- А Дед мороз может без снега приехать? Он же на санках ездит?
- На санках, да, на санках... Что ты сказала? Ах да, конечно может, он же волшебник. Дась, погоди минуточку. Мне нужно ничего не забыть, я ведь завтра улетаю. Мы с тобой через часик поговорим о снеге. Ладно? А ты пока что напиши Деду Морозу письмо. Снега попроси, он обязательно послушает и подарит тебе снег.
- Правда? А ты дашь мне свой карандашик с золотой крышечкой. Он красивый!
Я даю Даше карандаш и отключаюсь от реальности. Последние месяцы были самые тяжёлые за все три года аспирантуры. Время накатывало на спину грубой массой невыполненных дел и пропадало в провалах дней.
Главное сегодня - ничего не забыть, составить план действий и точно ему следовать. Господи, что я горожу - какой план и последовательность. Мне никогда не удавалось следовать какому-либо плану, наверное, поэтому темой диссертации и стал упорядоченный хаос.
Лучшее подтверждение этой теории - моя собственная жизнь, где всё происходит не потому что, а вопреки всякой нормальной логике. Вот и сейчас вместо того, чтобы спокойно сесть и обдумать вступительное слово диссертанта я судорожно записываю не вовремя пришедшие строки стихов на полях реферата.
За окном стоит серый одесский декабрь и его невесёлое лицо, как никогда соответствует моему настроению. Зима заблудилась на подступах к городу и вместо снега и предновогоднего сумасшествия улицы заполняет тухлый чад тумана. Прогулки с Дашкой и собакой превращаются в чавкающее караванное шествие по жидкой грязи - ни тебе красоты, ни удовольствия.
- Мам, а Мороз пишется через "а"?
- Что? Нет, Дася, через "о".
Я отрываюсь от своих забот и наблюдаю за Дашкиной физиономией с высунутым от усердия языком. Ей недавно исполнилось пять, но она читает и пишет печатными буквами. Правда не совсем грамотно, но вполне понятно. Дочка похожа на румяного ребёнка с рекламы детского питания и поражает всех своей полной самостоятельностью. В детском саду, куда ей пришлось походить несколько месяцев, она быстро освоилась и, придя с прогулки, тут же направлялась к накрытым столам, чтобы съесть сначала соседский полдник, а потом уже свой. А потом врачи объявили её "несадовым ребёнком" и мне пришлось уходить в аспирантуру. Три года спокойной Дашкиной жизни стоили того, чтобы заставить себя исследовать упорядоченный хаос во вселенной. Или в собственной жизни.
С отцом Даши мы расстались через год после рождения дочки быстро позабыв о первой юношеской любви. Расстались так тихо и мирно словно и не было тех слепых дождей, под которыми загадывалось счастье. А может быть, оно и было в рождении Дашки?
Мы разошлись, как две траектории, выходящие из одной точки
- Мам, а как же он получит моё письмо? Разве почтальон знает, где живёт Дед Мороз?
Даша знакома с нашим почтальоном - толстой тёткой с усталым, замороженным водкой лицом. Она-то уж точно не ведает, где живёт Дед Мороз.
- А нам не нужен почтальон, Дашуня. Мы положим письмо снаружи на подоконник, вот Дед Мороз и заберёт его ночью сам.
Надо не забыть спрятать письмо до Дашкиного пробуждения, она ведь сразу побежит смотреть, забрал ли Дед её послание!
Я хочу, чтобы она подольше в него верила.
Кто его знает какие силы может родить в ней уверенность в чуде.
- Мам, а что нужно, чтобы он меня услышал? Ведь все дети его о чём-то просят? Разве он может всех услышать?
- Нужно очень-очень захотеть того, что просишь и быть вежливой. Тогда он обязательно выполнит твоё желание.
Хорошо бы и мне научиться так верить в исполнимость своих желаний или, по крайней мере, понять, чего же я действительно хочу.
Оказывается, самое главное в жизни - это сильно захотеть чего-то и вовремя поймать себя на этом желании.
Тогда из пожелания концентрическими кругами побежит в будущее волна изменений. А вера в свои силы позволит душе набраться энергии жизни из этих колебаний.
Дашка уж точно впитывает в себя энергию бытия и отдаёт её не жадничая всем, кто её окружает. Она, словно странный аттрактор, притягивает к себе всё живое. Я не раз замечала, как незнакомые люди шли к ней, словно притянутые магнитом и, заглянув в круглые прозрачные глаза, начинали отстраненно улыбаться.
Иногда мне кажется, что рядом с ней воздух дрожит и переливается, как возле горячей печки и его тянет в щель между пространствами.
- Мам, а если я очень-очень захочу я могу сделать тебя счастливой?
Я замираю от неожиданности.
- Дашуня, другого человека нельзя сделать счастливым по своему желанию. Он может это сделать только сам. И потом, разве ты знаешь каким должно быть моё счастье?
- Конечно знаю. Это просто, и я уже видела тебя счастливой. Ты читала свои стихи те, которые написала сегодня утром и тебя слушали много-много людей, и ты была такая счастливая в длинном платье зелёном таком.
Я уже знаю Дашкины возможности сочинять длинные истории, но такого даже я от неё не ожидала. Во-первых, откуда она знает о стихах, написанных утром на полях реферата, а во-вторых платье из зелёного шелка для банкета после защиты я только вчера отдала шить в ателье индпошива.
Даша смотрит на меня внимательно и серьёзно. Непохоже на то, что она шутит. Она вообще ещё не умеет шутить по-настоящему так, как умеет это делать любой взрослый - агрессивно выставляя слушателя дураком.
- Мам, ты не бойся, я попрошу Деда Мороза, и он пришлёт нам снег, а ты будешь счастливой.
- Спасибо, Дашуня, я знаю, что ты добрая девочка и это ты моё счастье!
Я действительно счастлива с Дашкой. Вместе с ней я переживаю каждый день жизни заново, словно повторяю собственное детство, уже основательно забытое сознанием. Это удивительное счастье - снова переживать детство вместе со своим ребёнком. Уже осознано строить новую реальность.
Но так ли зависима эта реальность от моего желания. Ведь она связана с миллионами других. Что могу я изменить в этом пёстром лоскутном одеяле жизни. И что может увидеть Даша с её невинным взглядом на мир?
Но много ли я знаю о мире Даши? Так ли он прост и спокоен, как взгляд её серых глаз.
В моей диссертации я утверждаю, что начальные условия никогда не известны с бесконечной точностью, поэтому будущее неопределено и в жизни всегда есть место вероятности, или невероятности.
Как кому больше нравится. Но Дашка, как раз и является тем неопределённым начальным условием моей жизни, которое может всё повернуть вспять и придать всему ускорение.
- Ладно, Дася, давай-ка мы с тобой отобедаем, а потом ты поспишь чуть-чуть.
Я знаю Дашкину нелюбовь ко сну, поэтому мой голос звучит несколько умильно-просительно. Всё-таки пора уложить дочку в кровать и заняться, наконец, отъездом.
День завершается напряженными сборами документов и всего необходимого для поездки в Москву. Даша, нейтрализованная приходом бабушки, что-то рассказывает ей о летающих лошадях. И откуда она всё это берёт, прямо какой-то аэд-мифотворец, а не ребёнок!
В конце долгого дня мы с Дашей кладём снаружи на подоконник записку для Деда Мороза.
В ней написано:
'Дорогой Дед Мороз!
Прошу тебе паслат эту записку.
Ана про снек.
Прошу тебя послат снек и щасте маме.'
Вероятно, Дашка первую строку адресовала снежному почтальону, не особенно рассчитывая на то, что Дед Мороз сам забирает все послания от маленьких детей.
А ночью я проснулась от ватной тишины за окном. Комнату наполнял призрачный свет от роящихся за стеклом снежинок.
Снегопад начался давно - густые толстые покрывала укутывали деревья и всю видимую из окна реальность. Арктическая тишина заполняла воздух и это было так нереально, что, появись сейчас из-за угла повозка Снежной Королевы, я бы не удивилась. В душе разлилась благодать покоя и никакие мысли не тревожили немного сонное сознание. Убрав записку с подоконника, я плюхнулась в кровать и мгновенно заснула.
На следующее утро всё небесное движение прекратилось и мой самолёт на Москву был отложен до изменения погоды, как, впрочем, и все остальные рейсы. Я заметалась по кассам железнодорожного вокзала, пытаясь уехать в столицу хоть на перекладных. И, в конце концов, достала билет на верхнюю боковую полку в плацкартном вагоне, следующем до Москвы.
Всё последующее разворачивалось со скоростью разжатой пружины, а я только лишь успевала переводить дух на крутых поворотах событий.
В поезде за завтраком я познакомилась с очаровательной старушкой, которая оказалась бабушкой литредактора Литературной газеты. Увидав мой реферат диссертации со стихами на полях, она с удовольствием стала рассказывать мне о чудачествах своего внука и, лукаво поглядывая в мою сторону, пообещала показать ему стихи.
Защита прошла блестяще и вечером должен был состояться банкет в честь новоявленной кандидатки в учёные, но платье, платье из зелёного шелка было не готово! Пришлось срочно бегать по московским знакомым, примеряя то одно, то другое подходящее одеяние. На третьем визите я, наконец, увидела что-то подходящее, бордовое и блестящее. Тётя Вера, давняя подруга моей мамы, спешно перекалывала прямо на мне лишние сантиметры платья своей, дочки, уехавшей год назад в Израиль. К вечеру платье было готово, а на банкет меня отвёз тети Верин сын, долговязый и немного неуклюжий Вова.
Через полгода он стал моим мужем и прекрасным отцом для Даши.
А ещё через год я читала стихи на вечере поэзии во Франкфурте на Майне на презентации своей книги "Сдоба дня".
И было на мне то самое зелёное шелковое платье, которое увидела Даша в своих снах. Ещё в Одессе.
Дочка сидела в зале в первом ряду и тяжелый занавес рядом с ней мерно колебался от лёгкого ветра, дувшего из двери приоткрытой рядом с Дашкой в иное вероятностное измерение.