Семь лет назад и ранее, каждый день вплоть до отмены в 2001 году, от Московского вокзала Санкт-Петербурга отправлялся поезд ?671. Это - пережиток советской эпохи, заставший вероятно еще Брежнева и Хрущева, не говоря уж о Горбачеве и Ельцине, состав местного разлива, или как он официально назывался - поезд межобластного сообщения, состоящий из вагонов с креслами. Привычно и всегда неторопливо он отчаливал от городского перрона и уходил блуждать по лесам Ленинградской и Вологодской областей. Нет, до Вологды он не доезжал: его след терялся примерно на полпути. Это, кстати, был самый медленный из всех курсирующих в том направлении поездов, так как останавливался 'у каждого столба'. Добрую половину его вагонов отцепляли промежуточных станциях и растаскивали маневровыми тепловозами по маленьким городкам и поселкам, стоящим в стороне от главного пути. Наконец, вдоволь наскитавшись и растеряв по дороге чуть ли не все свои зеленые вагоны, он прибывал на конечную станцию в составе всего шести из них, в одном-то каждое лето я ездил к бабушке. И можно было, например, сесть где-нибудь в середине состава, а на выходе на конечной с удивлением обнаружить, что твой вагон вдруг оказался последним! К слову, не все шесть были с креслами. В двух, плацкартных, можно было спать, но билет в сидячий стоил дешевле, поэтому я ездил всегда в нем.
И, вот, однажды летом этот поезд, как всегда, без фанфар тихо отчалил от платформы вокзала с пафосным названием Московский, а затем свернул со скоростного столичного пути и, поскрипывая ржавым металлом никогда не менявшихся колес, поплелся по своему привычному маршруту. Вечером всегда включали музыку, которая играла примерно до двенадцати часов - до тех пор, пока все пассажиры не засыпали в своих креслах, чтобы оставшиеся четыре часа пути провести уже в полной тишине и темноте. Помню, как мне ночью нравилось слушать стук колес, откинувшись в кресле и закрыв глаза. А еще, когда вагон мягко покачивался и за окном пролетали огни деревень и прожекторов, можно было подумать о настоящем и помечтать о будущем, ведь впереди - целая ночь. Однако, речь не о том. Что это была за музыка! Советская, пресная, милая сердцу нашего человека, исконная попса. Но особой любовью составителей репертуара почему-то пользовалась Ирина Аллегрова. В этом поезде я выучил тексты почти всех ее песен. А проводники 671-го частенько выпивали, видимо, от скуки. И, вот, на этот раз проводницей нашего вагона оказалась не совсем трезвая женщина. На вокзале она еще держалась, но как только за окном зеленой лентой потянулись необитаемые леса, недвусмысленно намекая на то, что нас неотвратимо уносит в беспросветную глушь, ее потянуло к нашим звероподобным предкам. Сначала она время от времени прохаживалась по вагону по каким-то своим проводницким делам, а также носила чай устроившимся в креслах пассажирам, но, чем дальше мы продвигались по направлению к Вологодчине и чем сильнее темнело за окном, тем более бессвязной становилась ее речь и тем безумнее блестели в полутьме ее глаза. В это время Аллегрова страстно, с надломом, пела: 'Не надо, ой, не надо твоих горячих взглядов'. 'Какая музыка!' - проносясь по вагону в порыве нахлынувших чувств, тихо восклицала проводница. При этом, к ее глазам подступали слезы, а на лице отражалась изрядная и неподдельная доля драматизма, которой могла бы позавидовать театральная актриса. Шли часы, пролетали станции. Наша проводница уже начисто позабыла о своей обязанности открывать для пассажиров дверь и за нее это делала ее соседка из другого вагона, укоризненно и сочувственно на нее косясь. А наша, конечно же, ничего не замечала. Она была в своем мире. Ее движения становились все стремительнее и театральнее. Она свободной чайкой порхала по вагону, запрокидывая голову и устремляя взор ввысь, к тусклым вагонным лампам, и уже ничего вокруг себя не видела и не слышала. Кто-то попросил принести кофе. Она страстно шепнула как бы в никуда: 'Да-да! Конечно! Сейчас!' Но пассажир и так понял, что ждать бесполезно. Аллегрова надрывно завыла: 'Нам не вернуть обра-а-атно! Тех дней! Невероя-а-а-атных!' Проводница взвилась: 'Нет-нет, вы послушайте! Какая музыка! Ах! Ах!'
Так мы доехали до конечной станции. Выходили утром под гремящий из купе хозяйки вагона храп.