Его звали Николас. Невысокий, тщедушный старичок с вечно кислой миной на старом испещрённом морщинами лице и неизменно дребезжащим голосом. Он жил один в большом одноэтажном доме, таком же дряхлом, как и его хозяин. Мне было шестнадцать, когда я несмело постучался в старую облупившуюся от времени дверь и, как только та со скрип приоткрылась, храбрясь, с улыбкой произнёс:
- Возьмёте на постой? - В то время я жил девизом: "наглость - второе счастье", и он не раз меня выручал.
Старик, вытянул шею и, подслеповато щурясь, уставился на меня белесыми глазами. В те годы я был невысоким, нескладным юнцом с большим количеством веснушек вперемешку с прыщами по всему лицу. Прошлый месяц выдался тёплым: подтаял снег, проклюнулись в лесу первые подснежники, весело защебетали птицы - пришла весна, а вместе с ней, как оно чаще всего бывает, эпидемия. Грипп застал меня в дороге. В полубреду я провалялся две недели и неизвестно выкарабкался бы сам вообще, да, сердобольная старушка-смотрительница выходила. Дай Бог ей крепкого здоровья. Болезнь отложила ощутимый след на моей внешности. Давно нестриженые темно-русые волосы поблекли, кожа приобрела землистый оттенок. Я исхудал и одежда теперь висела на мне мешком, придавая и без того не слишком аккуратному виду, еще большую неряшливость.
Он хотел меня прогнать. Я видел это по взгляду, по недовольно прикушенной губе, по раздраженно раздувающимся при каждом вздохе ноздрям длинного, прямого носа, слышал, по, в конце концов, дребезжащему голосу, когда он коротко произнес: "Проходи..." - и неохотно посторонился. Он пустил меня, и я вошёл, пряча робость, под всё той же маской "нагловатого парня".
По сравнению с ярким солнечным днём, в доме было темно. Пахло сыростью, старостью и затяжной болезнью. Не давая оглядеться, хозяин поманил меня вглубь дома, в гостиную. Здесь было светлее. Пожелтевшие от времени обои местами отслоились. Потолок был весь в разводах и трещинах, а кое-где штукатурка отвалилась и вовсе. В одном углу, прямо на кресле, обитом парчой, стоял большой красный таз до половины наполненный водой, с тихими шлепками туда скатывались с потолка крупные капли. Было в комнате и ещё одно кресло, и широкий диван, и невысокий кофейный столик укрытый желтовато-белой скатертью, и застеклённый сервант, заполненный посудой и статуэтками. Возле двери, на старом, лоснящемся от грязи паласе, неровными стопками лежали перевязанные бечёвкой книги. Я крутанул головой, цепким взглядам отмечая более-менее ценные вещи и пристыженно потупился, встретившись глазами со стариком. Он хмыкнул, прошаркал к дивану и медленно, с кряхтением сел.
- Присаживайся, - коротко бросил, махнув рукой на кресло и, только когда я опустился напротив него, вновь заговорил. - Как тебя звать?
- Кот, - привычно произнёс ставшую давно уже родной кличку.
Старик пожевал губами, с минуту помолчал и, убедившись видно, что другого ответа не будет, хмуро заметил:
- Даже у дворового кота есть имя. Так мне звать тебя Барсиком? - Доля ехидства проскользнула в голосе.
Я шмыгнул носом, помял в руках грубоватую ткань старой серой куртки, вновь обвёл взглядом комнату, и, почувствовав себя не в своей тарелке, буркнул:
- Ну, Костя я.
- Константин, значит, - кивнул Николас. - Что же привело тебя, Константин, в наш славный город?
Полное имя резануло по ушам, навеяло не слишком приятные воспоминания.
- Костя, - поправил я.
- Костя, - легко согласился Николас. - Так что же?
- Дорога привела... - пожав плечами, сказал я. Особой причины действительно не было. Мне понравилось название, подкупила тишина, неторопливость небольшого городка, его непохожесть на города-миллионеры, где в бешеной скачке проходит вся жизнь.
- Дорога... -- задумчиво протянул старик, - бывает и так... И чем же собираешь заниматься здесь?
- Да как все... - произнес я, взлохматив жесткие волосы, - жить, работать... - Вся наглость окончательно улетучилась, даже ни так -- сдулась, будто пузырь под острым, словно булавка, взглядом старика. - Может еще что...
- Что? - Он смотрел на меня с интересом, ожидая продолжения. Но ответа на этот его вопрос я не знал. Что-то, чтобы быть как все, слиться с серой массой, стать таким же нормальным. В то время мне казалось, что так будет правильно. Потому, я только пожал плечами, опустил глаза и тихо произнес:
- Что-нибудь...
Старик вздохнул. Вышло как-то по-особенному тяжело.
- Лет-то тебе сколько?
- Шестнадцать...
- Шестнадцать... - задумчиво повторил он. - Деньги хоть есть? - Вопрос был ожидаем. Я неопределенно махнул рукой. В кармане джинсов лежала последняя мятая пятихатка (ее-то я и планировал отдать старику, как задаток), в рюкзаке -- пакетов пять лапши быстрого приготовления и вроде бы банка тушенки. На пару дней должно хватить. А там - на работу устроюсь, те же вагоны разгружаться... и... - Вот что, Костя, - продолжил старик, не дожидаясь более определенного ответа, - зовут меня Николас. Именно так и никак иначе. Если хочешь жить в моем доме, тебе придется запомнить ряд простых правил. Я не потерплю шума. Водить подруг, друзей, устраивать посиделки во дворе -- запрещается. Поздние приходы нежелательны, хоть и возможны. Распивать спиртные напитки -- возбраняется, как и приходить в этот дом "на рогах". Мал еще, - последняя фраза заставила едва заметно поморщиться: всегда коробило, когда кто-то называл меня ребенком. А Николас, между тем, продолжал:
- Курить в доме так же воспрещается. Не выношу этот запах. Придется или бросить, или терпеть до утра, а перед приходом тщательно проветривать свои вещи. Пока все понятно?
- Да, - коротко произнес. Правила старика меня не слишком-то расстроили. Заводить друзей я не собирался, напиваться тоже не входило в ближайшие планы, а с сигаретами как-то не сложилось. Куда больше меня волновала цена вопроса, но Николас решил и ее:
- Вот и хорошо, - сказал он, растирая ладони. Руки у него были до того худыми, а кожа полупрозрачной, что отчетливо видные были синие прожилки вен. - Деньги мне твои не нужны, но за жилье придется платить. Там, пол подмести, помыть, крышу починить. Сам видишь, в доме работы много. Устраивает? - Я радостно закивал. Еще как устраивает!