты испугалась?

Охотская не успела подумать. Узкая рука взметнулась разящей молнией, и маленький крепкий кулачок оборвал Сергеева на полуслове. В тишине что-то отчетливо хрустнуло. Советник отшатнулся, хватаясь за челюсть, и отвлеченно к своему неудовольствию подумал, что его реакция тоже подвела. За последние пять лет это был первый удар, который он пропустил.

Без тени сожаления в голосе Аглая произнесла:

- Извини, командир.

Он кивнул.

- Все в порядке.

- Знаешь, пойдем еще выпьем.

И они пошли и выпили еще. И вот тогда Аглая рассказала о том, что вышло у них с Зиминым. Рассказала, ничего не утаивая, но отчужденно, снова уйдя в скорлупу своего ледяного ореха, так, словно это случилось на ее глазах, но не с ней. Сергеев выслушал ее, не перебивая, дав ей выплеснуть свою боль, потому что прекрасно знал, что если она не сделает это сейчас, то не сделает уже никогда. И только потом задумчиво произнес:

- Дурак он, твой Зимин.

В другое время он, скорее всего, получил бы еще один удар, но сейчас Аглая промолчала. В молчании они допили остатки виски. У обоих сознание уже утратило частицу своей ясности. Оба понимали, что завтра обнаружатся провалы в памяти. Но сейчас... сейчас на это было плевать.

В тишине телефонный звонок прозвучал резко и громко, заставив их обоих вздрогнуть. Они переглянулись, а потом Аглая взяла трубку.

- Штаб-квартира ФСБ.

- Что? Аглая? Это ты? Аглая!

Сергеев заулыбался было над ней и озорными искорками в ее глазах. Но ее вдруг передернуло, как от прикосновения оголенного провода. Охотская отключила телефон, а потом с силой швырнула трубку в стену. С губ сорвался крик. Сергееву не понадобилось слов, чтобы понять - это был Зимин. Вряд ли что-то еще могло вызвать у Аглаи такую бурную реакцию.

- Почему он делает мне больно?!

Она стояла, закрыв лицо ладонями. Сергеев поднялся и обнял ее за плечи, почувствовав, что ее тело сотрясает озноб. Никогда до того он не видел, чтобы Охотская как-то проявляла свои чувства. Да и пожалуй никто в их группе не видел. Она всегда была сама по себе, и сейчас, когда они неожиданно сблизились после ее отставки, Сергеев постоянно удивлялся ее натуре. Оказывается, и Охотская была человеком, а не машиной, приспособленной для убийства, но не для любви, как иногда говорили за ее спиной.

- Почему он делает мне больно?

Аглая уткнулась ему в плечо и не замечала, как он гладит ее волосы и плечи, вдруг поймав себя на мысли, что она чертовски привлекательна.

- Хочешь, я ему морду набью? Хочешь, я поставлю его перед тобой на колени? Скажи мне, что ты хочешь, и я это сделаю. Только не плачь... пожалуйста.

Почти не отдавая себе отчета в действиях, советник поцеловал ее волосы... виски... мокрые щеки... губы. Аглая ответила сначала, но потом отстранилась.

- Не надо, Саша. Не сейчас.

- Извини.

Аглая снова исчезла в ванной. Сергеев вышел на кухню и закурил. За окном начинался поздний зимний рассвет.

В понедельник утром Аглая не приехала, как обычно, чтобы отвезти Зимина в офис. Она не отвечала на телефонные звонки после того, как он попытался связаться с ней ночью, а ехать к ней домой Роман не рискнул. Он уже остыл и понимал, что сам во всем виноват. Не стоило срываться и лезть ей в душу. Причинил боль себе, Аглае, а дома сорвался на Дашу, довел ее до слез. Впрочем, новые бриллиантовые сережки быстро помогли жене забыть ее обиду. Если бы с Аглаей все так легко и просто... Если бы было, то вряд ли бы он ее любил.

По дороге в офис он все обдумывал то, что скажет ей. Она должна была его понять - они всегда могли понять друг друга без слов. Потом мысли перескочили на жену. Скорее всего, он разведется с Дашей уже после рождения ребенка... конечно, оставит ей приличное содержание... Но сил больше не было выносить ее, любящую, но не любимую, когда та, другая, совсем рядом... но - не его.

Но и другой не было. Светочка, не скрывая своего удовольствия, сообщила, что сэй Охотская не появлялась и не звонила, зато в приемной его ждет какой-то человек, отказавшийся сообщить о цели своего визита. Что ж, и такое бывает. Зимин посмотрел на часы. Сегодня у него была назначена с поставщиками, но время еще было.

- Хорошо, через пять минут запускай.

Пять минут - чтобы отогнать от себя мысли об Аглае и собраться с мыслями. Зимин глубоко вздохнул, настраивая себя на рабочий лад. Где-то на задворках сознания четыре кошки скреблись острыми когтями в потайную дверь его души. Его беспокоило, что Аглаи нет, но он не хотел верить, что что-то случилось. Проще было думать, что она просто сильно обиделась и все же решила разорвать свой контракт. Проще... но Зимин знал, что это не так. Не похоже это было на Охотскую.

Появление посетителя вывело Зимина из задумчивого транса. Мужчина, кажется, молодой, но с глазами старика. Роман невольно отметил прямую осанку и военную выправку. В его голосе звучали стальные нотки, и Роман подумал, что где-то он это уже слышал.

- Здравствуйте, сэй Зимин.

Он поднялся из-за стола, подал руку.

- День добрый. С кем имею честь?

Мужчина подал ему визитку - маленький прямоугольник, отпечатанный на хорошем финском картоне в хорошей полиграфии. Зимин пробежал глазами по имени. Что ж, предположив армейское прошлое, он не ошибся. И не прошлое, а настоящее... военный советник, капитан Александр Сергеев, отряд особого назначения "Кошачий Коготь". В груди снова шевельнулась тревога.

- Чем обязан, сэй Сергеев?

Сергеев, не дожидаясь приглашения, сел в кресло.

- Обязан.

Несмотря ни на что, Зимин ему понравился. Уверенный в себе, но без понтов. Обстановка, как и его одежда, дорогая, но скромная. И глаза умные.

- На самом деле у меня нет права приходить сюда. Ты меня не знаешь и даже, скорее всего, обо мне не слышал, а если и слышал, то пропустил мимо. Зато я знаю о тебе очень многое. О тебе и Аглае Охотской.

Роман встрепенулся. Вот откуда знакомые нотки - они точно копировались в речи Аглаи. Из отдаленного уголка его памяти уже выползло воспоминание о том, что Охотская несколько раз упоминала своего бывшего командира - Сергеева. Значит, это он и есть. Неужели пришел говорить вместо нее? Зимин хриплым от внезапного волнения голосом ответил:

- Я знаю, кто ты. Продолжай.

- Я видел, что ты сделал с ней. Я был с ней вчера... после вашей ссоры. Ей было больно. Мы многое прошли вместе, но никогда еще я не видел, чтобы она так страдала. Она тебя любит. И если ты хоть немного ее любишь... побереги ее, сынок.

- Знаешь, - Зимину не хотелось обижать этого странного человека, и он с трудом подбирал слова, - Мы как-нибудь разберемся сами.

- Я не собираюсь вмешиваться в вашу жизнь. Есть только одна вещь, о которой ты не знаешь. Я скажу тебе, если Аглая никогда об этом не узнает.

Роман усмехнулся.

- А тебе не кажется, что это только ее право: говорить мне что-то или нет?

- Она не скажет тебе. Она не хочет, чтобы ее жалели и отгородилась от мира ледяной стеной. Но внутри это стены она сходит с ума от одиночества... от своей обреченности.

При последних словах четыре кошки в душе Зимина вонзили в него не только когти, но и зубы. Он и Сергеев молчали, глядя друг на друга. Роман вдруг подумал, что Аглая так и не рассказала, почему уволилась из армии - она всегда обходила эту тему стороной или обходилась общими фразами. Совсем как тогда, когда собиралась в свое училище. Наконец, нервы сдали.

- О чем ты? - голос прозвучал глухо, - Что с ней произошло? Она сильно изменилась. Так изменилась...

- Это война. Война сделала это с ней, - Сергеев вдруг словно очнулся от транса, - Где она?

- Ее нет. Я не могу до нее дозвониться, и она сегодня не пришла.

Лицо советника сделалось смертельно бледным. Он поднялся одним плавным движением.

- Ее нужно найти. Ты едешь?

Зимин уже стоял рядом с ним.

- Да что случилось-то?

Сергеев посмотрел ему прямо в глаза. Он никак не стал смягчать жесткость и жестокость своих слов, просто поставив Зимина перед фактом:

- У нее Форма Е. Она умирает.

Вылетая из кабинета, Зимин его немного опередил. Светочка посмотрела им вслед, пожала плечами и занялась своими секретарскими делами. Для нее день начинался очень даже неплохо, - Зимин явился в офис в одиночестве, без своей извечной тени. Позднее ЭТА так и не появилась, и Светочка надеялась, что уже никогда ее не увидит.

Уже из машины Роман позвонил и отменил свою встречу. За всю дорогу до дома Аглаи они не сказали друг другу ни слова. Каждый думал о своем. Зимин был потрясен. Он теперь понял, почему вдруг иногда она словно отключалась на миг, сохраняя сознание, но уходя далеко в страну теней. Она не могла позволить себе просто потерять сознание и с трудом балансировала на тонкой грани "здесь" и "там". Он понял, почему она выстроила свою стену, а потом разрушила ее. Он понял, почему она была против его развода с Дашей. Он понял, почему она замкнулась в себе.

Он понял многое, кроме одного - каково это, медленно умирать.

Но он не хотел смиряться.

Однажды он уже потерял Аглаю и не мог допустить, чтобы она снова обвела его вокруг пальца и исчезла, не сказав ни слова.

- Я увезу ее. Я покажу ее лучшим нейрохирургам в лучших клиниках мира. Она должна жить.

Зимин говорил уверенно, но старался убедить себя. Прежде всего - себя. И Сергеев понимал это тоже.

- Ты сам знаешь, что это невозможно. Форма Е неизлечима. Не давай ей ложной надежды, лучше сделай так, чтобы она была счастлива.

- Я знаю, но не хочу! Я не хочу снова ее потерять. Слышишь?! Я не дам ей умереть!

Он лихо затормозил возле ее подъезда, и на пятый этаж они не поднялись, а взлетели. В окне, несмотря на светлое время суток, горел свет, но на настойчивые терзания звонка никто не отвечал. Сергеев посмотрел на счетчик - диск вращался так, словно в квартире были включены все имеющиеся электроприборы.

- Аглая! - Зимин оставил звонок в покое и теперь колотил в дверь кулаком, - Открой дверь!

Бесполезно. Ему никто не отвечал. Он оглянулся на советника.

- Надо ломать. Мне все равно, там она или нет, я просто хочу убедиться, что с ней все в порядке.

- Не спеши.

К его изумлению Сергеев вытащил связку ключей, нашел нужный и открыл дверь, но Роман предпочел не задаваться вопросом, откуда у него взялся ключ от ее квартиры. Он уже был внутри... в комнате. Сергеев вошел следом.

Вошел и отметил, что с его прошлого визита здесь мало что изменилось, только появилась вторая бутылка из-под виски. Пустая. Должно быть, после его ухода Охотская продолжила свое бегство от реальности. И, кажется, ей удалось.

Она лежала на полу лицом вниз. Пальцы правой руки свело судорогой, намертво зажав пистолет. Волосы разметались. Рядом свернулась Гейша.

В первый момент оба подумали, что все кончено, что Охотская мертва. Сергеев вспомнил, как она сказала, что хотела свести счеты с жизнью. И как он сам подначивал ее. Иезис! Неужели... Но нигде не было крови. Она хотела, но не успела. Роман что-то выкрикнул и рухнул перед ней на колени.

- Аглая! Аглая, проснись. Прости меня. Нет!

Он перевернул бесчувственное тело. Лицо ее было белым, как бумага. На резко выделяющихся скулах легли черные тени-стрелки от ресниц. Плотно сжатые губы. Советник начал произносить литанию Иезис. Аглая была без сознания, но жива. Он видел почти незаметные признаки это жизни: трепетное движение глаз, свидетельствующее о том, что она видит что-то сейчас, еле обозначенное дыхание, тонкую венку, бившуюся на шее под почти прозрачной кожей. Он наклонился и нащупал слабый пульс.

- Она жива. Это всего лишь беспамятство.

Зимина отрезвили эти слова. Он перестал звать ее.

- Я вызову "скорую".

- Не надо, - Сергеев легко перехватил его руку, - Я знаю, куда ее надо везти. К Туманову.

Они завернули ее в теплый плед, и Зимин взял ее на руки, удивившись, до чего же она легкая. Он прижимал ее к себе, как самую хрупкую драгоценность, боясь неосторожным движением причинить ей боль, сделать еще хуже ее беспамятство. Перед тем, как покинуть квартиру, Сергеев приласкал Гейшу и дал ей еды и воды. Кошка выглядела совсем несчастной.

По дороге советник позвонил в клинику и изложил Туманову ситуацию. Старый доктор попенял ему за то, что Охотская осталась без присмотра, но пообещал сделать все возможное. Сергеев поблагодарил его и отключился, а на вопросительный взгляд Зимина кратко пояснил статус Туманова, не особо вдаваясь в детали.

К их приезду все уже было готово, и их ждали. Аглаю взяли с рук Романа и уложили на каталку, сразу же подсоединив к ней какие-то датчики. Медики в голубых халатах негромко переговаривались между собой и делали свою работу уверенно и без суеты, представляя собой хорошо обученную и сработавшуюся уже команду. Через несколько секунд каталка скрылась за пуленепробиваемыми стеклянными дверями. Зимин рванулся следом, но какая-то невысокая женщина остановила его и мягко заговорила:

- Извините, но вам туда нельзя.

- Что с ней будет?

- Сейчас ее осмотрят, а потом подключат к системе поддержания жизни. Останется только подождать, когда она очнется.

- А это точно произойдет? Когда?

- Не буду от вас скрывать, что Форма Е еще недостаточно изучена. Протекание болезни проходит индивидуально и зависит от организма и от... воли, от желания жить.

Роман оглянулся на Сергеева. Он чувствовал себя беспомощным, и это сильно выбивало его из привычной колеи. Он был откровенно не готов к известию о том, что Аглая на волосок от смерти, и к страшному подтверждению этого. Он совсем позабыл о том, что существует что-то еще, он находился только "здесь" и "сейчас". Он сконцентрировался на Аглае, пытаясь дотянуться до нее ментально и отдать ей часть своей жизненной силы. Отдал бы всю, если бы мог.

Женщина еще раз заверила их, что все будет сделано так, как надо, и ушла.

- Пойдем.

Сергеев положил ему руку на плечо и тихонько подтолкнул к выходу. Зимин повиновался, уже не задумываясь, почему. На улице советник остановился прикурить. Потом посмотрел на Романа и неожиданно произнес:

- Вот и все, что я хотел сказать.

И Зимин понял, что это он заканчивает разговор, начавшийся в его кабинете несколько раньше.

- Спасибо. Хочешь, я тебя отвезу?

Советник улыбнулся.

- Да я лучше сам. Здесь недалеко.

Они пожали друг другу руки и разошлось в разные стороны. Сергеев - к своей группе на базу, а Зимин - к своему бизнесу в офис.

И ни то, ни другой еще не знали, что в этот момент в мозге Аглаи Охотской что-то переключилось, и она начала приходить в себя.

...Вокруг было голубое. Голубые стены, голубые занавески на окнах, голубая невесомая простынь, голубая дымка в глазах... Аглая снова смежила веки, прислушиваясь к своим ощущениям. Нервные волокна исправно передавали информацию от рецепторов, но мозг путался в ее обработке. Ей казалось, что она в невесомости, потому что тело почти ничего не ощущало, а температура окружающей среды была равна ее собственной. Постепенно восприятие выровнялось, и Аглая ощутила себя обнаженной и лежащей на мягкой постели. К вискам и рукам были прикреплены датчики, а к носу тянулись тонкие пластиковые трубки. И голубое вокруг. По телу прокатилась волна слабости.

Аглая вздохнула. Темнота, наводившая на нее ужас в начале каждого приступа, отступила, освобождая из своего плена измученное сознание. Через несколько секунд Охотская погрузилась в нормальный здоровый сон.

Когда голубое возникло во второй раз, рядом с ней находился человек в белоснежном докторском халате и такой же шапочке. Его ласковый голос каждый из немногочисленных пациентов клиники узнал бы в любом состоянии.

- Добро пожаловать обратно, Аглая.

Охотская силилась улыбнуться, но мышцы еще плохо слушались вернувшегося сознания.

- Здравствуйте, сэй Туманов.

- Ты можешь не говорить, если не хочешь. Просто дай знать, что понимаешь меня. Ты знаешь, что с тобой было?

Она все же ответила голосом:

- Знаю.

- Это хорошо, значит, позднее мы поговорим об этом более подробно. А сейчас скажи, как ты себя чувствуешь?

- Хорошо. Только странно. Раньше так не было.

Болезнь прогрессировала. Туманов знал, что каждый следующий приступ будет проходить тяжелее и дольше предыдущего, и один из них станет последним. Он взял прохладную ладонь Аглаи и тихонько сжал ее.

- Ты храбрая девочка. Сейчас тебе надо отдохнуть. Я зайду завтра утром, и мы поговорим.

Он уже собрался уходить, но Аглая задержала его. Были вопросы, ответы на которые она хотела знать сейчас.

- Доктор.

Туманов послушно сел обратно.

- Скажите, как долго я пробыла... в отключке?

- Что-то около двух суток.

Двое суток.

Последнее, что Аглая помнила отчетливо, это то, как пришел Сергеев. Потом в памяти остались только кусочки происходившего, как фрагменты мозаики. Все остальное было скрыто туманом, который обрывался куда-то в темноту. За время, прошедшее с ее возвращения с юго-востока, она впервые напилась до полной невменяемости. Вполне сознательно.

- А кто меня привез?

- Сергеев. И с ним еще один - молодой мужчина.

Фамилию второго человека Туманов не назвал. Аглая подумала, что это был кто-нибудь из их группы. Она давала Сергееву ключи как раз на такой случай, а с ним вряд ли мог придти кто-то другой.

- Сэй Туманов, скажите ему, что я хочу его видеть.

- Скажу, милая.

- Но больше никому не сообщайте.

- Хорошо.

- Спасибо.

- Отдыхай.

Ночь прошла спокойно, и на следующий день Охотская чувствовала себя уже значительно лучше. Ее отсоединили от всех приборов и вкололи стимулятор. Туманов вернулся к ней после утреннего обхода и долго выяснял, что предшествовало приступу. Аглая признавала, что здесь есть немало и ее вины, но о причинах своего состояния умолчала. Туманов не спрашивал, тонко почувствовав, что она не хочет об этом говорить. Это было ее право.

Уже под финал их беседы она спросила:

- Как долго я здесь пробуду?

- Завтра мы сделаем несколько тестов и снимков. А там - посмотрим.

- Я ценю ваше участие, доктор. Но мне хотелось бы еще... пожить. Просто пожить.

Она почти умоляла, и старый доктор мог ее понять. Желание обреченного - взять от жизни все в ее последние дни. Осознание своей обреченности ломало даже сильную волю Охотской.

- Обещаю, что не задержу тебя здесь надолго.

Туманов ушел, а Аглая подумала, что Зимину все же придется позвонить и взять несколько дней, чтобы он не беспокоил Сунгурова. Только нужно придумать что-нибудь правдоподобное.

Вечером явился Сергеев с огромным пакетом фруктов и кучей приветов от ребят из группы. Они собирались придти почти в полном составе, но командир усомнился, что их пустят всех сразу, и пообещал все выяснить и рассказать. Аглая поулыбалась и заверила его, что будет рада всех видеть, но надолго здесь не задержится. Они поговорили еще о чем-то, а потом Аглая все же спросила:

- Как ты меня нашел?

Секунду Сергеев молчал. Сначала он хотел ей солгать - сказать, что беспокоился, а после того, как она не появилась в офисе, решил проверить. Пришел к ней домой, ну и... Но потом решил, что она все равно узнает, что они вместе с Романом привезли ее. Узнает и не простит ему этой лжи. Медленно начал:

- Я был у Зимина. Мы говорили... о тебе. Знаешь, есть некоторые вещи, которые могут быть сказаны только между мужчинами. Он сказал, что никак не может до тебя дозвониться, и ты не пришла в офис. И тогда мы вдвоем поехали к тебе домой. Ты была без сознания, и мы привезли тебя сюда.

До Аглая дошло.

- Это Ромка с тобой был?

- Да.

- И теперь он знает... обо мне?

- Да.

Охотская хотела спросить, кто дал Сергееву право вмешиваться в ее жизнь, но на самом деле она почувствовала в этот момент облегчение. Ей не надо больше притворяться и будет легче поговорить с Зиминым.

В последний раз.

Сергеев тоже ожидал, что сейчас на него наедут, и поэтому не смог сразу сообразить, что ответить, когда вместо этого Аглая спросила:

- Как он тебе?

- Кто? Зимин?

- Да.

- Знаешь, что бы там ни случилось между вами, он тебя любит. Он чуть с ума не сошел, когда мы нашли тебя. И...

Охотская перебила его.

- Мне все равно.

И советник продолжать не стал. Он снова вспомнил, как они вошли в комнату и увидели Аглаю лежащей на полу. Рядом свернулась Гейша. А в руке...

- Аглая, в твоей руке был пистолет...

Незаданный вопрос повис в воздухе. Сергеев боялся предположить, а Охотская...

- Я не помню.

- Извини.

Сергеев посидел еще немного, а потом ушел, пообещав еще зайти.

Некоторое время Аглая наслаждалась одиночеством. Разговор с командиром растревожил ее, и она обдумывала его слова. Насчет Зимина. Насчет пистолета. Она на самом деле не помнила.

Ее вернул к реальности стук в дверь, и на пороге возник Роман с огромной охапкой чайных роз. Больше всего она любила чайные розы.

- Здравствуй, любимая.

Он вошел и сложил цветы на ее постель. Аглая взяла розу, стала гладить ее нежные лепестки. Она уже приняла решение, но так сложно было произнести нужные слова после того, как она узнала, ЧТО значит быть снова любимой. Любимой любимым. Пальцы мелко дрожали, но об этом знали только она сама и эта роза. Наконец, Аглая подняла голову и твердо взглянула в лицо Роману.

Он споткнулся о все ту же отрешенность в ее глазах и перестал улыбаться.

- Теперь ты знаешь.

Да, он прекрасно понял ее.

- Знаю, но это ничего не меняет для меня.

- А для меня - да. Уходи, Роман, все кончено.

- Нет, я не уйду. Не кончено. Ничего не кончено, пока ты жива и можешь быть со мной.

- Ты не понял? Я хочу остаться одна. Иди к своей жене.

Зимин чувствовал себя, как побитая собака.

- Почему ты прогоняешь меня?

- Потому что тебе нет больше места в моей жизни.

- Я не верю тебе!

Она равнодушно пожала плечами и отбросила розу.

- Это твое право.

- Я говорил с твоим командиром, с Сергеевым. Он говорил, что ты любишь меня и чтобы я тоже любил тебя. Я люблю тебя.

Аглая усмехнулась, думая, что еще немного, и она сорвется. Закричит от боли и тоски. Неужели он не видит, что ей и так плохо.

- Он ошибся.

- Пусть так. Но что тогда было с нами?

- Иллюзии. Всего лишь иллюзии. Ничего не было.

- Тогда посмотри мне в глаза и скажи, что ты не любишь меня.

И она посмотрела ему в глаза.

- Я не люблю тебя. Ты мне больше не нужен. Все кончено, - пауза, - Теперь ты доволен?

- Да.

Аглая осталась одна. Слезы, собиравшиеся в уголках глаз, так и не пролились. Цветы полетели на пол. Глядя в свое никуда, она прошептала:

- Я ненавижу тебя. Ненавижу!

ТАК говорят только о любви.

Несколько следующих дней Зимин ходил сам не свой. На него вдруг свалилось слишком много всего, и он изо всех сил старался выбраться на поверхность своего собственного инферно. Попытался было отвлечься работой, но соображал с трудом. Сорвалась выгодная сделка.

Вдруг вернулась бессонница. Даша спала теперь в другой комнате, иногда доходя до абсурда в заботе о своем будущем ребенке, и Роман проводил ночи в одиночестве в холодной постели. Потом он снова стал выходить на улицу и часами бродить по городу. Иногда ему казалось, что кто-то идет за ним следом, но, когда он оборачивался, то рядом никого не было. Все повторялось. Возвращалось старое безумие. Ныли старые шрамы. Он знал, что однажды возьмет бритву и уйдет вот так же бродить, истекая кровью. Он знал, что чувствует сейчас Аглая, потому что сам ощущал себя обреченным. Обреченным на вечный плен предопределенности.

Светочке он предложил подыскать себе новое место. Она закатила ему скандал, но он только тупо смотрел на нее, не понимая смысла ее упреков.

Аглая вышла из клиники, но в офис "Блистающего мира" больше не вернулась, разорвав контракт не только с Зиминым, но и с Сунгуровым. Она тоже была в плену своей предопределенности. Хотела обмануть Смерть.

Они встретились с Романом снова в "Льве и Короне" вечером. По случаю выходного дня народа было несколько больше, чем обычно, и они легко затерялись в общей массе. На парочку за отдельным столиком не обращали внимания. От Аглаи не укрылась тревога в глазах Зимина. Она сообщила ему о своем уходе сухо, не скрасив ни малейшим проявлением эмоций. Он механически помешивал ложечкой уже остывший кофе. Спросил только одно:

- Почему?

Почему? Она и сама задумывалась над этим. Почему стремятся к одиночеству умирающие кошки? Почему раненый волк уползает в свою нору, чтобы никогда оттуда не выйти? Потому что в смерти нет ничего героического или благородного. Никакой патетики. Только безысходность. Любой солдат скажет вам это.

Охотская допила свой кофе и ответила ему, четко отделяя слова друг от друга:

- Потому что я так хочу. Прощай.

Она встала, накинула шубку и быстро вышла.

Навсегда?

- Аглая!

Зимин смотрел ей вслед.

Все. Alles.

Он потерял ее. Снова потерял. Она не дала ему ни одного шанса. Все решила сама. Жестокая. Иезис, за что?

В груди шевельнулась боль. Зимин переместился к стойке бара и начал новое погружение в глубины инферно. Он сдался на милость коварной богини. Через несколько часов двое мускулистых парней ненавязчиво проводили его из бара вон.

Зимин включил зажигание, чтобы прогреть двигатель, и взял мобильник. Пальцы уже успели замерзнуть и слушались его не очень охотно, но он все же набрал знакомый номер. Раздался характерный сигнал АОНа, а потом Светочка схватила трубку после первого же гудка.

- Ромочка!

- Привет. Я тебя не разбудил?

Оказалось, что не только пальцы подняли бунт против него, но и язык решил в этом слегка поучаствовать.

- Нет, я не спала.

- Я еду к тебе.

Он отключился прежде, чем получил ответ, и тронул машину с места.

...Светочка ликовала. ЭТА уже давно не появлялась в офисе. А сейчас Зимин позвонил. Сам. И он едет к ней! Она выиграла эту схватку.

Светочка, на самом деле разбуженная его звонком, соскочила с дивана. Сначала душ - самое лучшее мыло, ароматическое масло, крем, способный сделать ее кожу нежной, как у ребенка. Потом - любимые духи, она нанесла по капельке на запястья, за уши и каплю на лобок. Следом - легкий макияж, имитировавший отсутствие косметики на лице, но подправивший его черты. И под финал - шелковое ажурное белье сексуального алого цвета. Светочка собиралась, что-то напевая от избытка чувств. Сладкое ощущение победы кружило ей голову. Она совсем забыла о своих клятвах никогда больше не пускать Романа на свой порог и не простить ему очень многих вещей. Она представляла, как он появится с цветами и виноватой улыбкой. Она, конечно, поиграет с ним немного в Сэй Неприступную Крепость, а потом милостиво простит, и они займутся любовью. Зимин - самый лучший любовник из всех, что у нее были. И как хорошо, что сегодня ночью она по счастливой случайности оказалась одна.

Долгожданный звонок в дверь заставил ее сердце биться сильнее. Светочка открыла, и в нос шибанул сильный запах спирта.

Зимин был пьян. Это было просто чудо, что он добрался до своей любовницы и не разбился, не перевернулся и ни с кем не столкнулся. Должно быть, его автопилот водил машину намного лучше, потому что сам он почти не помнил свою дорогу.

- О! Привет!

Он не вошел, а ввалился. От приторно-сладкого аромата Светиных духов его едва не вырвало. А в этих кружевах она выглядела, как шлюха. По сути дела так оно и было. И именно за этим он сюда и пришел. Впрочем, как всегда. От комментариев он все же воздержался, сохраняя остатки разума и видя ее восторженный взгляд.

В комнате горели свечи. Роман засмотрелся на огонь, задумался и содрогнулся от прикосновения Светочки. Она стояла перед ним, доступная, готовая на все для него. В этом последнем он не сомневался. Как же непохоже это было на Аглаю!

Что со мной, Иезис? Что я делаю ЗДЕСЬ с ЭТОЙ женщиной? Пытаюсь забыться... забыть!!!

Зимин коротко, без замаха ударил Светочку по лицу. Она вскрикнула и, неловко взмахнув руками, упала на диван. Этого она не ждала.

- Что ты делаешь?

Он склонился и прошипел ей в лицо:

- Ненавижу тебя.

Она все еще не понимала, что происходит. Совсем не этого она ждала и оказалась совершенно не готова к тому, что вместо любви Зимин причинит ей боль. Но все еще надеялась переиграть ситуацию. Хотя удар был сильный, и скула тут же начала болеть. Глядя на него снизу вверх, Светочка прошипела в ответ:

- Тогда зачем ты пришел?

Он вдруг обратил внимание на то, что при падении тонкий пеньюар распахнулся, открыв его взору нежное тело, едва прикрытое воздушной вязью белья. Тело Аглаи было сухое, без капли жира, рельефное не от женских форм, а от развитых мускулов, кое-где отмеченных шрамами. А Светочка была холеная, изнеженная, никогда не знавшая тяжелого физического труда и лишений. Тело было покрыто ровным слоем жирка, своей равномерностью создававшим иллюзию его отсутствия. Полная грудь вздымалась и опадала под участившимся дыханием. Из-под бюстгальтера отчетливо выпирали напрягшиеся соски.

Черт возьми! Ей это нравилось!

Зимин почувствовал возбуждение. Инстинкты вышли из-под контроля разума, отравленного алкоголем. Он протянул руку, погладил ее грудь, а потом с силой сжал. Светочка застонала. И даже когда он рванул с нее белье, она не поняла, что происходит что-то не то.

Ромка сорвался. С ним всегда так бывало: он мог очень долго вбирать в себя все невзгоды, впитывал их, как губка. Они погружались куда-то на дно его души и лежали там мертвым грузом, пока не находилось что-то, что уже переполняло его, с чем но не мог справиться. И тогда он срывался. На себе. На других. В такие моменты он не контролировал себя.

Светочка видела огонь, бушевавший в его глазах. Пламя безумия. Он кричал ей в лицо, оскорблял ее, называл шлюхой, потаскушкой, наивной дурой, возомнившей о себе невесть что. Лицо исказилось до неузнаваемости. И ей это действительно нравилось. Из памяти вдруг всплыли неясные образы... когда-то на нее вот так же кричали... а потом... потом ей было хорошо...впервые в жизни. После этого она сменила множество мужчин в поисках своего счастья. Ее расчетная любовь к Роману дала трещину, но сейчас вспыхнула с новой силой. Поэтому когда Зимин стянул с себя джинсы вместе с плавками, выпуская на волю восставшего узника, она уже готова была его принять.

Роман коленом раздвинул ей ноги и не вошел, а вломился в нее, безжалостно разрывая влажное лоно. Светочка выгнулась дугой. Он сделал всего несколько движений, и силы покинули его. Все было кончено. Он вознесся в да-хэй, в вечную тьму, обиталище сущности всего, и умер.

Несколько минут Светочка лежала неподвижно, надеясь, что произойдет чудо, - Зимин реанимируется и продолжит начатое. Но он оставался неподвижен, надежно пригвоздив ее своим весом к постели. Начали затекать ноги.

- Скотина!

Светочка напряглась и все же спихнула его с себя. Зимин перевернулся на спину, раскинув руки, но так и не проснулся - организм израсходовал все свои ресурсы и отключился намертво после сильного выброса оставшейся энергии. Она сходила в ванную и улеглась, свернувшись клубком.

Конечно же утром он ничего не вспомнил. Роман проснулся с жутким ощущением того, что его организм превратился в разбитое корыто (и кто в этом виноват: золотая рыбка или белая горячка?), а во рту ночевала стая дракончиков. Голова раскалывалась, - череп расползался по всем швам. К тому же он обнаружил, что одет, если не считать спущенных джинсов. И вообще, он мало понимал, где находится.

- Огосподибожетымой! Иезис...

Получился скорее стон, чем слова. Зимин заставил себя разлепить веки и оглядеться. Место было знакомое, и через некоторое время он к своему ужасу сообразил, что находится у Светланы. А вот и сама она: стоит рядом с ним в теплом махровом халате, с волосами, заколотыми на затылке. А улыбка...

- Доброе утро, любимый.

В ответ "любимый" прохрипел:

- Аспирин.

После двух таблеток стало немного полегче, и Зимин дополз до душа. Воду он сделал почти ледяной, отчего заломило зубы, но голова стала проясняться. Пусть и смутно, но он вспомнил все события вечера и ночи, и на душе снова стало тошно. Он опять нашел утешение в объятиях Светочки, а сейчас собирался поступить с ней жестоко. Научился от Охотской?

После душа его уже ждала большая чашка крепкого кофе, и Роман выпил его, обжигаясь, но торопливо. Он не знал, как начать.

- Детка, спасибо тебе, но... Я не должен был приезжать. Ничего не изменилось. Между нами все кончено.

Только что Светочка была на седьмом небе от счастья, она уже мечтала, как они начнут все сначала, может быть, она даже родит от него ребенка. Своими словами он сбросил ее на землю, обрезав крылья ее светлой мечты. Этого она не ожидала. Ведь он же позвонил... приехал.

- Понимаешь, я ее люблю. Я всегда ее любил.

Что он говорит?

Светочку охватило отчаянье.

Почему ЭТА его сучка так легко сумела отнять у нее то, что Светочка завоевывала с таким трудом?!

- Нет!!!

Роман замолчал на полуслове. Его бывшая любовница выглядела совсем убитой: губы тряслись, на щеках и шее выступили красные пятна, глаза наполнились слезами. Она никак не могла ему поверить.

- Как же так, Рома? Нам ведь было так хорошо вместе!

Он не нашел ничего лучше, как быстро пробормотать:

- Прости, детка.

- Рома, если ты бросишь меня сейчас, я покончу с собой.

Мысленно Зимин рассмеялся. Он уже почти поверил в искренность ее чувств, но этой последней фразой Светочка испортила себе всю игру. И озлобила его, потому что Роман терпеть не мог, когда ему угрожали. Он хмыкнул ей в лицо.

- А вот здесь я тебе не верю. Знаешь, как Станиславский. Твоя пьеса была великолепна, и я почти попался. Но ты никогда не сделаешь себе больно. Ты себя для этого слишком сильно любишь.

Он не делал попыток утешить ее, убедить, что все у нее еще будет хорошо и она непременно дождется своего принца. Он знал, что сейчас это бесполезно. Самое лучшее, что он мог сделать сейчас, это просто уйти. Перед тем, как закрыть за собой дверь, он сказал:

- Возьми себя в руки, а потом мы поговорим. Может быть.

Едва Светочка осталась одна, как слезы тут же высохли, а выражение лица сменилось с жалобного на злое. Она была зла. На него. На себя.

- Подонок!

Зимина следовало проучить. Конечно, он был прав, он раскусил ее и ее игру. Она ни за что на свете не согласится самостоятельно нанести себе какой-нибудь вред. Нет, она не покончит с собой. Но надо заставить его волноваться и испытывать чувство вины перед ней. Значит...

Она сделает это.

Светочка посмотрела на часы - в течение получаса должен был появиться ее текущий приятель. Они договорились провести вместе выходные, и Светочка дала ему ключи от своей квартиры на всякий случай. Отлично. Она подсела к столу и написала на листке бумаги несколько слов: "Ты напрасно не поверил мне, Роман". Имя - для того, чтобы он точно знал, что он один виноват в случившемся. Из аптечки Светочка достала белый пластиковый флакон - снотворное.

Нервы начали расшатываться уже давно - со времен ее первых месячных. Периодически случались нервные срывы, сопровождавшиеся жесточайшей бессонницей, и каждый раз ей требовались все более сильные препараты, чтобы придти в норму. Человек, который привез этот последний, очень долго объяснял, что необходимо быть осторожной с его применением. Смертельная доза составляла шесть таблеток - Светочка высыпала на ладонь четыре. Ее расчет был прост - доза слишком мала для летального исхода, к тому же скоро придет ее приятель и сразу же вызовет "скорую".

Светочка победно улыбнулась и смело высыпала таблетки в рот. Через десять минут она уже крепко спала и не видела никаких сновидений. Зимин вернется. Она в этом уверена.

Сейчас она была абсолютно счастлива, потому что еще не знала, что ее организм окажется чувствителен к одному из компонентов препарата и отреагирует аллергической реакцией с отеком гортани, а приятель придет только на следующий день, потому что накануне изрядно перебрал. Когда он войдет, то его будет ждать уже хладный труп.

К Зимину пришли через несколько дней. Новая девочка-секретарь с несколько пафосным именем Эльвира связалась с ним через интерком и доложила:

- К вам из милиции, Роман Андреевич.

Следователь Васильев был уже немолод и потрепан жизнью. Он был в гражданском, но принадлежность к "серому братству" ясно прочитывалась во всем его облике. Они обменялись приветствиями-представлениями, потом Зимин распорядился насчет кофе и после этого поинтересовался, чем может быть полезен. Васильев обошелся без длинных предисловий.

- Роман Андреевич, вы знакомы со Светланой Дубининой?

- Да.

- Расскажите, пожалуйста, когда и где вы с ней познакомились.

Роман вкратце изложил ему историю своего знакомства со Светочкой, умолчав, впрочем, о степени интимности их отношений. Он говорил сухо и по существу вопроса, не отвлекаясь на эмоциональные экзерсисы. Эльвира принесла кофе. Зимин глотнул горяченького и в свою очередь спросил:

- А чем вызван интерес?

Следователь покопался в своей папке, и в результате поисков на свет была извлечена бумажка и представлена ему для ознакомления. Почерк был Светочки, но смысл написанного ускользал от него.

Ты напрасно не верил мне, Роман.

Он ничем не выдал своих чувств.

- Светлана Дубинина покончила с собой два дня назад. Она оставила эту записку. Поскольку вы - единственный Роман среди ее знакомых, то я пришел к вам. Как вы можете это прокомментировать?

- Я уволил ее некоторое время назад. Она перестала справляться со своими обязанностями, стала срываться. Я не мог позволить себе зависеть от ее капризов. Она пригрозила мне, что убьет себя, но я на самом деле не поверил. Что ж... она это сделала...

Они поговорили еще немного о каких-то деталях и распрощались. Несколько минут Роман сидел, не двигаясь, глядя в никуда перед собой, и переваривал только что полученное известие. Нет, он не ощущал своей вины. Даже если бы он знал тогда, что Светочка говорила серьезно, то все равно ушел бы от нее. Он испытывал сейчас другое чувство - сожаление, что не сделал этого раньше.

Автоматически он потянулся к телефону и так же автоматически набрал номер Охотской, но потом сознание вернулось, и он оборвал связь еще до соединения.

...Похороны состоялись через два дня. Ударили настоящие морозы и прощание было очень коротким. Стоя в толпе горюющих друзей и родственников, Зимин слышал, как за его спиной люди шептались между собой, передавая: "Это он, это из-за него она...". Он не прятал взгляд, не отвечал на реплики не в меру наглых теток. Он не ощущал своей вины.

Гроб опустили в могилу и забросали землей вперемежку со снегом. Откуда-то появилась водка, закуска... тут же начались поминки. Зимин повернулся, чтобы уходить, но тут его цепкий глаз выхватил знакомую фигурку: шапочка и шубка из черного меха с серебристой оторочкой, безмятежные глаза. Она тоже была здесь одна, никому не нужная. Кто-то сердобольный предложил ей водки, но она отказалась и стала шаг за шагом отходить, намереваясь незаметно исчезнуть.

Ну, нет!

Зимин догнал ее и крепко взял за руку.

- Если ты хочешь исчезнуть, то я могу тебе в этом помочь.

Аглая послушно позволила отвести себя и посадить в машину. Это было не то кладбище, на котором покоились ее родители, но и оно было отделено от городской дороги не меньше чем километром по открытому пространству, а она уже успела промерзнуть до костей и с ужасом думала о предстоящей прогулке под пронизывающим ветром и начинающейся вьюгой. Пока прогревался двигатель, Зимин включил внутреннее отопление, и она начала оттаивать.

- Спасибо, - заиндевевшие губы едва разлепились.

- Не за что, - Роман был сама любезность, - Что ты здесь делала?

- То же, что и ты.

Он понял, что это ему так вежливо предложили не задавать идиотских вопросов.

Аглая сняла перчатки и начала греть застывшие пальцы своим дыханием. Роман вспомнил, как даже в самую жаркую погоду ее руки оставались холодными, и как он старался согреть ее. Как само собой разумеющееся и сейчас, он взял ее руки и начал целовать изящные пальцы с ухоженными не накрашенными ногтями. Кровь потекла быстрее, и белая кожа приобрела розоватый оттенок. Аглая ощутила заметное облегчение, возвращалась ее обычная уверенность и гибкость. Она мягко отняла у Зимина свои руки и начала искать сигареты, не глядя на него и так и ничего не сказав. Машина, наконец, тронулась с места.

Уже на въезде в город он спросил:

- Ты куда? Домой?

Аглая кивнула. Сил не достало сказать. Ей хотелось, чтобы они никогда не приехали, чтобы всегда была эта зимняя дорога - они вдвоем, в машине тепло, не надо слов, потому что им хорошо и так... молча. У нее согрелись руки, перестало знобить тело. И только в сердце осталась зима.

Он довез ее до подъезда. Все порывался начать разговор, но побоялся, что сорвется, и так ничего и не сказал. Уже просто не верил, что что-то может измениться.

- Зайдешь?

Он не сразу понял, о чем она. Посмотрел недоуменно, и Аглая повторила вопрос:

- Зайдешь согреться?

На этот раз в квартире было прибрано. Телефонная трубка, когда-то разбитая о стену, была починена и в одном месте заботливо перехвачена скотчем. Гейша с громким мурчанием забралась Аглае на руки и зажмурилась от удовольствия. Роман как-то растерянно погладил ее. Аглая сказала ей что-то ласковое, нимало этим Зимина удивив, потом повесила кошку на плечо и пошла варить кофе. Подумав немного, Роман пошел следом.

- Как ты? - от спросил, чтобы хоть чем-то заполнить гнетущую пустоту.

- Нормально. А ты?

- Да как я могу?

Она налила ему обжигающего горячего напитка, бессознательно выбрав ту чашку, которую всегда выбирал сам Зимин, добавила сливки.

- Новый охранник уже работает?

- Нет. А ты...

Он хотел спросить, чем она будет заниматься, но осекся. Чем-чем... жить... просто жить.

- Извини. Прости меня.

Она наконец-то взглянула ему в глаза, и он едва не утонул в глубинах ее затягивающего взгляда.

- За что?

- За все.

- Не надо, Роман, - и тихо добавила, - Мне и так больно.

- Ты сама причиняешь себе эту боль. Мне плевать, сколько ты пробудешь со мной, лишь бы ты была со мной сейчас и... до конца. Все эти годы я помнил о тебе, ждал тебя, когда ты вернешься, и мы снова будем вместе. Жизнь так коротка, чтобы пренебрегать моментами счастья. Но... тебе не нужна моя любовь. Прости меня за нее, прости за то, что я не смог тебя забыть, отказаться от тебя.

Аглая не заметила, как Зимин допил свой кофе и ушел. Она была оглушена его словами. Все стало на свои места, как в сложной трехмерной головоломке. Что-то сдвинулось у нее в голове, открыв ей единственно возможную истину, и оковы из голубого льда начали таять, словно под огнем пулемета. Она отомкнулась от своей обреченности и одиночества. Все эти месяцы она гнала от себя мысль о любви, даже когда была с Романом, а сейчас захотела ее сильно, до боли в груди. Сердце разрывалось...

Зеркало отрешенности в ее глазах треснуло и разлетелось на сотни осколков, открывая, выпуская на волю ее самое. Ту, кем она бывала только с Романом и очень давно. Охотская запрокинула голову и закричала.

Очищение.

Она была свободна теперь от плена обреченности и предопределения, в который сама себя заточила.

Что наша жизнь?

Всего лишь Ка?

Осенний втер, что гонит опавшие листья, не давая им упасть или прибиться к земле.

Только что Ка Аглаи Охотской стало немного иным.

К немалому удивлению Даши Роман вернулся домой не просто раньше обычного, а значительно раньше. Она даже сначала не поверила своим глазам, когда увидела его "Алеф", подъехавший к дому, но потом ее собственный муж действительно вышел из машины и скрылся в подъезде. Ее настроение мгновенно пересекло отметку "отлично", хотя в душе все еще оставался неприятный осадок. Последнее время они часто ссорились, и Даше иногда казалось, что все, их семейная жизнь закончилась. Однажды она подслушала, как Роман договаривался со своим юристом о встрече по делу, которое он назвал "семейным". Несколько раз она слышала, как во сне Роман повторял одно имя. Имя той, другой. И все эти письма...

Другая больше не появлялась, и на робкий вопрос жены, Зимин сухо ответил, что они разорвали контракт, отмолчавшись на все остальные вопросы. Впрочем, ей вполне хватало одного отсутствия Охотской, и Даша с головой погрузилась в свою беременность.

Явился Роман. Даша поспешила ему навстречу, сияя улыбкой, но он отстранил ее, на ходу пробормотав:

- Прости, детка, мне нужно побыть одному.

- Что-то случилось?

Он приподнял ее лицо за подбородок и посмотрел в глаза. Его взгляд леденил душу нечеловеческой древней тоской. Он был уже старик в своем взгляде, и Даша вдруг отчетливо поняла, что ее муж уже никогда не будет именно ЕЕ. Он был где-то очень далеко. Возможно, где-то в другой Вселенной.

- Я устал. Понимаешь? - и тут же ответил сам себе, - Нет, ты не понимаешь.

Он отказался от ужина и ушел в кабинет, свое убежище, защиту от внешнего мира. Даша семенила за ним, возбужденно перечисляя покупки из детского магазина, но дверь закрылась перед самым ее носом, а потом безжалостно щелкнул замок, отсекая их друг от друга.

Не зажигая света, Зимин скинул пиджак и сел в кресло перед письменным столом. Синие сумерки, по-зимнему ранние, мягко подсвечивали серебристые морозные узоры на стекле. До Нового года оставались считанные дни, и предпраздничное настроение уже пропитало пространство, делая людей немного добрее и ближе друг к другу. В офисе уже шла подготовка к новогодней вечеринке под бдительным руководством Эльвиры, оказавшейся просто гением секретарской работы. Московские деловые партнеры пригласили его на аналогичное мероприятие к себе, и билеты на фирменный поезд "Папоротник" уже были заказаны и ждали его завтра утром. А потом он вернется и...

И ничего.

В душе была пустота. Он был полностью опустошен, но не тем, что случилось со Светочкой, а последним разговором с Аглаей. Он вдруг четко осознал, что потерял ее, несмотря ни на что. Потерял тогда, когда она сделала выбор между ним и армией не в его пользу. А еще он понял, что она уже умерла. Но не от своей страшной болезни, а погибла в одном из боев, как и должно это было с ней быть, а сегодня - и в его сердце. Те женщина, которая пришла к нему в октябре, уже не была ЕГО Аглаей, той, которую он любил. Не было чудесного воскрешения, за которое он благодарил...

Иезис! Ты посмеялась надо мной. Скажи мне только одно: почему? За что?

Нет ответа.

В левой стороне груди шевельнулась застарелая боль. Зимин задохнулся, прижал к сердцу ладонь, но уже не ощутил его стука. Организм агонизировал вместе с чувствами.

Наконец-то, избавление от боли.

Всего лишь Смерть.

Милосердная леди Смерть.

Почему-то стало тяжело дышать. Роман расстегнул ворот рубашки и несколько минут сидел, не шевелясь, потом открыл верхний ящик стола. Ему не нужен был свет, чтобы найти и достать коробку, оклеенную черной бумагой, его пальцы без участия сознания прекрасно знали, где она лежит, хотя он не прикасался к ней уже несколько лет.

Полная Луна, заглядывающая в окно белым льдистым оком, осветила одинаковые прямоугольники, лежавшие внутри. Письма Аглаи. Их было немного, и каждое из них Роман помнил наизусть с первого прочтения. Драгоценные слова и строки, соединявшие их в разлуке незримой нитью. Он до сих пор чувствовал ее в своем сердце. Не было фотографий. Единственную бывшую у него он взял с собой на ту свою безумную ночную прогулку, а потом не смог отыскать. Старые письма - теперь ниточка не только в разлуке, но и из прошлого.

Зимин застонал, сжав руками виски, уже пульсировавшие от напряжения.

Как больно Иезис как же мне больно!

Дрожащими пальцами он взял верхнее письмо. Оно все еще источало тонкий невидимый запах пыли и гари. Он не мог видеть слов в скудном освещении, но его сердце различало их своим прозрением. Короткие твердые фразы, в которых была целая жизнь. Роман смотрел на них, но не видел. В его глазах были сейчас темные зеркала. Отрешенность.

Откуда-то издали сознание зафиксировало, что бумага подалась легко и рвалась с тихим шелестом, больше похожим на шелест опавших листьев.

Ка.

Ка - их полет.

Потом перед ним лежала уже не бумага, а горка остывшего пепла. Alles. Не было больше Аглаи Охотской и его любви к ней.

Пепел вместо его любви.

Пепел вместо его сердца.

Пепел вместо его жизни.

Пепел...

Голова тяжело стукнулась о скрещенные на столе руки. Горло сжало, свело судорожным спазмом, сдавило словно чьей-то стальной рукой. Плечи вздрагивали, но парализованная трахея не в силах была ни впустить воздух, ни вытолкнуть застрявший там комок.

Иезис... больно...

В дверь постучали, а потом раздался голос Даши:

- Ромочка, что ты там делаешь? С тобой все в порядке? Рома...

Зимин вздрогнул. Трахея разжалась, но голос был глух.

- Уходи.

- Но...

Он сорвался, переходя на крик:

- Убирайся! Оставь меня в покое!

С той стороны Даша отшатнулась от двери. Звуки, раздавшиеся следом, были слишком похожи на рыдания.

Даша Зимина всегда была абсолютно уверена в своем муже. Несмотря на банальность сравнения, он всегда казался ей чем-то, похожим на несокрушимую каменную стену, за которой она была надежно укрыта от всех бед жестокого мира. Она никогда не видела, чтобы он плакал, и то, что происходило сейчас, повергло ее в ужас. И она точно знала, кто в этом виноват.

- Сука, - ее губы тряслись, но она была в гневе, - Я знаю, что это ты! Будь ты проклята! Лучше бы ты умерла!

Роман никогда не рассказывал ей историю его и Охотской, но мир, как известно, не без добрых людей, и к концу первого года семейной жизни Даша знала уже обо всем, а потом нашла те письма... И когда в октябре Охотская появилась снова, Даша сделала то единственное, что, как ей казалось, прочно привяжет Романа к ней, - она забеременела. Самое распространенное заблуждение среди тех женщин, которых могут вот-вот бросить, на самом деле не приводящее ни к чему. Если мужчина решил уйти, он сделает это, несмотря ни на что.

Зазвонил телефон. В спальне Даша сняла трубку и привычно ответила, не отдавая себе отчета, что это уже не так:

- Дом Зиминых.

И тут же ее лицо исказила ярость, сделав его черты уродливыми и неузнаваемыми. Ответивший голос был женским, тем, звучание которого - холодность - заставляло ее напрягаться.

- Могу я услышать Романа?

Она готова была наорать на Охотскую, обвинить ее и проклясть, сказать все, что накопилось в душе, но вместо этого выдавила:

- Нет.

И отсоединилась.

ЭТА СУКА еще смеет звонить сюда!

Глядя на телефон, как на ядовитую змею, Даша аккуратно положила трубку рядом со станцией. Потом отыскала мобильник мужа, который он оставил в прихожей, и недрогнувшей рукой выдрала из него питание. Вот и все! Победно улыбнувшись, Даша прошла в гостиную и с ногами забралась в просторное мягкое кресло.

Она ждала сегодня мужа, чтобы вместе украсить елку, а потом провести вместе весь вечер, ведь завтра утром они расстанутся как минимум на три дня. В холодильнике стояла бутылка шампанского; коробки с нарядными елочными игрушками лежали на диване; праздничному платью оставалась всего одна примерка... Даша уткнулась лицом в ладони...

Роман тоже слышал звонок, но не обратил на него внимание. Не хотелось никого видеть, слышать, знать... Вообще ничего. Он все еще сидел в темноте, зажатый в тиски боли. Уставшее сознание делало слабые попытки освободится из плена, но не хватало сил.

Смерть не пришла, чтобы избавить его от боли.

С той своей неудачной попытки он никогда больше не думал о Смерти. Ему казалось, что хуже быть уже не может. Он словно бы заглянул на обратную сторону кольца Соломона, и знал теперь истину: Все пройдет, и это тоже. И так сложно было сейчас в это поверить. Оставалось только смириться, но он не хотел.

Он не хотел хоронить Аглаю в своей сердце, где сейчас царила зима.

Зима за окном.

Зима в сердце.

Роман вышел из кабинета только под утро, чтобы собрать необходимые вещи для поездки. Он старался двигаться бесшумно, чтобы не разбудить Дашу, которая спала всегда чутко и беспокойно. В его глазах застыла отрешенность. Сознание все еще пребывало в нетях душевной и физической боли, но какая-то его часть смогла вернуться к реальности, чтобы не дать Зимину совсем сгинуть в сумерках. Человеческая психика адаптивна бесконечно.

Он быстро собрался. Нашел выпотрошенный мобильник, но ничего криминального не заподозрил - подумал, что это Даша сорвала на нем свою злость. Уже у двери Роман обернулся и словно по-новому увидел свой дом. Все здесь было знакомым до мелочей, созданным его собственным трудом, но... чужим для него. Так смотрит человек, который точно знает, что уже никогда не вернется, потому что отправляется домой.

Роман вздрогнул.

Не вернется? Домой?

Сейчас он этого не знал. Не хотел решать. Он слишком устал. И еще ему надо привыкнуть к мысли, что Аглаи нет рядом с ним, и уже никогда не будет.

Никогда.

...Заминки не было: бронь можно было выкупить без очереди, а состав подали вовремя. Зимин стоял возле СВ рядом с проводницей, вдыхая морозный воздух и вглядываясь в лица проходящих людей. Даже вокзальная суета не могла перебить приподнятое праздничное настроение. У соседнего вагона веселая студенческая компания уже начала отмечать Новый год. Трое молоденьких солдатиков провожали сослуживца в отпуск, хлопали по плечам, смеялись, передавали приветы и по-хорошему завидовали. Молодая пара была так поглощена друг другом, что не видела ничего и никого вокруг. Толпились провожающие.

Ромка был один - его никто не провожал. Собиралась Даша, но после вчерашнего он не удивился, что она не дала себе труда сделать это. Он был один, и в этот момент он ощутил свое одиночество, как никогда до этого.

Перед глазами снова стало лицо Аглаи: отрешенный взгляд, сжатые губы, немного сдвинутые брови - застывшая маска холодности и отчуждения.

Прощай, моя единственно любимая. Прости. Таково Ка.

- Заходите в вагон, - равнодушный голос проводницы.

Зимин поднялся по ступенькам, чувствуя себя так, словно всходит на эшафот, и стал за спиной, обтянутой толстым темно-синим кителем. Поезд дернулся, и перрон плавно поплыл назад. Почему-то Романа не покидало чувство предрешенности и нереальности происходящего. Это было похоже на финал какой-нибудь глупой мелодрамы: тронулся поезд, увозя его навсегда; крупным планом - его потрясенные глаза, серебрящиеся влагой; потом в черед лиц мелькнет она - она любит его и не может без него жить, кричит его имя; последний кадр - они держат друг друга в объятия и смеются, понимая, что теперь уже ничто их не разлучит, а на фоне - дымка растаявшего за горизонтом поезда.

Но так не бывает в жизни.

В череде лиц мелькнуло знакомое лицо... Потрясенные глаза, серебрящиеся влагой и лишенные своих зеркал... Черная шубка, черная шапка...

- Аглая!

Мелькнуло - и исчезло.

Так не бывает.

Она любила его. Иезис, как же она любила его! Его одного всю свою жизнь только его одного. Она уже успела забыть, что это такое - любить. И вот теперь это чувство возвращалось к ней, мучительно, с непереносимой болью, разрывающей сердце и испепеляющей душу, с безжалостным осознанием того, что она сама убила чувство в Зимине, что она бездарно проиграла свой последний бой.

Бой за любовь.

Всю ночь Аглая не сомкнула глаз, мечась по своей пустой холодной квартире, словно дикая свободолюбивая пантера, посаженная в клетку. Она попыталась с ним связаться, но ответила его жена - ее голос звенел от ярости, - а потом Аглая уже сама обрывала связь.

Поздно.

Она опоздала сказать ему о своей любви.

Ледяная стена рухнула, открыв пустоту, способную целиком поглотить Аглаю Охотскую и не подавиться.

Она ведь сама сложила ее, старательно, кирпичик за кирпичиком, вместо того, чтобы быть с Романом каждую драгоценную минуту из немногочисленных отпущенных ей. Теперь эти минуты складывались в долгие часы тоски и одиночества. Груз, под тяжестью которого она сломилась.

Груз-200.

Аглая швырнула многострадальную трубку в стену, развернувшись всем телом, как учили на тренировке. Голова закружилась. В глазах потемнело. Не удержавшись, Охотская упала на диван и снова закричала. Больше всего она боялась сейчас, что снова отключится, потеряет сознание и уже никогда не придет в себя. Длинный крик перешел в рыдание, которого она уже не замечала. И не замечала, что все повторяет и повторяет одну-единственную фразу:

- Я не хочу умирать.

Она не хотела умирать, не сказав Роману о своей любви. Пусть он оттолкнет ее, пусть не захочет знать, как не хотела она. Только пусть знает, что она его любит.

Уже под утро Охотская даже не задремала, а провалилась в тяжелое забытье. Уставшее сознание и измотанный бессонницей мозг все же не выдержали и автоматически переключились в режим сохранения энергии.

Она пришла в себя через несколько часов оттого, что было холодно. Тело сотрясалось от сильной дрожи, и не спасало ни теплое одеяло, ни Гейша рядом. Не отдавая себе в этом отчета, Аглая свернулась в позу зародыша, защищаясь от внешнего мира, но сон уже сдал свои позиции, возвращаясь к разуму. Она заставила себя подняться и принять контрастный душ, как плетью, подгоняя непослушное тело. От мысли о кофе к горлу подступила тошнота, которую удалось заглушить только сигаретой. Аглая оделась и вышла.

На душе был хаос и беспредел. И еще - боль. И - страх. Но она страшилась не того, что Ромка оттолкнет ее и не захочет принять, а того, что она просто не успеет сказать ему три слова. Всего три простых слова.

Я тебя люблю.

Иезис, если есть в тебе хоть капля милосердия и справедливости...

Нет, не к Иезис теперь нужно было взывать.

Смерть, если есть для тебя хоть что-то святое... Я прошу об одном - дай мне время, последние минуты, чтобы сказать ему то, что жило во мне много лет. Дай мне отдать ему хотя бы часть себя - ту, что и так принадлежит ему. А потом... Потом я - твоя. Приходи и бери меня, но только не сейчас. Не сейчас... Заклинаю...

Она снова поймала частника и все подгоняла его, пока ехали в самое сердце мегаполиса, но потом вдруг снова навалился страх, что сейчас все рухнет, не останется от ее никчемной жизни даже маленького кусочка. И вот тогда уже и незачем будет жить. Перед входом в офис она остановилась и закурила, пытаясь хоть как-то привести в порядок нервы. Глазами машинально шарила по стоянке, но знакомой машины не было нигде. Не было "Алефа", а значит, не было и... Нет! Нельзя поддаваться панике. Аглая сосредоточилась на сигарете - увидела перед собой маленькую цель, которой надо было достичь. Потом перенесла внимание на процесс регистрации на КПП внизу: Охотская... "Блистающий мир"... кто будет, но вообще к сэй Зимину... да... да...спасибо. Снова пошла по лестнице, считая каждую ступеньку.

Эльвира встретила ее своей фирменной улыбкой, похожей на рекламу зубной пасты.

- Доброе утро, сэй Охотская. Чем могу помочь?

Аглая с трудом разлепила сведенные судорогой и холодом губы и выдавила:

- Он... здесь?

- Роман Андреевич? Нет, его нет. Он сегодня утром уехал в Москву и вернется через несколько дней. Хотите оставить сообщение?.. Передать, что вы заходили?.. Сэй Охотская... С вами все в порядке?..

Alles.

Пустота.

Больно... Больно! БОЛЬНО!!!

Аглая стояла, замерев, оглушенная. Сердце сильно билось о ребра, но она не замечала его рваного ритма. Кровь отхлынула от головы.

- Какой поезд?

- "Папоротник".

В этот момент, стоя у открытой двери вагона, Зимин увидел ее лицо. И наваждение тут же спало. Ее там не было.

Она не успела.

Она не успеет.

- Сэй Охотская? С вами все в порядке?

Дрогнули желваки на скулах. Ужас в глазах сменился пустотой, а потом зрачки затянуло темными зеркалами отрешенности. Аглая глубоко вздохнула, жестко затягивая шнуровку нервов и подавляя панику. Если им суждено поговорить еще раз, то это произойдет, несмотря ни на что. Ей нужно просто немного подождать. А если нет... Она уже ничего не сможет изменить. Таково их Ка. Страх и темнота отступили, и мир снова обрел объем и рельеф.

- Да. Просто я... не ожидала. Если сэй Зимин позвонит, передайте ему, что я просила срочно меня найти. И я хочу написать ему записку.

Эльвира дала ей бумагу и ручку, и Аглая села в кресло для посетителей. Слова рождались легко, словно были в ней все это время, а теперь осталось их только произнести или написать.

"Позвони мне, как только сможешь. Я хочу увидеть тебя и сказать одну очень важную вещь. Ты был прав"

Она сложила листок пополам, потом еще раз, и подписала его имя. Пальцы немного дрожали и плохо слушались, но она не позволила своему почерку быть неровным, как никогда не позволяла проявляться и другим своим слабостям. Минутная передышка дала ей время успокоиться и взять себя в руки, спрятать свои эмоции внутрь, и, поднявшись, Аглая была уже другим человеком. Спокойной и уверенной в себе леди, для которой задержка в делах - всего лишь досадный пустяк, но не более. И только в самой глубине души ее "Я" билось в истерике от страха.

На улице Аглая остановилась, не зная куда идти. Недавнего мороза уже не было, как будто зима решила расслабиться и немного отдохнуть от исполнения своих обязанностей. Аглая посмотрела на небо, ровный белый свет которого не давал теней, а потом пошла к дороге.

Она заехала на базу "Когтей", но охранник на КПП был незнакомым, ее тоже не знал и пропустить отказался. Она попыталась вызвать Сергеева, но его не было. Бросив на невозмутимую физиономию охранника последний испепеляющий взгляд, Охотская развернулась и удалилась.

Зато в "Кондоре" ее встретили со всей душой. Сунгуров был искренне огорчен ее внезапным бегством и выразил надежду, что в следующем году она передумает и вернется. Улыбнувшись уголками губ, Аглая ответила, что как следует обдумает его предложение и открывающиеся перспективы. Напоследок она заглянула к Вальтеру, но он куда-то бежал и разговора не получилось.

Ближе к полудню она перекусила в "Льве и Короне". Теплилась смутная надежда застать Яра Каховского, но он не появился. Аглая пила обжигающе-горячий кофе со своей неизменной "Rothmans" и наслаждалась каждым мгновением утекающего дня, каждой каплей горьковатого вкуса и каждым кристалликом воздуха. Она обрела свое прежнее спокойствие и душевное равновесие, но ее лицо из холодной маски стало обычным, человеческим.

Живым.

Чуть нервные тонкие черты. Глаза необыкновенного оттенка темно-зеленого. Морозный румянец на скулах. Просто - молодая женщина. Неброско-красивая и немного печальная. Может быть, зашла погреться, а может быть, кого-то ждет. Немного отрешенная, но ЖИВАЯ.

Аглая всегда была уверена, что почувствует приближение Смерти. Это бывало уже столько раз, но ОНА всегда проходила мимо, взмахнув белыми одеждами и показав свой оскал. Аглая смотрела ЕЙ вслед и думала, что однажды придет момент когда-нибудь встретиться лицом к лицу. Когда-нибудь потом.

Мужчина у стойки поймал ее взгляд и улыбнулся, слегка приподняв бокал и приветствуя ее. Аглая кивнула ему, губы слегка дрогнули, раздвигаясь в ответной улыбке. Они остались благодарны друг другу: он - за то, что она не отвернулась, а она - за то, что он не подошел.

Она вдруг вспомнила, как сидела здесь в тот день, когда доктор Туманов сказал ей о Форме Е. Ей тогда показалось, что мир рухнул, развалился в один момент, внезапно, ошеломляюще, без всякого предупреждения. И стена из голубого льда стала ее прибежищем. Тогда Аглая еще не знала, что она же станет темницей ее любви.

Стены больше не было, и Аглая вдруг увидела мир не искаженным, ярким и настоящим в своей наготе, словно впервые. Она смотрела теперь не через призму боли и одиночества или своей обреченности, а просто... смотрела.

И видела теперь, что мир - это всего лишь иллюзия. Субъективная игра разума. Он такой, каким мы хотим его видеть и позволяем себе принимать. И Смерть - тоже иллюзия, потому что на самом деле ЕЕ нет. Есть всего лишь переход в какое-то иное состояние, может быть, в другую Вселенную. За гранью реального. И человек умирает, только если очень-очень сильно в это поверит.

Давай же! Иди ко мне! Мы еще посмотрим, кто из нас двоих сильней.

Аглая вернулась домой, когда синие сумерки уже стелились по земле легким одеялом. Гейша залезла ей на руки и принялась звонко мурлыкать и тереться мордочкой. От того несчастного изможденного котенка, которым она была в сентябре, уже не осталось и следа. Теперь она стала изящной кошечкой с плотной лоснящейся шерстью и раскосыми стервозными глазами. Аглая прижалась к ней щекой, как всегда ощущая волны уверенности и спокойствия.

- Надеюсь, Сергеев хорошо о тебе позаботиться после...

Она запнулась и не договорила.

Неужели?

Пусть Смерть это иллюзия, но так тяжело в это поверить, даже если ОНА постоянно рядом.

От грустных мыслей Аглаю отвлек звонок. Она оглянулась на телефон, думая, что это уже Зимин, но потом сообразила, что это дверь. Поздним гостем оказался Саша, разумеется, с охапкой пушистых еловых веток, пахнущих лесом и смолой.

- Это ребята привезли из леса и просили передать тебе.

Аглая приняла подарок и тут же засуетилась с размещением.

- Спасибо. Они очень красивые.

Она поставила ветки в свою единственную вазу и поймала внимательный взгляд Сергеева.

- Что? Почему ты так смотришь?

На секунду советник смутился.

- Извини, просто приятно видеть, как ты улыбаешься. Ты... уже давно этого не делала.

Охотская усмехнулась, но в этой усмешке явственно проступила печаль.

- Да, последнее время моя жизнь не была особо счастливой.

Сергеев снова почувствовал себя неловко, сам не зная отчего, и поспешил сменит тему:

- Мне передали, что ты заходила сегодня.

- Меня не пустили.

Аглая поманила его на кухню и занялась приготовлением кофе, зажав зубами зажженную сигарету. Ее движения по-прежнему оставались четкими и отточенными, и Сергеев вспомнил, что точно так же она действовала и в бою, и во время рейдов, не позволяя себе отвлекаться на переживания и посторонние чувства. Точно так же она не позволяла себе расслабляться и потом. Лишь иногда. Очень редко. Но об этом никто не знал. Никто, кроме него.

- Аглая.

- Что? - она отвлеклась и вскинула голову.

- Что-то случилось? Зачем ты меня искала?

Она отвела глаза в сторону.

- Я хотела тебе напомнить...

Она смолкла, подыскивая нужные слова, и Сергеев не торопил ее, почувствовав момент.

- ...про Гейшу. Чтобы ты позаботился о ней. Потом.

Почему-то именно это казалось Аглае самым важным. Сейчас это было даже важнее, чем Зимин. Может быть потому, что милая ласковая и доверчивая кошечка оставалась совсем одна.

Советник открыл было рот, чтобы сказать, что Аглая прекрасно делает это сама, но успел перехватить свои слова на полувздохе. "Потом" означало после ее Смерти. Впервые он подумал, что для нее три месяца пролетели, как один миг. Для него жизнь проносилась просто с бешенной скоростью, а для Аглаи... Он мог только догадываться, что чувствует обреченный человек. Он взял узкие ладони Аглаи и поцеловал каждую из них со всей нежностью, на которую только был способен, но без малейшего намека на сексуальность.

- Я сделаю это. Я обещаю.

На этот раз они не пили. Они просто сидели вместе и разговаривали при зажженных свечах. Сразу после праздников "Когти" отправлялись в очередную командировку. Восточная война, которая длилась уже шестой год, все никак не могла закончиться. Впрочем мир помнил и столетнюю войну. Двое ребят из группы собирались в Офицерский корпус, а женщин не хотели допускать до боевых действий.

Аглая слушала своего бывшего командира очень внимательно, а на вопрос о себе неожиданно ответила:

- Я вчера говорила с Романом.

Сергеев едва заметно дернулся. Если Зимин снова причинил ей боль, то спокойно ему уже не жить. Сергеев лично об этом позаботится.

- Знаешь, все это время мы были по разные стороны ледяной стены. Я боялась подпустить его к себе, потому что думала, что все, стала ему не нужна. Но все эти годы он думал, что он мне не нужен. Понимаешь? Это так глупо все получилось. Я ведь совсем не создана для любви. Я умею убивать, но не умею любить. Никого, кроме него. И я опоздала сказать ему о своей любви.

Сергеева до глубины души поразил это взрыв чувств. Он увидел, что ледяной маски на ней больше нет. Кажется, за все время, что они знают друг друга, он увидел Аглаю настоящую: ранимую и страдающую от своего бесконечного одиночества, но сильную и способную вытащить на своих плечах из Бездны весь мир. Возможно, ценой собственной жизни. Увидел и понял, почему этот непостижимый Зимин не смог ее забыть и способен был свернуть горы, чтобы только не видеть этих ледяных зеркал в ее глазах.

- Почему ты опоздала, Аглая? Почему ты не сделаешь это сейчас, если это так важно для тебя?

- Его нет. Он уехал сегодня утром, и его не будет несколько дней. Я боюсь не успеть, Саша. Я боюсь умереть раньше, чем он вернется, и я смогу его найти. Вот почему.

- Ты не...

И он заткнулся. Почему нет? Да. Она может умереть в любой момент.

- Я не боюсь Смерти, потому что уже давно к ней готова. Я только боюсь, что буду в этот момент одна, что ЕГО не будет рядом со мной. Смерти нет, но когда стоишь на краю Бездны, в это так сложно поверить. Но теперь я точно знаю, что такое жизнь. И знаешь, она всегда прекрасна, какая бы она ни была.

Аглая улыбалась, но Сергеев видел предательский блеск в ее глазах. Все они рано или поздно проходили через осознание своей смертности, когда подозрение, впервые появляющееся еще в детстве, перерастало в твердую уверенность. Это была тропа ужаса, способная сломать психику любой крепости, потому что вела свое начало от древнего и сильного инстинкта - инстинкта самосохранения. И только те, кто выдерживал ломку, оставались в его группе. Он так думал. Теперь он знал, что кое в чем ошибается. В это "кое что" входила разница между Смертью в бою, когда о НЕЙ не думаешь, а просто принимаешь ЕЕ существование, как факт, и медленной Смертью, когда можно прочувствовать ЕЕ присутствие до бесконечности. Он не знал, что ответить Аглае, потому что ее реальность была теперь совсем другой.

Ее Ка было другим.

Они говорили всю ночь. Точнее, говорила Аглая, а советник слушал, не перебивая, и порой думал, что совсем не знает женщину, сидящую рядом с ним.

Это была ее исповедь. Она вспоминала всю свою жизнь: радость и горе, падения и взлеты, достижения и ошибки. Теперь обиды казались ей такими мелочными и жалкими, и жаль было времени и сил, израсходованных на них. А все радостные мгновения превращались в бриллианты, из которых сплетались бусы ее судьбы. Она ни о чем не жалела. Больше уже ни о чем. И мир был ярок, чист и прекрасен...

Серые рассветные сумерки украли ее последние слова. Она закурила и подошла к окну, взяв на руки Гейшу. Она, наконец-то, успокоилась и просто следовала теперь своему Ка. Узкая шелковая ленточка горизонта окрасилась в ярко-розовый, встречая новый день.

Аглая смотрела, как восходит Солнце, не зная еще, что делает это в последний раз.

Вечеринка была по высшему разряду со всеми приличествующими атрибутами, и в целом можно было считать, что поездка удалась. Зимин возвращался домой, нагруженный подарками и новыми впечатлениями, в намного более приподнятом настроении, чем уезжал. Он уже не думал ни о Даше, ни даже об Аглае - ему стало казаться, что, когда он вернется, все будет решено. Все решится само собой. Это было странное чувство, двоякое. С одной стороны легкое, и он чувствовал облегчение, а с другой - тягостное, словно в его жизни случилось что-то важное, но без его участия. Случилось - а он не заметил.

С вокзала он поехал домой, решив дать себе еще один свободный от работы день, вернее, уже остаток дня. Такси лихо пронесло его по вечернему городу, расцвеченному яркими огнями. Дома уже преданно дожидалась Даша. Он обнял ее и поцеловал, вдруг впервые обратив внимание на ее увеличивающийся живот. Точно так же впервые мысль о его будущем ребенке - дочери - отозвалась в его душе чем-то горячим, как эмбрион. Ни Роман, ни Даша ни словом не обмолвились о том, что случилось перед его отъездом, независимо друг от друга решив не осложнять и без того натянутые отношения. Вечер был просто образцом счастливого брака и семейной идиллии, а ночью они впервые за чертовски долгое время снова занимались любовью. И все было бы идеально, если бы не четыре кошки в темной комнате темной души Романа Зимина.

На следующее утро он отправился в офис, решив по дороге, что в следующем году снова свяжется с "Кондором" по поводу охраны. Эльвира встретила его своей очаровательной улыбкой и длиннющим докладом о том, что происходило в его отсутствие. Первая же ее фраза заставила его подобраться и сосредоточиться:

- Вас искала сэй Охотская. Она была взволнована, и просила, чтобы вы позвонили ей сразу, как только вернетесь. И оставила записку.

Эльвира была далеко не дура и умела делать выводы; кроме того, в офисе "Блистающего мира" нашлось немало добрых людей, готовых поведать об особенностях отношений шефа и его бывшей "бодигард". Поэтому она быстренько пробежалась по остальным пунктам своего списка и удалилась, сказав, что он может вызвать ее в любой момент и узнать все подробнее.

Зимин остался один и был молча ей благодарен. Умненькая девочка заслуживала поощрение, но это немного позже, а сейчас... Он не знал, что сейчас. Взгляд притянулся к листку бумаги, который помнил руки Аглаи и источал еле слышный аромат ее духов. Роман развернул записку, все еще признавая власть Аглаи над собой. Подписи не было, но он безошибочно узнал ее руку - твердый уверенный почерк. Рука сама потянулась к телефону... пальцы сами набрали знакомый номер...

Ответом были длинные гудки. Роман с некоторой долей сожаления прервал связь и занялся делами.

За день он звонил Аглае еще несколько раз, но дома никого не было, или она не хотела отвечать. Записка поставила его в тупик. Он не мог понять, что же еще хотела от него Охотская после того, как сама оттолкнула. Он уже устал страдать, просто устал. Уже под вечер, когда он не надеялся на чудо, оно свершилось. Трубку взяли после первого же сигнала, но вместо Аглаи Зимин услышал усталый мужской голос:

- Сергеев.

Предательская иголка ревности кольнула в самое сердце. Кем же должен быть человек, чтобы иметь ключи от квартиры и право отвечать на телефонные звонки?

- Советник? Это Зимин. Аглая просила связать с ней...

Предполагалось, что после этих слов Сергеев отдаст трубу ей, но этого не произошло. Иголка превратилась в свербящую боль осознания самого худшего.

- Она дома?

- Роман, - казалось, что Сергеев с трудом говорит, - тебе лучше приехать. Аглая... она...

Зимин уже не слушал. Он мчался по заснеженным улицам, как заклинание, повторяя, что этого не может быть.

Потому что он в это не верит.

Он отказывался поверить в то, что его сердце, сжавшееся в предчувствии беды, уже знало и так.

Он не успел.

Подожди милая любимая моя родная подожди еще немного. Я с тобой.

Его встретил Сергеев. Ромка вошел, оглядываясь. Квартира не изменилась: вещи были на своих местах, раскрытая книга на диване, на которой устроилась Гейша, запах "Dune", кофе и сигарет, на письменном столе еловые ветки в вазе, а рядом...

Ромка перестал дышать

...рядом стояла фотография Аглаи, а перед ней зажженная свеча и стакан водки, накрытый кусочком хлеба.

Мысли заметались.

Нет.

Зимин подошел, не отрывая взгляда от снимка. Аглая была с короткой стрижкой и в форме - молодая копия полковника Охотского. И ее вечная отрешенность в глазах.

Нет!

Ноги предательски ослабели, и Зимин рухнул на колени. Глаза наполнились расплавленным хрусталем. Он понял. Теперь он знал точно. Каждое слово в ее записке наполнилось глубоким смыслом, потому что это были ее последние слова, обращенные к нему.

Ка.

Вся наша жизнь - всего лишь Ка. Осенний ветер, что гонит сухие листья и призывает дожди. Никто из смертных не властен препятствовать ему. Оно было до нас и будет еще долго после нас. Всего лишь дуновение ветра. А мы - опавшие листья. Опавшие и умершие оттого, что уже ничего нельзя изменить. Впереди теперь пустота. Боль. И смерть, чар. Пусть будет милосердна Иезис.

Ка.

Позвони мне как только сможешь. Я хочу увидеть тебя и сказать одну очень важную вещь. Ты был прав.

Она любила его только его одного всю свою жизнь. И продолжала любить, несмотря ни на что. Выстраивая свою ледяную стену, она хотела только одного - оградить эту любовь от ядовитого дыхания Смерти.

Иногда понимание приходит слишком поздно. И Ромка не знал, что последняя мысль Аглаи Охотской перед тем, как над ней сомкнулись темные воды небытия, была о нем.

НЕТ!!!

Темнота.

Пустота.

Больно...

Прости меня...

Сугуи Джин : другие произведения.

Зима в сердце

Зима в сердце (История Аглаи Охотской)

Часть I

Часть II

Часть III

Комментарии: 1, последний от 17/10/2008. © Copyright Сугуи Джин (sugui@mail.ru) Размещен: 11/10/2008, изменен: 11/10/2008. 324k. Статистика. Роман: Проза Мезозойская эра		Ваша оценка:
Аннотация: Смерть стоит того, чтобы жить?