Первое, что бросалось в глаза, когда попадаешь в мед-блок интерната - это наличие всевозможных дверей на комнатах: здесь и с реечной обивкой, и затянутые дерматином, словно украденные из типового подъезда многоквартирного дома начала 90-х годов, и явно не по размеру (от того и не закрываются), и одна "родная", больничная с матовым стеклом, сквозь которое совершенно ничего не видно. Во всём этом многообразии чувствуется истая политика нашей системы образования - с миру по нитке - школьнику рубаха. Однако здесь это будто задумано, задумано создать у стороннего наблюдателя ощущение атмосферы неразберихи и вечного ремонта, какая бывает в некоторых домах испокон века, переходя из поколения в поколение как добрая семейная традиция. В остальном же помещение было стандартным матрешичным решением, т.е. "квартира в квартире", где присутствовали: два санузла (один с ванной и умывальником - без унитаза; другой совсем крошечный, но с унитазом - без ванны); каптерка, видимо подразумевалось, что в ней будут принимать пациентов, да пара спален, они же палаты.
И вот, в одной из палат, этим ранним почти утром, засопела, просыпаясь некая Парамонова. Она ещё какое-то время ворочалась с закрытыми глазами, не желая освобождаться от пут сладкого забытья, но битва была заранее проиграна. Скинув одним быстрым движением одеяло, уронив подушку на пол, она выскакивает из спальни и мчится в умывальную комнату. Сама пока ещё не слишком осознавая, что происходит, бухается на унитаз.
Летят секунды, превращаются в минуты, те в часы, дни недели, месяцы, годы - процесс необратим и вряд ли поддается критическому анализу. Только на унитазе девушка окончательно просыпается, приходит в себя, начинает утро.
Ни звука, не шепота, ни воды в кране...
- Что такое?.. - проговаривает она; задумчива, как многие представительницы прекрасного пола выдернутые таким нетривиальным способом из царства снов.
В реальность Парамоновой постепенно вплетаются какие-то впечатления, мысли, даже отдельные фразы, произнесенные чужими голосами в голове. Но самое странное - запах! Он доходит не сразу, ну а когда обонятельные рецепторы передают информацию в мозг, мозг ее однозначно идентифицирует, ничего другого не остается как посмотреть с отвращением в унитаз. Он полон кала, почти до краев. Даже удивительно - она не замаралась, лишь небольшой темно-коричневый мазок (свежий) на пижамной куртке.
- Фу-у, - девушка борется с приступом тошноты, который тут же подкатил к горлу. Пятится. Оказывается в коридоре. Но запах здесь кажется сильнее. Теперь эта вонь заполняет всё, отвоевывая с каждой секундой большее пространство. От вони не спастись.
В другой ванной комнате воды тоже нет, ни капли - нигде. Краны всасывают воздух, недовольно гудя, оставаясь безучастными.
Парамонова даже не знает, что предпринять, когда озарение приходит само - в электрическом чайнике ещё с вечера оставалась кипяченая вода. Хоть чуть-чуть смыть, хоть малость, иначе невозможно!
Электронагревательный прибор в палате, где по-прежнему дрыхнет не о чём не подозревающая Кукушкина, которая оказывается уже проснулась и сидит теперь на кровати с непонимающим видом, болтает ногами, иной раз поправляя криво напяленные очки.
- Ань, что случилось?
- Кто-то наклал целый унитаз говна, а воды в блоке нет совсем.
- Ка-ак, наклал? Не поняла.
Теперь глаза у Кукушкиной круглые, а из-за очков они вообще кажутся миниатюрными блюдцами.
- Из жопы, Кать, из жопы. Ну не глупи, мне нужна вода из чайника, чтоб хоть немножко эту жижу разбавить. Неужто не чувствуешь как несет?
- Стой!- почти выкрикнула Кукушкина, - надо сантехников позвать. Как это - нет воды?
Но Парамонова последние слова уже плохо слышала, она схватили с тумбочки чайник и быстро вышла из палаты.
Девушки оказались в тесной туалетной комнатке одновременно. Склонились над "очковым стулом" и рассматривали густое его содержимое, будто два ученых обнаруживших экскременты динозавра в Долине Смерти, не верящие своим глазам и теперь стремящихся запомнить каждый рельефный бугорок, каждую впадину.
Наконец Кукушкина выдавила из себя:
- Это не я. (Как воняет-то), - секунду помолчав, она заметила, - а смывать ты не пробовала?
И дернула шнурок. Тонкий ручеек водопроводной воды почти никак не повлиял на "основную расстановку сил", на консистенцию уничтожаемого продукта.
- И не я.
Парамонова опорожнила чайник. Результат мизерный, невооруженным глазам не очевидный.
Из коридора донесся голос Кукушкиной:
- Дверь закрыта.
- Ну и что, мы ж на карантине.
- Надо срочно позвать сантехника, завхоза, не знаю я кого там, директора, в конце-концов, но так продолжатся не может.
Катя поправила очки. Парамонова смотрела на нее с еле заметной улыбкой.
- Что?
- Я знаю это кто.
В соседней палате двое молодых людей ещё похрапывая, спасли богатырски-безмятежным сном. К одному из них - Джамалу и подкралась Парамонова, осторожно вылила на лицо пару капель воды из электрочайника. Джамал дернулся, но, вроде как, не проснулся, во всяком случае, век не расцепил.
- Ты что с ума сошла, - он говорил так и не открыв глаза.
- Ага, сошла, и насрала полный унитаз говна в придачу.
Джамал наконец взглянул на нее, скосив глаза. Вопрос явный:
- Правда?
- Правда. С одним исключением - это сделала не я а ты!
- С дуба упала, на фиг мне?..
Он приподнялся, а потом и вовсе покинул ложе, отправился в туалет. Через пять секунд оттуда донёсся голос Джамал.
- Ну и вонь! Черт, да какая это должна быть жопа...
Он вернулся в палату. Парамонова стояла у окна, Кукушкина куда-то пропала (видимо, находилась в ванной, недоверчиво проверяя исправность кранов), Якушев спал.
- И кто же это?
- Этот вопрос я хотела переадресовать тебе.
- Точно не я, абсолютно. Я чисто физически не способен.
- Я про физику и не говорю, а вот про злую, отвратительную шутку..., - она помолчала, - вполне. Зачем это тебе?
- Точно так же как и тебе. Я этого не делал.
С минуту они пристально смотрели друг на друга, без напряженности и вызова, просто изучали собеседника, сродни тому, как в дебатных клубах, долго, внимательно, взирают на оппонента прежде чем произнести нечто важное. И было ещё что-то со стороны Парамоновой, что-то в её взоре, что-то трудноразличимое.
Переглядки, однако, закончились ничем. Раздался стук в дверь мед-блока.
- Ладно, - сказала Аня.
- Эй, кто-нибудь, - послышался голос Кукушкиной, - откройте! У нас ЧП!
Бесполезно. Девичьи кулаки отбивали жесткое стаккато по ДСП-шной поверхности.
- Никто не слышит, - заключила Аня и пошла открывать фрамугу в "женской" палате.
Прошло где-то с полчаса, поднялся Якушев Стас, взглянул с совершеннейшим безразличием на кучи говна, отлил в умывальник, пока никто не видел, и отправился дальше спать. Ему было скучно.
Через сорок минут троица сидела в "женской" палате и поедала конфеты с пряниками (сгущенку никто не трогал), сетовали на отсутствие питьевой воды.
- Я где-то слышал, что из кала выпаривают влагу,- заметил Джамал. Но на его слова никто не отреагировал.
- Плохо - форточки не открываются, - задумчиво сказала Аня.
- И дверь в сортир не по размеру, - вторила Катя.
День 1-ый, Час 1-ый
- Как думаешь, а может быть, что бы ключ от блока был внутри блока? - после достаточно долгого молчания напомнил о себе Джамал. Парамонова сидела на другой кровати с явно подавленным видом, или только делала этот вид. В комнате они были одни.
- Вряд ли. Смысл им оставлять ключ?..
- На всякий пожарный случай, который к тому же наступил.
- Карантин. Всё строго: все внутри и никого за периметром.
Джамал скосился на неё:
- Ты где этого нахваталась?
- Да так, в голову пришло.
Опять наступило глубокое молчание. Анна вновь будто задумалась, отрешилась; Джамал продолжал созерцать потолок, иной раз, бросая взгляды сквозь решетчатое окно на улицу, где, по-прежнему, цвела весна, подобная, в свой статичной красоте, вечности. Ничто не менялось на протяжении столь малого промежутка времени, что бы стать объектом чужого внимание.
- А если попробовать поискать, - продолжая давний разговор, заметил парень.
- И где?
В самой идее хранилось принудительное молчание. Уже слова были ключом от этой двери, ведущей в более просторный мир, но все равно заключенный в еще более просторном, и так до бесконечности.
- Ну я не знаю...хотя бы в той же каптерке.
- А что там? Стол да массаж стол. Ещё этот шкаф доверху забитый табелями и бланками.
Ревизию они начали с письменного стола, хранившего в недрах ничего большего, чем кипу пожелтевших газет, скукожившихся от попадавшей на них влаги, по запаху - кошачьей мочи, и пары шариковых ручек с совершенно засохшими стержнями.
Настало время перевести дух и задать вопросы.
- Не помнишь, в котором часу нам вчера принесли обед?
- Не помню.
- Да и завтрака не было. Тебе не кажется это странным?
- Кажется.
Джамал посмотрел на двустворчатый шкаф: - Ну что, примемся за это.
На пол посыпались листы бумаги, различного цвета и размеров; попадались фотографии, поздравительные открытки, почетные грамоты, выпало несколько вымпелов. Весь этот ворох бумажных носителей сыпался и сыпался напоминая уродливый снегопад рассматриваемый перевернутым биноклем. Парамоновой внезапно подумалось о её собственном выражении лица в момент осыпания этих монументальных куч, заполняющих шкаф доверху, вдоль и поперёк, что аж задние фанерные стенки не выдержали под напором. Аня подумала, что взгляд её удивленный, точь-в-точь как у отца, когда много лет тому назад, он открыл "свой" шкаф и на него обрушилась лавина из книг, чертежных инструментов, багетов и подобного увесистого хлама. Наблюдавшая всё это действо десятилетняя Аня еле сдерживала смех, ведь это она двумя часами ранее рылась в книгах "папиного" шкафа, рылась не просто так, а в поисках очень интересной книжицы "Секс в жизни женщины".
- Вряд ли... - только и произнесла она.
- Подожди-подожди, - Джамал поднял с пола фото, - "Алло, мы ищем таланты", блин, какой же это год?
Не без разницы ли, подумала Парамонова, но в слух ничего не сказала, уселась на массажный стол и стала наблюдать как паренек по имени Джамал, продолжал закапываться во весь этот мусор.
- О, табеля, - радостно проговорил он, найдя пачку незаполненных ученических табелей и тут же сунул за пояс, - пригодятся.
- Ты ж вроде ключ хотел искать?..
Ближе к основанию кучи стало попадаться больше фото и каких-то непонятных газет, точнее вырезок из них.
- А ты в курсе, что наш интернат был сдан в эксплуатацию осенью 1970-го года и первые его обитатели были дети-сироты с нарушениями в опорно-двигательной системе, ДЦП, короче. Первый же директор был этот странноватый тип.
Джамал развернул к Парамоновой фотографию мужчины в очках, чертами лица чем-то напоминающего Чикатило.
- Ну тут ещё..., тудым-сюдым, деревья были большими, точнее их вообще не было, так необычно выглядит местность, ч/б, все дела, и первая октябрятская линейка во дворе школы.
- Что ты там бубнишь?! - не выдержала девушка - ты решил искать ключ, так ищи его, а не ройся в макулатуре!
- Это история. Кстати, ты видела фильм Тинто Брасса "Ключ"?
- Нет.
- Очень зря - прикольно. Если б видела не стала бы мне на мозги капать, а помогла разобраться в своеобразном архиве, почти секретном.
Улыбка посетила уста молодого человека. Анна потупила взгляд.
- Так ты решил что ли его вовсе не искать?
Джамал её не слушал.
- А это что ещё за хрень? - он повертел в руках аккуратно вырезанный из газеты лоскут - статью, - "Только на пять!".
Какое-то время внимательного чтения установилась полнейшая тишина.
- Короче, говорится о каком-то пацане - Солдафонове Марате, который все три класса начальной школы учился исключительно на оценку пять, т.е. - отлично. Посещал все культмассовые мероприятия, везде засветился, всюду первый.
Анна мгновенно отреагировала:
- Да мне это абсолютно безынтересно! Ты что ещё не понял!
- Потерпи минуточку, тебе сочетания имени и фамилии ни о чём не говорит?
- Нет.
- А мне... - он поглядел куда-то на потолок, перевел взгляд с потолка на корявенькую лепнину, покрывающую стены комнаты, - а мне, - повторил Джамал, - что-то давно забытое, будто и не со мной происходившее, при чем, в далеком-предалеком детстве, где грани яви размыты, точно так же как грани сна.
На пол полетел клочок газетной бумаги. Вновь установилось равновесие, вновь послышалось молчание, лишь сосредоточенное шуршание печатным материалом, который кто-то, когда-то отобрал по совершенно непонятному принципу.
- О, ещё о нём же. Статья называется: "И даже к танцу пламенная страсть". Каково название, а? Абсурд периода постперестроечной эпохи.
Джамал тут же протянул Ане вырезку. Ничего особенного: в городском ДК проходил конкурс бальных танцев, принимало участие n-нное количество пар, победители - тот самый Марат Солдафонов, и рядом с ним, на отпечатанном почти черном, газетном снимке (светились только лица - малость одутловатое мальчика и тонкое, маленькое, еле различимое - девичье), Варя Вахрамеева.