- Извините! - Николай тихо барабанит костяшками пальцев в купе проводника. - На следующей сколько стоянка?
- Это вы? - спросонья удивляется проводница. - Вам же ещё двое суток до конечной!..
- Сколько стоянка? - повторяет Николай шепотом.
- Минута... - отвечает быстро проводница и добавляет: - На этом полустанке лет, этак, десять никто не выходит, как и не садится. Буфет давно закрыт; вместо магазина - автолавка раз в неделю...
- А и не надо! - Николай спрыгнул на перрон и поёжился, после жаркого купе морозец ядрёный щипал дерзко за щёки и покусывал ухарски уши.
На полустанке, продуваемом ветрами, промываемом снегами пусто. "Я, как перст..." - подумал отрешённо Николай.
Сквозь блеклую морозную вуаль в предутренние нежные часы гордым флагманом выступал силуэт здания железнодорожной станции, смутно различимыми контурами отдалённо напоминая руины готического замка: высокие стрельчатые окна закрыты фанерой и забиты крест на крест досками; створки массивных дверей намертво скованы ржавой цепью и скреплены тяжёлым, покрытым патиной времени амбарным замком; сквозь круглое слуховое оконце, через обрушенную кровлю равнодушно зрит оловяным оком луна...
Скрипит, беспечно покачиваясь под едва ощутимым ветерком фонарь, разбрасывая щедро скупые пригоршни света...
Скрип-скрип... Скрип-скрип...
От водки холодной мой голос охрип...
Скрип-скрип... Скрип-скрип...
За спиной не крылья; над головой - не нимб...
- Милый, - хриплый женский голос сзади выводит Николая из снежной отстранённости. - Отстал, что ль?
Он оборачивается.
Бесформенная женская фигура в телогрейке не по размеру обвязана шалью, поверх одет желтый рабочий жилет, голова повязана шерстяным платком - дежурная по станции - представилась или просто проговорила женщина.
- Не отстал, - замедлил с ответом Николай, и, собравшись с мыслями, а, может и сдухом, продолжил. - Вышел; вот - просто вышел.Так не бывает разве?
- Вышел? - не поверила дежурная и сочным смехом сотрясла морозный воздух, пришедший в бурное движение. - В жисть не поверю!.. Мила-а-ай, тута, почитай, годков с десяток никто не выходит. Оде-вроде! - женщина загнула вывернутый оборот. - Старики повымерли; молодежь - сделала ударение на первом слоге - давно разъехалась, куды глаза-то глядят. Остались одни патриоты, как мы: ехать некуда, никто нигде не ждёт... в таком случае папаня любил мой приговаривать: жисть наша бекова, нас деруть, а нам - некого ... старые звёзды на вялом небосклоне...
И снова рассмеялась; деланно, натужно, будто слёзы прорывались наружу сквозь латаную ширму веселья...
Из репродуктора бойко неслись оптимистичные звуки туша. Затем последовали несмолкаемые аплодисменты; наконец, через чехарду звуков донёсся искажённый помехами голос:
- Уважаемые граждане! Дорогие вы наши! Настал тот радостный...
Новый шквал аплодисментов прервал речь.
- Спасибо! Спасибо!.. Родина, как говорится, вас не забудет!.. Родина, как говорится, даст каждому по способностям, каждому по заслугам...
- Постановлением суда тройки, гражданин...десять лет... с поражением в правах... без переписки... статья пятьдесят восемь, часть...
Узкий двор ограничен стенами зданий; свежий морозный воздух несколько опьянил после удушающего смрада камеры; поднял голову и в чистом небе разглядел звёзды...
- И чтобы так счастливо жили враги наши, как мы сейчас живем!
- Вины своей не признаю... Родину и вождей... не предавал... С первых дней... был верным сыном...
- Верность - первый признак измены!.. Безукоризненная честность хуже отъявленной лжи... Сегодня ты танцуешь джаз...
- Пожалте, фото в профиль и анфас...
- Сынок, - дежурная по станции дергает Николая за рукав. - Ты к кому-то конкретно, или так, балду попинать?..
Николай достаёт из саквояжа бутылку водки.
- А!.. - восклицает равнодушно, считай, разочарованно, дежурная. - Энтого пойла хоть ковшом запоись! - и машет досадливо рукой.
- Мне бы ночку скоротать, - разъясняет обстановку Николай.
- Оно понятно! - всхохотнула дежурная и провела в свою каморку; сняла жилет, телогрейку с шалью; по каморке разлился устойчивый запах немытого тела с тонким ароматом "Шрапнели". - Таких, как мы, давно никто не хочет. Ни ночь скоротать, ни...
- Вовсе не то имел в виду, - пытается неуклюже реабилитироваться Николай.
- ... но что имею, то и введу! - не зло закончила дежурная и снова залилась смехом, и в такт смеху подрагивали живо телеса... - Пить сам будешь, - и добавляет серьёзно, - на водяру аллергия. Вот так вот, дружок...
На тумбочку, укрытую куском клеёнки, лоснящуюся пожелтелым целлюлитом времён, выставляет два граненых стакана. Один придвигает неожиданному гостю: - Своё сам и пей!
Себе же нацеживает из заварничка с отбитым носиком жидкую заварку.
- А ты бы не скупилась, маманя, на угощеньице, - высокий, с впалой грудью и высохшим лицом, произносит шипяще. - Сынка твово мы, как целку берегли. Так что, давай, мать, расщедривайся! Гости званные, почётные издалека прибыли; оголодали малость в пути, застыли-устали...
- Ой, сынки! - всплескивает руками старушка. - Да неужто ж мне жаль чего? Так ведь, ничего нет, всё, супостаты, вымели подчистую! Дажеть мышке-ядрице не оставили крупицы...
- Ты, мать, мозги не долби, - надвигается на старушку высокий, рукой осаживая сокомпанейцев. - Мы - народ честный! Хлеб, водка, яйца и сало... отобедаем и уйдём, забудешь, как звали...
- Как же там сыночек-то мой? - вдруг всполошилась старушка.
- Да никак... - пренебрежительно отвечает высокий. - Кабаны и жирнее бывали...
- Сынок, ты, часом, не болен? - дежурная заботливо всматривается Николаю в глаза. - Вроде, нет; взор чистый...
- Ну, разве что, призадумался, - протягивает дежурная и льёт в стакан водку. - Выпей-ка, сынок, водки-то; глядишь, и полегчает... на сердце-то...
Станционный репродуктор разрывается от лающей чужой речи:
- Ахтунг! Ахтунг! Слюшать всем народи радио Великий Германия...
- Чтоб вы поиздохли все, ироды... - раздается голос из толпы, собранной перед зданием станции, чудом уцелевшей после бомбёжки и долгого артобстрела.
Зимний день выдался на славу: солнечно; тихо; к утру, вьюга утихла, оставив после себя прекрасный пейзаж, разукрашенный всеми оттенками белого...
Над немногочисленной толпой вьётся едва заметный в морозном чистом воздухе парок от дыхания.
- Так и будем стоять? - спрашивает тот же голос. - Пока всех не изведут на студенину? Хаты не топлены, быдло не кормлено...
- А ты, умник, не ерепенься-тко, - раздаётся рассудительный женский голос, привыкший повелевать. - Спервази глянько, что с деревней сотворили, нехристи...
Жадно облизывая деревянные срубы, потемневшие и высохшие от времени, огонь быстро взбирался по стенам на крыши; крытые соломой избы вспыхивали, как стекляшки под солнцем, и, исходя желто-серым дымом, крыши проваливались вовнутрь изб.
Огромной, переливающейся линзой висит над деревней дым; жаром и искрами исходят догорающие избы, посылая последний привет небу.
Треск, похожий на оружейную стрельбу, раздаётся в утренней тишине; жалобно скулят дворовые псы, юлой крутясь на цепях; прощаясь, протяжно мычат коровы и тревожно блеют козы, задыхаясь от дыма и сгорая заживо в ритуальном огне в честь ненасытного бога войны.
- Ферфлюхт хуре! - офицер нервно расстегнул кобуру, вынул пистолет и начал стрелять в толпу, брызжа слюной и дико вереща: - Ферфлюхт швайне, ферфлюхт русише швайне!
- Поди-тко, какой ты впечатлительный! - дежурная похлопала Николая по плечу. - Ты пей водку-то, пей! Закипит, ненароком...
Звонкий смех разлился по каморке; сотрясались телеса, сотрясая воздух...
Воздух сотрясали разрывы снарядов и с той и с другой стороны. Временами казалось, все сошли с ума, напрочь забыли человечью речь и могут говорить языком пушек и ружей...
Красивые, непрочные цветы разрывов, искрясь снежно и сияя жемчужно, тают медленно в безветренном воздухе. Снежная трава от разрывов пуль, пересекая поле, устремляется в лес и оттуда, с удвоенной силой, наперегонки друг с другом, бежит вспять. Прилив-отлив. Крещендо-диминуэндо... Глиссандо страсти, форшлаги смерти... Легато - медленный уход; стаккато - возвращенье к жизни... ... разрывы соединились и сошлись в диком танце смерти, бешено извиваясь и, рисуясь друг перед другом.
Тот и другой - чужие для наших равнин; тот и другой - жуткое зрелище.
- Может, всё-таки, останешься?
- Нет, решено бесповоротно. Квартиру продал, мебель раздал; здесь меня ничто не держит... Да и никто уже не ждёт...
- А мы, друзья, что же, пустое место?
- Не переиначивай... не рви сердце...
- А всё же?..
- Пустое...
Тук-тук, тук-тук... тук-тук, тук-тук...
Отсчитывают колёса стыки рельс...
Тук-тук, тук-тук... тук-тук, тук-тук...
Будет хорошо там, как было прекрасно здесь...
- ... приглашаю всех в гости на мою новую Родину, кубанскую станицу... Приезжайте обязательно, летом: фрукты-овощи прям из сада-огорода, свежие, без нитратов. А дом, какой большой!.. И море близко!..
Скупые сводки ЦСО ГАИ: водитель не справился с управлением. В результате столкновения, водитель и пассажиры погибли... На месте ДТП работает следственная бригада прокуратуры РФ... Предварительная версия... Со слов очевидцев составлена следующая картина произошедшей трагедии...
Паровозные колёса: тук-тук-тук;
Уезжает навсегда мой друг;
Уезжает, только вот в том беда -
В те дальние края не ходят поезда...
- Ахтунг, ахтунг! Говорить радио Великий Германия...
Длинная автоматная очередь скальпелем разрезает хриплый голос репродуктора; он умолкает. В воздухе отчётливо пахнет серой, порохом, гарью, талым снегом, тёплым ветром, кирпичной пылью...
Репродуктор отрывается от крепежа и повисает в воздухе на проводах.
Левая створка высокой двери, ведущей в здание станции, издырявленная, лежит на перроне; правая, скрипя противно, лениво двигается, послушная легкому ветерку.
С грохотом, подняв густое облако пыли, правая створка падает на перрон.
Из пыльного сумрака помещения появляется фигура солдата в выцветшей от пота и пороха гимнастёрке; рукава закатаны до локтей. В левой руке широкая кисть; в правой руке резиновое ведёрко с красной краской.
Солдат подставляет солнцу небритое лицо в веснушках; закрывает глаза и улыбается. Сплёвывает изо рта дотлевшую самокрутку и радостно вдыхает полной грудью - ох-хха!..
Затем солдат окунает кисть в краску и выводит дрожащей, привыкшей к стреляющему автомату рукой букву "П", немного корявую, при этом бубня под нос:
- Непобедимая... Великая... Да ходил под неё, как под стожок в поле!..
- А ты ничё, умеешь! - одобрительно отзывается дежурная, застёгивая кофту и поправляя причёску. - А поначалу всё: давно это было... уж и не знаю, как начать... а вдруг, кто услышит...
Вовсе дежурная оказалась не старой; лет около сорока; просто жизнь и окружающее её сообщество внесли соответствующие коррективы, изменив жизненную парадигму... и, соответственно, внешний вид...
Лицо Николая горит; пунцовеют уши; волосы, коротко остриженные, от стыда завиваются в букле. Слов нет...
- Особо не кори себя, - успокаивает дежурная. - Сегодня ты, завтра - другой! Круговорот тел в постели... не где захотели, а где пригрели...
Николай отхлёбывает водку из горла; заходится в кашле. Дежурная бережно хлопает по спине:
- Ты чё так расчувствовался? Али впервой?
Николай кашляет и кивает головой.
- Ой, да?! - удивляется не деланно дежурная и добавляет с сочувствием. - С бабой?
- Не, вот так, в таких условиях...
Дежурная, легонько постукивая по спине, продолжает:
- Ничё, привыкай, болезный... вас, мужуков, мало осталось; нас, бабья, - много... Знаешь, как в том анекдоте...
- В каком? - с трудом усмиряет кашель Николай.
- Всё в том же, - всхохотнула игриво дежурная, кокетливо повернулась спиной, одевая теплые трико. - Лучше б ты три члена имел...
Купейный диванчик узок и мало комфортабелен. Даже во сне пытаюсь найти удобное положение. Удаётся с трудом и не сразу.
Вязкая весенняя снежная мокрота леденит горло: ни вдохнуть полной грудью, ни выдохнуть: острые иглы пронзили горло и вытягивают тепло... выкачивают жизнь...
- И ты хочешь сказать, - покачиваясь с пятки на носок, допрашивает майор смерша щупленького мужичка, - ты не оказывал помощи оккупантам, в тот момент, когда вся страна вела с неприятелем тяжелую битву?
- Молчать, дрянь! - майор с размаху бьёт рукоятью пистолета мужичка по лицу, тот беззвучно падает.
- Не перестараться бы, товарищ майор! - осторожно, услужливо, лакейским дрожащим голоском говорит рядовой и предлагает: - Плеснуть водицей?
- Щас плесну! - майор расстегивает ширинку и мочится на лицо мужичку. - У-у-у, - кряхтит довольно майор, - мне медичка порекомендовала больше пить (выпивает махом стакан спирта с водой) и чаще мочиться (довольно стряхивает капли): камни в почках. - Ни к кому, не обращаясь, поясняет майор. - Хороша свежа водица, прихвостень вражий? - наклоняясь, пытает мужичка.
- Э-кх, э-кх... барин!.. не бей, не бей!.. пощади, барин!.. - хрипит мужичок, пытаясь слабо защититься руками, изо рта по небритому подбородку густыми струйками льёт кровь. - Барин! деток... деток... кормить надыть было-то... Барин!..
- Ба-а-арин!!! - мечтательно протягивает майор и, опомнившись вдруг и, чего-то испугавшись, наотмашь бьёт ногами мужичка, зло, остервенело: - Надыть!.. Надыть!.. Надыть!.. - повторяя, как заведённый, одно и тоже.
Майор устало вытирает рукавом гимнастёрки испарину со лба:
- Значит, говоришь, деток кормить надыть?
Мужичок кашляет, на губах пузырится кровавая пена:
- Деток, барин... малых кормить...
Майор, спокойно и отстранённо глядя в окно, выпускает в мужичка полный барабан револьвера.
В этой поездке спится как-то с трудом. В купе один; соседи вышли на предыдущей станции и до конца поездки куковать одному; казалось бы, спи, себе, да спи... Ан, нет же!..
Вытираю лицо рукой... Рука мокра... Не от пота... Ладонь подозрительно темнеет в вязком сумраке приближающегося утра.
Вагон внезапно встряхнуло; непонятная вибрация прошла через весь состав; поезд остановился.
- Что?
- Что, чёрт возьми, случилось?
- Почему встали?
- Где начальник состава?
- Что за хрень происходит?..
Ярко озаряя предутреннюю темноту, подсвеченную светом луны и восходящего солнца, тревожно прогремели далёкие разрывы, проверяя на прочность психику.
Редкие снаряды рвутся вблизи. Суматошно меж разрывов мечутся люди и животные; слышны команды, их никто не слышит; разрывы приближаются; падают замертво солдаты, сражённые осколками...
На крыльцо выбегает майор смерша, босой, в галифе и нательной рубахе. В правой руке сапоги, в левой руке зажат револьвер. Бешено вращает глазами, задыхается от гнева и бессилия; разрывы раздаются вокруг, всё больше погибших и раненных; в остервенении майор стреляет в воздух...
Майор сгибается пополам, на брюхе рубашка окрашивается в красный цвет; он удивлённо смотрит на вываливающиеся внутренности; пытается руками запихнуть их назад, кишки заманчиво пахнут смертью, и не спешат повиноваться бывшему хозяину...
Майор падает на колени, шепчет что-то и заваливается направо...
- Дорогие товарищи! В едином порыве, вместе со всей страной, дадим пятилетку за три года! Перевыполним план на ...дцать процентов! Ура - дорогие товарищи!
Летят перелётные птицы,
Никита, за ним Микоян.
На Кубу везём мы пшеницу,
А с Кубы везём обезьян.
- Ты лей, лей, Никитка, и держи язык-то за зубьями. Неровен час, и их лишишься и жало подрежут.
- Я чё, я ничё!
- После скулить будешь. Ну, выпьем! За взаимопонимание, за сложение и вычитание! За деток - ты, что ж не пьёшь, Никитка? - за деток: и моих, и твоих, чтоб росли не безотцовщиной...
- Горька, зараза!
- Не горше смерти!
- И куда ж ты, милый, направляешься? - отхлебнула с блюдца чай дежурная, отставив в сторону мизинчик.
- Куда рельсы проложены, - отвечает Николай, разморенный водкой и близостью с дежурной.
- Туманно говоришь все, - снова отхлебнула с блюдца дежурная, откусила от сахарка кусочек, захрустела. - Объясняю: рельсы они повсюду и нигде. А промеж ними направления; ужо их-то и не счесть...
- По направлениям и ...ик! - проклятая водка!- ...ик! ...направляюсь. - Водка согрела тело, вылечила душу, заинтриговала разум, сделала ручным и податливым дух Николая.
- У нас точно... направлений... - дежурная сделала круг рукой, - пруд пруди... и рыбу уди...
- Я не рыбак...
- Так, и-и-и я, это, не морячка, - и снова затряслась от смеха.
- Вы, должно быть, помните моего отца... майора смерша... Он погиб... в самом конце... - раздаются всхлипывания и сморкания носом.
- Не плачь, детка, - успокаивает тихий голос. - Погиб, как герой... ...ину защищая... ...еройски...
- Не прошло и года, как единым порывом... весь народ под руководством... вышел на... ...енные ...оказатели... ...ра - ...огие ...арищи...
- Ну, я пойду! - уходить Николаю из каморки дежурной, страсть, как не хочется. Сомлел от тепла. - За хлеб-соль... значит!.. поминайте лихом...