Аннотация: В санатории Катя знакомится с симпатичной девушкой Ирочкой. У Кати возникает к ней влечение, но Ирочка замужем, да и сможет ли она ответить на такое необычное и диковинное чувство к ней? Рассказ был опубликован в сборнике "Лесбийская проза", 2009 г.
(Курортный роман)
Эту девочку Катя приметила еще в электричке. Она была хорошенькая и с огромным чемоданом на колесиках. Катя еще подумала: "Уж не в санаторий ли тоже?" Но на вокзале потеряла ее из виду.
Катя заканчивала регистрироваться, когда девочка вошла, с трудом волоча свой чемодан.
"Ну и что? - пресекла свою радость Катя. - Еще неизвестно, как нас поселят".
Когда Катя, наспех расположившись в двухместном номере, куда отвела ее сестра-хозяйка, решила до обеда прогуляться по набережной, девочка уже стояла у парапета и смотрела на холодное в это майское время Балтийское море. Она тоже узнала Катю и улыбнулась ей, как старой знакомой.
- Вас где поселили? - спросила Катя.
- В шестом корпусе. В четырехместной. И все койки уже заняты, - добавила она как будто с сожалением. - А вас?
Девочку звали Ириной. Как пишут о себе в брачных объявлениях: "миниатюрная блондинка с голубыми глазами..." Блондинка. И голубые.
Оказалось, они не только в одном корпусе, но даже на одном этаже. Только комнаты в разных концах длинного коридора.
Быстро перешли на "ты". Прогуливались по территории санатория, отыскивая столовую. Но столы им определили разные: у Кати диетический. На вечер Ирина пригласила к себе в гости - на чай с привезенными из дома конфетами.
У Ирины в комнате жили две молодые девочки, ее ровесницы, и разбитная бой-баба с громовым хриплым голосом, ногами колесом, как у кавалериста, да походкой вразвалку, будто только сошла с корабля после шторма - "морачка", - как с белорусским выговором называла она себя. Действительно несколько лет прослужившая в военном флоте, и имеющая мужа моряка.
Катиной соседкой по комнате оказалась молодящаяся дама "за сорок". Каждый вечер она накладывала густой макияж на увядающую кожу и делала выходы в санаторский клуб на танцы.
Ах, эти санаторно-курортные вечера танцев! Катя с девочками тоже пошли в первый вечер - ради любопытства. Духота маленького зальчика, несмотря на открытые настежь окна, за которыми зевак больше, чем танцующих; загнанный в угол стол с проигрывателем и местным "диск жокеем" - почтенным пенсионером, старательно и обречено меняющим одну пластинку за другой, а потом, подперев голову рукой, неотрывно глядящим на вращающийся диск, будто тщетно стараясь разгадать тайну его звучания. Танцоры - от сорока и дальше, наверстывающие недогулянное в молодости. Молодежь - лишь насмешливыми зрителями в дверях и у раскрытых окон: "Посмотреть, как веселятся старички".
Потом гуляли по зеленому прибалтийскому городку, болтали. Старше Кати из комнаты Ирины была лишь "морачка". Все - замужние, жаждущие ребенка, потому и лечащиеся здесь, на грязях, поверяющие друг другу свое бездетное несчастье. Удивлялись, что Катя до сих пор не замужем - это в ее-то почти тридцать! И не была?! А больше тому, что может, но не имеет ребенка! Им этого было никак не понять. И тщетно добивались от странно молчавшей Кати: почему не обзаводится семьей?
Гуляли каждый вечер после ужина. "Морачка" быстро отсеялась: нашла кавалера. А они, вчетвером, ходили в местный кинотеатр, кафе-мороженое, гуляли по набережной, наблюдая зелено-малиновые закаты.
Часто Катя сидела у них в просторной и солнечной комнате ("Можно к вам погреться? - у нас вечный север"). Гоняли чаи с пряниками, играли в карты и болтали обо всем. Традиционно, после коротких прелюдий, разговор переходил на постельные темы. Касались и новомодной темы лесбиянства. Конечно, осуждающе брезгливо. Если кто-то из знакомых был в этом подозреваем, говорили, как о прокаженной. Была какая-то учительница физкультуры у них в школе (это рассказывала Ирина), которая как-то уж слишком прилипчиво обнимала девочек, и вообще... всегда в штанах, как мужичка... и манеры... А вот недавно была статья в "Собеседнике" о двух лесбиянках, как они полюбили друг друга и стали жить вместе... Ой, как пикантно-интересно... А вот еще мне рассказывали, будто бы... А вот еще был случай...
Катя участия в этих разговорах не принимала, но слушала болезненно-внимательно, с досадой отмечая, что начинает тяжелеть лицом, наливаясь краской: будто это ее уличали в чем-то постыдном.
Со временем и девчонки обзавелись кавалерами: после нескольких томительных вечеров потянулись все же на танцы, где появлялись изредка и "мужики ничего". Теперь после ужина гуляли по набережной с ними, а вернувшись в комнату, смеясь, рассказывали друг дружке свои похождения.
Неунывающая "морачка" кавалеров клеила одного за другим, но все так же легко отлетали.
У Кати тоже случилось знакомство - парень из местных. Она старалась объективно оценить его: "ничего". Другая была бы рада, но ей-то он - что? Ей было с ним мучительно-скучно, его прикосновения неприятны.
Сколько раз пыталась Катя быть "нормальной", такой, "как все". Но всякий раз приходила к выводу: не нужно ломать себя, ни к чему хорошему это не приведет. Напротив, природа всегда жестоко отомстит за себя. И она перестала к нему выходить. Сидела в комнате - когда пустели корпуса, высыпая отдыхающих в теплые вечера на прогулки, - читала книги.
Ей все больше и больше нравилась Ирочка. Со сладким страхом ощущала она в себе все симптомы надвигающейся любви. Видеть поминутно, быть рядом, говорить - стало потребностью. Без нее Катя уже томилась. Но, понимая свое состояние и не желая быть назойливой, старалась реже попадаться на глаза, боясь выдать себя - зачем? У нее молодой муж, ребенка хотят. Да и живут они в разных городах. Ничего из этого не выйдет. Ни к чему все. Пусть уж она одна перемучается, не привыкать.
Вечерами Катя подолгу торчала в общем умывальнике, то тщательно начищая зубы, то устраивая постирушки - тянула время, ждала Ирочку, пока та вернется с гуляний. Она не может лечь спать, не увидев, не перебросившись хотя бы парой незначащих слов.
По утрам, завтракая за своим диетическим столом (она садилась так, чтобы видеть их стол), тоже ждала. Порой так невыносимо долго их не было, они всегда запаздывали, отсыпаясь после поздних возвращений и ночной болтовни, - Катя уже нервничала, ерзая и поминутно взглядывая на дверь, - ну где же они, сколько можно спать?! Увидеть ее немедленно, она еще не видела ее сегодня! И когда ждать больше не было сил - если сию же минуту она не увидит ее, то умрет! - входили они, вчетвером, рассаживались. Катино сердце подпрыгивало и начинало колотиться рывками: если бы Ирочка села сюда лицом! - но та садилась то спиной, то боком, то ее загораживал кто-нибудь с соседних столиков, - и этого загораживающего Катя тут же начинала ненавидеть...
И уже не могла запросто, как прежде, прийти к ним в комнату. Ее даже спросили девчонки: "Что ты к нам редко приходить стала? Где ты пропадаешь?"
Да, Катя "пропадала".
Однажды вечером, возвращаясь с одинокой теперь прогулки, Катя встретила Ирочку со своим ухажером - тот был огромен. Приятельски друг дружке улыбнулись и разминулись. Все нормально. Это Катя ненормальная.
И когда совсем уже стало невыносимо, Катя решила, что это ее болезненное поведение больше будет бросаться в глаза, и уже бросается, что нельзя так. Она сама себя загоняет в угол, превращаясь в дикарку. Раз уж этому совершенно невозможно сопротивляться, пусть отношения примут видимость дружественных. Катя научилась этому за долгие годы. И она вышла из своего угла: быть может так ей станет легче.
Она опять стала ходить к ним в комнату и просиживать часы за карточной игрой. Пожалуй, именно здесь, за картами, и зародила она в Ирочке ответное чувство.
Играли в подкидного, по парам, и Ирочка всегда была с ней в паре. Частые переглядывания, разговор глазами, считывание по глазам нужной информации (им даже сделали замечание: "Эй, вы там не переглядывайтесь очень-то!") свершили свое дело. Передавая, как ей казалось, карточную информацию, Катя внушила чувство. Теперь с замирающей радостью отмечала она каждый день, как особенно хорошо Ирочка к ней относится. Как всякий раз, при виде ее теплеют Ирочкины глаза и голос, как непроизвольно растягиваются губы в улыбке.
Однажды, в погожий солнечный день, находясь с девчонками во дворе санатория, Ирочка вдруг воскликнула, глядя на Катю:
- Посмотрите, какие у Кати глаза: синие-пресиние!
Все тут же обернулись заглядывать в Катины глаза.
- Это небо отражается, - смутилась она.
А про себя обрадовано подумала: "Это очень хорошо, что она уже обращает внимание на цвет моих глаз. Это очень хороший признак".
И еще много было разных признаков - всех этих милых деталей, нюансов и всевозможных мелочей, которые отмечает и впитывает лишь влюбленное сердце.
Были автобусные экскурсии по местным достопримечательностям с посещением музея, - везде Катя с Ирочкой держались вместе. И в автобусе сидели рядом, кимаря на плече друг друга в утомительных поездках.
Были редкие прогулки вдвоем по морскому берегу с собиранием "чертовых пальцев".
- Я тебе сейчас погадаю, - говорила Катя, беря Ирочкину маленькую ладошку. Брала бережно, будто птицу, что сейчас вспорхнет, улетит, водила своим пальцем по линиям, рассказывая, а сама думала: "Ах, Ирочка, милая, пропустить бы сейчас свои пальцы сквозь твои, чтоб сомкнулись ладони и было единое кровообращение, и перецеловать каждый суставчик, каждую жилку; а потом поднять пылающее лицо и встретить эти желанные по-детски припухшие губы..."
Но умом понимала: на близость Ирочка не пойдет - слишком уж высокий барьер пришлось бы ей преодолевать. Не под силу пока.
В один вечер Катя засиделась в комнате девочек допоздна. Они уже стали разбирать постели, укладываться. Как Ирочка была очаровательна сначала в своем ярко-красном махровом халатике, а потом в длинной, до пят, нежно-розовой ночной сорочке, - Кате никак было не уйти. Наконец, она нехотя поднялась и направилась к двери. Уже был выключен свет, и Ирочка, в своей нежно-розовой сорочке пошла за Катей закрывать дверь на щеколду. Катя нарочно еще на полминутки задержалась в дверях, ведя незначащий разговор, а Ирочка уже подошла. И эта близость тел в темноте вызвала у Кати желание протянуть руку, привлечь к себе. Ирочка тоже почувствовала это Катино желание и стояла совсем рядом, вдруг притихшая, оглушенная этим желанием, а больше тем, что ей на это желание хочется ответить... По тому, как Ирочка притихла, затаив дыхание, Катя тоже поняла ее состояние. Усилием воли она рванула на себя дверь: "Спокойной ночи!"
Заканчивались сроки путевок. Нужно было разъезжаться по домам.
Первой уезжала самая сентиментальная из компании - Нина. Она плакала и лезла ко всем целоваться:
- Девчонки, я так привыкла к вам ко всем... Как я буду?..
- Ну-ну, что ты, - снисходительно, на правах старшей, утешала ее Катя. - Расставаться нужно легко.
Нину провожали до местного вокзала. Она долго смотрела сморщенным лицом из окна уходящей электрички.
Нагулявшись всласть, возвращалась к своему мужу моряку громогласная "морачка".
В бывшей шумной комнате девчонок оставалось только двое - Ирочка и Галка. Галкин курортный роман получился совсем удачным: за парня, с которым она здесь познакомилась, она собиралась замуж (с прежним мужем уже было подано на развод).
Катина соседка тоже укладывала свой чемодан с обильными нарядами: все ее танцевальные хлопоты оказались впустую.
В последнюю ночь перед отъездом - Катя уезжала на день раньше Ирочки - она оставалась в комнате одна. Ирочка знала об этом. Но что могла предложить ей Катя - приходи ко мне ночевать?
Уснуть Катя не смогла. Она вышла в коридор. Ах, если бы вдруг Ирочка прошла в туалет или умывальную комнату. Или бы просто за чем-нибудь вышла. Может, постучать тихонечко, вызвать и, молча, ничего не говоря, взять за руку и потащить к себе в комнату?
Катя подошла к их двери, прислушалась. Как у них тихо... Нет, шорохи какие-то, движения. Что это может быть? Ну что, прямо вот так взять и постучать? Вдруг она уже спит? Галка через дверь будет спрашивать, кто там, нужно будет что-то объяснять, потом она станет будить Ирочку; та выйдет сонная, ничего не поймет - что? зачем?
Ни к чему все это. И вообще глупо. Иди к себе и спи! - приказала себе Катя. Ах, если бы наоборот: не она, а Ирочка оставалась в комнате одна... Черт бы побрал эту Галку!
А быть может, она для нее ничего не значит? Быть может, тот ее огромный кавалер, к которому она, скорее всего, особых чувств и не питала, больше войдет в ее память, чем она, Катя, пусть даже и будоражащая в ней такое диковинное и новое, не испытанное прежде ни к одной женщине чувство?
Почему маленькие любят все большое? Огромный кавалер, огромный чемодан. И муж, наверное, тоже огромный. Катя даже не очень-то расспрашивала Ирочку о муже - какое это имеет значение?
Неужели она сейчас спокойно спит и ничего не чувствует? Не чувствует, как под ее дверью терзается от любви к ней и не находит себе места - нет, не влюбленный юноша, а ненормальная девчонка?
Сколько уже их было - таких "ненормальных", неудавшихся любовей! И всякий раз будто та, любимая, уносила с собой кусочек ее сердца. Но если у Кати останется даже крохотный осколок, она все равно будет им любить.
Таиться, несуразно отшучиваться на вопросы почему не выходит замуж, ощущать себя вечной белой вороной, инакой, удушливо краснеть в обывательских разговорах о преступности женской любви и - тяга к уединению, одиночество - что знают они, "нормальные", об этих мучениях?
Быть может она еще встретит в своей жизни женщину...
Катя прошла в умывальную комнату, глянула на себя в зеркало.
"Остынь, - сказала она своему отображению. - Чего ты мечешься? Что тебе даст одна ночь, даже если это и случится?" Не будет же она потом, как чеховский Гуров, ехать в другой город, разыскивать по театрам свою "даму с собачкой"...
А Ирочка? Что ж, быть может впредь не будет так осуждающе говорить о женской любви. И прежде, чем поставить кому-либо презрительное клеймо "лесбиянка", вспомнив ее, Катю, промолчит - и то хорошо.
Только почему же так рвется сердце?
Утром, уже после завтрака, Ирочка пожаловалась Кате, что совсем не спала: Галка привела своего жениха, устроив брачную ночь.
- Пришла бы ко мне, - как можно беспечнее сказала Катя. - Ты же знаешь, я ночевала одна.
Ирочка стрельнула на нее глазами:
- Я сначала хотела, а потом... А!
Катя поняла: она испугалась.
Катю пошли провожать Ирочка и Галка. Стояли у вагона электрички, желая друг другу всего хорошего: девочкам - рожать долгожданных детей, а Кате - выйти замуж, на что она криво усмехнулась. Уже уходя, за минуту до отправления Катя наклонилась и поцеловала Ирочку в щеку. Какая нежная у нее кожа, как утонули Катины губы в мягком аромате ее лица... Как много отдала бы она за возможность обладания...
Быть может, если бы не Галка, они сказали бы друг другу больше. Но что уж теперь?
Из вагона электрички, проходя к своему месту, Катя взглянула в окно и увидела, что Ирочка, уходя было, уже от здания вокзала вдруг обернулась, беспокойно отыскивая глазами Катю, и грусть расставания, смешанная с каким-то отчаянием, прочитала Катя в этом последнем брошенном на нее взгляде неожиданно для себя самой. Катя остановилась, улыбнулась и медленно помахала рукой. Ирочка порывисто ответила ей. Вот и все. Электричка тронулась.
Это уже потом, дома, так мучительно Катя будет ощущать сосущую пустоту в душе. Это уже потом каждая мелочь: санаторная книжка, камешки, подобранные на берегу - рука не поднимается выбросить! - будут вызывать все новые приступы тоски и ностальгии. Это будет потом. А пока - в электричке, в поезде, мчащем все дальше от ее несостоявшегося курортного романа - Катя старалась отвлечься дорожными впечатлениями, выветрить из сердца. Почему оно такое привязчивое - эдакая обуза! Как с таким жить?
Ничего, ничего, все это просто от одиночества. Сама же говорила: расставаться нужно легко.