Кто-то сделал красоту недоступной для меня. Я не могу увидеть её, он ослепил меня ещё в утробе матери. Я не могу услыхать ни одной красивой легенды, ни одна песнь ещё не прорвалась ко мне, он предусмотрел и это. Я и подозревать не должен, что меня вокруг окружает. Он со спокойной совестью устроил мне очную ставку с окружающим прекрасным, уверенный, что я не опознаю красоту.

Он очень надеется, что, не добившись свидания с красотой, я решусь прийти на его маскарад, и явлю всем собравшимся свою собственную маску смерти. Как же он хочет, чтобы я был украшением на его балу... Но он забыл выслать приглашение, а являться незваным гостем - не в моих правилах.

Как колеблется пламя моей свечи. Ему так и хочется, чтобы ветер задул-таки её. А ведь она тонка - церковная свеча... Но ты уж извини, подмастерье, воспользовавшийся отлучкой творца - нет моей вины в том, что мои родители зажгли свечку во здравие, какое есть, а не за упокой.

Как ты думаешь (давай - на ты), красота уже спасла мир? Я даже знаю, что ты мне сейчас отвечаешь, хоть ты и лишил меня слуха. Ты говоришь, что мир действительно спасён, пожертвовав красотой во имя своё. Верно? Брось выдумывать. Я не желаю слышать (смешно, не правда ли?), не желаю слышать твоё враньё.

А что за женщина усадила меня у костра и положила голову на моё плечо? А, подмастерье, что же ты молчишь? Ты боишься сказать, что она прекрасна? Я это и сам знаю - сердце забилось, запросилось на волю.

А ведь и костёр, согревший нас, очень, очень красив! Ты зря смеёшься, да, я так и не увидел его отблески, но мне ничего не стоило узнать это на ощупь.

Отправляйся-ка ты, подмастерье на бал один. Мы уж тут как-нибудь сами.