Аннотация: Глава девятая. История одного острова. И всего один знакомый персонаж. Нет, всё-таки, два.
Глава 9. Охибуган
День в середине мая, предположительно 13-е или 14-е.
Координаты: не известны.
Одетый в замурзанный ватник человек стоял у дверей барака и безнадёжно смотрел в небо. Совсем низко, цепляя верхний край угольного карьера, медленно ползло киселеобразное облачное месиво - фактически туман, превращающий майский полдень в поздние осенние сумерки. Солнце не выглядывало из-за этой непроглядной завесы уже почти неделю... Студёный моросящий дождь всё сеял и сеял на худое серое лицо мужчины, на его полуседую свалявшуюся бороду свои мелкие почти невесомые слёзы. Тоска... И безнадёга...
Боря, по прозвищу Программист, развернулся, было, чтоб идти обратно в барак, но резиновый сапог всего за пару минут стояния на месте успел по щиколотку всосаться в липкую грязь и чуть не соскочил с ноги. Особого желания, да, и сил выдёргивать сапог из вязкого плена у Бориса было не очень много, поэтому борьба за освобождение обувки продлилась без малого полминуты... Но, вот, всё-таки, удалось... Шаг, другой... И человек уже на крыльце своего мрачного жилища, и так же устало и медленно камушком счищает с сапог комья налипшей грязи. В голову бывшего айтишника неторопливо и устало вползает мысль: "Тунгусы... да, кажется, тунгусы считали, что как-то так и выглядит загробный мир, мир мёртвых... кажется, Охибуган, по-ихнему: Солнца нет, небо - как туман, а земля - как болото... Не помню, где читал, но, вот, что-то вспомнилось... Так, может быть, мы все, всё-таки, умерли? Тогда за что мне это? За то, что в команде олигарха-губернатора работал? Так, вроде бы, все местные на него чуть не молились... Или это за его прошлые грехи карма-воздаяние и меня зацепила заодно? Тогда ему каково? Или... будет каково? Интересно, он тоже куда-то... попал? Или только мы, тут, одни такие невезучие?"
Жалобно скрипит закрываемая дверь. Свет чахлого дня едва проникает сквозь зарешёченное снаружи мутное окошко. Единственное яркое пятно в полумраке барака - пляшущий цветок огня в раскрытом очаге. Слева и справа от входа - по ряду нар в два яруса, на которых свободно могло бы разместиться десятка три человек. Но за стоящим у самого очага грубо сколоченным столом - всего четверо. Это разновозрастные мужчины. Все они, в отличие от Бориса, явные монголоиды. Однако вопрос, заданный вошедшему самым старшим из четвёрки, звучит на чистом русском языке:
- Ну, что там, бригадир? Есть хоть какие просветы?
Вошедший, смахивая с лица влагу, отвечает:
- Нет, Коль... безрадостно всё. Как сеял дождь, так и сеет. Придётся нам, всё-таки, под этим долбанным дождиком уголёк рубать. А то опять норму дневную не выполним. Что жрать-то будем тогда?
Ответ этот звучит шепеляво и невнятно - чисто и ясно говорить Боре-программисту не позволяют два отсутствующих передних зуба.
Самый молодой из четвёрки немного мечтательно, хоть и грустно, не обращаясь ни к кому явно, говорит:
- А внизу, на берегу, этот дождь, наверное, в виде снега падает... Красиво...
Один из сидящих за столом мужчин с раздражением и грохотом отталкивает от себя алюминиевую плошку с недоеденной кашей:
- Красиво ему, бли-и-ин! Молчал бы лучше, если ничего путного сказать не можешь! Кр-р-расиво... Ненавижу! - вскакивает из-за стола и начинает метаться за спиной у сидящих, - Не могу больше!
Борис пытается защитить младшего товарища:
- Илья, ну, что ты на Сергея взъелся? Он же ничего такого не сказал... Ну, дождь, ну, снег... И что стоит его за это ненавидеть?
Почти срываясь с хриплого рыка на крик, Илья отвечает:
- Вы мне ещё стихи о красотах природы начните читать. У природы, мол, нет плохой погоды! Да, и не на Серёгу я злюсь! - приостанавливается в своих метаниях и, опёршись тёмными от въевшейся в кожу угольной пыли кулаками в стол, продолжает, - Вы, ровно, забыли то, что в той записке никодимовой Марфы написано было!? Мы здесь, в этой яме сидим, вот, уже год без малого, а там, внизу, в Посёлке, эти... с-с-сволочи... наших баб!... Вот их, гадов заморских, ненавижу... и себя заодно... Нет, всё! Больше не могу! Ухожу!
По ещё больше потемневшим лицам присутствующих становится понятно, что, нет, не забыли. Очень хорошо они помнили содержание бумажки, засунутой в запечатанную парафином гильзу, спрятанную на самом дне котла с гречневой кашей. Помнили они этот женский "крик" ужаса, как и свой стыд от бессилия помочь... Повисшее, было, над столом молчание прерывает Николай. Словно нехотя, с натугой, медленно выталкивая из себя слова, говорит:
- И далеко ты, такой смелый да решительный, уйдёшь? Или ты забыл, как Никодим сбежать попытался, когда ту записку от жены получил? Ему от прочитанного тогда голову-то и снесло. Вот, и ломанулся совсем, уж, напролом. Но и двух сотен метров, как ты, может быть, помнишь, от колючки не пробежал - пулемёт его шутя догнал. Забыл? Тогда загляни за угол барака - там он, под камнем, вот уже полгода лежит. Рядом с дедом Гырголом. Марфа, наверное, до сих пор не знает, что уже вдова... А сейчас этот гад на вышке с пулемётом ближе тридцати метров к воротам не подпускает, сразу стрелять начинает. Или ты забыл, как Борис в самом ещё начале пытался с ними по-человечески разговаривать, к совести взывать? И как они его отметелили потом, так что он зубов лишился и на ухо одно оглох? А, ведь, он - белый, европеец, как и они! И живым-то остался только потому, что на языке их гнусном свободно говорит, а им толмач хороший нужен был. Забыл, да?
Опять напряжённое, словно натянутая струна, молчание. Минута, другая и Илья, открыв глаза, вновь произносит:
- Сил больше нет сидеть здесь безвольно и спину на этих новых рабовладельцев гнуть! Ещё могу понять, с трудом, правда, Бориса и Серёгу - у них хоть семей нет, но вы-то двое!? У вас же жёны есть... как и у меня... А у тебя, Коля, ещё и дочка подрастает! Там! Без тебя!... Так что - всё! Вы, как хотите, но я не могу больше! Ухожу сейчас же!
Сколько раз уже за последний год стены этого барака слышали подобные разговоры и видели такие эмоциональные вспышки! Столько раз! Но на этот раз что-то сломалось в привычном ходе вещей - молчавший до сих пор, и как всегда, Юрий, четвёртый чукча (а именно чукчами и были эти четверо), подняв усталые глаза на своего товарища, сказал:
- Илюха, я с тобой. Лучше сдохнуть под пулями, чем дальше это терпеть. Пойдём! Может быть, хоть одному из нас повезёт...
Поняв, что сейчас может произойти непоправимое, Николая и Борис в один голос чуть не кричат:
- Мужики, стой! Куда?
Потом, переглянулись друг с другом - и слово взял Борис:
- Хорошо. Идём все вместе. Но давайте сделаем это хоть немного по уму. Обмозгуем всё сначала. Сергей, ты с нами?
Юноша без слов кивает. А в его тёмных глазах светятся одновременно и надежда, и страх, и весёлая отчаянная решимость. И пятеро голов склоняются над столом.
Нельзя, конечно, сказать, что Мыкола Тарасовыч ПрыхОдько был полностью доволен своим нынешним положением... Да, что там, совсем нельзя! Но бывший майор вполне обоснованно считал, что в данных условиях существования он устроился максимально, ну, просто, предельно хорошо и даже не без жизненных удобств. "Вот, что значит умение жить. Даже здесь, в этом богом забытом месте... Главное - ходы знать! И покровителя иметь..."
Мыкола Тарасовыч сидел в своей комнате сруба и вспоминал события уже более, чем двухгодичной давности. Началось всё ещё в Санкт-Петербурге. Однажды, в конце лета 2012 года, майора Николая Тарасовича Приходько вызвал к себе в кабинет непосредственный начальник, полковник, один из райвоенкомов города на Неве. Дальше имел место разговор, от воспоминаний о котором даже сейчас круглое, гладкое лицо Мыколы Тарасовыча начинало непроизвольно кривиться и морщиться, как от лимона во рту. В общем, майору было сообщено, что его благотворительной деятельностью по оказанию платных услуг призывникам, желающим откосить от службы, уже всерьёз начинают интересоваться правоохранительные органы. Уж, очень широкий размах она приобрела: "Совсем Вы, товарищ майор, берега потеряли." Но военкому и самому совершенно ни к чему был коррупционный скандал в руководимом им подразделении, так что он предоставил Николаю Тарасовичу выбор: либо полковник сам инициирует заведение уголовного дела против майора Приходько, либо последний переводится... на Чукотку. С повышением в должности причём. Начальником анадырского военного комиссариата - вакансия там в скором времени открывается. И с перспективой повышения до очередного звания. "Как Вам моё предложение, товарищ майор? По-моему, оно из разряда тех, от которых невозможно отказаться, не так ли? Особенно с учётом альтернативы. И учтите, мне пришлось задействовать свои старые знакомства в Москве, в Министерстве, чтобы пробить Вам такое выгодное назначение. И мне будет очень... м-м-м... неприятно, если Вы откажитесь. М-да." Пришлось согласиться. Уж, очень полковник убедителен был. Но сколько потерь! Рвались все связи, наработанные схемы... Бизнес рушился, если совсем коротко...
Жена, конечно, ехать на край света отказалась, даже договорить не дала, затараторила со скоростью пулемёта: "Ну, ты що, Мыкола, зовсим з глузду зъихав!? Якыйсь такый Анадыр!?" И ещё там много чего... из репертуара украинских базаров. Не для того она, мол, в этот гнилой питерский климат переезжала из тёплой Украины, чтоб потом ещё дальше, в Антарктиду, перебираться. (Ну, путала она Арктику с Антарктикой.) И, вообще, зря она двадцать лет назад замуж не за того вышла и гражданство сменила - скоро Украина в Евросоюз вступит, переговоры, вон, идут об евроассоциации, аж, голова от выгод и перспектив открывающихся кружится... А Рашке это не светит никогда. И ещё много чего было сказано... Потом, после объяснения супруге альтернативных невесёлых перспектив, она чуток подуспокоилась и даже выгоды начала находить... Но на Чукотку ехать, всё равно, наотрез отказалась, мол, будет их дом охранять, обихаживать. Детки, опять же, в питерских ВУЗах учатся. Ну, и новенькое авто тоже, ведь, не может простаивать - машинкам это вредно. "А ты же, Мыкола, всё равно, не навсегда там, на Чукотке. Звание новое получишь, в отставку выйдешь и обратно вернёшься, к жинке своей. Может, и в Нэньку потом обратно переберёмся, гражданство сменим... тоже обратно..."
Неделю спустя майор Приходько входил в номер гостиницы города Анадырь, столицы Чукотки. В ближайшие дни ему предстояло принять дела у своего предшественника и вступить в должность начальника военкомата Чукотского автономного округа. Но не довелось... Потому, как очнулся, пришёл в себя на жёстком топчане в странном срубе на берегу студёного мрачного моря непонятно где. Хорошо, хоть в форме и с чемоданом в руке.
Очень скоро выяснилось, что он не один попал в это странное и, как товарищу майору показалось, просто страшное место. Всего попаданцев, вместе с Николаем Тарасовичем, оказалось две дюжины. Тринадцать мужчин и одиннадцать женщин. Почти все - чукчи из береговых, причём большинство из них, вообще, горожане. Одна пожилая пара - из оленеводов. Трое детей: мальчик семи лет и две девочки девяти и двенадцати лет. Кроме того, было двое русских: мужчины, оба лет около сорока: журналист Аркадий и программист Борис. Оба приехали в Анадырь в команде известного олигарха-губернатора в начале нулевых годов, да, так там и остались после ухода их патрона с должности начальника Чукотки. Первый по причине чрезмерной любви к выпивке. За что получил красноречивое прозвище Аркаша-Алкаша и, что самое обидное, был изгнан из команды своего покровителя. А второй - в виду полного безразличия к месту жизни и работы. Лишь бы компьютеры и интернет были - работать (и хорошо зарабатывать) с его специальностью можно и дистанционно.
Те, по чьей воле, люди были перенесены в это студёное место, поступили относительно гуманно - народ пришёл в себя в восьми однотипных срубах, стоящих по обе стороны улочки, в конце которой располагалась микроскопическая площадь. С обоих сторон которой стояли два, как очень скоро выяснилось, склада: вещевой и продуктовый. Все здания - на сваях, продуваемые снизу. На противоположной стороне площади, на небольшой скальной площадке стоял ещё один и самый большой сруб, который был идентифицирован, как своего рода административное здание и клуб-столовая в одном флаконе. За административным зданием, очень быстро получившим народное название Контора, был найден небольшой угольный склад, в котором было заботливо заготовлено непонятно кем несколько кубометров очень хорошего каменного топлива. Другой стороной миниулица выходила к берегу моря, к небольшому, но крепкому причалу, у которого располагался лодочный сарай-сруб со стоящим в нём надувным (и уже надутым!) "Зодиаком". Насос, мотор, как и небольшой запасец топлива также прилагались. Особое удивление невольных новосёлов-переселенцев вызвала дюжина крепких ездовых собак, привязанных к шесту, торчавшему посреди площади. Собаки в момент их обнаружения производили впечатление спящих - пришли в себя они только спустя пару часов после людей. Безропотно и с готовностью признали людей хозяевами. А под навесом у входа в вещевой склад стояла пара новеньких нарт. Чуть в стороне, на берегу небольшой речушки, даже скорее ручья, впадавшего в море в метрах пятидесяти от жилых домов, стояло ещё одно небольшое строеньице, безошибочно признанное народом банькой.
Посёлок располагался на морском берегу, обращённом, как выяснилось утром следующего дня, к восходу. С севера и северо-востока дома были прикрыты высоченной скалой чуть не в три сотни метров высотой. Скалу впоследствии назвали Щитовой - она очень хорошо прикрывала посёлок от ледяных северных и северо-восточных ветров. Ручей, позже прозванный Банным, тёк как раз вдоль подножья этой скальной стены, обрывавшейся в море где-то в метрах в четырёхстах от устья ручья. В километре к западу от посёлка скалы поворачивали к северу, образуя просторную безлесую долину, упиравшуюся ещё через примерно два километра в крутой склон, почти обрыв, возвышающийся над уровнем долины на несколько сот метров. Дальний склон долины оживлял водопад, образованный, по-видимому, как раз Банным ручьём. Чуть левее водного каскада можно было различить вьющуюся серпантином дорогу, взбирающуюся петля за петлёй на склон. На склонах - многочисленные снежники. В долине тоже обильно лежал снег. Но речушка льдом не покрыта. От посёлка на запад, вдоль ручья, шла широкая, покрытая ровным слоем щебня тропа, больше похожая на узкую, всего в три метра шириной, но очень качественную грейдерку. Видимо, именно она и взбиралась потом на дальний склон долины. С юга морской берег плавно закруглялся холмистым мыском, образую удобную бухточку размером в полкилометра. В южном направлении, за мысом, был виден крутой, под сорок пять градусов, покрытый каменистыми осыпями морской берег, поднимающий на почти полукилометровую высоту. Для большинства попаданцев - хоть и суровый, но вполне привычный пейзаж, очень похожий на родную Чукотку.
Проблема, кому возглавить попаданцев, решилась автоматически - люди непроизвольно потянулись к человеку в форме. Так Николай Тарасович, всё-таки, оказался в начальниках. Даже документы предъявлять не пришлось.
Первым его распоряжением было выложить камнями огромное SOS и сидеть, ждать спасателей. Но шёл час за часом, а спасателей всё нет... Хоть и явная весна, но знаете ли, полярная такая весна. Холодно даже в домах. Пришлось новоявленному начальнику поддаться гласу народа и произвести разведку в двух складах. За что люди были вознаграждены обнаружением в вещевом складе многочисленных печек-буржуек, тележек и лопат. Над жилищами, как все тогда думали - временными, завился кислый угольный дымок. А Николай Тарасович навесил на оба склада найденные в тех же закромах амбарные замки. Ключики никому не доверил - к себе в карман опустил, здраво рассудив, что так надёжней: "А то народ, как море, всё унесёт."
Под особый контроль пришлось взять обнаруженное на складе оружие: два гладкоствольных ружья двенадцатого калибра86), нарезной карабин Мосина87) и по сотне патронов к каждому. Попытки народа получить стволы на руки были решительно пресечены хозяйственным майором: "Гражданским не положено!" Аргументы, что места здесь странные, дикие и то, что у большинства мужчин дома, на Чукотке, то есть, были вполне официально оформленные разрешения на охотничье оружие, в том числе и нарезное, не подействовали: "А предъявите ваши РОХи88)! Нету? Во-о-от! Граждане, у вас же даже паспортов с собой нет! Ну, как я могу вам доверять!? Що вы, як можна!? Ни-и-и..." И оружие было надёжно заперто в здоровенном шкафообразном сейфе, стоявшем в одной из комнат Конторы. В этой же комнате поселился и сам товарищ майор, после этого получивший за глаза прозвище Конторщик. Так же на материальном складе было найдено холодное оружие для охоты на морского зверя: сделанные ещё в пятидесятые годы, но явно не пользованные гарпуны, разделочные ножи, мотки синтетического линя, некоторое количество одежды для этого же промысла, а также солидные запасы простой одежды: ватников, таких же штанов, шапок-ушанок, рукавиц, нижнего белья и кое-какой столярно-плотницкий инструмент, посуда... Кроме всего прочего на складе обнаружилось два электрогенератора небольшой мощности, но при полном отсутствии прочего электрооборудования, а самое главное - запасов топлива, агрегаты эти вызвали полное недоумение.
Ещё один объект вгонял народ в удивлённые размышления. Или, как непонятно выразился Боря-программист, в "когнитивный диссонанс". На том самом мыске, что к югу от Посёлка, на самом высоком месте холма, метрах в трёхстах от жилых домов стояла антенна. Обычная штыревая. В полтора десятка метров высотой. На растяжках. Рядом домик. Явное здание радиостанции. И внутри домика всё, как на радиостанции. Но самой рации, ни длинноволновой, ни коротковолновой, ни какой другой ни в домике, ни где ещё обнаружено не было. И вообще никакого электрооборудования (даже проводки) там тоже не наблюдалось. Сапожник без сапог. Подковы без лошади. Одно недоумение и расстройство. Правда, и что-то смыслящих в радиоделе среди попаданцев тоже не обнаружилось. Но зданьице радиостанции само ладненькое, крепенькое, с железной дверью (ключ от которой нашёлся внутри домика, в ящике стола) и с решётками на окнах. А само место это, хоть и без радио, но название своё получило характерное - Радио-мыс.
Спустя неделю, когда приходьковские уговоры про "вот-вот должных появиться спасателей МЧС" уже перестали действовать на людей, когда запасы угля и еды на складах заметно поубавились, когда народ уже стал внимательно и более благожелательно прислушиваться к словам явного фантазёра и, по совместительству, главного бузотёра - Бори-программиста, непрерывно толкующего о какой-то другой планете, о каком-то переносе и о прочем бреде, Николаю Тарасовичу пришлось-таки заняться организацией сообщества попаданцев. Провёл перепись. Выяснилось, что заметная часть народа обладала вполне традиционной для береговых чукчей специальностью - они были охотниками на морского зверя. Один чукча оказался плотником, он же - бондарь. Ещё был один оленевод, дед Гыргол, вполне умело и без указаний со стороны начальства управившийся с найденными собаками и очень сожалевший, что таким же образом не нашлось олешек, с ними ему, мол, привычней89). Одна семейная пара была учителями начальных классов. А что самое ценное - обнаружился фельдшер в комплекте с семьёй: женой и двенадцатилетней дочерью. На самом деле фельдшер Иван по какой-то причине не доучился в питерском Первом Меде90) совсем чуть-чуть до настоящего врача общей практики. Потом много лет работал в медпункте маленького посёлка на побережье Северного Ледовитого океана. А здесь ему вот уже несколько дней, как пришлось применять свои знания и навыки - появились первые заболевшие, пока только из числа детей. Лекарства для этого Ивану пришлось буквально выжимать из товарища майора, наложившего свою хозяйственную руку и на них.
Чтобы хоть на какое-то время отвязаться от мутившего среди контингента воду Бори-программиста пришлось Николаю Тарасовичу разрешить этому бузотёру и ещё паре особо буйных обитателей Посёлка провести разведку местности. И даже выдать этим самозваным разведчикам ружьё и десяток патронов к нему. Под расписку. В команду этих непоседливых смутьянов помимо самого Бори вошла пара чукчей: охотник Николай и дед Гыргол. Ружьё досталось Николаю - по его же словам приличному стрелку, а остальные вооружились чем-то типа копий, сделанных из разделочных ножей и черенков от лопат. С точки зрения майора - просто смех и грех! Но особенно жалко Николаю Тарасовичу было отдавать этим горе-исследователям шесть банок тушёнки, две пачки гречки, котелок и три армейские фляги под воду. Прихватили разведчики и небольшой мешочек угля со средством для розжига. Свой невеликий груз троица сложила на одни нарты, в которую запрягли шестёрку собак. Дед привычно уселся на транспортное средство, а двое более молодых пошли рядом - сначала по щебёнчатой тропе, а потом - как, уж, придётся.
Провожать троицу вышли всем Посёлком. "Вот, ведь, словно героев великих в космос провожают," - досадливо подумал тогда Николай Тарасович. А потом в его голове всплыло невольное пожелание: "Хоть бы вовсе не вернулись! Спокойней будет."
Но они вернулись. На третий день. Вернулись одновременно подавленные и ошарашенные своими открытиями. Самое главное из которых было предельно простым: эта земля - остров! Совсем небольшой, но и не крохотный. Километров четырнадцать-пятнадцать в длину и от шести до восьми в ширину. Почти всю поверхность острова занимает ровное, плоское, почти как стол, плато, вознесённое над уровнем моря на три, а то и на четыре сотни метров. Только почти посредине этой равнины имелось небольшое пологое возвышение - ещё метров сто вверх. За некоторое сходство форм холм этот получил название Чум. Поверхность плато к северу и северо-востоку от холма представляла собой заснеженную каменистую арктическую пустыню, а в противоположную сторону - тундру с небольшими болотцами и озерцами, пока ещё покрытыми снегом и льдом. Банный ручей как раз оттуда и был родом. Ещё один ручей оттуда же тёк на запад и спадал в пологую лощину, по которой можно было вполне безопасно спуститься к морю. Удобный похожий спуск к воде был найден и к северо-западу от Чума. Все остальные берега острова, кроме этих двух лощин и поселковой долины представляли собой крутые, под сорок пять, пятьдесят градусов, опасные для спуска склоны, покрытые осыпями из разнокалиберных каменюк. А кое-где плато обрывалось вниз просто отвесными скалами.
Самое первое открытие разведчиков ждало всего через час с небольшим после выхода из посёлка, почти сразу после того как тропа, завивавшаяся до того серпантином по крутому склону долины, вынырнула на плато. Всего в километре от края верховины обнаружили карьер. Угольный карьер. Овальная яма глубиной в тридцать метров глубиной и в пару сотен в поперечнике. Почти на самом дне карьера, на его трёх склонах виден угольный пласт метров в пять толщиной. Хороший такой пласт! На самом дне - небольшое замёрзшее озерцо, по факту - большая лужа. И что самое удивительное и неприятно потрясающее - карьер оборудован, оформлен в стиле ГУЛАГовской зоны. Маленький, микроскопический, но ГУЛАГ! По всему периметру карьера, по самому краю крутейшего склона - колючка в два ряда. Единственная узкая тропа, дорожка идёт со дна ямы от стоящего на берегу озерца типичного лагерного барака и выводит к крепким деревянным воротам, открывающимся только снаружи. Ворота закрыты на могучий металлический засов. С четырёх сторон периметра стоят столбы с электрическими прожекторами, подключённые к визуально вполне работоспособной электросети. ("Вот, б..., для чего, оказывается, те непонятные электрогенераторы на складе!" - мрачно подумал тогда Боря-программист.) В пятидесяти метрах от ворот, но недалеко от края карьера - домик для охраны и небольшая вышка для вертухая. Пулемёта, правда, на вышке не обнаружили, но вид с вышки открывался отличный, всё, как на ладони: сам карьер, дорожка от барака к воротам, пространство как перед, так и за воротами и окружающая местность... Грамотно поставлен объект! В избушке охраны, тут же получившей название "Вертухайка" нашли несколько канистр с топливом для электрогенераторов и запас ламп для прожекторов. А в "зековском бараке" - несколько тележек, десяток лопат, ломов и кирок. Что тут скажешь!? Предусмотрительно...
Щебёночная тропа, по которой разведчики сюда добрались, у карьера и заканчивалась - явная привязка объекта к Посёлку. Дальше исследователям пришлось двигаться по снежной целине. Следующей их целью была вершина Чума. Там-то они, как раз, и поняли, что на остров попали. И никакой другой земли до самого горизонта! Видны только то там, то тут плывущие с запада на восток льды, айсберги...
Но кое-что интересное, кроме своего островного местонахождения, удалось увидеть с верхушки холма. На северо-восток, в полутора километрах лежали обломки какого-то самолёта, а далеко на западе, на самом краю плато, в тени скалы-останца удалось разглядеть некое строение. Сначала решили сходить к бывшей авиатехнике. Обломки оказались ветхими, а сам самолёт знакомым по кинофильмам - транспортный "Дуглас" времён Второй Мировой. Его ещё "Дакотой" называли. По белым звёздам на синих кругах на фюзеляже и крыльях поняли, что перед ними обломки американского военного самолёта. С осторожностью заглянули внутрь корпуса. Внутри белели разбросанные человеческие кости, валялись ветхие остатки одежды и ещё какого-то уже неопознаваемого барахла. Пробрались в пилотскую кабину. Там всё - вдребезги... и два скелета в лётных комбинезонах и шлемофонах. По нашивкам определили, что звали пилотов Smith ("редкая" фамилия!) и вроде бы Carpenter. Звания - не читаемы. Да, всё равно, никто ничего о системе американских званий не знал. Искателей в кабине ждал щедрый подарок от погибших пилотов - на переборке висела кобура с пистолетом. Кожа рассохлась до фанерного состояния и сломалась при попытке извлечения оружия, но зато пистолет сохранился на удивление хорошо, только кое-где подчистить да подмазать. Простой и надёжный армейский "Кольт"91). Легенда. Полный магазин в рукояти. И ещё один - запасной. Тоже полный. Итого четырнадцать патронов. Состояние их, конечно, не понятное.
В благодарность за такой подарок пилотов решили похоронить более-менее по-людски. Собрали все давным-давно уже высушенные, выбеленные кости и завалили камнями в метрах двадцати от самолёта. Сверху положили лётные шлемофоны. С некоторой опаской отсалютовали одним выстрелом из пистолета. Бабахнуло вполне так! Годный боеприпас.
Перекусили и направились к обнаруженному на западе строению. Когда прошли подошву холма и вышли с арктической пустыни в область тундры, на снеге обнаружились следы какого-то некрупного животного. Дед Гыргол, приглядевшись, сказал: "Песец, однако." Потом, повертев головой и улыбнувшись, добавил: "Много песец. Оченно много. И эта... большой песец." И, действительно, куда ни глянь - цепочки таких же следов.
Путь до строения занял часа два. Снег глубокий, не разгонишься ножками-то. Останавливались у северного спуска к морю. Углядели внизу лежбище морского зверя. "Тюлени," - мгновенно определил зверей Николай, - "Только, уж, больно здоровые! И много! Порядок, в общем! Без еды не останемся."
Строение оказалось складом. Внешне - такой же точно, как и поселковые. Но забит он оказался всяческими пиломатериалами, фанерой, утеплителем и тому подобным плотницко-столярным добром. Поход оправдался не только информационно, но и материально. Не стыдно возвращаться.
Склад, прозванный дедом Гырголом почему-то Факторией, стоял прикрытый с запада останцем высотой метров двадцать. Под скалой - очень крутой, круче обычного каменистый склон. А на нём фантастический птичий базар! Среди его обитателей, наверняка, есть и съедобные. Как сами птица, так и яйца. Чем люди и воспользовались, насобирав по-быстрому пару десятков яиц из относительно доступных мест. А от разгневанных родителей укрылись в Фактории. В ней же и заночевали, с трудом расчистив среди тамошнего добра места для сна.
Ночью сменился ветер и на плато наползли тучи. Сначала хотели переждать туман, но, напрасно просидев часа два, решили, всё-таки, выходить. Идти пришлось медленно и осторожно - того и гляди, с плато сорвёшься. Кое-как добрались до западной лощины, замеченной ещё вчера. Как раз тогда и выяснили, что там течёт ещё один ручей. Решили спуститься по распадку к морю. Пройдя вниз сотню метров, внезапно оказались ниже облаков. Там шёл дождь. Нудный и холодный, со снегом. А внизу, на берегу - ещё одно лежбище. На этот раз моржи. Вообще монстры! Николай раньше таких огромных и не видел никогда. Подходить слишком близко к ним не решились. Да, и собаки нервничать начали. Вернулись обратно наверх, в туман-облака. Промокшая одежда не давала идти быстро. Борис начал чихать, запершило в горле. Надо как-то согреться. Решили добраться до Карьера и там обогреться. Заснеженной тундрой, проваливаясь то и дело по колено в снег, за часа три дошли-таки. В нижний "лагерный" барак никому идти не захотелось. Обосновались в Вертухайке. Решили сегодня больше никуда не идти, всё равно, поздний обед - это почти ужин. Да, и высушиться, согреться хотелось всем.
Утром тучи разошлись, хотя нет-нет, но клочья тумана снова накатывались на плато. Разведчики, прилично отдохнув за ночь, продолжили изучение своего острова. Неисследованными оставался только юго-восточный угол плато, к югу от поселковой долины. Впрочем, особых открытий поход туда не принёс: опять тундра, какой-то овраг (впрочем, пустой), край плато, останцы по краю... И ещё одно здоровенное тюленье лежбище внизу. Как раз за скалистым мысом, возвышающимся к югу от Посёлка, совсем недалеко от него. После чего разведчикам не оставалось ничего, как вернуться в ставший уже своим Посёлок.
Кольт Борису пришлось отдать товарищу майору. Тот сказал, что ему, как офицеру просто необходимо личное оружие, а гражданским шпакам оно не положено: "Ещё застрелитесь случайно, чего доброго..." На бывшего программиста форма и погоны в сочетании с оружейным вопросом подействовали, как удав Каа на обезьян. Вот, и поддался на этот бесцеремонный, наглый наезд. С тех пор Николай Тарасович ходил всегда при пистолете, как бы подчёркивая своё отличие от простого люда, допуска к огнестрельному оружия не имевшего. За найденный склад со стройматериалами "спасибо" разведчики услышали только от народа. А, вот, товарищ майор полностью оправдал своё прозвище Конторщик - первым делом потребовал, чтобы разведчики составили опись найденного. И очень был раздражён, когда те не смогли этого сделать под странным с майоровой точки зрения предлогом: "Много там чего было, разве упомнишь!?"
За время отсутствия путешественников оставшимся в Посёлке людям тоже удалось сделать одно небольшое открытие. Двое молодых чукчей, Алексей и Сергей, устав сидеть без дела, "ожидая спасателей МЧС", обнаружили пещеру. В скалах, к югу от посёлка, за холмистым мысом. Вход в пещеру прикрывал изгиб скалы, поэтому из Посёлка её не было видно, только вплотную. Начинаясь двухметровым проёмом, слегка извилистый ход пещеры вёл вглубь острова, постепенно снижаясь и сужаясь. В нескольких десятках метрах от входа высота прохода становилась такой малой, что пробираться дальше пришлось бы только на четвереньках. К тому же довольно крутой уклон вниз, вглубь и грязный скользкий пол делали дальнейшее путешествие просто небезопасным. И парни разумно решили прекратить свою спелеологическую деятельность. Но новую информацию об окрестностях добыли.
А дальше начались будни. Неделя за неделей, месяц за месяцем... Волей-неволей, но Николаю Тарасовичу пришлось заниматься организацией жизни и быта населения Посёлка. Своего - в первую очередь. Не может же Начальник жить точно так же, как и подчинённые. Статус обязывает. Впрочем, на общем уровне нехватки всего это в глаза не бросалось. Поначалу. Ну, живёт человек отдельно от всех - в Конторе. Ну, занимается распределением материальных благ. Должен же кто-то этим заниматься. Понятно, что работа ответственная и вознаграждение должно быть побольше...
Вначале лета, когда ближайшие холмы и склоны зазеленели травой, женщины нашли в долине кое-какие полезные растения и травы. Например, щавель и дикий лук. По виду - почти плантации. Начали заготавливать, сушить, солить в массовых количествах. Проблема возможной цинги почти решена. А ещё нашли заросли полярной ивы. Листья и кора тоже пошли в ход. Потом начались грибы и ягоды: черника, брусника, морошка, шикша. Ближе к осени на верховых болотах собирали клюкву. Наладили добычу птичьих яиц. Благо, птичьих базаров на острове оказалось несколько, в том числе и вплотную к Посёлку. А в конце лета в Банный ручей обильно повалил проходной, набитый икрой лосось. В добавок к жилому, который и до путины в ручье присутствовал. Очень хорошая прибавка к столу!
Николаю Тарасовичу пришлось разрешить охотникам на зверя выход в море на "Зодиаке". И топливо для мотора выдавай им ещё! Правда, охотники и сами движок почти не заводили, на вёслах предпочитали. Горючку на крайний случай берегли. Далеко не уходили - сразу за южный мыс, на ближайшее лежбище морского зверя, котиков. Патронов охотники тоже не тратили - обходились обычными дубинками и копьями. Вполне хватало. Появились качественные шкуры. Женщины тут же начали их обрабатывать и шить зимнюю одежду. Но котики для чукчей - это "не только ценный мех", а ещё и мясо, и жир. Вот, Николаю Тарасовичу, да, и двоим русским тоже, и пришлось привыкать к новой для них пище. Хорошо, хоть, повариха поселковая - Вера, фельдшерова жена, знала множество рецептов блюд из мяса морского зверя. В том числе, и вполне приемлемых на вкус европейцев. Дед Гыргол пообещал по зиме лов песца наладить, летом не стал: "Сейчас мех не годный совсем, худой..." А по-настоящему опасных зверей: медведей, там, или волков каких на острове не оказалось.
Целое лето перевозили, перетаскивали пиломатериалы и прочую столярку из Фактории. Так и не успели всё переместить в Посёлок - с транспортом просто беда! Но плотнику уже есть с чем поработать долгими зимними ночами-вечерами. Впрочем, ему и летом хватало дел. Периодически подрубали уголёк на Карьере, стараясь не задерживаться надолго в этом мрачном месте. А в Посёлок каменное топливо везли тачками. Тоже ещё тот труд!
Народ за месяцы совместной жизни как-то сам, почти без участия товарища майора, самоорганизовался в бригады по интересам и по сходству характеров. Семейные держались друг друга. Молодёжь разбилась по половому признаку. Но жили в целом дружно. У Николая Тарасовича тоже образовался ближний круг. К нему прибились двое: Аркаша-Алкаша, бывший журналист, так и не нашедший себе разумного, толкового дела в новых условиях обитания, и чукча Семён, или, как сам представился - Сёма-местный. Последний был из охотников на морского зверя. Но из естественным образом образовавшейся здесь артели был изгнан. За регулярную пьянку. Большинство чукчей, оказавшихся в Посёлке, были из числа принципиально не пьющих или когда-то твёрдо и навсегда завязавших, как фельдшер Иван, например. Но к Сёме-местному это не относилось. Он за стакан водки был готов на что угодно. А, глотнув этого зелья, становился совсем дурным и очень злобным. Но и очень послушным воле благодетеля. Про Алкашу говорить не приходится - из прозвища всё ясно. Разве что, выпив, в отличие от Сёмы, становился умиротворённым, вялым, сонным, никаким... Ещё в самом начале, при осмотре продовольственного склада кроме там же обнаруженных лекарств, было найдено несколько бутылей спирта. Никакими уговорами фельдшеру Ивану не удалось взять их под свой, медицинский, контроль - весь запас Николаем Тарасовичем был оприходован и убран под замок, в тот же оружейный сейф. Ивану же для медицинских целей спирт выдавался малыми порциями и под роспись. Вроде бы всё правильно, учитывая слабость палеоазиатов к алкоголю, если бы не превратил товарищ майор спирт в средство для оплаты услуг двух своих приближённых. Которые за плату малую, в виде стопарика водки, подслушивали, подглядывали, наушничали, распускали сплетни и, вообще, выполняли для своего покровителя роли адъютанта и денщика.
Один Боря-программист оставался, вроде как, ни в какой компании. Всем, конечно, не чужой, но и не вполне свой почти для всех. Только с Николаем и дедом Гырголом, своими товарищами по весеннему походу, был достаточно близок. Да, ещё, пожалуй, с фельдшером Иваном и учительской семьёй: Юрием и Агафьей - бывшими, во времена студенческой юности, жителями больших городов. А, вот, к товарищу майору Боря пребывал в почти постоянной фронде. "Мутит народ только. Как бы его успокоить? Или, вообще, избавиться..." - не раз уже думал Николай Тарасович. Но пугливо прятал последнюю мысль на задворки сознания. Подспудно товарищ майор до сих пор никак не мог смириться с тем, что они уже не на Земле, что нет тут никакого Государства, под защитой и контролем которого находятся все и всё, что они сами, и он, в том числе, здесь и закон, и власть. Всё ждал и ждал, когда же прилетят на своём сине-оранжевом вертолёте спасатели МЧС и снимут с него, наконец, эту ответственность за попавших под руку Николая Тарасовича "людишек". А он сам пересядет, наконец-то, в тёплый кабинет начальника военкомата Чукотского автономного округа, начнёт строить привычные бизнес-схемы, устанавливать связи и знакомства... Слишком практичен, слишком приземлён был его рассудок, слишком привычен был Николай Тарасович жить исключительно материальным интересом... Ему и раньше-то карьера офицерская (ну, ошибка юности!) была не так интересна, сколько возможность так или иначе подзаработать. Вот, ради тёплой и такой удобной в смысле дополнительных доходов должности в Питере, даже во время Второй Чеченской кампании пришлось некоторое время на базе в Ханкале провести. Хорошо, хоть, в штабе, а не в поле, не в лесу и горах. А сейчас - и вовсе... Быстрее бы скинуть с себя ответственность за этих чукчей... Но спасатели всё никак не летели! И не хотело освобождать его российское государство от тяжёлых и таких бесперспективных обязанностей. Сколько раз он уже пожалел, что, вообще, в своё время не вернулся в Украину! Ведь были же возможности! Сидел бы сейчас спокойненько на какой-нибудь уютной должности на родной Житомирщине, евроассоциации дожидался: "Права жинка была. Ой, права! Мудрая женщина." Параллельно с сожалением о несбывшемся росло раздражение на свою судьбу, и, почему-то, на Россию, на "эту Рашку", на этих дурных, не умеющих жить русских-кацапов-москалей, на чукчей, которых про себя уже никак кроме как "узкоглазыми" или "чурками" не называл. И ещё очень хотелось товарищу майору, чтобы кто-то (пусть даже тот злоумышленник, который его сюда, на этот неведомый край Земли, засунул!) стал Покровителем, Патроном, взял бы на себя ответственность. А ему бы оставил роль преданного исполнителя. Чтоб не думать обо всём на свете. За долю малую Николай Тарасович вполне согласился бы. Ну, может, и не совсем малую...
Зима пришла рано - в самом начале то ли сентября, то ли октября (точнее с месяцами определиться не удалось, какая-то путаница со временем при перенесении произошла). С ледяным северо-восточным ветром на остров навалились морозы. А за несколько дней до этого всю округу завалило снегом. Хорошо, что народ сумел подготовиться к зиме: и тёплой одежды хватало, и еды. Но к Карьеру, за угольком, всё равно, приходилось наведываться достаточно часто. И чем холоднее, тем чаще. Запасти на угольном складе достаточное на всю зиму количество угля не удалось. Места на этом складе столько не было. Да, и времени в тёплое время года не хватило. Интересно, что в карьерной яме оказался свой микроклимат - там было заметно теплее, чем наверху. Ещё летом заметили, что вода в озерце - тёплая. Но и зимой снег подтаивал по всему котловану, талая вода собиралась в озерце, а из него куда-то просачивалась вглубь земли. Так что снежных завалов в яме карьера не наблюдалось. И угольный пласт был постоянно свободен от сугробов. Руби себе и руби. Возить, вот, только проблема. Пришлось задействовать деда Гыргола с его нартами. А Боря-программист помогал: рубил, грузил. Вторые нарты, скрепя сердце, доверили парочке местных пьяниц: Сёме и Алкаше. У Сёмы руки, в принципе, из нужного места росли, так что справились. Если не напивались в очередной раз. Тогда все угольные перевозки на плечи одной бригады Гыргола и Бориса перекладывались. Пока Борис уголь рубит и грузит, дед Гыргол на плато ловушки на песцов ставит. У попаданцев появился очень качественный мех.
Где-то в октябре-ноябре в поселковой бухточке стал появляться припай и охотникам, уходящим на промысел, приходилось сначала тащить "Зодиак" по льду, а потом осторожно, чтобы не повредить единственное плавсредство, спускать на воду. В обратную сторону, с грузом - ещё веселей. В начале декабря во время очередного похода за углём, пока дед Гыргол проверял песцовые ловушки, Борис поднялся на вершину Чума, осмотреться. И обнаружились новости - к северу и северо-западу к острову примыкало огромное, до горизонта, ледяное поле. Ещё позавчера на горизонте были видны только хоть и обильные, но отдельные льдины. А сегодня течение и ветер принесли целое ледяное поле. Дед Гыргол, услышав эту новость, почему-то встревожился. Ночью стало понятно почему - в Посёлок пришли медведи. Белые. Здоровенные. Истошный лай и визг собак, которых предусмотрительный дед загнал, не взирая на недовольство соседей, в свой дом, послужил предупредительным сигналом людям. А, ведь, некоторые, включая Николая Тарасовича, не поверили старому чукче! Товарищ майор так и не выдал охотникам оружия. О чём, сидя взаперти в одиночестве в своём бараке рядом с оружейным сейфом, очень сожалел! НЕшто ему самому надо сейчас выходить с ружьём против этих страшилищ!? Один против двоих!? Нет, уж, пусть сами уйдут... Пара медведей по-хозяйски прошлась по главной и единственной улице Посёлка. Безрезультатно попытались выломать ворота продсклада, так же неудачно, но вызвав детский визг и очередной приступ собачьего лая, побились чуток в двери пары жилых домов. (Крепкие, всё-таки, строения!) Но мусорная куча в стороне от Посёлка вполне удовлетворила интерес косолапых. Покопавшись в ней часа три-четыре медведи, нашли, по их мнению, что-то съедобное и ушли на запад, в сторону Плато.
Утром народ в ультимативной форме потребовал от Николая Тарасовича отдать оружие самым опытным охотникам. Главным бузотёром, как всегда, оказался Боря. После того, как сразу после весенней разведки местности выяснилось, что на острове нет опасных животных, товарищ майор оружие больше никому не выдавал. Сейчас же, опасаясь открытого бунта, Приходько счёл за благо согласиться. Но на руки людям пообещал выдавать только гладкоствольные ружья. А нарезной карабин под предлогом, что это его резерв, зажал. И тут же выдвинул свои условия: оружие он будет выдавать, во-первых, только под расписку и, во-вторых, только при выходе из Посёлка на те или иные работы или на ночь, для защиты от медведей. В остальное время ружья, по-прежнему, будут храниться в сейфе. Немного поспорив, люди подумали, что и это уже прогресс, и согласились.
Народ решил, что так как, всё равно, сегодня надо опять за углём, то пусть бригада угольщиков и получает ружья. А так как дед Гыргол по общему мнению был из числа самых лучших стрелков, то ему, а, значит, и Боре-программисту идти. Им, соответственно, и надо сегодня ружья выдать. Борис, хоть и был немного польщён, но здраво возразил, что он-то, вообще говоря, стрелок никакой, ружьём только в компьютерных играх-стрелялках пользовался. На помощь пришёл Николай - сам вызвался третьим в бригаду. Вот, дед Гыргол с Николаем и получили ружья на руки. И по пять пулевых патронов на ствол. Николай Тарасович сначала хотел по десятку выдать, но потом передумал, решил норму ополовинить. Не привыкшие к транжирству боеприпасов северные охотники согласились без слов. И сработавшаяся ещё в весеннем походе троица отправилась сразу на двух нартах за угольком.
Не очень долгое путешествие до Карьера закончилось стрельбой. Оба ночных нарушителя спокойствия лежали в затишке у ворот. Тех, что у спуска в карьерную яму. Завидев тут же залаявших собак, оба медведя поднялись и затрусили навстречу нартам. Дед Гыргол взял, на радость собакам круто вправо. На вопрос Бори: "Зачем? Что нельзя их тут застрелить?" Дед кратко ответил: "Нада." Потом, всё-таки, пояснил: "Чтоб другие не пришли сюда своих подъесть. Пусть эти в стороне умрут." В паре километров к северу от Карьера косолапые и нашли свою смерть. Деду Гырголу хватило одного выстрела, а Николай сделал два, ему чуть крупнее мишка достался. И бригада вернулась в Карьер, за углём. Спустя пару дней ледниковое поле унесло в море. В течение месяца история с ледяными полями и их мохнатыми обитателями повторилась пару раз. Как правило, медведей успокаивали или ещё на подходе к Посёлку, или во время их ночных визитов. А потом лёд к северу и западу от острова встал окончательно. И нашествия белых медведей начали повторяться с неприятной регулярностью. А запас патронов-то не вечен!
В бухте и с южной стороны острова море не схватилось льдом, так и осталось открытым на всю зиму. Поэтому на ближайшем тюленьем лежбище его обитатели, котики, остались, не ушли, как тюлени с северного. Посёлок остался с надёжным источником белков, жиров и шкур. Морской охоте мешали лишь периодически налетавшие свирепые шторма. Но под надёжной защитой скал, скрытому в долине и глубине бухты Посёлку они были не очень страшны.
Полярная ночь здесь так и не наступила! Хоть день был в минимуме короткий, всего несколько часов, но был! Значит, они заметно южнее Полярного Круга!? И вечной мерзлоты здесь нет. И что, на Земле есть такое место!? Учитель Юрий, правда, утверждал, что юг Гренландии где-то на этих широтах, как раз. Но где тогда самолёты, корабли? Больше полугода здесь живут - и ни одного! Способный к здравым размышлениям народ волей-неволей стал склоняться к мнению Бори-программиста, что они все - не на Земле! А где тогда? Опять же - сдвижка в несколько месяцев непонятная. В самое тёмное время года определились с днём зимнего солнцестояния. Плюс-минус пара дней. Оказалось, что время у попаданцев сдвинулось назад, на три месяца примерно: на Чукотке в момент переноса был конец августа, а здесь в тот же день - середина мая. Тяжело это было понять и принять! Но пришлось.
Долгими зимними вечерами людям невольно приходилось больше времени проводить в домах, в обществе, за беседами и обсуждениями положения, в котором оказались. Большинство было убеждено, что они выживут. Чукчи они или нет!? Настоящие они люди92) или кто!? Но точно также почти все были уверены, что через несколько лет скатятся обратно в каменный век. Чего, конечно, не хотелось никому. Патроны, ещё одна такая зима, и закончатся, буржуйки прогорят, единственный "Зодиак" прорвётся когда-нибудь, фабричная одежда износится... Простые ножи и те не вечные. Вон, электричества, считай, уже нет. Электрогенераторы даже запускать не пробовали - горючку экономят для лодочного мотора. При сальных свечах сидят. В общем, плохо будет. Если, конечно, не придёт какая-нибудь помощь. Не понятно только какая!? И от кого!? Что-то надо самим делать, нельзя так сидеть. Бесперспективно. Вон, и женщины порожние ходят, ни одна не понесла. Не уверены в будущем, вот и боятся рожать... Всё чаще и чаще в разговорах всплывала тема негодного руководства. Понятно, что ресурсы Посёлка малы и скудны, но совсем-то без планов жить нельзя, надо как-то пытаться выбраться из грядущей цивилизационной ямы. Или, по крайней мере, не так глубоко в неё залезать. А Конторщик сидит в своей конуре, над добром чахнет, нос на улицу кажет только, чтоб указания какие дать, до ветру сходить или, наоборот, обед-ужин забрать. Женщинам даже пришлось ему новые штаны сшить из итак невеликих запасов сукна, а то в старые свои форменные уже не влазит. Китель ещё кое-как застёгивается, а штаны - увы! Зеркальная болезнь товарищу майору обеспечена. Но всегда при пистолетике. Не тронь меня, мол, вооружён я и очень опасен. Надо, надо менять начальника. Но только на кого? Боря-программист, конечно, хороший мужик, но фантазёр и нет в нём ни малейшего желания к руководству людьми, да, и способностей особых к этому делу. А кого ещё?
Николай Тарасович был вполне в курсе умственных брожений в руководимых "народных массах". Всё-таки, не зря он подкармливал складской тушёнкой и подпаивал спиртиком своих подручных Алкашу с Сёмой. Люди, конечно, замолкали, когда эти двое появлялись. Тоже понимали их роль. Но обрывки разговоров, споров и выводов, всё равно, то там, то тут доходили до их ушей, а, значит, становились известными и товарищу майору. И очень ему это не нравилось. И чем больше не нравилось, тем больше ему хотелось, чтобы пришёл кто-нибудь сильный и решительный и поставил этих говорунов на место, а его, Николая Тарасовича, взял бы под своё крыло. А он бы тогда для этого "Кого-то" (именно так - с заглавной буквы) стал бы преданным подчинённым, помощником. Лишь бы не оказаться в одном ряду с этими "чумазыми"! Ну, совсем не хотелось Николаю Тарасовичу уголь рубить или на морского зверя охотиться... Нет, уж, увольте! Это не для умных людей.
И по весне, когда терпению народа почти пришёл логический конец, мольбы Николая Тарасовича были услышаны...
В тот день разразился очередной весенний шторм. Все приготовились пережидать непогоду в своих домах, только один из молодых - Лёшка всё торчал и торчал на Радио-мысу. Напялил на себя охотничью непромокайку поверх тёплой одежды и стоял, любовался буйством стихии. И никакой мокрый снег с дождём, ни ветер, с ног сбивающий, ему не страшен. Нравилось ему! Романтик... Стоял под козырьком здания радиостанции, на волны смотрел, на низко летящие, несущиеся тучи... И вдруг сорвался с места! Что-то кричит, но из-за ветра сам себя не слышит: "...ер! Там .... атер!" Кому кричит!? Все по домам сидят. Но, вот, рвался из сердца крик! И только, когда влетел в крайний дом, стало понятно: "Катер! Там катер! К острову идёт!" Потом - в следующий дом, потом - в третий и так вплоть до Конторы, где разбудил мирно спящего Николая Тарасовича. Тот долго понять не мог, в чём дело, сердиться начал, но потом и до него дошло. Вскинулся, чуть без пистолета не выскочил. Пришлось возвращаться... А люди уже бегут к Радио-мысу. Кричат. Руками машут. Неужто спасение пришло!?
В бухту, из последних сил борясь со встречными ветром и волнами, входил небольшой кораблик с надписью на корме "U.S. Coast Guard". На небольшой мачте над рубкой бился небольшой уже заметно потрёпанный непогодой флажок, недвусмысленно подтверждающий принадлежность данного катера к силам береговой охраны Соединённых Штатов Америки. В рубке и на кокпите видны несколько человек в красных спасжилетах. Борьба со штормом давалась катеру нелегко. Но ничего - скоро он войдёт в бухту. Там и ветер слабее, и волнения уже, можно сказать, почти нет. Но внезапно двигатель катера глохнет! И кораблик начинает сносить, разворачивая бортом к ветру и волнам, обратно к выходу из бухты, к восточной оконечности Радио-мыса. А там камни! И над, и под водой. Охотникам на "Зодиаке" приходится чуть не на километр в море удаляться, чтобы их надёжно обойти... Ох, беда! Люди бегут вдоль берега вслед за дрейфующим катером, уже очевидно и неминуемо налетающим на камни. Вон, их острые гребни уже видны во впадинах между волнами.
Каким-то чудом катер проскакивает первый, дальний ряд камней и оказывается на расстоянии от берега всего в десять-двенадцать метров. На бак катера выбегает человек, что-то кричит островитянам и перебросает конец. Мог бы и не кричать - люди выхватывают чуть-чуть не долетевший до берега трос уже из воды. Выбрана образовавшаяся слабина, а дальше вся толпа в едином рывке подтягивает катер ещё ближе к берегу. На этом удача заканчивается. Раздаётся перекрывший даже шум шторма гулкий удар... и хруст - катер, всё-таки, напарывается на камень. Вода устремляется в пробоину и корма начинает быстро погружаться. Но форштевень кораблика уже плотно засел в береговых камнях. А конец надежно закреплён. С катера спрыгивает часть пассажиров, и начинает принимать подаваемый с него груз: ящики, гермомешки, какую-то завернутую в водонепроницаемую ткань панель, типа столешницы, оружие... На баке катера пара человек снимает с треноги ручной пулемёт. Вот, и он передан на берег. Потом при активной помощи островитян катер крепят дополнительным тросом к берегу. Всё, что можно сделать - сделано. Остальное - только после шторма. Люди разбирают вещи американцев. Те оставляют себе в качестве груза только оружие, пару каких-то ящиков и непонятную панель-столешницу. Под радостные, дружелюбные похлопывания по плечам и спинам и злобное завывание ветра со снегом и дождём новоприбывшие идут вместе со всеми к Посёлку. Николай Тарасович ведёт нежданных гостей прямо к себе, в Контору...
Товарищу майору хотелось бы вообще никого из своего "контингента" не пускать в Контору. Но пришлось, всё-таки, кое-кого. Дело в том, что с английской мовою у него было не очень, честно говоря... Может, конечно, но не очень... с трудом. Так что пришлось, помимо Алкаши, как выяснилось, с лёгкостью общающегося на американском английском, впустить и прилично владеющего этим языком Борю-программиста, и даже способного к связному диалогу на медицинские темы фельдшера Ивана. А ещё пару этих чумазых охотников: Николая и Юрия. "Ах, да, Юрий же учитель, не охотник. Впрочем, какая разница - всё равно чумазый," - с расстройством подумал Николай Тарасович... И даже дед Гыргол пришёл, молча отодвинул руку пытавшегося ему воспрепятствовать Сёмы-местного и уселся в дальнем углу. Всех остальных Приходько с помощниками удалось развернуть. Жаль, что не всех. Ведь, Николаю Тарасовичу так хотелось пообщаться с главным американцем тет-а-тет, с глазу на глаз! Ну, ничего - время у него ещё будет. Уже будет.
Очень быстро выяснилось, что семеро американцев не вполне понимают, где они сейчас находятся. Ещё сегодня утром они выходили из порта городка Ном, что на Аляске. Потом - попали в полосу какого-то странного тумана, заглушившего радиосвязь и спутниковую систему позиционирования, потом - сверкнул какой-то косой крест... и сразу штормовое море! И снова полное отсутствие связи... Здесь американцы переглянулись и рассказчик повторил: "Полное отсутствие связи." И никакой земли рядом, только редкие ледяные поля и совсем изредка айсберги. Откуда в Беринговом море такие айсберги? Потом, когда топливо уже стало приближаться к концу, на северо-западе заметили землю. С трудом, пробиваясь против ветра и волн, приблизившись, обнаружили удобную бухту и какой-то посёлок в её глубине. Туда и стали править. На остатках горючего доползли до бухты. И тут топливо кончилось совсем. Ну, а остальное вы видели. И приняли участие, за что всем вам глубокая благодарность от лица присутствующих здесь граждан Соединённых Штатов. Вот, собственно, и всё. Рассказывал это всё одетый в полувоенную форму без знаков различия подтянутый, сухопарый блондин средних лет с прямой спиной, ледяными глазами и со сдержанной, совсем не американской улыбкой на лице. Представился он, однако, на вполне военный манер: 'Майор Диверс, Пол Уорфилд Диверс.' То есть совсем не моряк береговой охраны, а якобы сухопутный майор. По тому, как он взглянул на своих товарищей перед началом своего короткого рассказа, было понятно, что говорить будет он и только он.
Завершив свой не слишком длинный и не очень подробный рассказ, американец попросил сообщить ему и его спутникам, куда, собственно, они попали и какого государства здесь территория? Шустренько вскочивший со своего места Николай Тарасович, широко улыбаясь и слегка даже, вроде бы, кланяясь, поспешил сообщить:
- А какому государству принадлежит это остров, не известно. Он был необитаем до нашего появления.
- Интересно, интересно.... Ну, хорошо. Но гражданами какой страны вы являетесь? Судя по вашему кителю, по крайней мере, Вы - русский, не так ли? И судя по погонам, Вы - тоже майор, как и я? - допытывается американец.
- Нет, я - не русский, я - украинец! Это совсем не одно и тоже, уверяю Вас. Но, да, - с некоторой неохотой подтверждает Приходько, - я действительно майор российской армии. И все здесь живущие - граждане эРэФ... ну, России, Раши, то есть. Но я здесь, скорее, не военнослужащий, а мэр данного поселения... законно, демократически избранный, - слегка кривит душой Николай Тарасович.
И Николай Тарасович долго и в подробностях рассказывает заморским гостям историю появления на острове людей, о самом острове, о целом годе, проведённом на острове, без связи с цивилизацией... Сокрушается, что Россия совсем бросила их и что ничего не делает для того, чтобы выручить из этого дикого места... Вот, теперь с вашим, господа, прибытием появилась надежда...
Попытки Бориса и прочих вставить в плавную, словно речка текущую речь Приходько последним решительно пресекаются. Кроме того, главный американец попросил присутствующих не прерывать речь "вашего законного представителя".
Под конец, когда рассказ Николая Тарасовича явно подходил к концу, а сам докладчик уже стал несколько повторяться, раздался вопрос. Это Диверс с некоторым удивлением, которое так и не смог скрыть, останавливает почти часовую речь Приходько:
- То есть, Вы считаете, что мы сейчас всё ещё на планете Земля?
- Конечно! Правда, есть тут у нас фантазёры... некоторые! - и Николай Тарасович недовольно смотрит на Борю-программиста - Считают, что мы на другой планете. Но это же какой-то бред! Бред людей, начитавшихся фантастических книжонок! Как может серьёзный человек такое даже обсуждать!
- Ну, почему же, господин мэр? Лично мне кажется, что это весьма правдоподобная гипотеза, - возражает майор. И испытующе смотрит на Николая Тарасовича.
- Да, конечно, - тут же меняет вектор Приходько, - очень правдоподобная. Очень! Но исходя из практических соображений, как реалистический человек... Ну, Вы понимаете... - и разводит руками, невольно напомнив присутствующим незабвенного первого и последнего президента СССР. Тот тоже также говорил и руками водил, когда сам ничего не понимал.
Американец прерывает повисшую на несколько мгновений тишину неожиданным вопросом:
- Господин мэр, я вижу у Вас на поясе пистолет очень хорошо мне знакомой марки. Но, ведь, насколько я знаю, "Кольт" не принят на вооружение в армии России.
- О, да, Вы правы! Не принят. Но это и не есть моё табельное оружие, - слегка коверкая русский язык под английскую грамматику, сообщает новоявленный мэр, - Это находка.
И Николай Тарасович охотно и подробно рассказывает историю обнаружения и пистолета, и самолёта...
- То есть, первыми этот остров обнаружили мои соотечественники - американские лётчики? - и в глазах майора мелькает охотничий азарт, - Очень интересно! И Вы говорите, что здесь не обнаружено присутствия никакого государства? Хм...
Но от дальнейших выводов и действий майор пока воздерживается - осторожно решает осмотреться повнимательнее.
Спустя пару дней, когда американцы осмотрятся вполне, майор Диверс легко и непринуждённо договорится с Николаем Тарасовичем о передаче верховной власти на острове. После чего последний срежет погоны и знаки различия со своего кителя и станет просто мэром, но перестанет быть майором, очень разумно уговорив самого себя, что по-английски, что слово "майор", что слово "мэр" - почти одно и то же93).
Но это - потом. А пока, первой же ночью, случилась неприятность, которая расстроила всех: и американцев, и островитян - внезапно усилившийся шторм порвал тросы, крепившие катер к берегу, и окончательно утопил его. Глубина небольшая - всего-то метров девять, десять. И видно его с поверхности воды хорошо, но без водолазного оборудования и техники не достать. Пробовали зацепить с "Зодиака" тросом и вытянуть на берег вручную, но катер, видимо, зацепился пробитым дном за камни и не желал двигаться с места ни на сантиметр.
Дед Гыргол, когда из Конторы выходил после взаимного знакомства островитян и пришельцев, то своим младшим товарищам, Николаю и Борису, сказал: "Плохие люди, однако. Главный - вовсе, как матёрый волк. Горе будет." И мрачно поковылял на своих артритных ногах к дому. Николай, глядя деду вослед, прокомментировал:
- Дед ни слова на их языке не понимает, но в людях сильно разбирается. Из рода шаманов он, хоть и не шаман сам. И силу имеет. Видит в людях то, что сразу не углядишь. Если говорит "плохо будет", значит так и будет... Надо бы оружие у Конторщика забрать. Как, вот, только это сделать?
Надо сказать, что оружейным вопросом заинтересовался не только охотник Николай. На следующий день, походив по посёлку, поглядев на жизнь и заботы людей, Диверс заглянул в комнату Приходько и поинтересовался тем, с помощью каких орудий охотятся местные охотники, как защищаются от диких животных (при упоминании о последних американец невольно посмурнел, словно вспомнил что-то) и от прочих... м-м-м... опасностей. Николай Тарасович с готовностью рассказал, что островитяне охотятся на котиков с помощью обычных дубинок и копий, чего вполне хватает, что опасных зверей сейчас на острове нет. Зимой были белые медведи, так против них он выдавал работникам, выходящим из посёлка, ружья. Под расписку. А ружья эти, гладкоствольные, и ещё один нарезной карабин с боеприпасами к ним - сейчас хранятся вот в этом сейфе под замком. Потому, как порядок должен быть. Учёт и контроль! Ибо нельзя, просто вредно оружие доверять всем подряд. Гражданские должны спокойно жить и работать, а защищать их с оружием в руках должны профессионалы.
- Очень правильный подход, господин мэр, - одобрил действия Николая Тарасовича майор. И довольно улыбнулся, - Тем более, что теперь здесь есть, кому защитить мирное население от всевозможных угроз.
Так что, когда с вопросом об оружии, точнее о получении его на руки, к мэру подошли дед Гыргол, Николай и Боря-программист, их ждала суровая отповедь. А чуть в стороне стоял американский майор и с улыбкой и интересом наблюдал за процессом. Ни слова не понимая в речи этих аборигенов, но зато отлично понимая смысл.
На следующий день Диверс в сопровождении двух своих людей, новоявленного мэра, переводчика Алкаши и Сёмы-местного в качестве проводника совершил экскурсию на плато. С большим интересом осмотрел угольный карьер и все наличествующие там строения. Обменялся вполголоса парой фраз с одним из своих подчинённых. Тот одобрительно кивнул, ещё и большой палец на кулаке вверх оттопырил. Далее - вершина Чума, место падения самолёта... К слову сказать, для Приходько это тоже было первым посещением плато и тамошних достопримечательностей.
Утром следующего дня островитян ждал сюрприз. Сам мэр и два его помощника обошли все дома посёлка и объявили, что всем необходимо собраться перед Мэрией: "Ну, то есть, перед Конторой."
На пустовавшем до того весь год небольшом флагштоке над входом в здание развивались "старс энд страйпс"94). Перед входом в здание, заложив руки за спину, стоял майор Диверс. Ещё двое, с автоматическими винтовками М16 наперевес, каменными статуями возвышались за спиной своего командира. Оставшиеся четыре американца стояли по углам площади. Естественно, тоже вооруженные.
До сведения не до конца проснувшихся островитян было донесено, что на основании общепризнанных мировых норм и в соответствии с приоритетом открытия данного острова он, майор Пол Уорфилд Диверс-младший, правом, данным ему Правительством и народом Соединённых Штатов, объявляет о принадлежности этой территории США. Начиная с данного момента и до появления законной американской гражданской администрации, он, майор имярек, принимает на себя должность военного коменданта острова. Кроме того, поскольку эта территория до сих пор не имеет никакого названия, ей даётся наименование - остров Дакоты. В честь самолёта, экипаж которой и открыл эту землю. Здесь майор несколько разорвал шаблон - не стал называть остров ни Нью-Америкой, ни, даже, Нью-Аляской. Но зато уже в самом названии присутствовал намёк на приоритет открытия. Населённому пункту даётся название - Смит-Сити95), в память о командире воздушного судна, а протекающей рядом речке - Карпентер-Крик, по имени второго пилота. Более того, все строения, сооружения, объекты, и прочие ценности, как материальные, так и провиант, находившиеся на данном острове в момент появления здесь неграждан США, объявляются собственностью Соединённых Штатов, находящейся под временным управлением американских вооружённых сил. Опись такого имущества уже передана военной администрации. В связи с этим, майор настоятельно, так скажем, попросил сегодня же освободить два ближайших к Мэрии жилых здания для размещения там представителей американских вооружённых сил.
Когда над геополитическими, географическими и имущественными "i" были поставлены все необходимые точки, майор перешёл к вопросу о населении данной территории. Вопрос этот решался тоже довольно просто. И очень даже либерально и демократично. Учитывая невольность и неумышленность попадания на данную, принадлежащую США территорию и в связи с временным отсутствием на острове миграционной службы, все в данный момент находящиеся здесь неграждане США считаются имеющими временный вид на жительство, дающим также право и на работу. В момент появления законной американской гражданской администрации статус лиц, имеющих временный вид на жительство, будет уточнён. И, безусловно, все заслуги или, наоборот, провинности того или иного негражданина будут учтены. Более того, в качестве жеста доброй воли военной администрацией острова признаётся вполне демократично выбранный представитель сообщества неграждан, для простоты именуемый здесь и далее "мэр", а именно - Никлэс Приход'ко:
- Все вопросы к военной администрации настоятельно прошу передавать именно через данного... - майор посмотрел на Николая Тарасовича, тщательно подбирая слово, и несколько неудовлетворённо завершил, - человека. И последнее. Обеспечением безопасности, как всего поселения, так и вашей, уважаемые гости Соединённых Штатов, занимаются теперь доблестные американские вооружённые силы. Так что нужды в огнестрельном оружии для вас нет. Кроме того, ваш временный статус и особое военное управление данной территорией не позволяет мне разрешить вам свободное его ношение и применение. Тем более, что всё оно теперь является собственностью США.
И майор с ироничной улыбкой взглянул на Борю-программиста, единственного человека, которого запомнил во вчерашней компании оружейных "просильцев". Белый, всё-таки, и английский знает. Все остальные - на одно лицо, смуглое и узкоглазое с точки зрения типичного WASP-а96). Хотел, было, развернуться и уйти, но передумал - завершил свою речь позитивом:
- Впрочем, для всех для вас ничего не меняется. Живите, работайте, о безопасности не беспокойтесь. Мы, бравые американские солдаты - на посту.
И улыбнулся всем присутствующим. Широко и белозубо. Чи-и-из!
А вечером в Смит-Сити пролилась первая кровь. Нет, никого не убили. Боря-программист весь день метался по посёлку, окрестным скалам, берегу моря, не в силах перенести столь наглый и бесцеремонный, а главное - абсолютно несправедливый захват. Пусть он будет хоть трижды юридически обоснованный! Но он - не справедливый! Вот, и пошёл в Контору, которая теперь Мэрией оказалась, справедливости требовать. Оттуда его вынесли в бессознательном состоянии с разбитым лицом и без передних зубов. Людям мэр, который теперь заставлял себя величать не иначе как на украинский манер - Мыколой Тарасовычем, а при американцах - Никлэсом Приход'ко (даже апостроф в речи выделял, превратив своё родное мягкое "дь" в твёрдое "д с паузой"), объявил, что "Борька с ножом на господина майора напал... э-э-э... хотел напасть. Ну, и сержант Карон защитил своего командира. Настоящий боец." Когда Борис в себя пришёл, то выдал несколько иную версию случившегося. По его словам он в комнате Диверса ("ну, в той, что раньше Конторщик занимал") в основном справедливости элементарной требовал, а то появились тут новые захребетники! Майор в ответ только подначивал, а когда Боря в сердцах кричать начал, то Диверс приказал своему сержанту, что за спиной у майора с каменным лицом сидел и ни на что до того не реагировал: "Поучи этого русского хама вежливости... Только, Робби, не убивай... Белый, всё-таки. И как запасной переводчик ещё сгодится."
Так началась американская жизнь островитян. Формально, действительно, ничего не изменилось. Только потесниться пришлось. Но точно также бригада угольщиков рубила в Карьере уголь и привозила его на тачках и нартах в посёлок. Только теперь несколько больше приходилось привозить угля. И бригада теперь была только одна. Алкаша на постоянной основе заделался переводчиком, а Сёма - "подай-принеси" при американцах. Иногда бригаде угольщиков, в которую помимо Бориса и Гыргола, был зачислен и Николай, даже приходилось задерживаться в Карьере на ночь - не успевали установленную норму нарубить за один раз. А вместо деда Гыргола с ружьём охраняла "спокойствие людей" пара автоматчиков: один - на вышке, другой - у ворот.
Точно также охотники выезжали на промысел морского зверя. С одним холодным оружием. Только чуть больше зверя приходилось бить. Чуть меньшим количеством охотников.
Майор оказался, кстати, заядлым охотником. У него и весьма дорогая гладкоствольная "Бенелька" оказалась, не забыл с катера прихватить. Пару раз он даже с охотниками и со своей тенью, сержантом Кароном, за котиками ездил за Южный мыс. Но не понравилось - скучно, азарта нет. Слишком простая добыча, чтобы на неё патроны тратить. Правда, через полгода, зимой ему удалось оттянуться вполне - белые медведи повторили свои визиты на остров. Пострелял вдоволь, удовлетворил охотничью страсть. И трофеи хорошие. А в начале весны ещё заманчивая цель появилась - в залив стала заходить косатка. Подходила почти вплотную к причалу, из воды голову подымала, голос подавала, словно звала. Диверс поручил мэру найти человека, сведущего в гарпунной охоте на такого зверя. Таких нашлось сразу двое: Николай и Сёма-местный. Но первый резко и однозначно отказался, не помогло даже обещание смягчить ему режим содержания (об этом чуть ниже). И отказался он под очень странным предлогом. Мол, ему дед Гыргол (к тому времени уже почти полгода, как покойник!) говорил, что косатку, которая по весне в водах посёлка появится, бить нельзя. Почему дед это запретил, Николай говорить не стал. И откуда дед про эту косатку за полгода до её появления узнал, тоже. А, вот, Сёма согласился. Тем более, что ему выпивку достойную пообещали.
Но охота не задалась сразу же. Словно почувствовав неладное, косатка не приближалась к причалу на расстояние, приемлемое для броска гарпуна, а огнестрельное оружие Диверс пока применять не хотел. Из спортивных соображений. Пришлось охотникам: Сёме-местному, сержанту Карону, ещё одному американцу, матросу с затонувшего катера, и самому майору выводить "Зодиак" на воду. Почти у выхода из бухты косатка неуверенно, словно сомневаясь, подпустила лодку к себе поближе. И тут же жестоко поплатилась - Сёма успел-таки бросить гарпун. И попал! В спину у основания плавника. Но бросок оказался не смертельным. А подранок резко ушёл в сторону и вглубь. Рывок косатки оказался настолько силён, что обвивший древко гарпуна линь оборвался, заодно переломив само древко. Майор успел два раза выстрелить из своей "Бенелли" вослед уходящему зверю, а Карон даже высадил короткую очередь из М16. Но всё это было вполне бессмысленно - косатка ушла на глубину. Безтрофейная охота вышла. Но Сёма, правда, свой приз получил, хоть и в половину обещанного - его бросок, всё-таки, зачётный был.
А через месяц после прибытия американцев на острове появилась первая могила. "Представьте себе, целый месяц семеро... ну, ладно пятеро - этим водоплавающим, Джеппсону и Дазенберраю друг друга вполне хватает... В общем, целый месяц пятеро взрослых мужчин едят досыта, спят вдосталь, разве что в патрули периодически ходят, на защиту мирного труда неграждан, ну, и на охоту изредка, ради развлечения. Сами понимаете, тяжело это мужчинам так жить! Одним, без женщин. А свободные, пусть даже формально свободные, незамужние женщины на острове имеются. Неужели они не помогут доблестным американским защитникам скинуть сексуальное напряжение!? Пусть даже не из альтруистических, гуманитарных соображений, безвозмездно, то есть, пусть даже за материальное вознаграждение. Деньги здесь не в ходу, так за банку тушёнки... Это не слишком много, а? Нормально, думаю. Ну, почему бы дамам этим, смуглявым, узкоглазым не согласиться!? Взаимовыгодно же! Японки, вон, и кореяночки южные, да, и многие другие, так ничего, не брезгуют. С превеликим энтузиазмом, знай только баксы отмусоливай. А эта, ты посмотри, нос воротит, вырывается... ещё и на помощь зовёт! А, вот, и парнишка её бежит, кулачонками своими машет. Ударить норовит! Нет, ну, ты подумай! Сам здесь на птичьих правах, и ещё что-то хочет..." Так, примерно, но чуть другими словами, рассуждал сержант Карон, когда, выдернув из кобуры свою "Беретту", сделал двоечку на поражение: в грудь и контроль в голову... Рефлексы. А молодой чукча Алексей, тот самый, что первым заметил приближающийся катер, упал замертво, так и не добежав до домогавшегося его девушки американца. Что, что, а стрелять сержант умел. Наполненный смертным ужасом женский визг накрыл Смит-Сити.
Выскочившие на выстрелы и крики люди ошалело смотрят на своего мёртвого товарища, с которым провели уже больше года, с которым почти сроднились. А лужа крови всё увеличивается... Пятеро мужчин, присутствовавших на тот момент в посёлке, сжав кулаки, начинают сходиться к стоящему в нескольких метрах от трупа сержанту. И ничего хорошего этому амеру их тёмные от природы и ещё сильнее потемневшие от гнева глаза не обещают... И тут поверх толпы гремят автоматные очереди. На крыльце Мэрии - четыре американца. У всех в руках оружие. А за их спинами маячит испуганная троица коллаборационистов: мэр, переводчик и подай-принеси.
- О, нападение на американского военнослужащего! Мятеж!? Замечательно! Это несколько упрощает дело, - удовлетворённо замечает майор Диверс, - Переводчик, сюда! Быстро!
И до островитян доводится следующее: если мятежники не лягут тут же на землю вниз лицом, то будет открыт огонь на поражение, что может привести к гибели ваших женщин и детей, стоящих как раз на линии возможного огня: "За вашими, мужчины, спинами. Так что быстро лицом в землю!"
- Карон, Шумард, быстро вяжите их в цепь. Всех. Нет, медика... вон того оставьте. Здесь пригодится. Его в карцер на Радио-мысе. Остальных гоните в Карьер и под замок. Угольщиков там тоже оставьте - они главные смутьяны и есть, - командует майор.
Так почти всё мужское коренное население посёлка было переселено в местный ГУЛАГ - Карьер. Его американцы, кстати, тактично переименовали - назвали лагерем для интернированных лиц97). Интерно, если слегка сокращённо. Или, в качестве шутки - Инферно98). Вот и пригодились "непонятные" электрогенераторы со склада с запасом топлива и электролампы для прожекторов. Быстро наладили охранную службу в три смены. Так как численный состав американцев, всё-таки, был маловат, то пришлось и коллаборационистов подключить, чтоб не зря свои "вольные хлеба" ели: Алкашу с Сёмой. Даже ружья им выдали. Одного к Карону в пару, другого - к капралу Шумарду, а "сладкая парочка" матросов - третья смена. Начальником над охранниками майор назначил капитана утонувшего катера - лейтенанта Парсонса. И пулемёту с катера тоже применение нашлось - на вышку, что над карьером нависала, поставили, зону контролировать. А интернированным лицам - производственное задание по добыче угля, пусть пайку отрабатывают. Мэру получили контроль за оставшимися в Смит-Сити, не интернированными женщинами.
Так решился для американских воинов половой вопрос - все женщины посёлка оказались в их полной власти. Только жене фельдшера Ивана Вере удалось избежать этой доли - она повар. И при первом же "наезде" заявила, что подсыплет в еду что-нибудь: "Сдохните, как крысы. И дочь мою трогать не смейте. Ещё хуже, чего подмешаю." Муж её, Иван, хоть и почти постоянно взаперти сидел (его, всё-таки, из карцера на Радио-мысе поближе к медпункту перевели, рядом камеру оборудовали), тоже пригрозил, чтоб его жену и дочь не трогали: "Попадитесь мне после этого в руки, вылечу..." Остальных женщин не спрашивали - так брали, по мере надобности.
Надо сказать, из-за Вериной дочери, двенадцатилетней Томы, у американцев даже внутренний конфликт случился. Карон, не восприняв всерьёз угрозы поварихи и фельдшера, решил, всё-таки, телом юным, но уже начавшим по-женски оформляться, попользоваться. Но ему помешал седьмой американец, о котором пока здесь не упоминалось - 2-й лейтенант Ричард Робинсон, военный со странной для данной команды амеров специальностью пилота малого военно-транспортного самолёта С-21А. Очень не понравилось второму лейтенанту, что сержант ещё девочку совсем схватил и потащил в свою комнату. Педофилия, якобы. С точки зрения Карона этот Робинсон - чистоплюй и рохля. Так ни одной аборигенкой и не воспользовался, как не мужик совсем. Ещё и защищает их, подкармливает задарма. Гуманист хренов. Хотел было Карон вмазать этому либеральчику с правой, но вмешался командир, остановил. Ещё и девчонку приказал отпустить, мол, пусть подрастёт. "Да, Сэр! Есть, Сэр!" - с готовностью рявкнул сержант, а про себя подумал, - "Ладно, подожду. Времени у нас тут, похоже, много будет. Успею." А Диверс, пригласив 2-го лейтенанта Робинсона к себе в кабинет, сказал тому с глаза на глаз:
- Дик, я защитил Вас от моего сержанта только из соображений офицерской солидарности. В следующий раз этого уже не будет. Поосторожней с Кароном, он опасен, как змея. Только в отличие от гремучника99) не предупреждает - сразу стреляет. Это мой Вам бесплатный и последний совет. При необходимости выбирать между вами двумя, я, безусловно, выберу сержанта, как лично преданного мне человека... Я с ним слишком многое прошёл.
Здесь автор вынужден, всё-таки, подробней рассказать об этих американцах, так неудачно заплывших на остров. (Хотя "неудачно" - это смотря с какой точки зрения. Мыкола Тарасовыч, вот, считал, что, как раз, вполне "удачно".) Очень хотелось бы автору, чтобы Зло оставалось анонимным! Так со Злом бороться легче. Легче, когда не видишь во враге человека. Но в жизни так редко бывает, часто явным подлецам и гнусам приходится улыбаться и даже руки пожимать, борясь с почти неодолимым желанием эти руки тут же вымыть. Тяжело политикам и дипломатам. Сочувствую. Военным, всё-таки, проще. Но и им сейчас переговоры приходится периодически вести с разными террористами и подонками. И сдерживать свои правильные рефлексы. Тяжко... Так, вот, американцы эти...
Ещё три месяца назад сотрудник одной международной частной военной компании Диверс, в недавнем прошлом действительно майор американской армии, командовал одним из подразделений данной ЧВК в Афганистане. Командовал вполне удачно и в скором времени ему светило повышение, как в должности, так и в доходах. Параллельно официальной деятельности по 'охране транспортных коммуникаций' Диверс и несколько его людей (бывшие сержант Карон, капрал Шумард и ещё кое-кто) были встроены в весьма прибыльный бизнес. Во вполне такой нелегальный - в торговлю "белым порошком"100). Всем, ведь, известно, что одним из последствий "борьбы с исламским терроризмом" западной коалиции во главе с США в Афганистане стало то, что основной сельскохозяйственной культурой, приносящей реальный доход тамошним крестьянам, стал опиумный мак. А где мак, там производство героина. А где его производство, там и транспортировка готового наркотика. Вот обеспечением безопасности этой самой транспортировки (не самой транспортировкой!) реально и занимался бывший майор Диверс со своим подразделением. За что и имел свой основной доход. Понятно, что выше Диверса выстраивалась целая иерархия из организаторов и покровителей этого бизнеса, от деятелей из ЦРУ до местных государственных чиновников. Они-то получали в разы, а то и на порядки большие девиденты от этой деятельности, но и Диверс с его людьми не в обиде были.
Во время одной из таких операций по прикрытию перевозки наркоты до перевалочной базы в маленьком горном кишлаке (скорее даже зимовье, чем кишлаке), и произошла неприятность, стоившая Диверсу должности и доходов. Всё, вроде бы, прошло хорошо, тихо-мирно, груз доставлен. Наутро придут те, кому груз будет передан. Можно и отдохнуть. Но кое-кто из парней майора Диверса решили не просто поесть и выспаться, но и попробовать товар... А потом их понесло на подвиги. Сексуальные. А поскольку борделя в этом кишлаке не было, нет, и не предвидится, то решили бойцы попробовать местных женщин. Попробовали. Это очень не понравилось их мужьям, братьям и отцам. Завязалась стрельба. В результате в кишлаке были убиты все: и те женщины, и их мужчины, и старики с детьми. Все. Чтоб, уж, свидетелей не осталось. Под шумок Карон с Шумардом по прямому приказу Диверса кончили тех идиотов, из-за которых весь сыр-бор и начался. А списали всё на "дружественный огонь", "френдли файе". Очень распространённая почему-то в последнее время вещь. Но, всё равно, неприятно. Нет, не то неприятно, что куча гражданских афганцев мёртвыми лежат. Это как раз ничего. Они же все в наркобизнес завязаны - знали, на что идут. В этом деле неожиданная смерть - своего рода профзаболевание. Неприятно то, что из-за этой глупой истории Диверса из этого прибыльного бизнеса выпихнули. Дело в том, что по случайному стечению обстоятельств, рядом с кишлаком группа журналистов-телевизионщиков ошивалась. И даже под охраной Джи-Ай101). Ну, вы понимаете - устраивать комедию с ещё одним 'дружественным огнём' уже как-то не комильфо. В общем, в СМИ поднялся шум, гам, скандал, дело о расстреле кишлака завели... Однако, покровителям из ЦРУ удалось его замять. Они-то, как раз, первые заинтересованные в этом были. Но Диверса должности лишили и из ЧВК уволили. И его подчинённых Карона с Шумардом тоже. Бывший непосредственный начальник Диверса, правда, успокаивал, говорил, что посиди пока, годик-другой, со своими ребятами где-нибудь у чёрта на рогах, на Аляске, например. Всё утихнет, и я тебя тогда оттуда вытащу, не забуду. Мол, хорошо было с тобой работать, дружище Пол. Так бывший майор армии США, бывший сотрудник ЧВК Пол Уорфилд Диверс-младший оказался в городишке Ном, что почти на самом западе штата Аляски. Скучища! Только страстное увлечение охотой и вытягивало Диверса из тоски, а иногда и из запоя.
Перепробовав все виды местного сухопутного хантинга, Диверс решил испытать прелести охоты на морского зверя. А для этого дела нужен катер, как минимум. В баре в тот вечер сидела компания моряков из береговой охраны и примкнувший к ним по какой-то причине военный пилот. Все изрядно поднабравшиеся. Тут в уже расслабленные алкоголем мозги Диверса пришла "счастливая" мысль арендовать для охоты катер береговой охраны. Вместе с командой. Первоначальные ответы "нет", "нельзя" и "не положено" были с легкостью побеждены. Нет таких преград, которых невозможно преодолеть достаточно толстой пачкой долларов. Да, и Аляска - это север, всё-таки, у которого свои неписанные законы. И "можно" и "нельзя" здесь понятия более условные, чем в по-настоящему цивилизованных местах. Уговорил Диверс морячков, в общем. И заодно присутствовавшего тут же молоденького лётчика. О последнем потом неоднократно пожалел. Рохлей, начитавшимся всяких романтических книжонок, заражённым либеральными идеями и политкорректностью оказался второй лейтенантик Дик Робинсон. Только и сгодился потом, что в качестве массовки да наблюдателя за морем. А морячки - ничего. Вполне вписались в команду нормальных бойцов... Для той охоты Диверс со своими бодигардами Кароном и Шумардом запаслись патронами по самое не могу. Моряки тоже, якобы, для учебных стрельб патронов набрали, в том числе и для бакового пулемёта. И у Робинсона охотничье оружие оказалось в наличии. Так эта команда американцев и собралась.
Вернёмся, однако, в посёлок с громким названием Смит-Сити. Через месяц после перемещения мужской части населения в карьер на посёлковом кладбище появилась ещё одна могила. Одна из девушек, не выдержав неоднократных изнасилований, покончила с собой. А в начале осени в Интерно умер дед Гыргол. По непонятной причине стал слабеть, словно вянуть, слёг и уже не вставал. Сам же сказал, что не привычен он так, взаперти жить, воздуха не хватает. Перед самой смертью позвал к себе Николая и Борю-программиста, своих младших товарищей по путешествиям, и сказал:
- Мне уходить пора. Слушайте, что скажу... Коля, ты знаешь, что из шаманского рода я. Хоть не шаман сам, но знания иногда приходят. Вот, и сейчас...
Паузы в его речи становились всё длиннее и длиннее, а голос всё тише и тише:
- Не знаю к чему это, но... По весне в бухте поселковой косатка появится... Бить её не можно - у неё душа человечья... Чтобы вам за охоту на неё не предлагали - не соглашайтесь... И другим не давайте... Не понимаю как, но она пом...
И умер. Но главное сказал. Не понятно только, что такое "пом"? Поможет? Как!?
А ещё через пару месяцев в котле с гречневой кашей, что из посёлка охранники привезли, углекопы нашли записку от Марфы, жены одного из них, Никодима. Прочитав которую, чуть на колючку с голыми руками не бросились. Они и до того, конечно, сильно подозревали, что не хорошее с их женщинами в посёлке творится, но надеялись, что американские военные, всё-таки, люди, из свободной демократической правовой страны... Ну, невозможно, чтобы так! Как бандиты последние. Пока решали, что делать, Никодим дожидаться не стал, добежал до ворот, перелез через них... а дальше ему оставался с километр всего до начала склона в долину. Вертухай на вышке кричал ему: "Стоп! Стоп!" и ещё что-то на своём языке. Но Никодим почему-то верил, что успеет добежать до края плато или, что не станет американец стрелять. Но матрос береговой охраны США Вэйн Дазенберрай, всё-таки, пустил вослед беглецу короткую очередь из родного пулемёта. И Марфа стала вдовой. Но узнала об этом существенно позже. А за лагерным бараком появилась ещё одна могила. Режим содержания интернированных ужесточили - к лагерным воротам не подпускали и на тридцать метров, сразу предупредительный огонь. И еду теперь зэкам пришлось самим готовить.
К весне на поселковом кладбище стали ещё могилы появляться. Точнее могилки. Маленькие такие. Четверо новорожденных младенцев, даже не получившие имён, пополнили список умерших на острове Дакоты. Кто-то умер при родах недоношенным, кого-то отказалась кормить мать, кто-то - от общей слабости... Только один новорожденный выжил - смирилась мать с ним, приняла.
Через три месяца после открытия лагеря Интерно у военного командования острова вырисовывалась проблема с горючим для электрогенераторов. Вот, кончится топливо, как тогда периметр лагеря освещать? Разбегутся, ведь, интернированные! Партизанить, не дай бог, начнут. Особо тут, на острове, скрываться негде, но они - нативы. Почти все. Могут и неприятности доставить, пока их всех перебьёшь.
Проблема решилась неожиданно легко. На юго-западе острова в небольшой лощинке, которую толком не видно почти с любого места плато и даже с моря обнаружился топливный склад, доверху забитый канистрами с горючим. Пришлось наладить постоянные перевозки горючего на нартах с этого склада до Интерно и Смит-Сити.
Два года прошло с того момента, когда перепуганный, растерянный майор Приходько оказался на острове в компании чукчей. Никаких спасателей так и не появилось. Ни российских, ни американских, никаких... Но зато теперь Мыкола Тарасовыч был спокоен за своё будущее. По крайней мере, за ближайшее будущее. У него есть покровитель и достаточно стабильное положение. Перед новым своим начальником он проявил себя с хорошей стороны, показав себя умелым хозяйственником и управленцем - женщины под его рукой и пикнуть не смеют! У него теперь даже постоянная женщина имеется, личная. Как и у самого господина коменданта. С его же и разрешения. Не как у всех прочих. И, потягивая свой утренний чай, Мыкола Тарасовыч ещё раз самодовольно подумал: "Вот, что значит умение жить."
Без стука открылась дверь. И раздаётся голос Карона:
Да, тут надо быстрей! Нельзя заставлять господина коменданта ждать. Несколько быстрых шагов по коридору и Мыкола Тарасовыч уже в кабинете Диверса. Мрачный, но с горящими охотничьим азартом глазами, Диверс сообщает:
- Ник, на острове объявились твои бывшие соотечественники, русские. Вернее, не на самом пока ещё острове, а на льдине, что сегодня ночью прибило к западному побережью. Скорее всего, они ещё не знают о нашем существовании. Нам повезло, мы первыми их увидели. Робби сегодня вернулся с топливного склада, ночевал там, а рано утром выходил по нужде и заметил здоровенную льдину и на самом краю её несколько сооружений. В бинокль разглядел русский флаг и что самое интересное - самолёт. Ну, небольшой такой самолётик, биплан. Тебе такой должен быть знаком.
Мыкола Тарасовыч с готовностью энергично закивал головой:
- Да, да, знаю. Ан-2, наверное. Это...
Диверс нетерпеливо прерывает даже такую короткую речь мэра:
- Так, вот! Как ты, Ник, наверное, понимаешь, после всего, что тут на острове произошло, обратно, к русским, у тебя хода нет. Это первое, для напоминания. А второе, состоит в том, что мне бы очень хотелось завладеть этим самолётом. Пилот у нас имеется. Надеюсь, он справится с управлением этим фанерным чудом русской техники. Наконец-то этот никчёмный Дик к чему-то сгодится. Нам пора завершать своё присутствие на данном острове. Мы тебе раньше не говорили, но на этой планете... да, да, тупая твоя голова, на этой планете, а совсем не на нашей старой Земле!... есть ещё и другие населённые места. И достаточно цивилизованные, даже радиовещание ведущие. Вот так! Поэтому мне! Нужен! Этот! Самолёт! Поможешь им завладеть - с собой тебя возьмём. Нет, так здесь оставим. Как тебе, господин мэр, такая альтернатива?
И Диверс с явной брезгливостью смотрит на Прыходько.
- Да, конечно, я согласен! - не раздумывая ни мгновенья, соглашается тот. Уж, очень мрачный второй вариант. Хотя и в первый вариант тяжело поверить: цивилизованные места, радиовещание...
- Тогда так! Берёшь собой в качестве каюра этого своего натива, не помню, как его...
- Сёма-местный, - подсказывает Прыходько.
- Не важно. Берёшь его и сержанта Карона. Роберта представишь тем, на льдине, тоже русским, но немым. Придумай ему какое-нибудь подходящее имя. И не засвети его ненароком! В общем, Карон проводит разведку, а ты дуришь своим бывшим соотечественникам голову. Если людей там много, то желательно их разделить. Ну, например, если у них есть врач, то попытайся его и ещё кого-нибудь вытянуть сюда. Якобы у нас тут больные. Придумай что-нибудь. И креативней, креативней будь, Ник! От этого зависит твоя ближайшая судьба. Понял!?
- Да, сэр! Есть, сэр! - вскакивает со стула Прыходько.
- Тогда - вперёд! И без удачи не возвращайся!
Комментарии к главе9:
86 - Гладкоствольные ружья двенадцатого калибра в зависимости от страны и конкретного производителя имеют номинальный диаметр канала ствола, варьирующийся в диапазоне от 18,2 до 18,9 мм. Тульский оружейный завод производит ружья 12 калибра с диаметром канала 18,5 (+0,25) мм. Ижевский механический завод оснащает ружья стволами с внутренним диаметром 18,4 (+0,25) мм, до 1990 года он выпускал стволы диаметром 18,2 мм. Итальянские и немецкие оружейные компании изготавливают дробовики 12 калибра со стволами диаметром 18,4-18,6 мм, американские производители - 18,4-18,9 мм, английские - 18,5 - 18,7 мм.
87 - Карабин Мосина - карабин под патрон 7,62х54 мм, разработанный на основе трёхлинейной винтовки конструкции Сергея Ивановича Мосина. Имел несколько модификаций: 1907, 1938 и 1944 годов. Был принят на вооружение в армиях России и СССР вплоть до его замены на самозарядный карабин Симонова (СКС) и/или автомат Калашникова.
88 - РОХа - разрешение на хранение и ношение оружия и патронов к нему.
89 - Традиционно собаководами были именно береговые, приморские чукчи. Материковые же чукчи были оленеводами.
90 - Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И.П. Павлова.
91 - Кольт, Colt-Brawning M1911 - самозарядный пистолет под патрон калибра .45, то есть примерно 11,4 мм. Разработан Джоном Мозесом Браунингом в 1908 году. Состоял на вооружении армии США с 1911 по 1985 год.
92 - Одно из самоназваний чукчей - "луораветлан" дословно означает "настоящие люди".
93 - По-английски "майор" - "major", а "мэр" - "mayor", разница в одной букве, но читается по-разному. И смысл разный.
94 - "Stars and stripes", "звёзды и полосы" - жаргонное название флага США.
95 - То, что в Смит-Сити на описываемый момент проживал всего 31 человек, американца не смутило - у них, в США, "города", "сити" и по десятку человек населения имеются. А иногда и вовсе без постоянного населения - Tin City, что на Аляске, например.
96 - WASP - аббревиатура от "White Anglo-Saxon Protestant" - "Белый Англосакс Протестант".
97 - Интернирование - принудительное переселение, ограничение свободы перемещения для неблагонадёжных лиц. Во время войн таковыми обычно являются граждане враждебной страны (не военнослужащие), оказавшиеся на территории противника. Или даже просто имеющие национальность, соответствующие враждебной стране. Как, например, японцы США во время 2-й Мировой войны.
98 - Инферно - ад, преисподняя (ит.).
99 - Гремучник, гремучая змея - распространённая в Северной Америке ядовитая змея, которая в качестве меры предупреждения о возможном нападении шумит расположенными на хвосте трещотками, погремками.
100 - Белый порошок, белый, беленький... - одно из очень многочисленных жаргонных названий опиатов, в данном случае - героина.