Теперь я знаю, чем пахнет смерть - наполненным влагой снегом.
*
Когда годы летят под уклон, и остаётся всё меньше места для радости в каждом прожитом дне. Когда каждая победа над стареющим телом воспринимается как невероятная удача, как ещё один прорыв на пути к бессмертию, тому мнимому состоянию счастья, до которого всё никак не удается дойти на пути к призрачному совершенству.
Тогда понимаешь, что жизнь - это не гора, как пытаются навязать нам постылые догмы. Увы, и нет. Жизнь - это движение по склону горы. Бесконечный траверс, на котором могут удержаться лишь те, кто чертит свой путь надёжно и равновесно. Остальным суждено лишь наблюдать в бесконечном падении за их неспешным шагом и завидовать счастливчикам, совершившим невозможное, - тем, кто закончил траверс и замкнул кармическое кольцо новым воплощением. Только избранным дозволено по спирали, через сотни проб и ошибок добраться до высшей точки. И там, в глубине неба испытать чувство схожее с нирваной. Но и этот миг торжества будет омрачён одной совершенно лишней деталью - неизбежностью последующего спуска. Ибо нет на груде беспорядочно сложенных камней столько места, чтобы облагодетельствовать всех желающих, готовых оказаться равными сонму божеств, безликой массой толпящихся на маленьком пятачке Олимпа.
Тогда остаётся один путь - вниз. Как ни горько это осознавать тому, кто уже побывал на вершине.
Но всё в прошлом. И впереди - склон, ведущий в мир простых людей, ползущих в наклонных ледяных полях, пытающихся удержаться на скользкой покатой поверхности жизни, с ужасом смотрящих на живую карту равнины, ведь внизу - смерть и забвение в Долине Счастья.
*
Я называю себя прошлого - "он". Только он - "я вчерашний" мог быть таким беспечным, мог рассуждать о смерти легко и свободно, потому что не знал, что завтра столкнётся с ней лицом к лицу. Оскалом боли к оскалу равнодушной мёртвой пустыни, падающей под невероятным углом к исчезающему в ранних сумерках ледяному горизонту.
*
Только во время движения вниз, ускоряясь в полете над склоном, есть возможность познать свободу. Именно поэтому был счастлив Икар. Он обрёл радость падения. Ибо нет иной независимости от жизни, чем знание о том, что впереди тебя ждёт смерть... Или бессмертие. Всё дело в везении. В том маршруте, который ты выбираешь, чтобы достичь линии финиша. Важно только понять, что вершина - это не конец пути. Вершина - лишь пункт, точка, после которой и начинается самое главное - безудержное падение в долину, где райские кущи, где чествуют победителей - тех, кто осмелился на этот безумный полёт, оставив позади всех прочих, вмёрзших от страха в лёд склона.
***
На кухне было накурено и тянуло холодом из открытой форточки. Где-то там, за штриховкой несущегося наискось снега, возносилась вверх, к закрытому низкими облаками небу, гора с неподвижными тросами подъёмников.
Эта квартира - удачное место, для того, чтобы быстро добираться до горнолыжных трасс. Всего триста метров от дома до склона. Но неудачное время для катания. Почти конец сезона, апрель.
Удача или неудача - понятия относительные, когда вторые сутки над плато висит непогода и точит дождём, смешанным со снежной крупой, бугры, нарытые сноубордистами и горнолыжниками-новичками.
Философские изыскания, которые он пытался оформить в связный текст, никуда не годятся, никак не хотят влезть в прокрустово ложе фраз, и поэтому настроение у него ниже нуля. А на улице, как показывает безжалостный градусник: плюс два. И клочья тумана несутся по отрогам горы, мешаясь в мутном коктейле с унылыми мыслями.
Псевдо-философский бред - это всего лишь слабая попытка рефлексии, возникшей из неистребимого желания, потребности в раскопках страхов и комплексов, словно пытаешься спастись из лавины, и не хватает воздуха, и кончаются силы, и жизнь давит, давит, давит своей безысходностью, но...
Но по телевизору всё те же пресные новости, и разливное пиво в пластмассовом бойлере остывает с утра в холодильнике. И радует то, что в магазине "На Услонке" не иссякает кладезь этого чудесного напитка, и совершенно не радует, что речку Услонку заковали в железобетонный пояс верности городу, для того чтобы спрятать от приезжих её постыдное прошлое, ведь УСЛОН - это Управление соловецких лагерей особого назначения. Но Управления никогда в городе не было, да и быть не могло.
Шофёр, подвозивший его до нового склона, расположенного на другом отроге горы, только посмеялся над подобной трактовкой названия. И добавил, что если продолжить в том же духе, то и "Кемь" можно расшифровать как ссылку "к е...ной матери", и в названии "Кандалакша" услышать звон кандалов. Но верить словам водителя не хотелось. Город вторые сутки в тюрьме непогоды, словно ему по старой памяти, как и семьдесят лет назад, дали четверть века с конфискацией. Но кто же враг? И где народ? Не те ли несчастные, запертые в одиночках панельных домов, - горнолыжных дел любители, тоскливо смотрящие на мутнеющий в сумерках непогоды склон?
*
Пить пиво расхотелось. Налив в фарфоровую кружку крепкого чаю, он ставит её на подоконник и бездумно смотрит, как за окном большой пёс, похожий на волка, лежит на вершине двухметрового сугроба и выгрызает на лапе намёрзшие от мокрого снега сосульки.
Ему, так же, как и псу, тоже хочется быть свободным от планиды, независимым от смены времён года, но пока... Пока проклятая природа берёт своё, и он, прихлёбывая обжигающий чай, пытается найти в интернете сайт с прогнозом погоды, на котором была бы начертана иная судьба, чем та, что творится за окном.
Но вверху не внемлют его желаниям, а внизу - капель и раскисшая дорога, которую чистят раз в день большой машиной с мощными орудиями борьбы со снежным пленом. По телефону глухо ругаются диспетчеры канатных дорог, их хозяева подсчитывают убытки, и угрюмо пьют водку в пустых залах кафе, приросших к неподвижным тушам подъемников. Уже ничто не спасёт город, погрязший в болоте начавших безудержно таять снегов. Сезон кончается, пора собирать вещи, сдавать билет на поезд и брать новый, ибо ничего в жизни уже не изменится и в недалёком будущем - лишь дождь со снегом, переходящий в ледяную морось.
Может быть, через месяц всё будет иначе - лучше, теплее, веселее, солнечней. Но надо ещё прожить это время межсезонья, переходный период от промозглой зимы к душному лету. Жаль, что всё случилось именно так. Жаль, что отпуск насмарку. Жаль, что неделю назад уехали друзья. И он даже не живёт, если тщательно подбирать слова, а прозябает в горнолыжном рае, неожиданно утонувшем в весне.
Он остановился у окна маленькой комнатки, в которой помещались лишь диван и телевизор, и увидел сквозь стекло, исчерченное замёрзшими каплями дождя, высоко вверху, в трещине между хребтом домов и горой, звезду, робко выглянувшую в разрыве между низко несущимися клочьями облаков.
И что-то щёлкнуло, сломалось в постылой картине мира, изменилось, вывернулось наизнанку. Быть может, забрезжила надежда и, наконец-то удача поборола свою нелюбимую сводную сестру.
Он решил достойно отпраздновать победу над невезением. Ведь всегда есть надежда на лучший исход. Когда всё находится в твоих руках, когда всё давным-давно решено. И не хватает малости - признаться себе в этом.
Большой фрирайд склона - это ли не выбор? Это ли не жирная точка в конце строки, написанной на свежем снегу предвершинного гребня?
*
На сотовый телефон пришло сообщение. "Волк, какой склон лучше?" Ни секунды не колеблясь, он набрал ответ: "Тот, что ведёт в Долину Счастья".
*
А ведь всё можно было остановить. Оставить как есть и пусть катится в тартарары эта гнилая философия! Почему "я - вчерашний" не смог внушить себе тогда, что не надо доверять интуиции? Эта проклятая кокетка, как и любая женщина, склонна обманывать, и выбирает для этого самый неподходящий момент. Так же, как и та, которую "он - я" любил.
Но там, в прошлом Он ещё надеется на то, что Она вернётся к нему. Надо только совершить что-то безумное. Нечто такое, что возвратит её, хоть не навсегда, хотя бы на время. Ведь всё равно он будет любить её...
Теша себя надеждой на благополучный исход, он не знал, что всё уже отпечатано на склоне. Что неясные знаки - серпантин слов уже начинает проступать на вобравшем влагу снеге. Но если бы знал? Что тогда? Ничто бы не изменилось. Ничего бы не перевернулось, не вывернулось наизнанку, всё осталось бы застывшим, неизменным, словно вмерзшая в сердце тоска.
*
"Я буду ждать у подъезда... Да... Нет. Билет на завтра... На московском поезде... Успеем ещё до обеда покататься... Если повезёт с погодой... Но сегодня берём на день!.. Да, давай... Пока!.."
Он положил телефон во внутренний карман куртки и подумал, что не сможет смотреть на любимую, видя рядом с ней соперника, которому она будет улыбаться, как когда-то ему. Стоило, конечно, отказаться от этого спуска, сослаться на болезнь и не испытывать судьбу, не трепать разодранные на лоскутки нервы. Но мазохизм неразделённой любви подсказывал, что ещё не всё потеряно, после стольких прожитых вместе лет Она не смогла так быстро забыть его. Нет такого слова "никогда". Всё иногда причудливо переплетается и возвращается на круги своя. Быть может, если он откажется сейчас, то упустит последний шанс всё исправить. Склеить то, что нещадно разрушило время и их глупость.
*
Мечты... Я всегда был мечтателем. Только "он - я прошлый", фантазировал совершенно напрасно. Она уже никогда "к нему - ко мне" не вернётся. Но, господи! Почему люди не знают своего будущего?! Почему они бредут во тьме, спотыкаясь о знаки, вопиющие о том, что впереди обрыв, пропасть, склон, поставленный неведомыми силами почти вертикально, и там - в глубине ущелья - конец мечтам и фантазиям! Почему?..
*
- Мечтать не вредно, вредно не мечтать, - ухмылка Славки ему не понравилась. Слишком самоуверен и не в меру хамоват. Впрочем, это можно было списать на приступ ревности. Нормальный парень - широкоплеч и весел. Вполне естественная реакция на неприятную ситуацию - немотивированная агрессия. Как раз полная противоположность сплину писателя. Антагонист чёртов. Теперь ему, как протагонисту, разгребать это дерьмо, которое затеял Виталик.
Хотя, стоит признать, характер у Ирины - точная копия его натуры. Но он не собирался меняться в угоду чьим-либо капризам и, может быть, поэтому за столько лет ей надоело смотреть на своё отражение. Зеркало - жестокий собеседник.
Мир, если внимательно присмотреться к основам, держится на противоречиях. Вот только расположены они, словно висячие ледники, - на самых опасных и крутых склонах. И каждый конфликт может совершенно неожиданно опрокинуть зыбкое равновесие, и прозвучит диссонансом: не-счастье, не-любовь и как кода и конец лебединой песни - ненависть.
Он хочет пожелать им этого?
Да, хочет. Он не привык лгать самому себе.
Он улыбнулся в ответ и, ни слова не говоря, зашагал по дороге, ведущей к горнолыжному комплексу, небрежно пританцовывая на утреннем ледке, тёмными пятнами выглядывающем из крошева грязного снега.
У кассы их встретил горбившийся под гнётом рюкзака с аппаратурой Виталик. В одной руке он держал бутылку кольского пива, в другой, словно колода карт, была зажата пачка скипассов.
- Не отвертитесь! - заявил Вит и помахал перед троицей дневными абонементами. - Катание ваше - кадры наши! Кстати, Волк, какие "ники" у твоих знакомых? А то ж мне надо будет подписи клеить под вашими сногсшибательными кульбитами.
- Просто - Ирина и Вячеслав, - он грустно посмотрел на небо и неожиданно произнёс: - Вит, я сегодня плохой сон видел - все твои плёнки оказались засвеченными.
Повисла тяжёлая пауза, во время которой, фотограф судорожно пытался сорвать с плеч рюкзак, а сладкая парочка недоумённо смотрела на этот немой спектакль.
- Тьфу, на тебя! - всхлипнул Вит и неожиданно загоготал: - Я же на цифру снимаю! Ха! Подловил, подонок!
Народ, стоявший в скопившейся потихоньку очереди, начал оглядываться на странных людей, один из которых вёл себя, мягко говоря, неадекватно.
- Пошли, а то день кончится, не начавшись, - он подхватил лыжи и, махнув рукой, зашагал, нелепо приседая в горнолыжных ботинках, вверх по склону к северным подъёмникам. Мимолётом поймал удивлённый взгляд Ирины, но так ничего и не сказал.
Да, в узких кругах он широко известен как Волк. Что тут такого? Он любит фрирайд соло. И не любит стаи. Ненавидит прайды из тщеславных сосунков, кучкующихся вокруг томных самок. Но любит ветер, скорость... и её. Да чёрт с ним, с чувством. Впереди - склон. И одиночество.
*
Сначала они решили размяться на простых трассах. Снег с утра был жёстким, за ночь комки, поднятые гусеницами ратраков, утюживших склон до позднего вечера, застыли, и путь спуска превратился в стиральную доску, зубодробильную и неприятную. Наверху, на предвершинном гребне, висела дымка. Ни первое, ни второе не воодушевляло на подвиги. Вит ругался и потешно подпрыгивал на своей разукрашенной черепами доске. Сноуборд никак не хотел слушаться хозяина, а, может, горе-подонок, боялся раскокать аппаратуру, но, вдоволь помучившись на смёрзшемся фирне, фотограф всё-таки решил заняться своими прямыми обязанностями.
- Самое поганое в этом деле то, что если тебя поймают на монтаже или прорисовке, то всё, - ты отработанный материал. Никто, никогда уже не возьмёт ни одной твоей фотографии. Поэтому все боятся потерять репутацию, работают на грани фола и рискуют... Но если бы только своими жизнями!..
Подъёмник еле тащил их по раскатанному до льда жёлобу, изредка встречались камни, и Виталик, смешно подпрыгивая на гранитной крошке, материл устроителей этого снежного аттракциона, не удосужившихся летом выровнять трассы подъёма. Впрочем, сами горнолыжные склоны тоже были плохо подготовлены. Сплошные бугры, обозначившие под тонким слоем снега жухлую траву и мёрзлую землю, но самое неприятное было то, что под снежной целиной, если сойти с накатанных трасс, можно было напороться на валун, и тогда прощай канты или ещё хуже - лыжи. Придётся к следующему сезону покупать новые. Волк уже смирился с этим и теперь методично добивал потрёпанные "династары", спускаясь по осыпям, чуть прикрытым жёстким настом.
- Да, знаешь, сколько развелось конкурентов?! - Вит плотно сел на уши и теперь можно было только молчать, изредка и невпопад поддакивая. - Эти кретины набирают молодняк и запускают их по парковым склонам. Ничего опасного - всё укатано и вылизано. Точки съёмки размечены и выверены. Но где романтика, ё?.. Где риск, чёрт возьми?!
Риск, риск... Что все носятся с этим словом, словно оно панацея от всего, в том числе и от жизни. Не спасает он ни от скуки, ни от душевной пустоты. Остаётся лишь любить его гибельность, если любить больше нечего. И некого.
Подъём кончился и Вит свалился кулем на склон.
- Ты бы аппаратуру свою поберёг.
- Так я же сдал "соньку" в камеру хранения. Оставил только старый "кодак", так, на всякий случай. Всё равно погоды нет, - он махнул на вершину, с которой тянулись снежные флаги. Облака неслись с такой скоростью, что казалось - это сама гора рассекает землю и, как корабль, выворачивая пласты породы и камня, движется, вспарывая вечную мерзлоту, по снежному морю тундры.
- Вечером обещали оттепель. Снег раскиснет.
- Да всё равно... - беззаботно произнёс Вит, вжикая креплениями доски. - Я сейчас съеду метров на триста вниз. А ты, будь добр, покажи всё, на что способен.
- Я буду ждать...
- Зря, - хохотнул Вит. - Они застряли где-то внизу. Лучше скатись достойно. Они как раз будут подниматься. Может, оценят.
- Вит...
- Да?!
- Зачем ты их позвал?
- Мне нужны кадры с женским телом.
- Сейчас в морду дам...
- Шучу, конечно. Есть одна задумка. После расскажу. Боюсь спугнуть идею.
- Ох, нарвёшься когда-нибудь!..
Вит осклабился и, ловко поставив доску на кант, заложил несколько виражей вдоль кромки осыпи. Остановившись внизу, под небольшим скальным сбросом, он дал условный знак, что готов для съёмки.
Что ещё должен был делать Волк, оставшись один?
Только скорость...
*
...когда взбираешься на склон жизни, самое главное - не смотреть вниз. Там - то, что осталось в прошлом, там - пустые мысли и горечь потерь, там всё то, что стоит забыть. Но бездна памяти всё равно притягивает взгляд, и если только позволил себе посмотреть туда, то жди срыва - она не отпустит, ведь имя ей - забвение...
*
...лишь она сможет заглушить тихий скулёж тоски от отчаянья - того, что когда-то было любовью.
Дуги. Короткие резаные повороты. Кант впивается в ледяную корку и вскрывает, словно рану, суть склона, бросающего навстречу падающему безумцу лёд, камни и бугры, на которых ветер треплет чахлые травинки, неизвестно как пробившиеся сквозь толщу снега. Короткий рывок на бешеной скорости - прочь от трассы, на свободу - туда, где только ветер и целина нетронутого фирна. Чертовски быстро мелькает скальный сброс - и... полёт - над миром, над склоном, над жизнью... до жесткого столкновения с жестокой действительностью. Удар и резкая боль, нырок и треск вытягивающихся от сумасшедшего напряжения сухожилий.
Но и в этот раз всё обошлось. Он устоял на склоне жизни. Затормозив перед Витом, он запорошил его снежной пылью с ног до головы. Тот выдал витиеватую и полную негодования тираду, повествующую об отношении профессиональных фотографов к любителям беспредела, а также родственных связях любителей риска со всеми гнусностями и гадостями мира.
Волк стоял, опершись на палки, и пытался восстановить дыхание. Стар он стал для таких подвигов, слишком тяжело всё прошло и не сказать, чтобы удачно. Может статься, скоро придётся оставить склон и наконец-то осесть где-нибудь на равнине. Пусть это будет подобно смерти. Но он устал от постоянного исступления и попыток доказать миру истинность своего взгляда на жизнь. Ведь всё в прошлом...
Он прикрыл глаза. Всё равно под горнолыжными очками не разглядеть, здесь он или его уже нет. Отдышавшись, заметил вдалеке знакомую фигурку, нежно прислонившуюся к надёжному плечу соперника. Ничего она не видела. Холод равнодушия пробрался в разгорячённое сердце и остался там до вечернего глотка коньяка. Забвение. Не надо смотреть вниз. Никогда. Не надо мечтать о равнине. Там смерть. Не от недостатка воздуха, его-то как раз там с избытком. В райских кущах Долины Счастья нет риска, жизни на кромке канта - острого лезвия, режущего не склон, а изнанку души.
***
Гадание по внутренностям души. Тупым скальпелем любви вскрываешь оболочку, ороговевшую от постоянного воздействия на неё мерзостей жизни. И пытаешься среди обрывков фраз, среди обмылков мыслей, среди изжёванного рефлексией эго найти силуэт себя прошлого - тень того, кто ещё вчера верил в красоту мироздания, в котором риск выбивает искры из мёртвой вселенной, засыпая небосвод всполохами звёзд, сгорающих в сумасшедшем падении в плотных слоях персонального ада, длящегося века и века.
Чтобы выдержать бездну Долины Счастья надо стать камнем - простым, безыскусным куском метеорита, лежащим в болоте города, старающимся найти в этом покое смерти осколки мечты, ошмётки души, разбившейся о безысходность одиночества.
Да и не в этом дело. Шаманство на костях прошлого, камланье и неумное неистовство оттого, что ничего нельзя изменить может только разрушить хрупкий мост, ещё соединяющий душу и мир людей. Но что делать, если застрял в том вечере, на дне отчаяния и невысказанных слов? Ничего. Надо только найти силы подняться над самим собой и взобраться в очередной раз на гору. Чтобы затем ринуться вниз, прочь от цели, которая снова и снова маячит в синеве неба. Ведь только стоя на гребне, мечтаешь о том, чтобы хватило сил взобраться ещё раз на пьедестал вершины. И так - до конца, до донца, пока не высечешь последнюю искру из плотной породы скалы.
***
- Всё! Отснято! - маленькая фигурка фотографа застыла на фоне голубого неба и, сгорбившись, уткнулась в посверкивающий на солнце экран. Вит не стал дожидаться вечера и начал просматривать снимки, стоя прямо на склоне.
- Эй! Спускаемся! - Волк опять остался один, парочка его явно избегала, но он не обижался. Только какая-то гадкая слюна то ли от желчи еле сдерживаемых слов, то ли от пота наполнила рот, и он сплюнул на снег, но попал на лыжу. Чертыхнувшись, он нагнулся, чтобы вытереть плевок (лыжи - священные животные!) и не заметил, как Вита снесла вниз по склону какая-то тётка. Лишь услышал пронзительный вопль и увидел летящие с пригорка два тела, одно из которых грязно материлось, а второе молча пыталось выбраться из-под жирных телес горнолыжницы.
Волк подъехал к облепленному с ног до головы Виту и помог ему подняться. На лице друга застыла маска отчаянья. Протянул руку, и понял в чём дело - камера была раздавлена, из объектива исчезла линза, а сам аппарат напоминал дорогую игрушку, попавшую под асфальтовый каток.
Тетка ехала вниз и визгливо ругала олухов, где попало стоящих на склоне. Стихийное бедствие скрылось за отрогом, и на горы опустилась тишина, изредка прерываемая сдавленным шёпотом Виталика, который безуспешно пытался реанимировать фотоаппарат.
- ..., - сказал Вит и, широко размахнувшись, саданул камеру о выступ скалы.
- Может, всё-таки можно было восстановить кадры? - Волк попытался сказать это как можно спокойнее, но внутри у него всё кипело - день съёмок насмарку.
Такое он больше не повторит, а завтра - поезд. А сегодня... вечернее солнце уже начало протаптывать дорожку на гребне горы. Всё - конец сезона, конец финальному аккорду и карьере Вита, ...! Что тут ещё сказать.
- Я же говорю, камера старая - так можно было выцарапать карту из корпуса, а у этого дерьма она была впаяна намертво!
- Ну, умельцы бы справились.
- ..., не подумал. Но уже поздно... - спохватившись, поглядел, словно побитая собака, на Волка и неожиданно извинился: - Прости пацана, погорячился...
- Да ладно, чего уж там... - Волк проследил за тем, чтобы Вит, ослепший от горя, не уехал на скальные сбросы, и двинулся следом.
От постоянного напряжения ныли мышцы, и казалось, пустой живот прилип к позвоночнику. Что-то он начал уставать от этой суеты. Не к добру это. Для старости не тот возраст, но годы, проведённые на склоне, уже начали давить грузом снега, и где-то там, в глубине души созрело, как лавина, решение покончить с этим бессмысленным занятием - брести по склону жизни. И двигаться вверх уже нет желания, и траверсировать гору, чтобы найти подходящее место для нисхождения в Долину Счастья - скучно и недостойно. Остаётся лишь одно - повернуть концы лыж по линии падения воды и в скоростном спуске, словно вихрь ринуться в бездну, пролететь над камнями, над трещинами в оттаявшем фирне и рухнуть на площадку подъёмника, подняв фонтан брызг из мокрого снега.
***
- А шашлык был ничего. Успели взять перед самым закрытием.
Вит был чем-то обеспокоен, и на его суетливые движения было противно смотреть. Ирина со Славкой сидели на другом конце деревянной скамьи, сбитой из оструганных досок, и молча потягивали сок. С каких это пор?! Волк демонстративно пил кофе и нарочито часто прикладывался к маленькой фляжке, в которой плескался "штро" - божественный восьмидесятиградусный напиток, настоянный на альпийских травах. Хлебнув в очередной раз обжигающей влаги, он цедил потихоньку остывшую коричневую бурду и глубоко затягивался сигаретой. От снега шёл одуряющий запах весны, говор обсуждающих удачный день горнолыжников доносился откуда-то издалека, словно из другой вселенной, и он подумал, что на самом деле Долина Счастья - это совсем недурственное место. Если бы не плаксивый, ноющий голос Вита.
- Ну, ребята, какого чёрта сиднем сидеть. Я сгонял в камеру хранения, взял "соньку", день кончается, надо бы двигать, а то канатка скоро закроется. Нам бы успеть подняться и перевалить через гребень. А там один-единственный спуск - и всё! - все свободны! Я уже и кадр придумал. Всего-навсего - съехать немного с горки и потом траверсом добраться до дороги. Вы же фрирайдеры, чёрт возьми!
Волку не понравились эти экивоки на их принадлежность к экстремалам. Что-то темнит Вит, не всё так просто складывается. Да и не хотелось тратить лишний час на то, чтобы объезжать гору. Он покачал головой и, одним глотком допив "штро", со злости забил крышку до упора.
- Вот что, Вит, тебе надо - ты и выкручивайся. Деньги за сегодняшнее катание я тебе отдам, не люблю оставаться в должниках, но соваться в лавину не хочется. Видишь, снег раскис. Так что, не уговаривай, никто не поведётся на твои сногсшибательные кадры.
Вит остановился и, прищурившись, внимательно поглядел на него. Ничего не сказав, он стряхнул налипший снег со сноуборда, и собрался было уходить, но тут среди гула голосов послышался спокойный голос Славки:
- Вит, я пойду.
Волк от неожиданности поперхнулся ледяным кофе, и увидел презрительный взгляд Ирины. Ну, да, он не герой, он просто хочет жить. Что в этом плохого? Что отвратительного в том, чтобы не погибнуть, не умереть, не остаться здесь, в горах навечно впаянным в лёд склона? Дожить до старости и рассказывать внукам о том, как прекрасны вершины и как отливает отражённым светом фирн, лежащий в крутом кулуаре, на котором ещё нет ни одного следа, потому что только безумцы могут захотеть спуститься по такой круче. И он когда-то был таким сумасшедшим... ключевое слово "был"...
Ох... да чёрт с ней - с Долиной Счастья! Он, покачиваясь то ли от спиртного, то ли от усталости, подошёл к лыжам и молча застегнул крепления, со злости чуть их не сломав. Райд кулуара. И точка внизу. Если он останется в живых, то обязательно напьётся. До поросячьего визга, до беспамятства. Конец сезона. Да пусть будут прокляты эти горы! Ещё одного такого взгляда он не выдержит.