Аннотация: Романтика первой влюбленности. Воспитание чувств.
История первой любви
Новелла
Историю необычайных событий моей ранней юности дополняет приключение на реке Мертвовод. Эта река берет начало где-то в Карпатах, протекает через мой родной город Вознесенск и впадает в большую реку Южный Буг. Летом она обычно усыхает и заболачивается, а в половодье и дождливую пору широко разливается в плавнях и в своих бурных потоках смытого в верховьях чернозема несет все, что она успела захватить: камыш, траву, бахчу вместе с остатками смытых сторожевых куреней и всякое другое добро. Все это оседает в просторных плавнях междуречья и частично сбрасывается в материнскую реку, обеспечивая плодородие прибрежных земель. В заводях и глубоких протоках этой неказистой речки водилась рыба, и мы часто отдавали ей предпочтение перед широким Бугом.
Как правило, я ходил рыбачить со своим старшим напарником - большим знатоком этого дела и влюбленным в окружающую природу поэтом. Но в эту светлую осень я переживал муки романтического возмужания и предстоящего расставания со своей первой любовью. И поэтому искал уединения и общения с природой.
Звали ее Аня. Она была старше меня на два года, но внешне это скрывала ее стройная фигурка и тонкие черты лица. В младших классах она была у нас пионервожатой. Отдавалась этому делу всей душой, возилась с нами как наседка, даже в свои школьные перемены прибегала к нам пообщаться. Чуткие к добру дети привязались к ней всей душой и всегда с нетерпением ждали ее появления. И уже в комсомольском возрасте продолжали бегать на переменах пообщаться с любимицей Аней, которая в ту пору уже заканчивала школу.
Мы с ней подружились особенно тепло, очевидно, внутренне ощущая какое-то родство душ. В те годы я много читал, и это давало нам поле для общения. Мы много говорили о проблемах, которые волновали тогда молодежь, и все больше и больше обнаруживали общность подходов и пристрастий. Чудо было в том, что мы никогда не спорили, хотя каждый мог оставаться при своем мнении. Иногда я бывал у нее дома, где была хорошая библиотека, брал что-то почитать. Выбор был большой от Фенимора Купера и Виктора Гюго до Алексея Толстого и восторженной лирики когорты послевоенных поэтов. Особенно востребованным был певец любовной верности Константин Симонов.
Мы непроизвольно маскировали наши встречи от себя и от других деловой необходимостью и не назначали каких-либо свиданий. Я еще не созрел для каких-то осознанных действий, но всем своим существом чувствовал, как судьба неумолимо подвигает меня на испытания состоятельности. Все заслонило непреодолимое желание быть с ней вместе, слушать ее тихий голос, видеть эту грустную слегка виноватую улыбку и озорные лучики света ее красивых карих глаз. Ради этого хотелось жить. Но судьбе было угодно поставить точку в этой истории.
Она закончила десять классов, и вся их семья переезжала теперь в Николаев, где она должна была учиться в педагогическом институте. На прощание она подарила мне из своей библиотеки книгу стихов Леси Украинки. Это было символично. Грустные мотивы и печальные образы этих стихов великой поэтессы как нельзя лучше окрашивали ауру нашего расставания. А выбор подарка звучал как запоздалое признание в том, на что мы не решились.
В тот печальный день разлуки, обуреваемый страстями, которые терзали мою душу и которые были недоступны никому другому, я поднялся до рассвета, собрал свою нехитрую амуницию, взял свое самое длинное бамбуковое удилище и отправился на рыбалку. К восходу солнца я уже был далеко за городом и вышагивал по знакомой дороге между насыпью железной дороги и огородами в плавнях. Вскоре слева показалась арка высокого моста через реку, справа вдали устье реки Мертвовод, впадающей в Южный Буг. Достигнув берега, я повернул направо и пошел в направлении устья по знакомым до боли не раз насиженным местам. Вокруг царила картина запустения, заброшенности и какой-то убогой гнетущей нищеты. Вся прибрежная зона была покрыта грязью и мусором от недавно сошедшей высокой воды. Мостики и кладки, когда-то любовно охраняемые своими хозяевами, были порушены и покрыты грязью. Наша любимая заводь, где мы когда-то лихо таскали золотых линей и коропчуков, была запружена полегшим сухим камышом, на который намыло гниющие остатки какой-то растительности. Пахло застоявшейся водой, гнилью, а от чистой воды ветер доносил ароматы болотной растительности и свежезаломанной зеленой куги. К моему удивлению на всем побережье не было ни одной живой души. А весь развернувшийся пейзаж не принес мне ожидаемой радости от свидания с природой и милыми моему сердцу местами.
Я прошел к самому устью и выбрал место на самом высоком берегу, где внизу у самой кромки воды лепились кусты ивняка, ветки которых склонялись к поверхности воды там, где уже была глубина. Берег здесь был чистый, и сквозь подсвеченные утренним солнцем кусты, в прозрачной глубине видны были стайки мелкой рыбешки, на фоне которых появлялись контуры крупных особей, не спеша следующих куда-то по своим делам. А на середине по фарватеру шел карнавал. Из глубины выпрыгивали серебристые тушки верховой рыбы, а временами над водой поднимался целый фонтан мелочи, которая, возвращаясь в воду, энергично разбегалась в разные стороны. Это баловалась щука. Описанная картина не может не тронуть сердце рыбака и не увести его мысли от любых жизненных невзгод.
Подчиняясь просыпающемуся азарту, я развернул свою снасть и с помощью своего легкого и длинного удилища забросил поплавок и наживку через кусты в самый центр рыбьего представления. Время утреннего жора видно еще не подошло, и мою нетронутую снасть течение прибивало к берегу, что вызывало необходимость повторных закидок. Одно из движений этого рыболовного спортивного упражнения я выполнил недостаточно ловко, и мой крючок, естественно, крепко зацепился за склоненные к воде ветки. После нескольких безуспешных попыток отцепиться я применил преподанный мне когда-то отцом прием: резко выбросил руку с зажатым в ней удилищем вперед, как при забросе. При этом оступился, потерял равновесие, отбросил в сторону удилище и, собравшись всем телом, сокрушая кусты на высоком берегу, упал на чистую воду. Находясь уже в воде, я открыл глаза и почувствовал, что тело мое вращается, а где-то вверху светится пятно от осеннего солнца, и в его лучах сверкают поднимающиеся кверху пузыри. Почему-то я совершено не потерял самообладания и мысленно даже улыбался нелепости своего положения. Дождавшись, когда мои ноги займут вертикальное положение, я начал энергично подгребать к берегу. Но сколько я не старался, ноги мои не чувствовали дна, а намокшая одежда и обувь все сильнее стягивали мое тело, сковывали движения и тянули меня на дно. Непроизвольно я оглянулся вокруг, увидел бесконечную гладь двух соединившихся рек, почти отвесный берег и абсолютное безлюдье. Надежд на помощь со стороны не было. В какое-то мгновение я сознал всю безнадежность своего положения, и мною овладел бесконечный панический ужас. Мобилизовав всю свою волю и энергию, я подгребал к берегу, лихорадочно хватался за нависающие надо мной ветки, но они каждый раз обламывались у корневища, а я, влекомый силой земного притяжения, возвращался на исходную позицию. Наконец, когда моя борьба перешла в стадию агонии, мне, к счастью, попался крепкий куст, я подтянулся к кромке берега и, уняв волнение, хватаясь свободной рукой за каждую последующую опору и не отпуская первую, вытащил свое тело на сушу. Затем бочком, чтобы больше не искушать злодейку - судьбу, перебрался на отлогую часть берега.
Вырвавшись из цепких объятий смерти, я стоял неподвижно на берегу, пока стекала вода с одежды и постепенно возвращалась способность что-то соображать. Первая мысль была жесткой и нелицеприятной: неужели кому-то была угодна в этот солнечный день моя глупая, нелепая и бесславная смерть? О благополучном исходе думать как-то не хотелось.
Подсушив кое-как одежду и обувь и натянув ее мокрую на себя, я вышел на асфальт и бодрым шагом направился в сторону города. Била дрожь по всему телу, от спазма сосудов в голове отсутствовал даже намек на какие-то мысли. Все мое существо требовало тепла и забвения всего этого кошмара.
********************** Фото из коллекции иллюстраций Интернета