Аннотация: Один из лучших рассказов великолепного современного последователя диккенсовских традиций Джона Ирвинга (жанр нетипичный для автора и удобный для знакомства с ним).
ВНУТРЕННЕЕ ПРОСТРАНСТВО
Джон Ирвинг
Джордж Ронкерс работал молодым урологом в университетском городке - доходное место в наши дни, когда неинформированная широта взглядов и молодой, и пожилой университетской публики рождает к жизни дивное венерическое разнообразие. Урологу было чем заняться. От своей обильной клиентуры в Университетской Клинике Ронкерс получил нежное прозвище. 'Распутный Ронк', - говорили они. Жена называла его более нежно - 'Распутничек'.
Её саму звали Кит; она обладала здоровым чувством юмора по отношению к работе Джорджа и талантом воображать жилища. Она была выпускницей в Архитектурной Школе - уже со степенью ассистента преподавателя - и читала младшим студентам курс, называвшийся 'Внутреннее пространство'.
Это было на самом деле её. Она полностью отвечала за всё внутреннее пространство в доме Ронкерсов: валила стены, утапливала ванны, превращала дверные проемы в арки, комнаты - в окружности, окна - в овалы; короче, обращалась с их внутренним пространством, как с иллюзией. 'Хитрость в том,' - говорила она, - 'чтобы не дать увидеть, где заканчивается одна комната и начинается другая. Концепция комнаты заменяется концепцией пространства - и вы уже не можете различить границ...' И так далее - это было её.
Джордж Ронкерс ходил по своему дому, как по парку в чужом, но интригующем городе. Теория пространства не волновала его никоим образом.
'Сегодня видел девушку с семьюдесятью пятью бородавками,' - рассказывал он, - ' Вообще-то обычная хирургия. Не знаю, почему она пришла ко мне. На самом деле ей нужно было сначала увидеть гинеколога.'
Единственной частью их имущества, которую Ронкерс рассматривал, как своё, был восхитительный большой грецкий орех возле дома. Кит сначала высмотрела дом - он принадлежал старому австрийцу по имени Кеслер, у которого недавно умерла жена. Кит пояснила Ронкерсу, что дом внутри можно перепланировать - по крайней мере, потолки в нем достаточно высоки. Но купился Ронкерс - на дерево. Это был черный грецкий орех с раздвоившимся стволом, растущим из земли, как два дерева - в форме высокого стройного V. Грецким орехам присущ грациозный, выстреливающий вверх стиль: ветви и листва начинаются около двух этажей от земли, маленькие тонкие листья собраны в кисти, они деликатно зеленого цвета, а в октябре желтеют. Созревая, орехи покрываются грубой резиновой бледно-зеленой кожурой, по осени они достигают размера персика, кожура начинает темнеть - даже чернеть пятнами - и орехи начинают падать. Белки обожают их.
Кит, в общем-то, нравилось дерево, но в экстаз она приходила, рассказывая старому герру Кеслеру, что она собирается делать с домом после его отъезда. Кеслер только таращился на нее, спрашивая время от времени: 'Какая стена? Та стена? Вы собираетесь эту стену разрушивать, да? О, другую стену тоже? О-о-о. Ну ... а на чем будет потолок поддерживать? O-о-о...'
А Ронкерс рассказывал Кеслеру, как ему нравится грецкий орех. Вот тогда-то Кеслер и предупредил их о соседе.
'Der Bardlong,' - сказал Кеслер, - 'Он хочет дерево рубить, но я никогда его слушать'. Джордж Ронкерс попытался выудить из Кеслера объяснение мотивов поведения их будущего соседа Бардлонга, но австриец внезапно бухнул ладонью по стене рядом с собой и закричал Кит: 'Не эту стена, я надеюсь! Эй! Я всегда восхищаться эта стена!'
Да-да-да, они должны были быть поделикатнее! Больше никаких планов вслух, пока Кеслер не съедет. Переезжал он на квартиру в другом пригороде. По какой-то причине он нарядился по этому случаю тирольским крестьянином. В фетровой альпийской шляпе с пером и в старых белых гетрах, подмигивающих из-под кожаных баварских шорт, он стоял под мягким осенним дождем подле своих древних деревянных бревенчатых стен, оставив суету с мебелью на Джорджа и Кит.
'Не уйдете ли вы из-под дождя, господин Кеслер?' - предложила ему Кит, но он не сдвинулся с тротуара перед своим бывшим домом, пока вся его мебель не оказалась в грузовике. Он смотрел на черный грецкий орех.
Непринужденно обхватив Кит рукой за талию, он попросил ее: 'Не позвольте der pest Bardlong дерево рубить, окей?'
'Окей,' - ответила Кит.
Джорджу Ронкерсу нравилось лежать в постели весенним утром и смотреть на солнце, сочащееся сквозь молодые листья грецкого ореха. Узор, который дерево отбрасывало на кровать, был почти мозаичный. Кит увеличила окно для того, чтобы в нем вместилось больше кроны дерева; ее выражение по этому поводу было: 'пригласить дерево внутрь'
'Распутничек,' - шептала она, - 'ведь это великолепно? '
'Великолепное дерево.'
'Я имела в виду еще и комнату. И окно, и приподнятую плоскость для сна...'
'Плоскость? Я думал, это кровать.'
И была белка, которая приходила по ветке вплотную к окну - часто она почти касалась хвостом оконной сетки; белка любила сдергивать молодые орехи, как будто могла приблизить этим осень.
'Распутничек?'
'Угу...'
'Помнишь девушку с семьюдесятью пятью бородавками?'
'Еще и помнить ее!'
'Ну, Распутничек ... а где были бородавки?'
...Der pest Bardlong не причинял им беспокойства. Всю весну и горячее лето, пока рабочие ликвидировали стены и ваяли окна, мистер и миссис Бардлонг отстраненно улыбались суматохе со своих безукоризненно ухоженных угодий, сдержанно махали руками с веранд, появлялись внезапно из-за садовых решеток - всегда по-соседски: поощряя молодую неугомонность, но ни во что не вмешиваясь.
Бардлонг был на пенсии. Вообще-то он был 'БАРДЛОНГ', если вы знаете магнатов амортизаторов и тормозных систем. На Среднем Западе вы может быть видели большие грузовики со слоганами:
БАРДЛОНГ ОСТАНОВИТ ВАС ТУТ ЖЕ'
БАРДЛОНГ, ЧТОБЫ ДЕРЖАТЬ УДАР, НУЖЕН!
Даже в отставке Бардлонг, казалось, был готов держать любой удар, который могли причинить ему новые соседи и их перестройка. Его собственный дом был усадьбой красного кирпича, со вкусом украшенной темно-зелеными ставнями и увитой плющом. Она имитировала архитектурный стиль времен короля Георга - фронтон дома был квадратным с высокими узкими окнами в центре нижнего этажа. В глубину дом был внушителен; он простирался назад, разветвляясь в террасы, садовые решетки, сады камней, холеные зеленые изгороди, сверх-ухоженные цветочные клумбы и газоны, зеленые, как лужайки для гольфа.
Дом занимал весь угол тенистой пригородной улицы. Его единственным соседом был дом Ронкерсов, и собственность Бардлонга была отделена от Джорджа и Кит низкой стеной из сланцевых камней. Из окон второго этажа Джордж и Кит смотрели вниз - в безукоризненный двор Бардлонга; их собственный клубок кустов и неопрятной блеклой травы был на целых пять футов выше обманчивой преграды, которая удерживала все это месиво, чтобы оно не обрушилось на Бардлонга - вечно рыхлящего, вечно подстригающего. Сами здания были необычно близки друг к другу - когда-то, задолго до того, как владение было разделено, в доме Ронкерсов размещались слуги Бардлонгов.
У сланцевой стены между ними, корнями на приподнятой почве со стороны Ронкерсов, рос черный грецкий орех. Ронкерс не мог представить, что натолкнуло старого герра Кеслера на мысль о том, что Бардлонг желает дереву кончины. Возможно, это была языковая проблема. Дерево должно было быть общей радостью - и для Бардлонга тоже. Оно затеняло и его окна; его статная верхушка возвышалась и над его крышей. Одна ветвь V склонилась над Джорджем и Кит; другая часть V нагнулась над Бардлонгом.
Или неподстриженная красота не волнует таких людей?
Возможно... Но на протяжении всего лета Бардлонг никогда не жаловался. Он, в своей выгоревшей соломенной шляпе, всегда был неподалеку - когда работал в саду и когда просто слонялся без дела, часто в сопровождении жены. Оба они больше напоминали гостей в старом элегантном пансионате, чем настоящих хозяев. Их одежда для работы во дворе была абсурдно строгой, как будто долгие годы работы Бардлонга в бизнесе от тормозных систем не оставили ему никакого платья, кроме деловых костюмов. Он носил слегка вышедшие из моды брюки с подтяжками и слегка вышедшие из моды белые рубашки; его бледный веснушчатый лоб затеняла широкополая соломенная шляпа. Завершали все чрезмерно франтоватые двухцветные туфли.
Его жена, в платье для приемов и светло-кремовой панаме, с красной шелковой лентой вокруг пучка серо-стальных волос, постукивала своей тростью по тем кирпичам веранды, которые могли бы осмелиться выпасть. Бардлонг следовал за ней с крошечной, как игрушечка, тачкой с цементом и мастерком.
Каждый полдень они обедали под большим солнечным зонтиком на своей задней террасе, среди белого блеска железной садовой мебели времен завтраков по-охотничьи и ланчей с шампанским, последовавших за свадьбой дочери.
Лето Бардлонгов споткнулось единственный раз - о визит подросших детей и менее подросших внуков. Три дня собачьего лая и мячей, летавших над симметричным, как бильярдный стол, двором, казалось, вывели Бардлонгов из равновесия на всю следующую неделю. Они беспокойно таскались вслед за детьми по участку, стараясь то поправить сломанные стебли цветов, то пронзить каким-нибудь садовым инструментом обертку от жвачки ("за нанесение публичного оскорбления"), то пригладить дерн, вывернутый разыгравшейся собакой, которая была способна взрывать мягкую траву, как полузащитник из регби - чем и занималась.
После вторжения семьи Бардлонги на неделю захлопнулись на своей веранде под солнечным зонтиком, слишком устав, чтобы постучать хоть по одному кирпичу или поправить самую крохотную плеть плюща, оторванную от садовой решетки проходившим ребенком.
'Эй, Распутничек,' - шептала Кит, - 'БАРДЛОНГ чтобы держать удар нужен!'
'БАРДЛОНГ остановит тебя тут же!' - читал без запинки Ронкерс на грузовиках по всему городу. Но ни одна из этих грубых машин так никогда и не приблизилась к свежевыкрашенному бордюру у дома Бардлонгов. Бардлонг на самом деле был на пенсии, и Ронкерс не мог представить, что этот человек когда-то жил другой жизнью. Даже знание того, что раньше сутью ежедневного бытия Бардлонга были тормозные системы и амортизаторы, не помогало Ронкерсу вообразить прежнего Бардлонга.
И однажды Джорджа посетило видение - гипертрофированное до извращения. Он рассказал Кит, что ему представился огромный грузовик 'БАРДЛОНГ ОСТАНОВИТ ТЕБЯ ТУТ ЖЕ!', который вывалил всё свое содержимое во двор Бардлонга - грузовик с широко распахнутыми большими задними дверями, перемалывающий газон и извергающий из себя клацкающие детали, расплющивающие цветочные клумбы: тормозные барабаны, тормозные колодки в огромных масляных пятнах тормозной жидкости, резиновые и пружинные амортизаторы.
'Распутничек?' - прошептала Кит.
'Угу...'
'Бородавки были действительно внутри ее влагалища?'
'Внутри него, на нем, везде вокруг него...'
'Семьдесят пять! Распутничек, я не могу представить этого...'
Они лежали в кровати, испещрённой поздним летним солнцем, едва проникавшим ранним утром сквозь густое сплетение листьев, которыми грецкий орех обвевал их окно.
"Ты знаешь, почему мне нравится лежать здесь?' - спросил Ронкерс у жены. Она прижалась к нему.
'Нет, расскажи...'
'Это из-за нашего дерева, ' - заявил он, - 'Как будто мои первые сексуальные впечатления связаны с шалашом, и это так похоже на то, что здесь...'
'Ты и проклятое дерево!' - воскликнула Кит, - 'На самом деле, это моя архитектура заставляет тебя так любить это дерево!' 'Или даже - просто я сама, ' - добавила она, - 'Вот это очаровательно! И, если откровенно, я не могу вообразить тебя занимающимся этим в шалаше - это звучит, как рассказанное тебе кем-то из твоих старых грязных пациентов...'
'Ну, на самом деле это был молодой "грязный пациент".'
'Ты ужасен, Распутничек. Господи, семьдесят пять бородавок...'
'Кстати, существенная операция для такого места.'
'Я думала, ты скажешь Томлисону, чтобы он занялся этим.'
'Да, но я ассистировал.'
'Обычно ты ведь не делаешь этого?'
'Не делаю, но это не было обычным.'
'Ты на самом деле ужасен, Распутничек ...'
'Чисто медицинский интерес - профессиональное желание поучиться. Наносишь много минерального масла, потом двадцати-пятипроцентный подофиллин. Прижигание - это деликатное...'
'Дерьмо', - сказала Кит.
Но лето быстро кончается, а с возвращением студентов в город Ронкерс стал слишком загружен, чтобы валяться в постели по утрам. Ошеломляющее количество инфекций мочеполового тракта открывают для себя путешественники во всех уголках земного шара - малоизвестная дополнительная услуга туристического сервиса и, возможно, самый большой и самый неизвестный национальный импорт в летний сезон...
Каждое утро его ожидала очередь студентов - закончились летние поездки, началась усердная работа, появились жестокие проблемы с мочеиспусканием.
'Док, думаю, я подхватил это в Измире'.
'Вопрос в том, как широко это разошлось здесь?'
'Есть проблема', - рассказывал Ронкерс Кит, - 'Все они уже по первым признакам прекрасно понимают, что подцепили. И обычно даже - от кого. Но почти все тратят некоторое время, ожидая, что все пройдет само - и передают это своим подругам за ради бога. Они не приходят ко мне до тех пор, пока боль не становится нестерпимой!'
Но Ронкерс очень сочувствовал своим венерическим пациентам и не заставлял их чувствовать себя погрязшими в грехе или вознагражденными по заслугам; он говорил, что они не должны ощущать свою вину в том, что подхватили что угодно от абсолютно кого угодно. Однако, он жестко настаивал, чтобы они информировали исходную носительницу - в случае, если они с ней знакомы. 'Она может не знать,' - убеждал Ронкерс.
'Мы больше не общаемся,' - говорили ему.
Но Ронкерс настаивал: 'Ведь она будет просто передавать это кому-нибудь еще, а он в свою очередь...'
'Им будет полезно!' - орали в ответ.
'Но посуди сам', - просил Ронкерс, - ' Для нее это более серьезно '.
'Тогда вы и рассказывайте ей,' - отвечали ему, - 'Я дам вам ее номер.'
'Распутничек!' - вопила Кит, - 'Почему ты не заставишь их самих заниматься этим?'
'Как?' - спрашивал Ронкерс.
'Скажи им, что не будешь лечить их. Скажи им, что они будут мочиться, пока глаза на лоб не вылезут!'
'Они просто пойдут к кому-нибудь еще... Или еще проще: они скажут мне, что уже позвонили этой особе - не делая и никогда не собираясь делать этого.'
'Это абсурд! Ты - названивающий каждой женщине в этом проклятом городе.'
'Я ненавижу только междугородние'
'Ты можешь, по крайней мере, заставить их платить за звонки, Распутничек!'
'У некоторых из этих студентов вообще нет денег.'
'Тогда пусть попросят родителей заплатить!'
'Это вычитается из налогов, Кит. И к тому же не все они студенты.'
'Как все ужасно, Распутничек! На самом деле...'
'А насколько выше ты собираешься сделать эту проклятую плоскость для сна?'
'Мне нравится заставлять тебя потрудиться ради этого, Распутничек.'
'Я понимаю, но, господи, приставная лестница...'
'Это же вверх по твоему любимому дереву, правда? И, мне рассказывали, тебе нравится такие занятия. А любой, кто хочет меня, должен быть атлетом.'
'Я могу покалечиться от усердия.'
'Распутничек! Кому ты сейчас звонишь?'
'Здравствуйте?' - сказал он в телефон. - 'Здравствуйте, это мисс Вентвоф? Ах, миссис Вентвоф... Я думаю, мне нужно переговорить с вашей дочерью, миссис Вентвоф. У вас нет дочери? Ну, тогда, я так понимаю, мне нужно переговорить с вами, миссис Вентвоф...'
'O, Распутничек, какой ужас!'
'Э-э-э, это доктор Ронкерс. Я уролог в Университетской Клинике. Да, Джордж Ронкерс. Доктор Джордж Ронкерс. Э-э-э ... привет. Да, Джордж... Сара, да? Послушайте, Сара...'
А когда кончилось лето, наступил конец и преображению внутреннего пространства Ронкерсов. Кит завершила плотницкие дела и занялась преподаванием и учебой. Когда рабочие ушли и унесли свои инструменты, а груды обломков стен исчезли со двора Ронкерсов, для Бардлонга стало очевидным, что ремонт - по крайней мере на этот год - закончился.
Грецкий орех все еще был здесь. Вероятно, Бардлонг думал, что в ходе летнего строительства дерево исчезнет - освобождая место под новое крыло дома. Он не мог знать, что Ронкерсы перестраивали свой дом по принципу 'пригласить дерево внутрь'.
С наступлением осени прояснилось, в чем состояла проблема с грецким орехом для Бардлонга. Старый герр Кеслер не ошибся. Джордж и Кит были уведомлены об этом поздней осенью - в первую холодную ветреную ночь. Они лежали на плоскости для сна, окруженные деревом, листья которого падали мимо них - сквозь них - когда услышали нечто, прозвучавшее, как кегельбанный шар, упавший на их крышу и проскакавший с глухим стуком в цель - в водосточный желоб.
'Распутничек?'
'Это проклятый грецкий орех!' - объяснил Ронкерс.
'А прозвучало - как кирпич из трубы', - заметила Кит.
И за ночь они подскакивали на кровати еще много раз: один орех срывал ветер, другой успешно атаковала белка; бум! - падал он со стуком и катился - цок-цок-цок-бац! - в лязгающий водосточный желоб.
'Этот захватил с собой белку,' - предположил Ронкерс.
'Ну,' - ответила Кит, - 'по крайней мере это не спутаешь с ворами. Шум слишком заметный...'
'Будто вор роняет свой инструмент для взлома,' - сказал Ронкерс.
Бум! Цок-цок-цок-бац!
'Как воришка, которого подстрелили на крыше,' - простонала Кит.
'Мы привыкнем к этому, я уверен,'
'Мне кажется, Распутничек, что Бардлонг запаздывает с привыканием...'
Утром Ронкерс обратил внимание, что у дома Бардлонга была шиферная крыша с куда более крутым скатом, чем его собственная. Он попытался представить, как грецкие орехи звучат на крыше Бардлонга.
'Но в том доме, конечно, есть чердак,' - сказала Кит. - 'Вероятно, звук приглушен.'
Ронкерс не смог представить себе звук ореха, ударяющегося об шиферную крышу - и его последующий спуск к водосточному желобу - как так или иначе 'приглушенный'.
К середине октября орехи стали падать с пугающей регулярностью. Ронкерс думал о будущей первой зимней буре в ноябре, как о возможном блицкриге. Кит вышла сгрести упавшие орехи в кучу; она услышала, как сорвался один орех прямо над ней и начал прорываться сквозь плотную листву. Она мысленно запретила себе смотреть вверх, представив уродливый синяк между глаз и удар затылком о землю. Лучше согнуться вдвое и прикрыть голову руками. Грецкий орех лишь чуть-чуть промахнулся мимо подставленного ему хребта; он шмякнул ее по почкам. Чпок!
' Распутничек! Больно!,' - ойкнула Кит.
Сияющий Бардлонг стоял под опасным деревом, глядя, как Ронкерс утешает свою жену. До этого Кит не обращала на него внимания. На соседе была толстая альпийская шляпа с крысиным пером, которая выглядела, как выброшенная за ненадобностью герром Кеслером.
'Мне дал ее Кеслер,' - подтвердил Бардлонг, - 'Я просил каску.' Он стоял в своем саду - высокомерный, с граблями в руке, как с бейсбольной битой - ожидая, когда дерево подаст ему под удар орех. Он выбрал великолепный момент для введения в суть дела: Кит только что пострадала и всё ещё в слезах.
'Вы когда-нибудь слышали, как одна из этих штучек врезается в шиферную крышу?' - спросил Бардлонг, - 'Я позвоню вам в следующий раз, когда будет готова упасть целая гроздь. Около трех часов ночи.'
'Это проблема,' - согласился Ронкерс.
'Но это восхитительное дерево,' - сказала Кит, защищаясь.
'Ну, это, конечно, ваша проблема,' - тотчас весело заметил Бардлонг, - 'Но если у меня этой осенью будут те же проблемы с водостоками, как и прошлой, я могу попросить вас убрать ту часть вашего дерева, которая находится над нашей собственностью. А с оставшейся вы можете делать всё, что хотите.'
'Что за проблема с водостоками?' - спросил Ронкерс.
'Я уверен, это обязательно произойдет и с вашими водостоками...'
'Что произойдет?' - поинтересовалась Кит.
'Они переполнятся проклятыми орехами,' - сказал Бардлонг, - 'А дождь будет идти и идти, и водостоки не будут работать, потому что они забились орехами, и вода будет литься по стене дома, и окна будут течь, и подвал наполнится водой... И все... '
'O-о-о...'
'Кеслер купил мне швабру. Но он бедный старый иностранец, вы понимаете,' - сказал Бардлонг доверительно, - 'Никогда не знаешь, как вести себя с ним по закону. Вы понимаете...'
'Ага-а-а,' - протянула Кит. Ей не нравился Бардлонг. Легкомысленное веселье его тона казалось настолько же далеким от содержания его слов, как торговля амортизаторами - от деликатно переплетенных садовых решеток в его дворе.
'Меня не волнует, что приходится сгребать чуть-чуть орехов,' - продолжил Бардлонг, улыбаясь, - 'Или просыпаться несколько раз за ночь, когда мне кажется, что в мою крышу врезаются аисты.' Раскаленный докрасна под старой шляпой Кеслера Бардлонг сделал паузу: 'Или носить защитное снаряжение,' - добавил он, сняв шляпу перед Кит. В тот момент, когда веснушчатый купол выставился напоказ, ей захотелось услышать сверху звук разрываемых листьев - звук, который ни с чем нельзя спутать. Но Бардлонг вернул шляпу на голову. Орех начал свой спуск. Кит и Джордж склонились - руки над головой; Бардлонг не шелохнулся. Орех с неожиданной силой ударился о сланцевую стену между ними и раскололся с драматичным крэк! Он был настолько же твердым и большим, как деревянный мяч для бейсбола.
'Такие деревья осенью возбуждают, не правда ли?' - сказал Бардлонг, - 'Конечно, моя жена не ходит под деревом в это время года - узница в собственном дворе.' Он засмеялся, отчего из его рта подмигнуло золотом времен бума в производстве тормозных систем. 'Но это нормально. У красоты нет цены, а это прекрасное дерево. '
Бардлонг ухитрился, подумал Ронкерс, заставить слово 'реальный' прозвучать, как юридический термин.
'И если уж вы вынуждены будете потратить деньги, убирая половину дерева, вам лучше смириться с тем, чтобы срубить его совсем. Когда ваш подвал наполнится водой, это будет не шутка.' Бардлонг произнес слово 'шутка' - как ругательство; более того, подтекст в его голосе заставлял усомниться в мудрости людей, которым что-то кажется смешным.
'Распутничек, ты можешь просто залезать на крышу и выметать орехи из водостоков,'- сказала Кит.
'Конечно... А я вот слишком стар для этого,' - вздохнул Бардлонг, как будто лазить на крышу было его страстным стремлением.
'Распутничек, ты можешь даже чистить водостоки мистера Бардлонга в это время года, правда? Скажем, раз в неделю?'
Ронкерс посмотрел на уходящую ввысь крышу Бардлонга, на гладкую поверхность шифера, на крутой скат. В голову пришли заголовки: ДОКТОР ПРОЛЕТЕЛ ЧЕТЫРЕ ЭТАЖА! УРОЛОГА ПРИБИЛО ОРЕХОМ! КАРЬЕРА, ПРЕРВАННАЯ ДЕРЕВОМ-УБИЙЦЕЙ!
Нет, Ронкерс понимал ситуацию; наступало время больших призов, но он мог выиграть только наполовину. Бардлонг действовал исподволь, хотя у этого человека была готова точка зрения на всё, что происходило и могло произойти.
'Вы можете порекомендовать мне обрезчиков деревьев?' - спросил Ронкерс.
'Распутничек!' - воскликнула Кит.
'Мы разрежем дерево пополам,' - сказал Ронкерс и размашисто прошагал к раздвоенному стволу, распихивая в стороны осколки от ореховой бомбардировки.
'Я думаю здесь,' - выдохнул Бардлонг страстно; без сомнений он выбрал место годами раньше. 'Конечно, потребуется,' - добавил он, с вернувшейся в его голос серьезностью старого аммортизаторщика, - 'должным образом обвязать свешивающиеся ветви так, чтобы они не упали на мою крышу ('Надеюсь, они проломят твою крышу,' - подумала Кит). Примите во внимание, что если вы срубите дерево полностью,' - сказал Бардлонг, - 'вы можете сэкономить и время, и деньги, за счет того, что просто повалите его вдоль стены; здесь есть место - вы же видите - туда, по направлению к улице...' Дерево раскинулось над ними, явно вымеренное дерево, давно рассчитанное Бардлонгом. Летальный пациент, подумал Ронкерс, возможно, с самого начала.
'Мне бы хотелось сохранить часть дерева, которая не приносит вреда вашей собственности, мистер Бардлонг,' - сказал Ронкерс с любезным достоинством и холодной сдержанностью.
Бардлонг отнесся с уважением к деловому тону.
'Я могу организовать все это для вас,' - сказал он. - 'То есть, я знаю хорошую компанию, которая занимается деревьями.' Слово "компания" почему-то несло в себе намек на флотилию грузовиков 'БАРДЛОНГ', носящихся вокруг. 'Это стоило бы вам немного меньше,' - добавил он с раздражающе доверительной интонацией, - 'если бы вы позволили мне устроить всё...'
Кит была готова заговорить, но Ронкерс ответил сам: 'Я искренне признателен вам, мистер Бардлонг. Ну, а мы - с нашими водостоками - будем надеяться на удачу.'
'У нас новые окна,' - сказала Кит. - 'Они не протекают. А кого волнует вода в старом подвале? Господи, уж меня-то точно не волнует, скажу я вам...'
Ронкерс пытался найти ответ на терпеливую и до бешенства понимающую улыбку Бардлонга. Это была улыбка типа 'да, я тоже терплю свою жену'. Кит надеялась на массированную бомбежку сверху, с дерева, на низвержение, которое оставит их настолько изувеченными, насколько по ее ощущениям они были виновны.
'Распутничек,' - спросила она чуть позже, - 'Что если старый мистер Кеслер увидит все это? А он увидит, Распутничек! Ты знаешь: он ходит мимо время от времени. Как ты собираешься объяснить ему, почему ты предал его дерево?'
'Я не предавал его!' - сказал Ронкерс. - 'Я думаю, что спас от дерева все, что мог, позволив Бардлонгу заполучить свою половину. По закону я не могу препятствовать ему. Ты должна была понять.'
'И все-таки - что с бедным мистером Кеслером?' - сказала Кит. - 'Мы обещали.'
'Дерево все еще будет здесь.'
'Полдерева...'
'Лучше, чем ничего.'
'Но что он будет думать о нас?' - спросила Кит. - 'Он подумает: мы согласились с Бардлонгом, что дерево - это обуза. Он будет думать: это только вопрос времени... Когда-нибудь они срубят и остаток...'
'Но, Кит! Дерево - действительно обуза.'
'Я просто хочу знать, что ты собираешься сказать мистеру Кеслеру, Распутничек.'
'Мне не придется ничего говорить,' - ответил Ронкерс, - 'Кеслер в больнице.'
Показалось, что ее оглушило услышанное; старый Кеслер всегда поражал ее какой-то крестьянской сердечностью. А ведь такие люди обязаны жить вечно? 'Распутничек?' - спросила она, теперь менее уверенная в себе. - 'Он ведь выйдет из больницы, правда? И что ты скажешь ему, когда он выйдет и придет сюда посмотреть на свое дерево?'
'Он не выйдет,' - сказал ей Ронкерс.
'O, нет, Распутничек ...'
Зазвонил телефон. Ронкерс обычно предпочитал, чтобы отвечала Кит; она умела отбивать ненужные звонки. Но Кит была глубоко в думах о старом Кеслере - в поношенных шортах, с безволосыми тощими ногами:
'Здравствуйте,' - сказал Ронкерс в телефонную трубку.
'Доктор Ронкерс?'
'Да,' - подтвердил он.
'Это Маргарет Брант.'
Ронкерс стал наощупь рыться в картотеке имен. Голос молодой девушки?
'Э-э-э...'
'Вы оставили в общаге сообщение, чтобы я позвонила по этому номеру,' - сказала Маргарет Брант. И тогда Ронкерс вспомнил; он просмотрел список женщин, которым с которыми он должен был связаться на этой неделе. Их имена были написаны напротив имен их зараженных партнеров по веселью.
'Мисс Брант?' - повторил он.
Кит шевелила губами, как немая: 'Почему старый мистер Кеслер никогда не выйдет из больницы? '
'Мисс Брант, вы знаете молодого человека по имени Алан Буз?'
Теперь, кажется, онемела мисс Брант, а Кит торопливо зашептала: 'Что? Что с ним?'
'Рак,' - прошептал он в ответ.
'Да. Что?' - сказала Маргарет Брант. - 'Да, я знаю Алана Буза. В чем дело, прошу прощения?'
'Я лечу Алана Буза от гонореи, мисс Брант,' - объяснил Ронкерс. Из телефона не было никакой реакции. 'Триппер' - добавил Ронкерс, - 'Гонорея. У Алана Буза триппер.'
'Я знаю, что вы имеете в виду,' - сказала девушка. Ее голос стал твердым и подозрительным. Кит отвернулась от Ронкерса, так чтобы он не мог видеть ее лицо.
'Если у вас есть гинеколог здесь в городе, мисс Брант, я думаю вам нужно записаться на прием. Я могу порекомендовать доктора Каролину Гилмор; ее кабинет находится в Университетской Клинике. Или, конечно, вы можете навестить меня...'
'Слушайте, кто вы такой?!' - перебила его Маргарет Брант. - 'Откуда я знаю, что вы доктор? Кто-то просто оставил телефонный номер, чтобы я позвонила. У меня никогда ничего не было с Аланом Бузом. Что это за грязные шутки?'
Возможно, подумал Ронкерс. Алан Буз был самодовольный, не склонный к сотрудничеству парень, который презрительно притворился безразличным, когда его спросили, кто еще мог заразиться. 'Многие,' - гордо заявил он. Но Ронкерсу пришлось нажать на него, чтобы получить хоть одно имя: Маргарет Брант. Возможно девственница, которая была не по вкусу Алану Бузу?
'Вы можете позвонить по моему домашнему телефону, после того как я повешу трубку,' - сказал Ронкерс. - 'Он есть в телефонной книге: доктор Джордж Ронкерс ... посмотрите: не тот же самый ли это номер, что сейчас? Или я могу просто извиниться за ошибку: позвоню Алану Бузу и отчитаю его. А еще,' - рискнул Ронкерс, - 'вы можете сами разобраться: нет ли каких-либо выделений, особенно с утра, и нет ли какого-либо воспаления. Но, если вы думаете, что вероятность существует, то вам, конечно, нужно посетить другого врача, и я никогда не узнаю об этом. Если у вас были отношения с Аланом Бузом, мисс Брант, я ...'
Она повесила трубку.
'Рак?' - сказала Кит, все еще спиной к нему. - 'Рак чего?'
'Легких,' - ответил Ронкерс. - 'Бронхоскопия была положительной; не нужно даже вскрывать его.'
Телефон зазвонил снова. Когда Ронкерс поздоровался, звонивший бросил трубку. У Ронкерса была прискорбная привычка представлять, как выглядят люди, с которыми он был знаком только по телефонным разговорам. Он представил Маргарет Брант... Женское общежитие. Сначала она обратится к словарю. Потом, двигая лампы и зеркала, она станет рассматривать себя. Она хотела бы знать, как это должно выглядеть? Возможно, будет визит к библиотечным полкам с медицинскими энциклопедиями. Или, напоследок, разговор с подругой. Смущенный звонок Алану Бузу? Нет, этого Ронкерс представить не смог.
Он видел Кит, изучающую свой синяк от ореха в многостворчатом зеркале, подвешенном рядом с перевернутым конусом - тоже подвешенным - который служил дымоходом для открытого очага в их спальне. Однажды, думал Ронкерс, я упаду с плоскости для сна в открытый очаг и побегу, визжащий и горящий, сквозь спальню, видя себя отраженным пять-семь раз в этом многостворчатом зеркале. Боже мой.
'Один орех может наделать кучу синяков,' - сказал Ронкерс сонно.
'Пожалуйста, не трогай их,' - ответила Кит. Она хотела поговорить сегодня вечером на другую тему, но у нее отбило охоту.
Снаружи терлось об их окно, как кошка о ногу, обреченное дерево - подлежащее ампутации. В их высокой комнате сон был чутким; ветер копошился под карнизом, будто грозил внезапно приподнять крышу над домом, оставляя его обитателей беззащитными. Окончательная фаза построения великолепного внутреннего пространства.
После полуночи Ронкерса вызвали в больницу на неотложный случай. Старая женщина, чью мочевую систему Ронкерс полностью заместил шлангами и емкостями, страдала от своей возможно последней дисфункции. Спустя пять минут после того, как он покинул дом, Кит ответила на еще один телефонный звонок. Из больницы сказали, что женщина умерла и торопиться нет нужды.
Джорджа не было два часа; Кит лежала без сна. У нее накопилось столько всего, что она хотела бы высказать Джорджу, когда он вернется; она была переполнена настолько, что не знала с чего начать - и позволила ему заснуть. Она хотела обсудить еще раз: будут ли они - и если будут, то когда - заводить детей. Но ночь подкралась и нанесла столько ударов, что оптимизм иметь детей поразил ее своей абсурдностью. Она стала думать вместо этого о холодной эстетике и тонкой экономии средств, которые характеризовали ее наклонности в области архитектуры.
После того как заснул Джордж, она еще долго лежала без сна, бесконечно слушая, как трется дерево, как бессистемно и рвано сыпятся орехи, врезаясь в них с Джоржем - попадая в их жизни так же случайно, как рак старого герра Кеслера, как возможный триппер Маргарет Брант.
У кабинета Ронкерса, придя даже раньше медсестры из приемной, его дожидалась девушка с молочно-белым цветом лица и комплекцией птенчика. Ей было не больше восемнадцати, но одета она была дорого и консервативно: стального цвета костюм, который могла бы носить и ее мать, на шее - кремовый шарф, распространяющий мягкий аромат. Ронкерс подумал, что она красива; девушка выглядела только что сошедшей с яхты. Но, конечно, он знал, кто это.
'Маргарет Брант?' - спросил он, пожимая ее руку. Ее глаза были в тон костюму - сверхъестественного предрассветно-серого оттенка. У нее был идеальный нос и широкие ноздри, в которых, как подумал Ронкерс, не осмелится вырасти ни волоска.
'Доктор Ронкерс?'
'Да. Маргарет Брант?'
'Конечно,' - вздохнула она, уставившись на подпорки-стремена от смотрового кресла с нескрываемо мучительным ужасом.
'Я ужасно извиняюсь, мисс Брант, что вынужден был позвонить вам, но Алан Буз не самый склонный к сотрудничеству пациент, из всех, что у меня были, и я подумал - для вашего собственного блага - если он не звонит вам, то это должен сделать я.' Девушка кивнула, закусив нижнюю губу. Она рассеянно сняла свой пиджак и туфли с английской застежкой; она двигалась к смотровому креслу, к этим блестящим стременам, будто вся эта хитрая штука была лошадью, которую она не знала, как оседлать.
'Вы хотите осмотреть меня?' - спросила она, не поворачиваясь к Ронкерсу.
'Пожалуйста, не напрягайтесь,' - попросил Ронкерс. - 'На самом деле это не настолько неприятно! У вас есть какие-нибудь жалобы? Не заметили ли вы какого-либо жжения, какого-либо воспаления?'
'Я ничего не заметила,' - сказала ему девушка, и Ронкерс увидел, что она готова залиться слезами. 'Это очень нечестно!' - вскрикнула она внезапно, - 'Я всегда была так аккуратна с ... сексом! И я на самом деле не позволяла ничего слишком такого с Аланом Бузом'.
'Я ненавижу Алана Буза! - кричала она. - Я, конечно, не знала, что с ним что-то не так, или я никогда не позволила бы ему притронуться ко мне!'
'Но вы действительно - позволили?' - спросил Ронкерс. Он смущался.
' ... тронуть меня? - сказала она. - Да, он трогал меня ... там, понимаете. И он целовал меня, много раз. ' 'Но я бы не позволила ему ничего больше! - кричала она. - И он был просто ужасен во всем этом! Он может быть знал, что передает мне это!.'
'Вы имеете в виду, он просто целовал вас?' - уточнил Ронкерс недоверчиво.
'Ну да. И трогал меня, понимаете' - подтвердила она, краснея. 'Он сунул руку мне в трусики!' - заплакала она. 'А я позволила ему!' Она обессилено оперлась о выгнутую часть одного из стремян смотрового кресла; Ронкерс перешел к ней и мягко проводил ее к стулу возле своего стола. Она всхлипывала, прижимая сжатые птичьи кулачки к глазам.
'Мисс Брант,' - сказал Ронкерс. - 'Мисс Брант, вы имеете в виду, что Алан Буз только трогал вас рукой? У вас не было настоящего полового сношения... Мисс Брант?'
Она, шокированная, смотрела на него снизу. 'Господи! Нет!' - сказала она. Она укусила свой кулак и продолжала смотреть на Ронкерса горящими глазами.
'К вам прикасалась только его рука ... там?' сказал Ронкерс и тронул ее юбку, когда произносил 'там'.
'Да,' - сказала она.
Ронкерс взял ее маленькое лицо в ладони и улыбнулся ей. Он не слишком хорошо умел успокаивать или утешать людей. Кажется, люди неверно понимали его жесты. Наверное, Маргарет Брант показалось, что он собирается страстно поцеловать ее в губы, потому что ее глаза страшно расширились, спина окостенела, а ее быстрые руки оказались на его запястьях, пытаясь оттолкнуть их.
'Маргарет!' - сказал Ронкерс. - 'У тебя не может быть триппера, если это все, что тогда случилось. Подхватить венерические заболевания от чьей-нибудь руки можно нечасто.'
Теперь она держала его запястья так, как будто они были чем-то важным для нее. 'Но он еще и целовал меня,' - сказала она обеспокоенно. 'Ртом,' - добавила она в пояснение.
Ронкерс покачал головой. Он прошел к своему столу и собрал пачку медицинских брошюр о венерических заболеваниях. Брошюры напоминали буклеты туристических агентств, в них было множество фотографий симпатичных улыбающихся людей.
'Алан Буз должно быть хотел, чтобы я поставил вас в неудобное положение,' - сказал Ронкерс, - 'Я думаю, он рассердился, что вы не позволили ему... вы понимаете что.'
'Значит, вам даже не нужно осматривать меня?' - спросила она.
'Нет,' - сказал Ронкерс, - 'Я уверен, что нет.'
'Меня никогда раньше не осматривали, понимаете,' - сказала ему Маргарет Брант. Ронкерс не знал, что ответить. 'Я имею в виду, мне нужно осматриваться? Иногда, понимаете. Просто, чтобы видеть, что все нормально?'
'Ну, вы можете пройти стандартное обследование у гинеколога. Я могу порекомендовать доктора Каролину Гилмор в Университетской Больнице, многие студентки находят ее весьма приятной.'
'Но вы не будете осматривать меня?' - спросила она.
'Э-э-э, нет,' - сказал Ронкерс, - 'Нет нужды. А для стандартного обследования вам нужно посетить гинеколога. Я - уролог.'
'Ага.'
Она рассеянно улыбнулась смотровому креслу и ждущим стременам, потом грациозно проскользнула в свой пиджак; с туфлями у нее было чуть больше проблем.
'Ну, парень!' - внезапно сказала она с удивительной для ее тонкого резкого голоса властностью, - 'Этот Алан Буз получит своё.'
'Алан Буз уже получил,' - сказал Ронкерс, пытаясь разрядить ситуацию. Но крохотная Маргарет Брант выглядела по-новому - от нее грозило опасностью. 'Пожалуйста, не делайте ничего, о чем вы потом пожалеете,' - начал слабо Ронкерс. Но чистые широкие ноздри девушки раздувались, а ее пляшущие глаза приобрели оружейно-стальной оттенок.
'Благодарю вас, доктор Ронкерс,' - сказала Маргарет Брант с ледяным самообладанием, - 'Я крайне признательна вам за вашу заботу и терпение, проявленные в той неприятной ситуации, которую доставил нам ваш звонок.' Она пожала его руку. 'Вы очень решительный и нравственный человек,' - произнесла она, как будто награждала Ронкерса воинским знаком отличия.
'Ну, смотри, Алан Буз,' - подумал Ронкерс. Маргарет Брант покидала кабинет как женщина, которая смогла пришпорить его смотровое кресло всеми стременами - и выиграла забег.
Ронкерс позвонил Алану Бузу. Он, конечно, и не думал предостерегать его; он хотел только несколько настоящих имен. Алан Буз так долго не отвечал на звонок, что Ронкерс здорово разозлился к тому времени, когда Буз сонно произнес: "Привет:"
'Ты лживый выродок, Буз,' - начал Ронкерс, - 'Мне нужны имена людей, с которыми ты действительно спал - людей, которые могут быть цепочкой от твоего случая и тех, от кого ты сам мог получить это.'
Ронкерс бросил трубку. Давай, разберись с ним, если сможешь, Мегги Брант, удачи тебе!
(Тьюзди Велд - поп-певица и кинозвезда, Перл Бак - писательница, Белла Абзуг -политик-феминистка из Нью-Йорка, Глория Стейхем - основная фигура в феминистском движении, Ракель Велш - кинозвезда и секс-символ, Мамочка Эйзенхауер - жена президента Эйзенхауера (прим.пер.)
В приемной перед его кабинетом было столпотворение; Ронкерс выглянул в щель для писем. Его медсестра приняла секретный сигнал и вызвала его по интеркому.
'Да?'
'Вас просили позвонить вашей жене. Хотите, чтобы я придержала толпу на минутку?'
'Да, спасибо вам.'
Кит, схватив трубку, должно быть немедленно выставила ее в открытое окно, потому что Ронкерс безошибочно услышал неприятный вой цепной пилы (возможно, двух цепных пил).
'Вот,' - сказала Кит, - 'это специалисты по деревьям... Все нормально, да? Ведь Бардлонг сказал, он организует хороших специалистов по деревьям, не так ли?'
'Да,' - подтвердил Ронкерс, - 'А что неправильно?'
'Здесь три человека с цепными пилами и в касках с именами. Их зовут Майк, Джо и Дуги. Прямо сейчас Дуги выше всех на дереве; я надеюсь, он сломает свою толстую шею...'
'Кит, ради Бога, в чем дело?'
'Распутничек! Они совсем не специалисты по деревьям. Они люди Бардлонга - понимаешь, они приехали на этом проклятом грузовике БАРДЛОНГ ОСТАНОВИТ ВАС ТУТ ЖЕ.
'Они, вероятно, убьют все дерево,' - сказала Кит, - 'Ведь нельзя срубать ветви и сучья и не наносить это дерьмо, правда?'
'Дерьмо?'
'Замазку? Глину?' - пыталась объяснить Кит, - 'Помнишь это липкое черное дерьмо? Оно залечивает дерево. Боже, Распутничек, считается, что ты доктор. Я думала, ты знаешь что-нибудь об этом.'
'Я лечу не деревья,' - сказал Ронкерс.
'Эти люди даже выглядят так, будто не знают, что творят,' - рассказывала Кит, - 'У них веревки вокруг всего дерева, они качаются на них туда-сюда и каждый раз спиливают что-нибудь этими проклятыми пилами.'