Аннотация: Опыт трэш-рассказа (Пишут же люди, а у меня получится? Не стошнит в процессе?). Кто здесь впервые - лучше не надо с него начинать. Создастся неверное впечатление об авторе.
ТАМ, ГДЕ ДОРОГИ РАЗДВОЯЮТСЯ...
Андрей Свечин
Вы знаете слово 'бифуркация'? Нет. Конечно, незачем... Но, например, слова 'девальвация' или "дефолт" тоже воспринимались недавно, как нечто настолько же удаленное от нашего бытия, как альфа Центавра. Про эту звезду все читали в фантастических романах, но никто даже примерно не представляет, где искать ее в месиве созвездий. Впрочем, бифуркация не имеет отношения ни к финансам, ни к фантастическим романам. Попробую пояснить, что это такое.
Поглядите на свою ладонь. Там много-много линий, глядя на которые, колдуны с неполным начальным или с двумя высшими образованиями успешно предскажут вам ваше прошлое. Выберите одну из линий (лучше всего не линию жизни, а какую-нибудь менее ценную) и проведите по ней пальцем от начала до конца. Вот она идет ровненькая и целеустремленная, и вдруг - вилка. Вот этакое раздвоение и называется в математике бифуркацией. В сказках в районе таких бифуркаций стоят многозначительные валуны, предлагающие выбрать из трех зол наидобрейшее, но в жизни вы чаще проскакиваете эту развилку, не заметив. И вот вы уже не движетесь размеренно к благополучной и тихой старости, а несетесь куда-то во тьму, мрак и полную неизвестность, теряя взлелеянное благосостояние, подруг и любимый "широкий" джип. Или наоборот, почесав затылок, в один неприметный вторник вдруг сворачиваете на знакомом перекрестке не налево, как каждый день, а направо... И тут же за углом сталкиваетесь (вы, а не ваша машина!) с другом детства, только что вернувшимся со встречи в Давосе и ищущим надежного незасвеченного компаньона в деле на сто миллионов нерусских дензнаков. Если вы хотите написать рассказ - высматривайте вокруг бифуркации. Именно в таких местах жизнь демонстрирует нам такие бездны, что любая фантазия не может угнаться за событиями действительными и абсолютно реальными.
Эту историю рассказал мне бомж. Среди них есть весьма интересные личности. При этом отметьте, что всякий бомж когда-то бомжом не был. Но - визг стрелок часов, закрутившихся в вихре времени - бифуркация! - и уже бредет по обочине жизни человек, еще вчера игравший в сотню игр. С 17-ти вечера до 9-ти утра - отца, мужа, сына, любовника, а с 9-ти до 17-ти менеджера-дилера-брокера. Теперь осталась одна единственная роль... Почему?
Где-то в мире бродит вечный жид, а у моего подъезда стоял вечный грузовик. Я не был возле своего дома уже давно, но уверен - его бесплотная тень и сейчас там...
Кто в безумные постперестроечные годы загнал в наш двор тягач от ракеты среднего радиуса осталось загадкой. Самоё идея об его возможном полезном использовании была порочной, и это чудо советской промышленности, тяготевшей к глобальным изделиям, осталось догнивать под сенью мирных тополей. Он был не страшный - только очень большой. Когда дачники-профессионалы поснимали с него все мелкие, а потом и крупные детали, его остов стал напоминать палеонтологическую редкость - скелет советскозойского аутозавра. Огромного, зеленого - и на первый взгляд травоядного, поскольку несмотря на военное происхождение, внешне в грузовике не было ничего хищного. Мальчишки терялись в его внутренностях, как Иова в чреве кита.
У меня не было детей, работал я в той самой оборонке, а посему отнесся к монстру благодушно (в отличие от мамаш наших Чингачгуков). Все-таки достопримечательность. В нашем районе, заставленном единообразными строениями-параллелепипедами - это великолепный ориентир для гостей. 'Где мой дом? Спросите у любого пацана, где стоит о-о-очень большая машина.'
Раньше у подъездов сидели указующие бабки. Инфляция согнала их со скамеек, вернув во времена забытой и беспокойной молодости, требовавшей ежедневных перемещений в пространстве: эвакуация, гражданская война, революция, нашествие Наполеона, монгольское иго и т.д. И не уселись на их место молоденькие девочки с колясками... И разухабистая молодежь предпочитает более предосудительное времяпрепровождение, нежели дворовые песнопения и посиделки на лавочке. И некого спросить о ... О чем угодно...
Но в моем дворе справочную скамейку заменил новый реперный символ. Реликт разоружения и разрухи. Единственное неудобство - его приходилось огибать, когда выносишь мусорное ведро. Помойные баки были удачно замаскированы за грузовым ветераном.
Я еще не видел человека, который бы относился к обязанности освобождать свое жилище от твердых отходов жизнедеятельности абсолютно равнодушно. Это всегда не вовремя, даже если у вас мусоропровод... А если его нет? Особенно осенью. Или когда идет дождь. Тем более вечером, когда ты в халате читаешь на диване колыбельный детектив. Но и летом, когда в кустах рядом с грузовиком орут воробьи, исполняющие должность муниципальных соловьев, такая проза жизни, как ведро с мусором, не внесет в вашу жизнь радости. Говорят, что в развитых странах возле пахнущего Шанелью мусоропровода располагается клавиатура, где ты должен набрать (выбрав из 120 вариантов) сообщение о том, что именно собираешься спустить вниз. В ответ умная автоматика заботливо подставит тебе нужную утилизирующую емкость. Наша помойка - помойка и есть. Что или кто может встретиться человеку с мусорным ведром, пробирающемуся мимо старой развалины к помойному баку? Ничего хорошего...
Летом в трюме нашего сухопутного корабля стали дарить любовь друг другу личности, не вкладывающие в слово 'любовь' ничего, кроме физиологии (если они знали о существовании этого ученого слова). В первый раз я услышал недвусмысленные придыхания из возвышающейся в кустах громады великолепным июньским вечером. Наверное, это строевое железо в отставке тоже впервые познакомилось со способом размножения, отличающимся от сборки на конвейере. На обратном пути я обогнул тягач подальше, а дома объявил жене, чтобы она не вздумала выползать вечером во двор одна. Та естественно потребовала объяснений. Я погасил свет и подвел ее к окну. В отблесках фонарей с соседней улицы было видно, как с машины спрыгнуло несколько теней. 'Всей толпой... Групповуха наверное...' - пробурчал я, пытаясь идентифицировать распределение половой принадлежности любителей приключений. ' Где? Прямо в этой машине? - заинтересовалась Светка. - Какая гадость...' И стала вглядываться в полутьму более тщательно.
В постели, устало поцеловав меня, она снова вспомнила о грузовике.
- Ты не понял - это бомжи или школьники?
- Какая разница...
- А вот ты меня никогда не водил в мерзкие притоны! В стог или на чердак... Пикантно...
- Милая моя, там грязно и обычно плохо пахнет. А в стогу еще и колко...
- А откуда ты знаешь про стог?
- Давай спать!
...Любопытство - это черта, не имеющая конкретной связи с Х или Y хромосомой, но иногда мне кажется, что легенда связывает яблоко именно с Евой в силу большей правдоподобности варианта. Адам с удовольствием спер бы яблочко просто от голода, но для познания какого-то там добра и зла...
На следующий день Светка собралась выносить ведро сама. Только я ее не пустил. Она выглядит куда более сексапильно, чем дамы, совокупляющиеся во мраке кузовных аппартаментов. И, следовательно, более привлекательно для их кавалеров. Что опасно!
Светка относится к сексу со вкусом. То есть она не согласна заниматься им, когда попало. Секс с ее стороны требует подготовки. В стиле разговорного жанра. Единственное, что я никогда не мог понять, зачем в эту подготовку так часто входит разговор о том, что нам можно было бы завести ребенка. Большинство нынешнего населения цивилизованной части земного шара полностью утратили связь между совокуплением и биологической функцией продолжения рода. Индустрия средств контрацепции развивается настолько стремительно, что ее реклама скоро перекроет рекламу моющих средств. Да еще и СПИД...
Количество презервативов, развешанных на кустах возле тягача, увеличивалось с каждым днем. Его вечерние обитатели поставили целью превратить окружающие деревья в новогодние елки. Естественно, их никто не снимал, и зрелище становилось все более тошнотворным. Светка спросила меня, что будет с ними зимой - развалятся они от мороза, упадут или нет. Я успокоил ее, что данное изделие достаточно прочно, чтобы выдержать десятибальный шторм. 'Зато зимой не будут появляться новые'.
Я примерно представляю контингент, который развлекается в кузове. С соседнего рынка... Там кого только не насмотришься. От хорошей жизни не сменишь теплую контору или даже 'родной цех' на полотняную палаточку на рынке. Торчать в такой палатке зимой - это хуже, чем выносить мусорное ведро. И - как обычно - там на трудовом фронте вечная российская баба. А дома дети по лавкам, если сдуру успела нарожать. И муж, который занятие торговым бизнесом считает ниже своего достоинства, но ежевечернюю порцию ласки требует - вынь да положь. Баба терпит это все, терпит, а потом как будто ломается что-то в мозгу от этой кутерьмы. Но сломать можно что-то твердое, как железный швеллер в нашем тягаче, а средоточие наших мыслей слишком студенисто. Оно скорее портится или скисает... Или мельчает, будто в этой постылой торговле в нагрузку к товару каждый раз продается кусочек собственной души. Впрочем, многие лишаются ее и помимо торговли, а иные не имеют и изначально.
Хватит! Все не так плохо! Например, рост торгового капитала приводит к росту благосостояния. Машины перед домом стояли всегда. Только при Советах их было две, а к описываемому времени стало двадцать две. Помимо монстра.
К тягачу своих красавиц не ставят. Слишком затененное место с подозрительными аборигенами. Выводят своих ненаглядных на панель - то есть расставляют вдоль тротуара. Вот только тротуар короткий! На всех не хватает. Ближе к ночи наши автовладельцы начинают пристраивать к имеющейся шеренге второй ряд. Это естественное с точки зрения опоздавших действие порождает утренние проблемы для тех, кто приезжает с работы раньше и соотвественно раньше уезжает. Когда-то дети называли звуки, которыми они вызывают обидчика, бибиканьем. В шесть утра приходят на ум другие слова.
Новенький зеленый "жучок" третьеразрядной европейской фирмы, несмотря на свои маленькие размеры, всегда имел проблемы с посадочной площадкой. Проходя вечером с неизменным ведром в руке я частенько видел его тыкающимся носом по сторонам, как бездомный котенок. У маленьких машин не всегда маленькие хозяева, но в данном случае это было именно так. Жучок принадлежал миниатюрной женщине, которая вылезала из него с грациозностью бабочки, покидающей куколку.
- Прошу прощения!
- Вы это мне?
- Да-да. Именно вам. Вы производите впечатление сильного мужчины. (Это она мне льстит, но кое-какая мускулатура во мне действительно сохранилась). Помогите мне протолкнуть его в эту щель. Если я туда въеду - то дверь уже не откроется.
- А как же утром?
- Утром они разъезжаются раньше, чем я. А как они сами будут открываться - их проблемы.
- Послушайте, а не лучше ли проехать глубже. Вон туда - поближе к грузовику.
- Что вы! Туда никто никогда не ставит машины.
- Ну, сам он вашего малыша не съест. А его обитателей заморозки разогнали.
- Вы тоже обратили внимание на эти сборища...
- Сложно не заметить...
Решительности в этой женщине было хоть отбавляй. Она вновь погрузилась в свой кокон и, порыкивая педалью газа, проползла в щель между соседскими машинами. Насквозь. Туда, где в полутьме угадывался металлический остов.
Рядом с гигантским чудом техники жучок потерялся. Татьяна (она, не откладывая дела в долгий ящик, представилась сама) смотрела на возвышающееся чудище с оттенком уважения.
- Как это на ней ездили?
- Так же, как на вашем недомерке. Двигатель внутри, колеса снизу, руль и педали в кабине.
- Кажется, что это его предок. Так выглядит сиамская кошечка рядом с салезубым тигром.
- С чучелом тигра.
- Если бы машины могли иметь детей, я хотела бы чтобы у моего был такой дедушка. Он бы его охранял. Заботился бы о нем.
- Поил бензином. Давал масло с ложечки. Нет, этот паралитик на такое не способен. Он скорее похож на детоненавистника...
Женщины очень чувствительны к успехам соседок, а автомобиль, пусть всего лишь "жучок", в глазах Светки свидетельствовал именно об успехе. Правда, вслух владелицу она успела чуть раньше идентифицировать как шлюху. Откуда добывается информация для таких суждений? Видимо, в этом случае информация абсолютно излишня и даже вредна - ограничивает простор воображения.
Светка обратила внимание на юного сожителя тягача в тот же вечер. Перемена места жительства жучка вызвала у Светки новый приступ разговорчивости. За ужином она выдала мне дополнительные агентурные данные. Мужа нет. Кажется, мать-одиночка, но сын где-то у родственников. Наверное, там, откуда она родом - то ли в Вологде, то ли в Воркуте. Работает визажисткой. На этом слове злорадствующая женка подавилась. Чаем.
Образ этой профессии слишком эфемерен. У меня она ассоциировалась с чем-то художественно-образовательным, типа витражей, а у Светки... Ну, вы понимаете, с чем... Я не стал говорить о подробностях вечерней встречи с Татьяной. Ассоциативные связи - слишком опасны. Из них можно сделать абсолютно неправильные выводы.
Именно повинуясь ассоциативным связям, Светка в этот вечер в основном говорила о достатке, который в ее представлении ассоциировался не с машинами, а домиком на нашем заросшем бурьяном дачном участке. Тема у меня вызывала стойкую изжогу, и спать мы легли, повернувшись друг к другу спиной.
-----------------------
Через некоторое время я обратил внимание, что Татьяна приезжает с работы с отменной точностью. Плюс-минус пять минут. В большом городе даже на коротких перегонах невозможно обезопасить себя от пробок. Татьяна и ее микро-россинант просачивались сквозь них с грациозностью ручейка. Я убедился в этом, когда с утра один раз согласился быть подброшенным "по пути". Некоторое время спустя "раз" повторился, а после третьего я стал - нет, не выходить с утра к ее отъезду, но подгадывать вынос вечернего ведра к приезду своей знакомой. На первых порах Светка была так обрадована моей инициативностью в распределении домашних обязанностей, что не проявляла видимого беспокойства, даже видя меня околачивающимся возле "жучка". Впрочем, иногда она поторапливала меня, высовываясь из приоткрытого окна.
--------------------------
У Татьяны был вид свободной женщины. Не призывный, но слишком независимый. Кроме того, она явно умна. Это отпугивает ухажеров не меньше, чем муж-боксер или синечулочное облачение. Никому не хочется быть отшитым, и уж совсем не хочется быть отшитым с треском, отшитым красиво, в одно касание. После этого неудачливый ловелас чувствует себя обернутым в веселую блестящую бумажку с этикеткой - безошибочно точной. Припечатывающей.
Искал ли я Татьяниной благосклонности? Не отказался бы, но... Глупость заключается в том, что я любил свою жену. Именно так, как ни печально это звучит. Со стороны это было незаметно, но я-то знаю. Кстати, у меня есть подозрение, что Светка тоже оставалась ко мне неравнодушной. Только, Бога ради, не спрашивайте: "А сейчас?".
Следующей стадией нашего с Татьяной сближения все-таки стало шкурное учащение совпадений моих выходов на работу с ее выездами. Это стоило мне некоторого обострения отношений с шефом, поскольку хоть ездить на машине быстрее, чем на трамвае, но не настолько чтобы компенсировать на получасовом пути двадцатипятиминутное опоздание.
Для того чтобы разъяснить поведение моей дражайшей половины в развитии этой двусмысленной ситуации, мне придется в очередной раз сместиться от психологии к физиологии. Именно ею Светка решила вернуть завибрировавшего - по ее мнению - мужа в свое лоно. Фигурально и буквально...
Светка, для которой секс всегда имел оттенок прелюдии к последующему деторождению, для которой желание поспать было настолько превыше желания любви, насколько Казанова далек от Алеши Карамазова - моя Светка, прожившая со мной восемь лет! Процесс претерпел несколько стадий. Вначале Светка обдумывала происходящее. Вынужден сообщить, что в этот период у нее как раз случились месячные и наши половые отношения прервались на некоторое время естественным путем. Обычная нервозность Светки в "критические" дни усугубилась напряжением мозга. Отдам ей должное - чтобы предотвратить преждевременный выброс эмоций, она под благовидным предлогом укатила на оный период "к маме", хотя судя по ежевечерним звонкам, вечера она проводила в компании не тещи, но своих старых подружек. Видимо, озабоченные речи этих голодных до мужиков разведенок и натолкнули ее на мысль о том, как она должна действовать в этой ситуации.
Все люди необъективны. Чаще к другим, но Светка - другая ипостась. Она решила искать объяснение моих отношений с якобы "разлучницей" не в Татьяниных достоинствах, а в своих недостатках. Покопавшись в собственной душе и, естественно, в ней не разобравшись, она перешла к телу. Прежде всего она выкрасилась в рыжий цвет (слава богу, он ее не испортил, хотя и не слишком украсил - я предпочитаю естественные оттенки). Делать пластическую операцию или вставлять силиконовые груди у нее не было ни финансовой возможности, ни времени, и она продолжила эксперименты над оволосенными областями кожного покрова. Область между своими стройными ножками она, наоборот, выбрила. После этого необычность ощущений в причинном месте уже не позволила ее мыслям отходить далеко в сторону.
Лучше бы Светка научилась готовить мясо! Удивительно, но в семейной жизни женщины быстрее всего забывают анатомический тезис об органах пищеварения, как о пути к сердцу мужчины. Нет, они не отказываются от кулинарных изысков, но почему-то тратят львиную долю своего времени и сил на блюда, более привлекательные для самих себя - плюшечки, пампушечки и прочие вершины сладкого рая. Я не против хорошего пирожка, но мясо... Ладно, не стану травить душу, в моем сегодняшнем положении такие воспоминания не только вредны, но аморальны.
Ощущая приятный холодок и жжение царапинок на коже, окрыленная новой идеей Светка вернулась в семью. О чем мы разговаривали в тот вечер, пока перемещались из кухни к телевизору, потом с дивана по очереди в ванну, потом в постель - не помню. Впрочем, в постели мы, кажется, тоже не разговаривали, потому что обновленная Светка, оказавшись на кровати, хитро сверкнула глазами и сразу же нырнула под одеяло, после чего я почувствовал на своей груди ее влажное дыхание и поцелуи - движущиеся вниз, вниз, вниз... Извини, что я рассказываю с такими подробностями. Подробности - от злости!
Слишком большая любовь, как и слишком большая ненависть - бесплодна. Это сказал великолепный русский писатель с коммунистическим именем, писавший добрые книги о комсомольцах и других хороших людях - Виль Липатов. Целомудренный по-русски писатель... Невинность нашей великой литературы - безумна. Красные губы Свидригайлова и "изгибчик" старого Карамазова есть... А секса нет! Конечно, возвеличивание размера молочных желез, накачанности ягодичных мышц и ширины тазобедренного костного пояса в живописи и скульптуре - смешно с точки зрения физиолога, просто-понятно с точки зрения психиатра-фрейдиста и пошло для моралиста, но все-таки объяснимо. Создать визуальный образ женщины, например, без груди - достаточно сложно. При словесном же описании, сталкиваясь с необходимость рассказать об этом писатель впадает либо в сладкоголосую эротику, либо в доморощенную психологию. Помнишь: "Секса в СССР нет!" А в русской литературе? Не в порнографических зарисовках, а в литературе? Чехов, Гоголь, Лев Толстой, Островский, Лесков? Конечно, есть "Гавриилиада", есть "Яма", но первое - юношеский эпатаж и позерство, а второе - тоже слишком грязно-психологично для здорового секса. Тот же Куприн в "Суламифи" до вершин великой литературы, пишущей о сексе, подняться так и не смог, скатился в красивости ... Нет - русский язык не приспособлен для таких описаний. Набоков должен был начать писать и стараться думать по-английски, чтобы сотворить Лолиту. Интересно, на каком языке ему впервые пришла в голову мысль написать ее...
Ни Светка, ни Татьяна - обе давно уже вышли из возраста Лолит. Но вернемся ко мне самому. Я был - ЛОПУХ! Проклятая литература! И мораль! И все остальное... Почему минет, он же оральный секс, оно же сосание мужского члена - действие, о котором я всегда мечтал и о котором всегда стеснялся попросить Светку, реализовавшись, вместо дикого наслаждения вызвало у меня обратную реакцию. Он не встал! Светка, пыхтевшая под одеялом, начала уже задыхаться, но все было безуспешно. Красная и распаренная, она вынырнула из глубин разврата и уставилась на меня. Еще секунда, и она разревевшись убежала в ванну. Как я ни стучал, что ни бормотал, стоя под дверью, но хлещущая вода заглушала меня и - как я сейчас понимаю - топила, вымывала что-то из нашей любви. А если бы даже Светка и слышала меня, то едва ли мое глупое лепетание убедило ее, что я не был возмущен ее "неправильным" поведением, что я не думаю о ней, как о развратной шлюхе, что я не разлюбил ее, променяв на еще более изощренную в утехах соседку, что я не бесчувственный болван, каким я на самом деле казался себе самому!
Господи! Научи писателей писать такие слова, которыми смогут говорить о сексе сирые и убогие, косные языком, но желающие любить друг друга со всей силой греховности! А бессловесные твари, такие как мы со Светкой, будем читать и учиться этим простым вещам, без которых, как выясняется, иногда так же нельзя прожить, как без букета роз и стихов Петрарки...
------------------------------------------------
Земля уже прихватилась морозцем. Я шел в полутьме к мусорным контейнерам - а как миновать при этом Татьянину машину - с ведром в руке, не разбирая дороги. Подмерзшее собачье дерьмо, разбросанное тут и там, уже не было настолько опасно для новых туфель. Я притопывал с каблука на носок и с удовольствием предвкушал зиму - эпоху девственной чистоты, обновляемой в каждый снегопад.
Сверху из освещенного окна кухни за мной, конечно, наблюдала Светка. Она по своему обыкновению пряталась за шторой - но как же ей было не шпионить, когда она убедилась, что Татьянина машина уже появилась во дворе, и ее благоверный тут же сорвался с ведром наизготовку. Богом клянусь, никакой договоренности у нас с Татьяной не было и в этот раз, но объяснять Светке я ничего не собирался: после неудачной попытки семейной сексуальной революции мы так и не смогли найти нужный тон в разговорах и в последние дни свели общение к бытовым мелочам...
Подсвеченные изнутри стекла "фольксвагена" запотели. Рядом с заиндевевшим тягачом жучка хотелось назвать пушистым, несмотря на прилизанность жестяных обводов. Они были - как сказал поэт - "лед и пламень". И раньше не было ни одного определения, в котором для них не нужно было использовать антонимы, а сейчас, в первый заморозок, когда все вокруг обострилось, приобрело архитектурную четкость, от их несовместимости резало в глазах.
Машина стояла, чуть не доезжая до своего излюбленного места, но Татьяна оттягивала последний маневр аса-парковщика. Я помахал ей - сначала приветственно рукой, потом озабоченно ведром: подожди, не заезжай. Она приоткрыла оконное стекло и выглянула назад, туда, куда указывал я. Удостоверившись в причине моих жестов, она снова закупорилась в свой кокон. Причина была банальной для наших замусоренных городских дворов: в полуметре от заднего колеса Татьяниного "кадиллака" валялся черный сверток. Из числа бесплатных полиэтиленовых пакетов, выдающихся в соседнем супермаркете, которые наши находчивые любители халявы тащат из магазина в огромном количестве и используют потом как одноразовые мусорные. Но халявщик в одном - халаявщик во всем. Даже донести до мусорного бачка этот невесомый эквивалент многоразового ведра-шаттла они не с силах. Бросают свои кульки с утра прямо у подъезда, на бегу. На работу они, видите ли, опаздывают. Не верю я в то, что человек, швыряющий отбросы своей жизнедеятельности где попало, может в свободное от мусорорасбрасывания время произвести на свет что-нибудь путное! Скорее: нечто, направляющееся прямиком в отходы. И незачем ему тогда так торопиться на работу!
Однако, сегодняшний мешок - возмутитель спокойствия был промежуточным звеном между добропорядочными обитателями мусорного контейнера и приподъездными разгильдяями. Он разместился на пол-пути от открытого хамства к общепринятой норме поведения, что было ненамного лучше по сути - просто менее заметно.
Впрочем, место для этого свертка возле гигантского отхода покойного ВПК было незаметным не только из-за скрытости оного, но и из-за того, что другие люди - завсегдатаи нашего притона на колесах - конечно, не утруждали себя уборкой своего пристанища и неуклонно превращали поверхность матушки-Земли вокруг тягача в иллюстрацию к памфлетам об угрозе экологической катастрофы. Но они-то пакетами себя не утруждали!
В обычных жизненных обстоятельствах я человек небыстрый в реакции. Это уже можно было почувствовать по моему рассказу. Татьяна даже поторопила дворника во мне коротким вспискиванием клаксона: коли решил, что не стоит переезжать чертов мешок, так расчищай дорогу быстрей. У ее желторотика удивительно мелодичный клаксон. Соразмерный. Я однажды сказал Татьяне, что ее голос и голос ее машины чем-то напоминают друг друга по тембру. Татьяна обиделась. Это ожидаемо, но вы зря не удивляетесь - она обиделась не за себя, а за жучка. Свою речь она, оказывается, считала визгливой и неприятной.
- Сейчас-сейчас, уберу! Сама посуди: во-первых, неизвестно, что в нем лежит, во-вторых, ты его раздавишь и растащишь все содержимое, в-третьих...
- В-четвертых, здравствуй! И не нужно дискуссий. Плюнь-ка ты на свое-чужое-мусорное и залезай ко мне. Ты шевелишься или замерз окончательно?
И не дожидаясь ответной реплики, она снова закрыла окошко. Внутри, конечно, лучше, чем снаружи, но Светка... Пока я инстинктивно оборачивался на наш дом, в машине началось какое-то копошение и, привлеченный им, я без особого успеха попытался разглядеть сквозь помутневшее стекло, чем там занялась Татьяна... Вот уж кому наплевать - смотрят за ней или не смотрят. Никакой реакции... Скоро и я, нахватавшись дурных примеров, стану независимым и неподкаблучным, как... Ни одного сравнения в голову не пришло. Я мысленно посмеялся над скудостью вышеозначенного типажа в окружающей действительности и наконец нагнулся за кульком.
Он оказался довольно тяжелым. В нем явно лежала не бумага. Я взял его не за ручку, а под низ и поперек - так было удобнее. Что-то в том, как он повис на руке, вызвало во мне внутреннее содрогание. А еще - неприятный холод на ладони. Но погрузиться в свои ощущения я не успел, потому что Татьяна снова чуть приоткрыла окошко.
- Что? Воняет?
- Не-е-ет...
Щелочка в окне, которая не должна была позволить потенциальному раздражителю проникнуть в ее святыню, раздвинулась. Татьяна, как все женщины, очень чувствительна к запахам. Когда я начал ездить в ее машине, мне пришлось сменить дезодорант. Теперь я, как пижон, "носил" два разных запаха. По утрам с огуречной горечью для Татьяны, с вечера сладковатый, пряного оттенка - подарок Светки.
Татьяна, убедившись в отсутствии опасности для ее обоняния, высунула нос наружу:
- Тогда что? Тикает?
- Не понимаю...
- А раз так - оставь пока. Залезай, у меня тут кое-что приготовлено!
Я снова сердито бросил взгляд через плечо наверх, поставил свое ведро на землю, положил рядом пакет, подавил вдруг возникшую идиотскую идею заглянуть внутрь чужого мусора - подглядеть в самую изнанку чужой жизни - и распахнул дверь жучка.
Наверное, в том, что именно в эту минуту с неба начал сыпать редкий снег было что-то бифуркационное. Он не был пушистым, это была та жесткая ледяная крупка, которая при ветре сечет лицо чуть не до крови. Падая на ветровое стекло, он сначала подтаял, потом стал ложиться поверх первой шершавой корки слой за слоем, окончательно отгораживая нас от мира, превращая пятна окон нашего дома в мистические гало, а нависшую сбоку громаду тягача - в уходящую в бесконечность горную гряду. Внутри же было тепло и с морозца так уютно, что мне показалось - я попал в маленькую сказочную пещерку домовитого хоббита. Татьяна удобно откинулась на своем сидении и глядела на меня с ехидцей:
- А вот руки помыть здесь нечем. Зря ты хватался на улице за всякую гадость.
- А зачем руки...
Тут я увидел, чем она занималась в машине, пока я копался снаружи. Между сиденьями на удобном подносике стояли два невысоких плоских - хрустальных! - бокала, такая же приземистая, почти черная бутылка, и нарезанный иссиня-желтый лимончик на голубой салфетке. Хороший визажист - во всем визажист. Даже в питии.
Татьяна дала мне насладиться зрелищем и погасила свет. В тусклой полутьме, подсвеченной только далекими желтыми приподъездными фонарями, внутренность машины показалась мне окончательно отстраненной от всех хлопот и забот наружной жизни. Татьяна цыкнула зубом из полутьмы:
- Спрячемся от греха. Не приведи Господь, какие-нибудь соседи или местные на огонек набегут. Или твоя благоверная разглядит, чем мы тут с тобой занимаемся.
- Не разглядит. Мы уже помылись - она спать укладывается, - наполовину соврал, наполовину сказал правду я, - Коньяк?
- Лучше! Это молодой арманьяк.
Я не уловил разницы и стал с помощью лежавшего тут же на подносе ножичка - Татьянина предусмотрительность доходила до предела - открывать бутылку.
- Что празднуем? - пропыхтел я. Пробка была слишком крепка для ажурного штопора.
- Повышение. Я снова выросла - на два сантиметра. Туфли на каблуке купила. Шутка, - засмеялась Татьяна, - Наливай... Я буду тосты говорить - а ты попробуешь догадаться, чем сегодняшний день знаменателен. Кстати, что в твоей оборонной конторе новенького? Придумали очередного монстра?
- Ну ее к черту, эту работу. С какой это стати она здесь "кстати".
- Э-э-э, да ты кажется стихами заговорил! Мой друг Аркадий, который Владимир... Вот тебе тогда первый тост. Военный и модный. За меня.
- Принимается.
Арманьяк был хорош. Лимон был кисел. Молчание было легким. Жизнь была... Да, следует признать, что о такой жизни обычно говорят в прошедшем времени. Хотя такие, как я нынешний, о любой жизни говорят только "была"...
Я поерзал на сиденьи, устраиваясь поудобнее. Забота о заднице автомобилиста на Западе доведена до совершенства. Разве можно сравнить лавки в наших Жигулях, напоминающие скорее орудия инквизиции, с элегантными креслами - в лучшем смысле этого слова - даже такого замухрышки, как Татьянин жучок. В таком кресле не едешь, не перемещаешься в пространстве, а пространство обтекает тебя, уносясь вдаль, и само место назначения подруливает к тебе, неподвижному: пожалуйте, прибыли... Но сейчас мы перемещались не в пространстве, а во времени. Но и к такому путешествию кресло было приспособлено великолепно. Вот только от бифуркаций не спасает ни одно изобретение человечества.
Татьяна покосилась за окно:
- Тебе не страшно рядом с ним? - она повела подбородком в сторону нашего механического соседа, - Я иногда ненавижу его. Когда была маленькой - боялась парадов на Красной площади. Мне казалось: вдруг этим ракетам надоест кататься на своих машинках, они подумают-подумают и начнут взлетать в разные стороны, а одна из них решит прилететь к нам в Вологду и упасть на наш дом. Смешно, да?
- Я тоже боялся. Только не наших, а американских... Их всегда рисовали в газетах, раскрашенными под акул. Живые воздушные людоеды... А наши, там на площади, на акул совсем не походили. Даже красиво было. Жаль отменили.
- А твое личное оборонное творчество - тоже красивое?
- Наше не может ... Оно просто - смерть. Смерть не может быть красивой.
- Тогда снова тост. Теперь длинный. За то, чтобы все, что убивает - было, оставалось или стало мертвым. В общем - за жизнь!
- И это я говорю красиво! Это кого-то другого на философию потянуло, - хмыкнул я скептически, но коньяк-арманьяк - за жизнь! - выпил с удовольствием.
Татьяна протянула руку и включила музыку. Она любила каких-то певцов с тонкими голосами, имен которых я никак не мог запомнить. Ни русских, ни забугорных. Я-то любил инструментальное фламенко. Тот, что запел сейчас был особенно слащав. Татьяна, видимо, вспомнила, о моей неприязни к этим ... м-м-м ... "кастратам" и сделала звук потише, но совсем выключать не стала. Часы на приборной доске перевалили за десять часов. Какой-то запоздалый автомобилист припарковался поодаль, на обычной площадке, осветив нас фарами. Я зажмурился, а когда открыл глаза увидел, что Татьяна пристально смотрит на меня.
- Ты осунулся за последние дни... Я понимаю... Жена...
- Ерунда, - по-дурацки бодро заявил я, - И пропади все пропадом. Пусть дурит баба.
- Бабьей дури на три мужичьих ума хватит! - отпарировала Татьяна. Подкожная женская солидарность!
- Твоей - да, но только не Светкиной.
- Ай ли разлюбилися?
Татьянина манера перепрыгивать от литературной "московской" речи к вологодскому говору мне всегда нравилась.
- Похоже на то...
- И не склеить? Она, наверное, меня последними словами честит.
- Не без этого.
- А ведь не за что. (Пауза.) Пока. (Многозначительнейшая пауза.)
Мне показалось, что стены, в которых мы были замкнуты, чуть сдвинулись и внутри салона стало тесно. До сих пор Татьяна ни одного намека на возможные отношения не допускала. Конечно, я знал все скептические высказывания о дружбе между мужчиной и женщиной, но за время нашего абсолютно платонического знакомства убедил себя, что такое исключение только подчеркнет нерушимое правило. И вот теперь это многозначительное "пока".
Стало заметно, что салон потихоньку выстуживало. По ногам начало потягивать холодом, и Татьяна зябко подтянула колени к груди. Я подумал, что водитель внутри фольксвагена выглядит, как еще не родившийся ребенок внутри материнской плаценты. Интересно, что это сравнение пришло мне в голову, когда и сам я сидел именно внутри.
Включать двигатель и печку хозяйка почему-то не стала. Вместо этого она ухватилась за горлышко бутылки и сама налила оба бокальчика под самый верх.
- За любовь? - спросил я.
Она вдруг резко придвинулась ко мне:
- А ты и правда чисто-мытый... Пахнешь приятно. Детским мылом. Я люблю детское мыло. Когда мой Костик был маленький...
Татьяна сложила руки на груди так, как их держат мадонны. Но держала она пустоту.
- Ты ведь не думаешь, что я кукушка?
Светка как-то назвала ее так, и я не стал с ней спорить. В таких вопросах лучше руководствоваться вечным: не судите, да не судимы будете.
- За что же тогда? За детей?
- Догадался, - согласилась она и, когда я уже поднес к губам стопку, добавила, - За твоих!
Я поперхнулся. Терпеть не могу, когда говорят под руку! Тем более, когда говорят неожиданно и неожиданное. Это не Татьяна - это дубль-Светка!
- За твоих... - повторила она и резко уколола меня взглядом глаза в глаза, - А почему ты никогда не спрашивал меня о моем ребенке?
Я не нашелся, что ответить. Интеллигентность не слишком подходящее определение для меня сегодняшнего, но тогда я считал себя интеллигентным и почему-то вкладывал в это понятие обязательство "не лезть другому в душу". На само деле это не интеллигентность, а бессердечность. Интеллигентность в другом. Впрочем, я не смогу сказать, в чем она... Я сейчас - по другую сторону баррикад!
В ответ на мое покашливание в сторону, Татьяна тоже отвернулась к окну и со знакомыми северными интонациями проговорила-пропела:
- Не ругай, что пришла, нам не можно розно. Не ругай, что ушла, а кори, что поздно.
- Ты про кого? - буркнул я, сам поразившись глупости сказанного.
- И про нее тоже...
----------------
Последующий монолог Татьяны лучше выделить из повествования и представить его более сухо, нежели в изложении моего источника, поближе к варианту исходной рассказчицы (поясню: чтобы не вызвать обвинений в антисемитизме, поскольку эпитеты, употребленные бомжем, именно такими и были).
По мнению бомжа, сама его знакомая рассказала свою историю, как на севере рассказывают былины. Когда слова цепляются одно за другое, и каждое слишком хорошо знает свое место, так что даже самые сильные выражения не производят впечатление, идущих от сердца. Как будто к деревенской избе неизвестный народный умелец приделал резную балясину - и так она осталась чернеть и иссыхать вместе со всем домом. Красиво: но ни изменить, ни добавить, ни убрать ни завитка. Не потому что не видишь несовершенства, а потому что не знаешь - как подступиться! Нет, в ее речи не было заученности, наоборот, она часто останавливалась, собираясь с мыслями, но не на середине фраз, а как бы ставя устные точки, запечатывающие уже высказанную мысль. И не было в этих паузах ни вопросительных, ни восклицательных знаков, ни даже многоточий...
----------------
Этот день - 19 ноября - был днем рождения Костика. Татьяниного сына. Его отец был Татьяниным мужем. Это не было стандартом даже в прошлой жизни, но тогда Татьяна была женщиной старорежимной. Бифуркация подстерегла ее в лице профессии и национальности супруга - он был экономист с математическим уклоном и еврей. Первая волна последнего семитского переселения ее семьи не коснулась, но Танечка уже тогда почувствовала в воздухе запах неизбежности. Ее Иосиф всегда казался вызывающе чужеродным элементом в патриархальном вологодском пригороде, куда его бабку с дедом занесло сталинскими ветрами. А потом было письмо из Калифорнии от его дальней родни, переписка с какими-то массачусетскими-университетскими, отъезд на годик-другой, чтобы "осмотреться". Иосиф действительно вернулся, но не в Вологду, а в первопрестольную. Татьяна ненадолго приезжала к нему, осмотрелась и не решилась везти в съемные квартиры малыша. Перспектива же покупки своего угла по безумным столичным ценам в первый момент показалась абсолютно нереальной. Таня вернулась к сыну, домашним заботам и безсобытийности. Работу парикмахера она бросила давно, еще уходя в декрет, но в деньгах не нуждалась. Того, что с регулярностью социалистической зарплаты присылал муж, хватало. А через полтора года, Иосиф наконец и сам заявился на родину, каковой, как выяснилось, сам он Вологду никогда не считал. По телефонным разговорам с Москвой Таня чувствовала надвигающуюся грозу, но в Вологде, где "ничего не происходит и вряд ли что-нибудь произойдет", такие предчувствия не могли развиться до степени болезненной. А зря. Муж имел наглость приехать не один, а с молодой подругой. Ни больше, ни меньше как с невестой - так он пояснил. Близкой ему по духу и по крови. Но черт с ней, с этой стервой. Он приехал с требованием не только развода, но "отдать им сына, потому что у Сарочки не может быть детей". Переведем дыхание.
Тот год был безумием. Иосиф торопился. Финансово-строительная пирамида, которую он возвел в Москве на фундаменте своих первичных американских накоплений, грозила придавить его. Нужно было быстро заканчивать с судебными процедурами и исчезать в глубинах американских прерий. Иосиф откровенно говорил Татьяне, что не покупал ни судью, ни заседателей лично. Механизм был прост, как все гениальное: он купил того, кто назначает состав суда. Чтобы тот просто подобрал его с учетом их фамилий. Да, Иосиф был сволочью и подлецом, причем подлецом математическим и экономическим. Сложно? А как объяснить иначе, почему по отъезду сына и бывшего мужа, эта "лишенная родительских прав" (sic!) женщина с уже разгоревшимся огоньком безумия в глазах получила по почте уведомление в том, что на ее имя в другом - нашем - городе приобретена однокомнатная квартира - в нашем доме, машина - "фольксваген", в котором мы сидели, и - салон красоты. Кто-то разорвал бы все эти бумаги, кто-то отправил их автору, кто-то не мучаясь угрызениями принял все, как есть, но Татьяна в первый момент просто не смогла сконцентрировать свою мысль до степени перевода ее в действие.
После выхода из психиатрички она стала более разумна - в нынешнем понимании этого слова - и выбрала третий вариант. Психиатрам при помощи соответствующих препаратов удалось доходчиво втолковать Татьяне, как великолепно для ее сына будет то, что он "будет расти В АМЕРИКЕ", и как хорошо, что она сама оказалась "обеспеченной если не до конца жизни, то...". В любом случае выяснилось, что ходить по комнатам и улочкам, где она няньчилась с Костиком, было опасно с точки зрения рецидива, и по настоятельному требованию она собралась и уехала в свой новый город и дом.
Тогда-то в соседнем подъезде и появилась бывшая парикмахерша из Вологды. Бизнес, который подобрал для нее экономист-математик, благополучно просуществовал без нее год и продолжал существовать так же благополучно в ее непосредственном присутствии. Коллектив хозяйку не отторгнул. Ее история, слава Богу, была известна им слишком смутно, чтобы вызывать прямое сочувствие, но все-таки кое-какой дым от перегоревшего огня страстей просочился и сюда. Вариант мифической предыстории Татьяны, который сформулировали для себя ее наемные работники во главе с директоршей-распорядительницей, судя по всему был более благосклонный, чем у соседей по дому - в типичном лице моей Светки. Татьяна не вмешивалась в финансовую сторону своего предприятия и стала просто еще одной визажисткой. По найму у самой себя. У Татьяны даже появились подруги - не из числа сотрудниц, а из клиенток. В том числе девушки специфического поведения. Именно их отношение к жизни показалось Татьяне наиболее близким к новому собственному. Особенно тем, что в нем реально подтверждался тезис "все мужики сволочи" и тем, что к своему будущему они относились без особой предусмотрительности: "будь что будет". Разговоры с ними стали, как она сказала, "вторым пластом психиатрической помощи". А потом подвернулся некий мужичок - "валенок, да не вологодский". И ей захотелось именно ему в первый раз и первому в этом городе рассказать о себе. "Потому что поняла, что ты никогда и никому об этом не расскажешь. Даже жене." В этом она ошиблась, но теперь это уже не имеет значения, потому что...
-----------------
Закончив такой похвалой моей предполагаемой молчаливости, Татьяна лихо опрокинула давно заждавшуюся рюмку с остатками арманьяка и, закусывая лимончиком, поморщилась:
- Ладно. Хватит изливать душу. Что-то не получается у меня... - она не пояснила, что именно у нее не получается и, встряхнув плечами, обернулась назад, - Холодно. Давай-ка переползем на заднее сиденье. Хоть бока друг другу погреем.
Я был настолько шокирован историей Татьяны, что не мог не только комментировать ее, но и просто не представлял, о чем и как я должен буду сейчас говорить с этим человеком. Несколько раз по ходу рассказа, когда Татьяна прерывалась на секунды, я ждал, что она вот-вот расплачется, но этого не происходило. Теперь же ожидание логичных женских слез и вовсе исчезло: Татьяна на глазах становилась знакомой современной деловой женщиной - выверено общительной, умеренно бесстрастной, сдержанно кокетливой и проч., и проч.. Она поежилась и буркнула, что не намерена ради предложенного великого переселения народов выбираться на улицу. Вместо стандартной для микролитражек операции по вылезанию и откидыванию переднего кресла, она предложила попробовать передислоцироваться назад in vitro. Сначала ворочаясь, потом пихаясь, мы стали помогать друг другу просочиться на задний диван. Со стороны наши действия, наверное, напоминали акробатический этюд. Закончился этот номер тем, что Татьяна оказалась, что называется, в моих объятиях.
Скажу сразу, что переход в "позицию номер раз" был с моей стороны не намеренным, а лишь результатом сложных перестроений, но как нормальный мужик, который должен в такой ситуации действовать - я потянулся к Татьяниным губам. Мне захотелось пожалеть ее! Да! И только! Не думай обо мне, как о такой же сволочи как... Если бы она отстранилась - с тем чувством собственного достоинства, с которым она до сих пор держала меня на расстоянии и которым спасала меня самого от упомянутых действий "нормального" мужика, но... Она ответила на поцелуй - ответила на него так, как отвечают женщины ждущие и желающие. Я, как говорится, "не понял". Под тяжестью таких воспоминаний она должна была вести себя не так! Тем более, я прекрасно осознавал, что не хочу ее. Точнее, что не могу и не должен хотеть ее! Развить эту комбинацию модальных глаголов мне не удалось, потому что в этот момент, такая же нелогичная, как в реальной жизни, в моих мыслях объявилась Светка...
Светка целоваться не любит. Считает, что мы уже вышли из того возраста, чтобы "лизаться". И только перед самым концом, распаленная, начинает тыкаться в мое лицо губами, прося и ища кончик моего языка, а, найдя, вдруг выгибается в сладкой судороге, словно капелька моей слюны была последним, чего не хватало ей...
Татьяна целовалась не так. Это ее язык атаковал и устремлялся вперед. Даже губы ее забирались под мои, и я с изумлением ощущал ее деснами. Никогда не думал, что десны - тоже чувствуют и чувствуют так остро. Ощущение было настолько новым и странным, что меня тут же заинтересовал вопрос, нравится ли мне оно или нет, и до поры потерял нить воспоминаний о Светке. Решив, что такой способ целоваться хуже, чем Светкин, я продолжил логические размышления и с нарастающим безразличием решил, что сейчас, видимо, уже пора лезть Татьяне под кофточку и там бороться с чертовыми застежками бюстгальтера. Слово-то какое! Лифчик, правда, не лучше. Застегивая по просьбе Светки варианты этого дьявольского изобретения (конструкции их доводили инженера во мне до безумия), я всегда изумлялся, как ловеласы умудряются проделывать операцию, обратную застегиванию, одной рукой. Ведь вторая, по моим представлениям и скудному опыту, должна в этот момент обнимать партнершу. Чтобы не ускользнула.
Обращаю ваше внимание, что всем этим я занимался с женщиной-матерью, которая только что рассказала мне о том, как у нее отняли сына, с женой, которую предал муж, с человеком, лишившимся на время рассудка, но вернувшимся в свет - только другим и в другой свет. Господи, хоть бы она оттолкнула меня или отодвинулась! Ускользай же! Ускользай из-под этой действующей по законам жанра руки! Но Татьяна никуда ускользать не собиралась. Тем более, что в ее автолилипуте сделать это было просто невозможно. Мысленно пожав плечами, я приступил к запрограммированному моей собственной рукой действию. Танина кожа была теплой, и я с тоской подумал, как ей должно быть неприятно прикосновение моих холодных рук.
У меня всегда холодные руки. Светка сильно ругается на это и заставляет меня каждый раз, перед тем как лечь в постель, греть их под горячей водой. В дни, когда горячую воду отключают, она сначала дышит на них, а потом подсовывает себе под бок. При этом она ворчит, но терпит, пока пальцы не потеплееют, и только тогда выпускает их на волю; приваливается ко мне и ждет, когда я в свою очередь приласкаю ее.
Таня, выросшая на морозной Вологодчине, наверное, была более привычна к холоду и наоборот замурлыкала в ответ на прикосновение моих пальцев: "Какие у тебя руки - прямо в дрожь бросает. Хорошо-то как!". Вот так! Во-первых, сколько людей - столько и мнений. А во-вторых, у нее-то почему нет последействия от собственного рассказа. Неужели ей действительно все равно? Мне, постороннему человеку не все равно, а ей...Или психотропики действительно выжгли из нее львиную долю души, чтобы вернуть разум. Тем временем я, наконец, наощупь справился с застежкой бюстгальтера. В этот раз - для разнообразия - ее пришлось сначала поискать на спине и в результате этого эксперимента понять, что имеешь дело с так называемой "анжеликой".
Если честно, к тому моменту я по-мужски уже возбудился, а по-человечески - впал в тихое отчаяние. Я уже хотел Татьяну - и еще сильнее, чем в самом начале, не хотел ее. Кстати, совсем не потому, что она мне не нравилась - она была симпатична и, конечно, снилась мне несколько раз в пикантных снах. Особенно в силу упомянутого перерыва в регулярной половой жизни, привычной для семейных мужчин. Светка...
- Нет, - решил я наконец про себя, - Хватит Светок. Можешь ты хоть на минуту отвлечься от нее - семьянин хренов. Здесь человеческая трагедия - а ты все о своем и только о своем.
Но пока голова была занята размышлениями - дело продолжало делаться. Одну руку я обнаружил у Татьяны под юбкой, гладящей ее по внутренней стороне бедра. У Светки это... Я чуть не взвыл! Нужно что-то делать! Проскочить что ли пару стадий любовных игр и перейти сразу к завершающему этапу? Или все-таки самому отпихнуть это бесчувственное существо? Хотя почему бесчувственное: Татьяна уже не просто мурлыкала - она начала сопеть. Воздух прорывался через сдавленную гортань со звуком, напоминающим плач младенца. Светка никогда не забывает напомнить мне, о естественной цели отношений мужчины и женщины. То "А может сегодня попробуем сделать маленького?", то "Как я хочу от тебя ребеночка", то еще какой-нибудь вариант. Но враг детей у меня всегда наготове в прикроватной тумбочке. Забывать о планировании семьи - дело опасное. Так... А сейчас? Какой сексуально озабоченный идиот ходит выносить мусор с презевативом в кармане! Я к таким не отношусь...
А Танечка дошла до той стадии возбуждения, когда сама начала торопить события. Ее проворные руки - горячие, не моим чета - торопливо и неловко расстегивали мою ширинку. Наверное, женщины, так же проклинают ее, как мы - застежки лифчиков.
Я снова отвлекся. За все время с момента нашего перемещения в тылы фольксвагена, мы кажется не сказали ни одного слова. Нет, что-то там Танечка бормотала о моих руках. Вот чего мне не хватало все это время! Вот почему у меня мысли в три стороны работали! Со Светкой я ни о чем, кроме секса в такие моменты и не думаю. Можно сказать я вообще не думаю, потому что женушка отвлекает - все время что-то шепчет мне на ухо, все время просит меня ответить, на какие-то дурацкие вопросы. Я никогда не могу потом вспомнить, что именно она у меня спрашивает, а особенно, что я отвечаю. Единственный вопрос, который я держу на контроле - это дети. Дети. Тут Танина голова нырнула вниз. Господи! Снова. Кстати, от орального секса дети не родятся. Правда, более вероятно, что сейчас я просто снова опозорюсь... Но, оказывается, мой боец в этот раз не собирался сдавать свои позиции. Тут я, наконец, потерял все моральные и аморальные мысли, чему подсознательно возрадовался и собрался полностью отдаться ощущениям минуты, когда вдруг...
Вдруг! Ответьте мне, почему всегда и все происходит именно вдруг? Неужели человек, со всей мощью своего разума, интеллекта, жизненного опыта, науки, инстинктов, и прочая, и прочая не может предсказать события на эту малую толику времени - ту, которая отделяет "вдруг" от "как и следовало ожидать". В рассказах же - правдивых или выдуманных - "вдруг" появляется особенно часто. Неинтересно слушать то, что и так ясно, чем закончится. Но ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что Светка, стоящая у распахнутой двери жучка, была настоящим, припечатывающим "вдруг". Нет, еще нет, бифуркация уже была рядом, но ни я, ни Татьяна, ни Светка, не знали еще о том, в каком виде она явится перед нами. Татьяна оторвалась от меня и, схватившись руками за переднее сиденье, уставилась на Светку. Я смотрел туда же, забыв о том, что продолжало торчать из штанов наружу и грозило стать причиной огромного, шумного и окончательного скандала. На открывшейся двери горел фонарь, вполне достаточный для того, чтобы осветить поле предстоящей битвы. Я находился в самой дальней позиции - авангардные бои должны были начаться между женскими батальонами.
- Что же вы в таком маленьком помещении уединились, - ледяным тоном начала Светка, - Для б...ва вон тот агрегат предназначен.
Она попыталась указать рукой назад, в направлении тягача, но поскользнулась на намерзшей на земле ледяной корке и ударилась ногой о стоящее рядом мусорное ведро.
- Ага! Эта скотина уже и мусор за ней выносит.
Светка с ненавистью ухватила тот самый черный чужой пакет и собралась вывалить его прямо в салон. Она схватилась за его ручки, он распахнулся, Светка заглянула в него и ...
Вот тут-то и началась бифуркация. Такого крика я от Светки не слышал давно. Не могу сказать, что не слышал его никогда раньше. Была одна история... В медовый месяц. Мы тогда разгуливали в чем мама родила по нашему домику в южном пансионате с утра до полудня и с после ужина до сна. Иногда и вместо обеда тоже. Шторы естественно держали закрытыми - от любопытных глаз подальше. Но однажды вечером - сентябрьские вечера на юге темень-тьмущая - Светка решила, что после очередной порции любви нам не мешает пойти прогуляться и отправилась в соседнюю комнату выглянуть на градусник, прибитый за окном. В обед небо начало хмуриться и нам, пропустившим всю вторую половину дня в делах греховных, было непонятно: было ли это к очередному теплому дождю или к внеочередному холодному. Я лениво валялся на смятом одеяле и ждал известий от своего синоптика. Вместо этого я дождался истошного вопля из соседней комнаты. По моему представлению так кричат люди перед насильственной смертью - в тот момент, когда понимают, что их через мгновение убьют. Потом я узнал, что в таких случаях люди обычно не кричат. Удивительно, сколько на свете вещей, которые лучше бы не знать. Светкин крик был нечленоразделен, это не было слово, это не был даже звук, который можно передать буквами: У-у-у или А-а-а или У-а-у-а. Таким криком можно останавливать несущиеся табуны или бегущих в атаку солдат. Вот только научить так кричать нельзя. Научиться можно человеческому, а это голос зверя в человеке. Зверя допотопного, не обладающего даже обезьяньим мозгом, почувствовавшего смертельную опасность не разумом или инстинктом, а всей кожей, каждой последней клеточкой тела.
В сколько прыжков я преодолел расстояние от кровати до соседней комнаты не помню, но не больше, чем за два. Первое, что я увидел, меня несколько успокоило. Светка была здесь и была жива. Она стояла, засунув кулак одной руки в рот, а другой, растопырив пальцы, то ли указывала на окно, то ли заслонялась, защищалась от неизвестной, исходящей оттуда опасности. Лицо ее было иссиня белым. Даже губы были белыми - не розовыми, а именно белыми.
Интересно, что я даже не попытался спросить у Светки, что именно ждет меня там, в окне. Мне было все равно. Безумство храбрых - это чушь. На самом деле бывает только - храбрость безумных. Не думает о своей смерти только безумец. Даже дурак боится ее в меру своего невеликого ума. Лишенный же разума совсем - лишен с ним и трусости.
Оказавшись у окна, я рванул штору в сторону с такой силой, что сверху на меня обрушилась сначала само полотнище, а потом и пустая гардина. Окно обнажилось. В него снаружи глядело нечто. Если вы возьмете стекло, прижметесь к нему лицом со всей силой так, что и нос, и губы, и рот расплющатся и сдеформируются, выключите свет, сделаете подсветку сбоку и заглянете в зеркало, вы можете представить себе, что увидел я, а за секунды до меня - Светка. Видимо, несчастный вуайерист, был настолько же ошарашен воплем Светки, но, в отличие от меня, впал не в дикую активность, а в ступор. К счастью, выражение моего лица разбудило в нем инстинкт самосохранения. После того, как сие существо зашевелилось и отлипло от стекла, я остатками сознания понял, что оно принадлежит не к упырям или вурдалакам, а к человеческому роду, но желание очистить землю от этой нечисти меня еще не покинуло. Еще раз поблагодарю Бога, за то, что тот дурачок оказался таким востроногим. Окно я, правда, уже не выбил, а распахнул - благо шпингалет не был задвинут. Когда после пары минут погони, сопровождавшейся с моей стороны страшной матерщиной, я пришел-таки в себя, то обнаружил, что в руке у меня зажата тяжеленная гардина, которой я размахиваю со скоростью хорошего вертолета, а сам ваш покорный слуга стоит в трехстах метрах от своего домика посреди хорошо освещенной аллеи в костюме Адама, причем изо всех окошек окрестных домиков на него вылупились изумленные, встревоженные криками отдыхающие.
Не знаю, почему, но до конца отпуска, к нашему четырехместному столику в столовой никто не подсаживался. Впрочем, нам никто и не был нужен. Я потом нашел у Светки в голове несколько седых волос, только, конечно, не сказал ей об этом. Не откладывая дела в долгий ящик я вызвался причесать ее и, ругаясь на якобы спутанность прически, незаметно - под возмущенные взвизгивания Светки - выдернул их.
Драматические события повторяются в виде фарса. Но если фарс случился в первый раз, то во второй - по всем законам жанра - должна была случиться трагедия. Началась она с того, что и в этот раз моя реакция на Светкин крик была до глупости безальтернативной. Теперь вместо гардины я разломал спинку сиденья. Татьяну я просто отшвырнул, попав ей по носу локтем. От сильной боли она взвизгнула и свернулась клубком в углу сиденья. Кровь потекла к ней на задранную юбку, расплываясь некрасивыми пятнами. Все это я разглядел боковым зрением и даже запомнил. Удивительно сколько всего замечает человек в моменты стресса. Я, например, могу вспомнить сейчас расположение родинок на ее левом бедре, хотя ее лицо ускользает из памяти. (Вы наверное удивились, что я так и не сказал вам, как она выглядела).
Светка продолжала держать проклятую сумку на вытянутых руках. Мне пришлось разорвать ручки, чтобы отнять ее у жены. Я заглянул внутрь, и меня тут же стошнило. Я многое потом повидал в жизни, а уж что мне приходилось есть - лучше не буду рассказывать, чтобы на всю жизнь не испортить вам аппетит. Есть люди, в которых заложена генетическая профнепригодность. Например, для меня профессия акушера - антипризвание. Это я могу сказать вам по единственному опыту столкновения с новорожденным. Он лежал там, в пакете, весь покрытый кровью и слизью, обмотанный какой-то веревкой, сине-красный, похожий на кусок мяса, попавший в руки безумного скульптора, из которого тот попытался изваять гомункулуса. Меня выворачивало и выворачивало, пока из глотки не пошла желчь, а я продолжал держать пакет так, как его до меня держала Светка - побелевшими от напряжения руками, почему-то стараясь, чтобы моя блевотина не попала внутрь, на лежавшее там существо.
Когда пароксизм стал подходить к концу, я осознал - как сто лет назад, на той аллее в пансионате - где я нахожусь и что происходит вокруг. Оказывается, Светка кричит уже что-то осмысленное, а точнее банальное: "Помогите!" и "Сюда!". Татьяна продолжает сидеть, скорчившись на заднем сиденье, и с ужасом смотрит на нас со Светкой. В углу двора, на выезде на улицу тоже происходило некое шевеление. Это шевеление меня заинтересовало больше всего, поскольку оттуда в лицо нам со Светкой ударил мощный пучок света, инстинктивно заслониться от которого я смог только пакетом. Светка, которую луч фонаря как подстегнул, вместо того, чтобы отойти подальше от страшной находки, неожиданно стала вырывать пакет из моих рук.
- Что ты стоишь, ублюдок! - в ее голосе была ненависть, причем оказалось, что ее источником была совсем не ревность, - А может он еще живой, может его еще можно спасти! Дай сюда!
И тут... Тут моя брезгливая Светка быстро вытащила из пакета несчастный комок. Она обтерла его свободной рукой, отвела в сторону пуповину и - не поверите! - стала дышать на него, прижиматься к нему то ухом, то щекой, пытаясь ощутить малейшие появления жизни. Ощутив, как ей показалось слабое дыхание, она забормотала:
- Он же не застывший. Тут везде мороз, а он теплее. Кто же тебя бросил, маленький... Какая мать смогла!
Сбоку, из машины, раздался какой-то громкий всхлип...
- Дай сюда покрывало, дура! - это Светка уже в крик. То ли мне, то ли Татьяне.
Не дожидаясь пока окаменевшая женщина в машине пошевелится, Светка сорвала покрывало с разломанного переднего сиденья и стала закутывать младенца в него.
- Врача. Нужно врача, - решительно произнесла она вполголоса самой себе и тут же заорала; теперь на меня, - Что стоишь! Беги!
- Никакого "беги"! Всем стоять!
Все правильно. Это, наконец, до нас добрался источник света. Милицейский патруль... Ну и зрелище представляли мы под лучами их фонариков. Светка в распахнутом плаще и халате - с полузамотанным, то ли мертвым, то ли живым ребенком в руках. Раскуроченная машина с выломанным сиденьем. В полутьме ее Татьяна с задранной юбкой и распахнутой блузкой. И я. Облеванный, с расстегнутой ширинкой и свисающим из нее членом. О нем-то я совсем забыл. Смеетесь? А мне в тот момент стало не до смеха. Сержант, не дав мне развернуться к нему полностью, с ходу сильно двинул мне под ребра дулом автомата и, сбив с ног, ударил в пах сапогом.
- Вы здесь, что совсем с ума посходили? - задал после этого он изумительный по точности вопрос. Другими словами наше общее состояние едва ли можно было охарактеризовать.
Он был прав. К сожалению. Ошибкой его было то, что, оставив в покое меня, он попытался вытащить из машины Татьяну. Когда это ему удалось, я понял, почему она не вылезала до сих пор. Вблизи на ее лице ясно читалось, что наша хваленая медицина пока не способна окончательно вылечить человека от сумасшествия. Для возвращения во "тьму" несчастной Тане хватило минуты... Она отпихнула сержанта, по-птичьи повертела головой, став похожей на расхлябанную марионетку, и уставилась на склонившуюся над младенцем Светку. Светка продолжала дышать на него, в какой-то момент она даже взяла его закоченелую ручонку к себе в рот - погреть. Татьянины же руки стали тоже тянуться к ребенку, но медленно, подергиваясь как в рапидной съемке. Глаза ее выпучились, рот безобразно растянулся; добавлю для полноты картины, что от моего случайного удара локтем вокруг ее глаз образовались синие круги. Сержант ошалело вертел головой, пытаясь постигнуть суть происходящего, и в этот момент Татьяна завизжала, разбрызгивая слюну и кровь, продолжавшую течь из разбитого носа:
- Отдай! Отдай, шлюха! Он мой! Отдай! Мне!
Светка замерла с ручонкой ребенка во рту и от неожиданности попыталась ответить на крик, позабыв освободить свой рот. Вместо слов мы услышали нечленораздельные звуки, похожие на рычание. Теперь, когда она смотрела не вниз, а на нас было видно, что ее лицо оказалось настолько же перемазанным кровью, как и лицо Татьяны. Необтертой кровью новорожденного... Сержант, разглядев, что он извлек из машины на свет Божий и что в дополнение к этому стояло напротив, видимо просто испугался. До смерти! Если вы когда-нибудь читали сказки об оборотнях и упырях, вспомните свои ночные страхи и представьте состояние восемнадцатилетнего деревенского парня-лимитчика, увидевшего их живое воплощение на улице ночного города. На суде он честно говорил, что "на полном серьезе" подумал: эти психи собираются, несмотря на его присутствие, все-таки разорвать на части и сожрать (sic!) несчастного младенца, которого непонятно какая из двух перемазанных кровью полуодетых баб только что родила. А сожрав ребенка - они примутся и за него. Естественная инстинктивная реакция вооруженного человека на такую перспективу: сержантик сбросил предохранитель своего "калашникова", передернул затвор и начал поднимать ствол на двух ведьм, уже готовых к своему страшному делу. Кстати, его еще более молодой напарник-стажер к этому времени уже драпанул, настолько подальше, что даже оказался бесполезен в роли свидетеля. Его, кажется, турнули из милиции.
Ни Татьяна, ни Светка никак не отреагировали на движение оружия в руках милицейского мальчишки. Иное дело ваш покорный слуга. Я за это время успел не только подняться, но и оправиться от удара (даже, ха!, застегнул молнию на брюках) и стоял между сержантом и тягачом, чуть в стороне от директрисы стрельбы - если бы он начал стрелять. Мое состояние сжатой пружины, которое возникло в момент Светкиного крика, еще не успело рассосаться, и я был готов не просто к действиям, а к действиям стремительным, не предполагающим предварительную оценку их последствий. Между прочим, хорошая армейская школа все-таки вколачивает в нас часть боевых навыков на уровень подкорки. Когда я увидел, что его палец начал искать спусковой крючок, времени на переговоры уже не осталось. Я прыгнул вперед и штатно ударил по автомату снизу. Первая очередь ушла в небо над головами женщин. С тополя над нами посыпались на землю посеченные ветки. Светка мгновенно прикрыла младенца, прижав его к груди, и оскалила на все вокруг рот волчицы, защищающей свой выводок. Татьяна же, чьи чувства были уже нечеловеческими, обернулась еще быстрее, чем в миг. Снова увидев ее обезображенное лицо и скрюченные руки, увидев, что она вопреки чувству самосохранения двинулась не от, а к нему, сержант нашел в себе силы разорвать мою хватку и, в попытке оказаться подальше от более жуткой опасности, чем нападающий мужчина, оттолкнул меня куда-то вбок. Но не тут-то было. Падая, я увлек его за собой. Больше ни Светку, ни Татьяну я живыми не видел. Мы с сержантом покатились в сторону, я попытался пристукнуть его головой о колесо, но он уперся в землю коленями и увернулся. Со следующим переворотом мы оказались уже за "фольксвагеном". Именно в этот момент кто-то из нас повторно нажал спусковой крючок. Я не знаю - может и я... Катаясь с сержантом по земле, я время от времени хватался за холодную вороненую сталь автомата... Следствие вынесло заключение о моей вине, не употребляя слово "возможно"...
Очередь ухитрилась, несмотря на низкий клиренс, пройти под "жучком", и частью рассыпалась о спущенные с бортов тягача бронещиты, уйдя в рикошет, а частью вонзилась в днище военной машины. К сожалению, следствие не смогло толком разобраться лежала ли взорвавшаяся взрывчатка внутри нижнего маслобака тягача с самого начала - в течение всего времени, пока он стоял на нашем дворе - или ее недавно стали хранить в нем, как в тайнике, неизвестные террористы. Не удалось найти даже хозяина машины. Следы этого авантюриста затерялись, хотя военные дознаватели выявили полковника-помпотылу, допустившего продажу "списанного военного имущества без соответствующей разукомплектации". Выявили с соответствующими оргвыводами... Тротила, конечно, было не настолько много, чтобы разнести тягач целиком, даже заметно повредить его - их делали на совесть, но одной снесенной многосантиметровой стальной панели оказалось достаточно, чтобы расплющить обоих женщин и заднюю половину "жучка" до состояния "несовместимого с жизнью". Сержант в момент взрыва был подо мной и при этом орал, разинув пасть, а вот я боролся, стиснув зубы, за что не только получил осколок в ляшку, но и заработал разрыв барабанной перепонки. Стекла в нашем доме повылетали везде, к счастью без ранений и жертв, в соседнем же вышибло всего два окна, но осколками одного так изрезало спавшего под ним старика, что он от потери крови умер до того, как приехавшие родственники вскрыли квартиру. Ребенок из пакета, как сообщили эксперты, был мертв задолго до взрыва и не заслуживал Светкиных хлопот. Мать его нашли сразу - ею оказалась приезжая с Украины молодуха с продуктового рынка. Отец - неидентифицированный восточный торговец-сезонник.
Мне сказали, что похоронили и Татьяну, и Светку в закрытых гробах. Я согласен с таким решением: следователь, когда давил на психику, показал мне их посмертные фотографии. Когда меня вывозили на следственный эксперимент, я нашел среди искореженного металла "фольксвагена" и хотел припрятать пуговицу от Светкиного халата, но это заметили, учинили шмон и отобрали. Она, дескать, металлическая и тем более вещдок.
После того как мы с манекеном покатались по земле, изображая мое нападение на "исполняющего свои обязанности патрульного", бумагомараки спрятались в рафик писать очередной протокол, а я остался стоять снаружи - перед мордой проклятого тягача, в пристяжке к насвистывающему прапорщику, которого явно не интересовало ни происходящее сейчас, ни происходившее тогда. Пользуясь его безразличием, я жадно глядел на бывшие свои окна, время от времени зажмуриваясь - стараясь вызвать из памяти образ Светки, выглядывающей из-за занавески. Но вместо нее под сжатые до боли веки снова и снова пробирался безумный взгляд выбитых фар лишенной рассудка машины, которая, невзирая на все бифуркации, все-таки выполнила свое предназначение на земле - нести в себе смерть...
У каждого человека тоже есть предназначение... Нет, не свое собственное, а всеобщее, универсальное! Помнишь ли ты о нем? Посажено ли дерево? Что там с домом? Если нет, не расстраивайся сильно - это не главное! А вот сын... Или дочь... Торопитесь, ибо никто не знает, сколько ему отпущено времени...
...Запрос в Штаты о семье бывшего Татьяниного мужа результата не дал...