Полночь. Старое деревянное двухэтажное здание Глуховского детского дома погружено в темноту. Над входом, над окрашенной в бежевую краску дверью качается фонарь, бросает на серые стены нервные блики света, пугает притаившиеся в мелких трещинах тени.
Коридор второго этажа, наполненный смачно чавкающей чернотой, разрезан тонкой полоской света, косо падающей из приоткрытой двери комнаты дежурных воспитателей.
За дверью слышен тихий разговор, раздаётся приглушённая музыка из хрипящих динамиков китайского радиоприёмника.
В комнате, за накрытым чистой клеёнкой столом на расшатанных стульях сидят две женщины среднего возраста.
- Нонна, - говорит одна женщина, полная обесцвеченная блондинка, кутаясь в плед.
- Да, - отозвалась Нонна, рослая, крупная, с широкими плечами, больше похожая на мужчину, тускло-чёрные волосы зализаны и стянуты в тонкий хвост на макушке.
- Нон, вот чо я не пойму, чо ты всегда в ночь дежуришь? - спросила Алиса. - Доплата мизерная.
- Не в деньгах дело, Алиса.
- Тогда в чём?
- Эх, подруга, коли б могла, объяснила, - ответила Нонна. Взяла закипевший чайник. Разлила по чашкам кипяток, положила в каждую по пакетику чая, по два кусочка рафинада. - Люблю ночь.
- За что?
- Просто люблю, - мечтательно проговорила Нонна и добавила, - ты чай-то пей!
Алиса вынула из чашки пакетик, положила на блюдце, медленно размешала сахар. Взяла из розетки ложку вишнёвого варенья с горкой, съела. Запила чаем. Похвалила подругу, сказав, что варенье - закачаешься и попросила поделиться секретом. Без тени смущения Нонна отмахнулась, не льсти, мол, варенье, как варенье. Секрета никакого нет: фрукты-ягоды да сахар. Зачерпнула щедро вареньица с ягодками, отправила в рот и, прихлебывая, запила мелкими глотками горячим напитком.
- Важен процесс и как к нему подойти, - вытерла выступившую испарину Нонна.
- И как же? - бесхитростно удивилась подруга.
- Креативно, подруга, - хохотнула Нонна.
- Это желание, что ль? - вытянула лицо Алиса.
- Творчески, бездарь! Как будто в другой эпохе родилась, - уколола Нонна.
Алиса надулась. Протянула руку к варенью, но сразу отдёрнула. Чай допила, хрустя сушкой. Сообразив, что чуть перегнула со сравнением, Нонна примирительно попросила не сердиться и предложила, хочешь, обзови меня как-нибудь. Алиса встряхнула головой и заулыбалась, мол, зачем. А Нонна доверительно спросила, хочешь, расскажу, в чём секрет.
Алиса подобралась, снова подруга шутит или говорит всерьёз.
- В чём?
- Во флюидах.
- Ну, вот ты снова за своё! - обиделась Алиса.
- Да ты не кипятись, - спокойно отреагировала Нонна. - Флюиды, это, как же тебе попроще сказать, невидимые нити в руках. Желание хорошо, а вот если есть флюиды, дело само ладиться будет.
Противный тонкий скрип, следом скрежет раздались в коридоре. В щель неприятно потянуло холодком и страхом.
Алиса подскочила на стуле и устремила взор на дверь. Нона с недоумением воззрилась на подругу и взглядом спросила, ты чего. Показывая движением лицо вперёд, Алиса спросила:
- Ты слышала?
Нона делово выбила щелчком из пачки сигарету, губами вытянула, перекатила в угол рта и прикурила, щуря правый глаз. Выпустила в потолок густую струю дыма.
- Что?
Заикаясь, Алиса выдавила из себя охрипшим голосом:
- К-к-кажется, в коридоре кто-то ходит.
- Алиса, - бодрыми весёлыми нотками Нонна постаралась поднять опустившуюся планку настроения подруги. - Открою простою истину, всегда крестись, если кажется, - и наложила на себя широким жестом крест.
Алиса следом за подружкой мелко перекрестилась, посмотрела в зеркало над столом и увидела бледные пятна, расползшиеся по лицу.
В коридоре снова раздался посторонний звук, схожий на собачий вой. Услышала его и Нонна.
Алиса съёжилась от страха. На неё было горько смотреть.
- Нонночка, точно кто-то там есть!
Превозмогая ватную слабость в ногах, резко отяжелившую ноги, Нонна поднялась, подошла к холодильнику, взяла бутылку портвейна. Взвесила, подбросив на руке.
- Будешь? - обратилась к Алисе, чувствуя с облегчением, как страх уходит с каждым словом.
- Н-н-нет, воздержусь, - быстро отчеканила Алиса.
Нонна пожала плечами, мол, как хочешь, наше дело предложить, крепкими здоровыми зубами сняла с горлышка пластмассовую пробку, выплюнула в ведро в углу. Налила полный стакан, весело глядя на подругу, шумно выдохнула в сторону - х-хэ! - и махом опорожнила стакан.
Глядя на беззаботную подругу, Алиса жалобно заскулила.
- Само собой. И не терять присутствия духа. Это главное!
Алиса покачала головой, нет, у меня так не получится и снова, тихонько скуля, попросила подругу посмотреть, что там, в коридоре. Нона улыбнулась, может, и посмотрю, спиртное напряжение легко сняло, появилось знакомое ощущение воздушности и свободы полёта.
- Нон! - взмолилась Алиса.
Нону немного повело, раскрепостилась речь.
- Не бзди! Если чо, я рядом, - незаметно для себя громко икнула. - Фу, ты, блин! Читала в детстве книжки про старинные замки?
Алиса моргнула. Подруга продолжала, так вот, там говорилось, в пустых помещениях и коридорах замков всегда по ночам раздаются разные звуки, спящие днём и, с наступлением ночи выходят они на прогулку. Половицы скрипят, трещат обои, стучат шпингалеты окон и хлопают ставни. За окном разгулявшийся к полуночи ветер бросил горсть дождя, застучали капли по стеклу. От неожиданности подруги вздрогнули.
- Видишь, всё объяснимо, - первой пришла в себя Нонна.
- А со звуками чо? - спросила, страшась непонятно чего, Алиса.
- А то, - Нонна состроила серьёзное лицо, резко наклонилась над столом и гробовым голосом произнесла: - Тётя Алиса, к вам едет по чёрному-чёрному коридору чёрный-чёрный гроб на чёрных-чёрных колёсиках! - увидела посеревшее лицо подруги-трусихи, громко расхохоталась.
Алиса справилась с минутным оцепенением и снова направила взгляд на дверь. Нона проследила направление, встала, нещадно дымя сигаретой, подошла к двери - видишь, всё в порядке - и выглянула в чёрный зев коридора.
Лампочка, до этого светившая ровно, часто заморгала. Закачался, закашлялся холодильник. Пузырясь, заколыхались выгоревшие зелёные шторы.
Алиса вжала голову в плечи и чуть не закричала "Ай, мамочка!", но Нонна спокойно развернулась на пятках, скрипнули каблуки старых стоптанных туфель, победно глядя на подругу, широко развела руки:
- Никого и ничего нет! Довольна?
- А лампочка? - задребезжала тонким голоском Алиса.
- таинственные игры электричества. Положительный заряд, отрицательный, - отрубила Нонна.
- Холодильник...
- ... затрясся? Как два пальца об асфальт - старый компрессор. Холодильник нужен новый, желательно "Samsung", - выложила веский довод Нонна. И добавила. - Да кто ж нам его купит.
Дрожащей рукой Алиса указала на окно.
Нонна остановилась возле окна, отскребла пальцем отставший слой краски, посмотрела на улицу, закрыла форточку.
- Через закрытое окно ветер не дует. - Поставила точку в длинном предложении предположений.
Алиса схватила бутылку и, торопливо наполнила стаканы.
- Вот это верно, - засмеялась Нонна, затушила, не морщась, окурок об руку и отправила в мусорное ведро.
2
- Эй, - раздался в полной тишине спальной комнаты тихий голос. - Кто будет слушать страшилки - сюда!
Раздалось металлическое поскрипывание сеток кроватей, шлёпанье босых ступней по дощатому полу. Когда суета стихла, всё тот же голос предупредил:
- Тише, не то воспиталки услышат!
На середину комнаты выдвинули две кровати, соединили, накрыли по бокам одеялами, пол застелили оставшимися и разместились на них мальчики и девочки из соседнего помещения. Когда утихли возгласы "Не лягайся! Ложись теснее! Зачем? Теплее будет!", загорелся фонарик в руках одного мальчика. Тусклый свет осветил ограниченное пространство под кроватями и возбуждённые лица детей.
- Если никто не возражает, - сказал мальчик с фонариком, лет десяти, коротко остриженный, - сегодня рассказывать буду я.
Полная тишина со стороны друзей ответила согласием. Десяток глаз напряжённым взглядом уставились на него.
- Толкай, Колян!
Колян набрал полную грудь воздуха.
- Давным-давно, как рассказывала мне моя бабушка, а ей рассказывала её, жил на белом свете один странный дядька.
- Чем он был странен? - спросила одна девочка и поплатилась - получила подзатыльник.
- Не перебивай!
- Ходил этот дядька всегда в одной одежде: на голове старая шляпа с широкими полями, на могучих плечах просторный серый плащ с большими блестящими пуговицами всегда наглухо застёгнут. Чёрные брюки заправлены в высокие голенища кожаных сапог. Через плечо висит холщёвая сумка. Сквозь густую растительность на лице на окружающих смотрят прищуренные проницательные чёрные глаза. Зубами крепко сжата вересковая трубка, он попыхивает ею, и дым от неё теряется в смоляной вьющейся бороде.
Ходил он по свету. Ловил разных птичек-зверушек.
- Зачем? - снова кто-то не сдержался и ойкнул, стукнувшись подбородком об пол от сильного тумака.
Колян продолжал, как умея, интригуя рассказом благодарных слушателей и нагоняя жути.
Была в его руках особая загадочная сила, - магнетизм - которой не могли противостоять эти бедные беззащитные создания. Достаточно было ему протянуть руку в сторону птички, как она в неё прямо вдавливалась, или приближалась зверушка, покорно трясь головой о ноги. Тяжкая участь ожидала эти несчастные создания.
Колян остановился, выдержал паузу, проморгался, потёр руками лицо. И только собрался продолжать, как его опередила девочка с синим бантом в волосах.
- Он над ними издевался? - предположила она, в чистых карих глазах светилось неприкрытое сочувствие к животным.
Колян повернул голову в её сторону.
- Издевался? - переспросил он так, что все слушатели услышали тяжёлые глухие приближающиеся шаги. Подобрались и плотнее прижались друг к другу.
- Кушал сырыми, - чуть не плача, проговорила девочка с синим бантом.
- Нет! - Колян головой приподнял сетку. - Он их потрошил и делал из них... - рассказчик повысил тон и сгустил краски, - и делал из них... - Колян победно глядел на округлившиеся от невысказанных чудовищных предположений глаза слушателей, - и делал из них чучела. Навсегда застывали под его умелыми руками зверушки в разных чудных позах.
Детишки облегчённо выдохнули. Чучела, ладно, пустяк. Важно, не рвал их на части и не грыз жадно зубами!
- Люди, знавшие его, - Колян умело манипулировал сознанием масс, - звали его... - голос вибрировал от напряжения - ... таксидермист!
- А-а-а!!! - закричала детвора, не опасаясь гнева воспитательниц, услышав жутко звучащее слово. Кто-то даже попытался его произнести, сильно коверкая.
- Таскимердист...
- Таксимесрит...
- Таксмисердист...
Рассказчик победным взором, как пастух овечью отару, окинул мальчишек и девчонок, радуясь достигнутому успеху.
- И в заключение хочу добавить, - вылил ушат холодной воды на раскалённые уголья слушателей. - Он изготовлял чучела не только из птичек-зверушек...
- А из кого ещё? - раздался чей-то робкий голосок, следом послышались всхлипывания.
Иногда он приходит ненастными осенними ночами, когда сильный ветер и жуткий дождь срывают с деревьев последние листья и топят в ледяной воде луж, к избалованным и непослушным детишкам по просьбе родителей. Беседовал долго, закрывшись с ребёнком в комнате с глазу на глаз, вразумлял, просил вести себя прилежно.
- А если не вели себя прилежно? - спросил кто-то приглушённо.
Солидно кхэкнув, Колян продолжил.
Тогда таксидермист возвращался, забирал с собой непослушное чадо. Вместо него оставлял чучело либо зверушки, либо птички на подоконнике. Он всегда приходит в окно и через него уходит.
- Что происходило с ребёнком?
Колян спокойно, будто читает вечерние новости, ответил.
- То же что и с животными. Таксидермист делал из них чучела.
Тишина под кроватью замерла в нелепой позе в полу-движении и боялась пошевелиться. От рассказанного Коляном у детворы застыла кровь в жилах и страх сковал руки-ноги.
- Из человека делают мумию, - отозвалась девочка с синим бантом.
На неё зашикали отовсюду:
- Не умничай, вдруг он придёт за тобой!
- У меня четвёрка по поведению.
- Ты уверена, что он не забирает только отличников?
Среди этой перепалки раздался робкий голосок, неожиданно заставивший всех замолчать.
- Значит, он скоро придёт за Валюшкой.
- Почему? - поинтересовался Колян.
- К ней вчера приходил какой-то дяденька...
Колян, чтоб не терять первенства, перебил.
- И что с того?
Возникла пауза, следом высказалось предположение.
- Он был в плаще и с трубкой в зубах?
- Не, в костюме, когда улыбался, блестели зубы.
- Дальше-то что? - не упускал нить главенства Колян.
- Ничего. Он с нею поговорил. Уходя, подарил птичку. Неживую. Она у Валюшки на тумбочке стоит.
Колян скомандовал, чтобы под кровать быстро позвали Вальку. Одеяло приподнялось, высунулось маленькое личико, мутным пятном белеющее в темноте и раздался вопрос, спит ли Валя. Она отозвалась неохотно - не-а! Дуй сюда, приказали ей. Она ответила, что не хочет и почти спит. Колян следил за переговорами и прямо из-под кровати пригрозил, чтоб передали, если не придёт, хуже будет, коли я зову, не идти - бежать надо!
Валя услышала знакомый голос, послушно встала с кровати и, не мешкая, присоединилась к остальным.
- Колись, Валюха, - начал допрос Колян, - кто к тебе приходил?
Валя, волнуясь, произнесла.
- Дяденька...
Её перебили, смеясь.
- Мы знаем - не тётенька!
Колян отмёл попытки перебивать его, пригрозил крепко сжатым кулаком.
- Разговариваю с Валькой только я! Продолжай.
- Я его не знаю. Имя он тоже не назвал. Расспрашивал о родителях.
- Ну? - надвинулся на неё Колян.
- А что я могла рассказать? - ответила Валя. - Их почти не помню.
- А он?
Тут она расплакалась, глотая слёзы и окончания слов, поведала, что гладил её по голове, называл бедняжкой, что долго её искал и, вот, наконец, нашёл. Говорил, что хорошо знал маму и папу, что у меня её глаза и папин нос. Потом раздался телефонный звонок, он отошёл, что-то невразумительное ответил. Сказал, пора уходить, но обязательно ещё приедет. И не раз. Подарил птичку. Она приносит счастье, сказал он.
Валя показала небольшое чучело трясогузки.
- Ух, ты! - одобрительно зацокали языками дети. - Круто! Клёво! - птичка по очереди перешла из рук в руки и вернулась к Вале.
Колян осведомился у Вали, хорошо ли она себя ведёт. Валя прыснула в кулак и ответила, без троек и поведение хорошее. Подруги и друзья поддержали её смехом, шутливо толкаясь локтями, дескать, мы все послушны и прилежны.
- А ну цыц, - остановил смешки Колян. - Если ты вся такая положительная, зачем он приходил?
- Он долго меня искал и нашёл, - повторила Валя. - Родителей знал.
Непонятная гримаса пробежала по лицу Коляна.
- А может, всё же, поведение хромает? - засомневался он.
От недопонимания и неверия тугодума Коляна, Валя рассердилась, стукнула кулачком по полу так, что все дети притихли.
- Сказала же, хорошее!
- Согласен, - не сходил с рельсов упрямства Колян. - Птичку для чего подарил?
3
Необычно ранняя весна этого года, пришедшая внезапно на радость всем, врывалась в широкие окна кабинета сквозь чистые стёкла и расплескивалась в небольшом помещении невидимыми тёплыми солнечными волнами и проснувшимися после долгой зимней спячки звуками: ветер пел весёлую забавную песенку, ему радостно подпевали звонкие голоса бойких ручейков, журчащие повсеместно и подхватывали красивую мелодию птицы.
Чем занять свободное рабочее время, когда ждёт работа и на столе лежит кипа папок с делами, которые нужно закрыть, допечатать, подклеить недостающие справки. Затем аккуратно подшить, отнести начальству. А оно, если соблаговолит, то, неряшливо перебирая листки вскользь - "галопом по Европе" - просмотрит и подпишет. После этих немудреных манипуляций папки с закрытыми делами, тонкие и толстые, займут своё почётное место на полке в архиве. На этом твоя работа, в бесконечной череде дней, товарищ старший лейтенант Василий Суровцев, закончена. И сразу начнётся новая. "Не дадут и минуты покоя, лиходеи, пистолеты почистить и форму привести в порядок", - Василий покачал головой, колыхнулись каштановые кудри, несколько прядей легли на высокий, с небольшими залысинами лоб. Кивком головы отправил их вбок, нажал на "мышке" клавишу и сразу на дисплее, окрашенном в мрачные тона, высветилась ослепляющая вспышка. Повалились в стороны поверженные бандиты. Супергероиня игры а-ля Лара Крофт безжалостно уничтожала бесчисленные подразделения боевиков, прибывающих на помощь убывающим эквивалентно в неизбежной схватке инсургентам. Подрывались от собственных бомб в поясах смертников зомбированные женщины-шахидки и плотными штабелями укладывались убитые воины очередной "Справедливой Армии Востока". Ментальные облачка их душ в сопровождении сладчайшего фимиама из продуктов тротилового расщепления летели в астральные небеса игры.
На этот раз Василий не дал себя убить. Всякий раз верить в собственную, хоть и виртуальную смерть, ничуть не хочется. Суеверия здесь ни при чём. Василий сплюнул через левое плечо и продолжил игру.
Последний уровень - самый сложный. Сплошные препятствия: минные поля, проволочные и бетонные заграждения, рвы, наполненные водой и горящим напалмом, таящие в себе опасности руины замков и заброшенных городов.
На минуту отвлёкшись от игры, Василий снова вернулся к нерадостным мыслям о работе. А работать-то, ох, как тяжело себя заставить, город - мать земель русских! Нет, есть ещё порох в пороховницах! Щёлк клавишей. Минус - враг. Ты - жив. Щёлк ещё. И ещё один минус. Над твоей головой пропели печальную песню пролетевшие мимо пули. И снова ты - жив!
Выпрямив торс, Василий посмотрел поверх монитора, стараясь не касаться взглядом пизанской башни из папок, на молодого, пришедшего после училища младшего лейтенанта Федю Балкина. Высокий - таких обзывают в школе "каланча" - слегка неуклюжего, короткий ёжик тёмных волос, оттопыренные уши, чисто славянское лицо, немного простоватое, вот только глаза говорили об обратном, большом уме и хитрости. Длинными, худыми руками, широко замахиваясь, Федя, в этот момент самый счастливый человек, хоть мир гори и рушься, бросал дротики в мишень, пришпиленную кнопками к пробковой доске, прикреплённой к стене. Дротики ложились кучно. Один к одному в "десятку". После каждого удачного броска Федя радостно вскрикивал, обращался к Василию, ну, посмотри, каков я, и продолжал метать дротики.
Минное поле. Героиня застыла перед уходящим за горизонт пространством, утыканным палками с табличками "Achtung! Minen!", бетонными и проволочными заграждениями.
У Василия ёкнуло под ложечкой. Не судьба, блин, сегодня преодолеть земли, таящие в себе огромной силы разрушение и, как следствие - смерть. "Ну, что ж, - подумал Василий отстранённо, - придётся работать, блин!"
От тягостных размышлений оторвал звонок. Звонила мам, просила вечером не задерживаться, при условии, конечно, если вдруг ему не придётся куда-то экстренно ехать и кого-то срочно спасать или арестовывать преступников. Также дала недвусмысленно понять, что будут гости, он их, безусловно, знает. Семейство Луговых, они придут с дочерью Таней. На вопрос Василия, а это к чему, мама отрезала, что в тридцать лет у них с отцом был он, сестра Нина и младший Кирилл. Так вот, сестра с братом давно обзавелись семьями, порадовали внуками; настал черёд и его, Василия, подумать о потомстве, о семье, о родителях, в конце-то концов, закончила на агрессивно-высокой ноте мама и положила трубку.
Танечку Луговую Василий помнил смутно. Знал, она была ровесницей Нины. Силясь вспомнить черты Тани, представить, какой она выглядит, он вдруг увидел перед внутренним взором Снежанну. Избалованную, капризную в меру девицу, умела она в нужное время эмоционально взорваться и, наоборот, деликатно промолчать, обуздывая острый язычок; выдалась она в отца или мать, Василий так и не узнал, за время совместного общения, с её, как и с его, родителями ни разу не встречались. Их двухгодичное не пойми чего и как, не смогло стройно облечься в устойчивую форму отношений: бурные встречи, всплеск чувств, совместное проживание полярно сменялось на показное равнодушие со стороны Снежанны с последующим уходом к родителям в родные пенаты. Оба понимали, добром это не кончится. И ждали прекрасного дня, и он пришёл. После очередной размолвки Снежанна молча собрала чемодан и ушла, оставив в ключнице ключи.
Две недели не давала о себе знать. Василий посмотрел на молчащий мобильник с мыслью, позвонить первому или повременить, как в форточку вломилась, точно в тему, сокрушая децибелами мощных автодинамиков песня:
Да, ты можешь быть скучной и злой,
Но когда твой номер молчит,
Я беседую мысленно только с тобой
И никто нас не разъединит.
Следом за мелодией ворвался ветер, своим резким появлением посеял неразбериху и разметал бумаги из раскрытой папки. Закрыв форточку, глядя в окно на улицу, Василий вслух проговорил: - И никто нас не разъединит.
- Ты это о чём? - отвлёкся от метания дротиков совремённый Тиль Уленшпигель.
- Так, - отмахнулся Василий. - Мысли вслух.
- Вась, - отозвался тотчас Федя. - Ты только на медкомиссии не вздумай об этом доверительно сообщить нашему "психу", распрощаешься с работой, к гадалке не ходи.
- Яйца курицу не учат, - осадил зарвавшегося младлея Василий, хотел ещё что-то добавить, но нить рассуждений прервал радостный вопль Феди. Он прыгал на месте, пританцовывая и крича, мол, ты видишь, Вась, пятьсот очков из пятисот возможных. Подняв кверху сжатые кулаки и замычав "У!", отбил чечётку.
- Может, делом займёшься, - предложил "Ворошиловскому стрелку" Василий.
Федя, казалось, не слышал его. С сопением выдирал дротики из доски и старательно отводил взгляд от Василия.
- Алё, гараж, - Василий пощёлкал пальцами. - С зеркалом разговариваю?
От четвертования на колесе с последующим сжиганием на костре Фёдора спас вибрирующий звонок мобильника и он сказал, обращаясь к Василию, кажется, тебе звонят.
Пришло сообщение от Снежанны. Оно гласило, что пора признать, насколько они разнополярны и далеки друг от друга, расходятся во вкусах практически на всё; поэтому она приняла самостоятельно решение, пока не поздно, поставить точку на отношениях и что встреченный ею молодой человек, знак свыше; возможно, знаки были и раньше, но она их не видела, ослеплённая любовью или влюблённостью.
Прочитав длинное, как песни в индийских фильмах, послание, Вася облегчённо вздохнул. "Что ж, баба с возу - кобыле легче, - пришла на ум пословица. - Интересно, какова из себя Таня Луговая?"
- Чо интересного? - наклонился над столом Федя, зажав в руке дротики.
- Ничо, - съязвил ему в тон Василий. - Принимайся за работу.
Федя не наигранно обиделся и надулся.
- Ну, что ты настроение сразу портишь, Вась! Играй, вон, в "стрелялки". Спокойно пока.
Василий сложил разметанные ветром документы, прихлопнул их для убедительности ладонью.
- Зелен ещё учить, чем заниматься на работе, - несколько грубовато высказался Василий. - И, смотри, не сглазь. "Спокойно пока!" - передразнил Федю. - Сплюнь, бестолочь, не то обязательно что-то случится.
- Вась, ну чо может случиться? Смотри: весна на улице, птички щебечут.
На Федино "чо" Василий хотел ответить в рифму, но помешал звонок внутреннего телефона. Как камень, брошенный в лужу, он разорвал ровную, спокойную поверхность кабинета, по встревоженной глади пошли круги.
Фёдор замер и уставился на Василия, следя, как тот медленно берёт трубку. Да! выслушал дежурного, положил на место трубку.
- Накаркал! - и вышел из кабинета, в сопровождении долгого взгляда чистых голубых глаз Феди.
Вернулся Василий не то чтобы в плохом настроении через полчаса, плюхнулся в кресло, обиженно заскрипевшее. Посмотрел на Федю, попытавшегося, было, раскрыть рот и прошептал:
- Лучше промолчи!
Всё же Федя прервал тягостное молчание, не вынеся пытки молчанием со стороны старшего товарища, поинтересовался, по какому делу вызывали. Василий пальцем толкнул по столешнице лист, вот, гляди, по какому. Федя с осторожностью, будто не бумагу в руки брал, а неразорвавшийся снаряд, взял пальчиками испещрённый корявым старческим почерком лист и углубился в чтение.
Пока Федя знакомился с документом, Василий поднялся из-за стола и встал в проёме двери.
- Ну, умник, что думаешь? Это тебе не дротики метать.
- Ты это к чему? - удивился Федя.
- Да всё к тому же, - с явным превосходством в голосе почти пропел Василий. - Трепаться - не мешки ворочать.
4
За большим, громоздким, никак не подходящим по размерам средней площади кабинету столом, покрытым вытертым тёмно-зелёным сукном, на котором сохранились выцветшие чернильные пятна-кляксы сидела на старом ореховом стуле с высокой резной спинкой с подлокотниками директор Глуховского детдома Тихина Эсмеральда Викентьевна, которую за невысокий рост, тихую сутулую походку за глаза и сотрудники и воспитанники звали Призрак. Она сидела неподвижно, не морщиня лишними движеньями мышиного цвета старый костюм, положив на сукно локти с сжатыми слегка кулаками. Острые, проницательные серые глаза следили за мужчиной средних лет, который находился слева от неё за приставным столом и внимательно изучал документы второй час кряду, даденные директором, пристально вчитываясь в каждую страницу. Ей хотелось предложить ему чаю или кофе - хотя знала, он обязательно откажется, - но не знала, как начать.
Он тоже за прошедшее время не сменил позы; не поворачивал головы, не разминал наверняка затёкшее тело, работали только кисти больших крепких рук, на которых виднелись следы неумело выведенных татуировок или ожогов.
Эсмеральде Викентьевне было неловко, этот странный мужчина приезжал в её детдом не впервые. Первое посещение оказалось поверхностным и, как она думала, последним. Тогда они прошлись по зданию, старому, просевшему, построенному ещё в самом начале девятнадцатого века из кругляка лиственницы, по особому поручению заказчика привезённой из глухой сибирской тайги.
Здание чудом уцелело в штормовом огне пожарищ революции, когда озлобленные на помещиков крестьяне пускали "огненного петуха" в просторные добротные жилища.
Также сохранило его провидение в жестокие годы оккупации - крепкое строение приглянулось захватчикам, в нем поместили комендатуру и роту охраны. Редкие пули с противоборствующих сторон оставили свои незатейливые подписи на посеревших брёвнах и разрывавшиеся поблизости снаряды - ни один так и не попал в дом - не осыпали раскалёнными жгучей ненавистью острыми осколками, несущими разрушение.
Стальной метлой прогнали оккупантов и в установившемся мирном затишье долго не думали под что приспособить хорошее здание: война частым гребнем прошлась по многим семьям, на фронте забрала папку, в тылу от голода усохла мамка и остались дети. Беспризорные. Вот для них и организовали детский дом неподалёку от посёлка Глухово. Для сирот, лишённых отеческой и материнской любви и ласки.
Уехал странный неразговорчивый посетитель после осмотра спален воспитанников, учебных классов и столовой, попрощался сухо, скупо обронив несколько фраз. И забыла про него Эсмеральда-Призрак. Как вдруг через две недели к ней пришло письмо из района, где сообщалось, что на расчётный счет Глуховского детдома перечислена сумма сто пятьдесят тысяч рублей. Деньги для сотрудников таких заведений невиданные. Обрадовалась она нежданному счастью, улучшила рацион питания, обновили постельное бельё, на оставшиеся деньги после всех расходов приобрели книги в библиотеку и канцелярские товары.
Тогда ей и в голову не могло прийти, что этим анонимным пожертвователем был он, она всё время забывала его имя-отчество. Не связывала никак его посещение и поступающие деньги.
Средства поступали регулярно. Каждый месяц. Ближе к весне сделали ремонт, купили новые кровати, можно было подумать и об обновах для мальчиков и девочек. Кроме директора и остальных сотрудников мучил вопрос, кто же он, этот неизвестный доброжелатель. Год промаялись в думах. И вот он сидит перед ней, директором детского дома, скупо роняя слова, словно выжимал их из себя.
Она смотрела на его лицо, немного широковатое в скулах, стараясь определить его характер по движениям лицевых мышц и эмоциям, как-то читала и изучала физиогномику. Однако зацепиться было не за что. И вот её взгляд остановился на рваном шраме - как она его раньше не замечала, - он проходил ровно посреди правой брови, резко сворачивал к углу глаза и уходил вниз под ухо, оканчиваясь под скулой. Шрам ей показался ненастоящим, нарисованным, будто неумёха гримёр дрожащей рукой наложил на артиста грим и забыл довершить работу; кожа в некоторых местах пластами наползала, друг на друга и виднелись небольшие тёмные впадины.
Вот, подумала Эсмеральда Викентьевна, теперь я знаю, о чём спрошу визитёра, всего-то найду момент. И он настал. Она увидела, он отвлёкся от чтения и привычным жестом - большим и указательным пальцами потёр переносицу.
Стесняясь, робея и пунцовея, она рискнула:
- Э...
Мужчина повернулся в её сторону, улыбнулся и слегка наклоняясь, сказал:
- Аркадий Ильич, с вашего позволения...
Она незаметно повела плечами под костюмом и расслабленно произнесла:
- Ах, да, конечно! Простите! Аркадий Ильич, раз уж так случилось...
- Да вы не нервничайте, - успокоил он её, улыбнувшись уголками губ. - Спрашивайте без стеснения.
- Вы просмотрели документы, - она взяла из деревянного стакана карандаш и начала вертеть его в руках. - Вам всё нравится?
- Несомненно, - снова улыбка промелькнула в уголках рта, при этом тёмно-синие, почти серые глаза остались неподвижны. - Вы достойны похвалы. Очень много сделали для детей. Это весьма важно.
Не контролируя себя, она почему-то резко протянула в его сторону руку и, запинаясь, задала вопрос, мучивший её:
- Шрам... зачем вы его... приклеили? - и сама испугалась своих слов.
Аркадий Ильич искривил рот, поднял высоко брови, глубокие морщины изрезали высокий лоб, крепко, побелели суставы пальцев взял правую бровь и сильно оттянул кожу.
Сильный рывок стянул его с верхней койки. Он глухо вскрикнул от боли, ударившись спиной об пол. Следом загорелась от трения кожа - его за ноги, рывками, тянули в дальний угол казармы, в санитарный блок, рядом с каптёркой.
Никто не обратил на шум ни малейшего внимания. Ну, подумаешь, старики очередного духа пригласили на доверительную беседу, правда, несколько необычно.
Беседовали, то бишь, учили всяко. Кто быстро ломался, тех пинали ногами, толкали, шутя, для острастки, смеха ради, знали, теперь он и носки с трусами, щёлкни пальцами, постирает, и сигаретку в губы "дедушке" уже прикуренную вставит. Погаснет - огонёк поднесёт. Но были единицы - не боксёры-штангисты, - эти клали в штаны, едва переступали КПП части, - обычные ребята, худенькие, костлявые, не блещущие квадратиками пресса и выпирающей нагло мускулатурой. Вот они и сопротивлялись, противились насилию над собой. И хотя силы были не равны, молчаливым упорством, иногда бездейственным, давали отпор. Это злило "дедов" и они отыгрывались на борзых, как их называли, по полной. Часто "борзых" тайком относили в санчасть, где санитар-зёма кого-нибудь из дедов смазывал зелёнкой побои и отпускали сопротивленцев. До нового случая, когда вдруг очередному дембелю захочется над кем-то поиздеваться.
Таким вот стойким оловянным солдатиком оказался и Алексей Симонов. Люто невзлюбили его дембеля. Особенно Шимпан, лицом вылитый примат, недалёкий умом и Киря, часто вечерами поддатый. Вдвоём они использовали любой момент, когда поблизости не оказывалось ротного или кого-нибудь другого из офицеров и, гадко хмыкая, щипали больно за ухо, тыкали сильно под ребро или норовили носком сапога ударить в копчик.
Лёша сносил безропотно издёвки. Это больше всего бесило Шимпана с Кирей. Давно отстали от Алексея другие "деды", только вот этим не имелось, всё хотели заставить Лёшку танцевать под свою дуду.
Как-то вечером, позади казармы, куда случайно забрёл в мечтах он, подловили его Шимпан и Киря. Начиналось всё вроде бы безобидно: толкали Лёшку друг к другу и пускали дым от папирос в лицо. Затем шутки переросли в настоящие удары и пинки. Лёшка изловчился, выхватил окурок изо рта Шимпана и дерзко, не ожидая от себя такой смелости и не вполне понимая, что делает, вонзил раскалённый уголёк папиросы в щёку Шимпану. Киря застыл, обезоруженный дерзостью "духа", Шимпан же с запозданием, дико взвыл от острой боли, схватился руками за обожженную щёку и завертелся на месте.
Нет бы, Лёхе убежать, но он остался. Хамы не любят к ним адекватного отношения, теряются и не сразу соображают, что делать. Первым пришёл в себя Киря. Скрутил Лёшку калачом, а Шимпан, обезумев, изо всех сил начал пинать его голову, брызжа слюной при этом истово крича: - Пенальти, пенальти, сука, кочан твой тебе в ворота!
Очнулся Лёшка в санчасти. Пожилой военврач, бритый на лысо, поведал, что ему жутко, если можно так сказать, повезло. Благо, нет сотрясения, а царапины и так заживут.
Поправился он быстро. На четвёртые сутки вернулся в казарму. Товарищи по секрету сообщили, с оглядкой по сторонам, что его мучители сидят на "губе", что спасли его другие дембеля, еле оттащившие от бесчувственного солдата Шимпана, накостыляли и ему и Кире прилично. Пояснили после, мол, поучи молодого, стукни пару раз, заставь уважать правила и "дедушку", уставшего от тяжёлой службы. Но зачем уродовать? Ещё добавили товарищи, что Шимпан заявил, дескать, дисбат ему по-хрену, и обязательно, зуб даю, Лёшку порешит. И посоветовали писать рапорт и просить перевода в другую часть. На что Лёшка ответил, в другой части найдутся свои Шимпан с Кирей.
Били Лёху смачно. С придыханием. И хэканьем. Ноги обмотали в три ряда портянками, поверх надели пару носков.
Корчился Лёшка на кафельном полу, впитывая кожей его прохладу, не произносил ни слова, чем ещё больше раздражал пьяных "дедов", до него долетал старый сивушный запах от Шимпана и Кири.
- Харэ, Шимпан, - остановил кореша Киря. - А то он ничего не почувствует.
- Точняк, Кирюх, - оскаблился Шимпан, присел на корточки, тяжело дыша перегаром на Лёшку, уставившись на него. - Ну, чо, жив пока, стойкий оральный солдатик? Погоди, вот мы щас все твои дырки и прочистим. - Коротко заржал, находясь на очередном витке куража.
Кивком приказал Кире поднять солдата. Он схватил Лёшку за локти, свёл за спиной и поставил на колени. Шимпан стоял, покачиваясь, не в силах справиться с ремнём.
- Ща, погоди, гандон, - пьяно, нараспев говорил он. - Погоди, тля, отведаешь моего леденца. Потом у Кирюхи. - И снова заржал, смеясь над своей шуткой.
Кирюха ослабил сведённые руки, Лёшка размяк, и снова резко свёл локти, стараясь заставить закричать строптивого бойца. Но Лёшка ещё крепче сжал зубы.
- Ты гля, Шимпан, - развязно произнёс Киря. - Молчит, солдатик. Боли не чувствует.
Шимпан, наконец, справился с ремнём, спустил брюки и трусы до колен и замахал членом перед лицом Лёшки.
- Открой ебальник, сука, целку сломаю, не заметишь, - заорал больше для задора, чем для устрашения Лёшки, Шимпан. - Или я тебе его сам открою. - Размахнувшись, ударил кулаком сверху вниз, скользнув по щеке. Лёшка промолчал, мотнул головой, втянул со свистом слюну пополам с кровью.
- Ты смотри, - удивился Киря. - Ничто его не берёт. А, Шимпан? Заговорённый он что ли? - спросил сам себя и ответил себе же: - А что если так! - снова соединил локти и резко поднял вверх.
Лёшка снова промолчал, до скрипа сжав зубы, но уже плыли перед глазами разноцветные круги. Он почти не слышал ора Шимпана, грозившегося порвать очко на мелкие полоски, что ни один доктор на хрен не заштопает. Киря, обезумев от безнаказанности, снова резко поднял вверх сведённые за спиной руки с такой силой, что что-то хрустнуло в ключицах. Сознание готово было покинуть Лёшкин разум, но он упорно сопротивлялся, балансируя на тонкой грани между явью и бредом. Шимпан, брызжа слюной в лицо, визжал, чтобы он открыл рот, схватил за горло руками и сдавил, пока не побелели пальцы. Киря, войдя в раж, крикнул корешу, так на этого пидора не подействуешь, ёбни чем-нибудь по колгану. Безумно рыща бешенным взглядом по умывальнику, наткнулся на жестяное ведро с водой, приготовленное дневальным для влажной уборки. Схватил левой рукой за дужку, крутанул пару раз и опустил на голову Лёшке. Затуманенным взором он не увидел, а почувствовал приближающееся к лицу что-то несущее опасность, и отклонился. Удар пришёлся на правую сторону лица ребром днища. Оно как лезвием распороло бровь... густая, липкая, горячая кровь брызнула на Шимпана, на белый кафель стен и заструилась по лицу Лёшки. У него сквозь сцепленные зубы вырвался первозданный животный хрип вместе с вспененной, окрашенной кровью, слюной. Краем ускользающего сознания увидел размытую фигуру, появившуюся в дверях, и услышал голос: - Примат, бить слабого много храбрости не нужно. Сразись со мной!
Сухо глотнув, Эсмеральда Викентьевна потянулась к графину. Аркадий Ильич опередил её, наполнил стакан и пододвинул по столу.
- Знал, нельзя нарушать правила безопасности, но нарушил, - продолжил он. - Вот и поплатился. Молод был, горяч. Глуп, одним словом.
- Да, да, конечно, - зачастила она. - Простите, не сдержалась.
- Полноте вам, - успокоил он. - Вижу, у вас есть вопросы. Спрашивайте, постараюсь ответить. - Он на мгновение задумался. - Пусть не на все. Согласитесь, Эсмеральда Викентьевна, когда из жизни уходит загадочная составляющая, она становится пресной и безвкусной.
Различные вопросы задавала Эсмеральда Викентьевна, некоторые сознательно дублировала, меняя в предложении порядок слов, вела, как бы поделикатнее выразиться, свою игру, стараясь хитрыми уловками выведать как можно больше. И он, этот пока что загадочный посетитель, принял правила её игры. Он отвечал на вопросы, на продублированные реагировал адекватно, стараясь построить структуру предложения таким способом, чтобы невозможно было понять, о чём идёт речь. Словесная дуэль продолжалась около часа. За время приятного пикирования выпили неограниченное количество чаю с сушками, которые, кстати, принёс гость, и кофе, замечательный кофе "Ambassador" с шоколадными конфетами "Аюрвен", они вдруг отыскались в старомодном сейфе, стоящем горделиво в одном ряду с книжным ореховым шкафом, помнящим последнего императора, полки которого скрывали за помутневшим стеклом за шторками сизо-бежевого цвета, неопределённые тайны хозяйки кабинета.
Когда, казалось, был исчерпан весь запас взаимных любезностей и слов, директор поднялась со стула, зачем-то поправила зализанные, стянутые в хвост на затылке, крашенные с мелированием волосы, поправила пиджак и произнесла:
- И всё-таки... - замедлила она, давая так понять, что не может вспомнить, как величать визитёра.
- Аркадий Ильич, - снова радушно подсказал он, наклонив в её сторону голову. - С вашего позволения.