"Капризная тётка Судьба благоволит не всегда и не обязательно смелым, храбрым и отважным.
Иногда она излишне уделяет своё внимание отдельно растущим чахлым росткам, обходя стороной налитые жизненными соками побеги.
Три месяца, три долгих месяца учёбы в отряде я лицезрел её затылок с копной рыжих волос, закрученных в тугой "конский хвост", её прекрасную спину. Без изъянов. Прекрасно сложенную фигуру с осиной талией; лишённую морщин и растяжек превосходную, с лёгким загаром бронзовую
кожу. Упругие щёчки скрыты под волнистыми складками ослепительно-
белой туники. Не лишённый воображения, я их прекрасно себе представлял.
Обойдённый вниманием отцов-командиров, шёл не напрягаясь. Прилежно выполнял положенное по службе. Вера, надежда и любовь глухими, окольными, дальними тропами ходили вокруг меня.
Понемногу свыкся с этим и успокоился. Считая, как убеждали древние, что в несправедливости кроется высшая справедливость. Но восторжествовала правда!
То ли карты легли иначе, то ли кости с вещими рунами зависли в воздухе, либо стали на столе на ребро, улыбнулась мне Судьба. Показала свои прекрасные перламутровые точёные зубки в маковом обрамлении страстной припухлости губ. Есть правда, есть она на белом свете!"
Сонливость, как надоедливую муху удалось прогнать лить третьей чашкой кофе.
Чтобы закрепить результат открыл фрамугу, впустил свежий морозный воздух на лоджию, вдохнул глубоко и продолжил чтение.
"Яков писал портрет сослуживца в Ленинской комнате. Карандашом. Так ему захотелось, когда малювал письмецо домой. "Ксана, - доверительно заметил он, - моя невеста, - уточнил сразу, - на фотке меня видела. А вот рисунок, где-то читал, точнее фотографии, - похлопал Яшу по плечу, - и мощнее будет". "Мощнее чего?!" - удивился слегка логике товарища Яша. "Яш, - протянул тот, - фотка... это, ну как бы... - и покрутил в воздухе руками, - а мой портрет - это я и никто больше!" Тогда Яша посоветовал ему сидеть и не вертеться и чтобы он умолк.
Портрет закончен. Яша замечает товарищу, что было бы неплохо закрепить рисунок. Зачем, спрашивает тот, мол, и так сойдёт. Яша соглашается, сойдёт, но если закрепить - дольше сохранится Ксане на радость. Чем же, интересуется сослуживец. Фиксатором или лаком для волос. Товарищ чуть не задохнулся, и где же я его возьму? Яша предположил - через взводного старшину...
Как выше писал, звёзды, и лучи от них сплелись в удивительный узор.
Некстати или, кстати, помяни, и он появится, заходит взводный, старшина первой статьи Гаврилюк. Курсанты замирают.
Видя их замешательство, старшина берёт у Яши рисунок и рассматривает. И очумевает. Дах, говорит, ихь бин нихьт фершейн, что же это ты от прогрессивного общества свои природные таланты скрываешь. Яков встаёт по стойке "смирно" и рапортует, так, мол, и так, товарищ старшина первой статьи, из-за небывалой занятости, учёба, строевая подготовка и иные трудности ратного дела, коему я обучаюсь, стараюсь раскрыться в обучении флотской военной специальности во всей своей физической и... На этих словах старшина Гаврилюк приподнялся на носки, роста был ниже среднего, приятно скрипнули начищенные до блеска прогары... И чего уж там, астральной полноте имеющемуся у меня... Стоп-стоп-стоп, - перебивает старшина, с астральной полнотой ты несколько перегнул; я тебя спрашиваю конкретно по этому - и стучит пальцем по рисунку - поводу. Так я ж и говорю, Яша говорит и слышит, как издалека доносится праздничный перезвон колоколов. И повторяет про трудные флотские будни и учёбу.
Старшина Гаврилюк тормозит Яшу и укоряет, что ж Дах так несправедлив. Время обучения необходимой для флотской службы специальности - это одно; а личное, свободное время курсанта совершенно другое. Вот в его-то рамки, личного времени, и нужно дать знать о своём, не постесняюсь этого слова, таланте. И, видимо, желая блеснуть знаниями, добавляет, Рубинштейн ты наш! Яша поправляет, Рубинштейн музыкант; вы хотели сказать - Рембрандт. Да?! искренне удивляется старшина, не вижу разницы... совершенно. Оба евреи. Вернёмся к теме, личные творческие способности совершенно... подбирая слова Гаврилюк сморщил лоб и не найдя нужных, продолжил, что, Яша, нельзя путать росу и так далее...
Старшина Гаврилюк философски организованная натура, превращает свою речь из окольной и отдалённой в прямолинейную, в лоб - вот ты, товарищ матрос...
Поднялся с банки позировавший курсант. Старшина жестом усадил обратно, спрашиваю Даха, понимаете своё отстранённое взаимопонимание... старшина запинается, понимает, уходит в такие по глухости дебри разглагольствования, но осознаёт, что как старший по званию должен с доблестью изловчиться, вывернуться и закончить выступление. Вот, слов и событий, да... повысил радостно голос старшина Гаврилюк, светлая мысль отразилась небесным светом на челе, затронув несколько глаза, - выход найден! - а как тебе будет мой портрет изобразить? Яша облегчённо вздыхает, не тяжелее кулёк семечек слузгать".
***
Как у острого на острие
Будто вниз головой летишь,
Потому будь внимательнее
Выбирая себе фетиш.
***
"Бедный старшина!.. Безусловно, как человека я его любил. И не смотря на наши человеческие слабости, пытливым умам со стороны непонятным ни однозначно, ни вообще никак, он был психологически устойчивым человеком. На нас всех вежливо плюя с высоты своих лет, отданных исполнению почётного долга, он умудрялся быть деликатным с офицерами, подчёркнуто-безразличным с мичманами и старшинами и хамски-прямолинейным с курсантами.
Если кто не читывал дедушку Фрейда, напомню, все скрытые радости и льющие наружу неудачи индивида кроются в неизрасходованной по прямому назначению эротической энергии - Человека!!!
Чтобы мы люди-человеки не вытворяли в многомерной плоскости нашей грешной жизни, всё нам воздастся в той, грядущей! Безапелляционно названным послесмертным бессмертием".
"Товарищ старшина, - начал Яков Дах, - дело в том, что ни профессиональных кистей, красок, ни качественного художественного холста, да что там, ватмана приличного нет.
- Зупинись, - старшина останавливает Даха. - Завтра всё будет, кроме еврея.
- Какого?
- Ватмана...
- Это сорт бумаги, товарищ старшина, - пытаясь сдержать смех, говорит Дах.
- Знаю, - с ленинским прищуром зря на Даха говорит старшина. - Это я тебя проверял, - и смеётся, - сказал, будет, значит, будет.
Ну, думает Яша, вот теперь мой черёд цыганочки с выходом!
Дерзит, понимая это, Яша старшине, а что делать: вялая мышка кошке не в забаву... "Не знаю, товарищ старшина, кто и что купит. Я-то здесь, другие - там. И не все в красках, как положено, разбираются. Это вам, товарищ старшина, не кроликам хвосты квадратом стричь". Причем тут кроличьи хвосты с квадратной стрижкой, он объяснить не мог. Благо старшина не вник в суть данной словесно-изящной фигуры или, как воспитанные люди, если что не понимают, пропустил мимо ушей.
Дерзит Яша Дах. Макушка огнём горит. Уши пунцово полыхают. От собственной наглости коленки чуть ли не сгибаются и дрожь, адреналиновая, здоровая дрожь, предвестник благородного тремора распространяется по телу, по нервным окончаниям вплоть до внутренних мембран клеток.
Старшина Гаврилюк покрутил чёрный ус, подумал, принял верное, в итоге решение. "Если изобразишь меня, - старшина описал пассы вокруг себя пальцами, - вот таким вот, Яша, умру, но помнить тебя долго буду. А уж как здесь отблагодарю..." Гаврилюк долго и методично распинался перед Дахом в ожидаемых им радужно-заманчивых перспективах".
"Как человек воспитанный, выслушиваю старшину. Во время паузы, когда он остановился для передышки, беру его под локоть, замечаю в глазах промелькнувшее недоумение, сажаю на стул напротив себя и приступаю к работе.
- Ну, что там?! - как всякому неопытному натурщику, ему трудно усидеть на месте; минута кажется вечностью. - Есть подвижки?
- Льда, - острю я.
- Какого льда? - вытягивается лицо старшины.
- Про подвижки, которого спросили.
- А... ты про это!..
Максимально концентрируюсь на предмете исполнения. Чисто автоматически, подсознательно понимаю и говорю, мол, ещё немного, так, вот-вот. Ещё минуточку... Подбадриваю; знаю на личном примере. Тяжело сидеть без движения... Да-да, затекает шея... знакомое состояние... Айн момент, товарищ старшина, красота и искусство требуют жертв.
И тут старшина выдаёт перл, на которые был в крайние моменты, нечеловечески продуктивен: ты, Яша, смотри, айн, там, момент, цвай или трай, но чтобы жертвы абстрактные не переросли в физические.
Выкладываюсь по полной. Как могу. Не пределе. Густая, липкая испарина покрыла лицо. Всё, выкрикиваю, готово! И бросаю карандаш на стол. Показываю ему. Бросив взгляд на портрет, затем в зеркало, он замечает сходство и произносит: - Чертовски похож на меня. Точь-в-точь.
Затем долго старшина Гаврилюк, въедливо щуря глаза и хмуря брови, всматривался в своего карандашного двойника, стараясь отыскать десять отличий, пропущенных вначале. Отойдёт на пару шагов и посмотрит. Затем приблизится, приставит ладони к вискам, - зачем?! - и снова смотрит. Опять отойдёт. Приложит козырьком правую ладонь ко лбу ребром, левую - на уровне глаз. И - смотрит. То вправо наклонит голову, то влево. То почему-то плечами пошевелит.
- Лицо, - в итоге рожает он, - какое-то... ну, неживое, что ли, Яша...
- Н-да-да! - соглашаются с ним созерцатели из числа холуёв и устрашающихся.
- Глаза не совсем выразительные, - дует губы старшина. - У меня, - он округляет глаза и тычет пальцем в глаз, говорит, - роговица совершенно другого окраса...
Холуи и устрашающиеся, было, ринулись в атаку, но жестом руки старшина остановил неуёмную прыть и попросил художника - от слова "худо", рыгнул кто-то смешливо - меня, то бишь, объяснить ему, но мнение общества ему, как пел Высоцкий, с Эйфелевой башни, в чём разница.
Выкрутился я оригинально. Спросил, у кого есть ручка с красными или зелеными, на худой конец, синими чернилами. Просимое исполнено. Нашлись и те и те. На чистом листе произвольно изобразил три круга. Старшина наклонил голову, вперив взгляд на круги, затем на меня. И?! говорит, погодя. И... вторят ему. Не понял прикола, Дах.
Объясняю, простым карандашом исполненный портрет не может отобразить всю гамму цветов, только одного - серого; но при помощи полутонов и игры света можно... Хватит, обрывает старшина, краски будут.
Волнение, так и не оставившее Гаврилюка, уняли нынешним же вечером.
Не смотря на закрытость воинской части от внешнего мира, Гаврилюку приготовили неофутуристический шок - в баталерной его ожидали три прекрасных обнажённых одалиски, готовые ко всяким сексуальным подвигам со своей стороны и к заматерелому махровому антагонизму "верх-низ" с его.
То культурологическое потрясение, положительно отложившееся в его голове, впоследствии помогло ему в дальнейшей гражданской жизни.
Излившийся и пролившийся старшина первой статьи Гаврилюк был в ту ночь счастливее колхозного быка, неосторожно совокупившегося с гипсовой статуей доярки!"
***
Ты проживаешь чью-то жизнь,
Ты взял чужие имена,
А раньше просто был инкогнито.
***
" Обед у Снегоцких был прост. Снедь - скромная.
Внезапность приглашения вызвала у Яши некоторую скованность и стеснение. Он бы с большим облегчением развернулся и ушёл - убежал - прочь в казарму либо куда ещё, но поставленный прямым вопросом ты голоден Яной, растерялся, как ответить. На не очень сытных казённых харчах и не вполне разнообразном рационе чувство голода в молодом растущем организме присутствовало всегда. Считав эту информацию или уловив нечто такое в окружающей среде, Яна резко схватила за рукав фланки и потянула в чистый подъезд. Остановилась на третьем этаже.
- Вы извините, Яков, - начала издалека бабушка Яны Целестина Богуславовна, - мы, отнюдь, не рассчитывали на гостей, поэтому, чем богаты, тем и рады. Вот, если бы Яна, - она слегка повернула голову в сторону внучки, - удосужилась предупредить, можно было подготовиться и посерьёзнее.
- Бабця! - взмолилась Яна.
- Что - бабця! - поинтересовалась та. - Если приглашаешь кавалера в дом..."
"Как горели мои уши и пылали щёки в тот момент, передать словами сейчас весьма трудно.
Я стоял столбом, не пытаясь даже сдвинуться с места. Будто невидимый сердечник прошёл через меня от макушки до пят.
- Яша, - карамельный голос Целестины Богуславовны вернул меня с высоких пиков чувственных размышлений в жестокий мир яви; мир грёз был слаще. - Что же вы застыли? Проходите, проше бардзо!
"Проше бардзо!"
Это вынесло меня на высокой волне чувств из мира ирреальных раздумий полностью!
- Проше бардзо, Яша! - передразнила Яна бабушку, показала ему язык, взяла за руку и повела к столу, накрытому в зале.
Средней толщины куски ржаного хлеба лежали в небольших плетёных корзинках. В фаянсовой маслёнке в форме сельского домика сливочное масло, на общем блюде отварная холодная говядина в окружении соусников с тёртым хреном со сметаной, со свеклой и горчицей; в хрустальных вазочках на высоких тонких ножках солёные грузди с мелко крошеным зелёным лучком; домашние помидорчики и огурчики в неглубоких глиняных ладьях. В салатниках цветного стекла квашеная капустка с клюковкой, стеклянный кувшин с парным молоком и печёные яблоки с мёдом в волованах.
Немного позднее я понял, особая гордость семейства Снегоцких - наливки и настойки; их подали в старинных хрустальных графинчиках: вишнёвая, сливовая, тутовая; не обошлось и без иностранных вин: кальвадос, игристое вино "Асти Мартини", полусладкое розовое "Ламбруско" и брют "Вдова Клико".
- Яшенька, - молвила бабушка, усадив меня и Яну за стол. - Как старшая из рода Снегоцких - родители находятся в отъезде - я познакомлю вас с историей нашей семьи..."
"Сынок, ты там случаем не уснул? - контр-адмирал Родионов, начальник Пинского военно-морского отряда озабоченно повторил вопрос.
- Никак нет. - Быстро и чётко ответил Яков, выглянув из-за мольберта. - Устали, товарищ контр-адмирал? Может, перекур?
- Перекур - обязательно! - радостно согласился контр-адмирал Родионов, потёр руками, поспешно подошёл к сейфу, открыл; на столе прочно обосновалась бутылка коньяку "Нистру", две рюмки, тарелочка с кружочками лимона. Родионов наполнил рюмочки и выразительно посмотрел на Яшу. - Долго ждать прикажете, товарищ Верещагин?
Яше импонировало сравнение со знаменитым художником.
- Не положено, товарищ контр-адмирал!
- В моём кабинете мне решать, что положено, что - нет! Присоединяйся! Полста коньяку для раскрепощения творческого полёта никому не мешали.
Следом за Родионовым и Яша залпом опрокинул рюмку, зажмурив глаза. Тёплая волна алкогольного цунами ударила о берег моря мозга; сразу ослабли коленки - захотелось присесть в кресло. Голос хозяина кабинета звучал издалека и предлагал закусить лимоном для обострения гармонии вкуса благородного напитка и без промедления закрепить раскрепощение творческого сознания. Было видно по всему, Родионову нравился процесс потребления коньяку, последующей следом релаксации и лёгкого головокружения.
Вторую рюмочку Яша выпил смелее; эффект был неожиданным: исчезла слабость в ногах, в голове прояснилось, мощный прилив непонятной энергии чуть не сбил Яшу с ног. Он бросился к мольберту, взял кисти и начал писать...
Высокие напольные часы в тёмном ореховом корпусе пробили шесть часов.
Яша продолжал трудиться. Пот застилал глаза. Его судорожно вытирал Яша и, истово смешивая, краски, продолжал писать.
Контр-адмирал не решался прервать творческий полёт Даха; сидел, тихо поскрипывая кожей кресла, и наблюдал...
-Кажется, всё, - устало отойдя к стене, увешанной картинами с морскими баталиями, произнёс Яша. - Думаю, вам понравится, товарищ контр-адмирал.
Родионов выплеснул остатки "Нистру" в рюмку. Решительно её опрокинул, пососал дольку лимона, разжевал, проглотил.
Дальнейшее Якову было не вполне понятно. Контр-адмирал попросил его подойти и взять за руку. Яков исполнил странную просьбу адмирала. Тот закрыл глаза, попросил подвести к мольберту.
Для уверенности при движении контр-адмирал вытянул левую руку, ориентируясь ею по наружной стене кабинета: окна, шторы - двинулся следом за поводырём.
Яша подвёл Родионова к мольберту. Развернул к нему лицом.
- Сынок, - срывающимся голосом, взволнованно произнёс Родионов, - что, могу открыть... глаза?
- Так точно, товарищ контр-адмирал! - ответил Яша.
- Да!.. - вдруг резко выдохнул адмирал, не открывая глаз.
- Что - да? - не понял Яша.
- Просто - да, - произнёс взволнованно Родионов. - Представь, мы не на службе. - И повторяет. - Могу открыть глаза?
- Да, - ответил Яков.
Адмирал шумно вдохнул. Задержал дыхание и медленно выдохнул. Открыл глаза.
Если верить знающим людям, иногда бывает достаточно первого взгляда, не в упор, непродолжительного, вскользь, чтобы сразу понять, кто или что перед тобой находится. Иногда случается шок...
Лёгкое потрясение от увиденного, вслед за набежавшими слезами, заставило всплыть из глубин подсознания почти забытые воспоминания. Рябь на ровной глади памяти переросла в волны...
Детство. Отрочество. Юность. Школа. Война. Родионов увидел себя юнгой на торпедном катере. Незабываемое чувство, захлестнувшее с головой - Победа над фашистской Германией! Учёба в военно-морском училище. Первый боевой поход. Первое кругосветное плавание. Первое обращение к нему: - Товарищ командир! Поздравление со званием контр-адмирала..."
"Коллега, как видите, все наши ненужные и необоснованные страхи переросли в положительную перспективу ожидаемого успеха. - Молодой врач, пахнущий дорогим одеколоном, не терял никогда не врождённый оптимизм.
- Коллега, - растягивая гласные, обращается к товарищу доктор, - а наш пациент выкарабкивается по скользкой наклонной жажды к жизни из чудесного мира запредельности в жестокий мир яви...
Яков с трудом открыл веки. Яркий свет острой бритвой резанул по глазам. К горлу подкатила тошнота.
- Больной! - радостно вскрикивает доктор. - Вы меня слышите? Моргните...
Яков исполнил просьбу.
- Коллега, о чём я говорил! - как при виде обнаженного соска, возбуждается доктор. - Больной, сколько пальцев? - показывает с растопыренными пальцами руку.
- Пять, - тихо шепчет Яков.
- Превосходно!- оптимизм доктора фонтанирует. Загибает мизинец и большой пальцы. - А сейчас?
- Пять, - повторяет Яков.
- Как - пять? - удивляется доктор.
- Так, - объясняет Яков. - Пальцев на руке не убавилось, хоть один согни, хоть все. А вот когда отрежут...
- Коллега, - обращается доктор к товарищу, - пациент пытается шутить.
- Острота - хороший признак. Не так ли, больной? - говорит товарищ доктора. Затем к другу. - А вас удовлетворил бы более иной поворот событий?
И дальше, не обращая на Даха внимания, бросали друг другу реплики и профессиональные колкости, упомянули складной метр в кармане; немного посоревновались в изящности ума и пошли из палаты.
Доктора застыли на месте. Обернулись. На кровати, сгорбившись и опершись руками на постель, свесив ноги, сидел Дах и безразлично смотрел исподлобья на врачей в упор.
- Зачем вы меня вернули? Там было так хорошо!"
"Вечернее небо затянуто грозовыми строгими облаками. Тонкие золотые нити солнечного света прорезали себе путь сквозь тучи, освещая тонкой короной сияния их края.
Тихий ветер перерастает в штормовой. В воздухе отчётливо прослеживаются тревожные нотки приближающегося ненастья.
Волны учащённо бьются о борт парусника. Паруса наполнены ветром, вот-вот, и они лопнут под его натиском.
На палубе парусника, едва различимые за солёными брызгами изумрудно-фатальной воды снуют матросы. Полундра! Близится шторм!
Пурпурно-лиловый закат. Лилово-тревожное небо.
И он, его портрет, умелой рукой художника омоложенный на переднем плане.
Контр-адмирал Родионов стоял и, молча, плакал. Чистые слёзы радости катились по гладко выбритым щекам.
Видя охватившее адмирала состояние, Яков не решался его прервать. Молчаливое созерцание картины затянулось.
- Сынок! Яша! - наконец раздался дрожащий голос Родионова. - Большое тебе спасибо! Это... - он указал рукой на картину, - ты так тонко... Спасибо!
- Вам понравилось. - Не спросил, не подтвердил Яков.
- Больше, ты заставил вспомнить многое, почти забытое.
- Я старался.
- Три тысячи, - сказал Родионов. - За работу заплачу три тысячи рублей.
- Не надо, - робко отказался Яков.
- Надо, - настоятельно произносит Родионов. - Талант у тебя, сразу видно. Воздухом сыт не будешь. Не сейчас, потом пригодятся. Деньги пока будешь хранить...
... и назвал адрес на окраине Пинска.
Затем добавил, что Яшу обеспечит работой. В окрестностях города помимо военно-морской учебки расположено ещё десять армейских частей. Их командиры тоже будут не прочь иметь собственный портрет. Даже в полный рост, как Николай. Их заместители тоже не чураются людских слабостей: портреты домочадцев, супружеских чет... Родионов выпалил на одном дыхании. Остановился. Перевёл дух. Портреты детей; например, девочки с персиками и всхохотнул1. Нет, так с дольками арбуза. Посмеялись вдвоём. Затем адмирал серьёзно заключил - и работа будет, и деньги, и служба пролетит незаметно..."
"Старшина Гаврилюк сиял, как медный пятак: личный художник! Сильно. Несколько грубовато. Зато... а! не важно! Сперва мой портрет в красках, затем борщ на плите не варись!
- Товарищ старшина, - прервал я его светлые думы, - в город за красками когда пойду?
- Ох, Дах, - говорит старшина мечтательно и добавляет мне совершенно непонятное, - да кто ж вас, польских евреев поймёт!
- Причём здесь польские евреи?
- Завтра, - улыбается старшина, - за красками; выпишу тебе увольнительную на целый день.
- Спасибо! - и повторяю вопрос - евреев к чему упомянули?
Старшина в ответ лишь махнул рукой, иди, мол".
"После завтрака всех счастливчиков идущих в увольнение собрали в Ленинской комнате. Ротный прочитал короткую лекцию, как следует вести себя в городе, чтобы не опозорить высокое звание советского матроса. Затем нас провели строевым шагом от казармы к КПП. Дежурный по КПП проверил у всех внешний вид, наличие носового платка и расчёски. В очень сжатой форме повторил ранее услышанное в роте. Заострил внимание на
1 имеется ввиду картина Валентина Седова, написана в 1887г. находится в Третьяковской Галерее.
высоком звании матроса и т.д. В конце подчеркнул, в расположение части прибыть за пятнадцать минут до окончания увольнения.
Гипотетически состав воздуха одинаков на всём земном шаре, исключаю специфические компоненты разных мест: болото, пустыня, цветущий сад или луга.
Стоя на крыльце КПП, медленно втянул воздух. Ох! Как он был неописуемо вкусен! Как не похож на тот, который остался за высоким кирпичным забором. Там он пропах военными знаниями, строевой подготовкой, ружейным маслом и учебными тревогами.
Но как удивительно пах воздух по эту гражданскую сторону! Его аромат пронизан светлыми улыбками встречных девушек, выхлопными газами автомобилей, шелестом густых крон высоких деревьев и ленивого летнего ветерка, не удосужившегося даже мести пыль!
Я стоял и дышал этим воздухом и никак не мог им надышаться.
- Товарищ курсант, в чём дело? - вывел меня из медитативной релаксации строгий голос.
Оборачиваюсь, за спиной дежурный по КПП. Он понял моё состояние и спросил:
- Первый раз в увольнении?
- Так точно, товарищ капитан-лейтенант! Лёгкая эйфория... внутри... растерялся!
- Бывает. - Успокоил он. - Пройдёт.
Поинтересовался, местный ли он. Услышав утвердительный ответ, спросил, где находится художественный магазин. Когда спросил об этом Гаврилюка, он ответил, что язык до Киева доведёт. Капитан-лейтенант не удивился и обстоятельно объяснил, в центре, проспект Ленина, дом 15.
Чуть не присвистнул - проспект Ленина! Конечно же, где может находиться магазин: в центре города, на центральной улице. Как и в Донецке - художественный магазин расположен на проспекте Ленина. Сдержался. Поблагодарил офицера и быстро спустился по ступенькам.
Непередаваемая невесомость во всём теле; казалось тогда не иду, лечу над тротуаром, над старинной булыжной брусчаткой. Парю в воздухе, без труда управляя телом в полёте!
Магазин отыскал быстро. За короткое время с начала увольнения три раза останавливали военные патрули. Проверяли увольнительную. Всякий раз объяснял, куда иду. Вежливо подсказывали направление. Благодарил, отдавал честь и шел дальше.
Тяжёлая деревянная дверь отделила от городской бестолковой праздной суеты и навязчивого шума. Глаза быстро привыкли к царившему внутри полумраку. В помещении было прохладно, через огромные стекла-витрины солнечный свет проникал с трудом: их заставили стендами с картинами.
Около получаса ходил от стенда к стенду и рассматривал картины белорусских художников. Преимущественно были работы мастеров из Пинска, но присутствовали картины художников из Минска, Гомеля, даже удивился из Новосибирска - пахнущие зимой снежные пейзажи, пьянящие чистым ядрёным морозом и тайгой - из Ленинграда и Москвы.
Позади меня стоял пожилой мужчина в серой тройке, белой рубашке с галстуком-бабочкой с булавой и в синем фетровом берете на густой копне седых волос.
Утвердительно киваю головой:
- Да!
- Вас привёл чистый интерес? - продолжает расспросы мужчина. - Не каждый день матросы заходят в художественный салон и подолгу рассматривают картины. Если это не массовый культпоход.
- Не только интерес. Призван на срочную после первого курса Донецкого художественного.
- Ого! - восхищённо восклицает мужчина. - Будущий художник посетил мой скромный магазин. Какая прелесть! - протягивает руку и представляется. - Аркадий Борисович, заведующий всем этим прекрасным местом. Как именовать вас, молодой человек?
- Яков. Яша. - Представляюсь коротко. - Очень приятно.
- А уж как приятно мне! - покачал довольно головой Аркадий Борисович. - Итак, что вас привело в салон?
Без изнурительных подробностей объяснил, что нужно. Во время моего монолога Аркадий Борисович кивал головой, бурчал "угу", "есть", "хорошо". Когда я закончил, он предложил пройтись непосредственно по магазину и помочь, если понадобится его помощь, в выборе интересующего товара.
Приобрёл, практически, всё, что нужно: кисти, масляные краски в свинцовых тюбиках, несколько метров холста, карандаши, гуашь и акварельные краски Ленинградской художественной фабрики.
Мои приобретения упаковали. Свёрток получился приличный, но не тяжёлый. Поблагодарил Аркадия Борисовича, тот попросил почаще наведываться, чувствую, нам будет, о чём поговорить. Пообещал: по мере того, как будут отпускать в увольнительную.
По сравнению с не утомительной прохладой магазина улица казалась похожей на разогретую духовку для выпечки пирогов. Самое главное было сделано. Смотрю на часы, время половина двенадцатого. Как его убить? Решил как в песне, выпить кваску, сходить в кино, в парк на аттракционы. Вместо кваса довольствовался лимонадом из автоматов и мороженым с лотков. В кинотеатре "Пина" шёл какой-то индийский фильм. Решаю идти, фильм часа на два, можно и вздремнуть, если зрителей будет не много. Зал оказался пуст наполовину. Сквозь прикрытые веки смотрел за танцами на экране, не вникая в сюжет фильма; вполуха слушал песни. Задремал. Даже что-то приснилось. Врать не буду что. Но очень приятное. Даже всхрапнул. Отчего и проснулся как раз на финальной песне. Протёр глаза. Помассировал лицо, прогнал дрёму.
Вот, думаю, стоя на высоком крыльце кинотеатра, лимонаду выпил, мороженое съел, фильм посмотрел. И уловил себя на мысли, что меня очень сильно тянет обратно в часть. В роту. К друзьям. Острая такая тоска охватила, прямо с места бегом готов был бежать. Спокойно, говорю сам себе, Яша, спокойно! Это от переживаний и от непривычки; отвык от гражданской жизни. Вот и расслабился, а нельзя. Отдыхай, Яша, радуйся, дорогой, мимолётному видению своенравной свободы и свиданию с ней. Точно неизвестно, когда так повезёт.
Закрыл глаза. Представил себе невесть что, отрыл и чистым, просветлённым взором посмотрел вокруг под другим градусом обзора. А что? Даже очень-таки ничего! Так, два пополудни; впереди ещё чёртова уйма времени. И отправился в городской парк. На удивление, в парке оказалось помещение, похожее на комнату хранения. Служащая сама предложила сдать свёрток, и уже ни о чём не думая развлекаться. Идея была своевременна, свёрток сдерживал свободу движений. Итак, сдаю поклажу, и быстренько-быстренько на аттракционы!
Покатался на лодочках, на колесе обозрения проехался три круга подряд. Искал глазами хоть кого-нибудь, получивших со мной увольнение, чтобы как-то разнообразить отдых. Но никого не увидел. Ай, и ладно. Решаю, сам поболтаюсь, поразвлекаюсь. В тире ловко настрелял на приз - юлу. Не отходя от барьера, отдал маленькой девочке отдыхающей с родителями. Те давай отнекиваться, да что вы, молодой человек, это лишнее; оставьте себе. Куда себе, удивляюсь. Если вы заметили, я форме, убеждаю их. А вот девочке игрушка в самый раз. В отличие от родителей, она без стеснения взяла юлу, раскрутила на дорожке; родители рассыпаются в благодарности. Кивнул головой и пошёл отдыхать дальше.
Если бы не жажда, то я никогда бы не познакомился с ней. С Яной Снегоцкой.
Длинный хвост очереди вёл к каждому киоску, торгующему газировкой. Делать нечего, стал, жду. Двигаюсь заметно, но очень медленно.
Репродукторов лилась веселая заграничная музыка. Даже может быть и "Modern talking", набирающий обороты популярности в Союзе и во всём мире. Сквозь эстрадные позывные прорывались звуки духового оркестра, играющего где-то в глубине парка на площадке.
Очередь зашевелилась, пошла быстрее. Вот я в середине; вот почти уже у цели. Впереди пять человек, три... И тут...
- Товарищ матрос разрешит девушке купить без очереди лимонад, - обращается ко мне приятный девичий голос.
Скосил взгляд. Рядом стоит девушка среднего роста, стройненькая, веснушчатая, озорные бирюзовые глаза горят весёлыми огоньками; пшеничные густые волосы заплетены в две толстые косы с вплетёнными красными, не в тон, в контраст, белому ситцевому платью, шелковыми бантами. Окидываю взглядом, улыбаюсь и ляпаю, ни с того, ни с чего, по-польски:
- Проше бардзо, пани!
- О! - округлились в удивлении её глаза. - Pan marynarz mówi na polskim1?
Очередь нервничает; хватит, может, любезничать; или покупайте, или... Продавец, пожилая крупная тётка в белом халате обрубила, нехай любезничают, вода не испарится.
А я будто никого не слышу. Возможно, и не вижу. Кроме неё - девушки с красными бантами в светлом платьице.
Жму плечами:
- Ledwie2.
- Dziękuje, szanowany pan, - стреляет она глазами, берёт два стакана с лимонадом; удивляюсь, зачем ей два, она же одна?
Только раскрываю рот, попросить продавца налить стаканчик напитка, как девушка протягивает второй стакан мне.
- Prosi, pan marynarz3.
- Dziękuje, pani... - мои познания в польском языке весьма скудны, поэтому продолжаю по-русски, - я сам в состоянии...
Она перебивает, мягко и нежно; слегка потупив взор, но глядя пристально не меня.
- Я не хочу вас обидеть. Вы разрешили купить лимонад без очереди. Почему бы мне вас не угостить? - и сразу представилась: - Яна Снегоцкая.
- Яков Дах.
- Jednak, pan Polak4, - улыбается она довольно и предлагает, - пейте! - и протягивает стакан.
Отходим в сторону. Яна пьёт лимонад медленно. Маленькими глоточками. Свою порцию выпиваю быстро. Она улыбается, что, Яша, жажда сильная. Нет, просто... замялся, что - просто? Но Яна тоже допивает свой лимонад; протягивает свой стакан и просит вернуть вместе со своим.
Ставлю стаканы на разнос, благодарю продавца. Она в ответ улыбается и мигает глазом, ладно, свои люди, понимаем. Улыбаюсь ей и ухожу.
Яна меня ждёт. Но едва подхожу, она говорит:
- Спасибо, пан Яков! Я тороплюсь, честно. Но мы с вами обязательно встретимся.
- Есть пословица: не кажи гоп...
- К нам она отношения не имеет, - укоряет Яна. - Если говорю, встретимся, так и будет. - Снова улыбается мило. - Очень скоро!
И быстро затерялась в пёстрой массе отдыхающих в парке горожан.
Вот теперь, Яша, думаю, можно смело возвращаться в часть. Больше в городе ловить нечего.
- Дьяк, - он уже так обращается ко мне, - ты, что это рано вернулся? Надоело отдыхать?
- Никак нет, товарищ старшина...
Гаврилюк останавливает:
- Лишнее...
Отвечаю, первое пришедшее в голову:
- Захотелось с красками поработать. Что откладывать в долгий ящик.
- А вот это правильно! - похвалил старшина. - Разумное и вечное решение.
"Верное, думаю, хотел сказать старшина, однако не поправил. Кто ж его поймёт, может и вечное. Смотря, какой смысл вкладывать в это слово. В ленинской комнате показываю приобретения. Старшина внимательно - с видом знатока - будто в этом разбирается, рассмотрел каждую кисть, тюбик; вчитывался в названия: "белила слоновые", "лазурь берлинская", "индиго", "чёрная". Спросил, можно открыть. Вскрыл коробку с акварельными красками, опять перечитал все названия. Заключает, вот, значит, с завтрашнего дня садимся с тобой за оформление моего дембельского альбома. А портрет, спрашиваю; подождёт, отвечает он.
Ночью я был дома. Во сне. Не наяву".
"Быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Наутро про мой талант знал ротный. Поэтому, пока вся рота занималась физзарядкой, ротный обстоятельно беседовал со мной. И он тоже на худом коне подъезжал издалека; начал с того, что я неправильно веду себя. Было неосмотрительно скрывать свой талант, в замкнутом обществе, таком как военная организация, рано или поздно проведали об этом. Лучше позже, чем никогда, парирую я. На что ротный резонно замечает, "никогда" на флоте семантически не бывает. Как бывает, интересуюсь. Большей частью, вовремя, отвечает он и, заметив, что продолжаю стоять, предлагает присесть. Сажусь. Начинаются расспросы, что да как, давно ли этим занимаюсь; есть ли в роду художники, желательно знаменитые. Отвечаю в обратном порядке: все живы, знаменитых нет... Постой, перебивает ротный, почему - живы. Потому что, знаменитыми, как правило, становятся после смерти. Резонно, замечает ротный. Продолжай! Продолжаю. Папа художник. Дедушка погиб на войне, трудился в колхозе. Сам пишу с детства; папа помогал в становлении как художника; а молчал, думал, анкету все читали, ведь для чего-то заполняют её в военкомате. Личное дело, поправляет ротный. Вот мы-то тебя как раз и пропустили; выявили двух переводчиков. Забрали ребят в штаб, будут служить там. Ротный встал и прошёлся по кабинету. Ай-яй-яй! говорит, да как же это мы с тобой промахнулись - и, высказывая осведомлённость, заканчивает: Дьяк. Не могу знать, товарищ капитан-лейтенант, отвечаю. Всему своё время, думаю, что так. Ротный машет рукой, ты ещё про камни упомяни, когда разбрасывать, когда собирать. Не знаю, что ты там обещал Гаврилюку, но мой портрет напишешь в первую очередь. Освободить от занятий не могу, будешь работать в свободное время.
Не очень радостным встретил меня старшина. Очень убивался, какая сука выдала меня, настучала ротному. Узнаю, говорит в сердцах, вырву помидоры и сожрать заставлю. Заверяю, товарищ старшина, клянусь, ваш портрет будет написан в первую очередь, успокаиваю его. Как, моё дело. Улыбается старшина печально, жмёт, руку, ладно, как получится.
После отбоя в каптёрке я делал на холсте карандашный набросок старшины. Он одел белую хлопковую парадку, бескозырку, ленточки пустил справа.
Важно было забить фон и прорисовать лицо. Закончили в четыре утра. Показал старшине. Он довольно хмыкнул, вот теперь больше похож на себя. Спать, говорит, Дьяк, быстро спать. Скоро подъём.
Но я так и не уснул. В тревожном ожидании перемен пролетело время до побудки. Построились на зарядку. Отставить, командует ротный, Дах, ко мне в кабинет! Остальным продолжать.
- Вот, Яша - говорит он, - пришёл твой час.
- Садимся писать ваш портрет? - предполагаю я.
- Тебя вызвали к замначальнику учебного отряда по политической подготовке. С моим портретом, похоже, придётся повременить... Опередили, с-с-суки!..
В правом крыле учебного корпуса на первом и втором этажах располагались кубрики, как говорили старшины и курсанты, блатные. К ним относились музыканты духового оркестра; два матроса срочника - авиамоделисты. К так называемой "элите" теперь отношусь и я. Мой кубрик расположен на первом этаже рядом с авиамоделистами. Живу один, где можно с удобством разместить десять человек. Два остальных кубрика выделены под мастерские: в одной изготавливались макеты парусников, судов Российского флота; в другой - непосредственно моя, художественная. В ней занимался оформительскими работами, писал стенгазеты, выводил кистью на плакатах лозунги, также в мои обязанности входили малярные работы. Но самое главное занятие вечером, после дневных неурядиц и беспричинной суматохи, я садился писать маслом. Чему посвящал время, которого в наличии было до безобразия много.
С музыкантами сойтись не удалось. Себя они считали привилегированной кастой, держались особняком и в свою компанию никого не принимали. Такими же недружелюбными были и моделисты. Обедать садились отдельно, смотрели на всех свысока, в курилке никому не давали закурить, "свои надо иметь" - аргументировали отказ. Поэтому легко можно представить, с какой любовью смотрели на них курсанты учебки.
С друзьями связи не терял; сам курил "Беломор", для них в кармане таскал "Opal" или "Inter".