Кант резал склон и смерзшийся за ночь снег тонко пел под стальной наточенной гранью. Леониду нравился этот звук, лыжи упруго вибрировали и чертили ровные дуги, исчезающие в складках холма. Завершив спуск, он в последнем повороте поднял фонтан снега и подъехал к вертушкам контроля. На склоне никого кроме него не было. Не зря он затемно вёл машину, а потом ждал когда заработают подъёмники горнолыжной трассы. То, что он страстно хотел последние дни перед отпуском - покататься в одиночестве хотя бы полчаса - ему удалось, желание исполнилось. Поэтому он улыбался, наблюдая как сноубордисты, словно сонные мухи, рассаживаются по склону, а между ними начинают скользить ранние лыжники. Сидя в кресле подъёмника, он рассеянно смотрел на заполняющуюся людьми широкую ленту трассы и мысли его были уже там, далеко в горах, на высокогорном плато.
Даль озера, открывающаяся с вершины холма, была подёрнута дымкой, больше похожей на запутавшееся среди прибрежных деревьев облако, чем на утренний туман. Слои облачности плыли над землёй и в вышине, между ними пробивались лучи тусклого зимнего солнца, а небо, само небо было какого-то нездорового синюшного цвета, словно космос болел неизлечимо, и сквозь прорехи призрачного покрывала виднелась его доселе скрытая суть.
Леонид вспомнил, каким было небо в горах. Самое первое и непередаваемое впечатление от встречи с ним. Такого, наверное, уже никогда больше не случится в его жизни. Словно тонны синевы были выплеснуты вверх, в зенит. Далёкое синее небо находилось рядом, всего лишь за кабиной канатной дороги. И чудеса на этом не закончились. Той зимой он познакомился с ней, чаровницей с синими, словно горное небо глазами.
***
Вернувшись домой после утреннего катания, он принял душ и плотно пообедал. За окном мартовский снегопад постепенно превратился в проливной дождь. Телефоны - домашний и сотовый - молчали. Леонид проверил, не отошёл ли аккумулятор на мобильном телефоне и правильно ли лежит трубка на стационарном аппарате, но всё было в порядке.
Просто ему никто не обязан звонить. Ему никто ничего не должен. И он никому ничего не должен. Так случилось. Так случается и так случилось. Поэтому за окном дождь, а телефоны молчат. И душа покрылась толстой коркой льда. И во всём мире нет ни одного надёжного пути - везде гололёд. И слишком далеко синее небо любимых глаз... - за холмами обидных слов, сказанных друг другу на прощание. Бывает...
Он аккуратно положил второй комплект билетов на журнальный столик и придавил часами. Послезавтра, если будет желание. Если звёзды её настроения выстроятся удачно, если далёкое синее небо соединится с землёй, если боги сжалятся над ним и припадут к её ногам. Хотя, последнее, наверное, было лишним. Хватало и земных поклонников.
Раздался мелодичный звонок. Леонид, улыбаясь, нажал на кнопку ответа, звонил приятель. "Чёрт возьми - сколько можно ждать! Пиво в городе кончается! Склоны содраны до камней! Ждём тебя и снегопада, надо сходить в музей Ерофеева! Приезжай!!!"
"Уже еду", - сказал коротким гудкам Леонид. Затем переложил продукты из холодильника в рюкзак, на этом закончив недолгие сборы.
***
На вокзале, в сутолоке, в мельтешении людей с баулами, сумками и рюкзаками он пару раз ошибался, завидев знакомую жёлтую куртку, но провожать его так никто и не пришёл.
По большим стеклянным панелям ползли струи дождя, небо казалось гибельно серым и унылым. А, может, это его настроение отражалось в зеркалах окон. И всё в мире не так уж плохо. Он и сам не знал из-за чего ему так тоскливо. Что-то должно было в жизни произойти, случиться, вывернуть наизнанку привычный уклад дней, но всё никак не случалось и не происходило.
И спасёт ли его это шаманство... он загадал, что когда увидит синее небо - тогда жизнь переменится и всё станет таким, каким должно быть. А сейчас... а сейчас он живёт неправильно. И сумерки слишком длинны. И нет ни ночи в свете фонарей, ни дня под тусклым солнцем. Солнцем больше похожим на луну. Так же как жизнь его больше похожа на... на чёрт знает что. Но только не на жизнь.
Объявили посадку на поезд. На перроне пахло влажным снегом и сырым угольным дымом. Леонид прошёл к хвосту поезда - билеты он брал в последний момент (что осталось, то досталось). И, заняв в плацкарте боковое место у туалета, еле дождался раздачи белья, чтобы упасть, припасть к влажной шершавой ткани подушки, пропасть в буграх матраса и проснуться уже в другой жизни.
Но сон не шёл. Уже упала на землю тьма, и догорел где-то за облаками слепой закат, и в соседнем купе туристский молодняк по десятому разу упаковал рюкзаки и тихонько спел романтические походные песни, и всё затихло в дребезжащем, скрежещущем, стонущем на поворотах вагоне, а сон не шёл.
Леонид стоял в тамбуре и бездумно смотрел сквозь оконце последней двери на созвездия семафоров, уносящихся прочь, отражённых в длинных, отполированных тысячами колёсных пар стальных полосах. Они пропадали в ночи, угасающими искорками, посреди кромешной тьмы и стука колёс на стыках рельс.
***
Весь следующий день мела пурга, наметая косые полосы снега на пути. Лишь иногда небо расходилось мешаниной перистых облаков и снова всё затягивало свинцом снежных туч.
Вагон притих и шуршал картами, газетами и листами книг, тихо переговариваясь и гоняя бесконечные чаи. Леонид пытался вызвонить приятелей и попросить их прислать за ним машину, но связь работала плохо. Между попытками дозвониться порывался было набрать заветный номер, но каждый раз судорожно жал на кнопку отмены и подолгу смотрел в окно на перелески из кривых низкорослых деревьев, на покосившиеся строения вдоль путей, на поля - бескрайние просторы блестящего отполированного вьюгой снега, - на всё то, что проносилось мимо и исчезало за поворотом, отлетало вдаль, словно шелуха и ненужная, отмершая, обмороженная кожа.
Ближе к вечеру на горизонте показалась горная гряда, и народ засобирался на выход.
Платформы на хвост поезда, конечно, не хватило. Леонид пробирался по сугробам с лыжами наперевес и чуть было не проскочил мимо маленькой площадки, на которой ждали прибывших пассажиров несколько машин.
"Вчера оттепель была, - водитель с досады хлопнул дверью, отсекая студеный сквозняк, - а сегодня штормит..."
Леонид пожал плечами и спросил: "Подъёмники-то работают?"
"Стоят все, мёртвый сезон - непогода".
"И надолго?"
"Да кто ж его знает! Может на неделю - на две, а может и на три дня. Горы..."
Горы... они вырастали из тундры и уже закрывали полнеба, оставляя видимым половинку мёртвого пространства, заполненного воздухом, с высотой становящимся всё более разряженным. И это то, о чём он мечтает? То, что должно изменить его жизнь? Всего лишь кусок нечто, в котором нет ничего? Он вздохнул и глубже закутался в пуховку. Но надо же во что-то верить, стремиться к чему-то, чего-то достигать, даже такого призрачного и переменчивого, как далёкое синее небо. Пусть оно закрыто облаками, пусть оно заполнено шорохом ледяных игл, обрушившихся на вымёрзающую душу, но оно там, и, быть может, совсем близко, рядом, за пеленой ночи, за покрывалом пурги...
***
На кухне маленькой квартирки, где они селились вшестером, к нему подошёл Дмитрий, которого все звали на болгарский манер - Митрич, и спросил в лоб: "Не приедет?" Видимо у Леонида было весьма специфическое выражение глаз, которое встречается только у раненых служебных собак или у котят с камнем на шее, поэтому Митрич, ни слова не говоря, потащил его за стол и налил полстакана. Как оказалось - это был спирт, но Леониду было всё равно. Что-то рухнуло в стройной картине мира. Мироздание пошло трещинами, ледопады грохотали, пытаясь спугнуть тишину небытия, которое всё больше заполняло душу. И среди этого хаоса возникал крамольный вопрос: "Зачем всё, когда нет ничего?" И не было на него ответа, и алкоголь принёс только забытьё, но не было забвения, ухода в нирвану, где не возникло бы даже желания задавать себе подобные вопросы. Ведь нет на них ответа. И никогда не будет...
Утром всё так же мело. Снег летел параллельно земле; участок горы, видимый из окна кухни, еле проглядывался сквозь космы пурги. К обеду снегопад утих, стало видно, как шквалистый ветер качает сиденья канатной дороги. День был загублен с вечера. Леонид совместно с другом поправил здоровье пивом, после чего Митрич, ворча об угробленном непогодой отпуске, ушёл на "балетник" - склон для новичков.
Через час раздался звонок и в трубке послышался ликующий рёв: "Включили! Неофициально, но..."
Через несколько минут подъезд, где они снимали квартиру, наполнился грохотом рушащихся в полной горнолыжной амуниции людей, держащих наперевес орудия абордажа неприступных трасс - разноцветные, пёстрые лыжи и палки. Вечер хотел стать прекрасным.
***
Пятнадцать минут пешком до склона. Если это не счастье, то, что тогда надо человеку, увлеченному катанием с гор, чтобы почувствовать себя счастливым? Конечно, если оно всегда рядом, стоит только неспешно прогуляться до ближайшего подъёмника, то может быстро надоесть. Но если ехать за ним за тридевять земель? За счастьем - шелестящим застывшей на морозе смазкой; скрипящим огромными колёсами, двигающими в гору трос; пахнущим дымными шашлыками и стылым ветром с вершин. За вихрем набегающего потока воздуха, пронизывающим до костей, согреть которые можно только стаканом глинтвейна в большом зале кафе. Спрятавшись в маленьких кабинках, обшитых сосновыми досками, освещёнными косыми лучами вечернего солнца, проникающими сквозь заиндевевшие окна...
Какое ещё счастье нужно людям? Ведь оно должно быть одно на всех, это только несчастье разъединяет и люди становятся чужими, и находятся тысячи причин, чтобы оттолкнуть протянутую в мольбе руку, выплеснуть чувства, как остывший кофе... выбросить в окно билеты, придавленные настольными часами в каменной оправе. Он боялся, что так и будет, а что ещё оставалось думать, если телефон третьи сутки молчит, а позвонить самому мешает дурацкая гордость?..
Он всё-таки набрал номер и после заунывных звуков услышал, что "абонент находится вне зоны..." Ну, вот и всё... В метро, конечно, не проходят радиоволны. Он представил её, мчащуюся в забитом битком вагоне по бесконечным тёмным тоннелям... затем оглянулся, очнулся от наваждения и увидел сквозь разрыв в облаках клочок ослепительно синего неба. Ничего, что это маленькое чудо продержалось недолго, всё должно наладиться, жизнь перевернётся, всё перемелется и чем-то (какая разница чем?!) станет.
Он щелкнул ботинки в крепления и отдал деньги угрюмому технику с мутным взглядом. Видимо хозяин дал добро погонять подъёмник на холостом режиме, но у мужичка сработала коммерческая жилка - на радость засидевшимся в непогоду лыжникам. И... лыжницам. Бугель имел перекладину на двоих. Леонид галантно помог симпатичной девушке укрепится рядом с ним на двухместной жёрдочке, и они поплыли вверх, к вечернему солнцу, пробирающемуся между рваных облаков.
Трос дёрнулся и остановился. Усилившийся ветер раскачивал пустые бугели, наставшая тишина была разорвана треском двигателя снегохода, который, натужно воя, поднимался по тропе проложенной рядом с опорами подъёмника.
***
Всё-таки он был неправ - несчастье сближает людей. После нескольких минут висения на жёрдочке бугеля он уже знал, что соседку звать Лизой-Лизаветой, что она тоже из Петербурга, живёт на Гражданке и учится в университете. Её симпатичные чёрные кудряшки, выбивающиеся из-под вязаной шапочки, чуть вздёрнутый носик и карие глаза приглянулись Леониду, который уже подумывал о продолжении знакомства, но тут раздался резкий звонок из будки, где скрывались механизмы подъёмника, и трос, всё ускоряясь, пополз вверх. Остаток пути до оконечного колеса подъёмника молчали, только иногда встречались взглядами и краснели то ли от ветра, то ли от крепчающего мороза.
Знакомая лихо заложила вираж и ушла по краю трассы, где снежные заструги были расчерчены следами лыж. Леонид остановился, посмотрел вниз и присвистнул: весь путь спуска представлял собой ледовое поле, довольно крутое и покрытое буграми застывших сугробов. Экстрим в чистом виде, если только где-то есть трасса хуже, чем эта. Полкилометра льда, эх, была - ни была!
Кант резал лёд, и стихия спуска целиком захватила Леонида. Обледеневший фирн - сначала растаявший в оттепель, а затем прихваченный морозом слой снега из крупных кристаллов льда, на котором снегопад не оставил ни следа - ураганный ветер просто смёл свежий снег со склонов и выстлал им овраги и заросли кривых северных деревцев, тянущихся вдоль полосы сверкающей на солнце трассы. Все умения, наработанные за годы тренировок, всё желание преодолеть этот спуск превратились в борьбу с переменным успехом: то гора швыряла ему под ноги обледенелые бугры, то он с упоением обрабатывал дуги, проскакивая в немыслимых углах кантования, на лезвии, на грани, надеясь только на удачу, которая ни на секунду не оставляла его. И всё в нём пело от того, что удалось и на этот раз, и в это мгновенье обвести судьбу вокруг пальца; обмануть фортуну, сорвав куш, в этой бесконечной игре под названием жизнь.
И в самом конце склона, когда скорость была бешеной, и не было сил, и всё-таки брались они из неведомого источника - из того колодца, который скрывался где-то в глубине и сути его души; когда казалось, что миг триумфа близок; и понят, разгадан смысл бытия; где-то на краю мира раздался приглушённый звонок, разрушивший дуги; давший диссонанс и неустойчивость в стройной картине мироздания. Мир со всего маху больно ударил в бок, потащил, завертел и закружил в коловращении планет, гор и карликовых деревьев. Удар был настолько силён, что на мгновенье выбил дух из славного покорителя обледенелых гор.
Чертыхнувшись, он ощупал рёбра - вроде бы были целы, но извлечённый на свет мобильный телефон был весь покрыт сеткой трещин. На его девственно-чистом дисплее не горела ни одна точка. Он был мёртв, его хозяин пока нет. Кряхтя, встав на ноги и отыскав взглядом разбежавшиеся по выкату лыжи, Леонид собрал снаряжение и, размышляя о превратностях судьбы, побрёл к подъёмнику, видневшемуся из-за перегиба склона. Два звонка, как предупреждение планиды о грядущих бедах - это много или мало?
***
Как ни странно, Лиза ждала его около подъёмника. Он смущённо пробормотал про "первый блин, который как всегда - боком". Приведя себя в порядок и проверив снаряжение, захромал к площадке посадки. Его новая знакомая пообещала показать ему безопасный путь спуска, и суровая угрюмость Леонида постепенно сменилась беззаботностью. Да бог с ним, с падением. Самое главное - синее небо всё чаще показывалось из-за облаков. И, если так дальше пойдёт, то скоро непогода сойдёт на нет и оставшиеся дни отпуска будут отличным отдыхом. И жизнь круто повернёт, и наконец-то выберется из постылой колеи, и понесётся в далёкое далеко. В неизведанное и поэтому манящее и волнующее будущее.
Они хохотали, пока Леонид описывал свои ощущения от экстремального спуска по обледенелому склону. И было весело и легко, и только однажды ему показалось, что сработал виброзвонок сломанного телефона, но он не придал этому значения. Наоборот, все предчувствия, которые его беспокоили последние дни, он постарался забыть, растворить в бездонном небе, к которому они возносились, поднимаясь всё выше и выше, чтобы потом в едином порыве соскользнуть вниз. И так бесконечно - взлетать и спускаться, словно на гигантских качелях, пока не надоест и не остановится этот механизм счастья - подъёмник - лестница в небо...
Откуда-то издалека послышался рокот мотора снегохода, и сразу же смолк. Леонид увидел широко раскрытые глаза Лизы и, быстро оглянувшись, понял, в чём дело - чёрная тень вываливалась из-за бугра и без седока, неуправляемая машина неслась прямо на них. Сколько ударов сердца было пропущено - неизвестно, но в следующее мгновение, Леонид изо всех сил оттолкнул оцепеневшую знакомую и почувствовал тупую ноющую боль, которая беспросветной тьмой навалилась на него, ломая кости, разрывая сухожилия и мышцы. И небо стало вдруг удаляться, превращаясь в сияющий серебристый тоннель, в глубине которого звучал, постепенно удаляясь, затихающий крик...
***
Сквозь узкое окно палаты была видна яркая звезда. На пыльном стекле плясали тени веток, а звезда висела скромно в уголке окна, и ей ни до чего не было дела. "Вечность никогда не поймет суету жизни", - подумал он и пожалел, что ночью не видно неба. Ведь нельзя же было назвать небом удушливую темноту, наполненную блеском звёздной мишуры. Голова кружилась после наркоза и тело почти не чувствовалось, словно чистый разум лежал на жёсткой подушке и смотрел в замёрзшее окно.
***
Что-то изменилось в мире. Лучи утреннего солнца чертили на стене морозные узоры, но почему-то на щеку Леонида упала капля. Через полуоткрытые веки он поглядел в окно и медленно перевёл взгляд на склонившееся над ним лицо. И... утонул в синеве печальных глаз. Долго молчал, вглядываясь в них, а потом спёкшимися губами прошептал странную фразу: "Чёрт с ним, с небом..."