Мы - я и моя жена Ксю - были молоды и счастливы. Видели вы щенка-зенненхунда на первом в его жизни снегу? Нам и нашему щенячьему восторгу до или от снега было полгода и тысяча километров. Вместо снега у нас впереди была июльская жара - и Одесса.
Нам предстоял целый длинный-длинный день в этом городе. Не в сегодняшнем, задохнувшемся запахом горелого человеческого мяса и свидомой блевотиной, а в Одессе-маме - веселой, почувствовавшей возвращение былых-лихих времен, в тот раз названных "перестройкой".
Этот единственный день был нами спланирован заранее. Мы проводили отпуск на турбазе в соседнем Николаеве, но обратные билеты домой взяли именно из Одессы. Мы прибывали туда на автобусе поздним утром, а отбывали поездом после обеда. Да, я называю эти несколько часов "целым днем". Время тогда текло по-другому, ведь мы были молоды и счастливы.
Денег на разграбление города и даже на упомянутый "обед" у нас не было. Не фигурально, а от слова совсем. После того, как были отложены 2 пятака на московское метро и 50 коп. на одну постель в поезде (две для нас - молодых и счастливых! - казались явным излишеством), у нас оставалось чуть больше рубля позорной мелочью. Средством от голода в поезде планировались накопленные от завтраков на турбазе печеньки "К чаю", а также початые кульки сахара-рафинада и краснодарского байхового.
Одесса встретила нас в автобусе. Тогда Украина только-только начинала свое движение к самобытной шизофрении и в ознаменование этого перешла на немосковское, но "специально киевское" поясное время. Перешла - да не вся. Одесский водитель со своим автобусом прибыл на николаевский автовокзал по времени Москвы и заявил (пардон!"), что "не Киеву Одессе указывать, когда антону по утрам вставать".
Начавшаяся в салоне политическая перепалка между херсонскими торговками цыплятами и николаевскими мужиками с компрессорного завода подействовала на нас усыпляюще (нам было плевать на самоопределение наций - мы были молоды и счастливы). Когда мы проснулись под слова водителя "исдрассьте вам с кичмана за всю вашу беседу!", мы поняли, что хотя бабы-хохлушки сошли еще под Херсоном, а мужики-пролетарии не отъезжали дальше николаевского пригорода, "беседа" всю дорогу меняла только спорщиков, но не тему. Мы выскочили из душного автобуса и - окунулись в Одессу... Вещи были сданы в автомат камеры хранения. При нас остались "деньги" и фотоаппарат "Смена-8М" с парой недоснятых кадров.
Первый вопрос, который мы задали Одессе, был адресован интеллигентной еврейке совсем не одесского вида. Зато вопрос был - самый что ни на есть. Как и ответ. И как бесподобный говор, на котором этот ответ был произнесен. Не подумайте, что я выдумал вопрос, чтобы ненужно изукрасить историю! Карты города-то у нас не было, а не побывать в вопрошаемом месте было бы еще смешнее, чем задавать о нем вопросы.
-Как пройти на Дерибасовскую?
Мы стояли на солнцепеке у грязно-желтой стены ничем не примечательного одесского дома и понимали, что опущенная на асфальт к покрытым венозной сеточкой старческим ногам плетеная сумка обрекает нас не меньше чем на десятиминутную лекцию. Причем лекцию, произнесенную по всем правилам одесского разговорного жанра. Мы узнали все о детях и внуках, о московских знакомых и родственниках бабули в Харькове, Балтиморе и Иерусалиме, о её соседях и росте цен. Мы узнали о её предках до тридцать третьего колена израилева. Мы узнали - как без этого! - о её отношении к перемене государственного времени и о нынешних временах вообще. И, наконец, о том, что за вот этой стеной (вон за тем вторым окном, которое третье слева) жила любовь её "ну не молодости, но и не первой!"
- Я ведь тоже была молодая и счастливая - что как вы! Если бы не война...
В десять минут бабка не уложилась. Мы плавились и растекались жарким потом по асфальту. Бабке жара была нипочем. Спасла нас другая тетка - помоложе.
- Тетя Майя! Вас там уже на Привоз искать побегут - по запаху!
- И пусть бегут и ищут долго!
Она подхватила кошелку и, сморщив гримасу, изысканно извинилась, что она несет рыбу, а рыба на такой жаре...
Когда мы говорили ей спасибо-досвиданья в ответ на её приглашения непременно зайти, если останется время,- мы поняли, что благодарим ни за что.
- А как же на Дерибасовскую-то пройти, Майя Константиновна?
- Таки ж вы стоите на ней!
Нет, мы не стояли на ней - это я приврал, не удержался. До Дерибасовской нам нужно было завернуть за угол и пройти еще два дома. Но какая в этой точности разница, согласитесь?
На Дерибасовской нам открылася пивная. Буквально. В тенечке стояла бочка с вызывающе откровенной надписью "Холодное пиво". А еще оттуда пахло сосисками... Мысленное математическое сравнение содержимого моего кошелька с ценником было грустным. Кооперативное пиво от одесских предпринимателей нам было не по карману. Зато мы могли себе позволить две сосиски, запив их, рискуя дезинтерией, из фонтанчика с якобы питьевой водой, который журчал рядом.
Увы! Любовь и голод иногда идут рука об руку. Сосиска была куплена одна - для Ксю. Свою долю наших семейных финансов я потратил на огромную красную розу, которую купил для своей жонки у осоловевшей торговки цветами, сидевшей на парапете возле бочки. Проснувшаяся баба, не только не стала считать мою мелочь, но в одно касание перебросила её в денежную тарелку торговца пивом.
- Нацеди-ка мене на ци гроши!
Носатый армянин набухал бабе целую кружку теплой пены и поучительным тоном произнес в мою сторону:
- В моё время я, молодой человек, рвал цветы на клумбе, а деньгам находил более правильное применение.
Чорт с ним - и с его поучениями! Я не обиделся. Мы были молоды и счастливы, а наше время было лучше любого - прошлого или будущего. Чтобы оставить его документальное подтверждение, я сфотографировал Ксю с розой, сосиской и Дерибасовской.
Одесса дышала полной грудью и поила одесситов молоком перестройки. На домах висели вывески "Джинсы Вранглэр" и "Французские шляпки. Индпошив". Возле нас остановился блестящий белый лимузин, из которого выкатился одетый в блестящий белый костюм пожилой одесский джентльмен, ростом чуть более полутора метров, а следом выкарабкалась сопровождающая его "щикарная" рыбообразная девица с ногами длиною в его рост. Лысина джентльмена оказалась на уровне плеча девицы. Девица прижалась бедром к своему "папику", и пара гордо проследовала мимо нас в ресторан "У Миши".
- Прекрасная роза! - сделал комплимент Ксю джентльмен.
- У вас тоже, - ответил я, за что был немедленно удостоен ненавидящего взгляда-выстрела от девицы, наверное, с одесским именем Роза. Взгляда двадцать третьего калибра. Вхолостую.
Настоящий тир был в соседнем переулке. Цели - обычные уточки, мельницы, обезьяны. Призы - обычные плюшевые котята и медвежата. Пошлость и никакого одесского колорита... Но Ксю подзадорила меня, и за шесть копеек я купил себе два выстрела. Мы долго выбирали, какого медвежонка возьмем, и своей уверенной наглостью заинтересовали всех вокруг.
- Куда нужно попасть, чтобы получить вон того мишку с красным бантом?
- За две пульки? - уточнил хозяин тира. Фигурой и повадками он походил на медвежатника в законе. Всех клиентов он именовал или засранцами, или голодранцами.
- За две.
- За две - никуда, голодранец.
Но нас поддержала публика ("шмальни Ёсе в оба глаза и бери своего ведмедя"), и я "поимел свой шанец". Хозяйская рука стремительно прочертила воздух, и через минуту в десяти метрах от стойки на зубочистку была водружена одесская муха. Зеленая и жирная.
Я не был профаном в стрельбе. Я отошел к другому краю стойки и там выстрелил в бумажную мишень с кругами и перекрестьем - увидеть пристрелку. Потом вернулся к мухе, которая к тому времени уже подохла и перестала шевелить крылышками. Мишка глупо улыбался в революционный бант. Справа сочно матерились и заключали на меня пари одесситы и прочие праздношатающиеся. В левое ухо дышала Ксю. От неё пахло потом, сосиской и любовью. Она пошевелилась и уколола меня розой. Я вздрогнул и нечаянно нажал на курок...
- Я бы отдал этого красногвардейского медведя твоей девочке просто так, но не отдам! Я даже не дам тебе еще одной пульки, как бы меня ни просили эти биндюжники! Никаких отыгрышей! Знаешь почему? Потому что ты уже выиграл свой приз на все времена, засранец! Клянусь Одессой-мамой. Правда, девочка?
- Ты хорошо сказал, Ёся, - подтвердили биндюжники и стали стрелять в муху.
Я посмотрел на Ксю. Она улыбалась молодо и счастливо. Ей не нужен был мишка - ей нужен был я, и я это знал.
Много-много времени спустя я увидел Париж - и не умер. Его каштаны и его особняки с полукруглыми мансардными окнами показались мне шаржем на настоящие. Те, которые я видел Одессе.
Мы задирали голову на барельефы театра, мы посидели на всех скамейках бульвара, мы скатились и поднялись по ступеням лестницы, мы посмотрели на Дюка - с люка. Мы даже проехали на трамвае мимо Привоза. Мимо! У нас уже не было ни денег, ни времени.
Вагон поезда "Одесса-Москва" был загадочно пуст. Мы были одни в нем и в своем купе. Денег у нас, кроме двух пятаков, уже не было - даже на одну постель, но она была нам не нужна. Одесса кипела в нашей крови. Мы были молоды и счастливы. Мы хотели любви. У нас было столько времени для неё - целая дорога из Одессы в Москву. И целая жизнь потом.
Сейчас я зову свою Ксю - О`Синь. Вино крови перебродило в терпкую нежность. Из Одессы чужие люди лепят чужой город чужой страны. Но нет! Время счастья не ушло из Одессы. У неё всегда своё время. По её Дерибасовской всегда будут ходить еврейские, греческие, русские, турецкие, молдавские, украинские, армянские, марсианские мальчишки и девчонки - молодые и счастливые. И мы с О`Синью обязательно вернемся на её бульвары, пока наша мудрость еще не сменилась дряхлостью. Пока мы еще можем снова почувствовать себя молодыми и счастливыми и сказать Одессе: "Наше с тобой время - всегда наше! И таки ж да!"