В припаркованной машине радио надрывается. Музыка колонки рвёт. Тошнит от современной трескотни. Хочется старой и доброй классики и новости послушать.
Ух, как, всё-таки, на улице холодно! Новости... ничего приятного, впрочем, как обычно: мировое сообщество коллапс переживает, а до катарсиса, как до турецкой Пасхи. Прогноз погоды... хоть что-то утешительное. Ну, вот, диктор соловьём заливается: - Дорогие радиослушатели! Поздравляем с наступлением календарной весны!
Тебя сейчас бы на улицу, вещий баян!.. Какая к лешему весна! Ветер колючий до костей, до самых жилок пронизывает.
Есть также тёмные... сегодня именно такой...
Благо морозы отлютовали. Да, таким, как я, от этого не легче.
Звонко хлопнула, зазвенела весело стеклом дверь магазина. Мужичок вышел. Проводил его долгим взглядом. "Та-а-ак, что там у него в сумочке?" Присматриваюсь, зрение напрягаю. "Ох, ты! Литровочка "Гетманской" крепкой, пакет томатного. Джентльменский набор!" Со стороны глядючи, какой он джентльмен? Ботинки старые, по крему соскучились, каблуки стоптаны, брючонки мятые. Куртка зимняя... вот, потеха, куртка на тощих плечах, как семейники на плечиках висит. Джен-тель-мен! Жердь корявая! "Да ладно! Бог с ним, коли помер Максим. Других занятий у меня, что ли, нет?"
Верчу шеей. Глазею по сторонам. Ёжусь от ветра. Смотрю на редких прохожих. Одеты тепло. Им тоже не особо в календарную весну верится. Не один я пессимист оптимистический!
Что-то мокрое упало на нос. Неужто, капель? Оттепель?.. с хрена ли!.. Не-а-а... Конденсат с трубы ветром занесло. Жаль... Надежда затеплилась.
Снова дверь по-старчески дребезжит. Тоненько. Холуйски. Ну, да, так и есть... снова мужчинка. Энтот не то, что джен-тель-мен, - бери выше, - пуп земли, хозяин жизни! Холё-о-о-ный! Морда блестит от дорогих кремов после бритья; одеколоном фирменным обоняние моё из шаткого состояния равновесия выводит. Вестибулярный аппарат под условной угрозой. Обувка не из дешёвых. Не с распродаж с семидесятью процентной скидкой для плебса; хорошие "колёса", со скрипом. Костюмчик новенький из тканей английских, об стрелочки брюк взгляд поранить можно. "Ох, ты, ох, ты - чтоб мы сдохли!" Так-так-так, а чем это тоненько и подленько попахивает от щегла богатенького? Нет, ну что за народ: на лицо ведро одеколону; на дезик для подмышек - поскупился. И что с того, что в сумке вискарь дорогой, артишоки, апельсины с мангами. Не солидно. Скрипят "колёса"... нет, снежок под копытами бугая нервно поскрипывает.
Скучно! И народу мало. И день выходной. Безобразие!
Из магазина только выходят. Когда успели? За час-полтора последние никто не входил.
"Дзынь-дрынь!" - просквозила дверь петельками. "Стук-стук... цок-цок". Дробненько шпилечки вострые туфелек модных по плиточке по тротуарной просеменили. Мамая моя женщина, ноги от шеи; фигурка... меч правосудия рельефнее будет. "О! да! мадам в одежде от кутюр! Шубка - господи! - из кошки стриженой, под норку профессионально окрашена. Матрёна-ядрёна! Так и прёт кошатиной. Бр-р-р!!! Ажно трусить всего начало, не хуже, чем с похмелья. Понятно с вами, дамочка. Пыль в глаза равнодушному капиталистическому обществу; на ножки стройные колготки в клеточку, - эт-то, видать оттуда, где друзья в полосочку! Парфюм а-ля франсез, - где там: Польша или Китай, - амбре ещё тот! На ногах не устоять! "Шахерезада" родная лучше будет! Посмотрим, красотуля, что ты приобрела. "Шартрез" в сумочке буржуазно разместился и лежит, щерится. Вот это - со-лид-но! На последние копейки приобрела, чтобы подругам не пыль в глаза и вьюгу в уши - бурю песчаную и торнадо! Что с того, что до зарплаты на лапше дешёвой с хлебушком сидеть будет? Разгрузочные дни - компенсация за несомнительное удовольствие.
Ладно, милая, шелести ластами, спеши к подругам. Сёдни снова упьёшся вусмерть. Как домой доползёшь, утром не вспомнишь. Поплачешь с утра в "думку", одиночество надоевшее проклиная...
Уже обед. А я, как в старом анекдоте, ещё ни капли в рот, ни на фалангу... Кстати сказать, что с "фалангой" рифмуется? Штанга. Ничего, тяжеловато только. Манго. Кислое, больно. Танго!!! Жрать охота, не до танцулек!
Старушка сердобольная вышла, одуванчик... как её... божий. В плетённой кошёлочке пакетик молока, творожок, точно, просроченный, хлебушек черствый... Аккуратно дверь придержала, закрыла ласково. Дверь благодарно промолчала. Пожевала старушечка ртом беззубым неслышно. На меня посмотрела с сочувствием. Постояла, поразмышляла о чём-то, перекрестилась и прошла мимо. "Спасибо тебе, добрая тётенька! Как за что?! Святая простота - за сопереживание!" - это я мысленно с ней диалог провёл, пообщался на ментальном уровне. Жалко её. Идёт, сгорбившись. Шаркает, на тросточку тяжело опирается. Пальтецо потёртое, старое; шаль на голове повязана, молью сильно поточена. Где дети, внуки? Забыли? Вспоминают, наверняка, когда почтальон пенсию приносит. "Господи! - это я снова мысленно сам с собой беседую. - Где же эта справедливость шляется, от кого прячется? В каких укромных чертогах? Молчишь... Молчи. Если ответишь, то это уже шизофрения. А так, как я с тобой говорю - молитва. Грустная она какая-то..."
О! а это что за фифа выпорхнула из двери? Она скромненько промолчала... Балерина, что ли? Бёдрами вертит, пританцовывает на месте... Задне-приводной!.. Туфельки балеточки; брючки стрейч в обтяжечку; губки ярко накрашены, бровки выщипаны. Макияжем талантливо томность взгляда оттенена. О! на меня смотрит, ошибка природы! Нет, люди добрые, наглость какая, глазками мне моргает, мордочку прыщавую кривит в слащавой улыбочке. Тьфу, ты, мерзость Содомская! И матерно вслед ему, мысленно. Вслух воспитание не позволяет. С загибами, с конструкцией словесной многоярусной. Азартно, дух захватило! Как же велик и могуч язык наш! Это - нормально. По-английски ругаться русскому неприлично.
Во! едрён-батон. Стайка шумная детишек выскочила. Гомонят, горланят, руками машут. После каждого дверь в конвульсиях билась, от ужаса содрогалась. Пыталась от натиска детского прийти в себя. "Жуют детишки... чем же заправляются? Жрать-то как хочется! Чипсы, "Pepsi"... эрзац-питание вражеское!"
Пролились ручейком мимо. На меня ноль внимания. Это что же выходит, я пустое место? Невидимка?! Уэллс отдыхает! М-да... приятного мало...
Пустой желудок развивает способность к размышлению. Где живём, в какой стране? В стране мы живём замечательной: ни ночлежек, ни социального медобслуживания, ни хавки халявной от спонсоров, ни религиозных извращенцев со сладкими песнями о грядущей волшебной жизни на небесах после жизни земной. Бардак! Один с сошкой - семеро с ложкой.
"Мели Емеля, твоя неделя". Это я себе. Поток мыслей не остановить. А недели, как и месяцы, все - мои.
"Люди! Не проходите мимо!" К кому обращаюсь? На улице пусто. Сам к себе. Дверь молчит, как партизан на дыбе. Ветер в проводах посвистывает. Тоже мне, Соловей-разбойник! За стеклом двери лицо охранника равнодушное. Морда - сытая; чаю с печеньицем, да с домашним вишнёвым вареньицем от пуза накушался. Стоит, икает. Отрыжка замучила, корешок? Питаться надо правильно. "Господи! Жрать-то, жрать сильно хочется. Желудок скоро к хребту присохнет". Стоит, глаза об меня мозолит, Цербер. Поделился бы лучше хлебушком... Это в тему про икоту. Жрать... есть... кушать надо по методике, друг мой жадный. Можно диеткой модной побаловаться! Нет! Ты баловаться не привык. Тебе тонус и форма важны. А охранник на диете, что свинья в кордебалете. Ха! Ладно вышло. Запомню обязательно и с друзьями поделюсь. Поржём вместе!
Стук-грюк... ворчит дверь недовольно. Семейная пара выплывает "из-за острова на стрежень". Он, она - вальяжные перцы. Губки бантиком. Бровки сурьёзно к переносице сведены. Дублёночки с иголочки. Шапки теплые из чернобурки. Гринпис, ау, где ты? У тебя под носом зверюшек изводют. Шарфики мануфактурные, мохеровые. Продуктов набрали-и-и! никак, неделю из дома входить не собираются. Тоже, крендельки медовые, в весну календарную плохо верится? Правильно! Пиз... Врут, безбожно! Синоптики-оптики... Что-то сегодня на рифму потянуло... Точно, с голодухи... Как умные люди говорят: сытое брюхо к учению глухо.
"Господи, услышишь ли меня! - стенаю про себя. - Не прошу много - хлеба кусочек!"
Стою. Переминаюсь с ноги на ногу. Пытаюсь согреться. И думаю. О чём? О справедливости... Нет её на белом свете. "Кому с мёдом пирог, кому лущёный горох". Топчусь... час-другой и закоченею. Нет еды, нет внутреннего топлива... И ветер... все остатки тепла выдул; свежести бодрящей зато прибавилось! Ох, урчит в животе! Симфония крепости духа.
Солнце зимнее за тучки серые прячется. Вечереет. Не перепадёт мне сегодня ни-че-го! Адью! Спать лягу нонче снова голодным...
Дрожь прошибла. Тело трясётся. Каждая мышца вибрирует. "Жрать! Жрать! Жрать хочу!" Нет. Я сейчас точно, как в том мультике "щас спою".
Безродный и бездомный пёс поджал хвост, сел на задние лапы. Поднял морду к небу, прижал уши, закрыл глаза и завыл, откровенно, истово, самозабвенно: "Гау-у-у... Вау-у-у... Гау-у-у..."
Сытое эхо, ленивое, лоснящееся от жира ответило, резонируя окнами домов, словно над псом издеваясь: "Подайте, Христа ради, колбаски кровяной!"