С самого утра, с внезапного момента пробуждения ты чувствовал некоторую неловкость, которую объяснить не мог. Ни Orbi et Urbi, как говорили древние, ни себе. Ты, противясь внутреннему состоянию, сделал утреннюю зарядку, принял холодный душ. Лёгкий завтрак - ломтик ржаного хлеба с рикоттой и кофе - удержали настроение на нужном уровне.
Как пиво лакирует созданную водкой футуристическую картину окружающего мира, так и ты решил сделать последний мазок в утреннем натюрморте настроения - выпил большую рюмку кальвадоса.
Что? тебе стыдно? Неужели... Вспомни, сколько раз ты давал зарок не пить среди рабочей недели перед началом трудового дня.
Ох, ох, ох! Как ты скромен, пунцовые пятна стыдливости амёбами расползлись по ланитам и челу. Полноте! Брось! К чему ложный ход вперёд, ретируясь, детский лепет.
Громко хлопнула за тобой входная дверь. Натужно прохрипел замок, застарелым кашлем напоминая. Что не плохо бы было тебе проявить внимание к нему и дать промочить горло высокоочищенным маслом последнего отжима.
Как прошёл день, ты вряд ли вспомнишь. Он пролетел мимо сознания сорванным листком с ветки свирепым осенним ветром. Лишь лёгкий обжигающий холодок острой бритвой оскоблил висок.
И только вечером придя домой, ты вспомнил, какой сегодня день. Чистый четверг перед светлым днём.
Рука сама взяла мобильник. Друг откликнулся сразу. Весёлость в голосе казалась наигранной. На твоё предложение встретиться в воскресенье, выпить, поговорить по душам, он, юля, хитря, виляя хвостом, ответил, что в кои-то веки дети в этот замечательный день уйдут по друзьям. А они с супружницей решили понастольгировать. Случайно обнаружилась хорошо сохранившаяся видеокассета на верхней полке антресоли с "Эммануэль" и "Греческой смоковницей". Хмыкнув значительно, ты посоветовал поностальгировать круче, повторно просмотреть "Девять с половиной недель" с красавчиком Мики Рурком и несравненной симпатяшкой Ким Бесинджер. Мол, они с женой их полная копия, с одним лёгким реверсом в четверть века в разнице прожитых лет.
Обломилось. Друг отключился не ответив. Глядя на экран телефона, ты думал, кому ещё позвонить. Ба! Недавно встретил в маршрутке во всём своём неподражаемом великолепии Нату. Давнюю пассию. Что она там говорила, что полностью свободна, цепями Гименея не связана, дочки учатся в институтах, живут отдельно. А каким бархатным голосом она предложила, да что там скромничать, прямо сказала, приезжай, вот так просто, без звонка. И - бархатно-интригующим голосом - буду ждать. Ты, кажется, хотел добавить, сидя у окошка в руках с розовым платочком, но благоразумно промолчал. От мыслей скромных заныло под ложечкой. Сладкое послевкусие предстоящей встречи тонкими ручейками-змейками, оккупируя мышцы пресса приятным холодком, спустились ниже пупка и там стали бивуаком.
Загадочно, шёлково стеля парчу слов, Ната предложила вспомнить молодость. Безусловно, вспомнить было что. Хотя сама же после размолвки, уже будучи в первый раз замужем, сказала тебе, дескать, все твои рассуждения об этом и о том, сплошь вязкий плод твоего необузданного воображения, кислый на вкус. А также рефлексивное сожаление о не рефлекторно несостоявшемся. Или - несбывшемся.
О том, что не состоялось, конечно же, не тебе судить, но не ты, не ты, всегда после очередного развода звонил сам себе и, заплетаясь языком, икая часто и дыша сухим перегаром "Кьянти", скулил, какой он оказался дрянью, гадиной и сволочью. И предлагал приехать к самому себе, выплакаться в жилетку, утереть батистовым кружевным платочком сопли и уснуть после пылких и ярких восклицаний, куда глаза мои смотрели, на своей волосатой груди.
Ещё не набрал ты номер Наты, а интуиция набатом звучала в голове, отдаваясь тупой болью в висках, язвительно давя на застарелую мозоль: - А ведь обманет, клизма!
И вот ты позволил непозволительную роскошь обмануться. Нельзя не доверять внутреннему чутью, один раз ты пошёл вслед за волнами информационной просторной полноводной реки. Куда они привели тебя в конце плаванья? Жёсткая койка в больничной палате, неприятные холодные уколы витаминов и впечатлительные капельницы физрастворов.
Тщательно отточенное бездушие и равнодушие медсестёр, зимний взгляд, скользящий на горных лыжах по заснеженному склону твоего недомогания. Особенно впечатляющ задорный свежий перегар вечно неунывающих нянечек. Этих, страдающих острой формой непреходящего альтруизма тружениц Асклепия, кладущих на его жертвенный алтарь свои неискушённые и не разбалованные лишним вниманием души. Их глаза, затуманенные вечным недосыпанием, светились неземным и таинственным светом любви и доброты.
Отдельное слово о докторах. Как своевременно и актуально звучит из их ангельских уст непререкаемый девиз "Лечить нельзя ампутировать!" Запятую ты всегда старался поставить в выгодном для тебя аспекте. Но жизнь, штука бекова, когда кто-то кого-то того, а тебе - некого, - вносила свои коррективы. В итоге, гипс, костыли, трость. Полугодовое заключение в четырёх стенах квартиры и унылый зимний пейзаж, скучным весельем предполагающего торжества внушающий надежду, что худшее впереди.
Весна с улыбкой ворвалась в окно. Хищно стуча острыми никелированными челюстями, сгрызла жадно гипс и отпустила тебя на свободу.
Свобода... Свобода?.. Свобода?!. Как оказалось, не так уж она и желанна. Первые шаги - не твёрдая походочка с тросточкой. Ноги дрожат, мышцы вибрируют, сквозь тело проникают неизвестные посылы-кличи, и ты чувствуешь... Что?
Ната наеб... ох, ты, обманет! Точнее не она. Звонок. Гудок. Раз. Звонок. Гудок. Два. Звонок. Гудок. Три. Хотел повесить трубку, как на другом конце беспроводной связи сонный, раздражённый, мягко-озлобленный голос с нотками восточного напева осведомился:
- Да, слишую тибя!
Ты отвечаешь в тон.
- Пазави Натащю, чимо, билин.
На том конце связи, очевидно, несколько опешили от атакующей беспардонности и наглости; возникла заминка, прерванная ядерным взрывом злости в каком-то там тротиловом эквиваленте ярости:
- Ти, билат, каво, сюка, назоваль чимом?
Ты куражишься, веселясь внутренне оправдавшимся пустым ожиданиям. Интуиция, как факт, неопровержима.
- Тибя, чимо, тваю ...
Ты знал, высказаться разгорячённый ледяной Эверест на всю Ивановскую не даст. От количества посланных в твой адрес куёв пространство, как дуршлаг, зияло часто дырками. От многоразового склонения женских вагиналий атмосфера покрылась вчерашним сваренным черничным киселём. Избавим от подробностей иного склада, неизвестно, куда выведет лесной ручей, внезапно перерастающий в водопад и глубокую широкую реку.
Менструальный поток, явно рассчитанный для самоутверждения говорящего, обидных до обострения геморроя слов оборвала Ната. Ну, ты, термит-вредитель, как всегда не вовремя. Забыл, что ли, я тебе говорила, нахожусь в свободном плавании. Зашёл бывший муж чаю выпить, узнать, как самочувствие. У меня, как назло, температура поднялась. Он и предложил вставить градусник. Ты ехидно осведомился, и как, вставил. Ната не поняла подвоха и подтвердила - да. Ты, опять-таки, ёрничая, поинтересовался, удачно? Ната, видимо находясь под впечатлением вставленного градусника, жеманно ответила, до сих пор тело ломит, каждая клеточка ноет, слабость в членах.
Слушать более и далее пересказ эмоционально-тусклой эротико-этнической мелодрамы желания не было. Вежливо кашлянув, не услышав взаимопонимания в ответ, ты отключился от тягостного бойкого бреда.
Что ж, решаешь ты, на нет и суда - нет.
Принимаешь душ, чистый четверг, не забыли? Свеже выбриваешься, сбрызгиваешь лицо одеколоном "Тройной Наполеон". Рефлексируя неоднозначно быстро, твои мысли устремились в направлении шкафчика, где мирно дремал в бутылке матового зелёного цвета заветный кальвадос. Уже не одна большая рюмка будоражит разгорячённое душем воображение. Скромный бутерброд с анчоусом, килькой в томате по-нашему, согласен, не самый оригинальный способ закусить выпитое. После второй заусило.
Вечер бархатным чёрным, с едва различимыми ультрамариновыми тонами покрывалом без вариантов на спасение накрыл городской пейзаж за окном. Глухо ухнула вдалеке, слышимость сто баллов через хвалённые стеклопакеты, Витас его возьми Беринг, сирена милицейского патруля.
Ого, завертелась мысль ужом на сковороде сознания, кому-то крупно повезло в этот томный вечер.
Но ты-то, ты-то, в цвете! В самом водовороте внутрициклических хозяйственных событий. Красавчик, ты даже не мог представить, как тебе повезло. Не на санках с горочки съехать! В полном комфорте, закуски-бутерброды, огурчики-грибочки, картошечка с маслицем, селёдочка с лучком. Кальвадос, спросите, а что? Мы люди без предрассудков, лишённые их в определённые моменты поглощения снеди культурного разнообразия под что и что пьёшь.
Конечно, под картошечку с сельдью рекомендуется столовое вино номер двадцать один Александра Петроффа, хранителя старых винодельческих традиций, это в идеале, возможны и варианты, без радикального следования традициям и принципам.
На безрыбье и рак рыба и ворона соловей. Пользуйся моментом, бери, что дают.
Вот! Тебе вспомнился давешний старшина Помазнюк. Тот вообще принципиально закусывал водку ли, портвейн или коньяк колечком репчатого лука, обмакнутого в крупную соль. Какой выхлоп из груди наутро - дело четвёртое. Главное, произведённый на окружающих эффект. Он в этот раз проецировался векторно на себя. Тебе-то какая разница? Да, никакой!
Итак, берёшь тайм-аут.
Горит, вставленная в винную бутылку свеча. Истончается слезами. Сгущаются сумерки за окном. Сконцентрировались до непроглядной густоты. Вязкая, липкая чёрная мгла заполнила город. Даже свет редких фонарей не разжижает мрак.
Как некстати, совсем не под медитативный мотив вспоминается дружок, под нос ему портянки, со скромницей Эммануэль и студенточкой, греческой смоковницей. Всплыл и голос переводчика.
Ты бегом летишь в ванную, цепляешь на нос прищепку и ты уже там, в далёких девяностых, гуляешь по пыльным улицам Афин и Гуанчжоу, говоришь со зрителями языком тех лет. Однотонным, безэмоциональным, лишённым красок и полноты. Ты произносишь вслух целые фразы. Эх, жаль никто не может оценить мастерство твоего лицедейства. Вот ты обольщаешь красотку Ким слащавым голосом Мики.
Устав, плюхаешься в кресло. Оно нежно принимает тетя в нежные, ласковые объятия. Предупредительно, до крайности. Пальцем лениво жмёшь кнопку на "лентяйке". Включается канал "Человек собаке друг". Транслируют очередной фестиваль собак и собачников. Не понять, кто кого выгуливает, и кто кем гордится.