Аннотация: Немодный рассказ о деревне,дефиците материнской любви и добра.
А солнца все не было.
Танька с утра поднялась из-за материного звонка. Мать визжала в трубку, как резаная.
- Ты еще дрыхнешь?! Вот послал Бог дочечку на мою голову! Лучше бы ты померла в моей утробе!
- Мам, ты чего хочешь-то?
- Нет, она еще спрашивает! В огороде два гектара картошки некопаной, а она спрашивает.
- Мам, я посплю еще, а потом выйду в огород.
Дальше мать бранилась еще больше, но Танька ее не слушала, иначе она стала бы такой же озверевшей, как мать. Спать больше не хотелось. Танька поправила одеяло на кровати, застелила постель Кольке и села в кухне перед окном ждать солнца. Оно не показывалось уже два дня. Конец сентября, дороги в селе уже не проезжие. Хотела в город смыться от матери - не ходит транспорт. Может это и к лучшему. Жрать-то в общаге нечего, деньги тут же пропивались в компании. Да еще эта тошнота по утрам. Почему нет солнца?
Выпив стакан голого чая Танька поплелась в огород. Ей нравилось в огороде. Столько много пространства и пустоты. Еще недавно здесь было буйство красок и запахов, а сейчас все так жалко и жухло. Прикольно. Вместо забора прикрученные жерди к столбикам. В дальнем углу навозная куча. Отец всю зиму вывозит туда навоз, делает это любовно и аккуратно, как будто набивает царскую казну золотом. Теперь уже и Колька подрос и тоже вслед за батей стал, поругиваясь, возить туда же скотское добро. Вдоль загона еще не выкопанные грядки моркови и свеклы, ботву давно побило заморозками, зато капуста крепится, стоит, изнывая соками и потрескивая. Любит Танька выйти с тазом в огород набрать овощей для борща. Все свежее, прямо с земли, отмоешь, очистишь и на сковороду или в кипящий бульон. Ох, запахи! Даже в общаге, когда все привезут из дому мешки с овощами, тоже в разных концах кухни слюнки набегают.
Танька вернулась нехотя из своих воспоминаний и примерила на глаз, сколько она сегодня сможет убрать рядков, вернее загонок. После обеда Колька прибежит со школы, но он не может долго сидеть на одном месте, поуносит все набранные сестрой ведра да и смоется с дружками. Отец освободится поздно. Зато мать прилетит к часам трем и начнет выедать из Таньки силы по капле. Не любила Танька мать. Ругала себя за это, корила, а поделать ничего не могла. Злая была мать. На всех была злая: на отца, который изменял ей с уборщицей из углового магазина; Таньку ненавидела за то, что Танька уродилась дурой и позорила мать перед всем селом. Кольку, пожалуй, любила, но если Кольке приводилось где-то набедокурить, то мать кидалась львицей на него и царапала лицо до крови. Танька была в классе шестом, когда увидела какой-то фильм, где падчерица отравила мачеху. Вот и она задумала свою родную мать отравить, когда та в очередной раз оттаскала ее за волосы. Нашла в аптечке у отца два пакета борной кислоты и все высыпала в суп матери. Затем заперлась в комнате и стала ждать, когда мать будет колотиться в предсмертных судорогах. Но мать выжила да еще и тарелки две супа съела, нахваливая. Обрадовалась Танька, что злодейство ее не удалось, а то не смогла бы с этим жить дальше.
Земля была мягкая и внутри теплая. Отец хорошо удобрял каждый год огород. Одно удовольствие вонзать вилы в теплое нутро земли, поддевать огромный куст сталью, затем тащить ботву наружу, обнажая клад. Мать развела какой-то новый сорт картошки: клубни были огромные, розоватые, иногда потресканные от переизбытка влаги. У Таньки была игра: если в кусте было до десяти клубней и все поросятки (т.е. очень крупные), то она зарабатывала сто рублей, если меньше десяти или клубни были маленькие, то Танька отнимала у себя сто рублей. В конце загонки она подводила итог: банкрот или миллионер. Так интересно было мечтать, что бы она купила на вырученные деньги. Под ногтями снова застряла грязь, ведь и ногти-то под корень отрезаны, ан-нет, что-то да забьется - неприятно, а в перчатках не привыкла работать, землю приятно брать на ощупь. Она мягкая и теплая, роднее матери родной.
Иногда Таньке лезли в голову совсем непутевые мысли: а что если она дочь от брака отца и земли. Отец очень добрый и земля мягкая и покладистая, как и сама Танька. Например, захотела Мать Сыра Земля явить на свет девочку серенькую с канапушечками. Выбрала самого заботливого на земле мужчину и подарила ему дочь, а жену потом подсунула методом остаточного принципа. Теперь живет девочка на свете одна одинешенька, и некому ей помочь. Танька всплакнула, уткнувшись лицом в пыльную ботву...
Не хотела она спать с Васькой, уж больно уговаривал он ее. С танцев провожал, водкой поил. Держалась Танька из последних сил. Не нравился ей Васька с его наглым рыжим нравом. Но явился ведь в общагу к ней, угостил всю комнату заправским ужином. Убежали все девчонки, стеснительно захихикав, и даже вахтерша не явилась выгнать посетителей. Так и попрощалась Танюха со своим детством. Плакала, лежа в темноте, пока храпел под боком пьяный Васька. На следующий день явился снова, но Танюха убегала со всех ног и сидела за углом общаги, морозя ноги, чтоб только больше не видеть противного рябого лица. А теперь вот тошнит по утрам. Мамке наврала, что в колледже отпустили на неделю домой картошку копать, но приехала она только для того, чтобы спросить у матери, что ей делать. Но как только лицо матери показывалось в радиусе пол метра, Танька немела и сжималась внутри, понимая, что нет ничего хуже быть на свете дурой да еще и беременной.
Ее размышления прервал братишка.
- Танька, Танька, смотри, сколько у меня денег!
В руках у пятиклассника были четыре пятисотки.
- Коль, а где ты их взял?
- Нет, Тань, я не украл, я заработал, спроси у Мишки.
- На чем это вы заработали?
- Ага, а кто в город мешками цветмет возил? Ты что ли?
- Да сколько вы их там возили. Не на две же тысячи?
- Конечно, не две, а на четыре, две - мне, две - Мишке.
- Ну вы крутые, пацаны!
- А то!
Колька весело помахал в воздухе купюрами и побежал прятать их в копилку. Вот уже два месяца братишка копил на телефон. Ему родители поставили условие: или заканчивает год на четверки и пятерки или покупает сам. Кольке не понравилось только одно: телефон светил в конце года, а пользоваться хотелось уже сейчас, потому что у самых крутых в классе сотовые уже были. Теперь и для Кольки мечта сбылась. Таня искренно порадовалась за брата.
Они вместе закончили загонку, отмеренную Танькой, бурно обсуждая, какой телефон можно купить на две с половиной тысячи. Работа спорилась весело и скоро. Танька даже не чувствовала усталости, да и тошнота больше не одолевала. Если бы еще солнышко вышло на небе. Было бы просто здорово! Разогнешься после длинного рядочка, выпрямишь спину, потянешься и подставишь лицо солнышку. Благодать разливается по телу. Будто кто-то наклоняет кувшин и льет на тебя парное молоко. А оно не стекает по волосам и затылку, оно впитывается через макушку, зажмуривает от удовольствия глаза и растягивает в дурацкой улыбке губы. Но солнышка нет, и улыбки нет, зато плакать хочется от всего сразу: от Колькиной радости, от материнской злости, от обиды за отца, от своего ребеночка.
Мать прилетела с работы и сразу в огород. Сколько дети успели выкопать картошки и успеют ли убрать все до дождей, которые обещали к выходным.
- Танька, ты свиней кормила в обед.
- Да, мама.
- А отец на обед приходил?
- Нет.
- Вот кобель, опять по своим бабам побежал. Колька, беги за отцом, пусть домой идет.
- Мам, ну он же на работе. Чего я попрусь зря.
- Знаю я его работу, баб веселит в бухгалтерии. Иди, иди, зови домой.
Брат ушел, но не за отцом, это Танька точно знала, она сама так делала, когда ее мать посылала за отцом. В это время можно обойти всех друзей и подруг на селе, а матери потом сказать, что отец уехал на поля.
Но братишка все-таки привел папку. Выслуживался, чтобы телефон купили родители на его же деньги, а то ведь еще могли и запретить.
Отец никогда не улыбался, вернее его рот балагурил, а глаза оставались грустные и серьезные. Он быстро переоделся и вышел в огород. Мать скрипела и шипела на него опять за какие-то деньги и корма, которые он не получил у председателя. Отец молчал и тупо подкапывал кусты картошки. Таньке на минуту показалось, что именно сейчас ее семья так оскорбляет землю, такую благородную и пушистую, такую богатую и жирную, такую мягкую и добрую, что через минуту земля просто выгонит их из огорода, чтобы они сначала научились себя вести, а потом уж прикасались к ней.
Не успела Танька об этом подумать, как тучи сгустились, опустились для острастки ниже и выжали из себя первые дождинки. Через пять минут, когда мать прокляла и эту дурацкую сентябрьскую погоду, и Богом забытую глухомань деревни, разразился небывалый ливень. Таньке так хотелось рассмеяться, что она отгадала погоду, но она сдержалась, чтобы не вызвать очередную вспышку гнева матери. Зато она намокла вся до трусов, и по телу забегали легкие иголки. Она любила вот так замерзнуть, чтобы потом в натопленной бане выгонять заблудившиеся иголочки холода из всего тела. Ливень снял напряжение, боль, тяжесть от ее непутевой жизни, а главное, мать захлебнулась дождевой водой и перестала ругаться. Танька знала, что мать-природа вступилась за нее. Ведь больше некому.
Сентябрьские вечера дорого стоили. Темень жуткая. В четырехугольнике открытого двора на веревке повисали тяжелые капли. Непогода смирялась перед таинством ночи. Становилось тихо и морозно. Когда выходишь из жарко натопленной парилки на улицу, от тела клубится пар в свете фонаря, висящего у крыльца. Босиком пошлепаешь по луже, чистые розовые ноги становятся грязными, как у поросенка, а на душе такое ликование. Танька мылась после всех, боялась, что кто-нибудь поторопит и нарушит заведенный с детства ритуал: минут десять потомить тело на полке, потом огладить себя веником, а через минут пять отхлестать так, чтобы жгло и рвало навзрыд, чтобы внутренний черт, не выдержав жара, выскочил наружу и станцевал джагу-джагу на каменке. В изнеможении вырваться в предбанник и скорее на воздух, холодный и жадный до распаренного тела, впивающийся в тебя множественными жалами, он хочет быстрее тебя остудить, привести в гармонию с окружающим, заморозить и любоваться полученным. Посидев на крыльце, Танька устало встает и идет домываться. Теперь уже легко и приятно мыть свое вывернутое наизнанку тело.
Уже в сенях Танька поняла, что в доме что-то произошло. Мать лежала на диване, уставясь в телевизор, отец курил в печку, а Колька всхлипывал тихонечко в подушку. Если бы силы были. Господи! Нельзя же каждую минуту человека проверять на выдержку. Хоть бы немножко подарили добра, хоть бы два-три ласкового слова, пока не выйдет из-за туч солнце. Где силы-то брать, когда вокруг столько злости и жестокости.
- Коль, что случилось?
Братишка молчал и молча всхлипывал. Танька знала, когда ему больно, он закусывает нижнюю губу до крови, а потом остаются маленькие шрамики на розовых губках. Сестра тихо подсела рядом и обняла горячими руками детские плечи. Кольке нравилось, когда она легко и ласково гладила его по спинке. Тогда он улыбался сквозь слезы и тихо засыпал. Вот и сейчас, он успокоился и задремал, а потом, словно очнувшись, вскочил и зашептал сестре на ухо:
- Представляешь, мамка забрала мои деньги на какое-то сено. А я их два месяца собирал, представляешь?!
- Да, Коля, представляю. Ты только не плачь, ты же знаешь маму, она поругается, а потом все равно купит.
- Нет, Тань, она не купит, она злая. А папка, как дурачок, сидит и ничего сделать не может. Вон у Гарнаевых батя как ударит кулаком по столу, так ихняя мамка по струнке ходит. А у нас...
- Не обижайся, Коля, на папу, он просто очень добрый у нас.
- Да знаю я, а кому от этого легче?
Колька заснул с остатками слез на глазах. Завтра в школу пойдет с опухшими глазами. Танька вздохнула тяжело и закрыла глаза. Только бы завтра вышло солнышко, хоть на пол часика, а то столько зла скопилось в мире, в ее семье, в ее братишке, в ней самой. Сквозь сон Танька услышала, как отец пробрался в комнату и что-то положил под подушку сыну.
"Наверно, деньги", - подумала маленькая женщина. Улыбнулась, посмотрела в расшторенное окно, увидела яркий месяц и улыбнулась еще шире: "Завтра будет солнце". В эту ночь всем спалось спокойно.