-- ... если так можно сказать, меня -- точно двое.
-- Так нельзя сказать. Объясни-ка.
-- Трудно объяснить, сама только сейчас соображаю. Я одна -- хлопотливая и легкомысленная, как бабушка, я другая -- вроде синего чулка. Ничего в жизни ей не надо, кроме библиотеки.
Из повестиН. Н. Сыцанко "Портрет неизвестной".
-- Я -- чистый дух, меня сегодня двое:
Одна в бою, другая крепко спит.
Из стихотворенияА.П. Совавиахимштейн "Предчувствие".
Уважаемая Абсурдина, докладываю: нас по-прежнему двое. Хотя, благодаря встрече с Вами, могло не остаться ни одной. Как-то неожиданно Вы явились, всадник с ружьём на разливе души.
Мгновенье вспоминается, как чудное. Прочитав Вашу элегию, мы (обе две), взмахнув крылами, полетели над волнами -- трататушки-тратата -- сами знаете куда.
В кустах было нечисто, и я одна обратилась ко мне другой: давай-ка, подруга, выбираться отсель, а то люди мимоезжие могут принять нас за гаишников.
Обратилась, значит, а ответа нет. И смотрю я (первая): вторая-то моя в отключке. Лететь с одним крылом крайне неудобно, да и отстреливаться лучше спина к спине, а не в одиночку. Но ничего другого, похоже, не остаётся.
Для начала о том, кто есть кто. Я -- вся в бабушку, хлопотливая и легкомысленная. Она тоже льстит себя надеждой, что пошла в бабушку, но ошибается, а потому в дальнейшем так и будет именоваться: она. А также: дурочка, курица, пишущая сердцем -- ну, и прочие общепринятые синонимы. Оскорбительного в них нет ничего, исключительно констатация.
Теперь к делу. Относительно эпизода со сдачей вилок и подсвечников, который лёг в основу повести и элегии, должна сообщить: он имел место в действительности. Только не в 19-м году, а в начале 30-х. Соответственно, название учреждения, куда явилась Анна Ивановна с означенными ценностями, было другим. Признаюсь, с хронологией в повести я обошлась несколько вольно, как и с отдельными фактами семейной истории. Та, что в настоящее время спит, к фальсификациям отношения не имеет, она описывает людей и события с лиризмом, который присущ исключительно квочкам.
Вернёмся к моменту, когда наши родственники повстречались с людьми в кожанках. Встреча, к счастью, была коротка. Удивляться тому, что узелок был принят, не приходится. То, что дедушку отпустили, более удивительно. Но самое странное, что сотрудники серьёзной конторы, увидев бабушку, не пожелали её оставить у себя. Анна Ивановна воспитывала нас с глупышкой до тринадцати лет и даже в нашем теперешнем возрасте была хороша собой.
Отпустить-то их отпустили, но надуманности положения семья не чувствовала. В отличие от Вас, Абсурдина Пептидовна.
У отца было три сестры... чувствую, Вы опять меня неправильно понимаете. Ладно, будем считать, что сестёр было пять: Нина, Галина и Ольга. Этих девушек родители услали из города на продолжительное время. А наш будущий отец уехал в Самару, где работал конторщиком и посещал оперный театр. Стиль бельканто он предпочитал всякому другому. В скобках замечу: музыкальные вкусы пишущей сердцем с возрастом дрейфуют в том же направлении. А я больше склоняюсь к Кейджу (который Джон).
Бельканто отец любил, но сам солировать не собирался -- обстоятельства не располагали, а также личные качества. Может быть поэтому Вам повесть показалась произведением без героя. Позвольте процитировать: "Тебя ни одного...". Сказано хорошо, но герой ведь не обязан быть бойфрендом. В нашем случае это отец (см. приложение). Он, кстати, в повести не сказал и не сделал ничего такого, чего не говорил и не делал в реальности.
Тогда, в 30-х всем повезло, кроме родственника по имени Виталий. Он, правда, не сгинул безвестно, как в повести, а до середины 50-х проживал на Колыме. Вернувшись, некоторое время квартировал у нас в мезонине. Человек был неприятный, высокого звания бывшего белогвардейца не оправдывал. В стане белых худого набрался или в красных лагерях -- не ведаю. Из него, как из прототипа, я выкроила двух персонажей и половину третьего (ротмистр, дядюшка и портретист).
Об этом и многом другом вспоминала я, сидючи в кустах, пока моё альтер эго не начало подавать признаки жизни. Очнувшись, оно закудахтало:
-- И зачем мы с тобой пошли к Максиму?
-- Лично я собиралась с внуком в Макдональдс, -- отвечаю. -- Но ты сама настаивала. Между прочим, свою, а не мою фотографию в авторский раздел поместила, о нашем с тобой возрасте кокетливо умолчала, в преамбуле что-то сказала о Бунине. По такому имиджу грех не врезать, он реально просит кирпича, потому как неправдоподобен. Понимать надо было, что со времён бабушкиной, да и нашей с тобой молодости кое-что изменилось. Заглянули в раздел с проверкой и заметили: четвёртые сутки пылают станицы, а гореть-то, похоже, нечему. Теперь пишу объяснительную.
-- Зачем? -- ноет дурочка. -- Понеслись на вылет, -- и вижу: к клавише delete тянется.
Я хлоп правой лапкой левую -- ещё чего! А пишущая сердцем обижается:
-- Неприятность вышла не из-за меня. Это ты сплясала на той субстанции, которой обыкновенно голову посыпают.
-- А ты вела дело к тому, чтоб мальчик из 95-го года влюбился в девочку их 59-го, покинул своих родителей и перебрался в наш дом. На черта, скажи на милость, такое уплотнение? И ему пришлось бы трудно, он питаться иначе привык. Вот я и отправила мальчика в Германию. Детективные пряталки были не худшим выходом. Дом-то вправду сгорел, но, вспоминая его, лучше играть, чем рыдать.
Вижу, недотыкомка моя носом хлюпает. И вношу предложение:
-- Давай-ка мы с тобой переквалифицируемся: романы и повести забудем писать, пойдём в критики. Воспарим двуглавой птицею -- моя голова орлиная, твоя куриная. Твоя тыковка в чепчике, на моей -- македонский шлем. Я такой фасон предпочитаю. Представляешь, какого страха нагоним на лес и дол. Местные гарпии заплачут, ареал покинут, а мы будем под разные окна летать да кровавую пищу поклёвывать.
-- Ни в гарпии не хочу, ни в тролли, ни в кобольды. А особенно не хочу в саламандры -- огня боюсь, -- отвечает; слёзки, вроде, высохли.
-- Тогда поменяем творческий метод. Про сердце забудь, высказываться будешь от имени поджелудочной железы. Я заговорю от лица левой пятки. Если оно изначально будет названо "абсурд", никакая Абсурдина не прикопается. Конечно, наиболее выгодно писать тем органом, который у нас с тобой внутренний, а у других авторов бывает внешний, и употреблять хотя бы те несколько слов, которые наш муж произносит, ударив молотком по пальцу.
Бледная немочь слегка порозовела и тоже попыталась пошутить:
-- Можно ещё взять в руки кол, орудие пролетариата, плюнуть на белогвардейское происхождение...
-- Ставить колы и диагнозы больно много на СИ желающих...
А, надо сказать, что к этому моменту мы с той, на которой воду возят, уже не на кочке сидели, а дома перед телевизором. По каналу Регион-Тюмень шла программа о городской окраине. Репортёр расспрашивал пожилых дам о местных особенностях: ландшафт, нравы, качество жизни и прочее. Завязался спор. Дама в платке говорила: всё у нас отменное. Дама в шляпке возражала: по ночам здесь убивают людей. Первая частично соглашалась: было дело в лихих девяностых, а сейчас сошло на нет. Мимо проходил мужчина, вроде, не шатался. Репортёр и к нему с вопросом: не расскажете ли, как тут живётся? Абориген поднял мутный взор, но репортёр микрофон отдёрнуть не успел, а редактор, умница, не вырезал. Банальность может звучать свежо, вот доказательство:
ГДЕ НАС ЛУЧШЕ, ТАМ ИХ НЕТУ!
Велик могучим русский языка! -- ахнули мы вслед за классиками. И постановили:
а) считать человека из телевизора посланным свыше.
б) в свободное от основных обязанностей время продолжить занятия художественной самодеятельностью в доступных нам жанрах.
Чего Мы, любимая, и Вам желает.
P.S. Фотография, приложенная к письму, не имеет отношения к разделу "юмор", -- исключительно к мемуарам.