Аннотация: История о любви, бесконечной пустыне и войне, которая далеко.
"Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали..."
М. Цветаева
Она была похожа на мираж - фигура цвета индиго, застывшая в дрожащем воздухе. Я шел по пустыне вторые сутки и уже твердо решил не верить здешнему мареву. Но она не исчезала - странная женщина среди барханов. Я полз к ней, а она не шевелилась, только ветер колыхал ее синий платок.
Я, собрав последние силы, поднялся и ринулся к ней. Я побежал, увязая в песке. Я не чувствовал ног, я молил всех богов, что забыли меня: "Пусть она будет живой!" Я рухнул в раскаленную бурую зыбкость и припал губами к подолу синей хламиды.
Мне показалось, что она улыбнулась.
***
- Не шевелись, ты слаб. Пей чуть-чуть, - услышал я сквозь забытье на ломанном французском. Женщина, закутанная в индиго, приподняла меня с подушки и приставила к губам пиалу с чем-то горяче-терпким.
Я лежал в бедуинском шатре, там кисло пахло шкурами животных и горько - свежим кофе. Это было похоже на сон про мусульманский рай, где сладкоголосые гурии кормят с рук шахидов, вкладывая в их разверстые рты лукум и пахлаву. Правда, в пиале меня ждало гадкое лекарство, а в голосе гурии сквозила хрипотца.
- Кто ты? - прошептал я, давясь мудреным отваром. Она приложила палец к губам, положила мою голову к себе на колени и запела заунывную тягучую песню.
В этой песне мне слышалась тихая поступь верблюдов, журчание воды в случайном колодце и бесконечная, словно пустыня, тоска. Я закрыл глаза, и меня быстро убаюкала мелодия барханов и легкая рука, что по-матерински гладила мою голову.
***
Я проснулся посреди ночи. В шатре было темно и тихо, только где-то совсем рядом слышалось спокойное дыхание моей спасительницы. Мне очень хотелось рассмотреть ее хорошенько, но мои глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Кто она? Неужели одна кочует в пустыне? Почему помогла мне? Только ли из-за древнего обычая, велящего быть гостеприимным?
Мне было тепло и уютно, почти как дома. Хотя тут не было ничего, чтобы могло напомнить мне о родных землях и о матери. Только бескрайние пески и бескрайнее небо, смыкающиеся где-то вдали.
Уже много лет мои мысли не были столь ясными, а сердце столь легким. Чудодейственным оказалось зелье моей спасительницы.
***
Когда я снова открыл глаза, было уже позднее утро или даже день. Моя форма аккуратной стопочкой возвышалась у изголовья. Я поморщился: летящий орел возвратил меня из царства сказок "Тысяча и одной ночи" в реальность, жестокую и больную.
Я быстро оделся и, отодвинув полог, вышел на свежий воздух. Моя спасительница кормила верблюдов и ласково трепала самого старшего из них по холке. Она была некрасива: слишком худая, если не сказать - костлявая, с востреньким темным лицом и тонкой полоской губ... Только глаза ее были хороши: большие и влажные, как у газели.
Я тихо подкрадывался к спасительнице, но привычная к тишине, женщина сразу услышала меня.
- Вы здоровы. Можете уходить. Пойдете на Север - найдете своих. Я дам воду и еду.
Мне не хотелось уходить, и я не ждал, что спасительница прогонит меня.
- Я не могу уйти.
Она очень удивилась и бросила недоверчивый взгляд из-под дивно изломанных бровей:
- Почему? Там вас не ждут? - женщина неопределенно махнула рукой вдаль.
- Как зовут тебя, моя спасительница?
- Айше, - скромно опустив глаза, ответила она.
- Айше, ты забрала у меня одну вещь, без нее не пустят обратно.
- Какая вещь?
- Крест такой, - я прочертил носком сапога на вытоптанном песке контуры своего рыцарского креста. Я не нашел его в форме, что она сложила у моего изголовья.
- Это очень дорогая вещь? Я видела камни на ней...
"Ах, вот, оно что!" - не думал я, что приютили меня ради бриллиантов на кресте.
- Можешь не возвращать. Ты заслужила. Только позволь остаться еще на одну ночь. Хочу выспаться.
Айше смущенно кивнула и вернулась к верблюдам.
***
Я сидел в шатре над картой, пытаясь понять, где я сейчас, и права ли Айше, что, двинувшись на Север, приду к своим. Я был так увлечен своим занятием, что не заметил, как моя спасительница подошла ко мне и положила на верблюжье одеяло крест с бриллиантами. Она хотела уйти незамеченной, но я перехватил ее худенькую ручку, скованную тяжелым каменным браслетом.
- Вас будут ругать, - тихо прошептала Айше, попытавшись вырваться на свободу, но я крепко ее держал.
- Не уходи, - я постарался вложить в эти слова всю нежность, что еще осталась во мне. Я хотел, чтобы она осталась. Мне нужно было, чтобы она осталась.
Моя спасительница колебалась, она уже не вырывалась, но и все еще нерешительно переминалась с ноги на ногу. Я выдохнул, закрыл глаза и дернул за руку Айше, словно за шнур от звонка. Она не устояла на ногах и рухнула мои объятья. Меня тут же окутало мускусным запахом женского тела, и я растворился в нем. Айше обмякла, она не сопротивлялась, почувствовав это, я сорвал с нее платок: густые смоляные волосы осыпали меня, и я зарылся в них с упоением, с благоговением, с жадностью.
- Глаза - небо, а волосы - песок... Кто ты? - неожиданно спросила она, повернув голову ко мне.
Мне не хотелось отвечать. Я не знал ответа.
***
- Что написано? Я не умею читать, - возмутительно голая Айше, похожая на Еву в первый день творения, провела пальчиком по нашивке на обшлаге моего рукава.
- Африка, - ответил я и замолчал.
Серебряные готические буквы на синем фоне - их вышила другая женщина, медсестра с забавными кудряшками, совсем юная. Она вручила мне нашивку, раскрасневшись, по-детски закусив губу. Конечно, великий ас, "Звезда Африки"... Наверное, девушка была влюблена, а я лишь потрепал ее по щеке и поцеловал в лоб. Милая девочка.
Я видел ее тогда в первый и последний раз: был обстрел, и она погибла. Милую девочку накрыли простыней, и я не смог найти ее под бесконечным белым полотном.
Это ложь, я не искал ее вовсе.
Она была так похожа на мою сестру... Ингу тоже застрелили и тоже накрыли простыней. Я не успел с ней попрощаться.
***
Он был первым, кого я увидел тем утром. Проклятый томми! Он скалил свои хорошие белые зубы, разговаривая о чем-то с Айше, а та громко смеялась, прикрывая рот платком. Он кормил мою спасительницу шоколадкой, а та с наслаждением поедала ее, будто то был не шоколад, а амброзия.
Продолжая смеяться, томми повернулся ко мне и помрачнел - мой рыцарский крест с бриллиантами ослепил его. Повернулась и Айше, и в ее глазах был страх - я не умел скрывать свой гнев. Я зарычал, как лев, и бросился на англичанина.
Томми был жилист и крепок, и умел драться. Говорят: они все знают, что такое боксерские перчатки. Но он был чужак, пришелец, а я защищал свое. Я верил, что это мое, это стало моим за два дня. Все мое: и Айше, и шатер, и верблюды, и пески... Мне было за что драться!
Нас растащила женщина: она плеснула в нас песком, словно европейка - водой. Песок был горячим и ел глаза, мы перестали различать свет и тьму, и отвались друг от друга, как насытившиеся пиявки.
Мы шли вместе. Пешком. Женщина дала нам воду и лепешки и указала путь. Я хотел остаться, но она сказала "нет". Нам было в одну сторону, и каждый знал, что вдвоем в пустыне легче, даже если вдвоем с врагом.
Мы долго шли, пока не наткнулись на мой самолет. Его уже почти занесло. Я устал и сел на песок у фюзеляжа. Томми не хотел останавливаться, но немного поразмыслив, все же присоединился к моему привалу.
Я смотрел на него, он смотрел на меня. Мы были похожи друг на друга. Наверное, Айше не смогла бы нас различить, если бы мы поменялись формой.
Я понял - в этом мое спасение. Это моя дорога домой, это мой пропуск в рай среди песков.
***
Мне было нелегко, но все получилось. Я разбил его голову о стабилизатор, одел в мою форму и прицепил парашют.
Долго не мог расстаться с крестом, я его заслужил, я его выстрадал, он был мой... Но пришлось. Я подарил его томми, на прощание.
Так я стал мертвым, мертвым, чтобы жить. Жить подле Айше, простым кочевником без прошлого. Я слишком устал, устал от фюрера, от войны, от англичан... Я хотел покоя и любви, и тепла, и уюта. Я хотел обнимать женщину, укрывшись верблюжьим одеялом, и смотреть на звезды в бесконечно высоком небе пустыни.
***
О, как я был наивен! Пустыня не прощает тех, кто нарушает законы гостеприимства!
В песках нельзя найти дороги обратно, хамсин стирает все следы. Я заблудился, я потерялся, и на горизонте больше не колыхалось покрывало цвета индиго.
Я рухнул на колени и заплакал. Бог больше не выручит меня, мне не спастись вновь.
Я проклят. Я стану песком, я буду вечно смотреть на звезды неба пустыни. Я получил, что хотел.