Суржиков Роман : другие произведения.

Нелюди

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Чикаго, "Искатель" N1 2009г.; 6 место на "Эксперимент-2008"


Идея - Dzhu_Dzhuh
Сюжет разработан в соавторстве с Dzhu_Dzhuh
  
   Ночью вновь болела голова. Нехорошо болела, муторно. Словно ее сдавили клешнями, а затем неторопливо проворачивали вокруг шеи, пока она не отделилась от тела.
  
   На завтрак та приготовила яичницу со шкварками. Она суетилась, делала множество отвратительно лишних движений, постоянно тараторила под нос.
   - Петенька, я же помню, как ты яишенку любишь! А вот я еще огурчиков соленых открою - слюнки потекут! Баночку давно берегла, как знала. А ты как, Петенька, помнишь еще...
   Я молча, неподвижно наблюдал ее - берег силы. Я даже не сказал ей своего настоящего имени. Ни к чему. Та была глупа, и, пожалуй, это к лучшему.
   Ел я с удовольствием, хотя и не различал вкуса. Я был голоден. Филя мурлыча терся об ноги. Затем приметил кого-то, встревожено отпрянул, вспрыгнул на табурет. Из-за шкафа выбрался Тихоня, осторожно подошел, тронул штанину. Он был именно тихоня - скромный, деликатный, неворчливый. Потому нравился мне. Я налил ему блюдце молока и поставил под шкаф.
   За чаем та спросила:
   - Петенька, а что, мы сегодня снова гулять пойдем?
   - Пойдем.
   - А куда пойдем-то?
   - Искать.
   Что ищем, та уже не спрашивала - привыкла. Зато едва вышли на улицу, сразу завела шарманку: здесь вот частные дома посносили, да высоток всюду понастраивали так что солнца не видно, да и трамвай в центр теперь не ходит, только до вокзала, а Майдан уже и вовсе не узнать... Кому ты рассказываешь? Я киевлянин, как и ты. Впрочем, неважно.
   На этот раз я начал с Соломенки. От площади Космонавтов до спуска на Совские, от спуска - к Соломенскому рынку, оттуда пять кварталов пешком, затем троллейбусом вниз по Урицкого - к железнодорожным путям. Я не пользовался маршрутками - они движутся слишком быстро, не успеваю настроиться. А вот троллейбусы и двойные городские "Икарусы" подходят прекрасно: ползут черепашьим ходом по улицам, я сажусь или становлюсь у окна, прижимаюсь лбом к холодящему стеклу и слушаю. Слушаю. Слушаю.
   Своей трескотней та не мешает мне - я ее почти не замечаю. Только жаль энергии, которую она тратит на слова.
   К полудню силы были на исходе. Я шел в это время по Жилянской, медленно удаляясь от вокзала. Первые признаки истощения: слух начинает туманиться, теряется острота восприятия, в мозг вторгается какофония городских звуков, перекрывая собой звенящую струнку направления. Пора поесть. А в кошельке - двадцатка, я хорошо помнил это. Та тоже ощутила голод и заныла. Я погасил ее.
   Потом остановился и внимательно огляделся по сторонам. Заметив то, что искал, зашел в подворотню. На лавке расположилась компания молодежи. Пиво, чипсы, сигареты, гогот - все как полагается. Четыре парня, пара девиц. Стоя в тени подворотни, я встроился в их вибрации, пропитался ими, и принялся пить. Пил жадно, но аккуратно, не выделял из компании отдельных людей, втягивал лишь общую энергию грубого веселья. Когда она исчерпалась, гогот стих, как и разговоры. Я пошел дальше по трехэтажной Жилянской, наслаждаясь приятным теплом в животе и груди, щурясь от весеннего солнца. Некоторые прохожие косились на меня. Дворовая собака отшатнулась и проводила умным тревожным взглядом.
   Приятно не иметь дела с пищей, не тратить времени на переваривание. Спустя 5 минут я снова четко ощущал звенящую струнку и двигался точно по ней. Она вела в район дворца "Украина" - может быть, на улицу Горького или Щорса. К счастью, не на Байковое кладбище - стало быть, его не зарыли. На остановке у каштана подождал автобуса. Едва я ступил на подножку, мой череп раскололся.
   Страшный удар размозжил кости, челюсть отлетела. Взрыв боли, пелена, тьма.
   Когда просветлело, я стоял на коленях и стонал, и сжимал голову ладонями, чтобы она не развалилась на куски. Вместо рта была горящая кровавая дыра.
   Я осторожно коснулся нижней челюсти рукой - челюсть была на месте. Рука ощущала ее. Я захрипел и сплюнул - слюну, не кровь. Цел. Разумеется. Подонки.
   Прохожие помогли мне встать, о чем-то спросили, что-то предложили. Я отмахнулся, отделался от них как смог, одурело побрел по тротуару, поминутно спотыкаясь.
   От моего крика очнулась та. Ей тоже досталось, но меньше, конечно. Больше она тревожилась за меня. Она спросила:
   - Петенька, бедный мой, что же с тобой делается? Ужели опять?
   - Не опять, - отрезал я. - Хуже.
   - Что же нам делать-то? Скажи, как помочь тебе, родненький мой?
   - Искать быстрее. Успокойся, уже недолго.
   Когда стекли остатки боли, я понял, что знаю, откуда пришел удар. В мгновения кошмара я все же успел заметить это. К пяти вечера, еще до того, как люди и машины хлынули на улицы ревущим потоком, я добрался на место.
  
   * * *
   Вечер ожидания прошел впустую. До темна я просидел во дворе по соседству с Владимирским рынком, слушая бормотание местных старушек, возгласы малышни, усталое ворчание автомобилей, устраивающихся на ночь. Я ждал нового удара - его не было. Тайком, трепетно, как на чудо, я надеялся на призыв - разумеется, зря. Надеяться не стоило - ведь еще не прошло и месяца, как... Подонки. Твари.
   Уже затемно в полупустом вагоне метро я возвращался домой. Измученная волненьями и беготней, та дремала всю дорогу. Я размышлял, хотя в общем, размышлять было не о чем. Не было сомнений, что я точно определил здание, но нужную квартиру не найду, пока не услышу зов. Значит, нужно ждать. Ждать и быть готовым.
   Меня отвлекли от размышлений. Нечто холодное и склизкое, словно угорь, тронуло за локоть. Я обернулся.
   - Дай согреться...
   Рядом сидел голодный. Сухой старичок в сером пиджаке и клетчатой рубашке. Его сила присутствия была совсем мала - я мог бы разглядеть сквозь его тело спинку лавки. Не открывая рта, он повторил:
   - Дай согреться.
   На станции я вышел из вагона. Голодный пошел за мной, но на перроне остановился, упершись в желтую линию, как в стену. Протянул мне вслед руку мумии и снова прошипел:
   - Дай согреться! Дай...
   Я бросил его там.
  
   Ночь я проспал, как убитый. Голова была в покое. Лишь перед сном минутный приступ головокружения.
   Проснулся в хорошем настроении, накормил Филю и Тихоню, помог той приготовить завтрак, вместе с нею посмотрел пригоршню утренних мыльных опер, посмеивался над персонажами, вставлял саркастические комментарии. Та пришла в радостное возбуждение, мы немного поговорили с нею.
   Ту зовут Катерина Николаевна. Ей 63 года. В ее доме всегда чисто, она одевается бедно, но опрятно, помогает племяннику с двумя его чадами, и верит в свои слова, когда читает "Отче наш". Катерина Николаевна живет так, чтобы муж ее, ненаглядный Петенька, в любую минуту был ею доволен. Петр Евгеньевич никогда не говорит ей слов одобрения, поскольку мертв уже больше тридцати лет.
   Сразу после обеда мы направились в тот двор у Владимирского рынка. Я взял с собой Ремарка и читал, сидя на лавочке, пока не стемнело. Затем просто ждал.
   Двое старух, видимо, считавших лавку своим феодальным владением, затеяли со мной свару. Я отпил из них. Они сумели доковылять до своих диванов и уснули до утра. Затем я взял понемногу энергии у нескольких девушек, спешащих на свидания, и смог обойтись без ужина. Одним из последних поездов я отправился домой.
   А дома меня настигло то, чего не смог дождаться во дворе. По черепу прошелся зуд, словно кости терли наждачкой. Быстрым усилием воли я выключил Катерину. Зуд стал жжением, затем - болью. Она втиралась в кости, покрывала их слоем пекущего лака. Голова кружилась, боль затекала внутрь черепа, подымалась к темени, изнутри буравила его. Гвоздями вбивалась в скулы. Беспамятство было бы милосердием, но я не мог потерять сознания - такова уж природа. Я катался по полу, сжимал и тер несчастную голову, зная, что все равно не смогу избавиться. Когда пытка окончилась, уснул на полу.
  
   * * *
   Следующие восемь ночей я просидел на лавке в том дворе. Впустую.
   Бессонные ночи отнимали массу сил. Я отчасти восполнял их утром, возвращаясь в переполненном транспорте. О пище я начал забывать - готовить времени не было, днем я спал.
   На восьмое утро мне еле хватило энергии, чтобы добраться до метро. В вагоне я чуть не падал от усталости.
  
   Я отложил полтинник для особого случая и выписал пять номеров разных служб такси, сложил все в тумбочку при кровати, переставил на нее телефон. На ночь снял только верхнюю одежду, как можно больше оставил на себе. С этими предосторожностями я позволил себе вновь уснуть дома. Я надеялся, что, услышав зов, смогу добраться до улицы Горького прежде, чем он прекратится. Разумеется, если зов не сведет меня с ума, и я сумею назвать таксисту адрес.
   Две недели я спал одетым, вскакивая от каждого шороха, вслушиваясь в каждое свое ощущение. Катерина не удивлялась мне. Пару раз она спрашивала, к чему это все, я не ответил, она смирилась: значит, так нужно. Я был благодарен ей за смирение.
   Наконец, проснувшись в субботу, я почувствовал, что сегодня - особый день. Это не была ни боль, ни удар, ни зов. Я просто понял, что день будет особым. Мы оделись пораньше и направились к Владимирскому рынку.
   На улице из толпы прохожих, никогда не замечавших меня, вдруг выделился молодой брюнет, остановился передо мной, загородив путь. На нем был пестрый свитер, под свитером - совершенно белое тело. Он склонил голову, всматриваясь. Тихо сказал:
   - Ты здесь? А там интересней.
   - Меня не спрашивали, - буркнул я и пошел прямо сквозь него. Его тело было сухим и очень плотным. Он не был голоден.
   - Там интересней, - повторил он вслед.
   - Кто это был, Петенька? - Спросила Катерина.
   - Гость.
   Мне стало не по себе. Остаток дороги я думал о том, что мне совсем не интересно, как оно - там.
   Потом я снова читал на той лавочке. Поминутно отрывался от книги и поглядывал по сторонам, узнавая уже примелькавшиеся лица, слыша знакомые голоса. Весенняя суббота. Двор полон людей, даже когда начинает смеркаться. Детвора с мячом, трое автомобилистов под капотом "Славуты", пышная дама с упоением курит на балконе, две пары противоборствующих старушек вяло перегавкиваются у клумбы...
   И вдруг - головокружение. Короткий порыв, как дуновение ветра. Я отложил книгу. Повторилось. Сильнее. Чувство движения, и - явственно! - две руки ложатся на мой череп. Вот оно!
   ЗОВ!
   Я вскакиваю и спешу погасить Катерину. Но спустя минуту мне уже не до нее. Внутри черепа вспыхивает огонь и начинает заполнять меня жаром. Чувства отличаются от первого раза - они изменили ритуал. Я знаю, откуда приходит зов - третий подъезд, четвертый этаж. Делаю шаг, и слышу слова:
   - Дух неизвестный, но подвластный нам. Мы призываем тебя...
   Мои чувства расслаиваются: я иду старушечьим шагом к парадной, и в то же время я - посреди стола, в центре пентакля, вычерченного красным, и трое людей тянут ко мне ладони, и один шепчет:
   - ...призываем тебя стать проводником энергии мертвых и дать нам силу потустороннего...
   Шторы задернуты, в комнате темно. Ладони, налитые желтым отблеском свечей, ложатся на череп - и зов становится нестерпимо сильным. Он перекрывает собой все иные чувства, весь мир:
   - Призываем тебя явиться!
   Я осознаю главную ошибку своего плана. Наибольшая сложность - удержаться в теле, не покинуть его! Невыносимо трудно удержать внимание на громоздком физическом теле, дотащить эти неподъемные семьдесят килограмм до четвертого этажа. Какое такси!.. Наивный. Сейчас я еле способен заставить свои ноги передвигаться. А зов гремит внутри головы, заполняя ее, словно колокол:
   - Приди, дух подвластный нам! Стань проводником силы мертвых! Явись!
   Я хорошо вижу мучителей: двое худых парней - один в очках, второй прыщавый, - и светловолосая девица в шортах. У всех загробные гримасы на рожах. Лестницу вижу плохо, спотыкаюсь, хватаюсь за перила. Второй этаж...
   - Явись же! Призываем тебя!
   Третий...
   - Приди к нам, дух неизвестный!
   Четвертый.
   Дверь. Звонок. Я упираюсь в кнопку ладонью и так стою.
   Зов утихает.
   Внутри квартиры улюлюканье сигнала, шарканье шагов. Недовольный возглас:
   - Кто еще?
   - Дух неизвестный. Я пришел.
   Прыщавый автоматически распахивает дверь и застывает, уставившись на меня.
   - Бабушка, кто ты?..
   - Тот, кого вы звали.
   Я делаю шаг к нему и начинаю пить. Его чувства обострены ритуалом, он ощущает, как я пью. Отступает назад, кричит, бросается вглубь квартиры. Падает. Прежде, чем он поднимается, я выпиваю остатки. Переступаю тело и вхожу в гостиную.
   Там полумрак. Горят свечи. Пять - в углах пентакля, шестая - внутри... внутри... в черепе. В моем черепе. Глазницы светятся. Боль выжигает нутро.
   Я не обращаю внимания на нее. Смотрю на девицу и ловлю ее вибрации. Ее чувства открыты - она старалась. Сама настроилась на меня, а теперь не успела отстроиться, или не поняла, что к чему. По открытому каналу я вливаю ей часть собственных ощущений - ужаса, боли, обреченности. Она меняется, кровь уходит от лица. Орет, бросается прочь. Я слышу, как шлепают по лестнице ее ноги. Поворачиваюсь к последнему - очкарику.
   - Ты воплотился? Взял себе тело этой старухи?
   Очкарик закрыт наглухо, как танк. Он уже понял.
   Он подымает череп перед собой, закрываясь им, и я замечаю... Я не верю глазам: нижняя челюсть прикреплена металлическими скобками! Они роняли его!
   - Когда я в теле, ты не властен надо мной, - я хриплю от ненависти. - Отдай череп, пока я не стер тебя.
   - Не властен?.. Тогда зачем тебе череп?
   Очкарик с размаху швыряет череп о стену. Голова взрывается, я падаю на пол. Он берет череп в обе руки, становится надо мной и произносит:
   - Сейчас я изгоню тебя из этого тела. Милая бабушка, в тебя вселился бес. Помоги мне изгнать его.
   Он же не может сделать этого! Он простой сопляк, он не способен!
   Но я не знаю, способен он или нет, я сомневаюсь и теряю концентрацию. Мышцы обмякают, тело не подчиняется мне. Будто со стороны слышу, как Катерина отвечает очкарику:
   - Конечно, сынок. Помоги мне. Дай свою руку!
   Голос меняется - вместо моих грубых тембров звучат дребезжащие старушечьи нотки. Парень слышит это и расслабляется. Протягивает открытую ладонь, Катерина сжимает ее... Через руку я дотягиваюсь до его сознания и задуваю, как свечу.
  
   Мы с Катериной Николаевной идем по Горького. Воздух свеж, на небе видны созвездия. В черной сумке я несу череп - цепь, которой два месяца был прикован намертво. Точней, наживо.
   Я говорю:
   - Мне жаль говорить это, Катерина Николавна. Но не сказать не могу. Я не Петенька.
   Она отвечает:
   - Я знаю. Уже поняла. Только боялась спросить: а кто ты?
   - Меня зовут Кирилл. Я погиб в прошлом сентябре.
   Она думает, я ощущаю ее тревогу.
   - Почему ты не на небе? Почему здесь остался?
   - Меня удержали.
   - А теперь ты уйдешь?
   - Да. Сперва только спрячу вот это, - приподнимаю руку с сумкой. - Чтобы больше никто...
   - Жаль.
   - Я хотел сказать... Спасибо за все, Катерина Николавна. И извините. Мне необходимо было...
   - Да что уж... Мне ты тоже был нужен. Ох как нужен. Всегда надеялась, что там есть что-то... А теперь точно знаю, что есть. Спасибо, что выбрал меня.
   Я мысленно пожимаю плечами.
   - Вас легко было выбрать - вы держали дверь открытой... Не забывайте кормить Тихоню. Это домовенок, он ласковый и скромный, потому редко его замечаете. Ставьте блюдце молока раз в неделю.
   - Кира... Кирюша...
   Она путается в словах и слезах, а я... Я слышу, как с воем к нам приближается скорая. Мне известно, кого в ней везут. Теперь, освободившись от цепи, я могу узнать почти все, что хочу. В машине лежат двое истощенных до полусмерти парней. Оба без сознания.
   Два молодых тела.
   Без сознания.
   Я думаю: а почему бы и нет?..
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"