Сегодня всё падало из рук, даже привычная работа в кузнице, обычно будившая в моей души сладкие, терпкие, как ледяное вино, воспоминания о последних днях, проведенных в Ондолиндэ, когда Тано был еще жив, а простая, не требующая чуда любовь цвела в моем сердце, не приносила облегчения.
Каждому из народов Арды Эру предназначил свой дар: свобода людей, мастерство гномов, а для квенди - умение чувствовать. Мы сливаемся с миром, дышим его дыханием, его кровь струиться сквозь сердце нашей души. В застенках Тангодрима я почти утратил это врожденное свойство эльфов, но чудо любви исцелило мою душу, и я мой пульс вновь бьётся в такт с Ардой. Но в последние дни этот общий ритм даёт все больше сбоев, и что самое страшное, их источник - моя мельде, моё счастье, моя Айралин.
В моей жизни не было дня радостнее чем тот, когда она сказала, что нас скоро станет трое, даже радостный день нашей свадьбы, настоящей свадьбы, а не людского церемониала, не сравниться с этим ликованием, как хрусткий, свежий виноград не сравниться со зрелым выдержанным вином. Но именно с этого дня в окружающем биении жизни я стал ощущать некий диссонанс. Как будто в мелодию вплелась даже не лишняя, нет, просто слишком звонкая для этого аккорда нота. Как если бы на нежной плети вьюнка распустился роскошный мак. Так и сама сущность Айралин, не только её роа, но и, казалось бы, вечная и неизменная феа двоилась, как луч солнца в капле росы, и плыла, как воск свечи под горячей лаской огня. За мою короткую жизнь в стенах Ондолиндэ никто из близких родственниц не успел испытать счастья наступающего материнства, и здесь, в Негбасе, именно сейчас не было непраздных жен адан. Я не был уверен, возможно, такое состояние неизбежно тогда, когда создаётся новая жизнь. Что это, как не чудо, затрагивающие саму нашу суть? Но мне казалось, что эта бьющаяся в тесной клетки мелодии будней нота была слишком тосклива и пронзительна для торжествующего гимна рождающейся души и сомнения не давали мне спать в ночной тиши.
Моя бедная, добрая Айралин пыталась скрыть от меня свою слабость, свои внезапные пристрастия к странной пище, частые полуобмороки, головную боль, тошноту и тяжесть в отёкших ногах. С начала я даже пытался не смущать её своим присутствием и стал всё больше времени отдавать моей новой роли, роли вождя. Сутки напролет ковал уже не простые поделки для облегчения крестьянского быта, но доспехи, да и родовые мечи, хоть и были прекрасной ковки, но нуждались в уходе, большем, чем может дать простой пахарь. Однако, чем больше времени я проводил вдали от Айралин и нашего будущего ребенка, тем яростнее билась та самая звонкая нота в гармонии мелодии мира.
Когда же я был рядом с мельде, это нота не затихала, нет, просто ей находилось место. И эта гармония отражалась на лице моей любимой, стирая с него следы отчаяния и выражение обречённой стойкости. Очень быстро как-то само оказалось, что с вооружением Синьянамба и сам может неплохо разобраться, пары часов в кузнице, с утра, пока мельде спит, было достаточно, чтобы сделать то, чего он пока не умеет - раскрыть душу стали в рунах и узоре силы и найти родное, только ей предназначенное место для каждой заготовки, а с остальным кузнец справлялся как бы и не лучше меня.
При этом образовалось очень много дел, которыми удобнее всего заниматься как раз дома. Надо ведь подготовить проекты будущих изменений для хостеле сайло теперь уже моего лёна, который я готовился провести в конце августа, перед ярмаркой.
Так что большую часть времени я теперь проводил дома, рядом с Айралин, в самом буквальном смысле слова рядом: мы почти инстинктивно старались пребывать в одной комнате, или на скамейке перед домом. И лучше - касаясь друг друга, так было легче моей супруге. Мои же силы утекали, как воды моря пробуждения в разломы, рожденные Врагом. Я не знал, на сколько еще времени хватит энергии жизни, уделенной мне Эру при рождении. Кажется, судьба решила не испытывать меня тысячелетиями горя, и, если Айралин будет носить плод от весны до весны, как суждено матери эльдар, возможно, я покину Арду раньше неё, сгорю, подобно Феанору, но не в огне гнева, а в пламени любви. Что же, эта судьба - завидна. Но я молчу, теперь моя очередь скрывать и успокаивать.
Я исписывал старый, очищенный от слов долговых расписок, пергамент, подаренный мне старостой, строгим узором тенгвара, поверяя молчаливой коже планы преобразований, достойные размахом Куруфинве. Надеюсь, я успею воплотить в жизнь хотя бы часть из них, и не успею предать своей гибелью людей, доверившихся мне. Рядом мельда работала с травами, растирала, смешивала, просто готовила венки для осенней сушки. К нам часто приходили мои новые подданные, за дельным советом, за помощью, а иногда и просто так. Август хорошее время, пора уборки еще не пришла, а сеять и садить давно уже нечего, славная передышка в трудовой горячке лета, кормящего весь год. Я грустно усмехнулся, прошло всего несколько месяцев, миг с точки зрения вечности, ждущей эльдар, а я уже думаю почти как человек. Это смешно, грустно и трогательно, как цветок, прикрытый осколком стекла от осенних ветров - почти все эльфийские дети делают так.
Сегодня компанию нам решила составить Кампилосса. Видимо, наше общество должно было стать хоть малой компенсацией за отсутствие Синьянамбы, который после нашего возвращения с ярмарки не выходил из кузни часов по пятнадцать. Однако размен не удался, с нами Дикой Розе лесов было невыносимо скучно, о чём она не преминула сообщить и удалилась, поводя столь любимыми кузнецом бедрами.
Уходя, она бросила из-за плеча отравленную стрелу, парой слов поведав мне, какое впечатление производит мой взгляд на многих людей. Лишь воспоминания о нежном пламени любви в глазах Айралин, бушующем огне жадного любопытства в очах кузнеца, далеком свете мечты в мутнеющих зрачках Агно и многих других, когда их взгляд встречался с моим, не дали мне соскользнуть в бездны отчаянья.
Остаток вечера я решил подсластить воспоминаниями об Ондолиндэ. Поскольку для Айралин слушать их было одним из любимейших занятий, то вспоминал я вслух. Рассказ в основном шел о Тано, говорить о Ласточке сейчас казалось совсем не уместным.
А тут еще мельде затеяла разговор об имени для будущего ребенка, она была уверенна, что это будет сын. У нас не принято думать об этом, пока цветок вновь пришедшей в мир феа не раскроет свои лепестки под серебристыми лучами луны, пока звезды не заглянут в его глаза. Эта преждевременность царапнула мне сердце страхом. Тем более я не желал для своего первенца участи Маэглина. Разлад в семье, смерть матери от руки отца... и, напоследок, самое страшное, что может случиться с разумным - неразделенная любовь, которая отравляет душу подобно тому, как Мелькор искажает мелодию Айнур.
Да и не любил князь отцовского имени. Впрочем, зная его судьбу, это не удивительно. Но, с другой стороны, разве не вложил Тано многое в мою душу, и разве мои деяния, лучшим из которых, я надеюсь, станет мой сын, не славят и его? Лайтоломион, хорошо, это имя напоминает не только об учителе, но и песне тысяч хрустальных струй водопадов Ондолинэ. Но все равно рано.
К счастью, Айралин решила отложить своё право именования до появления ребенка на свет, сказав, что увидит его в глазах рожденного. Это было так по-эльфийски, что я невольно улыбнулся.
А потом пришло уже привычное, но от этого не утратившее ни крохи величия счастье - мельде в моих объятиях. И мы уснули, растворяясь друг в друге
Я внезапно открыл глаза, в них не осталось и следа сна. В окно заглядывала любопытная Исиль, и частый свинцовый переплет резал полотнище её света на мелкие квадраты серебряной парчи. Тело переполняла непривычная, забытая бодрость, казалось, я могу взлететь к небу и нарвать полную охапку звёзд для моей любимой.
Я думал, что десятилетие плена сделали мои воспоминания о жизни в Гондолине слишком восторженными, но нет, именно так я чувствовал себя в родном городе каждый день. Потом был плен, потом... Наверное беременность Айралин уже с первого дня исподволь пила и мои силы. Но раз сейчас этого не происходит... Ужас разбил очарование ночи, как молот Моргота светильники. Замирая, я обернулся к мельде.
Она спала, и на её лице блуждала мечтательная улыбка, в панике я обратился к осанве, и удивление захлестнуло меня, смывая остальные чувства. Это была Айралин, без сомнения моя Айралин, но её феа стала иной. Теперь в ней вились цвета перворожденных, я не мог спутать это ни с чем! И еще в этой сияющей бесконечности зрел бутон новой жизни, только теперь его звучание сливалось с мелодией мира, в той же естественности, с какой соловьиная трель вплетается в звон ручья.
Я дрожащей рукой прикоснулся к щеке Айралин и она глубоко вздохнув открыла глаза.
- Мельде, счастье моё, что произошло?!
- Всё хорошо мой аран, теперь мы всегда будем вместе, сам Олорин обещалал мне, всегда!
Её веки вновь смежились и владыка Лориэн завладел её душой.
На мою же душу впервые за одиннадцать лет снизошел покой, и счастье, теперь я понимаю, что счастье, - просто впервые. О Пресветлый Эру, твои дары во истину не знают границ!
Легенда, подобная той, что возникла из деяний Феанора, вошла в мою жизнь, песнь посвящённая Лучиэнь и Берену, казалась, коснулась меня, словно птица удачи своим крылом. И сам Манвэ счел необходимым прислать гонца с этой вестью мой Айралин, знахарке из нуатских чащоб. Блики этих мыслей отбросили свет и тени Лориэна на моё чело, и радостное удивление не отпускало меня до утра, когда ему на смену пришли объятия.