Аннотация: Еще не законченный роман, похоже про любвь. А может быть и нет. Это далеко не окончательный вариант, но наиболее последний.
Королева устало откинулась на спинку высокого резного стула. Глаза нещадно болели после нескольких часов работы с бумагами. Что поделаешь, если у всех придворных такой мелкий, неразборчивый почерк! Даже у королевского писца - самого лучшего каллиграфа страны. Что уж о других говорить. Пламя свечи трепетало на ветру, отбрасывая неверную тень на огромную кипу бумаг с прошениями, требованиями, жалобами и доносы. Несмотря на то, что Лория считалась самой просвещенной страной континента (а может и всего мира, никто не проверял), славилась своими мудрецами, учеными и "специалистами широкого профиля", и вообще являлась самым развитым государством континента, жители ее были такими же людьми, как и все. Они так же кляузничали, ябедничали, пакостили и мелко ненавидели, несмотря на репутацию своей страны. С образованием в государстве вообще-то было все в порядке - новая королева проводила политику просветительства в ущерб военному делу. А что с нее взять - женщина. Она не понимала, для чего нужна армия, если нет войны, но зато прекрасно представляла, куда потратить освободившиеся силы и средства. Образование, наука, культура, искусство. В Лорию стали съезжаться со всего мира, чтобы чему-нибудь выучится. Лорийское образование ценилось выше всего, так что надпись "Лорийское учебное заведение" в дипломе могло обеспечить бесконкурентное поступление на службу. Ученые, писатели, художники, артисты, студенты, школяры и прочий сброд заводнили улицы страны, а в особенности столицы. Но королева была довольна и искренне считала, что реформы были проведены не зря. Чего стоит одна только выходка, когда она - совсем молодая тогда еще девушка - расформировала королевскую гвардию и личную охрану, оставив во дворце всего одну роту (о количестве воинов в роте она имела весьма смутное представление, поэтому в указе ограничилась цифрой, крайне небольшой). Придворные ворчали и неодобрительно шушукались за спиной правительницы, но она быстро взяла ситуацию в свои руки. Строгим голосом учительницы она внушила своим нерадивым ученикам, что большего для их охраны и не требуется, а ее вполне может защитить один-единственный человек. При виде этого человека придворные как-то разом поверили королеве и возмущения прекратили. На время.
Та же прискорбная участь постигла и половину (в официальных документах, треть) регулярной армии. Крестьяне с радостью вернулись к сохе, скотине и жене. Наемники разбрелись по другим странам в поисках новой работы. Дворяне и так не шибко были рады столь обременяющей обязанности как служба в армии, разбежавшись по поместьям и усадьбам быстрее своих вассалов, еще до объявления указа. В свята святых защитников Отечества остались лишь старые, закаленные в боях вояки, не мыслящие своей жизни без ежедневного махания мечом (или куда более эффективного, но куда менее эффектного стреляния из лука и новомодных пистолей), просто-напросто не умеющие ничего больше делать. И что бы ни говорили злые языки, общая обороноспособность страны от этого нисколько не проиграла. На Лорию никто не нападал - стоило только соседу зашевелиться, подтягивая к своей армии всегда легко доступных наемников (были бы деньги!), как к нему, не дожидаясь официального объявления войны, с Великим Посольством приезжала королева. Одной ее улыбки было достаточно, чтобы утихомирить соседа - очень уж она у нее ядовитая выходила. А если улыбка не помогала, в ход шли совсем иные аргументы: менее ядовитые, но более вредные для такой нелегкой жизни монарха. Так что войн пока удавалось избегать, что немало способствовало авторитету правительницы. А в совокупности с постоянно открывающимися новыми школами, университетами, академиями, училищами, приютами, больницами, театром и музеем, ее втихомолку уже начали боготворить. Шаткий мир лучше успешной войны.
Королева была молода. Возмутительно молода. Ларика едва-едва разменяла второй десяток, но это не мешало ей показать себя хорошей правительницей. Она не снижала налогов, не проводила кардинальных реформ, просто каким-то образом умудрялась заботиться о государстве в целом, но и об отдельных гражданах в частном. Ей не пришлось вытаскивать страну из ямы, благо ее предшественник (а по совместительству ее отец) был даровитым королем, и теперь ей оставалось только вести страну по заданному им курсу. Пока что это ей с лихвою удавалось, и подданные любили ее именно за это - за чувство защищенности. Они были уверены, что завтра не будет отличаться от вчера (а если и будет, то только в лучшую сторону), они знали, что королеву не понесет реализовывать какую-нибудь шальную идею, незнамо как посетившую ее голову утречка и на голодный желудок. Государство было небольшим, но развитым, граничило с несколькими другими королевствами, и у жителей было хорошая возможность полюбоваться на соседних королей. В общем и целом, не слишком обращая внимание на странности правительницы (а у кого их спрашивается нет?), они в ней души не чаяли. А бедной девушке приходилось не спать ночами, чтобы оправдать их ожидания.
От нее требовали непосильного - и страной управлять мудро, и с соседями поддерживать хорошие отношения, и справедливо поступать с преступниками (что, зачастую было самым важным). И при всем этом ей надо было оставаться "чистой как горный хрусталь, нежной как весенней солнце и прекрасной как цветок розы". Надо заметить, розы она люто ненавидела и приказала извести их все на клумбе перед парадным въездом и засадить ее лилиями, чем чуть не ввела в гроб главного церемониймейстера. Тот долго и упорно сопротивлялся, не желая нарушать традицию (по стародавнему обычаю королевский дворец могут украшать только алые розы). В конце концов, королева решила, что парадным въездом все равно пользуется редко, да и то, сидя в карете, и пошла на уступки. На клумбе розы оставили, зато во всем остальном саде их заменили лилиями светлых тонов. На этой почве произошел еще один скандал. Королева ненавидела красный цвет, и если с одной единственной клумбой роз соответствующего цвета она могла смириться, то вытерпеть тронный зал, полностью выполненный в этих тонах, она не смогла. Выслушав ее требования, заключавшиеся в замене декора на сходный, но в синих или зеленый тонах, церемониймейстер упал в обморок прямо в кабинете королевы. Пока его приводили в чувство, главный советник (читай, главный воспитатель, друг, советчик и вообще почти как отец) серьезно поговорил с молодой королевой. О чем они беседовали, так и осталось для всех загадкой, но с тех пор все переделки королевы касаются только ее личной и неприкосновенной жизни, но никак не устоев общества и традиций королевства. Но это не помешало молодой правительнице остаться своенравной и непослушной.
Люди, знающие ее совсем недолго, утверждают, что она железный человек и каменная королева. С виду-то оно все так, но внутри... Королеву никто и никогда не видел плачущей (что вполне свойственно девушкам ее возраста), никто не видел ее расстроенной, веселой или смеющийся. Для подданных она всегда оставалась спокойной и сдержанной, и немногие могли похвастаться, что видели ее в гневе или в задумчивости (а те, кто видели, не спешили об этом рассказать). Королева жила в своем, особенном мире, в который мало кого допускала.
Но вернемся к проблемам красоты. Каждая женщина хочет быть привлекательной, а королеве это положено по должности, но, увы, взгляды на красоту у придворных и у самой королевы разошлись слишком далеко. В истории их королевства никогда не было женщины-правительницы, поэтому никто не знал, как она должна выглядеть. Представительницы прекрасной половины придворных обычно копировали моду наиболее влиятельных соседних стран, что и предложили сделать новоявленной королеве. Но во-первых, королеве не пристало перенимать моду своих подданных, а во-вторых, ей не улыбалось представать перед всеми разряженным попугаем. Одетая хорошо, дорого, но элегантно, поддерживающая свою естественную красоту на уровне, но не перебарщивая с косметикой, королева выглядела естественно и привлекательно и вскоре заручилась в этом поддержкой почти всей мужской половины придворных (поясню, королева - молодая, красивая женщина, и вряд ли при дворе нашелся бы хоть один мужчина, не желающий стать ее фаворитом) и абсолютно всего служивого населения дворца (служанки, вынужденные каждое утро восстанавливать на лице придворных дам боевую раскраску, готовы были повеситься, если им придется делать это еще и королеве, так что, узнав о ее решении, служанки попадали к ее ногам, преисполненные признания и обожания). Спустя некоторое время примеру своей правительницы последовали и придворные красотки, что неизбежно привело к их возросшей популярности среди гостей из других стран. Стало престижно иметь жену из Лории - их ценили не только за обворожительную внешность, но и за остроумие, воспитанность и начитанность, которыми молодые лорийки старались подражать своей королеве.
Естественно они не были в курсе о некоторых ее странностях, но правительница не спешила развеять ореол своего образа. Тем более, что она действительно была умна, образованна, в меру воспитана и с хорошим чувством юмора.
В дверь постучали - вежливо, но в то же время требовательно. Можно было не отвечать, все равно войдут. Королева открыла глаза и покосилась на дверь. Она была сделана из тяжелого мореного дуба еще в те стародавние времена, когда дворец только начал строится. Тогда это был еще замок, мебель и предметы интерьера были соответствующими, и Ларика очень любила такие вещи, старалась их сохранить, ведь они напоминали о тех годах, когда король не был петухом на троне, как думают в ее время многие. Кабинет был обставлен просто, но видно было, что в нем обитают почти постоянно. Центр комнаты занимал массивный стол из черного дуба - породы, растущей ныне только в Лории. Когда-то этот вид густо покрывал огромные территории всех государств центрального материка, но из-за своей прочной и красивой древесины не долго задержался под боком у людей. В Лории в седые времена дуб считали священным деревом и его не касалась ни одна рука лесоруба; о былой вере забыли, но любовь к дубам осталась - вид объявлен вымирающем, и дерево можно срубить лишь с высочайшего позволения королевы и королевского лесника. Ларике разрешение было выдано, поэтому кроме стола из этой ценной древесины был сделан стул, на котором она в данный момент сидела. Признаться, он был очень жестким и неудобным, но зато высоким, что было очень кстати, учитывая, что королева была небольшого роста, а стол делали по заказу ее отца, которому она едва доставала до плеча. Кроме стола и стула, в кабинете присутствовало кресло для посетителей (намного более удобное, чем деревянный стул), небольшой диванчик в углу и несколько шкафов с книгами. В стене между ними располагалась еще одна дверь, похлипче, ведущая в библиотеку. Пожалуй, о библиотеке надо сказать несколько отдельных слов. Это было самое большое собрание книг на этом континенте и многие ученые мира безуспешно пытались попасть в нее. Ходили слухи, что там хранятся все магические книги древности, сами по себе обладающие огромной силой, из-за чего страна и процветает, а не один сосед так и не осмелился пойти на нее войной. В чем-то они правы - кто будет воевать с кладезью мудрости и науки, который представляло собой королевство, зная что оно последнее. На самом же деле ничего такого в библиотеке не было. Хотя, если признаться, ни один ныне здравствующий житель дворца (включая главного королевского библиотекаря и саму Ларику, не знали до конца, что именно хранилось там, и на всякий случай туда никого не пускали.
Ларика опустила глаза на бумаги, услышав как начала открываться дверь, и стала усиленно изображать, что она работает, непокладая рук. Дверь распахнулась и в поеме показалась массивная фигура. Королева даже голову не подняла, и так зная, кто единственный имеет право безнаказанно вламываться в кабинет царствующей особы прямо посреди рабочей ночи.
- Приветствую вас, ваше величество, - произнес спокойный голос человека, абсолютно уверенного, что ему ничего не будет за ночное вторжение. Наоборот его даже поблагодарят (разумеется, мысленно) за отрывание от работы. Это был мужчина средних лет, не старый, но и уже не молодой. На черных, как воронье крыло (кстати, его часто сравнивали с вороном: и за внешнее сходство, и за манеру всегда одеваться во все черное), волосах только начала появляться седина, вызванная скорее насыщенной жизнью, чем истинным возрастом. Редко кто мог дать ему больше сорока, женщины так и вились за ним (причем, и молодые, и не очень), польстившись не столько на красоту (чем он, в принципе, не был обделен), сколько на его удивительные глаза. Ярко синие, светящиеся, они как бы говорили всему миру: "Мне все можно, и я все могу!". Именно эти глаза и притягивали женщин. В остальном же мужчина был силен, крепок и, как говорят, находился в самом расцвете сил. Врожденный ум хорошо сочетался с приобретенным опытом, делая его незаменимым человеком в королевстве и главной опорой трона.
- Мы уже здоровались сегодня, Роуин, - ответила королева, все так же не поднимая глаз от бумаг и мучительно пытаясь понять смысл написанного, настолько умело замаскированный дифирамбами правительнице, что его не разглядел бы и сам писавший.
- То было вчера. Уже половина второго, - насмешливо ответил главный советник (а по совместительству... в общем, он занимал почти все более менее значимые посты при дворе). Мужчина прошествовал к столу, закрыв за собой дверь взметнувшимся плащом и, не дожидаясь приглашения, сел в кресло. Королева неодобрительно покосилась на него. - Помилуй, Ларика! Я и здесь должен соблюдать правила?
- Правила пишут для всех, и вы для них не исключение, - пробурчала королева из-за стопки бумаг. Роуин с сочувствием посмотрел на нее, протянул руку и поднял на себя ее голову. Она недовольно нахмурилась.
- Шла бы ты спать, - задумчиво сказал он, рассматривая синяки под ее глазами. Завтра важный день.
- Он у меня каждый день важный. Очень или не очень, но важный. - Она высвободила голову из его руки и встала. Окинув стол, напоминавший триста лет не паханое поле, ее глаза стали ужасно жалобными.
- Иди, я сам закончу. - Он поднялся с удобного кресла, переставил королеву поближе к выходу и сам уселся на ее место. - Старикам полезно не спать по ночам. Это молодым вредно, а нам терять нечего. - Он поднял на нее свои синие хитрые глаза.
- Как знаешь, как знаешь... - Она лукаво посмотрела на него. - Но не говори потом, что я заставляю тебя работать по ночам. Свои-то ладно... Гости не так понимают. - Озорно подмигнув, она покинула кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.
Просыпалась королева долго и мучительно. Впрочем, как и каждый день. Голова нещадно болела, глаза мало что различали в ярко освещенной солнцем комнате, а руки и ноги отказывались отрываться от кровати. Ощущение было такое, будто она всю ночь где-то бегала и кого-то спасала, но уж никак не лежала в своей постели и спокойно спала. Оглядев себя, Ларика нашла на локте новый синяк. Роуин отказывался понимать, как она умудряется обо что-то ударятся, спя на мягкой кровати. Его версией был лунатизм (де, ходит ночью по дворцу спящая королева и проверяет все ли заняты подобающими делами). Самой же ей казалось (чего она, кстати, так и не осмелилась высказать наставнику), что по ночам она куда-то переносится. Роуин все время убеждал ее в своей версии, хотя давно уже приказал запирать ее спальню на ключ и выставлять охрану, а из самой комнаты все твердые и острые предметы были убраны еще при ее детстве. Стражи не осмеливались войти в опочивальню к королеве, но рассказывали, что по ночам она разговаривает и мечется по постели, но никогда не встает. Всего этого, по мнению Роуина, никому знать не следовало, поэтому странное поведение королевы замяли, а наставник оставил попытки во всем разобраться. Сны свои Ларика помнила плохо, но были они настолько реалистичны, что создавалось впечатление полной реалистичности происходящего. Королева старалась не обращать на все это внимания, но каждый день, просыпаясь, одна в огромной постели, она не могла скрыть дрожи - настолько свежо было воспоминание. С огромным трудом она могла вспомнить какие-нибудь детали, но общую атмосферу она помнила прекрасно. Липкий, тянущий ужас, бесплотные попытки что-то сделать и смерть. Всегда приходящая Смерть. Смерть друзей, которых она никогда не видела, родственников, которых она никогда не знала, и своя. Она приходила в каждый сон и всегда успевала собрать свою жатву. Ларика силилась проснуться, но путы гипнотического сна крепко держали ее, пока не придет Безносая.
В эту ночь все было так же, как и сотни раз до этого. Разорванные оковы страха, томящее чувство потери и одиночества, слабость во всем теле. Смирившись со своим состоянием, Ларика тоскливо посмотрела в потолок. На глаз непроизвольно навернулись слезы, а у нее не было сил даже смахнуть их. Казалось, что она потеряла кого-то близкого и любящего - так горько было на душе. Она закрыла глаза и сосредоточилась, отгоняя от себя видение. В дверь постучали. "Служанка", - подумала она. - "Пришла будить. Притворяется, что только что пришла. На самом деле стоит за дверью уже почти час и ждет, пока я приду в себя". Дверь приоткрылась, в нее прошмыгнула девушка и робко встала рядом с огромной кроватью, слишком большой для одного человека. Все в опочивальне королевы было огромного размера: и кровать, и окна, и ковер на полу, и зеркало, и стол под ним - и сама комната. Поэтому Ларика ее не любила и старалась проводить здесь как можно меньше времени. Комната подавляла ее, нависала над ней всей своей мощью, и казалось, уменьшала в размерах и так миниатюрную девушку. К этой нелюбви примешивалось и ее страшные сны, которые всегда снились ей именно в своей постели. Королева гораздо больше времени проводила в своем маленьком, уютном кабинете, коротая там ночи. Сон в кресле над бумагами никогда не приносил ей кошмаров, и проспав лишь пару часов там, она чувствовала себя бодрее, чем после целой ночи в теплой и мягкой постели.
- Вы проснулись, Ваше Величество? - почтительно спросила служанка, не смея поднять глаз на госпожу.
"Нет, я еще сплю!" - мысленно огрызнулась Ларика, но вслух ответила:
- Да, Вира. Приготовь мое платье. Я встаю. - И она царственным жестом откинула одеяло. Вира покраснела и убежала в гардеробную за платьем.
Ларика полежала еще чуть-чуть, отгоняя предательскую слабость, и с трудом села на постели. Потом, опираясь на спинку, поднялась на ноги и с хрустом выпрямила спину. Служанка копошилась в соседней комнате - скорее всего запуталась в платьях и не может выбрать такого, чтобы оправдать возложенное госпожой на нее доверие по выбору ее наряда. Немного пошатываясь, Ларика подошла к гигантскому зеркалу, занимающему почти пол стены опочивальни, и критически оглядела себя. Если не обращать внимания на огромный синяк на локте и круги под глазами, то вреде бы ничего... Хотя и это может исправить умело наложенная косметика или искусные чары Роуина. Прищурив глаза и наклонив голову, девушка посмотрела на себя другим взглядом. В зеркале отражалась гибкая стройная фигурка с роскошными густыми, чуть вьющимися, каштановыми волосами, которые пышной фатой спадали ниже пояса. Волосы были настоящей гордостью королевы, но строгие правила поведения (несмотря на всю просвещенность Лории) никто не отменял, и незамужней девушке запрещалось носить распущенные волосы. Согласно дворцовому этикету дама должна носить высокую, сложную прическу, выбивание хотя бы одной волосинки из которой считается преступлением. В эти воистину архитектурные шедевры вплетали золотые и жемчужные нити, букетики цветов, элементы отделки стен (проще говоря, небольшие мозаичные панно) и многое, многое другое. Прическа каждой женщины была ее гордостью, признаком породы и класса, богатства и положения, поэтому даже после появления моды на простоту и естественность прически каждой женщины оставались ее неизменной составляющей.
Ларика откинула назад волосы, не найдя в них ничего предрассудительного, и придирчиво оглядела свою фигуру. Талия была все так же стройна, грудь и бедра все так же полны, ноги все так же длинны, а кожа свежа и чиста. В общем, королева являла собой все прехорошие последствия сбалансированного питания и правильного образа жизни. Она мысленно усмехнулась. На какие только ухищрение не шли женщины, чтобы иметь фигуру хоть отдаленно напоминающую эту. Выматывали себя постоянными диетами, изнуряющими тренировками и тоннами косметики. Для всех модниц мира столица Лории - Лестра - стала центром здорового образа жизни и поддержания красоты. Они как, паломники в святые места, съезжались сюда со всех концов света, чтобы хоть как-то приобщиться к ее жизни. Приехавших же ожидал неприятный сюрприз. Еще ни одна лорийка не превратилась из уродины в красавицу. Как любит говорить Роуин, красота - она или есть, или нет; а если нет, то ничего уже этой женщине не поможет. От природы большинство лориек все же были красивы, и несчастных жертв, положивших все на алтарь красоты, становилось все меньше и меньше. Их недостаток с лихвой окупали приезжие дамочки, в тайне мечтающие заразиться лорийской красотой.
В тоже время, никакого секрета у лорийских девушек не было. Разве только тот, по которому им удавалось родиться настолько красивыми, но, увы, они его и сами не знали. Что же до сбалансированного питания и правильного образа жизни, то это все враки. Королева вставала на рассвете, ложилась спать глубокой ночью, целые дни высиживала в кабинете, на троне или просто в карете, ела урывками во время переходов и переездов от одного дела к другому. Все это удачно дополнялось постоянным напряжением, сосредоточенностью и огромным количеством дел. При всем этом королева оставалась неизменно прекрасной, видите ли вы ее на приеме, в рабочем кабинете, на выезде или в собственной постели. Об усталости и нечего говорить - казалось она вообще не посещает Ларику, ровно как и боль, страдания или изнеможение, столь свойственные девушкам ее возраста. Порою у придворных возникало ощущение, что перед ними не человек, а какой-то чрезвычайно сложный механизм, не знающий, что такое сбои и неполадки. У молодых гвардейцев, только что поступивших на службу, часто возникало желание ущипнуть королеву, чтобы это проверить, но все их помыслы тут же рассыпались, стоило им только посмотреть в зеленые, как листва дуба, глаза госпожи.
Многие молодые люди мечтали покорить неприступное сердце своей королевы, но все их попытки неизменно разбивались об стену холодности, жесткости, безразличия и отстраненности. Тогда придворные заподозрили, что Ларика уже отдала свою любовь какому-нибудь мужчине, и ни для какого другого в ее душе места нет. Долгие поиски счастливца ни к чему не привели. Или королева слишком хорошо скрывает свою тайну, или... Или у нее нет сердца. Нет души и чего-то еще, помогающего нам любить. У Ларики действительно их не было. Она сама убила их всех в тот миг, когда Роуин сообщил, что она должна стать королевой. И вряд ли найдется человек, способный их воскресить.
Ларика в последний раз взглянула на себя, отмечая, что выглядит она прелестно. На предстоящей встречей ей необходимо было быть неотразимой. Главное, удачно подчеркнуть свою ослепительную красоту подходящим платьем, легким макияжем и несколькими дорогими, но не броскими безделушками.
Дверь, ведущая в гардеробную, отворилась, и в темном проеме робко застыла Вира. В руках она аккуратно держала нечто, напоминающее платье нежно-зеленого цвета с мягкой серой оторочкой. Ларика обернулась к ней и одобрительно улыбнулась. В ответ на это служанка робко улыбнулась и сделала несколько шажков по направлению к госпоже, но тут же остановилась. Королева грозно зыркнула на нее, и Вира, подхватив свесившееся платье, поспешно подбежала к госпоже, которая уже усаживалась за столик под зеркалом. Бережно разложив платье на кровати, встала за стулом королевы и принялась расчесывать ее волосы. Они так и струились сквозь ее пальцы и зубья щетки, создавая впечатление непокорной воды. Каждый день Вира не уставала удивляться и восхищаться ими, но делала это молча. Слуги считались бессловесными тварями, и, как думала девушка, королеву мало волнует ее мнение. Зря она так думала. Не сказать, чтобы королева была обделена комплиментами, но почти все они были настолько фальшивы, неестественны, что искреннее чувство простой служанки порадовало бы ее. Впрочем, Ларика не выказывала ничего, и так понимая все, что думает Вира.
Девушка ловко орудовала заколками, шпильками и гребнем, сооружая на монаршей голове очередной шедевр парикмахерского искусства. Прическа росла на глазах, приобретая все новые ярусы и элементы. Работа уже близилась к концу, когда, предварительно постучав, в комнату вошел Роуин. С утра он выглядел бодрым и свежим, несмотря на практически бессонную ночь. Казалось, сон или еда для него вообще были чем-то безусловно полезным, но и не необходимым. При виде бесцеремонно входящего в опочивальню королевы мужчины, щеки Виры загорелись стыдливым пожаром, а сама она попыталась заслонить собой не совсем одетую госпожу. Роуин невозмутимо оглядел служанку, но не стал ее отвлекать, молча приказав продолжать, а сам уселся на кровать. Теперь он мог видеть половину лица своей воспитанницы, но ее с переменным успехом старательно отгораживала собой служанка.
Дождавшись окончания процедуры наведения марафета, сиречь прически, Роуин с каменным лицом достал из-под себя новое платье королевы и протянул его, несколько помятое, застывшей в ожидании девушке. Та умоляюще посмотрела на него. Советник для вида разгладил на нем складки, не улучшив, впрочем общий вид помятости. Ларика, раздраженная такой медлительностью служанки, не выспавшаяся и злая, с глухим подрыкиванием, полуобернулась к Вире, готовая всыпать ей по первое число. Но увидев отсиженное платье, смущенную девушку и посмеющегося старого нахала, сменила гнев на милость и улыбнулась наставнику, подкрепив улыбку укоризненным взглядом. Роуин усмехнулся и, послав очаровательную (и бесстыжую) ухмылку молодой девушке, протянул Вире совершенно нетронутое платье. Та поспешно схватила его, опасаясь очередного покушения на наряды королевы. Уже совсем было собравшись надеть платье на госпожу, служанка в ужасе воззрилась на Роуина, а потом, с не меньшим, на саму королеву, несколько не стесняющуюся постороннего мужчины. Ларика небрежно повела плечами, и служанка, боясь простудить госпожу, бросилась ее одевать. Роуин с несколько ошалелым видом наблюдал за процессом одевания - хоть он не раз присутствовал при этом, но не мог каждый раз не удивиться, как женщины умудряются не только наводить красоту каждое утро, но и поддерживать ее на уровне в течение дня. В голове мужчины просто не могло уложиться, как можно ходить на огроменных каблуках, в узком платье со множеством юбок, постоянно давящем корсете, не дающем дышать, а в довершение всего с косметикой на лице (под которой, по мнению Роуина, кожа ужасно потела и чесалась в жаркую погоду) и шут знает чем на голове (многие полагали, что именно тяжелые прически, притягивающие женщин к земле, служат причиной их невысокого по сравнению с мужчинами ростом). К моменту, когда Вира уже накладывала последние штрихи на королеву, подкрашивая глаза и надевая серьги с небольшими изумрудиками, советнику было уже искренне жаль всех женщин мира, а в особенности свою воспитанницу. В который раз за весьма недолгий период ее правления, он мысленно пообещал взять на себя часть монарших обязанностей. К вечеру он естественно передумает, сраженный наповал за весь день ее негнущимся упрямством, но пока, умильно взирая на свою воспитанницу, он в первый раз пожалел, что так и не завел детей.
- Какие планы у нас на сегодня? - спросила уже полностью готовая королева, глядя на Роуина в зеркало. Роуин очередной раз хитро ухмыльнулся и небрежно ответил:
- Не у нас, Ларика, у тебя. - Служанка и королева одновременно поморщились, услышав такое обращение к монаршей особе, но смолчали. - А сегодня у тебя по плану встреча с градоначальником, прием послов из Ролеса и открытие сиротского дома на Песьей улице. К сожалению, присутствовать лично я смогу только при встрече с ролесцами. Дела, знаешь ли. Дела. - И он подмигнул настолько хитро, что ни у кого не осталось сомнений о том, насколько важными делами будет занять главный лорийский советник. - Тебя будет сопровождать десяток гвардейцев и младший советник. Никаких эксцессов вроде бы не должно произойти. Народ рад и уже с раннего утра начал занимать место поближе к приюту. За несколько особо удобных мест даже подрались. Ни один молодой человек не может пропустить твой выезд в город. И все ради того, чтобы увидеть тебя, моя красавица. - И он окинул воспитанницу ласковым отеческим взглядом.
- Они могут видеть меня там почти каждый день, - лукаво промурлыкала королева. - Только вот на разнаряженную меня они обращают больше внимания, чем а простую. - Роуину показалось, что она тяжело вздохнула. - Все видят во мне королеву - красивую, властную, недоступную. Богатую и знаменитую. Но никто не хочет видеть во мне обычного человека. - Она твердо и не отворачиваясь смотрела в глаза наставнику.
- Может быть потому, что ты не даешь им такой возможности? - В его голосе слышался мягкий упрек.
- Была бы она им нужна... - досадливо поморщилась Ларика.
- А что тебе самой от них нужно? - строго спросил Роуин.
- Ну уж не то, что ты подумал! - Девушка возмущенно покосилась на наставника. - Дружбы. Простого общения. А не "Здравствуйте, Ваше Величество!", "Вы сегодня замечательно выглядите ваше величество!" - Она состроила подобострастную мордашку, обычно возникающую у придворных при виде королевы. Роуин рассмеялся.
- Какая же ты все-таки у меня странная! То мне не разрешаешь называть себя на ты и по имени. - Он особенно подчеркнул слово "мне". - То хочешь, чтобы с тобой незнакомые люди общались, как с простой соседкой. Вот уж правду говорят - не понять мужчине загадочную женскую душу. - Он опять рассмеялся, но увидев надувшееся личико Ларики, сразу принял серьезный вид. Лишь веселые искринки в глазах выдавали его с головой.
- Тебе все смешно... - обиженно протянула королева. Потом, будто первый раз за день, заметила тихо стоящую в углу служанку, с неодобрительным видом покачивающую головой, и напустила на себя грозный вид. - И вообще вон из моей спальни! Что о нас с тобой люди подумают!
- Да они и так знают, что мы любовники! - Он послал девушке воздушный поцелуй и ретировался из комнаты, не дождавшись пущенной вслед подушки.
- Нахал... - только и смогла выговорить Вира, но увидев смеющиеся глаза на возмущенном лице госпожи, осеклась. "А может и правду советник сказал. Может и вправду они того... И ведь не отрицает. Повозмущалась для виду, а сомой-то весело. И понятно, что за звуки из комнаты ее по ночам доносятся, и почему по утрам не выспавшаяся всегда встает. Да и где это видано, пускать к себе в спальню мужчину, будь он хоть трижды твоим советником. Ох знал бы батюшка..." Но вспомнив предыдущего короля, решила, что нынешняя королева - верх целомудрия и добродетелей.
- Ну что столбом стоишь! - вывел ее из оцепенения притворно гневный голос Ларики. - Подушку подбери, да скажи, чтобы комнату убрали. И кабинет тоже. - Королева, приняв величественный вид, направилась к услужливо распахнувшийся двери, и ее тут же окружили восхищенно защебетавшие фрейлины. Вира же, приведя спальню в относительный порядок, поспешила в служебную часть дворца, на ходу репетируя предстоящий рассказ о сегодняшнем пробуждении королевы и наглом главном советнике.
- Ее королевское величество Ларика, королева Лории! - Возвестил глашатай. Шквал восторженных (но тем не менее фальшивых) возгласов практически оглушил королеву. Блеск и ярость тысяч свечей и глаз, свет, трепещущий в хрустальных люстрах и украшениях придворных, многообразие их костюмов и белизна зубов довершили общую картину, предварительно лишив Ларику зрения. Так она и шла к своему трону, оглохшая и ослепшая, но безошибочно ориентируясь тронном зале, до отказа заполненном не столько иностранными послами, сколько своими же соотечественниками. Никто из имеющих доступ во дворец не проигнорировал приезд ролесцев: всем было известно, что у ролеского короля подрастал молодой наследник - Базир, одного с Ларикой возраста. Слава о нем ходила, как о писаном красавце, одним взглядом покорявшем любую девушку, самоуверенном, дерзком и наглом типом, вследствие чего еще больше нравившемся противоположному полу. Королева Лории не уступала принцу в красоте и, чего греха таить, была намного мудрее, образованнее и умнее, чем он. Вследствие сего, а так же такого немаловажного факта, что Ларика была правительницей, причем без наследников, Мелеш II - король Ролеса - просто-таки мечтал женить своего сына на ней. Главной же причиной было желание короля избавиться от докучного сына, про которого уже начали ходить непристойные анекдоты не только в столице, но и в близлежащих странах. Надо сказать, ни Ларика, ни Базир не горели желание начать семейную жизнь, тем более общую. Принц считал королеву бездушной куклой, помешанной на своем долге, она его - "молодым обалдуем с колющим предметом в одном месте" (цитата, подслушанная Вирой у госпожи, когда служанка пыталась соблазнить ее столь завидным женихом). Несмотря на взаимную антипатию (растущую с каждым приездом послов) ролесцы не оставляли попыток, науськанные своим королем, пообещавшим златые горы тому, кто сумеет сплавить наследного принца в Лорию.
С некоторой тоской глядя на послов, Ларика величаво плыла к трону. В голове вертелась настойчивая мысль, что быть может, если она познакомится с Базиром лично, он очень даже ей понравиться. Но когда логическая мысль упиралась в свадьбу и все из нее вытекающее, девушка холодела и резко разворачивала ее в другую сторону. Наконец, она добралась до трона и изящно села на него. Каждый раз, садясь на символ своей власти, ей хотелось посмотреть в глаза его создателю. Многие поколения лорийских королей были уверены, что это был человек обладал очень черным юмором. Королевский трон, издали блиставший всеми существующими в природе драгоценными камнями и яркой позолотой, вблизи оказывался простым металлическим стулом. Общую картину немного скрашивала парчовая подушка, но и она не спасала нежное монаршее тело от злобных посягательств (проще говоря, через несколько часов правитель отсиживал себе все более менее важные части тела). Наверное, именно поэтому у всех монарших особ такие кислые лица при официальных приемах.
Спустя несколько минут после появления Ларики восторженные крики несколько поутихли, и глашатай снова прохрипел:
- Светлейший князь Лоран Вилийский с посольством из Ролеса!
Вперед выступила небольшая группа мужчин, одетых во все черное, с хмурыми, но вежливыми улыбками на лицах. Во главе небольшого отряда находился высокий и статный, черноволосый, как все ролесцы, князь. Одежда его выделялась золотым шитьем "по периметру" и была гораздо дороже, чем у его спутников. Каких-либо украшений на нем, впрочем, не было. Уже немолодой князь сразу привлекал внимание: его лицо нельзя было назвать красивым, но что-то в нем было, не дающее отвести взгляд. Черные глаза хитро блестели уверенностью и умом, плотно сжатые губы сдержанно улыбались, широкие подбородок и лоб выдавали в нем человека сильного и волевого. Он стоял идеально прямо, гордо подняв голову и весь выражал собой уверенность и непоколебимость. Мелеш не любил своего советника, который был бы гораздо лучшим правителем, и по любому поводу отсылал в заграничные поездки. Князь не возмущался, прекрасно понимая свое превосходство. Его вполне удовлетворяла роль "теневого властителя": никто не сомневался в том, кто на самом деле управляет Ролесом, преисполненные благодарности Вилийскому, без которого их страны давно бы уже не стало.
Ларике князь неожиданно понравился с первой встречи. Все придворные, кроме Роуина (тот лишь многозначительно хмыкнул), отзывались о нем, как о на редкость неприятном человеке. Самое лучшее, с чем его сравнили, это ворон. Воронов Ларика тоже любила, а в князе сразу же разглядела умного, деятельного человека, с которым было приятно иметь дело. При ближайшем рассмотрении он оказался нисколько не снобом, а очень даже остроумным и несколько ехидным, а самое главное - надежным. Лоран Вилийский очаровал молодую девушку с первого взгляда настолько, что даже у Роуина возникло сомнение: а не влюбилась ли она? Быть может, будь он помоложе... Но Ларика прекрасно понимала, что молодой князь сильно отличался от нынешнего, за ним чувствовался опыт. Но что-то все же кольнуло неприступное сердце королевы при виде посла.
Сам же Лоран был покорен Ларикой не меньше. Он со своей природной проницательностью смог разглядеть то, что не могли другие, запрятанное так далеко, что девушка и сама уже позабыла куда. И не мог не заметить ее чувства к себе. Немолодому (а как он сам считал - старому) князю не могло не польстить внимание столь юной, прекрасной и, что немаловажно для Лорана, мудрой для своего возраста особы, но он прекрасно понимал, что ничего у них никогда не выйдет. Он трезво смотрел на окружающую его жизнь и знал, что молодая королева никогда не выскажет ему своих чувств. И, несмотря на проведенную Роуином с ним беседу, не собирался делать этого сам. Просто старался пореже приезжать в Лорию, надеясь, что новое увлечение поможет Ларике забыть его. Князь оказался не прав, новой любви не последовало, да и никто не был уверен, что именно ее испытывала девушка к ролесцу. Но бывшие переживания стали забываться, а вот взаимная симпатия осталась. Именно поэтому, Лоран не посмел даже заикнуться о предстоящем замужестве. Не такого мужчину он представлял себе рядом с Ларикой, не такого. Базира он искренне презирал, не считая достойным не то что мужчиной, даже человеком, о чем нередко намекал своему королю. Тот возмущался, но мысленно был полностью согласен с советником. Возможно в будущем он успокоится, остепенится и станет более менее порядочным правителем. Но пока у него никаких шансов ни на трон, ни на жену-королеву.
- Приветствую вас, Ваше Величество. - Спокойный голос Лорана, невзирая на шум, был слышен во всех уголках тронного зала. Он вежливо поклонился, не склоняя впрочем головы. За это Ларика его и любила - за несгибаемость. Она слегка наклонила, голову, приветствуя посла, и посмотрела прямо в его глаза. Придворные зашушукались. Мало кто осмеливался так смотреть на князя. Впрочем, как и на королеву. - Я представляю здесь не очень далекое государство Ролес. Мы прибыли, чтобы... - Речь его текла размеренно, спокойно, немного убаюкивающе, но уверенно.
Барды - странный народ. Тем более странствующие. Наверное именно поэтому Фэлкона который день не покидало ощущение нереальности происходящего. Вот уже неделю он путешествовал по Лории, повидал много городов, но никак не мог понять на чем стоит эта страна. Все казалось ему странным, противоестественным, иногда даже диким. Начиная от отсутствия стражников и чрезмерного обилия студентов, алчущих великих знаний, и заканчивая равенством мужчин и женщин в совокупности с ненормальной королевой. Он отказывался понимать, как можно жить в такой стране, и был крайне удивлен, узнав о сумасшедшей любви к своей Отчизне ее жителей и маниакальному стремлению подданных соседних королевств перебраться сюда на веки вечные. Уже после нескольких дней пребывания в Лории он начал понимать, что медленно и верно сходит с ума, и чем ближе он подбирался к столице, тем более уверялся в этом.
Высокоразвитая культура королевства, так расхваленная заезжими купцами, побудила Фэлкона приехать сюда, о чем он уже начинал жалеть. "Съездите в Лорию! Не пожалеете! Это такая замечательная страна! Такому талантливому певцу будет с кем посоревноваться!" Безусловно, хороших певцов, ровно как и поэтов здесь было предостаточно, что заставило Фэлкона немного понервничать - в других странах он конкуренции не знал. Но уже после первого же своего выступления в приграничной деревушке он понял. Понял страшную для себя правду. В этой стране не было бардов. Здесь были поэты, пишущие стихи, музыканты, сочиняющие музыку и певцы, все это безобразие поющие. В лорийских песнях не было души. Каждый из авторов вкладывал в свое произведение особый смысл, редко когда понятный другим. Песни резали слух своей не гармоничностью и отсутствием общего смысла. Слова говорили одно, музыка - другое, голос третье. "Что ж, - с горечью решил Фэлкон. - Мне здесь не будет равных". И он пел свои песни почти в каждом поселении, ибо каждый хотел послушать барда. Весть о нем разносилась с невероятной скоростью, а местным певцам приходилось кусать локти от завести.
"Удивительная страна, - думал бард, трясясь который день в седле и старательно избегая жилья. Ему и так доставалось по вечерам, когда купеческий обоз, с которым он следовал в столицу, останавливался на ночлег. - Здесь все выглядит одновременно и упорядоченно, и хаотически. Здесь правит разум, который постоянно захватывают чувства. Я думал, что в стране, управляемой женщиной, все должно опираться на душу, а получается наоборот. Сумасшедшая страна". Он мрачно посмотрел на заходящее солнце, уже касающееся верхушек деревьев, темной полосой тянувшихся вдоль обочины торгового тракта. Скоро начнется ежевечерняя пытка. Он вздохнул и, поправив перевязь лютни, направил коня к голове обоза, где на самой большой повозке ехал купец с семьей. Ловко лавируя между бесконечными телегами, он добрался до места, но не решался начать разговор, услышав ведущуюся беседу.
- Через несколько дней будем в Лестре, - сказал Верн - хозяин обоза - своей жене.
- Скорей бы уже... Что мы так медленно едем?! - Она возмущенно уперла руки б свои пышные бока.
- Помилуй, Грена, повозки не могут передвигаться быстрее. - Он подобострастно заглянул в глаза супруге. - Ты же и сама это знаешь, чай не первый раз едем.
- Не первый. Слава Богу, что парень этот к нам пристал, а то бы вообще померли со скуки! - Она повернула голову назад, выискивая глазами бард, но тот предусмотрительно скрылся в тени. - Эх, кабы ты такой же был, не изменяла б, - пробормотала Грена, скептически глядя на мужа. Верн, догадываясь, о чем думает благоверная, поспешил перевести разговор в другое русло:
- Говорят, к королеве нашей, Ларике, свататься принц заморский приедет. Вроде как уже посольство прислал. Давно пора. - Он взглянул на Грену, ожидая реакции, и та незамедлительно последовала.
- Да вот так с вами, мужиками, всегда! - Она презрительно посмотрела на мужа. - Сидишь себе, вся молодая да красивая, принца ждешь, а приходит какой-то... - Она многозначительно покосилась на Верна.
- Дык, принц же к ней свататься едет! Да и сама она красавица писаная, говорят. Только вот немолода уже...
- Немолода?! - Грена угрожающе нависла над мужем. - Немолода?! Да если она немолода, то я уже и старуха получаюсь?!
- Да я не то хотел сказать! - Верн отодвинулся от жены. - Для замужества старовата. Вот если б годика четыре назад...
- Годика четыре... - передразнила супруга. - Да зачем ей вообще муж-то нужен? Она ж умница, каких свет не видывал! Да какая ж еще женщина смогла бы с пятнадцати лет королевством управлять?! Да на что ее мужем-то связывать?! - От возбуждения она даже приподнялась над скамеечкой.
- Связывать?! Я что, для тебя обуза?! - Верн тоже приподнялся и в запале сжал кулаки.
- Да кто ж про тебя, дурак, говорит, - примирительно отозвалась купчиха. - Я про королеву нашу. Ей-то уж муж ни к чему. Да и говорят... - Она наклонилась к самому мужниному уху. - Говорят, что принц их того... - Она выразительно посмотрела на своего супруга.
- Да с чего это он того? С того, что женщин любит, да еще в таком количестве? Так это наоборот, нормальный он! - Он довольно откинулся на спинку скамейки.
- Нормальный значит? А ты у нас тоже нормальный? Тоже женщин в таком количестве любишь? А я-то, дура, гадала...
- Дык... - попробовал гыкнуть купец, но Грена смерила его таким взглядом, что тот сразу же замолчал.
Фэлкон, посчитав это удачным временем для вступления, подъехал к купцу.
- Вечер добрый вам, уважаемый Вернирий. - Он повел своего коня рядом с телегой со стороны мужа.
- И вам добрый вечер, господин бард. Будете выступать сегодня на привале? - Он демонстративно отвернулся от жены, делая вид, что полностью поглощен разговором. - Окажите честь, очень просим. - Он заискивающе заглянул в черные глаза барда.
- Конечно выступлю, - устало ответил Фэлкон. Купец просиял. - А не подскажите, долго ли еще до столицы?
- Да нет, несколько дней. Если спешите, можете дорогу срезать. Вон через тот лес. - Он указал рукой на непролазную чащобу, чернеющую вдалеке. - Вы не смотрите, что лес глухой - там деревушек много. Без работы не останетесь.
"Нет уж, я лучше лишних два дня купцу похриплю, чем в каждом поселенье торчать, пока жители не отпустят". Перед глазами ясно встала картина, где бедного барда привязывают к столбу посреди хутора и заставляют петь круглые сутки, пока не выучат слова. Фэлкон тяжело сглотнул и нервно оглянулся на лес, непроизвольно подъехав почти вплотную к телеге.
- Дяденька бард, а вы споете опять песенку про птичку? - Из повозки высунулся младший сын Верна, с восторгом глядя на Фэлкона. Тот улыбнулся. Не так уж и далеки от него были те годы, когда он сам смотрел так же на заезжего барда, по воле судьбы ставшего его учителем.
- Конечно спою. - Он потрепал мальчишку по рыжим вихрам. Тот радостно взвизгнул и пополз обратно передавать радостную весть братьям и сестрам.
- Балуете вы их, - неодобрительно покачала головой Грена.
- А вас я не балую? - Фэлкон хитро посмотрел на купчиху. - Мы ведь, барды, народ такой: нам что дети, что взрослые - все радуются одинаково. И грустят тоже. Взрослых еще больше чем детей баловать надо: они с годами придирчивыми становятся, вкус свой вырабатывают. Детям все равно, о чем я пою - лишь бы пел. А вот взрослые... - Он опустил голову на грудь, вспомнив особо "теплые" проводы из одной кирийской деревушки. - Всем не угодишь! - Хитро блеснув глазам, он выпрямился в седле.
Едва дождавшись паузы в разговоре, из повозки высунулся средний сын и заискивающе взглянул на Фэлкона, сделав глаза ангела.
- Господин бард, а дайте подержать лютню? - Он скорчил умоляющую мордашку.
- Не приставай к нему с глупыми просьбами! Не видишь, мы разговариваем! - одернула мать, грозно зыркнув на сына.
- А когда мне еще приставать? - Он капризно сморщился. - На стоянке нельзя, сейчас нельзя... А когда можно-то?!
Грена уже открыла было рот, чтобы наорать на отпрыска, но бард примирительно поднял руку и укоризненно посмотрел на женщину.
- Грена, - мягко сказал он, - дети должны быть любопытны. Иначе из них ничего путевого не выйдет. Кто знает, быть может в будущем ваш сын может вырасти великим бардом. А вы ему лютню взять не разрешаете...На, малыш. - Он снял лютню, перекинутую через плечи, и протянул мальчишке. Тот с восторгом в глазах бережно, словно сокровище, взял ее и стал рассматривать на вытянутых руках, опасаясь даже коснуться лишний раз.
- Ты, это, осторожнее. Вещь дорогая, все-таки, - предостерег Верн Фэлкон осуждающе посмотрел на него.