Я был счастлив. Совсем. Солнце, только что преодолевшее заставу гор, сияло Первым Светильником. Казалось, сама Арда вокруг торжествует в празднике жизни. Айралин, моя Айралин, лежала, свернувшись на изумрудном шелке трав, ставшем ложем нашей первой ночи. На её порозовевшем лице бродила загадочная и счастливая улыбка, пробивающаяся через сон. Она тоже была счастлива. Солнечные пряди её волос заревом пожары разметались по земле, припухшие губы были подобны черешне. Прячась от утренней прохлады, во сне она завернулась в сброшенное платье и при-жалась ко мне. На шелке её щеки отпечаталось переплетение травинок. Моё сердце сжалось от щемящей нежности, хотелось укрыть её от всего зла, от всех трудностей, которые только могут встретиться ей на дороге жизни. Пока я любовался Айралин, руки сами нанизывали разорванное вчера ожерелье. Вот, наконец, все бусины вновь нашли своё место, и аккуратно легли целой низкой на пенек.
Я повернулся, что бы обнять мою невесту, и моя рука натолкнулась на скользкий шёлк подаренного ею плаща. Плаща, который Айралин вышивала для меня, отнимая время от сна: ведь её день был занят заботами о моем бренном теле и работой, обеспе-чивавшей нам обоим пропитание все те два месяца, пока я не мог встать.
А где мой помолвный дар? Не слишком ли поздно я вспомнил о нём, когда свадьба уже случилась? Даже люди не забывают порадовать своих любимых перед свадьбой, я же поступил подобно диким южанам, у коих брачный обряд - кража невесты. Впрочем, насколько я знаю, у людей брак это не только неразрывная связь сердец, но некая фор-мальная процедура, так что, на взгляд Айралин, я, возможно, еще не совсем опоздал. Но тогда тем более надо поторопиться.
Я вскочил, и, завернувшись в ставший памятным плащ, быстрым, охотничьим бегом, двинулся к дому кузнеца.
Дорога не заняла и десяти минут, но дверь в дом была закрыта. Пылая нетерпением, я начал стучать, сначала рукой, а потом, снедаемый желанием поскорее приступить к созданию подарка, и ногой.
Минут через десять из-за двери раздался хриплый, сдавленный рёв:
- Кого там барлоги несут? В рот те руку и Сильмарилл в глотку!
Я подивился замысловатости воображения кузнеца и его глубокому знанию недавний истории взаимоотношений эльфов и людей.
- Прости, что тревожу тебя, Курувар. Дело не терпит отлагательств.
Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился Синьянамба. Его волосы были всклочены, лицо будто бы связанно из полупустых бурдюков, особенно выделялась пара под глазами. В самих же глазах застыла странная смесь физического страдания и огромного душевного счастья. Он был завернут в мятое шерстяное одеяло. Сквозь дверь за его плечом были видны внутренности дома, на широкой массивной кровати явно кто-то был, кто-то полностью, с головой завернувшийся в льняные простыни. А рядом, на столе, блестело ожерелье, подаренное вчера Кампилосе.
- Что заставило Финмора явиться в такую рань? Еще и шести нет, все люди спят, - при этих словах кузнец покраснел.
- Курувар, мне нужно золото, драгоценные камни, и разрешение поработать в твоей кузне, у меня еще остались деньги, я заплачу, но мне это нужно срочно, прямо сейчас.
- Калина херу Финмор, да ты в своем уме? Ну, допустим, в кузнице моей работать можешь когда хочешь, спрашивать и не обязательно. Немного золота я тебе найти смогу, еще с войны пара монет осталась, мы такими не пользуемся, слишком большая сумма в одной монете. Да и не будешь же каждому объяснять, откуда золото у деревенского жителя, так я тебе их отдам, и про плату - молчи. Но драгоценных камней у нас отродясь не было, я их только на дружинниках и видел, откуда им в деревенской кузне взяться. И, главное, зачем всё это тебе сегодня, да еще и в шесть утра?
Теперь пришла пора краснеть мне.
- Херу Синьянамба, мне нужно сделать кольцо, обязательно с камнем, и чем быстрее, тем лучше.
Кузнец задумчиво посмотрел на меня.
- Вот значит оно даже как.
Он скрылся в глубинах дома, и не прошло и пары минут, как появился вновь. На протянутой мне ладони лежали две золотые монеты, старой виньямарской чеканки, еще времен тамошнего правления Тургона, и ключ.
- Больше в деревне золота нет. А это запасной ключ от кузни, теперь он твой. Но с камня-ми помочь не смогу, нет их у нас и никогда не было. Говорят, на западе, в отрогах гор, есть заброшенные старые гномьи шахты, но я там никогда не бывал.
- Благодарю, - я склонил голову перед кузнецом, - Придётся искать самому.
Заглянув в кузницу и прихватив на всякий случай кирку, мешочек сухарей и бурдюк с водой, я направил свой путь на запад. Вокруг бушевала жизнь летнего леса, но она лишь краем задевала мою души, налитую счастьем, как бокал вином. Или, как мне следует говорить теперь, как кубок стоялым мёдом. Я вновь и вновь возвращался в своих мыслях к сегодняшней ночи. Когда я решил оставить действие трав неизменным, и наши тела слились, феа Айралин предстала передо мною обнаженной и открытой. Надо мной не довлел десяток лет в пыточных Ангбанда, выжегших во мне способность воспринимать живое: любовь вернула мне всё и даже больше. Между нами не стояло лицемерия слов. Яркий, но ласковый, совсем не слепящий свет любви, которая ничего не требовала в замен, и была счастлива лишь отдавать, целительным дождём пролился на мою иссушённую лишениями душу. И ответное чувство просто не могло не взрасти, даже в такой истощенной почве, и стебли наших чувств сплелись, как сплетались ветви Великих Деревьев, рождая Истинный Свет. Душа Айралин была переполнена весенней свежестью, она стремилась жить с такой силой, о которой среди эльдар мог мечтать, пожалуй, лишь Владыка Первого Дома. Её стремление к свету было чистым и искренним, первородным и наивным, не затененным гордыней, не отравленным чувством собственной правоты. Она желала этого света, в первую очередь, ради того, чтобы отдать другим.
Я, наконец, понял, что судьба наградила меня подарком, которого я не достоин. За такую любовь платят высокую цену. Конечно, даже сейчас моё счастье омрачала туча смертной тоски. За мимолётные шестьдесят лет счастья придётся платить тысячелетиями муки одиночества: сокровище феа Айралин покинет Арду, а я буду нести груз горя до тех пор, пока время не источит его корней. Да и после - не представляю, какое чудо сможет унять его. Но настоящее счастье, которое я испытал лишь теперь, стоит любой цены, даже если длится всего один день.
За мыслями, где сладость меда сплеталась с горечью полыни, рождая вкус моей новой жизни, я не заметил, как отдалился от деревни на добрый дневной переход. Сквозь изумруд трав и оникс древесных корней, то там, то здесь начала прорываться суровая седина гранита, мой путь все больше забирал кверху, и я достиг предгорий Эред Витрин.
Прислонившись к ближайшему валуну, я опустился на малахитовый ковер мха и от-крылся миру. Возможно, моё изуродованное шахтами Тангородрима восприятие поможет мне хотя бы сейчас. Вновь душа леса оказалась закрыта передо мной, но недра гор гостеприимно распахнулись. Почти всюду, насколько хватало моего нового взгляда, открывалась лишь скучная основательность гранита, и лишь на самой границе восприятия, причем в той стороне, откуда я пришел, сквозь туман расстояния молочно просвечивал мрамор и сверкали далекие, как звезды, искорки. Я вернулся на пару сотен шагов и вновь обратил взор в царство Ауле. На границе крепости гранита и зовущей к резцу руку скульптора мраморной мягкости прихотливо извивалась кварцевая жила. Внутренним взором я последовал за бликами её изгибов, и удача улыбнулась мне. В глубине кварца, как кувшинка в прозрачных водах озера, сиял одинокий, но крупный, со спелую черешню размером и весьма напоминающий её цветом, рубин. Правда, до него было не менее пяти локтей породы, зато подойти к нему можно со стороны мрамора.
Я аккуратно срезал дёрн: моя спешка не причина оскорблять Йаванну, и мне от-крылся бок скалы, преграждающей путь к рубину. Белый с розовыми прожилками мра-мор - я обязательно вернусь сюда, и порода обретет милые сердцу черты под ловким резцом. За шесть или семь десятков лет, которые мне суждено прожить среди людей, для этого найдётся время, и мрамор превратится в статуи и барельефы, кубки и светильники, столешницы и вазы. Но сейчас он - лишь препятствие.
Не помню, сколько времени я рубил штрек. В ангбандских шахтах чувство времени тоже иногда покидало меня, но насколько то бессмысленное отупение отличалось от се-годняшней работы, когда в ожидании возможности порадовать дорогое тебе существо неважно, сколько времени на это потребуется! Наконец, под хищным клювом кирки блеснул кварц. Я начал аккуратно расклинивать и отодвигать куски породы, чтобы не по-вредить стоящий перед моим внутренним взором карбункул, и вот он, наконец, открылся обыденному зрению, сверкая в лучах рассветного солнца. Камень легко отделился от своего прозрачного кварцевого ложа, и мои уста издали стон разочарования. Сквозь крупный, чистой воды камень шла сеть трещин, пронизывающих его, казалось, до самого багрового, почти черного сердца.
Однако, присмотревшись, я понял, что это лишь очередной подарок судьбы, чья щедрость уже пугала меня. Трещины образовывали сложный, но симметричный рисунок: буквально несколько аккуратных движений резцом, и камень превратится в распустившийся цветок мака с тонкими воздушными лепестками - символ чуда. Даже если бы в моем распоряжении были сокровищницы Нарготронда, я бы не смог подобрать лучшего камня для нашей помолвки. Завернув рубин в мягкую льняную ткань, и спрятав его на груди, я устремился к деревне.
Околицы я достиг только к закату, а когда подошел к кузне, уже стемнело, но для эльфийских глаз темнота не преграда. Тем более, когда пылает только что разожжённый горн и лучатся светом собственноручно изготовленные еще на той недели для удобства работы светильники.
Первым делом я занялся рубином: нельзя игнорировать такие намёки судьбы. Действительно, не прошло и часа, как из-под резца выглянул прекрасный, будто живой и колеблемый ветром цветок. Потом я вытащил монеты, и пока они раскалялись в горне, выбрал самый маленький молоток, и щипцы. Скорее даже, молоточек и щипчики, только и годные для такой тонкой работы. Выложил слегка оплывшие оладьи монет на малую наковальню и вызвал пред глазами образ Айралин. Такой, какой она была этой ночью, нежной и скромной, настойчивой и неистовой, как будто светящейся изнутри, с развевающимися прядями цвета закатного солнца. И, опираясь на этот образ, навечно запечат-ленный в самой сердцевине моей души, руки сами мяли благородный металл, придавая ему единственно подходящую форму. Солнце уже любопытно заглядывало в окно, когда мой труд был окончен.
На моей ладони лежала прядь чудесной, совсем не похожей на стебли мака, травы, прихотливо свернувшаяся в двойное кольцо переплетением нежных побегов. И, хотя на таких стеблях маки не распускаются, цветок чудесным образом подходил к ней. Казалось, она гораздо роднее цветку, чем привычный прямой и лохматый стебель, и только на этой траве он и может распуститься по-настоящему. Это было рукотворное чудо, слабое отражение чуда нашей с Айралин любви.
Я отношусь к тем немногим эльфам, кому пришлось дважды ковать помолвный дар, и как же это кольцо отличается от первого! Холодная глубина вечной звездной ночи, отраженная в спокойной глади озера голубого сапфира, удерживаемого песчаными брегами серебрящейся в свете луны гладкой оправы, и опаляющий мимолетный костёр красного мака, расцветший на золоте несуществующей травинки. Тысячелетние традиции, обернувшиеся предательством, и эфемерная случайность, обернувшаяся чудом. Привычный ход вещей, подаренный предками, и нежданный дар самой Судьбы. Я счастлив, что мне довелось изведать его.
Насвистывая соловьиные трели, я двинулся к дому любимой, но оказался пуст. Об-жит, как обычно до скрипа чист, как может быть чист только дом целительницы, но пуст. Впрочем, все вещи были на месте, ставшая моей одежда привычно выстирана и висит на просушке, в печке томиться горшок с кашей. Не хватает лишь травного ножа да сумки. Значит, Айралин вышла на сбор трав: людские болезни не ждут, а сколько дней заняло изготовление подарка, я не мог сказать наверняка. Перекусив горячей кашей с уже став-шей привычной свининой, я уселся на лавку и стал уже с совсем другим пониманием перебирать в памяти жемчужины счастливых моментов, которые мне подарил этот дом. Вот я впервые увидел встревоженные глаз Айралин, склонившейся надо мной, вот малиновое варенье и её, как я это понимаю теперь, рождающаяся любовь, визит старосты, и её серебряный смех там, где я ожидал увидеть слёзы. Милые образы сменялись, и на лице блуждала мечтательная и счастливая улыбка.
Когда солнце уже далеко перевалило за полдень и расчертило золотым орнаментом медовые плахи соснового пола, появилась Айралин. Её лёгкая фигурка приковала мой взгляд, который переполнился нежностью, как по осени бортни переполняются медом. Айралин же почему-то отвела глаза, молча сбросила сумку, повесила плащ, положила нож на полку, и тишина стала невыносимой.
- Светел день, Айралин, раз мы снова встретились.
- И тебе привет, - ответила она, не поднимая глаз, а потом метнулась к полке, и в лицо мне полетело что-то жгучее и колючее. А мельда еще и вскрикнула, зло и неразборчиво.
Я, конечно, не очень разбираюсь в людских брачных обычаях, но этот удивил меня свыше ожидаемого.
- Что с тобой, мельда, я тебе подарок принёс...
И тут меня просто захватил ураган нежности, поцелуи, объятия, почему-то шлепки сменяли друг друга, утопая в этом смерче, и моя душа вдруг взорвалась. Я почувствовал светлую печаль старой яблони за окном, которой больше уже не приносить плоды, но её не срубают, помня о былом, и она благодарна за это; упорную покорность дворовой тра-вы - сколько не топчи, а она все равно вырастет; тихо доносящуюся из-за околицы симфонию живого и свободного леса. А в центре сияющий костер любви моей, что бы об этом ни говорили людские обычаи, жены, в котором посверкивали обвинительные тона.
- Чем провинился перед возлюбленной бедный Финмор?
- Где ты пропадал столько? - полыхнул костёр.
- Тебе за меня ответит этот мешочек, - я указал на принесенный подарок.
Айралин отпустила меня, развязала тесемки мешочка скрывавшего подарок и увидела выпавшее на ладонь кольцо. Её дыхание замерло.
- Это мак, - ответил я на безмолвный вопрос, - На языке цветов означает вечный сон и забвение, но также - воображение, мечтательность, молодость, свершившееся чудо. Прости, что не предупредил тебя, что ухожу, но я не мог видеть тебя после произо-шедшего... Из-за собственного, сжигающего стыда. Ведь я не подарил тебе помолвного подарка. Думаю, теперь я искуплен.
- Подарка?
- Помолвного, - уточнил я, бледнея, - Ты согласна принять в дар кольцо от Финмора по прозвищу Вильварин из дома Небесной Дуги павшего Гондолина в знак согласия стать его законной женой?
А дальше были только я и Айралин... Нет, не так! Дальше были только Мы...